Они не отставали от меня ни днем, ни ночью. Они поджидали меня в конторе, прятались в квартире, тенью шли за мной по улице, стояли за спиной, когда я разговаривал с Одри, и усаживались вместе со мной на больничную кровать Айвэна Бермана. Повыше — Фрэнки. Пониже, с темными волосами, — Фалькони. Мне не было спасения от них. И когда они были возле меня, я чувствовал запах горящего человеческого мяса и слышал крик Айвэна, когда они вгоняли лезвие перочинного ножа под его ногти.
      От них не было спасения. Они в конце концов добрались до меня.
      И я пошел к начальнику следственного отдела шервудской полиции Патрику Бракену. Приятелю Джона Кополлы.
      Мистер Бракен оказался немолодым человеком с жесткими чертами лица полицейского и холодными светлыми глазами.
      — Мистер Бракен.? — сказал я. — единственное, что я знаю о вас, — вы друг Джона Кополлы. И кто-то хотел бы, что бы вы…
      Хозяин кабинета покачал головой и приложил палец к губам. Он открыл ящик стола, вытащил «сансуси», надел наушники сам и протянул мне. Осторожный человек мистер Бракен. Наверное, не без оснований.
      — Спасибо, — сказал он. — Я давно хотел поблагодарить вас за все, что вы сделали для Кополлы и для меня. Они не останавливаются ни перед чем, чтобы только скомпрометировать меня. Даже засадить в тюрьму невинного человека, лишь бы только он был моим другом.
      — Я так и думал, — кивнул ч. — Я сразу понял, что Кополла лишь орудие сведения с вами счетов. Но я никак не мог понять, почему ваши враги избрали такой сложный способ нападения…
      — У меня есть кое-что против них. И они это знают. Они знают, что, если ухлопают меня, я буду опасен им даже в могиле. Может быть, даже опаснее, чем сейчас. Сейчас я скован по рукам и ногам, а тогда ничто не помешает, чтобы кое-какие факты стали всеобщим достоянием… Об этом-то уж я позаботился заранее. Поэтому они пока что щадят меня, а у меня нет возможности нанести им удар. В политике это называется баланс сил. Или баланс страха.
      С Кополлой они придумали замечательно. Когда я прочел ваше выступление на суде, я просто… руками развел. Это ж надо придумать такое…
      — Мистер Бракен, — сказал я, — мой друг Айвэн Берман запомнил имена людей, которые пытали его. Некий Фалькони и…
      — Наверное, Фрэнки. Фрэнк Топол по кличке Банан.
      — Фрэнки, верно.
      — Они всегда работают вместе.
      — Мистер Бракен, я нашел свидетеля. Человека, который видел, как они вели Бермана в его квартиру. Паренек из подземного гаража в доме Бермана. Чак Пополис.
      Начальник следственного отдела покачал головой.
      — Хотя бы и два Чака… Бессмысленно.
      — Но почему?
      Патрик Бракен посмотрел на меня с легкой брезгливостью.
      — Потому что ни один свидетель не доживет до процесса, на котором судили бы человека Вольмута.
      — Вольмута?
      Брезгливость на лице Бракена сменилась состраданием.
      — Теперь я понимаю, как вам удалось сделать то, что вы сделали, — усмехнулся он. — Вы просто ничего не знаете. Вы новичок, впервые попавший на бега. А новички, первый раз приходящие на ипподром, выигрывают чаще завсегдатаев. И знаете почему? Потому что они ни черта не знают. Незнание — тоже сила. Если бы вы знали, против кого подняли руку…
      — Но я же, как вы видите, жив…
      — О, люди Вольмута знают, когда нужно отступить и когда нужно выждать. Тем более что Ламонт, как вы знаете, исчез вместе со своим аппаратом. Так что их организация особенно даже и не пострадала. Я не хочу обидеть вас, мистер Рондол, но вы не можете разрушить организацию Вольмута и Майка Перуджино.
      — Перуджино?
      — Это хозяин Вольмута.
