Алексей Кузьмич Югов
      Отважное сердце
      Историческая повесть
      Историческая повесть о событиях, происходивших на Руси в XIII веке во времена княжения Александра Невского. В центре повести - судьба мальчика Гриньки.
      Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      То, о чём рассказано в этой книге, было очень-очень давно: свыше семисот лет назад, в страшные для русского народа времена - во времена монголо-татарского нашествия на Русь.
      Было на исходе знойное лето 1250 года. Яркое солнце щедро сияло над скорбным городом Владимиром, где ещё немало чернелось пустырей и развалин от недавно минувшего нашествия татарской орды.
      Речка Клязьма как ни в чём не бывало вилась и сверкала под горою в зелёной, сочной луговине. И ребятишки, как в добрые времена, купались, брызгались и звонко перекликались между собою на отмели возле большого деревянного моста в город. Иные из них прямо из речки кидались на горячий песок и, вывалявшись в нём, грелись на солнышке.
      Один только мальчик не купался. Он сидел отдельно от всех на противоположном, низком бережку, на жердяном поперечном затворе, что закрывал въезд на мост. С виду он казался не старше восьми лет, худенький, белобрысый, взъерошенный. Лицо у него было измождённое, однако живое и сметливое. Он был босой, ножонки в цыпках. Одет в рваную, выцветшую рубашку с пояском и в жёсткие - трубами - штаны из голубой в синюю полоску пестряди.
      Вот он сидит на мостовом затворе, заграждающем мост, болтает босыми ногами и подставляет солнышку то одно, то другое плечо. Время от времени встаёт на жердину и всматривается в даль просёлочной дороги.
      - Дяденька Акиндин, возы хочут через мост проезжать! - кричит он куда-то вниз, в тень большой, раскидистой ветлы возле самого моста.
      Грубый ленивый голос отзывается ему из-под берега:
      - Чего орёшь? Рыбу хочешь распугать?.. Не первый день сидишь у меня на мосту, сам должен знать: бери с проезжих мостовое - вот и всё твоё дело. А отдадут за проезд - подымай жердину, и пускай проезжают...
      Мальчик подбегает к остановившимся возам. Хозяева возов платят ему за проезд. Вместо денег идёт беличья шкурка с головкой и коготками - мордка. Хозяин моста строго-настрого запретил Гриньке - так зовут мальчика принимать старые, истрепавшиеся шкурки, а требует, чтобы платили совсем новыми.
      - Отдали! - кричит Гринька хозяину.
      Акиндин Чернобай - богатый купчина, ростовщик и содержатель моста через Клязьму, жирный, сырой мужчина средних лет, тёмный с лица, с заплывшими глазками, - сидя в холодке под ветлою, лениво поднимает правую руку и тянет снизу за верёвку. Верёвка эта болтается над его плечом. Мостовой затвор там, наверху, медленно поднимается, как колодезный журавль, и возы проезжают через мост. Но Чернобай даже и глазом не ведёт. Он по-прежнему неотрывно глядит на воду; влажный песок берега возле мостовщика весь утыкан удилищами, и Чернобаю надо следить за поплавками: не клюёт ли?..
      Гринька мчится и передаёт своему злому хозяину проездное.
      Сегодня воскресенье, и только потому купец и сидит сам возле моста: Акиндин Чернобай решил потешиться рыбной ловлей. А так вовсе не от мостовых сборов богатеет купчина...
      Ещё покойный князь Ярослав Всеволодич, отец и великого князя Владимирского Андрея и Александра Невского, что княжит в Новгороде, обогатил Чернобая. Старый князь запродал купцу и весь хмель в окрестных лесах, и ловы бобровые, да в придачу ещё и мостовой сбор на Клязьме. А без хмеля как жить крестьянину? Ведь и тесто не взойдёт, если горстку хмеля не кинет хозяйка в квашонку. И вот когда приходило время крестьянам драть хмель в лесах, то пойди сперва поклонись купцу Чернобаю да заплати ему, а то приказчики его и в хмельники тебя не пустят. А давно ли ещё хмель весь был общественный!
