М. Волчкова
      9 октября - МИД Бразилии и Аргентины накануне визита Клинтона выработали общую позицию на предстоящих переговорах по Панамериканской зоне свободной торговли (ПАЗСТ).
      17 октября - Визит Клинтона в Аргентину омрачен бурными антиамериканскими демонстрациями левых сил, которые полиции пришлось разгонять брандспойтами и слезоточивым газом.
      28 октября - Начавшаяся паника на Гонконгской бирже нанесла сильнейший удар по финансовым институтам Латинской Америки, едва оправившимся от мексиканского кризиса 1994-1995 годов. Эксперты считают, что наибольшие потери понесут Бразилия и Венесуэла.
      13 ноября - Вопреки ожиданиям, резолюция завершившейся в Венесуэле ибероамериканской встречи “Этические ценности демократии” осуждает не нарушения прав человека на Кубе, а попытки США экстерриториально применять внутреннее законодательство.
      29 ноября - Главная тема латиноамериканского визита Е.Примакова - сотрудничество региона с РФ в перспективе XXI века.
      В нашем Отечестве о Латинской Америке вспоминают редко, преимущественно в связи с мнимыми “шоковыми” экономическими успехами латиноамериканских диктатур, нечастыми государственными визитами, наркобизнесом и наиболее громкими терактами. А зря. Латиноамериканский субконтинент всегда выходил по своему значению для мира далеко за рамки экзотики, обозначенной в российском массовом сознании популярными телепередачами о природе Амазонки, а также темами и стилистикой корифеев латиноамериканской литературы вроде Маркеса, Амаду или Льосы.
      “Бурная” Латинская Америка после Второй мировой войны приступила к очередному крупному этапу собственного непростого самоопределения. К 70-м - 80-м годам в основном завершился период регулярных военных переворотов - “пронунсиаменто”, и испытания различных моделей социальной патронажно-государственной “закрытости”. В 80-х, в попытке преодолеть сложившуюся за века “периферийность” и глубокую зависимость от мировых экономических центров - опробовано и в основном отвергнуто искушение “шоковых” неолиберальных государственных моделей. А с начала 90-х, и особенно в связи с мировым кризисом олицетворявшейся СССР “левой идеи”, на субконтиненте окончательно сложилось понимание, что без выстроенной системы внутрирегиональных политических и экономических связей все без исключения страны региона обречены - каждая “на своем муле” - тщетно пытаться (в темпе “догоняющей модернизации”) поспеть за экспрессом развитых стран Севера.
      Именно этим рубежом датируется форсаж процессов региональной экономической интеграции. Осознание малоуспешности созданных ранее региональных союзов (Латиноамериканское экономическое содружество ЛАЭС, Андская группа, Группа трех и т.д.) привело к созданию в 1991 г. южно-американской зоны свободной торговли МЕРКОСУР в составе Бразилии (основной локомотив процесса), а также Аргентины, Урагвая и Парагвая. Альянс уже в 1995 г. повысил свой статус и глубину интеграции, превратившись в Таможенный Союз.
      Разумеется, латиноамериканский интеграционный процесс развивается не изолированно. На том же рубеже начала 90-х во всем мире, в связи с распадом его биполярной структуры, созрело понимание неизбежности перехода планеты из обрушенной политико-идеологической биполярности в весьма проблематичную финансово-экономическую многополярность, обычно обозначаемую термином “глобализация”. А значит - неизбежность глобального передела мировых рынков и назревающей острейшей конкуренции финансово-экономических центров за “долю” в этом переделе. Именно в этот момент Европа предпринимает отчаянные усилия по форсированию интеграции в рамках ЕС, совершает интеграционный рывок Юго-Восточная Азия, а в США значительная часть элиты обращается к выдвинутой полтора столетия назад доктрине Монро (“Америка для американцев”) и выдвигает собственную интеграционную инициативу НАФТА, реализованную в 1993 г. в виде зоны свободной торговли США, Канады и Мексики.
      И именно в этот момент правящие круги Латинской Америки окончательно осознают, что вне собственных интеграционных моделей они рискуют оказаться всецело “страдательной стороной” в этом грядущем мировом переделе. Осознают - и вступают в борьбу за право сохранить и нарастить в нем собственную экономическую (а значит, и политическую, и культурно-цивилизационную) субъектность.
