Примерно в то же время пожилой человек нетвердым шагом пересекал автомобильную стоянку возле большого мебельного магазина в центре нового промышленного района Камепа. Люди удивленно оборачивались ему вслед. На вид лет пятидесяти пяти, солидный выпирающий живот, и, несмотря на холод, одет лишь в малярный комбинезон да заляпанную краской клетчатую рубашку.
      Мужчина с трудом распахнул большую стеклянную дверь и ощупью побрел вдоль стеклянной стенки. За второй дверью он попал в толпу, потерял равновесие и повалил рекламный стенд. Он рухнул возле бюро справок и информации.

      В подавленном настроении возвращался десятый «Б» по пешеходному мостику на южный берег. Они провели незабываемые часы, расширяя свой культурный кругозор и совершенствуясь физически.
      Началось с того, что Вейен отпустил их аж на целых пять минут в дешевый магазинчик на кёрбекском рынке, чтоб пополнить запасы продовольствия на ближайший вечер. Две продавщицы не были морально готовы к столь массовому наплыву в межсезонье и лишь мешали друг другу, в огромном количестве отпуская кока-колу и орешки юным клиентам.
      Затем Вейен заставил проскучать всю группу в деревенской церкви Кёрбека целых сорок минут, исполнив соло на культурно-историческую тему. Стефи и Илмаз в конце концов отыскали укромный уголок и обнимались там до тех пор, пока их не прогнал возмущенный служка. Вейен сумел также мужественно противостоять искушению свернуть в кафе-мороженое «Венеция». Он вывел отряд из населенного пункта в северо-западном направлении и заставил промаршировать три или четыре километра к церквушке, которая благодаря своим округлым формам являлась несомненно историко-архитектурным аттракционом номер один между Северным полюсом и Венецией.
      Здесь Маркусу Эгерлунду удалось завоевать особую благосклонность Траугота. С колокольни церквушки свисала прямо во внутренний зал веревка от колокола. Маркус долго размышлял, не дешевая ли это подделка, В конце концов он пал жертвой исследовательского духа. Поднявшийся трезвон разбудил не только древние стены, но и пришедшего в истеричное состояние Вейена, заклеймившего данный опыт как позор школы.
      Мученики собрались в конце моста. Траугот настоятельно просил не отправляться без его надзора по полному опасностей пути вдоль берега, то и дело подчеркивая, что дальнейшее игнорирование высших указаний потрясает самые основы его педагогического существования.
      Стефи, Илмаз и пятеро или шестеро других учеников небрежно облокотился на шаткие перила, поджидая отставшую часть класса. Йорг и Оливер плевали в воду, соревнуясь, чей продукт течение быстрее унесет под мост. А Илмаз все поглядывал на полуостров с двумя сараями, где, казалось, все вымерло.
      К ним приблизилась группа из Бергкамена, тоже совершавшая прогулку. Девушка в бледно-желтом мохеровом пуловере и белых вельветовых брюках отделилась от группы, направившись к Илмазу. Она была почти одного с ним роста – белокурые, слегка завитые волосы, взлохмаченная челка и дерзкие светло-голубые глаза.
      Облокотившись на перила рядом с Илмазом, она легонько толкнула его в бок и спросила:
      – Можно с тобой кое о чем поговорить?
      – Мне уйти? – поинтересовалась Стефания, отнюдь не предпринимая, впрочем, подобной попытки.
      – Зачем? – Девушка мотнула головой и улыбнулась. – Скажи, тот блондин сзади – это кто?
      Илмаз взглянул в другую сторону.
      – В голубой куртке? Это Бруно.
      – Ara. A y него есть подружка?
      Илмаз с интересом взглянул на девушку.
      – Ты что, положила на него глаз?
      – Не я. Моя подруга. Вон та, на другой стороне…
      Она кивнула в сторону маленькой курносой партнерши по настольному теннису, которая до обеда по меньшей мере раз десять заставила итальянца нагнуться за шариком.
