«Кто рано встает – тому бог подает!»
      Такая надпись украшала кафельную плитку, расписанную под голубые дельфтские изразцы и издавна висевшую над столом в кухне Густава Шойбнера. Этого золотого правила тружеников маляр из Ахен-Бранда придерживался всю свою жизнь. Тем приятнее было ему обнаружить в одном из сувенирных магазинчиков в Катвейке-ан-Зе изразец с основополагающим изречением. Не колеблясь, выложил он за него восемь гульденов.
      Ровно в шесть Густав Шойбнер покинул теплую супружескую постель. Он разбудил жену, которой, как обычно, предстояло сварить кофе и приготовить бутерброды на завтрак и с собою, потом прошаркал в ванную. Ему было уже пятьдесят четыре – взгляд в зеркало подтвердил, что вчерашний вечер в пивной «Бык» не прошел для его внешности бесследно.
      Тем не менее в половине седьмого он уже сидел в кухне, жевал бутерброд с ливерной колбасой и просматривал спортивные новости в «Ахенер нахрихтен». Постепенно, с помощью четырех чашек кофе ему даже удалось привести себя в форму.
      Без четверти семь он уже стоял у ворот гаража, рядом с маленьким своим домиком на две семьи на Рингштрассе, пятьдесят четыре. Бодрый и деятельный, он уселся за руль своего красного «форда» модели «транзит», багажную часть которого загрузил еще в субботу. Ведь уже в семь он собирался начать в Фенвегене неподалеку от Штольберга оклеивать обоями симпатичный стандартный домик, приобретенный одним штудиенратом из Ахена.
      Осторожно вырулил он свой «транзит» на обочину. Эльза как и каждое утро, мывшая, несмотря на свой ревматизм, ступени лестницы, еще раз помахала мужу. Затем Шойбнер дал газ и повернул в направлении федерального шоссе номер 258. По первой программе радио передавали новые песни Мирей Матье – они задавали хороший тон начинающемуся майскому утру, пусть даже погода вновь оставляла желать лучшего.
      Остановившись у светофора на Трирштрассе, Шойбнер ощутил некую естественную потребность. Остатки семи больших кружек пива, которые он позволил себе вчера вечером, да еще утренний домашний кофе делали свое дело.
      Зеленый.
      Шойбнер свернул вправо и теперь ехал по шоссе помер 258, у светофора он снова затормозил, не успев проскочить на зеленый.
      В зеркале заднего обзора он увидел мигалку. За нею пыхтел огромный, оливкового цвета тягач с прицепом. Шойбнер обернулся и глянул через отсек багажного отделения в заднее стекло. За кабиной тягача он разглядел мощные очертания танка. Хорошо, что эта махина сзади, подумал он. На склоне горы наверняка застопорит все движение.
      Еще через минуту «форд» выехал из населенного пункта. С высоты холма открывался широкий вид на Ахенскую низменность. Нежная зелень лугов, густые леса и аккуратные крестьянские дворики притягивали в конце недели толпы горожан. Шойбнер тоже любил ездить по этому маршруту. Не зря в автомобильном атласе обозначили его как особенно живописный.
      Внизу в долине он свернул в направлении Штольберга. Дорога здесь вела еще немного под уклон, затем в ложбине, у заброшенной печи для обжига известняка, поворачивала влево. И тут, в самой низкой точке поворота, Шойбнер вновь ощутил тяжесть в животе – сильнее, чем в первый раз.
      Теперь машина, урча, ползла по склону вверх. Справа откос, на гребне неуклюжие очертания еще одной печи, слева ложбина, в которой Хольцбринк – с ним Шойбнер регулярно оказывался в пивной за одним столиком – обычно пас свой скот. Наверху показались первые, из серого известняка домишки Краутхаузена.
      На ухабистом участке дороги Шойбнер вновь ощутил известное неудобство. Идиот, выругался про себя маляр, надо было остановиться минутой раньше!
      Дорога сплошной прямой линией пролегала через крошечный спящий поселок. Справа досматривали последние сны обитатели нескольких разномастных домиков, зато слева, с его стороны, вновь поблескивала свежая от росы зелень густых расстилающихся лугов. Дорога резко сворачивала вправо.