      — Ничего себе организация…
      — Это рак, Рондол, рак в стадии метастаз. Он пророс сквозь наше общество.
      — Но должно же быть средство…
      — Нет, Рондол… Средств нет. Мы не можем избавить наше общество от этого рака. Он — его часть. Неразрывная часть. Мы можем только изменить общество. Полная переделка. И мы должны будем либо сделать это, либо… либо жить только законом джунглей.
      — А кто же изменит наше общество?
      — О, не все же хотят жить по закону джунглей… И поверьте, это будет действительно полная переделка… Но не через измененных…
      Что ж, наверное, он был прав. Но пока что меня ждали Фрэнки по кличке Банан и Фалькони.
      — Значит, мистер Бракен, вы не можете помочь мне и добиться ареста Фрэнки и Фалькони?
      — Нет. Пока нет.
      — А если я…
      — Это ваше личное дело, мистер Рондол. В конце концов каждый вправе выбирать себе конец. Один ждет его в кровати, другой прыгает с моста, третий собирается добиваться ареста двух джентльменов без определенных занятий.
      — Вы меня не поняли. Вы убедили меня, что их не арестуют. У вас вообще большой дар убеждения, мистер Бракен. Вы не только убеждаете других, вы даже себя убедили, что ничего сделать нельзя. Это очень удобно, снимать ответственность с себя и навьючивать ее на исторические процессы…
      — Мне, наверное, следовало бы выбросить вас из кабинета.
      — Стоит ли? Оставьте это до полной переделки общества. Вы ведь терпеливый человек. А я не могу ждать. Не хочу ждать. Мне плевать на ваше правосудие! У меня в носу постоянно вонь от тлеющего человеческого мяса. Джунгли так джунгли. Можете вы хоть придумать способ… Подождите, Бракен… Что было бы, если бы Фрэнки и Фалькони вдруг узнали, что я собираюсь посетить гараж Чака и договориться с ним о его свидетельстве?
      — Они постарались бы, чтобы вы никогда не договорились с ним. И даже не встретились.
      — Хорошо. А как дать им об этом знать, чтобы не вызвать, у них подозрений?
      — О, у них тут много друзей. Например, Херб Розен.
      — Что? Херб Розен?
      Я стоял на маленькой качающейся льдинке, и она с хрустом крошилась и трескалась под ногами. Херб Розен. Человек-гора. Бракен прав. Я идиот. Я жив до сих пор только потому, что я идиот.
      — Вас это удивляет? Не он один…
      — Тем лучше. Ему и расскажите о Чаке.
      — И вы думаете?
      — Я ничего не думаю. Я знаю. Пойдите к нему, сделайте вид, что хотите посоветоваться, и скажите, что будете разговаривать с этим Чаком. Потом зайдете ко мне и скажете, когда у вас назначено свидание.
      Бракен подошел к сейфу, отпер его, достал пистолет и протянул его мне.
      — В джунглях нужно оружие. Оно очень удобно. Без номера. Учтите, я вам его не давал. Желаю удачи. Новичкам везет.
      — Везет еще и дуракам.
      — Кто знает, где кончается мудрец и где начинается дурак…
      Ого, кажется, у Айвэна Бермана уже появились последователи.
      Херб Розен был счастлив видеть меня. Он весь лучился, он таял от восторга. Он потерял на моих глазах минимум фунтов пять веса, которые целиком перешли в энергию похлопывания меня по спине.
      Он целиком одобрил мой план встречи с Чаком, сказал, что нечего трястись перед бандитами, что с радостью поможет мне.
      Почему актеры всегда убедительнее, чем люди, не играющие никакой роли? Почему ложь всегда убедительнее правды? Искусство и ложь. Не родственны ли они?
      Я сижу в яме под своим старым, верным «тойсуном». Около меня маленький аппаратик «уоки-токи». Второй — у Чака. А сам Чак в квартире Айвэна Бермана, из окон которой виден вход в подземный гараж.