      – Ее зовут Мануэла. А меня Мартина.
      Илмаз покачал головой.
      – Нет. В данный момент у него нет подружки.
      Мартина немного помялась, прежде чем сказать главное:
      – А как бы сказать ему, чтоб сегодня вечером пришел к нам? После ужина мы организуем у себя в комнате небольшое торжество.
      И тут Илмаз залился краской.
      – Жаль, – сказал он наконец, – у нас… у нас сейчас не очень хорошие отношения. Дурацкая история. Скажи лучше ему сама.
      – О черт! – Мартина вздохнула. – Такое ведь приходится устраивать не каждый день. Но чего не сделаешь для счастья лучшей подруги…

      В 17.38 вертолет чрезвычайной комиссии уже висел над промышленным районом Камена. Толпа любопытных наседала на ограждение вокруг красного «транзита». Возле машины находилась лишь небольшая группа специалистов, которую спешным порядком затребовали из Дортмунда.
      Пуш бросил беглый взгляд внутрь «форда» и осмотрел найденное оружие. Производство, калибр и укороченный ствол укрепили его во мнении, что комиссия имеет в данном случае дело отнюдь не с любителями.
      Он подозвал распоряжавшегося до сих пор полицейского, показал на Херцога и коротко бросил:
      – Теперь командует он!
      Потом сел в поджидавшую патрульную машину. Его сопровождал Левандовский, привезший с собой целую кипу «книжек с картинками» – фотографии террористов. Шойбнеру предстояло просмотреть сотни фотографий людей, классифицированных федеральным ведомством уголовной полиции, как «экстремисты, левые, имеющие склонность к насилию».
      Автомобиль сорвался с места. Мигалка и сирена расчищали путь к полицейскому управлению на Постштрассе. Пуш равнодушно глядел в окно. Мысленно он уже репетировал предстоящий допрос.
      Сотрудник каменской уголовной полиции встретил их у входа в управление.
      – Альке, – представился он.
      – Пуш. Где свидетель?
      Альке сочувственно развел руками:
      – В больнице. У него окончательно сдали нервы, и после первых же вопросов он впал в тяжелое состояние. Пуш велел соединить его с евангелической больницей. Через несколько минут к телефону подошел дежурный врач.
      – Этот человек в состоянии отвечать на вопросы?
      – Исключено. Сердечно-сосудистый коллапс. Пациент на капельнице, ему необходима ночь полного покоя. До завтрашнего дня ничего предпринять невозможно.
      Пуш шумно швырнул трубку на рычаг, ударил кулаком по столу:
      – Проклятье!
      Альке внес огромный поднос: кофе и бутерброды.
      – Вы, наверное, проголодались…
      Пуш действительно проголодался. После завтрака в Висбадене у него маковой росинки во рту не было. Но охотничий азарт до настоящего момента подавлял голод.
      – Смешно, однако, – завел разговор Альке, – двое наших патрульных оставили днем для другой смены записку.
      – Ну?
      – Они ведь видели человека, оставившего «форд» на стоянке.
      У Пуша застрял кусок в горле. Широко раскрытыми глазами он уставился на Альке.
      – Один даже с ним разговаривал…
      – И где же эти друзья сейчас?
      – Дома…
      – Вы ошиблись, господин Альке, – сказал Пуш. – Они уже направляются сюда. Или я не нрав?
      Обоим полицейским и в самом деле понадобилось не больше времени, чем длилась сводка новостей в 18.00.

       «Федеральный канцлер сделал заявление, в котором подчеркнул, что глубоко возмущен жестокостью террористов, убивших сегодня утром двух пограничников и тяжело ранивших третьего. В телеграммах, направленных родственникам погибших, выражены глубокие соболезнования и обещана немедленная помощь любого характера без соблюдения обычных формальностей.