      Этот поворот лишил Шойбнера последней выдержки. Прямо под линией высоковольтной передачи он вырулил на обочину. До следующего поворота, далеко у высоких тополей, он бы сухим не доехал.
      Убедившись, что впереди никого нет, Шойбнер спрыгнул на дорогу. Колющая боль внизу живота подтвердила, что сделал он это своевременно. Обогнув радиатор машины, он еще раз внимательно оглянулся на Краутхаузен и расстегнул брюки комбинезона. До чего же приятно облегчиться на природе!
      Наконец, Шойбнер облегченно вздохнул и начал застегиваться.
      Когда он был уже в полном порядке и собирался сесть в автомобиль, послышалось глухое рычанье мощного мотора. Слегка взвизгнули тормоза, потом открылась дверца.
      Шойбнер оглянулся. Из-за «транзита» выглядывало крыло светло-голубого, с металлическим отливом «БМВ». Высокий парень в черных вельветовых джинсах направлялся к нему с автомобильным атласом в руках. На открытом дружелюбном лице, которое слегка портил небольшой шрам, играла понимающая улыбка.
      – Доброе утро, мастер. Извините, если помешал в важном деле. v
      Шойбнер ухмыльнулся в ответ. Встречаются еще нормально подстриженные молодые люди – вот с кого должен брать пример его косматый подмастерье.
      – Мы тут сбились с курса, – начал объяснять высокий. – Краутхаузен! Его нет ни на одной карте! Не могли бы вы показать, где мы сейчас находимся?
      – Само собой! – приветливо рявкнул Шойбнер. – Дай-ка сюда. Вот!
      Указательным пальцем он, не задумываясь, ткнул в карту.
      – Вам нужно теперь…
      Что-то тяжелое упало позади него в лужу, образовавшуюся у границы дерна на обочине. Шойбнер хотел оглянуться, но уже не успел.
      Тупая боль в затылке, шум в ушах, ватные колени. Все расплылось у него перед глазами, потом подступила темнота.

      Стефания жила этажом ниже. Илмаз позвонил.
      За дверью раздались быстрые шаги. Фрау Гертнер отворила дверь и протянула ему руку.
      – Входи.
      По дороге в кухню она постучала в ванную и крикнула:
      – Стефи, быстрей! Твой шейх дожидается.
      Ответ заглушил шум воды.
      – Входи же, – заметив, что Илмаз медлит, фрау Гертнер втолкнула его в кухню. – Присядь. Нашей девице наверняка понадобится еще часа два.
      – Здравствуй, Илмаз!
      Господин Гертнер жевал хлеб с джемом, не отрывая глаз от газеты, лежавшей рядом с тарелкой.
      Жена перегнулась через стол, схватила газету и бросила на холодильник.
      – Обрати внимание и на нас! Илмаз, хочешь кофе? Илмаз покачал головой, но мать Стефании все равно
      ему налила.
      – Не нужно всегда так стесняться.
      – Пей, тупой турок, чего там! – подал голос брат Стефи.
      – Сам ты тупой турок! – Фрау Гертнер покрутила пальцем у лба. – У Андреаса по немецкому сплошные двойки. Ни строчки без ошибки. А что у тебя по немецкому?
      Илмаз смущенно улыбнулся.
      – Четыре.
      – Но ведь это всего лишь реальная школа! – отмахнулся Андреас.
      – А господин гимназист другого сорта? – вступил в спор старый Гертнер. – Мать, с сегодняшнего дня мусор выносит Андреас. До тех пор, пока не позабудет это «всего лишь» перед реальной школой.
      Влетела Стефи с мокрыми волосами и с феном в руке:
      – Привет всем! Ну и теснотища, хотя только один человек прибавился!
      Она протиснулась мимо Андреаса на свое обычное место, выдернула вилку тостера из розетки и включила фен. Направляя одной рукой поток горячего воздуха на рассыпавшиеся по плечам русые волосы, она схватила другой поджаренный хлебец и принялась жевать.
