Уже поздно. Теперь только вперед, подальше от этой второй дороги, от капитана Мэннинга. А если они вызовут собак? Тогда скорей всего они найдут меня. Но вряд ли они поедут сразу с собакой. Это абсурд.
Сержант Лепски был молод и честолюбив. Он был неглуп и терпелив. Последнее качество было ему особенно необходимо, потому что он не хотел работать с капитаном Мэннингом, но никому, разумеется, об этом не говорил. Капитан напоминал ему последнего защитника крепости в старинных фильмах. Он метался от амбразуры к амбразуре, пытаясь сдержать наступление врагов. А врагов у капитана было много. Все в полиции, кто был моложе его, были враги. Все, кто соображал лучше его, были враги. Все, кому везло, были враги.
И к нему, к сержанту Лепски, Мэннинг относился как к врагу. Боже, как он был ревнив к чужим успехам! Вот и сегодня он вел себя, как капризный ребенок. Взял этого Рондола к себе в машину, чтобы потом рассказывать всем, как он лично и собственноручно задержал и привез в полицию опасного преступника. Похоже было, что опасного преступника могла доставить в полицию пара голубок, если бы только летели впереди и показывали ему дорогу.
Лепски посмотрел на часы. Капитан должен был привезти его давным-давно. Куда они делись? Идут пешком по шоссе?
Он подождал еще несколько минут и решил вызвать капитана по радио. Конечно, эта скотина наорет на него и посоветует не совать нос в чужие дела, но все это немножко странно. Если бы с машиной что-нибудь случилось, капитан тут же вызвал бы их по радио. Господи, как хорошо, если бы был на месте заместитель Мэннинга, но он болен.
Зазвонил телефон, и сержант взял трубку. Властный мужской голос спросил:
— Сержант Лепски?
— Да.
— Мне сказали, что Мэннинга нет и ты тут самый старший.
Лепски промолчал. Главное — поменьше комментариев. Особенно когда не знаешь, кого комментируешь.
— Ты слышал когда-нибудь такое имя — Вольмут? — продолжал голос.
Вольмут, господи, сам Вольмут… Сержант почувствовал, как сердце у него забилось. Как с ним разговаривать? Наверное, лучше всего повежливее. Не сухо, но услужливо. Вольмут.
— Конечно, мистер Вольмут. — Сержанту не нужно было играть в почтительность. С Вольмутом в этом не было необходимости…
— Где наш друг Мэннинг?
— Задержан преступник. Капитан должен прибыть с ним с минуты на минуту, мистер Вольмут. С вашего разрешения, сэр, я как раз собирался вызвать его по радио.
— Почему?
— Он должен был быть здесь минут сорок тому назад, мистер Вольмут.
— Не клади трубку. Можешь ты не класть трубку?
— Да, сэр, конечно.
— Вот ты и не клади трубку. Вызови Мэннинга и переключи его на меня. Можно это сделать?
— Безусловно, мистер Вольмут.
Сержант начал вызывать капитана, но динамик молчал. И каждый раз, когда эфир отвечал ему молчанием, ему становилось на душе все веселее и веселее. Хотелось двигаться, разговаривать, что-то делать. Ну, последний раз. Неужели же ответит?.. Нет. Это слишком хорошо, чтобы это случилось. Этого не могло быть. Он взял телефонную трубку.
— Мистер Вольмут, он не отвечает.
— Старый идиот, — пробормотал Вольмут, и Лепски почувствовал, что ему нравится этот властный голос, в котором было столько уверенности в себе. — Что с ним. могло случиться?
— Не могу понять, мистер Вольмут. Я думаю, нужно немедленно выслать машину на розыски.
— Действуй, сержант. Я позвоню тебе через полчаса.