      Худо стало и охотнику-зверолову.
      Уж не знают мужики, куда и податься от такого житья. Многие стали в дальние северные леса уходить: там, в глухих дебрях лесных, и татарские начальники - баскаки, - да и княжеские приказчики - тиуны - долго ещё не отыщут.
      А то ведь и княжеские поборы одолели, и на татарина дань князья требуют, и на церковь плати, а тут ещё и Чернобаю подавай!
      Были и другие недобрые доходы у купца Чернобая: он отдавал свои деньги в долг обедневшим людям. А после того, как придёт срок платить, в три раза больше сдирал с должника. А коли не уплатишь, то забирал к себе в холопы: отрабатывай!
      По воскресеньям любил Акиндин Чернобай сам получать мостовое. Большая кожаная сумка с медной застёжкой и сейчас висела у него на боку.
      Иной раз проезжающий отстранял Гриньку - не хотел платить. Тут, заслышав такое, словно жирный паук-мизгирь, почуявший муху в своей паутине, выбегал из-под моста Чернобай.
      И тогда - горе жертве!
      Простые владимирские горожане и окрестные пахари-смерды, везущие во Владимир хлеб и овощи на продажу или что другое, - те и не пытались спорить с купцом-мостовщиком. Они боялись его. "Змий, чисто змий!" горестно говорили они о Чернобае.
      Безмолвно, с тяжёлым вздохом отдавали они ему за проезд из любого товара, отдавали с лихвой. А проехав мост и не вдруг-то надев шапчонку, нет-нет да и оглядывались и принимались хлестать кнутом изребрившиеся, тёмные от пота бока своих лошадей.
      Если кто пытался миновать мост и незаконно проехать бродом, того Чернобай останавливал и возвращал. С багровым, потным лицом, поклёванным оспой, вразвалку приближался он к возу бедняги и, опершись о грядку телеги, кричал тонким, нечистым, словно у молодого петуха, голоском:
      - Что, провинился, дружок?.. Теперь плати, тряси кошель!
      Если крестьянин упирался, то Акиндин Чернобай тащил его с воза. Да ещё и кулаком ударит в лицо...
      Но так как сиживал он возле моста лишь по праздникам, то решил принять меры, чтобы и без него никто не смел переезжать речку бродом. И вот какое лихое дело измыслил купчина. Приказал он своим работникам утыкать всё дно и справа и слева от моста острыми обломками кос и серпов.
      Сколько лошадей перепортили из-за него мужики!
      Один раз крестьяне сбросили его с моста в Клязьму. Он выплыл.
      Пьяный, бахвалился Чернобай:
      "Мне княжеской дворецкой - кум. Он у меня дитя крестил... У меня многие сыны боярские в долгу. А платить им нечем. Охо-хо-хо! Да и сам великий князь Андрей свет Ярославич знает меня, худого! Ну, а не поладим мы с князем, то я не гордец, подамся в Новгород Великий. И там меня, убогого, знают. Меня и там в купцы запишут".
      ...К мосту через Клязьму близился высокий, могучий всадник на статном вороном коне с жёлтыми подпалинами. Всадник был в красном шёлковом плаще с золотыми разводами, без головного убора, в сафьяновых зелёных сапогах с загнутыми носками.
      Весь его облик был исполнен высокой, резкой и мужественной красоты. Волнистые светлые, золотого отлива волосы откинуты назад. Глаза большие, грозно-голубые, с длинными чёрными ресницами. По виду он только что вступил в пору первого мужества. Небольшая русая бородка опушала его подбородок. Щёки сквозь загар пылали алым румянцем.
      Изредка всадник привставал на стременах и бросал взгляд назад: далеко отстав, за ним мчалась его свита - несколько конников в сверкающих на солнце кольчугах и шлемах и несколько человек в богатых плащах.
      Город всё близился, раздвигался, крупнел. На своём высоком, крутояром берегу столица Северной Руси похожа была издали на огромный белый и золотой мыс, испещрённый синими, алыми и лазоревыми пятнами.