       Относительно имевших место разногласий между министром внутренних дел и представителем правления СДПГ канцлер заявил, что перед лицом столь жестокого террора сведение мелких межпартийных счетов неуместно. Буквально он сказал следующее: «Наша страна в опасности. В подобной ситуации все демократы обязаны выступить единым фронтом. В стране не должна повториться итальянская ситуация».

      Сдвинув каблуки и выдвинув вперед подбородки, Лузебринк и Хаггеней вот уже пять минут стояли навытяжку перед письменным столом заместителя начальника отделения. За хорошо знакомым столом расположился на сей раз не добрый их приятель по картам Эмиль Вестеркотте, а незнакомый чиновник в штатском, устроивший им разнос по всем правилам искусства.
      – Скажите, – осведомился неизвестный, – сколько времени вы уже осчастливливаете своим присутствием здешнее учреждение?
      – Э-э-э… – Лузебринк запнулся, осторожно проглотил сладкий леденец и быстро подсчитал в уме, – девятнадцать лет и четыре месяца…
      Холодные серые глаза незнакомца обратились теперь на Карла-Хайнца Хаггенея, которого доставили в тренировочном костюме прямо из его кроличьего загона.
      – А вы?
      – Девять лет, господин, господин… – ответил обервахмистр полиции Хаггеней, беспомощно замолкнув в конце.
      – Черт подери! – С наигранным удивлением незнакомец грохнул кулаком по столу. – Выходит, за общих тридцать лет службы на вас двоих приходится всего три повышения в звании. Примите мое восхищение. Камен, неограниченные возможности сделать карьеру – так?
      Георг Лузебринк мрачно смотрел на чиновника с серыми глазами.
      – Скажите, Лузебринк, – начал тот снова и впервые изобразил подобие улыбки, – тому, что необходимо застегивать ширинку, покидая клозет, вы научились, так ведь?
      Лузебринк непроизвольно кивнул.
      – Ну вот, – с удовлетворением констатировал незнакомец и вдруг резко повысил голос: – А что неизвестный водитель в любых обстоятельствах обязан предъявить документы – это в ваши дурьи головы за двадцать девять лег и четыре месяца службы так и не вбили?
      Карл-Хайнц Хаггеней попытался выгородить старшего.
      – Знаете, – попробовал возразить он, – тот парень выглядел совсем безобидно, у меня-то уж глаз наметан…
      – Безобидно? Этот безобидный малый стрелял утром в трех ваших товарищей. А вы, кретины, упустили его.
      При слове «кретины» Альке, стоявший у окна, болезненно вздрогнул. Почему он не поможет им, мучительно задавался вопросом Лузебринк.
      – Ослы деревенские!
      Усталым взмахом руки Пуш подвел черту, со свистом выдохнул из легких с полкубометра воздуха и тихо, так, что чувствовалось, что гнев его начал спадать, произнес:
      – А теперь проверим, есть у вас хотя бы глаза?
      Он нажал клавишу записи портативного магнитофона и жестом подозвал Лузебринка:
      – Как выглядел этот ваш безобидный малый?
      Запинаясь, Лузебринк стал давать показания. Затем подошла очередь Хаггенея. Оба отвечали из лучших побуждений, действительно стараясь помочь следствию.
      Альке в начале допроса достал блокнот и принялся быстро записывать ответы. Теперь он подал Пушу аккуратно исписанный лист бумаги.

Описание преступника:

 
      Пуш задумчиво глядел на лист бумаги. Затем жестом подозвал обоих и перевернул так, чтобы они могли прочесть. Хаггеней при чтении шевелил губами и водил пальцем по строчкам.
      – И которого же из двоих мы должны теперь искать? – спросил Пуш.
      Унылое молчание.
      В конце концов советник указал на дверь:
      – А теперь вы сможете очень мило провести вечер.
      Там сидит дядя, который будет показывать вам книжки с картинками.
      Мрачное выражение на лице Лузебринка растаяло – он почуял избавление.
