Запрещенная история. От вас это скрывают! - Генеральская мафия – от Кутузова до Жукова

Атаковать союзные войска было очень рискованно. Ждать, пока Карл вернет Австрии Вену и подойдет к Ольмюцу? Оказаться зажатым между двух армий? Безумие! Наполеону оставалось одно – оторваться от Кутузова и как можно быстрее добраться до Вены и Карла. И сначала разбить его армию, а потом уж вернуться и заняться армией Кутузова. И Наполеон начал отвод войск на юг по дороге Ольмюц – Брно – Вена.

А что делать союзным войскам? Допустить, чтобы Наполеон ушел один и разбил изолированного от них Карла? Но после этого Австрия немедленно заключит с Наполеоном мир, поскольку у нее больше не стало бы армии. И императоры принимают решение идти за Наполеоном.

Однако просто преследование Наполеона не решало главный вопрос – вопрос соединения с Карлом, – ведь Наполеон по-прежнему разделял Кутузова и Карла. Надо было как-то опередить его! Но была европейская зима, то есть в морозы грунт замерзал и делался проезжим, в оттепель становился непроходимым. Была оттепель, к примеру, под Аустерлицем многие полки французской пехоты атаковали наши войска босиком, поскольку их обувь застряла в грязи в начале атаки. Наполеон шел по дороге на Брно, за ним по этой же дороге шла союзная армия. И что толку в таком преследовании? Надо было забежать впереди Наполеона, но по грунтовым дорогам и просто по бездорожью это было непросто. Или надо было хотя бы сбить Наполеона с дороги на Брно, что было еще сложнее.

Авангард Багратиона каждый день имел стычки с арьергардом Наполеона, но задержать главные силы французских войск, чтобы дать своим силам их обойти или хотя бы зайти Наполеону во фланг, не мог – Наполеон свою армию уводил и уводил, но тоже не мог оторваться от преследования! Так продолжалось 4 дня, пока не настал кульминационный момент.

До этого Наполеон не имел сил остановить преследование. Поскольку союзная армия по численности превосходила французские войска, то Наполеону для арьергарда, способного надолго задержать Кутузова, надо было выделить слишком много сил, и выделить их, по сути, на уничтожение. Однако впереди был город Брно с крепостью, контролирующей дорогу. Вот тут Наполеону можно было задержать союзную армию силами небольшого гарнизона крепости Брно.

Императоры Александр I и Франциск II и штаб союзных войск это понимали: понимали, что если они немедленно что-нибудь не предпримут, то Наполеон оторвется от преследования и разделается с Карлом. Ответственность за судьбу своих стран заставляла императоров принимать решение, хотя на тот момент это были люди, не очень умудренные опытом: австрийскому императору было 37 лет, а русскому вообще 28.

План боя (диспозицию) составил австрийский генерал Вейротер, и, на мой взгляд, она была не только единственно возможной, но и по-своему блестящей. «План Вейротера был хорош, – говорил Наполеон, – если б моя армия стояла все время не двигаясь, как верстовые столбы. Атакуй я на шесть часов позже – я был бы разбит». Наполеон не искренен и не говорит всего, просто нужно представить себе местность.

Дорога с Ольмюца на Брно шла на юг, но не прямо к Брно, а только до широты этого города и уже на этой широте сворачивала на Брно участком километров в 20 с востока на запад. Проходила дорога через город вдоль крепости и только после этого сворачивала строго на юг – на Вену. То есть дороги Ольмюц– Брно и Брно – Вена в этом месте образовывали прямой угол. Практически перед последним переходом Наполеона до Брно, примерно за 15 км до города, союзные армии сошли с дороги влево – в этот угол – и расположились перед и в городке Аустерлиц на ночлег. Что получилось? Союзные войска отошли от дороги Ольмюц – Брно до 10 км и теперь получили возможность на следующий день, сделав рывок в 10–15 км параллельно дороге, а затем повернув к ней, выйти к находящейся на дороге армии Наполеона во фланг или даже в тыл, не дав Наполеону войти в Брно.

Надо сказать, что прямо об этом ни один историк не пишет – все придерживаются принятой в исторической науке «линии партии». Но это становится очевидно, когда читаешь про «обходные колонны» и смотришь на схемах, куда эти «обходные колонны» союзной армии должны были выйти. Но это были не атакующие колонны, а походные колонны войск на марше.