      Белой и золотой была широкая и возвышенная часть мыса, а идущий книзу его угол был тёмным и почти совсем лишён белых и золотых пятен.
      Белое - это башни и стены кремля, храмов, монастырей. Золотое кресты и купола церквей и обитые золочёной медью гребенчатые кровли княжеских палат и боярских теремов. Эта часть Владимира называлась Верхний город, Гора, Кремль.
      Тёмным же углом исполинского мыса виднелся издали совсем не ограждённый стенами городской посад. Здесь обитали ремесленники, владимирские огородники да пригородные крестьяне монастырских и боярских земель.
      Теперь могучий всадник вместе со своим конём казался против города не больше макового зёрнышка...
      Вот на той стороне, у подошвы крутого откоса, на зелёной кайме приречья хорошо стали различимы сизые большие, словно кованые, кочаны капусты, гогочущие раскормленные гуси и даже яркие разводы и узоры на платках и сарафанах женщин, работающих на огороде.
      Через Клязьму слышны стали звонкие, окающие и словно бы где-то в лесу перекликавшиеся голоса огородниц.
      Вот и мост. Витязь попридержал коня. С седла ему стало видно, что мост худой: конь может оступиться. Всадник нахмурил брови и покачал головой. Потом спешился и взял коня под уздцы.
      Мостовой затвор был опущен и преграждал въезд. Витязь остановился в недоумении: ведь вот как будто только что сидел тут похожий на воробышка малец, сидел на этой самой перекладине, и вдруг как ветром его сдуло!
      А между тем внизу, под ветлою, происходило вот что. Когда Гринька завидел всадника, то сразу понял, что это едет кто-то из знатных. А потом и признал его. Да и как было не признать, когда столько раз, бывало, глазел мальчуган на этого человека в его частые приезды во Владимир, жадно смотрел на него вместе с другими ребятишками, уцепясь где-либо за конёк крыши или с дерева! Стремглав ринулся Гринька с моста под берег, прямо к хозяину, дремавшему над своими удочками. С разбегу малец чуть не сшиб купца в воду.
      - Дяденька Акиндин! Отворяй мост скорее! - задыхаясь, выкрикнул он.
      Купчина вздрогнул и открыл глаза.
      - Ты что, Гришка? - вскричал он. - Ох ты, леший проклятый! Ты мне всю рыбу распугал, весь клёв испортил!
      Акиндин Чернобай грузно привстал, ухватясь за плечо мальчугана, да ему же, бедняге, и сунул кулаком в лицо. Гринька дёрнул головою, всхлипнул и облился кровью. Кричать он не закричал: он знал, что за это ещё хуже будет. У него даже хватило соображения отодвинуться от хозяина, чтобы как-нибудь не окапать кровью, текущей из носу, белую чесучовую рубаху Акиндина. Гринька, пошатываясь, подошёл к воде и склонился над ней. Вода возле берега побурела от крови.
      Чернобай неторопливо охлопал от песка широкие, заправленные в голенища штаны, поправил шерстяной вязаный поясок на пузе и вдруг сцапал руку Гриньки и разжал её: никакой выручки у мальчика не было. Тогда хозяин ещё больше рассвирепел.
      Но только он открыл рот для ругани, как сверху, с моста, послышался страшный треск ломаемой жерди, и в тот же миг и сама толстенная мостовая затворина со свистом прорезала воздух и шлёпнулась в Клязьму. Во все стороны полетели брызги. Купца охлестнуло водой.
      С грозно-невнятным рёвом: "А-а!" - Акиндин Чернобай кинулся на расправу.
      Проезжий был уже снова в седле.
      Не видя всадника в лицо, остервеневший мостовщик сзади схватил его за стременной ремень и рванул к себе стремя.
      Рванул... и оцепенел: он узнал князя.
      Долгие навыки пресмыкания перед князьями и боярами подсказали рукам Чернобая совсем другое движение: он якобы не стремя схватил, а обнял ногу всадника.