      – Да, пока не забыл! Это не останется без последствий. Не удивляйтесь, если в ближайшее время вам придется нести патрульную службу в Краутхаузене. Убирайтесь!
      Лузебринк с облегчением затворил за собой дверь.
      Краутхаузен, подумал он. Неужели действительно есть такой город?

      Контора адвоката Шустера помещалась в четырехэтажном доме в центре Дортмунда. До церкви Райнольди, символа пивной столицы и обиталища ее ангела-хранителя, было отсюда не более двухсот шагов.
      Дом был последним справа в ряду похожих друг на друга однотипных строений. Над занимавшими первые этажи пивными и крошечными магазинчиками возвышались однообразные серые фасады, скрывавшие внутри фотостудии, кабинеты частных врачей и всевозможные конторы. Разместись внизу китайский ресторан, и то он не так уж бросался бы здесь в глаза.
      Контора Шустера находилась на втором этаже, адвокат занимал ту его половину, что выходила окнами во двор. Шум главной улицы доносился сюда разве что в виде глухого, однообразного гула, не прекращавшегося и ночью. Только в двух дальних комнатах – одна выходила окнами на узкую боковую улочку, другая на главную – шум ощущался много сильнее.
      Удобно расположенное в транспортном отношении, здание обладало еще одним преимуществом, которое особенно ценил Шустер. Через небольшой квадратный дворик можно было сразу попасть в другой квартал, на одну из старых улочек, что когда-то, до бомбежек второй мировой войны, составляли исторический центр города.
      Пахман оставил серебристо-серый «пассат», на котором прибыл, в начале Борнштрассе, возле здания высшего реального училища. Потом надел кожаную куртку, одолженную у Тигра. Белый малярный халат он сунул в мусорный ящик еще возле магазина «ИКЕА». Перейдя улицу Шваненваль, он зашагал вдоль уродливого многоярусного гаража, в нижнем этаже которого помещались бензоколонка, несколько магазинов и небольшая закусочная.
      У витрины книжного магазина он остановился, с деланным интересом разглядывая выставленные новые поступления. С южной стороны показался трамвай; лавируя в шумной вечерней толпе, Пахман смешался с людьми, ожидавшими на остановке.
      Трамвай подошел.
      Вместе со всеми Пахман кинулся к подножке. Но в трамвай он не сел, незаметно отделился от толпы, пересек трамвайные пути и вошел в подъезд напротив. Сразу после звонка раздался громкий звук зуммера. И входная дверь распахнулась.
      Шустер встретил Пахмана на лестнице. Адвокату было под пятьдесят, но выглядел он, несмотря на свою болезненную худобу, намного моложе. То ли благодаря короткой стрижке ежиком и густым, темным, совсем без седины волосам, а может, из-за одежды самой последней моды – трудно сказать.
      – Прошу!
      В прихожую выходили три двери. Одна вела в ванную и туалет, другая – в комнату, где дожидались посетители, за ней помещалась еще комнатушка секретаря, через которую Пахман прежде всегда проходил в кабинет. Но теперь Шустер отворил третью дверь. Длинный узкий коридор привел их, в обход названных помещений, прямо в кабинет Шустера. Этим путем исчезали посетители, не желавшие быть замеченными в приемной.
      Адвокат отворил следующую дверь. Она вела в самую дальнюю комнату, окнами выходившую на главную улицу, здесь стоял круглый дубовый стол с шестью удобными креслами. Над столом висела тяжелая деревянная люстра.
      Матовые цилиндрические плафоны давали мягкий, рассеянный, но достаточно яркий свет. Левая наружная стена комнаты отделана была дубовыми панелями, всю противоположную стену занимала изготовленная на заказ мебельная секция с плотно закрытыми дверками. Мягкий зеленый ковер покрывал пол целиком, поглощая шаги. Тяжелые коричневые портьеры с висящими золотыми шнурками были плотно задвинуты.