Мало этого, свернув к Аустерлицу вечером 1 декабря 1805 г., союзные войска проделали треть пути (по прямой – по гипотенузе) к дороге Брно – Вена! То есть если удар по Наполеону не имел бы желаемого успеха и не лишил Наполеона возможности прорваться к Брно, то союзные войска могли выйти на дорогу к Вене, минуя Брно. И при любом варианте боя с французами союзные войска становились впереди Наполеона на пути в Вену, после чего уже Наполеон обязан был бы преследовать их на пути объединения союзной армии Кутузова с австрийской армией эрцгерцога Карла.

Что примечательно – Наполеон либо знал, либо разгадал возможность такого развития событий. Обычно этот момент не указан на картах Аустерлицкого сражения, но на одной австрийской схеме показано, что на прямой возможного выхода союзных войск прямо к дороге на Вену стоит некое соединение французских войск. И это соединение могло иметь только одну задачу: задержать прямой выход союзной армии на дорогу Брно – Вена!

Если бы союзные войска и не находились в состоянии жизненной необходимости объединиться с Карлом, то и тогда план спрямить дорогу (замаскировав часть пути ночлегом) и выйти в тыл противнику вошел бы в анналы военной истории. Но для того тяжелого положения, в котором находились молодые императоры, это было блистательным и спасительным решением.

Однако для воплощения этого решения в жизнь требовалось исполнение хотя бы одного из двух обязательных условий: во-первых, Наполеон должен был продолжать отходить на Брно и, во-вторых, исполнением плана должен был заняться ответственный главнокомандующий.

Но ни одно из этих условий не было выполнено!

В войсках союзников был шпион Наполеона, и в этом нет сомнений. Это доказывается тем, что Наполеон подготовился не к обычному бою с идущим на него противником – не сжал войска в один кулак. Наполеон устроил засаду на походные колонны войск союзников, которые они должны были выстроить только назавтра!

^{Схема Аустерлицкого сражения}

Но это невозможно было сделать, не имея точной диспозиции, – не имея точных маршрутов, по которым войска союзников будут пытаться обогнать французов, невозможно было выбрать места засад. Значит, кто-то передал Наполеону диспозицию генерала Вейротера!

И Наполеон сделал то, на что мог решиться или дурак, или военный гений. Он, оставив на дороге корпус Ланна для прикрытия от прорыва к Брно Багратиона, остальные свои войска растянул вдоль маршрутов предстоящего движения союзных войск. Он расположил свои войска численностью 73 тыс. человек на фронте от фланга до фланга более 15 км! Для сравнения: под Прейсиш-Эйлау 70 тыс. французов вели атаки на 67 тыс. русских и пруссаков на фронте 4,5 км, под Бородино 150 тыс. французов атаковали русскую армию на фронте в 5 км. При том уровне развития оружия меньшая плотность войск разделяла войска на части, которые противник легко мог отделить и уничтожить по отдельности.

Представьте, ну что было бы, если бы и у французов были австро-русские шпионы, доложившие союзникам о таком растягивании фронта Наполеоном? А что было бы, если бы у союзников был ответственный главнокомандующий, который разведкой и боевым охранением вскрыл бы, что у Наполеона дивизии не имеют локтевой и огневой связи? Наполеону наступил бы конец! Союзники имели достаточно войск, чтобы войти в незащищенные промежутки между дивизиями Наполеона, окружить и уничтожить их по отдельности!

Наполеон пошел на огромный риск, но что тут скажешь? Наполеон!

Теперь о том, как происходило сражение в описании его участника Ермолова.

«Я с конноартиллерийскою ротою находился при кавалерийской дивизии генерал-адъютанта Уварова, которая пред некоторою частью армии составляла передовое войско.

…Темнота ночи остановила нас на вершине одного возвышения, в хорошем местоположении. Недалеко позади стала в бивуаках вся армия. Впереди нас изредка видны были неприятельские огни, которые, казалось, означали цепь передовой стражи. В армии был слух, и почти все верили, что неприятель уходит. Около полуночи у подошвы возвышения, на котором стояла наша дивизия, в одно мгновение загорелись огни, охватившие большое пространство. Мы увидели обширные бивуаки и движение великого числа людей, что наиболее утвердило многих во мнении, что неприятель не ищет даже скрывать своего отступления».