      Разумеется, представлять Латинскую Америку, как нечто однородное и единомыслящее, было бы наивно. Есть исторически унаследованные взаимные конфликты (например, между Перу и Эквадором за спорные территории в верховьях Амазонки), моменты глубокого недоверия, разные природно-географические, хозяйственные, этнические, социальные и пр. стартовые условия, есть опасения впасть в зависимость от самых мощных и крупных “локомотивов” интеграции (в первую очередь Бразилии и Аргентины). Но есть и исторически унаследованные “общая судьба” ибероамериканизма и языковое родство, есть общие проблемы “капиталистической периферийности”, есть общий опыт борьбы против по-прежнему подсознательно ненавидимых огромной частью общества северо-американских “гринго”, слишком долго экспортировавших в “Южный конус” политико-экономическую стилистику “банановых республик” и “дипломатии канонерок”.
      Есть и нечто другое, более современное, что создает тягу стран Латинской Америки именно к региональному объединению. Во-первых, тяжелейший экономический кризис 94 г., от которого Мексике предстоит оправляться еще много лет, отрезвил даже таких недавних ярых сторонников “прислонения” к США и НАФТА, как Чили, Венесуэла и Эквадор. Во-вторых, заявленные в 1995 г. руководящими органами НАФТА “предварительные” условия вхождения в этот блок (полная ликвидация тарифных и нетарифных барьеров, открытость рынка услуг, политика ограничения субсидий и т.д.) оказались очевидно неприемлемы для любой страны, рассчитывающей сохранить свою самостоятельность вблизи северо-американского экономического гиганта.
      В-третьих, при обсуждении в декабре 1994 г. в Майами идеи создания к 2005 г. Панамериканской зоны свободной торговли (ПАЗСТ) отчетливо выявилась конкуренция двух проектов: бразильского и США. Бразильский предполагает раздельное развитие интеграции в МЕРКОСУР и НАФТА с постепенным экономическим “подтягиванием” Латинской Америки и параллельным сближением таможенной и тарифной политики между блоками на основе концепции “открытого регионализма”. Американский предлагает создавать ПАЗСТ на основе (и на условиях членов-основателей) НАФТА, т.е. фактически за счет развала Группы трех, Андской группы и, разумеется, МЕРКОСУР.
      Учитывая, что НАФТА превышает МЕРКОСУР по территории и населению вдвое, по ВВП в 7 раз, а по товарообороту в 28 раз, латиноамериканские участники саммита поняли альтернативу и проголосовали за проект Бразилии. И стоит ли удивляться, что полтора года назад именно к МЕРКОСУР присоединились в качестве ассоциированных членов Чили и Боливия, что практически обсуждается вхождение в союз Перу и Эквадора, и что даже Мексика устами своего президента недавно заявила о намерении активнее поворачиваться лицом к историческим родственникам в Латинской Америке? И стоит ли сомневаться, что эти процессы вызвали нескрываемое раздражение администрации США?
      Но нельзя сказать, что элитные группы США всецело приняли осовремененную “доктрину Монро”. “Южному курсу” Клинтона противостоит мощная оппозиция в американском истеблишменте, особенно в его республиканской части. Здесь соединяются и немалые финансовые издержки США в ходе мексиканского кризиса с его знаменитым “эффектом текилы”, и острые проблемы рынка труда в южных штатах в связи с наплывом мексиканских рабочих (получившие особое название “мексиканизация труда”), и связанные с ними проблемы нарастания преступности и новой волны антимексиканского шовинизма и расизма, и, наконец, просто фактор политического оппонирования идеям НАФТА и ПАЗСТ как личным детищам Клинтона.
      Сейчас позиции Клинтона существенно ослаблены внутриэлитной и межпартийной борьбой, а также рядом “моральных поражений” администрации во внешней политике (неуспех борьбы внутри АСЕАН в связи с приемом в блок отторгавшейся США Бирмы, ситуация в Боснии и на Ближнем Востоке и др.). Поэтому ему остро требовался “внешнеполитический прорыв” хотя бы на одном из крупных направлений. И поэтому визит Клинтона в Латинскую Америку в начале октября так тщательно готовился и был предварен “странными пряниками” вроде объявления Аргентины (основного партнера Бразилии по МЕРКОСУР) “главным союзником США вне НАТО”.