      - Князь!.. Олександр Ярославич!.. Прости... обознался! - забормотал он, елозя и прижимаясь потной, красной рожей к запылённому сафьяну княжеского сапога.
      Александр Ярославич молчал. Он только сделал движение ногой, чтобы высвободить её из объятий мостовщика. Тот отпустил сапог и руками рубахи отёр лицо.
      - Подойди! - негромко произнёс князь.
      Этот голос многие знали в народе. В битвах и на вече* народном голос Александра Невского звучал, как труба. Он перекрывал гул и рёв сражений...
      _______________
      * В е ч е - народные сходы, собрания в Древней Руси.
      Купец мигом подскочил к самой гриве коня и выбодрился перед очами князя.
      Обрубистые, жирные пальцы Чернобая дрожали, суетливо оправляя поясок и шёлковую длинную рубаху.
      - Что же ты, голубок, мосты городские столь беспутно содержишь? громко спросил Александр.
      - Я... я... я... - забормотал, заикаясь, Акиндин.
      Князь указал ему взглядом на изъяны моста:
      - Проломы в мосту... Тебя что, губить народ здесь поставили? А?
      Голос князя нарастал.
      Чернобай, всё ещё не в силах совладать со своим языком, бормотал всё одно и то же:
      - Брёвен нет, свай... сваи мне везут, сваи...
      - Сваи?! - вдруг всем голосом налёг на него Александр. - Да ты паршивец!.. Дармоед!.. Да ежели утре не будет у тебя всё, как должно, то я тебя, утроба, самого по самые уши в землю вобью... как сваю...
      При этом витязь слегка покачнул над передней лукой седла крепко стиснутым кулаком. Чернобай похолодел от страха. Ему невольно подумалось, что, пожалуй, кулак этого князя и впрямь может вогнать его в землю, как сваю.
      Лицо у купца ещё больше побагровело. Губы стали синими. Он храпнул. Судорожным движением руки оторвал пуговицы душившего его ворота рубахи...
      Не глядя больше в его сторону, Ярославич позвал к себе мальчугана. Гринька уже успел унять кровь из расшибленного носа, заткнув обе ноздри кусками лопуха. Услыхав голос князя, он выскочил из-под берега. Вид его был жалок и забавен.
      Александр Ярославич улыбнулся.
      - Ты чей? - спросил он мальчика.
      - Я Настасьин, - отвечал глухим голосом Гринька, ибо лопухи ещё торчали у него в носу.
      - Да как же так - Настасьин? Отца у тебя как звали?
      - Отца не было.
      - Ну, знаешь... Да этакого и не бывает! - И князь развёл руками. - А звать тебя Григорий?
      - Гринька.
      - А сколько тебе лет?
      Этого вопроса мальчуган не понял.
      Тогда князь переспросил иначе:
      - По которой весне?
      - По десятой.
      Александр Ярославич удивился:
      - А я думал, тебе лет семь, от силы - восемь. Что ж ты так лениво рос? Да и худой какой!
      Гринька молчал.
      - А чего ж ты это лопухом ноздри себе заткнул? - спросил князь и слегка приподнял ему подбородок. - Вот и голос у тебя невнятный...
      Мальчик смутился.
      - Ну? - повторил свой вопрос Александр.
      - Лопухи эти кровь останавливают, - отвечал наконец Гринька.
      - Ишь ты! - произнёс с оттенком изумления князь Александр. - А в какой же это ты битве кровь свою пролил, а?
      Мальчуган опустил голову: грозный хозяин стоял тут, рядом, и всё мог услышать. Гринька молчал. Слёзы стали наполнять ему глаза.
      - Ну, это, брат, никуда не годится! - голосом, дрогнувшим от жалости, проговорил Александр Ярославич. - Воину плакать? В битве мало ли что может случиться!
      - Ударили меня, - пробормотал еле слышно Гринька.
      - Так... Ну, а ты телёнок, что ли? И ты бы его ударил!
      В ответ на эти слова князя Гринька только отрицательно потряс головой и ничего, ничего не сказал.
      Князь всё понял и так. Да и слышал он, как Чернобай орал на мальчика.