Лепски инструктировал полицейских, объясняя, где они в последний раз видели машину капитана, а сам все время думал о Вольмуте. О мистере Вольмуте, потому что даже в мыслях он думал о нем не иначе, как о мистере Вольмуте. Когда человек пользуется таким влиянием и может одним движением пальца подтолкнуть тебя вперед, его хочется уважать. Его, сержанта Лепски, не надо вести за ручку. Самый маленький толчок — и он сам пойдет вверх. Даже не толчок, а просто перестать сдерживать его, как это делает капитан Мэннинг. Старый, идиот. Он улыбнулся, вспомнив слова. Старый идиот. Точно сказано. И такой человек возглавляет полицию Джоллы…
Капитан все не возвращался, зато через четверть часа его вызвала патрульная машина, и взволнованный Смит доложил, что никаких следов капитана Мэннинга на второй дороге нет, что они начинают искать, не свернула ли машина в лес.
Сержант Лепски ощутил прилив радости и оптимизма. Вот он, шанс, который нельзя пропустить. Если радио Мэннинга молчит и машины на шоссе нет, что-то с ним случилось. Старый идиот. Высадил его из машины. Собственноручно и единолично доставит важного преступника… Доставил…
Снова позвонил Вольмут. Только не говорить с ним слишком уж радостно, подумал сержант. Это может произвести плохое впечатление. Думай, думай, сказал он себе. Твой шанс, не испорти его.
— Ну, нашелся пропащий? — Вольмут был раздражен и даже не пытался скрыть свое раздражение.
— Нет, сэр. На второй дороге никаких следов его машины не обнаружено. Сейчас мы проверяем, нет ли с дороги съездов в лес.
— Знаешь что, поезжай-ка ты сам. И сам звони мне по радио телефону каждые четверть часа. И помни, что мне нужно найти Мэннинга, а главное — этого адвоката Рондола. Ты меня понял?
— Да, мистер Вольмут. Я сделаю все, сэр.
— Ну давай.
Они нашли след, где машина переехала через кювет, почти сразу. А еще через несколько минут они стояли около полицейской машины, уткнувшейся в кусты. В машине был только один человек — капитан Мэннинг. Он что-то крикнул, дернул руками, и Лепски увидел наручники у него на руках. Старый идиот. Двери были заперты, и пришлось выбить стекло. Господи, вот уж не знал, что автомобильное стекло так трудно разбить, подумал сержант.
— Что случилось? — крикнул он.
Только теперь он увидел, что представляла собой правая сторона лица капитана Мэннинга. Здорово его отделал адвокат. Молодец!
— Он… удрал, — с трудом пробормотал капитан. Видно было, что ему трудно шевелить разбитыми губами.
— Смит, сними наручники с капитана.
— А ключи, сержант?
— Фу ты, черт… Ладно. Оставайся пока здесь, около капитана, а твой напарник пусть съездит в город и привезет все, что надо. И пусть захватит врача.
Он бегом вернулся на шоссе, вызвал из машины Вольмута.
— Мистер Вольмут, докладывает сержант Лепски. Мы нашли его. Машина в лесу, в кустах. У капитана разбита…
— Мне наплевать, что у него разбито. Где Рондол?
— Удрал, сэр, — с удовольствием отчеканил сержант. — Капитан сам в наручниках и прикован к рулю. — Он не мог отказать себе в удовольствии сообщить мистеру Вольмуту хоть эту деталь.
— Сволочь твой начальник, вот кто он. И старая гнусная баба. Как ты думаешь, сержант, где сейчас может быть Рондол?
— Если ему тут же удалось остановить какую-нибудь машину, он уже вполне может быть в Шервуде. Или же он прячется где-то не очень далеко. Например, и Драйвелле. Это всего в двух милях через лес.
— Сержант, — сказал Вольмут, — я не знаю тебя, но ты мне нравишься. По-моему, нашей полиции нужно больше ценить таких энергичных молодых людей, как ты. Надеюсь, ты со мной согласен? Сообщи о побеге Рондола, как это у вас там делается, передай приметы, фото. Если он в Шервуде, тамошняя полиция его быстро найдет. А ты ищи его здесь. И если найдешь, твердо помни, что он очень опасен и обязательно попытается бежать. Ты меня понимаешь? Он может и виду не подать, что попытается бежать, но ты уж мне поверь. Ты меня понимаешь?
— Да, сэр.
— Надеюсь, лучше, чем твой Мэннинг.