      Явный и вызывающий провал этого визита (отказ всех визави американского президента от его проектов ПАЗСТ) был подчеркнут рядом резких антиамериканских уличных выступлений. Клинтон уехал оскорбленным, и вряд ли следует считать совсем неправдоподобной гипотезу, что больно ударивший по Латинской Америке и особенно Бразилии финансовый кризис - “подножка” США несговорчивому сопернику в гонке за “полюсность” мира. Но эта несговорчивость вскоре была подтверждена приемом Бразилии (отметим, при поддержке РФ и ЕС) в непостоянные члены СБ ООН, а также резолюцией ибероамериканского форума на острове Маргерита, где был подвергнут уничижающей критике американский антикубинский закон Хелмса-Бэртона.
      Однако уже до этой встречи было ясно, что “ибероамериканские мотивы” региональной интеграции имеют продуманные перспективы. Еще в декабре 1995 г. между МЕРКОСУР и ЕС заключено “рамочное межрегиональное соглашение” (РМД), ставящее своей целью создание зоны свободной торговли между блоками к 2001 г. (особо подчеркнем - на 4 года раньше, чем предполагаемая ПАЗСТ с НАФТА!). Одним из главных инициаторов РМД явилась, естественно, Испания. И несмотря на то, что основные инвестиции в регион по-прежнему принадлежат корпорациям США, а ЕС в последние годы сосредоточилось на решении своих локальных проблем (объединение Германии, инвестиции “ближе к дому” в Восточной Европе), доля ЕС в экспорте МЕРКОСУР превышает 25%, и интеграционный процесс в рамках РМД непрерывно активизируется.
      Конечно, вряд ли унаследованный инвестиционный и экспортный “крен” МЕРКОСУР в сторону США будет преодолен быстро. Проблемы между ЕС и латиноамериканскими партнерами непростые. Но европейский капитал начинает агрессивно идти в МЕРКОСУР (даже инвестиции традиционно “далекой” от региона Франции превысили 2 млрд. долл.), способствуя крупным макрорегиональным интеграционным планам. А эти уже реализуемые планы вполне амбициозны: энергопроекты Бразилии-Парагвая “Итайпу” и Аргентины-Уругвая “Сальто-Гранде”, современное шоссе между бразильским штатом Амазонас и венесуэльским штатом Боливар, строительство крупных НПЗ, мощный газопровод из Венесуэлы в амазонские штаты Бразилии, кооперация в производстве высокотехнологической продукции и т.д. И показатель обоснованности подобных амбиций - в том, что за пятилетку внутренний товарооборот в МЕРКОСУР вырос более, чем в 5 раз.
      Гонки Латинской Америки, США и ЕС в оседлании интеграционных процессов и рынков на субконтиненте с численностью населения почти полмиллиарда человек, сегодняшним ВВП более 2 трлн долл и несметными природными ресурсами, набирают остроту. Россия, при товарообороте с МЕРКОСУР порядка полмиллиарда долларов, в этой гонке пока что (за исключением некоторых сфер высоких технологий и воентехники) - сторонний наблюдатель. Разумеется, здесь можно сослаться на пословицу “за морем телушка полушка, да рупь - перевоз”. Но на это ведь есть и довольно позорное для РФ возражение: знаменитые джипы “шевроле-блейзер”, которые у нас “отверточно” собирают и выдают за успех отечественной автопромышленности, делаются из частей, целиком изготовленных в Бразилии…
      Возможно, завершившийся визит Примакова, пропагандистски адресованный в перспективу XXI века, как-то сдвинет ситуацию к лучшему. Но в ожидании этого “лучшего” стоит хотя бы извлечь из латиноамериканского опыта простые уроки для СНГ. Претензии на равноправное вхождение в один из полюсов будущего многополярного мира, и уж тем более амбиции создания собственного полюса - требуют продуманного и энергичного участия в строительстве этого полюса вместе с теми, кто ставит такую же цель. А попытки в одиночку и “на халяву”, распихивая локтями соседей, “прильнуть” к чужим полюсам лидеров мировой экономики - приводят, мягко говоря, лишь к “эффекту текилы”. А грубо выражаясь - “к параше”.