      Да, проржавел мой «тойсун». Особенно передние крылья. Там, где корочка грязи отвалилась, видна язва ржавчины. Придется, видно, сменить крылья. Если я, конечно, останусь жить.
      Жить остаться можно. Уничтожить условное наклонение легче простого. Для этого надо только вылезти из ямы, сесть в машину, уехать отсюда и забыть о горящей сигаре, прижимаемой ко лбу Айвэна Бермана. Разве это трудно? Тем более что бороться в одиночку против Вольмута и Перуджино, как любезно объяснил мне накануне начальник следственного отдела полиции, бессмысленно.
      Но я не вылезаю. Бог свидетель, что виной тому не моя храбрость и не мое благородство. Просто эти двое, Фалькони и Фрэнки Банан, заставляют меня сделать то, что я собираюсь сделать. Они не оставили мне выбора, потому что я не могу жить, когда пахнет горящей человеческой плотью.
      Жужжит зуммер моего аппаратика, и я вздрагиваю, словно это по мне пропускают ток. Я нажимаю кнопку. Голос Чака испуган и возбужден.
      — Идут, — шепчет он. — Они…
      Подарок мистера Бракена у меня в руке. Холодный, металлический подарок без номера. Я жду. Ждет каждая из миллиардов миллиардов моих клеток.
      Мои глаза уже привыкли к тусклому свету подземного гаража. Они же войдут прямо с улицы. Это одно из моих преимуществ. Второе заключается в том, что я стою в смотровой яме под машиной, а они будут идти вниз по крутому пандусу.
      Вверху в воротах распахивается дверь. Стрелять на таком расстоянии не стоит. Тем более вверх. Только спугнешь их. Сейчас они пойдут вниз, и, когда они будут в нескольких шагах от меня, я начну стрелять. И избавлюсь от вогнанного под ногти лезвия перочинного ножа.
      Но они не идут вниз по пандусу. Почему они стоят наверху? В тишине гулко колотится чье-то сердце. Наверное, мое.
      — Эй, Чак! — кричит один из двух.
      Они не новички. Ни на ипподроме, ни в джунглях. Они не хотят спускаться по крутому темному пандусу, пока не убедятся, что дичь здесь. Если бы Чак был внизу, он мог крикнуть им, чтобы они спускались. Но он в квартире Бермана. Может быть, ответить мне? А если они помнят его голос? Если они крикнут мне, чтобы я вылезал? И к тому же поздно. Они совещаются о чем-то вполголоса. Сколько я ни напрягаю слух, я ничего не слышу. Мешает грохот сердца. Только бы они его не услышали.
      Они начинают осторожно спускаться вниз. Старый друг Розен сделал свое дело. Они идут медленно, бесшумно. Как охотники. Как звери. Жители джунглей.
      Я поднимаю пистолет. И одновременно задеваю локтем «уоки-токи», который падает на бетонное дно ямы. Фалькони и Фрэнки отскакивают друг от друга. В их руках пистолеты. Они не понимают, что это за шум.
      — Эй, Чак, это ты? — кричит один. Судя по тому, что он ниже ростом, это, наверное, Фалькони. — Иди сюда!
      Я не знаю, что делать. Может быть, стрелять? Или подождать, пока они подойдут поближе? А вдруг они уйдут?
      — Никого как будто нет, — бормочет Фрэнки.
      — Но ведь что-то упало…
      Я осторожно поднимаю голову, чтобы лучше видеть их.
      Я знаю, что прямо над головой у меня мокрое ржавое брюхо «тойсуна». И все же ударяюсь головой.
      — Кто там?
      Теперь выхода уже нет. Надо стрелять. Я смотрю на Фалькони, на мгновение затаиваю дыхание и плавно нажимаю на спусковой крючок. Чудовищный грохот выстрела. Он еще бьется под машиной, как один за другим звучат еще два выстрела. Что-то цокает о бетонный пол. Со злобным шипением выходит воздух из баллона.