Вот это, надо думать, и было доложено Кутузову и императорам, и укрепило их во мнении, что все идет по плану – Наполеон отступает на Брно! На самом деле огни были зажжены в честь приезда в войска Наполеона, и его армия действительно пришла в движение, но не на Брно, а вправо от дороги – к местам засад вдоль маршрутов завтрашнего выдвижения союзных войск.

«Генерал-адъютант Уваров позван был в главную квартиру, откуда возвратился в скором времени. Немедля за ним прислан офицер с диспозициею на нескольких листах, наполненною трудными названиями селений, озер, рек, долин и возвышений и так запутанною, что ни помнить, ни понимать не было никакой возможности. Списать не было позволено, ибо надобно было успеть прочитать многим из начальников и весьма мало было экземпляров. Я признаюсь, что, выслушав оную, столько же мало получил о ней понятия, как бы и совсем не подозревал о ее существовании; одно то ясно было, что назавтра атакуем мы неприятеля».

Этой диспозиции в истории, судя по всему, не осталось, по крайней мере, я не встречал у историков ее текста, кроме как якобы начала этой диспозиции в романе JL Толстого. И этот рассказ о ней Ермолова очень важен, причем не тем, что он о ее содержании вспомнил, а тем, чего не вспомнил. Так вот, Ермолов помнит, что речь шла об атаке, но в приказе об атаке обязана быть поставлена задача атаки – объект, занятый противником, который подлежит атаковать, уничтожив противника в этом объекте, – населенный пункт, высоту, рубеж. Всякие там немецкие названия селений, через которые их проведет адъютант (начальник штаба, колонновожатый), Ермолов мог и не помнить, но объекты, которые подлежали атаке, он обязан был помнить! Что именно должен был атаковать корпус Уварова? Что должны атаковать остальные корпуса? Это было бы в диспозиции обязательно, если бы атаке подвергался противник, находящийся рядом. Но войскам объекты атаки в диспозиции не были указаны, следовательно, Вейротер не мог их указать, поскольку сам еще не знал, что именно и кто будет атаковать. Для этого надо было сначала дойти до противника, увидеть его и только потом поставить задачи войскам. Следовательно, если Ермолов не вспоминает, кого надо было атаковать, то диспозиция предусматривала только марш.

Я еще вернусь к диспозиции Вейротера, а пока продолжу тем, что Наполеон во всех названиях селений диспозиции Вейротера, надо думать, разобрался досконально и очень точно устроил засады на пути следования армии союзников.

«Еще до рассвета выступила армия, опасаясь, по-видимому, чтобы неприятель не успел уйти далеко». Это обычная ирония Ермолова, он довольно часто ее использует, хотя она невоенному человеку, да еще и современному, может быть и непонятна. Однако из нее следует, что колонны строились не для атаки французских позиций, а для преследования французов. В любом случае рассвет был около 7.00, солнце начало всходить в 7.40. По Л. Толстому, войска начали строиться в 5 утра, к 8 часам головные колонны союзников уже могли уйти на 5–6 км от места ночевки под Аустерлицем, задние могли еще и не начинать движения, но, безусловно, все войска уже были построены в походные колонны.

«С началом дня, когда полагали мы себя в довольном расстоянии от неприятеля и думали поправить нарушенный темнотою ночи порядок, мы увидели всю французскую армию в боевом порядке, и между нами не было двух верст расстояния.

…Совершенная готовность неприятеля доказывает, что он предуведомлен был о нашем предприятии, ибо не предпочитал за нужное открывать следования нашего, и даже до самой занимаемой им позиции не было ни одного пикета».

Это надо пояснить. Чтобы на войска не было внезапного нападения, они окружают себя пикетами – группами пехоты или кавалерии на таком расстоянии от войск, с которого можно предупредить своих о приближении противника. Но и противник, видя пикеты, догадывается о том, что где-то близко крупные силы неприятеля. Так вот, Наполеон, чтобы разведка и охранение союзных войск не вскрыли раньше времени засады французов, приказал вообще не высылать пикеты – оставил свои войска на ночь без охраны.

Итак, солнце встало, и марширующие колонны русских войск увидели справа от себя жерла наведенных на себя орудий, французские пехоту и кавалерию, развернутые в боевые порядки.

