Неважно обстояли дела только с шефом. Когда его выгружали, он был без сознания. Лоб в холодном поту, судорожно сжатый рот. Явно состояние шока. Но у Манфреда сильный организм. Если врач прибудет вовремя, он выживет.
Самым трудным было отдраить фургон. Целых десять минут протирали они все, к чему могли прикоснуться дорогой. После этого Пахман подходил к машине только в перчатках.
Оружие они перенесли в лодочный сарай и упрятали в тайнике. Тайник устроен был в полой задней стенке. Чтобы обнаружить, что внутри не хватает сорока квадратных сантиметров площади, пришлось бы точно измерить лачугу. Автомат, из которого Пахман стрелял в Ахене, в один из ближайших вечеров будет погребен в Мёнезее неподалеку от моста. Это был один из важнейших принципов группы – любое оружие используется только один раз.
Из всего арсенала, который размещался в лодочном сарае, Пахман прихватил с собой напоследок лишь крошечный, легкий, как пушинка, пятизарядный револьвер системы «Смит и Вессон», каким пользуются обычно телохранители. Его короткий, длиною только пять сантиметров ствол удобно помещался в кармане заляпанного краской халата.
Тот факт, что в барабане находились только три пат-зона, нисколько не огорчил Пахмана. Он знал, что ему придется сделать еще один выстрел. В единственного свидетеля, которого все еще имела шанс обнаружить полиция.
Шойбнер.
Лучше всего, раздумывал Пахман, будет отъехать на «транзите» в дальний угол какой-нибудь тихой автостоянки и там под шум мотора прикончить обойщика. Через три минуты его бы и след простыл, и пусть полиция ломает голову над трупом.
Человек со шрамом осторожно извлек носовой платок из кармана узких джинсов. В перчатках это было нелегко. Но он ощущал себя профессионалом, а профессионалы никогда не отступают от собственных правил.
Красный «форд» появился в новом промышленном районе Камена около двенадцати. Через узкий проезд между филиалом знаменитой фирмы по производству гардин и супермаркетом он вырулил к плоскому зданию шведской мебельной фирмы. В самом дальнем углу стоянки для автомашин Пахман остановился и взглянул назад, за перегородку.
Дыхание обойщика сделалось прерывистым, взгляд остекленел. Пахло мочой и потом.
Пахман перевернул его на живот и сунул руку в карман своего халата.
Большим пальцем взвел курок. Все готово к выстрелу.
Из предосторожности последний взгляд из окон по сторонам. Пусто.
Фургон не привлек внимания.
Рука с револьвером поползла вниз, за заднюю стенку сиденья. Пахман слегка перегнулся назад и плотно приложил ствол к затылку маляра.
Указательный палец в перчатке на мгновение задержался на спусковом крючке.
Еще секунда, и курок будет спущен, заряд воспламенится и погонит смертоносную пулю в ствол.
Именно сейчас!
В тот же миг рядом с фургоном взвизгнули тормоза.
На мгновение Пахман остолбенел.
Краем глаза он выглянул наружу. Смутно различил зеленую с белым окраску автомобиля.
Полиция!
Пахман тихо положил револьвер у головы Шойбнера, глубже надвинул на лицо малярную каскетку и взялся за ручку наполненного краской ведра.
– Язык за зубами! – прошипел он.
С явным усилием перенес он ведро через перегородку, выдернул ключ зажигания и вылез из машины.
– Что случилось, шеф? – спросил он сидевшего рядом с водителем толстого полицейского, опускавшего боковое стекло.
– У вас не горит задний свет.
– Как? Опять? – Человек со шрамом был само удивление. – Ну и типы в фирме у Боша! Заверили меня, что все буквально вылизали. А с какой стороны?
– Слева! И устраните неполадку, прежде чем отправитесь дальше.
Он милостиво кивнул Пахману и снова поднял боковое стекло. Автомобиль медленно двинулся вперед, но вскоре снова остановился. У Пахмана было ощущение, будто они наблюдают за ним через зеркало заднего обзора.
– Дерьмо!
Теперь возвращаться в машину не годилось. Они наверняка проследят, чтобы он направился к ближайшей технической станции. И кто знает, не нужно ли у «форда», чтобы проверить задний свет, сначала открыть багажную дверь. Конструкторы автомобилей предпочитают порой наиболее сложное решение для самой простой проблемы.