      Пахман секунду помедлил, прежде чем войти вслед за адвокатом в комнату. Взгляд его зафиксировал четырех мужчин, расположившихся в ожидании за столом. На подобный прием он не рассчитывал.
      Только с двумя из них он сталкивался прежде. Младший из собравшихся, широкоплечий тридцатипятилетний громила двухметрового роста, привлек Пахмана три с половиной года назад. С тех пор пути их пересекались не раз – на тренировках, учениях, в деле. Железный парень, у него было чему поучиться.
      Сердце у Пахмана заколотилось, когда он узнал соседа громилы: невысокого роста, сухощавый пятидесятилетний человек, часто подвергавшийся в последнее время нападкам мерзавцев с телевидения. Пахман слушал многие его выступления. Бухнер никогда не говорил по бумажке, но фразы его были ясны и отточены, голос резкий, язвительный. Речи майора производили впечатление.
      Двух других мужчин, – им было явно за шестьдесят – Пахман прежде не видел. Но понял: они здесь не для мебели, возможно, голос их весит даже больше, чем голоса Шустера, громилы и Бухнера, вместе взятые.
      И как бы в подтверждение его догадки старший из них, почти семидесятилетний старик с абсолютно лысым черепом, подал ему знак и указал на последнее свободное кресло:
      – Садитесь, камрад Пахман!
      Пахман сделал три быстрых шага вперед и выбросил вверх правую руку:
      – Хайль Гитлер!

      Не успели Лузебринк и Хаггеней обратиться в бегство, как Пуш приказал соединить его с Локампом в Ахене.
      Тот доложил, что «БМВ» только что отправили на техническую экспертизу. За одну ночь его разберут по всем правилам искусства. В Бранде и Краутхаузене десятки полицейских стучатся во все двери, чтоб отыскать возможных свидетелей. Ахенские газеты обещали опубликовать на следующее утро фотографию автомобиля.
      – Тогда добавьте туда заодно и «форд», – распорядился Пуш. – Фотографии вам уже отправлены. Что с трупом?
      – Ничего.
      – То есть как это?
      – Его отпечатков пальцев нет в компьютере!
      Пуш чертыхнулся про себя. Они располагают нанесенными на микроленту отпечатками пальцев восемьсот двадцати тысяч человек, а отпечатков этого парня, как назло, нет.
      – Что говорят в отделе идентификации? – спросил он затем.
      – Минутку…
      Локамп, должно быть, немедля схватил трубку, чтобы связаться с экспертами. Система идентификации, святая святых электронного мозга федерального ведомства, содержала те индивидуальные данные, что особенно тщательно подбирались в ходе расследований и процессов, поступали от доверенных лиц ведомства по охране конституции и политической полиции. Картотека одних только террористов содержала фамилии сорока пяти тысяч подозреваемых – большинство из них не было под судом и следствием, они даже не проходили как свидетели.
      – Вальтер?
      Локамп снова был на проводе.
      – Мальчики ввели в компьютер наше описание. Отдел идентификации выдал на настоящий момент пятьдесят фамилий, к которым могли бы подойти эти данные. Тридцать два только из Северного Рейна-Вестфалии. Возможно, будет и больше…
      – Записывай, Хорст. Список фамилий отправить по телексу шефу ведомства и начальникам земельных управлений. Распорядись, чтобы дополнительно собрали адреса лиц или групп, проявивших в последнее время особую активность: демонстрации с актами насилия, нарушения общественного порядка, блокады казарм, захват пустующих домов. Запросите у военных из контрразведки данные на левых экстремистов, которых трясли по поводу воровства оружия из бундесвера. Все записал?
      – Минутку. Военная контрразведка, оружие, левые… Записал.