Господи, думал Лепски, такой человек, как Вольмут, понимает все с полуслова. И ценит людей, которые понимают его. Он вспомнил прикованные к рулю руки капитана и не мог сдержать улыбки. Может быть, этот Рондол действительно опасный преступник, но, так или иначе, у него есть класс. Приковать начальника полиции к автомобилю…
Он сообщил приметы Рондола, приказал передать по телевидению его фото и разложил перед собой карту Джоллы и ее окрестностей. Он нашел на второй дороге место, где машина въехала в лес. Скорее всего Рондол, разделавшись с Мэннингом, пошел дальше, в глубь леса. Психологически это вероятнее. Лес — это укрытие. Если так, то, пройдя две мили на север, он вышел на дорогу номер три, ведущую к Драйвеллу. Если и попытаться его где-нибудь искать, то здесь. Хотя шансов не слишком много. На третьей дороге движение куда больше, чем на второй, и он мог попытаться проскочить. Но, с другой стороны, это ему могло и не удаться. Все-таки все машины на подъезде к Джолле уже проверяются. Все зависит от сообразительности Рондола. Если остановил сразу машину, тогда говорить не о чем. Если пошел к Драйвеллу и решил пока притаиться, он в западне. Попался. Весь городок перевернем, а выкурим его, дай ему бог здоровья.
Итак, Драйвелл. Господи, если бы удалось схватить Рондола и он, сержант Говард Лепски, доложил бы сам мистеру Вольмуту, все пошло бы по-другому.
Он вызвал дежурного и приказал направить в Драйвелл две патрульные машины.
Я увидел просветы между деревьями и услышал шум проезжавших машин. Еще через несколько минут я вышел к дороге. Прямо за ней виднелись мирные, аккуратные домики небольшого городка. Или пригородного поселка, бог его знает.
Пока я пробирался через лес и мысли о капитане Мэннинге поддерживали мои силы, все было ничего. Но теперь я вдруг почувствовал чудовищную усталость. Я понимал теперь, как загоняют во время охоты зверей. Они устают, теряют силы, и вот приходит момент, когда даже инстинкт самосохранения, страх смерти не в силах заставить одеревеневшие мышцы сократиться еще раз. И тогда зверь останавливается. И оборачивается. За мной тоже охотились. И я тоже устал. Я почувствовал, как меня охватывает странное оцепенение. Мне уже даже не хотелось есть. Спать, спать, спать. Каждый мускул, каждая клеточка моего тела уговаривали меня, взывали: отдохни!
Они, конечно, уже нашли капитана. И конечно, они не взяли с собой собак, потому что иначе они бы нагнали меня. Тогда охота не была бы эффектным сравнением в моем воображении. Она зазвучала б в лесу раскатистым лаем. Тогда бы не зверь, а я, еще совсем недавно тихий адвокат, стал спиной к дереву и ждал, пока охотники не торопясь всадят в меня несколько маленьких кусочков металла.
Скорее всего они вообще решили, что я попытаюсь остановить какую-нибудь машину. Вряд ли они решат, что я могу в здравом уме оказаться в этом городке… Надо было рискнуть. Тем более что другого варианта я не видел. Или останавливать машину, или быстрее в гостиницу, пока они не спохватились и не разослали повсюду мое фото. У меня почему-то была уверенность, что если я попытаюсь сесть в машину, то обязательно окажусь в лапах полиции. И второй раз уйти от какого-нибудь другого капитана мне не удастся.
А домики через дорогу были так мирны, так чистеньки, и в каждом на плите, наверное, что-нибудь булькало и шкворчало. И люди там ели и спали. На кроватях. Я устал. Не было больше сил. Или сейчас попытаться остановить машину, или прежде всего выспаться. Но я боялся стать на обочине дороги и поднять руку.