И Пахман решился. Крепко ухватившись за ручку ведра, он с напускным спокойствием не спеша побрел к зданию фирмы «ИКЕА». Похоже, что маляру крупно повезло во второй раз.
25
В комнате для настольного тенниса яблоку негде было упасть. Вслед за автобусом из Хаттингена прибыли школьники из Бергкамена, Ваттеншайда и Гельзенкирхена. Все они толпились теперь вокруг большого зеленого стола. Игра один на один или двое на двое была уже невозможна. Играли в так называемую «карусель»: из восьми, двенадцати начинавших выбывал тот, кто первым промахивался.
С Бруно пот лил ручьями. Он остался последним хаттингенцем в «карусели» – от его ударов зависела спортивная честь города. Вместе с двумя ребятами он сражался теперь против двух девчонок.
Другие участники, выбывшие уже из игры, сидели на красных скамейках вдоль стен и на подоконнике, дожидаясь конца этой партии и начала следующей.
Бруно послал одной из девчонок круто подрезанный мяч и кинулся против часовой стрелки на другой конец стола, чтобы оказаться позади них.
Первая из девчонок, маленькая и курносая, послала целлулоидный шарик на другую половину стола и тут же сорвалась с места сама, чтоб, стоя за ребятами, дожидаться следующего удара.
В итоге Бруно остался один на один с курносой. Несколько мгновений они внимательно присматривались друг к другу, словно желая таким образом нащупать слабые места противника.
– Мануэла, ты должна его выбить! – кричали ученики другой группы.
– Бруно – за тобой Хаттинген! – скандировали Андреа и еще двое-трое из десятого «Б».
Итальянец попробовал послать подрезанный мяч в правый угол. Но в тот же миг белый шарик был отбит тыльной стороной ракетки. Удар следовал за ударом, соперница все больше загоняла Бруно в оборону, заставляя дальше отступать от стола. Затем она вдруг изменила удар и послала мяч к самой сетке. Бруно попытался достать коварный шарик, но удар его пришелся в пустоту.
Аплодисменты на одной, разочарование на другой стороне.
Теперь подавать должна была девчонка. Она точно послала мяч в сторону Бруно и так остро подрезала его, что от удара Бруно шарик тут же оказался в сетке. Ноль-два!
– Эй, Бруно! – заорал Петер Хильтген. – Малышка стоит твоего внимания.
Но Бруно был не настолько уверен в себе. Несколько секунд он вертел шарик в руках, потом примерился – и намеренно ударил так, чтобы шарик отлетел в сторону. Шумное ликование в группе из Бергкамена, разочарование среди хаттингенцев. Бруно устало вытер пот со лба. Девчонка со вздернутым носом улыбнулась, и Бруно улыбнулся ей в ответ.
26
«Даты и господа! В обзоре новостей мы уже информировали вас об инциденте на границе, в результате которого двое молодых пограничников лишились жизни, а третий оказался прикованным к больничной койке. Сейчас мы связались с господином министром внутренних дел, который, несмотря на чрезвычайно напряженный день, любезно согласился ответить на наши вопросы.
Мы встречаемся с вами, господин министр, по печальному поводу.
–
Увы, это так, господин Кёниг. Об этом тяжелом преступлении меня проинформировали сегодня утром, когда я направлялся в министерство. Насколько глубоко я был потрясен, не стоит говорить. В Бонне я немедленно отдал распоряжение, чтобы к расследованию происшествия подключилась особая комиссия федерального криминального ведомства.
–
Какие конкретные шаги предприняты, господин министр?
–
Ну прежде всего мы установили контроль на дорогах во всей Рейнской области, а позже и в Вестфалии…
–
Извините, что перебиваю, вас, господин министр, но на это вам потребовалось больше часа.
–
Господин Кёниг, вы прекрасно знаете, что в условиях демократии нет и не может быть тотального наблюдения за гражданами. Мы не полицейское государство. С другой стороны, мы, конечно, проанализируем в деталях наши действия и постараемся впредь не повторять собственных ошибок.
–
Кто, по вашему мнению, господин министр, стоит за данным преступлением?
–
Как известно, наше министерство еще до телефонного звонка в газету «Билъд» заявило, что скорее всего мы имеем дело с левоэкстремистской террористической организацией. Все обстоятельства происшествия подводили к подобному предположению.
–
А не мог быть телефонный звонок фальсификацией?