Еще немного об иронии Ермолова, которая может быть непонятой. Он пишет: «Войска его оставались в бездействии, удивленные странным явлением, ибо трудно предположить, чтобы могла армия в присутствии неприятеля, устроенного в боевой порядок, совершать подобное движение, не имея какого-нибудь хитрого замысла». Понимаете, в засаду запросто могут попасть несколько человек, отдельная рота или даже батальон, может даже полк, хотя уже полк обязан на марше иметь головную походную заставу и боковое охранение, тем не менее такие случаи можно себе представить. Но чтобы в засаду попалась целая армия?! Это невозможно!! Завести свою армию в засаду может только выдающийся полководец! Вот Ермолов и иронизирует насчет «хитрого замысла».

Лживый характер

На самом деле французы не изумлялись, у них не было на это времени.

«Когда же перешли мы болотистый и топкий ручей, – вспоминает Ермолов, – и многие из колонн вдались в селения, лежащие между озер по низменной долине, простирающейся до подошвы занимаемых неприятелем возвышенностей, когда обнаружились все наши силы и несоразмерные между колонн промежутки, – открылся ужасный с батарей огонь, и неприятель двинулся к нам навстречу, сохраняя всегда выгоду возвышенного положения. Некоторые из колонн наших в следовании их были атакованы во фланг и не имели времени развернуться. Другие хотя и устроили полки свои, но лишены будучи содействия и помощи других войск или даже окруженные, не могли удержаться против превосходных сил, и в самое короткое время многие части армии нашей приведены были в ужаснейшее замешательство.

…Действия сделались частными, связи между войсками не существовало, и сблизиться не имели они возможности. Пространства между ними столько были велики, что гвардейский корпус под начальством его высочества цесаревича, назначенный составлять резерв, должен был при самом начале сражения вступить в первую линию и по необходимости столько занять места, что не мог он отделить ничего на составление второй линии. Левый фланг под командою генерала графа Буксгевдена, занимая ту самую высоту, где прежде находилась дивизия генерал-адъютанта Уварова, удерживался довольно долго и отступил с меньшею потерею людей; но батарейные 24 орудия, бывшие в долине, и часть пехоты у прикрытия их достались во власть неприятеля. Изломавшийся под передним орудием мост остановил прочие в следовании. Колонна, находившаяся в центре генерала Милорадовича, по долгом сопротивлении рассеяна; генерал-лейтенанта Пршибышевского, неосторожно проходя селение, окружена и, потерпев весьма большой урон, чрезвычайно много потеряла пленными, в числе коих попался и сам начальствующий колонною; генерал-лейтенанта графа Ланжерона, по неудобству места, недолго сопротивляясь, также много потеряла. Полки лейб-гвардии сделали несколько неудачных атак, но в них не было связи, и люди, не обвыкшие к войне, увлечены будучи храбростию и бесполезно истощив усилия, понесли большой урон. С отличною неустрашимостью действовали полки кавалергардский и конной гвардии, и часть сего последнего, врубившись в конницу, взяла одного орла, но, общий испытав жребий, была опрокинута с потерею. Неприятель, одержав сии успехи, умножил войска свои против авангарда князя Багратиона, расположенного на конечности правого фланга, и против кавалерийских дивизий генерал-лейтенанта Эссена 2-го и генерал-адъютанта Уварова, которые до того сохранили места свои единственно по той причине, что неприятель обратил внимание в другую сторону, а их истребление определил впоследствии. Вся сия кавалерия состояла в команде австрийского генерала князя Лихтенштейна. Многие из полков врубались в неприятельские войска, но должны были уступать превосходным силам. При самом начале сражения генерал-майор барон Меллер-Закомельский с уланским полком его высочества цесаревича сделал блистательную атаку, опрокинул противостоящую кавалерию, рассеял часть ближайшей пехоты, но тяжелая рана, пресекшая его успехи, оставила его во власти неприятеля у самых пушек, которым угрожала его храбрость, и полк рассеянный обратился. В кавалерии нашей, точно как и в других войсках, действия по большой части были частные, без всякого взаимного вспомоществования.