      Наверное, я промахнулся. На пандусе не видно ни Фрэнки, ни Фалькони. Еще выстрел. Ах, вон один, за машиной. А второй? Наверное, он проскочил в коридор. И зайдет сейчас с другой стороны.
      Звучит зуммер упавшего «уоки-токи». Упал на бетонный пол и не разбился. Здорово их стали делать. Это Чак вызывает меня. Он беспокоится.
      Тот, что за машиной, наверное, не может понять, что это за звук. Он на мгновение высовывается, и я снова стреляю, И еще раз. И еще. Еще. Еще. Или он закричал, или мне послышалось. Я осторожно выглядываю, прижимаюсь лицом к мокрой, грязной резине баллона. Лежит. Кажется, я все-таки попал.
      Звуки шагов. Это второй. Вон он. Я поднимаю пистолет, нажимаю на спуск. Выстрела нет. У меня нет больше патронов. Мистер Бракен был прав. Новичкам везет только первый раз. А это уже не первый раз. Ну что ж, я сделал все, что мог. Сейчас он начнет стрелять. Он увидит, что я не отвечаю. Он заглянет в яму. Осторожно, конечно. И улыбнется мне перед тем, как всадить в меня пулю. Сверху вниз. Спасибо, Херб Розен. Бедная, бедная Одри… Если уж не везет,
      Выстрел. И крик:
      — Мистер Рондол! Вылезайте быстрее!
      Что-то не так. Что это может значить? Я поднимаю голову. В десяти шагах от ямы лежит человек. Черноволосый. Фалькони. А над ним стоит еще кто-то. Кто знает мое имя. Кто это?
      — Вылезайте же быстрее, вам говорят! Вы живы?
      — Да, а… — бормочу я. Я вылезаю. Может быть, это галлюцинация. Скорее всего галлюцинация.
      — Да помогите же мне! — порождение моей фантазии сердится. — Берите его!
      Кого? Что? Чего он хочет от меня?
      — Кто вы?
      — Меня послал мистер Бракен. Помогите мне положить его в багажник моей машины. Да пошевеливайтесь, черт побери. Вот так. А где второй?
      Покорно, как автомат, как измененный, я иду за Фрэнки. Он смотрит на меня открытыми, мертвыми глазами. Я пытаюсь поднять его с пыльного бетона, но наступаю ему на ногу. И понимаю, что ему не больно.
      Зачем они мучили Айвэна Бермана? Почему не подумали, что сами могут превратиться в такие вот мешки с костями?
      Я поднес Фрэнки к открытому багажнику машины. И положил его рядом с Фалькони. Мертвое тело укладывать в багажник намного удобнее, чем живое.
      — Зачем вы забираете их? — спросил я.
      — Мистер Бракен сказал, что, может быть, вы и правы.
      — В чем?
      — Он сказал, что вы знаете. Дайте и пистолет. Так будет лучше.
      Он захлопнул багажник, сел за руль.
      — Откройте мне ворота.
      Я повиновался. Он не сказал больше ни слова, не посмотрел даже в мою сторону. Он приехал из гаража и исчез.
      Я начал закрывать ворота и увидел Чака. Он стоил в подъезде и смотрел на меня как на привидение.
      — Они не пришли? — пробормотал он.
      — Нет.
      Мы пошли вниз. Я подошел к своему «тойсуну». Два баллона были спущены, на дверцах виднелись маленькие дырочки. Чак молча посмотрел на машину, потом на меня.
      — Не пришли, — сказал он. Умный мальчуган.
      Я очень устал. Запаха горящего мяса больше не было. Но не было и чувства торжества. Кто знает, может быть, Бракен все-таки прав…
      Я вытер лицо носовым платком, отряхнул куртку и пошел наверх.
      — Не беспокойтесь, мистер Рондол, — сказал Чак, — сделаем вам машину лучше новой.
      О оптимизм пятнадцати лет! Я-то знал, что ржавчину уже не остановить. Нужна полная переделка.
      — Спасибо, Чак, — сказал я.
      — До свидания, мистер Рондол.
      Я поднял воротник и вышел на улицу.