Я вздохнул, огляделся но сторонам. Мимо меня с резиновым шипением проносились машины. На запад. Через полтора—два часа они будут в Шервуде. Я быстро перешел шоссе и через несколько минут был уже в городке. Мне даже не пришлось спрашивать, где гостиница, я увидел ее сразу — небольшое двухэтажное здание с вывеской «Отель „Драйвелл“. Пусть будет отель „Драйвелл“. Но войти туда небритым, в грязной куртке и — самое подозрительное — без вещей было бы самоубийством. Можно было вползти сразу с поднятыми руками. С другой стороны, заявиться в местный магазинчик и начать сорить деньгами, покупая все — от чемодана до рыжего парика, — тоже привлекло бы ко мне внимание. В этом городке каждая покупка пары брюк обсуждается всеми жителями за неделю до похода в магазин и в течение двух недель после примерки.
Надо было остановиться на компромиссном решении. Я зашел в магазин и купил дешевый чемоданчик. Такой, какой соответствовал моей внешности. Теперь можно было идти в отель «Драйвелл».
Я согнулся немного, втянул голову в плечи и вошел в здание. У немолодой женщины в очках за стойкой было такое домашнее лицо, что я невольно глянул на пол, ожидая увидеть там клубок с шерстью и внучку, повязывающую бантик кошке. Бабушка оторвала взгляд от журнала и скептически посмотрела на меня.
— Добрый день, я хотел бы комнату, мэм, — сказал я. — Только не очень дорогую…
Она посмотрела на шкафчик с ключами. Все ключи были на месте. Или все постояльцы «Драйвелла» отправились гулять строем, или я был единственным гостем.
— Восемь НД, дешевле у нас, к сожалению, нет. — Она было уже собралась снова нырнуть в журнал, уверенная, что такому оборванцу лучше обратиться в ночлежку Армии Спасения.
— Хорошо, мэм, — пробормотал я.
Она посмотрела на меня с таким удивлением, будто я сказал, что покупаю отель.
— С вашего разрешения, мэм, — несмело улыбнулся я, — я бы предпочел сразу заплатить за два дня вперед, Знаете, так удобнее рассчитывать деньги, а то…
Бабушка успокоилась, взяла у меня шестнадцать НД, вручила мне ключ от комнаты на втором этаже и позвала:
— Бобби, помоги джентльмену.
Бобби оказался мальчуганом лет четырнадцати. Он вылез откуда-то из-за лестницы, тоже держа в руках журнал. Поразительно высок здесь был процент грамотных. Не гостиница, а читальный зал Британского музея.
Бобби протянул руку за чемоданом, но я покачал головой.
— Спасибо, Бобби, иди дочитывай свой журнал. Я сам донесу свой чемодан, а ты зайди ко мне через десять минут. — Я понизил голос. — Если ты хочешь, конечно, заработать.
Комнатка была столь мала, что они, наверное, вносили в нее кровать по частям и собирали на месте. И не очень удачно, потому что, как только я сел на нее, она ответила мне негодующим скрипом. И все равно после стольких часов в мокром, холодном лесу «Драйвелл» буквально подавлял меня своей роскошью. Подушки сияли, так и маня своей белизной и взбитостью. Только попробовать. Действительно ли они такие мягкие, как кажутся. Я опустил на них голову и начал стремительно проваливаться в сон. Я засыпал так быстро, что даже не понял, что засыпаю.
Стук буквально вырвал меня из кровати. Я вскочил на ноги с бьющимся сердцем. С ума я сошел, идиот. Улечься спать…
Я сказал «войдите», не подумав, что, кроме Бобби, войти может кто-то еще. От усталости я начал терять чувство осторожности.
— Бобби, ты хочешь заработать?
— Да, сэр, — просто кивнул мальчик.
— Сколько ты хотел бы заработать?
— Вообще или от вас? — Бобби, видно, был обстоятельным, серьезным ребенком и не хотел бросать слова на ветер.
— От меня. И за какой-нибудь час.
Бобби посмотрел на меня, подумал и сказал без особой уверенности:
— Ну, два новых доллара…
— Ты ошибся, юноша, — сказал я. — Ты заработаешь двадцать НД.
У Бобби отвалилась нижняя челюсть. Он недоверчиво смотрел на меня и молчал. Я достал из кармана десять НД и протянул ему бумажку. Он спрятал ее, так и не закрыв рта и не сводя с меня взгляда.