      - Вон оно что... - молвил Александр и с суровым презрением покосился на Чернобая. Затем вновь обратился к Гриньке: - Ну вот что, Григорий: ты на коне ездить любишь?
      - Люблю.
      - А воевать любишь?
      - Тоже люблю.
      - А умеешь?
      - Умею... - И лицо у мальчугана повеселело. Он вынул из носа лопухи и отшвырнул их. - Прошло, не каплет! - бодрым голосом сказал он.
      - Это хорошо, - сказал Невский. - Только знаешь: кто воевать любит да умеет, так тот уж так ладит, чтобы не у него из носу кровь, а у кого другого!
      Мальчик покраснел.
      - Да ведь он хозяин... - смущённо и угрюмо отвечал он.
      - Вот то-то и беда, что хозяин! - сказал Александр. - Доброму ты здесь ничему не научишься... А ко мне пойдёшь, Настасьин? - вдруг добродушно-грозным голосом спросил он.
      - К тебе пойду! - не задумавшись, ответил Гринька.
      Невский удивился.
      - Да ты что же, знаешь меня? - спросил он.
      - Знаю.
      - Ну, а кто я?
      Лицо мальчугана расплылось в лукаво-блаженной улыбке.
      - Ты, Невшкой, - по-детски шепелявя, произнёс он.
      Ярославич расхохотался.
      - Ах ты, опёнок! - воскликнул он, довольный ответом мальчугана. И вдруг решительно приказал: - А ну садись!
      Вздрогнув от внезапности, Гринька спросил растерянно:
      - Куда... садись?
      - Куда? Да на коня, за седло... А ну, дай помогу!
      И Александр Ярославич протянул было вниз левую руку. Однако опоздал. Быстрее, чем белка на ствол ели, Настасьин, слегка лишь придержавшись за голенище княжеского сапога, мигом вскарабкался на вороного и уселся верхом позади седельной луки.
      - Держись за плащ! - приказал ему Невский. - Удержишься?
      Но у того уж голосишко перехватило, и он смог только мотнуть головой. Невский почувствовал, как в его спину колотится маленькое сердце.
      Александр тронул коня.
      Когда уже прогремел под копытами мост, когда уже всадник был далеко, Чернобай, всё ещё стоявший с запрокинутой головой, распрямился и с неистовой злобой глянул вслед Александру.
      - Ужо сочтёмся, князь! - с угрозой прогудел он. - Погоди, Олександр Ярославич, скоро доведёт бог и твоей крови княжеской повыцедить!..
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Великий князь Владимирский Андрей Ярославич, родной брат Невского, моложе его двумя годами, стоял на солнышке посреди огромного благоустроенного псарного двора, окружённый свитою, псарями и сокольничими.
      Это был ещё молодой человек, не достигший и тридцати. Снеговой белизны сорочка с распахнутым на смуглой, крепкой груди воротом, заправленная под синие узорные шаровары, лёгкие, лимонного цвета сапожки весь этот домашний наряд ещё больше молодил князя. От его тёмных вислых усиков, от резкого, тщательно выбритого подбородка веяло удалью и стремительностью.
      Андрей Ярославич гневался. Перед ним смиренно, без шапки стоял старый ловчий, правитель всей княжей охоты.
      - Обучать собаку надо голодную! - бешено кричал на него князь.
      Старик ловчий даже и не пытался оправдываться:
      - Проступился, княже, прости!
      Но великий князь Владимирский сегодня что-то долго не унимался. По этому крику да по нетвёрдой походке Андрея Ярославича слуги и псари уже знали, что князь, опохмеляясь утром после вчерашней попойки, хватил лишнего.
      Безмолвно ступала за князем свита: двое нарядных мальчиков, так называемые меченоши, и пять-шесть знатнейших бояр, по возрасту ещё молодых, но которых князь приблизил к себе единственно за то, что они хорошо знали соколиную и псовую охоту.
      За это горожане владимирские открыто, на площадях, порицали великого князя.