      – Все сведения в те же адреса. И дайте в газетах фото убитого. Обязательно высокой печатью. Да, еще. Чрезвычайная комиссия переедет сегодня в Дортмунд. Приготовь там для нас помещение. В президиуме достаточно места. У меня предчувствие, что все ниточки сходятся в Руре. Все.
      Выпив еще две чашки кофе, советник ровно в 19.00 позвонил президенту федерального ведомства уголовной полиции. Президент находился в боннском министерстве внутренних дел, где, судя по всему, готовилось заседание штаба. Это походило на широкомасштабную федеральную акцию.
      – Наконец-то, дорогой Пуш. Мы уже ждем. Попрошу кратко – факты и объекты, розыск. Начинайте!
      Пушу потребовалось около десяти минут, чтобы кратко изложить основное.
      – Отлично, Пуш. Где географически должен размещаться центр дальнейших поисков?
      – Если рассчитать по времени маршрут Ахен – Камен, нам не хватает двух часов. Должно быть, раненого выгрузили где-то в стороне от автострады. Расчетное расстояние – пятьдесят-шестьдесят километров. В этом радиусе мы и будем вести поиск.
      – Имеются ли новые данные о возможном круге подозреваемых лиц?
      На мгновение Пушу вспомнилось замечание Локампа об одежде убитого. Но он отогнал эту мысль.
      – Нет.
      – Итак, левые террористы?
      – По всей видимости, да!
      – Какие мероприятия вы предлагаете исходя из имеющейся информации?
      Пуш на секунду задумался.
      Как бы там ни было, в земле Северный Рейн-Вестфалия предстояли в ближайшее время выборы в местные органы. И кто знает, какие соображения у министра внутренних дел земли.
      – Господин президент, наиболее важные решения принимаю не я. Что, по-вашему, лучше – ковыряться в мелочах или идти напролом?
      – Напролом, Пуш, на всю катушку!
      – Тогда…
      Советник глубоко втянул воздух и выдал свои предложения.

      Пахман сел. Его молодцеватое приветствие, судя по всему, понравилось. Майор чуть улыбнулся уголкам i рта, человек с лысиной кивнул.
      Другой старик, лысина которого окружена была узким, но плотным полукружьем седых волос, взглянул на него очень серьезно.
      – Как это могло произойти? – тихо, но жестко спросил он.
      Пахману потребовалось несколько секунд, чтобы преодолеть неуверенность. Похоже, люди, собравшиеся здесь, и есть настоящие руководители движения, а он впервые участвовал в таком заседании. Борьба, вооруженные акции – это было нечто другое, здесь он разбирался прекрасно. Но переговоры до сих пор вел только шеф.
      Он доложил. При этом старался излагать события по-военному, коротко, четко, избегая выводов и оценок. Это была уже прерогатива собравшихся здесь людей.
      Первый вопрос задал адвокат:
      – Почему, по вашему мнению, вы привлекли внимание на границе?
      – Не знаю. Случайность не исключена. У меня но сложилось впечатления, что нас там поджидали. Пограничники вели себя как сонные мухи.
      Шустер недовольно покачал головой, голос его стал резче:
      – Я не спрашиваю, почему вас подвергли контролю. Я спрашиваю, почему вы привлекли особое внимание?
      Пахман запнулся. Неужели ему хотят что-то пришить?
      – Скорее всего, вы просто глупо себя вели! – высказался майор. – Под плащами пушки, за щекой жевательная резинка, все тупо глядят вперед. Так ведь?
      В том-то и дело, что так! Пахману кровь бросилась в лицо. Но разве он отвечает за Визнера? Сам-то он ни в чем не виноват, он должен был держать пограничника на прицеле.
      Не дав Пахману подумать над ответом, седой наклонился вперед и уставился на него, не мигая.
      – Известно ли вам, камрад Пахман, каких усилий стоило сделать вашего шефа тем, что он есть?
      Пахман молчал.