      – Стефи, не ешь пустой хлеб!
      – Я толстею, мамочка. Илмаз говорит, что у меня зад, как у коровы.
      – Что-о-о?
      Господин Гертнер, сделавший как раз глоток, шумно поперхнулся и со стуком опустил полную чашку на блюдце. В итоге он подавился и закашлялся. В тот же момент рядом оказалась жена и не без удовольствия принялась барабанить ему по спине.
      Илмаз почувствовал, как заливается краской, и возразил:
      – Ничего подобного я никогда не говорил!
      – Не совсем так, – вмешалась с набитым ртом Стефи. – Большинство девиц из нашего класса кажутся ему слишком тощими. Например, Беа и Биргит, наши диско-богини. Они готовы уморить себя голодом до смерти. Блузки и брюки на них болтаются. Илмаз говорит, что такие мощи – пустое место для турка.
      Папаша Гертнер вновь ухмыльнулся. Любовно погладил он далеко не тощий зад своей половины.
      – Коли так, то я тоже турок.
      Илмаз смущенно отвернулся к окну. Подобные речи и прикосновения были у него дома немыслимы. В присутствии детей его отец не позволял себе никаких проявлений нежности.
      Должно быть, мать Стефи поняла, что происходит в душе Илмаза, и быстро перевела разговор на другую тему:
      – Ну как, узнал твой отец что-нибудь новое? Они действительно собираются закрыть завод?
      – Не знаю… – Юноша пожал широкими плечами. – Они ничего не могут понять и все боятся.
      Гертнер кивнул:
      – Ясное дело. Они будут держать рабочих в неведении, а в конце концов все-таки закроют Меннингхоф. Какая гнусность! Хозяин вкладывает миллион в свою конюшню, а завод бросает псу под хвост. Где же тут социальная ответственность предпринимателя! В лучшем случае за своих рысаков…
      Он оглянулся на большие круглые кухонные часы, перегнулся через стол и вытащил вилку фена из розетки.
      – Торопись, дочка! Уж коль представился случай отдохнуть от тебя недельку, то постарайся хотя бы не опоздать.
      Стефи грохнула фен на стол, точно между банкой с джемом и масленкой, и принялась вылезать из своего угла.
      – Прекрасно, папочка. Остается только отослать Анди к бабушке, и квартира в полном вашем распоряжении.
      фрау Гертнер потянула девушку к двери:
      – Пойдем, я помогу тебе причесаться.
      Андреас тоже поднялся. Проходя мимо, он похлопал Илмаза по плечу:
      – Мужайся! Длинноволосая красотка намерена соблазнить тебя нынче вечером.
      – Идиот!
      Илмаз снова залился краской. А тут еще Анди оставил его с отцом вдвоем.
      Гертнер взглянул на юношу поверх газеты. Улыбнулся. Потом сказал серьезно:
      – Послушай, летом мы поедем в Шварцвальд в кемпинг. У Анди и Стефи в палатке есть еще одно место. Ты не хочешь поехать с нами?
      – Чисто сработано!
      Пахман рванул дверь на правой стороне «форда» модели «транзит» и схватил за ноги маляра, безжизненно обвисшего на руках Грау. Короткий рывок, и тело Шойбнера оказалось между банками с краской и обоями.
      – Я на «форде» поеду впереди. В первом же укромном местечке все перегрузим. Поехали!
      Пахман только собрался завести мотор фургона, как из-за поворота у тополей выскочил светлый «мерседес».
      Он пригнулся на сиденье, прислушиваясь к нарастающему шуму мотора, который затем быстро стал удаляться.
      Взгляд в боковое зеркало – «мерседес» исчез на повороте в Краутхаузен.
      Он завел мотор.
      Хорошо, что успели захлопнуть дверь фургона, подумал он. Иначе этот гад бы все заметил.
      Нагнувшись за поворотом у тополей, дорога привела в населенный пункт. Дома, дома, и все не видно конца. Надо избавляться от «БМВ». Не так уж много времени нужно ищейкам из полиции, чтоб установить, что они съехали с главного шоссе. Тогда начнут шарить по деревням. Мотоциклы, машины, вертолеты…
      Собрав остатки самообладания, Пахман вынудил себя снизить скорость до семидесяти километров.