      М. ВОЛЧКОВА

      А. Батурин
      27 октября - Обвал на фондовом рынке Гонконга.
      10 ноября - Председатель Федеральной резервной системы А.Гринспен заявил, что результатом кризиса в странах ЮВА будет некоторое замедление темпов экономического роста США, - это он считает положительным моментом.
      18 ноября - Правительство Японии объявило, что не намерено расходовать госсредства на поддержку банков. Иена упала к доллару до самого низкого за 5 лет уровня.
      24 ноября - Центробанк обнародовал “черный список”, в который попали 11 крупнейших западных банков. Российским банкам рекомендовано воздерживаться от сотрудничества с ними.
      25 ноября - Ряд крупных западных банков решил продать половину из имеющихся у них 20 млрд. долл. российских гособлигаций.
      27 ноября - Сорван аукцион по продаже Восточной нефтяной компании. Из запланированых на II полугодие 11-12 трлн.р. доходов от приватизации бюджет получит чуть больше половины. Это делает нереальными планы Кабмина погасить до конца года долги по зарплате.
      Уже месяц российские финансы, а вместе с ними и наши доблестные денежные власти, стоят в довольно унизительной, можно сказать, неприличной позе. Мы уже как-то привыкли говорить о “финансовой стабилизации”, как о свершившемся и бесспорном факте, - о побежденной инфляции, о стабильном рубле. Хотя большинство смутно подозревало, что здесь что-то не так, что румянец у нашего рубля имеет несколько иное происхождение, чем хотелось бы, но на этом старались не сосредотачиваться. На фоне “стабильных” финансов уже и внутренние проблемы казались не такими уж неразрешимыми, несмотря на то, что они, эти проблемы, “почему-то” все время нарастали.
      И вот кризис… Первая волна, вторая, третья. Гонконг, Нью-Йорк, Бразилия, Южная Корея, Япония, Лондон, снова Нью-Йорк. Разборки на самом высоком уровне, диверсии, в которых мобилизованы сотни миллардов долларов, потери - десятки миллиардов долларов.
      Финансовые масштабы у нас, конечно, несопоставимы, и вмонтированы мы в мировую систему только одним, самым слабым своим местом, да и то как-то косо. И тем более обидно ждать с минуты на минуту, что наш родной плотик “финансовой стабилизации” вот-вот смоет и унесет болтаться где-то по просторам мировых финансов. А вместе с ним исчезнут и слабые надежды на решение острейших социальных проблем, на удержание минимальной политической стабильности. На этом фоне разговоры, что “зато мы теперь стали, как все”, звучат уже совсем дико.
      А ведь то, что мы сегодня наблюдаем в мире - это отнюдь не такой уж глубокий катаклизм в мировой экономике. Это всего лишь промежуточная корректировка мировой финансовой системы, сферы в значительной мере виртуальной и служебной.
      Эта сфера получила самостоятельное существование и накрыла собой мировую экономику не так давно, за несколько послевоенных десятилетий. В первом своем варианте она развернулась как империя доллара, который заменил собой золото, став мировой резервной валютой. Америка тем самым получила право и возможность экспортировать не только товары, но и собственные ценные бумаги, долги. Так была опробована в мировом масштабе первая система, через которую ресурсы перекачивались уже не в режиме классического эквивалентного обмена, а в долг. И оказалось, что при определенных условиях долг этот никто почему-то не спешил предъявлять к оплате.
      Но монополия “на халяву” была недолгой. Она тут же стала оспариваться возникающими один за другим региональными финансовыми центрами, которые оттягивали у доллара свою долю мирового финансово-спекулятивного потенциала. И сегодня уже очевидно, что на смену мировой долларовой империи в ближайшие десять лет придет новая конфигурация финансового пространства, составленная из трех региональных валютных систем: американской, европейской и азиатской. Как они будут устроены, и кто будет верховодить в каждой из этих систем, еще до конца не ясно. Выяснение это и разворачивается сегодня на наших глазах в формах весьма эффектных и даже драматичных. Идет схватка за роль “банкомета” за каждым из этих игровых столов.
      Что касается европейского региона, то его перспективы более или менее ясны (хоть и не бесспорны). Европа на полных парах идет к введению с 1999 г. единой европейской валюты. Есть основательные сомнения лишь относительно Лондона, который занимает промежуточную позицию между европейской и американской финансовыми системами.