— Это аванс, — сказал я, — остальное получишь после того, как выполнишь мое поручение. — Бобби одновременно проглотил слюну, закрыл рот и кивнул. — Вот тебе сто НД. Мне нужна срочно безопасная бритва, темные очки, шляпа и какой-нибудь плащ. Скажешь в магазине, что… Нет, пожалуй, не стоит покупать…
Бобби разочарованно посмотрел на меня.
— Почему?
— Так, Бобби, не стоит… у тебя есть отец?
— Да, сэр.
— Он не очень маленького роста?
— Нет, сэр. Примерно такой, как вы. Может, поменьше немного…
— Ты можешь взять шляпу и плащ отца из дому? Те, что он не носит сейчас? И так, чтобы никто не видел?
— Украсть? — довольно спокойно уточнил мальчуган.
— Нет, за деньги. Вечером, когда отец придет, ты можешь сказать… Нет, не годится… Ты просто ничего не говори, а когда отец хватится, видно будет. А очки и бритву купи. Идет? И никому ни слова. Договорились? И самое главное — что-нибудь поесть.
Бобби кивнул и исчез из комнаты. Очень хороший, воспитанный мальчик. Он вернулся минут через сорок. Плащ был тесноват в плечах, но надеть его можно было. Не разжевывая, я проглотил два огромных бутерброда, побрился и стал было думать, что делать дальше, как в дверь снова постучали.
— Это я, Бобби, — послышался возбужденный шепот.
— Входи, что случилось?
— Я сейчас видел полицейскую патрульную машину… Недалеко от гостиницы…
— А почему ты это мне говоришь?
Бобби спокойно посмотрел на меня и пожал плечами:
— Я думал, вам это может быть интересно. И полицейские не наши, а из Джоллы.
— Ну спасибо, Бобби. Если не ты их позвал.
— Господь с вами, мистер.
— Беги, Бобби. Мне это совершенно безразлично. Я ложусь спать.
Он недоверчиво посмотрел на меня и вышел из комнаты. Я повернул ключ. Я почти не волновался. Я не просто израсходовал свой дневной запас эмоций, а перерасходовал его.
Я бросил быстрый взгляд на окно. Пасмурно, темнеет уже. Дождик. Я достал из кармана маску Гереро, почувствовал запах резины и талька и натянул на лицо. Я надел шляпу. Очки, пожалуй, не стоит. И так сойдет! Конечно, если приглядеться вблизи, можно было заметить, что на мне маска. Но когда хмурый ноябрьский день почти не дает света, когда накрапывает дождь, вряд ли кто-нибудь будет меня рассматривать слишком пристально. Во всяком случае, темные очки выглядели бы на мне довольно подозрительно. Я подошел к зеркалу. На меня смотрел Ланс Гереро. Ну, игрушечник, выручай своего адвоката. В своих же интересах…
Я выглянул из окна. На дворе стоял «пикапчик» с двумя ящиками в кузове. Никого не было видно. Тишина. Дождь. Я распахнул створы окна и выглянул. Высоковато. Прыгать на асфальт — наверняка сломать ногу. Или две. Я взял обе простыни, связал их, конец прикрепил к радиатору отопления, еще раз выглянул из окна. Во дворе по-прежнему никого не было. Конечно, меня мог кто-нибудь увидеть, но какой был еще выход? А может быть, все и обойдется. Пока они попадут сюда, пока будут беседовать с бабушкой, пока взломают дверь. Я вылез из окна и благополучно спустился вниз. На мгновение мне безумно захотелось сесть в «пикапчик» и спокойно выехать отсюда. Но в этом крошечном городке каждая собака наверняка знает, кто на какой машине ездит. А на этом «пикапе» может ездить кто угодно, от бабушки в «Драйвелле» до Бобби. Но только не бородатый Ланс Гереро.