      Время поджимало.
      На выезде из населенного пункта он притормозил, начали сдавать нервы. За деревьями, кустарником и лугом угрожающе вставали крыши следующей деревни. В этом направлении шансов у них не было.
      В полном отчаянии Пахман огляделся и едва не взревел от радости. Влево уходила куда-то дорога, больше похожая на асфальтированный проселок. Дома только на переднем плане, а дальше взгляд теряется среди колючего кустарника и деревьев. Это уже кое-что!
      Не раздумывая, Пахман вывернул руль и дал газ. Мимо немногочисленных домиков он проскочил в несколько секунд. Теперь со всех сторон, как в туннеле, его обступала пышная зелень. Но вдали вновь показались красные черепичные крыши.
      Пахман притормозил и резко свернул вправо, прямо в кусты. Ветки захлестали по кузову, потом фургон остановился.
      Быстро распахнуть дверцу, выйти и оценить обстановку!
      Место было на редкость удачным! Дома в начале дороги исчезли из поля зрения, словно их и не было. Справа стена густых зарослей боярышника. Слева огромный, плавно спускающийся в долину луг, на котором паслось несколько коров. Ближайшие дома на противоположном краю низины находились так далеко, что можно было различить лишь отдельные окна. Густые кроны нескольких буковых и ивовых деревьев на левой обочине отлично прикрывали место сверху, так что «БМВ» трудно было бы обнаружить даже с вертолета.
      Грау притормозил за два метра от «транзита». Он выпрыгнул из автомобиля и затравленно огляделся.
      – Ты что, Пахман! А если кто увидит?
      – Ерунда. Здесь или нигде. Давай сначала фургон…
      Мгновенно сдвинули они банки, клейстер и рулоны обоев в сторону. Маляра уложили вплотную к передней стенке. Рядом на жестяном полу, покрытом тонким резиновым ковриком, расстелили старое одеяло.
      – Скорее, шефа!
      Они продрались сквозь кустарник к задней дверце «БМВ», распахнули ее. Тело шефа вывалилось им навстречу. Рука угодила во что-то мокрое, липкое – кровь.
      Черт побери!
      Пахман вытащил раненого из машины, Грау подхватил его за ноги, и через несколько секунд тот уже лежал рядом с маляром.
      – Что еще?
      – Стяни со старика халат и забери документы. Потом свяжи его и найди пару тряпок. Надо стереть кровь с «БМВ».
      Светловолосый лихорадочно исполнял все, что приказывал Пахман. А тот перевернул шефа на здоровый бок и ощупал ребра и спину. Пуля, должно быть, сидит еще где-то в правом боку. Без врача тут ничего не сделаешь.
      Он подложил под голову раненого левую руку, чтобы тот лежал на боку, подсунул ему под спину рулоны обоев. Плохо уже то, что он не переправил шефа целым и невредимым через границу. Но если сейчас тот задохнется в собственной рвоте, Пахману будет совсем не до смеха.
      Пока Грау связывал маляра, Пахман занялся убитым.
      Он разложил тело на заднем сиденье «БМВ» и принялся выгребать содержимое карманов Визнера. С бумажником не было проблем, он высовывался из заднего кармана. Но вот передние карманы черных кожаных брюк оказались плоскими и узкими, скорее украшение, чем удобное место для хранения бумаг.
      С трудом просунул он пальцы в узкую прорезь. Кроме нескольких крошек табака, похоже, там ничего не было. Но вот пальцы нащупали что-то похожее на бумагу. Он вытащил билет парижского метро, прокомпостированный три дня назад.
      Вместе с паспортами Пахман сунул все бумаги Визнера в огромный внутренний карман своего поплинового плаща. Потом собрал разбросанное в автомобиле оружие и положил вместе с запасными обоймами на переднее сиденье «транзита» – чтоб было все время под рукой.
      – Что с тряпками?