–
Исключено. Звонивший указал такие детали, которые на тот момент прессе еще известны не были. Кроме того, характерен выбор слов. Говоривший бегло упомянул фамилии Баадера и Майнхоф, а затем сделал явное ударение на их именах – Андреас и Ульрика. Такая подчеркнуто интимная манера характерна для левых.
–
Господин министр, многие в нашей стране полагали, что с терроризмом давно покончено…
–
Увы, господин Кёниг, увы. Я и возглавляемое мною министерство, а также весь Христианско-Демократический Союз не разделяем подобных иллюзий. Еще прошлой осенью любой разумный человек должен был понять, что в левых кругах вновь вспыхнула готовность к насилию…
–
Хотелось бы, чтобы вы пояснили это нашим слушателям, господин министр.
–
Ну, стоит только вспомнить о четко организованных акциях так называемого движения в защиту мира, о насильственной блокаде подъездов к военным казармам, о психологическом терроре против сторонников укрепления военной мощи. За этим, господин Кёниг, стоят не только коммунисты, «зеленые» и другие экстремистские партии.
–
Кого вы имеете в виду?
–
Давайте называть вещи своими именами. Когда полтора года назад у нас сменилось правительство, многие ведущие политики социал-демократов присоединились к так называемому движению сторонников мира, не останавливаясь даже перед действиями на грани закона. Разве это не подстегивает экстремистские левые круги…
–
На мой взгляд, это слишком сильно сказано, господин министр!
–
Господин Кёниг, пора перестать видеть вещи в розовом свете. С насильственных акций по отношению к предметам материальной культуры начиналось все в шестьдесят седьмом и шестьдесят восьмом годах, затем последовали насильственные акции против тех или иных должностных лиц в семидесятом и семьдесят первом. И сейчас мы имеем то же самое. Между покушением на американского генерала в Хайдельберге, минированием казарм американской армии в районе Франкфурта-на-Майне и выстрелами в Лихтенбуше существует прямая взаимосвязь. Мы располагаем информацией, что террористические акции будут и дальше иметь место. Главными их объектами являются наши американские друзья и НАТО, незыблемая гарантия нашей свободы.
–
Какие выводы мы должны сделать, господин министр?
–
Мы не вправе допускать в вопросах внутренней и внешней безопасности либерализма, махровым цветом распустившегося при прежнем правительстве. Социал-демократам предстоит решить, в поддержку демократии или террора они выступают!
–
А какой вклад могли бы внести вы, ваше правительство?
–
Что нам нужно, так это расширение возможностей полиции по выявлению террористических акций в зародыше, с целью их предупреждения. Бесконечным рассуждениям на тему, допустимы ли в правовом отношении тайные агенты, то есть переодетые полицейские, в уголовной и экстремистской среде, должен быть положен конец. Подобная мера необходима. И я хотел бы подчеркнуть еще раз: необходим федеральный закон о полиции, дающий нам возможность совместных действий в особых случаях, позволяющий оснастить полицию новыми видами оружия и избавляющий от юридического крючкотворства, мешающего нашим парням в чрезвычайных обстоятельствах немедленно вытащить пистолет. Законы должны защищать государство и верных его слуг, но не врагов государства.
–
Господин министр, благодарю вас за интервью».
27
Законодательницы мод были возмущены. С недовольными личиками стояли они в посудомоечной туристской базы, рассматривая с нарастающим омерзением гору грязной посуды, которую подвозили на тележках. Недоеденные картофелины, обглоданные кости, плавающие в белой жиже кусочки огурца – все это и в самом деле выглядело далеко не аппетитно.
– Что случилось? – спросила Рената Краузе у превратившихся в соляные столпы граций. – Ревматизм разыгрался?
Беа сунула практикантке под нос свои свеженамапикюренные пальчики.
– Надеюсь, вы не думаете, что этими руками я стану соскребать все дерьмо?
– А почему бы и нет?
– В жизни не делала ничего подобного.
На мгновение практикантка потеряла дар речи, потом спросила:
– Скажи, Беатрикс, тебе никогда дома не приходилось мыть посуду?
– Мне?! – Глаза Беа расширились от ужаса. – А на что тогда вообще мамочка? Старик приносит бабки, я занята учебой, мамаше остается домашнее хозяйство.