      США же пока пытаются распространить организационно-финансовые структуры Северо-американского общего рынка (НАФТА), куда сегодня входят Канада, США и Мексика, на Южную Америку. Но здесь они наталкиваются на довольно жесткий отпор южно-американских государств, предпочитающих крепить свою собственную систему интеграции, МЕРКОСУР. Во всяком случае, октябрьский вояж Клинтона по странам Южной Америки был самым невежливым образом сорван.
      Еще менее определенным представляется расклад сил в азиатском регионе. Там до сих пор нет явного лидера. Экспортная ориентация экономик большинства “новых индустриальных стран” Азии в последнее время начинает давать сбои, а претензии Японии на роль регионального лидера сегодня убедительно оспариваются Гонконгом (теперь Китаем). Система регионального азиатского сотрудничества находится в процессе становления, в расплавленном текучем состоянии с неясными границами. Региональный товарооборот только начинает складываться, - пока большинство стран региона ориентированы в своей экспортной политике больше на США, чем друг на друга. Этому региону еще предстоит заложить основы топливно-энергетической и транспортной инфраструктуры и решить проблемы производственно-технологической независимости.
      Неясностей, таким образом, еще очень много, но время поджимает. Дело в том, что к началу нового тысячелетия будет в основном исчерпана инерция экономического подъема и в Америке, и в Европе, и в Японии. Фаза подъема и так беспрецедентно растянулась. Период экспансии и роста должен смениться периодом сосредоточения и модернизации, формирования новых региональных плацдармов, на которых и будут закладываться компоненты нового роста, компоненты конкурентных преимуществ для грядущего этапа мировой гонки.
      Поэтому-то и прокатилась волна последних предстартовых корректировок в недрах мировой финансовой системы. Здесь действуют опытные гладиаторы: они знают, как перед схваткой сбить дыхание противнику, лишить его морально-политического перевеса, кредита, перетянув часть его на себя, получив тем самым стартовую фору.
      Первыми ударили американцы в направлении Гонконга-Китая. Вероятнее всего, этот удар был согласован с Японией, поскольку она кровно заинтересована сбить потенциал с набирающего мощь второго азиатского центра, опертого на Китай, и имеющего, кстати говоря, выраженный антиамериканский вектор.
      Гонконгский доллар не шелохнулся. Трудно сейчас сказать, каких валютных затрат это стоило гонконгским финансовым властям и Китаю. Эта атака рикошетом ударила по Нью-Йоркской фондовой и валютной биржам, спровоцировав обвал акций и ослабив доллар. Участвующие в атаке фонды, в частности фонды Сороса, потеряли несколько миллиардов долларов, но американские биржи быстро пришли в себя. Этот первый результат, несомненно, был рассчитан, - американским финансам нужна была корректировка излишне перегретого и переукрепленного доллара, чтобы “охладить” американскую экономику и плавно перевести ее в фазу неизбежного циклического спада.
      Одновременно второй удар американские фонды направили на непокорную и гораздо более слабую Бразилию. И ей, видимо, придется заплатить за свою слабость не только десятком миллиардов долларов, но и своей пенсионной системой.
      Гораздо более болезненный рикошет от атаки на Гонконг пришелся на экспортно-ориентированные “азиатские тигры”: Южную Корею, Таиланд и др. Финансовые потрясения там спровоцировали банковский кризис в Японии. А поскольку Япония очень глубоко интегрирована в финансовую империю доллара, ее банковский кризис запустил вторую волну обвалов на финансовых площадках Лондона и Нью-Йорка. Это падение вызвало тревогу не только в Нью-Йорке, но и в Европе. Франция и Германия предприняли меры по поддержанию доллара, ибо они никак не заинтересованы в такой форсированной дестабилизации существующих валютных отношений накануне сложного и болезненного процесса запуска новой евровалюты. Но сам главный источник дестабилизации, Япония, не спешила откликнуться на требования США срочно погасить свой банковский кризис ценой государственных валютных резервов. Не получив на первой волне кризиса пальмовой ветки регионального лидера, Япония начала свою игру. И не исключено, что она решится на то, чтобы инициировать третью волну мирового кризиса, разрешив своим банкам сбросить американские казначейские облигации. А это грозит уже результатами, на которые американцы явно не рассчитывали: ослабление их позиций как на американском континенте, так и в отношениях с Европой, в частности, в плане ее влияния на Лондон.