      Грау протянул пластиковый пакет, наполненный белыми тряпками, это явно были куски отслуживших свое подштанников и рубах.
      – Замаскируй обоями, чтобы хоть не сразу бросались в глаза, если кто в машину сунется. И поживей!
      – А зачем мы вообще тащим деда с собой?
      – Ты хоть раз в жизни раскинь мозгами! – Пахман постучал себя по лбу. – Если он останется здесь и придет в себя, через полчаса по нашему следу пустят всех ищеек Европы.
      – А если прикончить?
      – Здесь?
      Пахман кивнул на виднеющиеся дома.
      – Слишком рискованно. Сделаем это позже, в другом месте.
      Он кинулся назад к «БМВ» и принес четыре дорожные сумки.
      – А теперь давай!
      Он держал убитого Визнера за ноги и ждал, пока подойдет Грау. Но тот мешкал.
      – Смотри, не обделайся со страху! У нас времени нет!
      Они швырнули убитого в багажник и захлопнули крышку.
      – Теперь машину изнутри. Ты спереди. Быстро и тщательно…
      Однако Грау стоял на обочине и цеплялся за качающиеся ветки кустарника. Его тошнило.
      – Этого еще не хватало!
      С отвращением взглянул он на вздрагивающие плечи Грау, потом сам влез на переднее сиденье «БМВ» и протер все ручки, стекла и кожаную обивку. Особенно тщательно полировал он все в том месте, где сидел сам, убирая следы со всего, до чего дотрагивался.
      Светловолосый сидел теперь на корточках, бледный, как полотно, упираясь в землю обеими руками.
      Вот дерьмо, подумал Пахман и с презрением глянул на него. Но затем подошел и положил руку на плечо. Он постарался убавить в голосе резкость, которая могла бы повергнуть Грау в еще большую панику.
      – Послушай, Фолькер! Через минуту мы смоемся отсюда! И тогда худшее позади!
      Он заставил светловолосого встать на ноги, ткнул его пару раз в бок.
      – Мы живы, мальчик, живы! Мы проскочили, и у нас еще есть шанс. Соберись с духом!
      В ответ Грау кивнул и двинулся за высоким к фургону.
      Пахман включил мотор.
      – Возьми карту. Айфель к чертовой матери. Шефу нужен врач.
      Грау посмотрел на человека со шрамом.
      – К Отто?
      – Именно. Но только не через Ахен. Если нас увидит кто-то, кто знает этот рыдван, мы влипли.
      Когда «форд», проехав несколько сот метров, исчез за деревьями ближайшего перекрестка, было ровно семь часов шестнадцать минут 6 мая 1984 года.
      С момента первого выстрела на границе прошло не более двадцати восьми минут.

      Десятый «Б» выстроился перед школой на автомобильной стоянке. Одиннадцать девушек и десять ребят, от пятнадцати до восемнадцати лет, стояли в одном ряду. Вейен вышагивал вдоль строя, пересчитывая головы своих подопечных.
      – Внимание! – крикнул он и тут же понизил голос, так что даже Рената с расстояния трех шагов едва могла разобрать слова.
      – Сейчас вы медленно направитесь к автобусу. Вещи оставьте здесь. Трое мальчишек, – он прошелся, прикидывая, взглядом по строю, – да, Карстен, Бруно и Илмаз помогут их погрузить. Остальные садятся в автобус. Но спокойно, как воспитанные европейцы, да позволено мне напомнить вам об этом! Начинайте!
      Вейен склонился к своему чемоданчику из тисненой бычьей кожи. Не успел он выпрямиться, как шумный и орущий класс оставил его далеко позади. У автобуса они пошвыряли багаж на асфальт и устроили давку у дверей: каждому не терпелось занять место на заднем сиденье.
      Рената побрела за толпой. Даже как следует не поздоровался, подумала она. И с такой мразью я еду на экскурсию!
      Трое избранников без восторга грузили сумки в багажник.
      – Вейен в своем репертуаре! – прошипел пепельный блондин Карстен. – Вечно ездит на одних и тех же!
      Бруно, итальянец с почти такими же светлыми волосами, дал ему легкого пинка под зад.