Насмешливые смешки. Отбывающий гражданскую повинность парень, давно уже дожидавшийся у посудомоечной машины, покрутил пальцем у лба.
Биргит почувствовала себя обязанной поддержать закадычную подругу:
– Я тоже не стану этого делать!
– Почему же?
– Тут можно подцепить какую-нибудь гадость!
Парень ухмыльнулся и протянул красоткам свои руки.
– Как, по-вашему, они выглядят?
Биргит невольно взглянула на изящные, тонкие пальцы с аккуратно подстриженными ногтями.
– Довольно чистые, – признала она в конце концов.
– Может быть, язвы или экзема?
– Насколько я вижу – нет.
– То-то. А знаешь, что я делаю этими руками в сем благородном заведении?
– Мне-то какое дело? – надменно спросила Биргит.
– Много разных вещей, мышка. К примеру, прочищаю засорившиеся унитазы, когда леди вроде тебя швыряют туда использованные тампоны!
Беа отступила на шаг.
– Прочищаешь руками?
– Ну, естественно…
Гробовая тишина.
Девицы уставились на парня так, словно им явились граф Дракула, дьявол и популярный рок-певец в едином облике.
Биргит нашлась первой.
– Ну и что? Это твоя работа! Мог бы пойти служить в бундесвер.
Когда этого никто не ожидал, подала голос Елизавета. Привычным движением она откинула челку со лба и заявила:
– Я тоже нет это делать!
– Нет? – Парень уперся кулаками в бока.
– Нет! Мне нет нужно работать кухня!
– Полька? – с участием осведомился длинноволосый.
– Я? Я нет полька, я немецкий!
– Слушай, киска! – Тон парня становился понемногу угрожающим. – От молитв тарелки чистыми не станут.
– Мы заплатили!
– Сколько же? Как за отель?
– Двадцать марок за день!
– Так вот, мышка. Или ты немедленно доплатишь шестьдесят марок, тогда тебе не нужно мыть посуду, и я даже постелю тебе постель, если ты того пожелаешь. Если нет – бери сейчас же тарелки, соскребай остатки еды в зеленое ведро и загружай в машину!
Затем он показал на Беа и скомандовал:
– Милочка, ты будешь помогать польской графине! Остальные берут полотенца, вытирают чистую посуду и убирают ее вон в тот шкаф. Кто не хочет, может выметаться через десять минут с барахлом на улицу. Всем ясно?
Прежде чем заняться своим делом, он бросил быстрый взгляд на практикантку. Та улыбнулась и подняла вверх большой палец.
28
Обермейстер полиции Хаггеней, двадцати девяти лет, направлялся в патрульном «пассате» к зданию полиции, чтобы сдать дежурство. Георг Лузебринк, тридцати восьми лет, обервахмистр и начальник патруля, сидя рядом с ним, лениво жевал резинку. В последний раз за сегодняшний день проезжали они по новому промышленному району.
– Давай-ка еще раз к «Эльху», – приказал Лузебринк.
– Что, покупки собираешься сделать?
– Чушь. Хочу еще раз взглянуть на фургон.
– На какой фургон?
Хаггеней давно уже забыл про тот случай. Лузебринк напомнил.
– Совсем с ума сошел! – возмутился Хаггеней. – Мы уже, считай, закончили!
– Поезжай! Кому сказано!
«Форд» все еще стоял на старом месте.
Патрульный автомобиль с позывными «Хельвег 12–16» остановился рядом.
– Ну и что дальше? – спросил Хаггеней.
Этого Лузебринк тоже не знал.
– И все-таки очень странно, – заметил он вдруг. – Взгляни, там за домом он красит, а здесь оставляет свой драндулет. Ты видел когда-нибудь маляра, который по доброй воле станет тащить ведро с краской через всю пустую стоянку?
Повинуясь внезапному приливу служебного усердия – первому за последние шесть или семь лет, – Лузебринк вылез из автомобиля. Кряхтя, поднялся он на подножку «транзита» и заглянул внутрь. Однако, кроме забытого термоса, на полке рядом с приборным щитком разглядеть ничего было нельзя.
Хаггеней нетерпеливо нажал стартер. Глухой стон внутри фургона потонул в этом шуме.
Лузебринк разочарованно уселся на свое место.
– И все-таки это странно, – упорствовал он. – Надо сообщить следующей смене. Пусть глянут еще раз.