И так с одного крыла до другого войска наши по очереди, одни после других, были расстроены, опрокинуты и преследуемы. Потеря наша наиболее умножилась, когда войска стеснились у канала чрезвычайно топкого, на котором мало было мостов, а иначе как по мосту перейти чрез оный было невозможно. Здесь бегущая конница наша бросилась вброд и потопила много людей и лошадей, а я, оставленный полками, при коих я находился, остановил свою батарею, предполагая своим действием оной удержать преследующую нас конницу. Первые орудия, которые я мог освободить от подавляющей их собственной кавалерии, сделав несколько выстрелов, были взяты, люди переколоты, и я достался в плен. Дивизия генерал-адъютанта Уварова, столпившись у моста, имела время осмотреться, что она бежала от малого числа неприятеля и что главные его силы остановились на возвышении, не спускаясь в долину. Прогнавшие нас были обращены в бегство и истреблены, и мне чрез самое короткое время возвращена свобода, когда я уже был близко от французской линии. Присоединяясь к остаткам истребленной моей роты, нашел я дивизию в величайшем беспорядке у подошвы холма, на коем находился государь. Холм занят был лейб-гренадерским полком и одной ротою гвардейской артиллерии, которые участвовали в сражении и потому сохранили устройство. При государе почти никого не было из приближенных, на лице его изображалась величайшая горесть, глаза были наполнены слезами. Здесь можно было видеть части почти всей армии, и если премудрая диспозиция нас разделила, то бегство соединило многих. На месте сражения оставили мы более шестидесяти орудий, и армия отступила…Но, к счастию нашему, время клонилось к вечеру, и неприятель далее болотистого канала нас не преследовал».

Отметим слезы на глазах молодого царя, это нам пригодится, но обратим внимание, что историки числят в потерях союзных войск 185 орудий, а Ермолов говорит только о 60. Но это орудия, потерянные на поле боя, или, если сказать правильнее, на поле избиения. В бою орудия отцепляются от передков и лошади, возящие орудия, отправляются в тыл, в безопасное место. И если противник внезапно нападает на орудия, как в случае с ротой самого Ермолова, то орудия без лошадей невозможно от противника увезти. Однако союзные войска были на марше, орудия были на передках – в орудия уже были впряжены лошади, – поэтому орудия можно было быстро увезти от французов, что и делали. Однако толку от этого было не много.

«Пред полуночью я получил приказание отойти, что должно было последовать гораздо прежде, но посланный офицер ко мне не доехал. В городке Аустерлице, давшем имя незабвенному сражению, нашел я арриергард князя Багратиона, который не хотел верить, чтобы могли держать одного меня в шести верстах впереди, и не восхитился сим распоряжением генерал-адъютанта Уварова. Прошедши далее четыре версты, прибыл я к армии, но еще не все в оной части собраны были и о некоторых не было даже известия; беспорядок дошел до того, что в армии, казалось, полков не бывало: видны были разные толпы. Государь не знал, где был главнокомандующий генерал Кутузов, а сей беспокоился насчет государя…На рассвете стали собираться разбросанные войска, и около десяти часов утра появилась неприятельская кавалерия, наблюдавшая за нашим отступлением. В сей день, по причине совершенного изнурения лошадей, оставили мы на дороге не менее орудий, как и на месте сражения».

Да, прямо скажем, как-то не очень это описание согласуется с тем, что написано об Аустерлицком сражении историками. По их описанию, это было пусть и неудачное, но как бы сражение. А по факту это был расстрел застигнутых на марше войск. И такое искажение уже и в те времена устраивало всех. С русско-австрийской стороны такая версия не так позорила не только императоров, но и участвующих в деле генералов и офицеров. И с точки зрения Наполеона выгодно было Аустерлиц представить именно так. Да, с точки зрения войны засада это тоже подвиг, но есть все же разница между убийством противника из-за угла и на дуэли.

По итогам войны царь наградил Кутузова орденом Св. Владимира 1-й степени, однако помнил и свои слезы, и через много лет, в письме сестре от 18 сентября 1812 г., у него прорвалось: «По воспоминанию, что произошло при Аустерлице из-за лживого характера Кутузова».

Давайте теперь попробуем понять, что именно мог иметь в виду Александр I под лживым характером Кутузова.