Оставаться во дворе было нельзя. Я выскользнул на улицу в тот момент, когда у гостиницы остановилась полицейская машина. Одного из полицейских я даже знал. Смит, кажется. Тот, кто был в машине на дороге. Какой сюрприз, какая приятная встреча. Я сделал над собой усилие, чтобы не побежать. Наоборот, я заставил себя медленно пройти мимо машины. Смит равнодушно скользнул по моему лицу взглядом и вошел в «Драйвелл». До свидания, патрульный Смит, всего вам наилучшего.
Это ему, а мне? Мне что делать? Идти обратно в лес? Выкопать себе берлогу и залечь спать на зиму, засунув в рот лапу?
Конечно, теперь шансов благополучно остановить машину и доехать до Шервуда у меня гораздо больше, но все равно, если они останавливают машины и выяснится, что я сел в Драйвелле, я бы не стал сейчас на месте страховой компании страховать мне жизнь.
Я прошел по улице до ее конца. Впереди было шоссе. Слева, отдельно от других, стоял небольшой домик. Такой же аккуратненький и чистенький, как другие. Он бы не привлек моего внимания, если бы не два незначительных обстоятельства. Во-первых, ярдах в трехстах от себя я увидел в сумерках маячок полицейской машины, мимо которой мне вовсе не хотелось проходить. Человек, выходящий вечером в дождь на шоссе, — это то же самое для полицейского, что кошка для собаки. Это было первое и главное обстоятельство. Второе же заключалось в том, что в домике были темные окна, тогда как в остальных жилищах аборигенов уже горел свет.
Я посмотрел вперед, оглянулся — никто пока мной не интересовался. Из почтового ящика с незапертой дверцей торчала газета и несколько конвертов. Я взял их и толкнул калитку. И она была незаперта. Если бы я смог открыть дверь в дом… Я попробовал ее. Она открылась, и я шагнул внутрь. Больше делать было нечего. Когда у человека такое изобилие преступлений, как у меня, незаконное проникновение в чужой дом мало что меняет. Меня оправдывало лишь, что я еще не сломал ни одного замка: и ящик для газет, и калитка, и входная дверь — все были незаперты. Хороший знак: первый за долгое время.
Я осторожно закрыл за собой дверь. В полутьме я рассмотрел впереди открытую дверь. Комната. Осторожно, ступая мягко и медленно, я сделал несколько шагов и вошел в комнату.
— Выключатель справа, — раздался вдруг скрипучий старушечий голос.
Не понимая, что я делаю, я машинально протянул руку и щелкнул выключателем.
Из глубокого кресла на меня смотрела маленькая седенькая старушка. С маленьким пистолетом в руке, которая, увы, совсем не дрожала. Старушка не кричала, не билась в истерике, а смотрела на меня, как мне показалось, с любопытством, склонив голову набок.
— Добрый вечер, мадам, — сказал я. — Простите, что я вошел к вам без приглашения. — Важно было что-то говорить, подумал я, потому что пистолет был по-прежнему направлен на меня, а в говорящих людей стреляют реже, чем в молчащих. Такая есть психологическая тонкость. Впрочем, эту тонкость знал я. Старушка могла ее и не знать. — Вот ваша газета и письма. — Я протянул то, что достал из ящика, и сам подивился мрачному юмору ситуации.
Старушка вдруг рассмеялась. Если бы она закукарекала, я бы удивился меньше. Но она смеялась мелким старушечьим смешком, не сводя с меня ни взгляда, ни пистолета.
— Вы скажете, что зашли специально для того, чтобы при нести мне газету?
— Не совсем, — ответил я. У меня в голове мелькнула мысль, что не все еще потеряно. В таких ситуациях или стреляют сразу, или не стреляют вообще. Но это было общее правило, из которого бывают и исключения. Исключение может стоить мне дырки в груди. Или животе.
— Не лгите только, молодой человек. Больше всего на свете не люблю ложь. Не тот ли вы человек, которого ищет полиция? Лицо, правда, не похоже на то, что показывали по телевизору, но рост такой же. Да и некому больше быть….. У меня ноги не ходят… да, молодой человек, не ходят. А глаза — ноль восемь левый и ноль девять правый. — Я почувствовал острое желание, рассмеяться: ноль восемь и ноль девять… — И это в моем-то возрасте! Каково, а? — Старушка была хвастлива, но мне она пока что нравилась. Даже с пистолетом.