29
Почти в полном составе десятый «Б» расселся на низенькой ограде перед туристской базой. Вейен назначил прогулку в деревню, и все дожидались шестерых фей, подвергавшихся истязаниям в посудомоечной. В разрыве между облаками блеснул робкий солнечный луч – погода явно, хотя и медленно, улучшалась.
Наконец явились богини. Лица у них были мрачными, словно Мёнезее в февральские сумерки.
Вейен снова пересчитал всех по головам. Затем вывел строем за ограду, на другую сторону улицы. Там он занял место в голове колонны, дав указание практикантке следовать в арьергарде, дабы подгонять отстающих, врачевать натертые ноги и спасать утопающих. Вид у него был такой, словно они отправлялись в опасную для жизни экспедицию по Скалистым горам.
Поначалу «модные куклы» держались ближе к боссу. Плотно окружив его со всех сторон, они затеяли увлекательнейшую дискуссию о самых модных лавках и фасонах стрижки. Траугот блаженствовал.
Стефи со своей компанией держалась – наполовину осознанно, наполовину случайно – в хвосте колонны, чтобы быть ближе к практикантке. Какое-то время она молча шагала рядом с Ренатой, потом спросила напрямик:
– И как это вы выдерживаете с такой скотиной? Рената вздрогнула и попыталась разыграть недоумение:
– О ком ты?
– А, бросьте, все вы прекрасно понимаете. Вейен обращается с вами точно так же.
Рената задумчиво взглянула на девушку. Как и большинство учителей, она предпочитала не обсуждать с учениками своих коллег. Когда-нибудь это обязательно выплывет, и тогда оскорбленные педагоги буквально размажут тебя по стене. Да и вообще, к чему это перемывание косточек, которого она терпеть не могла.
Но Стефи выдержала взгляд практикантки, казалось, она хотела сказать: можешь на меня положиться, я не болтаю.
– А как ты выходишь из положения? – задала Рената встречный вопрос.
Стефи пожала плечами:
– Я знаю, что мне он ничего не может сделать.
– Вот видишь, и я исхожу из этого.
Колонна между тем миновала участок с двумя сараями. Мимо ворот со странной надписью прошли последние.
Внезапно Илмаз остановился. Там, где забор подходил вплотную к озеру, в одном месте он здорово завалился, можно было просто его перешагнуть, не зацепив даже штанами о колючую проволоку. Практикантка и Стефи о чем-то оживленно болтали – момент был благоприятный.
Он перешагнул изгородь и подкрался, прячась за деревьями, поближе к сараю. Тут он обнаружил, что на участок прибыл еще один гость – почти вплотную к сараю стоял темно-синий «ауди-100».
Илмаз помедлил. Подойти ближе? Уж очень хотелось ему узнать, что происходит в этих таинственных строениях, имеющих внешне такой заброшенный вид и столь часто принимающих гостей. А с другой стороны – если его, турка, здесь застукают? Плохой расклад…
Но стоило ему повернуть назад, как в правом сарае скрипнула дверь, одна из четырех выходящих на озеро.
Илмаз сжался, боясь шелохнуться.
Дверь распахнулась, появился человек невысокого роста. Илмаз успел лишь разглядеть, что это мужчина в низко надвинутой шляпе, с чемоданчиком врача в руке. Юноша втянул голову, надеясь, что его не заметят.
Лишь когда мужчина отошел на несколько шагов от сарая, дверь захлопнулась. Илмаз отчетливо услышал, как внутри задвинули засов. Потом послышались торопливые шаги. Дверца автомобиля захлопнулась, мотор взревел. Водитель разворачивался, чтобы подъехать к воротам.
Илмаз осторожно выглянул из укрытия.
Мужчина вышел из машины и распахнул створки ворот. Затем выехал на улицу, снова вылез и запер ворота. Снова хлопнула дверца, мотор заработал на больших оборотах, и автомобиль рванул с места в направлении турбазы.
Турок еще с полминуты оставался в укрытии. Он почувствовал, как лихорадочно бьется пульс и дрожат руки.
Лишь когда шум мотора совсем смолк, Илмаз поднялся с колен и прошмыгнул назад, к повалившейся ограде. Быстрым шагом он догнал класс.
30
Пока Эвелин Пфайфер прибиралась на кухне, муж, устроившись в маленьком кабинете, просматривал бумаги клиентов, назначенных на прием во второй половине дня. Тихо играло радио. Потом начались последние известия, и он сразу прибавил звук.