      Но скорее всего, таких потрясений не допустят, - по большому счету они не выгодны никому, в том числе Европе и самой Японии.
      Эхо крупных обрушений в мировых финансовых центрах дошло до России лишь в виде “слабого импульса”. Это и понятно. Российские финансы слишком незначительная величина, к тому же мало связанная с базовым хозяйственным комплексом. В собственно-экономическом (хозяйственном, реально-производственном) плане этот импульс мог бы даже пойти России на пользу. Однако и такого слабого импульса в нынешней ситуации достаточно, чтобы его удар сделал возможным опрокидывание в ближайшие месяцы всей финансовой, а значит и политической, системы РФ.
      Такое опрокидывание выводит нас в зону непредсказуемости, где начинают работать факторы внеэкономического характера. Однако, будучи возможным, это опрокидывание не предопределено. И даже не “сверхвысоковероятно”. Что надо сделать, чтобы слабый импульс Гонконга и Токио сработал во благо у нас, в РФ? Нужны достаточно очевидные коррективы экономической политики.
      Во-первых, властям придется пересмотреть свое отношение к “портфельным” инвесторам, к раздуванию фондового рынка без соответствующего роста в реальном секторе и к дальнейшему наращиванию государственного долга. Эта политика, как теперь всем стало ясно, не давая никаких дивидендов, ведет в одностороннюю кабалу к мировым финансовым центрам и к абсолютной уязвимости перед лицом спекулятивных атак и финансовых манипуляций.
      Во-вторых, нужно понять, что время западоцентризма заканчивается. Мир разбегается, раздирается, растаскивается по региональным блокам. Теперь ведущую роль начинают играть не финансово-спекулятивные фикции, а ресурсы, производственно-технологические мощности, научный потенциал. У России этого добра много, и именно на него будут направлены аппетиты европейского и, в особенности, азиатского региональных субъектов. С другой стороны, именно поэтому данный потенциал становится мощным козырем в наших руках, предметом выгодного торга. Но, чтобы не быть ограбленными и получить максимальный стратегический выигрыш, нужно начинать дальновидную, тонкую игру на противоречиях между формирующимися региональными центрами.
      В третьих, нужно срочно менять вектор внутренней экономической политики, направив его на поддержание и развитие крупных отечественных корпораций, способных, как Газпром, на равных включаться в мировое разделение труда по всем азимутам.
      Тогда слабый импульс больших обрушений, возможно, станет подлинным, а не провокационно-спекулятивным оздоровительным шоком, после которого, Бог даст, с трудом пойдем на поправку.
      А. БАТУРИН

      Александр ПРОХАНОВ. Игорь Николаевич, Приднестровье для патриотической России - это как бы духовная Мекка. Нами столько было потрачено молитв, а приднестровцы столько костей положили, чтобы ваша республика состоялась. И в самые страшные времена, 93-й год, когда оппозиция была рассеяна, разбита, вам удавалось выстоять. Сегодня же, когда оппозиция доминирует в Думе, когда у нее есть свои губернаторы, и вдруг оппозиционер номер один Селезнев говорит, что он будет одобрять ратификацию договора России с Молдовой, который подразумевает передачу Приднестровья новому молдавскому руководству. Как объяснить, что крепнущая оппозиция сдает Приднестровье?