— Изумительное зрение!
— То-то же, молодой человек. И как вы думаете, что я ими вижу, своими глазами?
— Не знаю, мадам…
— Мадам, мадам! Меня зовут миссис Нильсен.
— Очень приятно, миссис Нильсен, позвольте и мне…
— Одну секундочку, молодой человек, я вам так и не сказала, что я вижу. Я вижу, что это не ваше лицо. Около глаз. Гм, не очень хорошая работа… Впрочем, в очках, может быть, и сойдет. А теперь представьтесь мне.
Старушка улыбнулась. Лукаво, как мне показалось. И вдруг как будто я услышал чей-то голос: «Рискни». Рисковать было нетрудно, потому что миссис Нильсен по-прежнему держала свою «беретту двадцать пять» в руке и рядом с ней на столике был телефон. Номер можно набирать одной рукой, а пистолет держать другой. Это нетрудно. Кроме того, мне некуда было идти.
— Миссис Нильсен, — сказал я, — мне следовало бы сейчас чувствовать страх, но у меня его нет. И поэтому с удовольствием представлюсь вам. Вы правы, я тот человек, которого ищет полиция, — Язон Рондол, адвокат из Шервуда.
Мои слова произвели на миссис Нильсен самое странное воздействие. Она преспокойно сунула пистолет куда-то под полосатый плед, который прикрывал ее колени, и взяла со столика длинную, тонкую сигару с мундштуком.
— Хотите? — она протянула мне коробку. — Знаете, от сигарет я кашляю, а эти сигарилло прекрасно на меня действуют.
Боже правый, мне хотелось протереть глаза, ущипнуть себя за нос — старушка бомбардировала меня самыми невероятными сюрпризами, как опытный иллюзионист. Если бы сейчас на плечо ей вспрыгнул черный кот и сказал бы мне «сеньор», я бы уже не удивился. Узнать, что перед ней стоит преступник, разыскиваемый полицией, и спрятать после этого пистолет — это было похлестче черного кота с человеческим голосом.
— Может быть, вы все-таки снимете свою маску? Не люблю мужчин с бородами. Может быть, потому, что мой покойный супруг носил бороду. Обожал ее. Вы не представляете, сколько времени можно тратить на бороду, ежели относиться к ней серьезно! Во всяком случае, мистер Рондол, он относился к своей бороде лучше, чем ко мне, да будет земля ему пухом.
Я снял маску. Мне еще никогда не приходилось снимать маску перед людьми. В прямом, разумеется, смысле. Я чувствовал себя немножко глупо. Наверное, именно поэтому я поклонился.
Старушка внимательно посмотрела на меня, выпустила облако дыма.
— Так вам лучше, — твердо сказала она, словно я спрашивал совета, в каком виде пойти на свидание, в маске или без. — У вас лицо, внушающее доверие. Я заметила, что у большинства преступников открытые, честные лица.
— Это прекрасное наблюдение, миссис Нильсен. К сожалению, я не преступник. Уверяю вас, что, если я доберусь благополучно до Шервуда, я сумею это доказать.
— Гм… Вы меня разочаровываете, молодой человек. Впрочем, это ваше личное дело, убили вы там кого-то или нет. Единственное, о чем я часто жалею, когда вспоминаю свою жизнь, — это что я не ухлопала двух — трех мерзавцев, которые вполне этого заслуживали. — Она посмотрела на меня и вдруг всплеснула руками. — Господи боже мой, я совсем выжила из ума, до сих пор не пригласила вас сесть. Садитесь, мистер Рондол. К сожалению, я не могу угостить вас, но скоро должна прийти моя сестра Кэролин, и тогда уж вы надолго запомните день, когда попали к нам! — В голосе миссис Нильсен было столько предвкушения, что я внутренне содрогнулся. Старуха посмотрела на меня. — Вы, надеюсь, не торопитесь?
— О нет, миссис Нильсен, совсем наоборот. У меня уйма свободного времени.
Старушка рассмеялась.