«В эфире вторая программа западногерманского радио. Четырнадцать часов, ноль минут. Слушайте последние известия.
Интервью, данное в понедельник министром внутренних дел западногерманскому радио, вызвало в Бонне острые политические разногласия. Косвенным образом министр обвинил соииал-демократов в нарастании новой волны терроризма.
Представитель СДПГ подчеркнул, что члены его партии принимали участие исключительно в мирных акциях протеста. Он напомнил, что именно социал-демократическое правительство превратило в начале семидесятых годов федеральное ведомство уголовной полиции и федеральную пограничную охрану в мощный инструмент государственного аппарата. Лишь в федеральном ведомстве уголовной полиции за десять лет число штатных должностей возросло более чем втрое, финансовый же баланс увеличился в десять раз. Вот почему чудовищным выглядит обвинение СДПГ в игнорировании вопросов внутренней и внешней безопасности. Однако партия и впредь будет занимать критическую позицию по отношению к всеобщему федеральному закону о полиции. Никто в Мюнхене не имеет права решать, что должна и чего не вправе делать полиция в Кастроп-Раукселе.
Полиция продолжает розыск…»
Вальтер Пфайфер снова приглушил звук и сосредоточенно углубился в работу, пока без четверти три не раздался писк его наручных часов.
Адвокат дописал фразу, захлопнул скоросшиватель и сунул его в черный «дипломат». На бегу допивая чашку кофе, он влетел в кухню.
– Мне пора, дорогая, – сказал он, бегло поцеловав жену. – Обед был чудесен. А кофе просто потрясающий!
Эвелин устало улыбнулась:
– Это ты говоришь всегда. Но ты путаешь дом с отелем. Ты появляешься дома, чтобы только поесть и выспаться.
Пфайфер недовольно сморщил лоб. Он не любил подобных разговоров, особенно когда торопился, когда поджимало назначенное время встречи.
– Попрощайся хотя бы с сыном. Скоро он станет называть тебя дядей.
– Хорошо.
Пфайфер прошел в гостиную, где Эрик со стопкой детских книг устроился в его любимом кресле.
– Привет, мой мальчик! Поцелуй папу!
Эрик вскочил и потянулся губами к отцовской щеке. При этом книги слетели у него с колен и грохнулись на пол. А с ними упал еще какой-то предмет – длинный, блестящий, он со звоном ударился о латунную ножку кресла.
Пфайфер наклонился, поднял книги и снова положил Эрику на колени. Тут он заметил кусочек металла.
– Откуда у тебя это? – спросил он.
– Что, папа?
– Патронная гильза. Ею кто-то стрелял. Где ты ее взял?
Эрик всхлипнул. Теперь красивую вещь поминай как звали!
– Там сбоку, у дороги, стояла машина…
– Какая машина?
– «БМВ». Большая.
– А какого она цвета?
– Синяя, и блестит как металл…
Пфайфер бросился на кухню.
– Скажи, Эвелин, ты видела на дороге машину?
– Машину?
Молодая женщина кончиками пальцев потерла переносицу. Потом вспомнила:
– Да, вроде какая-то стояла. «БМВ». Теперь, наверх нос, уже уехала. А что случилось?
Через пятнадцать минут тихий переулок стал похож на военный лагерь.
Несколько полицейских машин перегородили участок дороги между последними домиками и местом, где кончалась живая изгородь из боярышника. Полицейские теснили любопытных, сбежавшихся неведомо откуда. Раздался рокот вертолета. Он завис на несколько секунд над местом действия, потом медленно приземлился на лугу. Коровы в ужасе кинулись врассыпную.
Пуш, Локамп и Херцог бежали по лугу. Друг за другом они осторожно протиснулись между рядами колючей проволоки. На дороге они остановились и принялись внимательно разглядывать автомобиль, из-за которого полиция напряженно прочесывала весь округ.
– С этой стороны ящик цел, – произнес, наконец, Локамп. – Если пограничник и в самом деле попал, пуля где-то внутри…
– Или в чьем-нибудь животе, – добавил Пуш.
Он присел на корточки. Наклонив голову, он сосредоточенно изучал дорожное покрытие. За исключением нескольких желтых комков глины у левого колеса покрытие было чистым.
– Порядок работы следующий…
Пуш выпрямился, Херцог тут же извлек блокнот и карандаш.