      "Нет, - говорили они, - хотя и родной брат он князю Невскому, а, выходит, далеко не родня! Видно, хоть два яблока и с одной яблони упадут, а далеко друг от дружки откатываются!.. Александр Ярославич - тот о русской земле радеет, о нас, о бедном люде, помнит. А этому только бы пьянствовать, гортань свои тешить да с псами да с соколами по лесам рыскать. Мимоходный!" - так и горестно и насмешливо говорили в народе о великом князе Владимирском. И это прозвище - Мимоходный - утвердилось за ним.
      ...Князь шествовал по своей псарне.
      Собаки - борзые и гончие, старые и молодые, всех шерстей, статей и кличек - одни лежали, другие расхаживали, третьи клацали зубами, выбирая блох. Слышалось лаканье и чавканье. Плескался разливаемый по корытам корм.
      Андрей Ярославич внезапно остановился. Князю почудилось, что от жидкой болтушки, которую только что разлил собакам молодой парень - так называемый корытничий, - исходит пар: значит, болтушка не остужена?
      Великий князь Владимирский соизволил обмакнуть палец в самое месиво и тотчас же с ругательством отскочил от корыта. Лицо князя даже и сквозь смуглоту побагровело.
      - Что творите?! - неистово заорал он. - Я вам носы велю урезать, мерзавцы!
      Один из отроков подбежал и поспешно, но бережно отёр княжеский палец шёлковым платком.
      - Что же вы, негодяи, - продолжал кричать князь, - али вы не знаете, что от горячей пищи у собаки желудок портится и чутьё?!
      Старый хитрец ловчий понял, что дело сегодня может окончиться плохо и для него и для многих. Он подал многозначительный знак одному из псарей.
      И тот с почтительным поклоном поднёс князю широкую, отлогую корзину, обтянутую изнутри белым полотном поверх толстой подстилки. В корзине играли и барахтались брыластые*, упитанные, с лоснящейся шерстью, крупнопятнистые щенки. При одном взгляде на них сердце великого князя отошло.
      _______________
      * Б р ы л а с т ы й - с большими отвислыми губами (о собаке).
      - Ох ты, ох ты!.. - вырвалось у него.
      Андрею подсунули низенький ременчатый складной стулец, и он, присев, склонился над корзиной со щенками.
      Он то подсвистывал им и прищёлкивал пальцами, то запускал обе руки до самого дна и, опрокидывая то одного, то другого щенка кверху жемчужно-розовым пузом, принимался рассматривать их, оценивать и распределять.
      Вдруг над самым ухом князя Андрея послышался шёпот одного из отроков:
      - Князь, оглянись...
      Андрей Ярославич поднял голову... и обомлел: шагах в десяти от него, ярко освещённый солнцем, стоял брат Александр.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Невский улыбался, глядя на брата.
      Словно дуновение испуга пробежало вдруг по лицам всех тех, кто окружал князя Андрея. Да, пожалуй, испугался и сам Андрей Ярославич. Он побаивался-таки старшего брата. А между тем по княжению Александр Невский обязан был подчиняться Андрею, потому что ему, а не Александру, татарский хан Батый отдал ярлык на великое княжество Владимирское.
      Русь после нашествия хана Батыя принуждена была платить дань татарам. И татарские ханы определяли, кому быть старшим князем на Руси. Александру Невскому они опасались отдать великое княжение. Они знали, что он, ещё будучи юношей, разгромил и шведских и немецких рыцарей, знали, что он умён и храбр, а потому боялись, что, став главным князем во всей Северной и Восточной Руси, Невский слишком усилится и начнёт поднимать русских против Орды.
      Александру пришлось уехать на княжение далеко - в Новгород-на-Волхове. Татары прогнали бы его и оттуда, но Новгород Великий не признавал ещё татарской власти. Он уцелел в 1238 году от страшного Батыева нашествия. Татарам не удалось пробиться тогда сквозь тысячевёрстные густые леса, сквозь гиблые топи и болота.
      Однако в одном Новгороде Невский всё равно не смог бы собрать большое войско против татар. Там правили богатые купцы и бояре. Князей они приглашали только в качестве военачальников. Если же князь пытался захватить власть, они его выгоняли с княжения.