      Игорь СМИРНОВ: Хотя вы относите Селезнева к оппозиции, он как руководитель Думы повторил позицию официальной России, выраженную президентом Ельциным в Кишиневе. Я воспринял заявления Селезнев спокойно, поскольку назвать его представителем оппозиции не могу. А теперь о том: трудней нам сейчас или легче. Когда в нас стреляли, к нам бросились на помощь со всей России - вот поистине русский характер. Теперь же, когда республика живет восьмой год, живет практически в политической и экономической блокаде, отчасти искусственно созданной со стороны Молдовы, отчасти глупостью предпринимателей многих государств, о нас в России забыли. Ну, раз живет, люди не гибнут, так чего обращать внимание. Мне очень приятно было слышать от вас вашу оценку Приднестровью. Мы дорожим симпатиями к нам и сейчас на неправительственном уровне работаем по многим аспектам. Работаем и укрепляем свое государство, ибо нам очевидно, что только своими руками, своим трудом и своей силой мы можем себя защитить. Я вот только что вернулся с совещания у вице-премьера Серова, где подписан еще один протокол по решению предыдущего протокола. Интересная ситуация создается. У нас с Молдовой есть меморандум со странами-гарантами: Россией и Украиной. По нему мы имеем международный статус в экономических вопросах, культуре и науке. Но некоторые вопросы мы не можем решить с 95-го года. В том числе вопросы и в интересах самой России. Неужели в Москве не понимают, что России не будет как таковой, если не будет окраин, где ее поддерживают. Сначала там задавят, потом там. А задавят вот таким способом - мягким, демократичным. Я помню лозунги Горбачева: как все казалось прекрасным. А во что вылилась эта прекрасность? И ныне благостные заявления Селезнева ущерб несут Приднестровью, его народу, а польза другу Селезнева - Лучинскому. Они ведь когда-то вместе вели нас к светлому будущему.
      А. П. А что бы произошло, давайте пофантазируем, если бы вдруг в результате ратификации договора и разрушения всех ваших хрупких систем взаимодействия с Белоруссией и с Россией Приднестровье вдруг было бы вынуждено сдаться и встроиться в Молдову?
      И. С. Здесь не нужно и фантазировать. Начнем с самого главного. У нас в республике сейчас три государственных языка. Останется в случае объединения один - молдавский, причем на латинице. Они его называют румынским сами, кстати, тот же господин Лучинский. Сейчас в Кишиневе перерегистрировали метрополию. Она теперь подчиняется Румынии, а не московской патриархии. Также на Румынию будут переключены и все экономические и культурные связи. Давайте порассуждаем: для чего нужна политика? Для того, чтобы решить экономические задачи. Вот вели борьбу с коммунизмом. Борьбу с уравниловкой, с головотяпством партии. Все правильно. Было у нас много ошибок. Но эту борьбу так повернули, что разрушили великую державу. А для чего ее разрушили? Чтобы завоевать рынки сбыта для Запада и источники сырья. Вся цена перестройки - политическая и экономическая: рынки! Да если бы не было сейчас разрушения СССР, то та депрессия, которая есть на Западе, проявилась бы во всей своей мощи - так бы его трясло. Из сознания россиян, по-моему, выхолостили вообще, что важны прежде всего интересы российские, славянские, что нужно уметь защитить себя. Я говорю об этом с болью. Мы, например, имеем долги России за газ и готовы были за них рассчитаться нашей собственностью - действующими великолепными предприятиями. Но их сейчас покупают у меня западные бизнесмены, потому что Россия отказалась. Объясните мне, что здесь? Наша задача - в едином славянском мире жить - могла бы выполниться очень просто: через вступление в Российскую Федерацию. “Это нельзя!” - говорят нам. Почему нельзя? У нас живут люди, которые хотят жить в России, хотят учить русский язык, хотят ходить в православные храмы. Хотят быть причастными к российской культуре.
      Нашим детям дорога в российские вузы закрыта. А вот Молдова каждый год посылает в Румынию около двух с половиной тысяч студентов. Там они обучают и своих военных специалистов. В школах же Молдовы сокращают классы и преподают историю Румынии.
      А. П. Значит, это блеф, что Лучинский человек пророссийской ориентации?
      И. С. У Лучинского - мононациональное правительство. В нем ни одного русского, ни одного болгарина! Я встречаюсь как-то с ним, говорю: “Слушай, ведь ты, великий комбинатор, партию сумел развалить, а в правительство никого из русских не встроил. Как так?” Лучинский специалистов выгоняет, я их беру. Беру, потому что единственная их беда, что они не той веры, так сказать. Не хотят быть румынами. Поэтому все это сказки: “Ах, Лучинский! Ах, лапушка. Ох, что будет, если опять придет Снегур!”
      А. П. Игорь Николаевич, казалось бы, в Думе есть высоколобые люди, которые должны понимать, что геополитически Приднестровье - это мощнейший стык между Западом и славянским миром Востока. Через вашу республику проходят коммуникации, транспортные пути, через Приднестровье могут идти войска, культурные и религиозные обменные потоки. Где голос вот этих философов в сегодняшней Думе?