– Трое подходят к машине с этой стороны. Предварительно собрать комочки глины. Одновременно заходим цепью. Исследуем местность на расстоянии пятнадцати метров спереди и сзади от автомобиля. Вдоль живой изгороди. Ширина поиска от кустов до середины проезжей части. Есть возражения?
Локамп и Херцог молча покачали головами. Их шеф был сторонником системного подхода и лишь в чрезвычайных обстоятельствах допускал небольшие отклонения от правил.
Со стороны деревни послышалась полицейская сирена, замигал голубой свет. Колонна автомашин чрезвычайной комиссии достигла улицы пастора Гау и теперь медленно просачивалась сквозь заграждение.
В это время остальные полицейские пытались вычленить из любопытной толпы жителей близлежащих домов, чтобы допросить их в качестве свидетелей. Новицкий вместе с сотрудницей из Ахена немедленно направился к Пфайферам, чтобы подробно допросить Эрика и его родителей.
– Шеф.
Херцог подошел ближе.
– Похоже, они скрылись на каком-то большом автомобиле. Мы обнаружили несколько следов протектора. Должно быть, какой-то фургон.
– Марка?
– Шеф! – Херцог протестующе развел руками. – Как мы можем сейчас это установить? Данных о ширине автомобиля у нас все равно пет…
Меж тем в зону оцепления прибыл еще один радиофицированный полицейский автомобиль. Пока пожилой сотрудник комиссии разговаривал по радиотелефону, громко повторяя услышанное, молодой его коллега тщательно записывал каждое слово. Потом он вылез из автомобиля и передал Пушу записку.
– Номер был снят двадцать восьмого апреля в Дюссельдорфе с «БМВ», оставленного на Пёнсгенштрассе!
Советник вопросительно поднял брови. Другой ухмыльнулся:
– Небезгрешная улица…
Специалисты по отпечаткам пальцев покончили с двумя дверцами со стороны водителя. Начальник группы, лысый и с огромными усами, со вздохом выпрямился, потер онемевшую спину и направился к Пушу.
– Отпечатки?
– Бывалые люди. Все протерто. Позже кто-то еще побывал здесь, но явно не взрослый…
– Тогда открывайте!
В то же мгновение они смогли заглянуть внутрь – набор ключей и отмычек в комиссии был настолько разнообразен, что не составляло труда отомкнуть любой серийно изготовленный замок на всем пространстве от Фленсбурга до Боденского озера.
Взгляды всех обратились на правую заднюю дверцу. Помимо двух пробоин в обшивке автомобиля всеобщее внимание приковали два бурых кровавых пятна на внутренней обивке и на сиденье.
Херцог присвистнул сквозь зубы:
– Выходит, этот Шульц все-таки попал!
– Даже дважды.
– Отличные выстрелы!
– Неужели он ранил двоих?
Один из полицейских осторожно залез внутрь и принялся внимательно осматривать потолок кабины и сиденья.
– Все цело, – доложил он через какое-то время. – А если это так…
– …Тогда пуля до сих пор находится в чьем-то теле.
Засверкали блицы: внутренность автомобиля фотографировалась с самых разных точек – общий вид и отдельные детали. Потом другой сотрудник комиссии вполз внутрь и аккуратно взял пробы со всех пятен. Одну за другой подавал он коллегам пластиковые пластинки, на которые соскребал частички обивки кабины. Они тут же исчезали в различных пакетиках, на которые немедленно наклеивались этикетки.
Эксперт по оружию обнаружил несколько патронных гильз на полу в передней части кабины, осмотрел их и удовлетворенно кивнул:
– Девятимиллнметровые. И совершенно точно: стреляли из автомата, состоящего на вооружении бундесвера. Такие царапины оставляет только гильзоизвлекатель автомата «Пистолет-пулемет-2», когда выбрасывает из ствола пустые гильзы.
– Пробы крови и гильзы немедленно в Висбаден, – распорядился Пуш. – А что там с номером шасси?
Капот двигателя был открыт. Полицейский списал цифры и с запиской помчался к радиофицированному автомобилю.
Через три минуты они получили ответ: «Машина также украдена. В ночь с седьмого на восьмое марта. Бохум, университетский городок».
Пуш насторожился. Сочетание «университетский городок» было ему знакомо. Где-то он уже на него натыкался.