      – Вы можете представить, скольких, людей пришлось завораживать самыми ангельскими речами, пока они не согласились оказать доверие тому, кому не исполнилось еще тридцати? Чего стоило наладить нужные связи? Выбить для него деньги? Пахман, если ваш шеф не переживет приключения в Лихтенбуше – годы напряженнейших усилий псу под хвост. Придется ставить нового человека во главе, уповая на то, что он себя еще проявит!
      Воцарилась неприятная тишина. Лишь постепенно до сознания Пахмана дошло, на что намекал седой. Под таким углом зрения он никогда еще не думал о движении.
      Все взгляды уставились на него.
      Пахман почувствовал себя неуютно. Допустим, они совершили ошибку, но разве сам он не исправил все наилучшим образом?
      Человек с лысиной пришел ему на помощь.
      – Думаю, не стоит так круто. Всегда что-то может сорваться. Помню, как мы в сорок пятом прорывались с боями из Будапешта вверх по течению Дуная – только с годами можно оцепить правильность такого решения. Ибо неправильные решения но оставляют возможности выжить.
      На несколько секунд он погрузился в воспоминания, потом вновь вернулся к реальности.
      – Как бы там ни было. Не надо тут же готовить виселицу тому, кто ошибается. Камрад Пахмап доказал сегодня, что он отличный парень. Настоящий эсэсовский формат! Такие люди нам нужны!
      Оп бросил испытующий взгляд по сторонам, готовясь отмести любые возражения. Но никто не шевельнулся.
      – Важно другое, – продолжил лысый и вновь посмотрел на Пахмана. – Все мы здесь, – сказал он, показывая на себя и седого, – скоро отойдем от дел. Мы свое совершили. До сорок пятого и после. Продолжить паше дело должны другие. Вы. Вам предстоит вновь вознести Германию. Наш порядок, пашу дисциплину и все прочее. Когда глаза мои сомкнутся, я хочу быть уверенным, что остаются люди, способные заткнуть глотку осквернителям родного очага, вышвырнуть назад на восток всех этих турков, курдов и прочую мразь. И мы не будем принимать в расчет нескольких осоловелых таможенников…
      Вновь испытующий взгляд по сторонам, однако возражений не последовало, громила и майор даже энергично кивнули.
      – Важно одно – как привлечь людей, которые это сделают. Неужели они за нами пойдут, узнав, что Манфред Керн, испугавшись приказа об аресте, поджал хвост и смылся в Париж? Мое мнение – пусть катится года на два куда подальше. Не помрет! Уж мы об этом позаботимся – верно, Шустер?
      Адвокат чуть заметно улыбнулся. Он не любил, когда его деятельность широко обсуждали. Впрочем, за четыре года пребывания в исправительном заведении в Верле, Манфред ни разу не смог бы пожаловаться на нехватку денег, питания, сигарет или книг. Письма его шли мимо цензуры: посланец благотворительной организации «Верная помощь», в правление которой входил и Шустер, навещал его дважды в месяц – прямо в камере, не подвергаясь проверке при входе и выходе, без надзирателя.
      – Чтоб ты все понял, Пахман, – лысый постучал костяшками пальцев по столу, – мы не для того всаживали в вас тысячи марок, чтобы шеф твой удрал в Париж, раздавал бы там время от времени интервью «Штерну» и «Панораме», а в основном пропивал и швырял девкам наши деньги. Ночи на Монмартре, шлюхи в отеле, думаешь, мы всего этого не знали?
      Пахман боялся шевельнуться. Вот уже много лет никто так его не разносил. Последнюю такую выволочку устроил его старик, когда в восемнадцать лет он позволил себе однажды не ночевать дома. Сутки спустя Рудольф Пахман покинул навсегда отчий кров. Он прихватил свою сберегательную книжку, загнал стереопроигрыватель на блошином рынке и приткнулся поначалу у товарища по клубу футбольных болельщиков. Через два месяца тот взял его с собой во Францию, в летний спортивный лагерь, которым руководил Франк Витте, громила…