      – Тоже мне кайзер. Не умрешь из-за несколько чемоданов…
      – Из-за несколько, – фыркнул Карстен. – Из-за нескольких! Родительный падеж, если тебе вообще известно, что это такое.
      – Известно, толстый. Падежи придумали у нас в Италии. Две тысячи лет назад. Твои предки тогда еще сидели на деревьях в лесопарке Хаттингена и давили вшей.
      Рената потеребила Карстена за рукав.
      – Как называется ваша веселая игра? Расизм?
      Карстен осмотрел невысокую практикантку с головы до ног, потом с ног до головы, при этом взгляд его дважды задерживался в области бюста.
      – Могли бы сообразить, – возвестил он затем, – что мне нет охоты таскать чемоданы за вонючими пролетариями.
      – В самом деле? – Рената Краузе в притворном ужасе всплеснула руками. С наигранным участием она поинтересовалась: – А чем ты страдаешь? Позвоночник? Или ревматизм?
      Карстен осекся.
      Бруно ухмыльнулся практикантке и сказал:
      – Да не принимайте вы его всерьез. У папаши около двадцати домов, два приятеля в городском совете и один в комиссии по контролю застройки. Время от времени это ударяет толстому в голову.
      – Понятно, – кивнула Рената. – Будущая профессия – наследство. Так?
      Карстен сумрачно посмотрел с высоты своего метра восьмидесяти на молодую учительницу.
      – Не понимаю только одного, – продолжала невозмутимо практикантка, – зачем ты учишься с вонючими пролетариями в реальной школе?
      Лицо Карстена стало пепельным, как его волосы.
      Но Бруно снова опередил его:
      – Так это ж ясно, как день, фрау Краузе. Такую тупость не исправишь никакими родительскими подношениями.
      Вожделенные места на заднем сиденье захватила группа во главе со Стефанией. Когда, наконец, носильщики стали протискиваться по узкому центральному проходу, Стефи крикнула:
      – Илмаз, здесь есть еще одно место!
      Как всегда, когда нужно было действовать быстро, на пути оказался замешкавшийся Карстен. Илмаз, не раздумывая, ткнул его на свободное место рядом с Олафом, третьим блондином в классе. С отвращением взглянув на его усеянную нашивками джинсовую куртку, Карстен вскочил снова.
      – Только не с ним! Что общего у меня с поклонником футбольной команды Шальке? А ты, – накинулся он на турка, – держи руки дальше от наших девушек!
      Илмаз усмехнулся. Потом сдвинул Карстена в сторону и стал протискиваться назад. Но не успел он сделать и шага, как кто-то схватил его за пояс. Он оглянулся: Бруно!
      – Слушай, – попросил тот, – пусти меня туда!
      Илмаз замотал головой.
      Лицо Бруно приняло почти умоляющее выражение. Вплотную придвинувшись к уху турка, он зашептал:
      – Ну, пожалуйста, Илмаз. Эта поездка – последний шанс. Через две недели вручат аттестаты, и я больше никогда ее не увижу.
      – Не выйдет, Бруно, место занято. С того вечера в пятницу…
      Бруно выпустил пояс. Молча смотрел он, как Илмаз уселся рядом со Стефи и тесно – очень тесно – прижался к ней. В горле у него застрял ком, который никак нельзя было проглотить.

      Полиция и федеральная безопасность отреагировали даже быстрее, чем опасался Пахман.
      Дольше всех промешкался седовласый обермейстер, распределявший около шести контрольные посты. Спустя две минуты после последнего выстрела он все еще лежал в укрытии за письменным столом. Решившись, наконец, выглянуть в окно, он ощутил, что ему необходимо срочно подкрепиться добрым глотком «Штайнхегера». Овладев таким образом собой, он дрожащей рукою схватился за телефон.
 
 
      Обервахмистр Шульц действовал быстрее. Едва кузов «БМВ» исчез из виду, он кинулся назад к контрольному пункту грузовиков. Запыхавшись, доложил дежурному офицеру:
      – Голубой «БМВ», с металлическим отливом. Пятая модель. Номерной знак на К, цифры не разглядел. Возможны одно или два пулевых отверстия на правом крыле. Пассажиры – трое или четверо мужчин.