Все участники этого сражения, как и любого другого, вложили в него свой интеллект, свои идеи. Разумеется, огромное (но далеко не всегда определяющее) значение имеют плоды ума командующих. Плоды ума Наполеона на виду и понятны. Его уму противопоставляли результаты своего ума союзные генералы. Да, неудачно, но они пробовали это сделать. Австрийский генерал Вейротер вложил свой ум в план, императоры вложили свой ум в решение о его принятии. Но главнокомандующим был Кутузов. Где результаты его ума? Известно, что он был против и сражения, и против плана Вейротера. Это хорошо, но что предлагал сам Кутузов, ведь это его ОБЯЗАННОСТЬ!

Интересно, что это понимают даже современные историки, выдумывая за Кутузова такие бредовые предложение (типа увести войска в Россию), что он в гробу вертится. Но над тем, что именно предлагал делать Кутузов, ломал голову и Ермолов. Он рассказывает о различных соображениях, созревавших в головах участников событий, надо думать, уже после сражения, но о Кутузове пишет: «Армия наша получила повеление выступить вперед. Генерал Кутузов был противного мнения, и рассуждения на сей предмет были различные». Рассуждения иных лиц были, но что именно Кутузов предлагал, во исполнение своей обязанности главнокомандующего, осталось тайной.

Я эту тайну раскрою – он ничего не предлагал. И его мнение, «противное» против решения императора, это чистейшей воды интриганство. Если бы Кутузов что-то конкретное предлагал, но его решение не было принято императорами, он обязан был бы подать в отставку и освободить место иному генералу. Но Кутузов в отставку не подал, следовательно, согласился с тем, что предлагали другие. Но Кутузов, интригуя, принял все меры, чтобы их предложения обгадить. Зачем? Затем, что если бы дело кончилось удачей, то тогда он герой – ведь это он командовал! А в случае неудачи Кутузов мог заявить и заявлял, что «он ведь предупреждал!».

Кутузов органически боялся принимать собственные решения!

Напомню, что решение является плодом оценки обстановки, и если человек не верит в свои способности обстановку оценить, то он и не способен принять решение – он боится, что оно будет неправильным и повлечет неудачу Это не страх за собственную жизнь (храбрость Кутузова отмечал и Суворов). Это неверие в свой ум, в свой профессионализм, это страх бюрократа, которому очень хочется занимать свою должность, но не хватает знаний (чаще всего из-за лени), характера и, как итог, уверенности в том, что он справится с задачами, которые ему полагается решать. Отсюда стремление бюрократа любое, мало-мальски ответственное решение не самому принимать, а получать его в готовом виде от начальства, чтобы в случае неудачи на начальство же (или совет) и свалить вину.

Кутузов в своей карьере до Аустерлица показал себя очень храбрым офицером, но он никогда не воевал самостоятельно, он всегда был под командой, чаще всего Суворова. О Кутузове есть анекдот, в реальность которого приходится поверить. При штурме Измаила генерал-майор Кутузов с вверенной ему штурмующей колонной уже взошел на крепостной вал, но тут ему надо было принять решение, врываться в крепость или отойти? Он лучше всех видел обстановку, поэтому ему и надо было решать, что делать. Но он посылает к Суворову гонца с донесением о невозможности удержаться на валу. Суворов ответил, что он уже послал донесение императрице о том, что Измаил взят. Теперь все было в порядке, теперь Кутузов рванулся в крепость и получил за этот подвиг орден Св. Георгия 3-й степени. И чин генерал-поручика.

Однако не думаю, что царь назвал его лживым за бюрократическую трусость – за перекладывание решений на царя и Вейротера. Если бы Кутузов добросовестно исполнил свои обязанности главнокомандующего, то царь не мог бы иметь к нему претензий. Смотрите: Кутузов не подал в отставку, не дал заменить себя тем же, скажем, Багратионом, он согласился командовать войсками, то есть давать им команды во время боя. Поскольку в бою эти войска действовали на фронте не менее 4–5 км (а в походе расстояния были еще больше), то нужна была связь Кутузова с войсками, а в те времена связь без кавалеристов была невозможна. Но смотрите, что, по воспоминаниям Ермолова, происходило в союзных войсках утром в день Аустерлицкого сражения:

«Колонны пехоты, состоящие из большого числа полков, не имели при себе ни человека конницы, так что нечем было открыть, что происходит впереди, или узнать, что делают и где находятся ближайшие войска, назначенные к содействию. Генерал Милорадович на моих глазах выпросил по знакомству у одного шефа полка двадцать гусар для необходимых посылок». Как это понять? Как Кутузов собирался командовать, не получая донесений от войск?