— Когда разговариваешь с человеком, который прячется от полиции, надо все время следить за собой, а то, что ни скажешь, — во всем какой-то намек получается.
— Миссис Нильсен, — сказал я, — можете вы мне сказать, почему вы совсем не боитесь меня?
— Молодой человек, во-первых, в восемьдесят один год можно позволить себе роскошь быть смелым. Во-вторых, когда целыми днями сидишь одна в этом проклятом кресле — сестра часто уходит к своей дочке, — приятно поболтать даже с преступником. И, в-третьих, большинство преступников, с которыми мне приходилось иметь дело, были вполне порядочные люди. И наоборот.
Миссис Нильсен засмеялась, закашлялась.
— А ваша сестра? Она разделяет ваши в высшей степени либеральные взгляды?
— Кэролин? — Старушка пожала узенькими, худыми плечами. — У Кэролин нет взглядов. Взгляды есть у меня, и этого нам вполне достаточно. Тем более что у меня их хоть пруд пруди.
Сестра миссис Нильсен пришла через полчаса. Она была действительно моложе. Миссис Нильсен шел восемьдесят первый годок, а Кэролин всего семьдесят восьмой.
— Познакомься, Кэролин, это мистер Рондол, он скрывается от полиции.
— Очень приятно, мистер Рондол.
Я не знал, что ей было приятно. То, что я Рондол, или то, что я скрываюсь от полиции, но она обрадовалась мне, как блудному сыну.
— Надеюсь, вы поужинаете с нами? — спросила Кэролин. В ее выцветших, светлых глазах был не столько вопрос, сколько просьба.
— Да, конечно, миссис…
— Миссис Калифано.
— Конечно, миссис Калифано. Я голоден, как тигр.
Когда ее сестра ушла на кухню, миссис Нильсен объяснила мне:
— Понимаете, я практически ничего не ем. У ее дочери гастрит. У мужа дочери диабет. Обе внучки следят за фигурами и живут в основном на твороге. У вас здоровый желудок, мистер Рондол?
— Вполне.
— Да, именно такого человека, как вы, не хватает в нашей семье… А вы женаты?
— Нет, миссис Нильсен.
— Гм… Адвокат, холост, со здоровым желудком, скрывается от полиции… Познакомить вас с племянницами? Джоси у нас красотка. Только что развелась во второй раз.
— Буду польщен, миссис Нильсен. Я смотрю, у меня здесь в Драйвелле образуется очень приятный круг знакомств. Главное, чтобы он все-таки не включал полиции.
— Не беспокойтесь. Я всегда слишком ценила мужчин, чтобы делиться ими с полицией…
Боже, какое же это было удовольствие говорить с этой безмятежной, храброй женщиной, сохранившей, несмотря на свои годы и парализованные ноги, столько доброты и юмора. Сравнить ее с теми, с кем мне приходилось в основном иметь дело…
Когда ужин был готов, я понял, что миссис Калифано не совсем ясно представляла себе возможности одного мужчины, даже основательно проголодавшегося. Я ел, ел, ел, и мне начало казаться, что я ел всегда и буду есть всегда, даже если это будет мне стоить заворота кишок. Но если уж мне суждено погибнуть в расцвете сил, то лучше от такой еды, чем от руки полицейского.
Детектив второго класса Смит вошел в гостиницу «Драйвелл».
— Полиция, — кивнул он женщине за стойкой. — Вы видели наше сообщение о том, что у вас здесь где-то скрывается опасный преступник?
— Нет.
— Вот фото, держите.
Смит был, может быть, не самым лучшим полицейским, но он был полицейским с двенадцатилетним стажем, и он заметил, что в глазах женщины промелькнула искорка узнавания.
— Узнаете?
Женщина пожала плечами.
— Узнаете? — уже настойчивее спросил Смит. — Учтите, что…
Женщина ничего не сказала. Она подняла глаза, и он понял, что человек на втором этаже.
— Куда выходят окна?
— Во двор.
— А выход оттуда?
— На улицу.
Он кивнул ей и, не сводя глаз с лестницы, попятился к выходу. Он был человеком педантичным и никогда ничего не забывал.