      Уже через минуту сигнал тревоги получили все посты дорожной полиции Рейнской области. В следующие шестьдесят секунд была установлена связь с полицей-президиумом в Ахене. Запрограммированный на случай возникновения подобных ситуаций компьютер выдал список необходимых мероприятий, проведение которых началось в семь часов три минуты.
      В тот же момент в центре управления и общей оперативной обстановки федерального министерства внутренних дел заработал телетайп, отбивший первое короткое сообщение о происшествии в районе Лихтенбуша. Центр работал круглосуточно, в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств ему вменялось в обязанность, минуя обычные служебные пути и ведомственное подчинение, принять срочные меры, исходя из сложившейся обстановки. Перестрелка на границе была как раз таким чрезвычайным обстоятельством.
      Дежурный тут же ввел в действие девятую группу пограничной охраны. И пока пятьдесят профессионалов, специально натасканных на охоту за террористами, по тревоге неслись к вертолетам, в Бонне на центральном пульте группы безопасности в особом отделе федерального ведомства уголовной полиции уже звонил телефон.
      Ровно в семь часов пятьдесят пять минут советник уголовной полиции Пуш сунул свой опознавательный знак в шлиц электронного пропускного устройства и набрал дополнительно личный свой код. За пуленепробиваемым стеклом в комнате дежурного загорелась лампочка. Часовой нажатием кнопки открыл тяжелую дверь и вышел в коридор.
      – Доброе утро, господин советник. Вас срочно ожидает господин Шефер!
      Пуш кивнул, вошел в лифт, поднялся в отдел по борьбе с терроризмом. Не заходя к себе, он постучал к шефу.
      – Доброе утро, Пуш. У вас на столе несколько срочных сообщений. Прорыв с применением огнестрельного оружия через пограничный пункт в районе Ахена, двое убитых. Девятая группа пограничной охраны блокирует место происшествия и ждет указаний, пять человек из нашего розыскного отряда уже в воздухе. Поднимайте людей…
      Люди Пуша – это около тридцати сотрудников постоянно действующей чрезвычайной комиссии по борьбе с терроризмом. Они служили в разных отделах, занимаясь ежедневными своими делами, и лишь по тревоге собирались вместе как чрезвычайная комиссия. При этом заранее было определено, кто исполняет какие функции. Весьма рациональная система.
      – Еще вопросы, Пуш?
      – Да. Когда и кому докладывать?
      – Начальнику федерального ведомства уголовной полиции, начиная с десяти утра каждые три часа, до этого в Висбаден. Если министр решит собрать свой штаб в Бонне, вас проинформируют. Желаю удачи, Пуш.
      – Благодарю, господин Шефер!
      Энергично, но без поспешности направился Пуш в свой кабинет, там он набрал четыре телефонных номера. Сейчас он разговаривал с Локампом, постоянным своим заместителем и начальником штаба.
      – Доброе утро, Хорст. Началось. Ахен – Лихтенбуш. Двое из розыскного отдела и мы с тобой вылетаем через четверть часа. Остальные приедут на машинах позже. Предупреди сначала вертолетчиков, потом позвони в Висбаден. И поддай жару твоим спецам по месту происшествия!
      Из стенного шкафа Пуш извлек дорожный чемоданчик и поставил его у двери, даже не проверив содержимого. Жена следила, чтобы там всегда лежали глаженые рубашки, чистые носки и зубная паста.
      Советник еще раз взялся за телефон и набрал домашний номер.
      Ему было сорок пять лет, женат, двое дочерей. Карьера его началась в шестьдесят третьем году в отделе краж со взломом в Брауншвайге. По собственному желанию его перевели через два года в седьмой комиссариат Ганновера, там он переквалифицировался в эксперта по «левому экстремизму». Тотальное фотографирование участников массовых протестов против повышения стоимости проезда по железной дороге и в автобусах было его рук делом. Как, впрочем, и последовавшие крупные денежные штрафы.