Далее. В диспозиции Вейротер не указал противника, которого надлежало атаковать, в том числе и потому, что это было не его, начальника штаба, дело. В то время функции штабов были иные, да и начальники штабов так не назывались. Они назывались адъютантами или квартирмейстерами, и их задачей было довести войска до нужного места. Кстати, в XIX веке Академия Генерального штаба России называлась Школой колонновожатых. А указать войскам того противника, которого нужно уничтожить, это дело командующего. Но для этого командовавший войсками Кутузов обязан был «держать руку на пульсе» – ежеминутно знать, где находится противник. А для этого он обязан был вести непрерывную разведку за противником всеми средствами. В том числе средствами боевого охранения колонн, боевыми разведдозорами. Но, как видите, Кутузов не только не знал, где находятся французы, он, лишив войска кавалерийского охранения, вообще не сделал даже элементарного для предупреждения внезапного нападения. Ермолов сообщает:

«К сему прибавить надобно, что ни одна из колонн не имела впереди себя авангарда. Общий авангард всей армии находился весьма мало впереди и на самой конечности правого фланга, так что собою не закрывал он ни одной колонны, и армия в движении своем совершенно была открыта. Дивизия генерал-адъютанта Уварова отведена была довольно далеко назад, чтобы потом перейти ближе к правому флангу, где вся почти кавалерия соединена была особенно». Правый фланг был назначен действовать прямо на Брно по дороге, и по отношению ко всей армии это был хвост ее корпусных колонн.

Итак, пехота корпусов шла в темноту предрассветной ночи без авангарда, не охраняемая кавалерией и ничего впереди не видя, кроме дороги под ногами.

Как вы узнаете дальше, командование Кутузова и в 1812 г. сопровождал исключительный бардак в области организации управления войсками, но под Аустерлицем Кутузов, судя по всему, был еще и глубоко уверен, что французов поблизости нет, до места сражения еще идти и идти, поэтому ему нечего понапрасну суетиться со связью и охранением. Ну а солнышко взойдет, так и без кавалерии будет все видно. Ведь не самоубийцей же Кутузов был!

И получилось так. Молодой царь, не имея ни малейшего опыта командования, поручил Кутузову, как бы старому и опытному генералу, русскую армию, в ответ Кутузов важно надул щеки: «А как же, Ваше Величество, все будет в лучшем виде!» А сам не сделал даже элементарного во исполнение своих обязанностей.

Откуда скорее всего и царская обида на Кутузова за Аустерлиц: «Лживый!»

Кутузов и Жуков

При обсуждении приведенных выше особенностей Аустерлицкой битвы получил вопрос: был ли Кутузов реальным главнокомандующим в момент битвы или он самоустранился? Как он мог быть главнокомандующим и не командовать? В двух словах это не объяснишь.

Я понимаю, что этот вопрос читатели понимают плохо, поскольку или не имеют опыта работы с начальственными бюрократами, или не пытаются понять, что ими движет, – не пытаются понять мотивы их действий. Пусть меня простят за занудность, но я повторю еще раз и приведу в качестве разъясняющего примера аналогию.

Итак, работа любого человека состоит из трех составляющих: оценки обстановки, принятия решения и собственно действия (для командира – приказ войскам). Так поступают абсолютно все и всегда. Скажем, вы пришли в магазин, смотрите на витрину – это оценка обстановки, при которой вы прикидываете нужность вам выставленных товаров, их цену, наличие денег и прочее, что может подвигнуть вас на покупку. За оценку обстановки вы не несете ответственности – смотрите себе на товары сколько вам угодно. Ответственность наступает только за ваше решение: купить – не купить. Откажетесь – возможно, накажете себя тем, что упустите возможность купить нужную вещь или продукт по приемлемой цене. Примете решение купить – возможно, накажете себя ненужной вещью и бессмысленной тратой своего труда, выраженного в деньгах. Следующее действие – собственно покупка – уже не наказывается, это действие является следствием решения.

Итак, ответственность (наказание) – это следствие неправильного решения, неправильность решения зависит от вашей способности оценить обстановку, а ваша способность искать правильные решения – от вашего ума и опыта.