      Так было неоднократно и с Александром Невским. Татары знали про это. Знали они и про то, что немцы и шведы тучей нависают над Новгородом. Стоит Невскому подняться против татар, как сейчас же шведские, немецкие, датские рыцари двинут на Новгород своё огромное войско.
      Вот почему татарский хан Батый и его брат Берке спокойно смотрели на то, что Александр Невский княжит в Новгороде.
      Когда же Александр, властный и крутой, ссорился крепко с боярами новгородскими и они отнимали у него княжение, он уходил в своё маленькое княжество - в Переславль-Залесский. А тогда уж он и вовсе не мог поднять большую военную силу против татар: маленький удельный князёк на Владимирщине, под рукой у брата Андрея!
      И всё ж таки Андрей побаивался грозного Александра. По древним русским обычаям, младший брат обязан был повиноваться старшему брату, как повиновался отцу. Так и говорилось: "Старший брат - в отца место!"
      - Саша?! - растерянно, но в то же время и радостно вскричал князь Владимирский и выронил щенка из рук на дно корзины. Тот только пискнул.
      Андрей Ярославич поднялся на ноги и подставил одному из слуг-отроков левое плечо. Отрок накинул ему княжеский плащ.
      Однако застегнуть самому пряжку плаща Андрею никак не удавалось: руки тряслись.
      Заметив это и сразу же догадавшись, что братец его опять под хмельком, Невский произнёс и добродушно и насмешливо:
      - Да полно тебе! Не смущайся: ведь на работе же застаю, на деле...
      Оторопь у Андрея прошла. Он раскрыл объятия.
      - Саша, милый мой! - вскричал он. - Свет ты очей моих!.. Прости, что не в хоромах принимаю тебя...
      - Давно бы так! - отвечал Невский. - Давай же наконец поцелуемся.
      Братья обнялись и троекратно поцеловались. От Андрея пахло вином. Невский сурово глянул брату в глаза. Тот несколько суетливо старался отвлечь брата. Взгляд его остановился на Гриньке. Мальчик, оробевший, растерянный, стоял позади Александра Ярославича.
      - А это что у тебя за оруженосец новый? - удивлённо и с явной насмешкой над жалким видом Гриньки спросил князь Андрей.
      - А! - И Александр на мгновение оборотился к мальчугану и ободряюще глянул на него: не трусь, дескать!
      Жалобная улыбка появилась на лице у Настасьина.
      - Ещё и какой будет оруженосец! - ответил, рассмеявшись, Невский. Он воевать любит.
      Андрей расхохотался.
      - Воевать - дело доброе, мужское, - сказал он. - А только что ж ты этого витязя столь худо одел?
      От этой грубой шутки князя Гринька чуть не заплакал. Княжеская челядь так и воззрилась на него. Настасьин потупил голову. Ещё немного - и слёзы хлынули бы из его глаз.
      Вдруг он почувствовал, как отечески ласково на его голову легла сильная, мужественная рука. Гринька глянул вверх из-под этой ладони, не смея шевельнуть головой, и увидел, что это Александр Ярославич. Вслед за тем послышался добродушно-густой голос Александра:
      - Да, пожалуй, одет мой воин небогато. Ну ничего: одёжу богатую он в боях добудет.
      Тем временем Андрей Ярославич подозвал к себе одного из пышно одетых своих отроков, того, что был ростом поменьше, и что-то негромко сказал ему.
      Отрок отошёл в сторонку, а вскоре уже стоял перед Настасьиным, держа на вытянутых руках свой золотом расшитый кафтанчик. Настасьин отодвинулся от него. Тот повёл головой, показывая, что надо, дескать, надеть, что такова воля князя Андрея.
      Гринька вскинулся, сверкнул глазами.
      - Не хочу я ходить в чужой одежде! - выкрикнул он, закрыл ручонками лицо и заревел.
      ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
      Невский приехал во Владимир по очень важному государственному делу. И в то же время это было дело семейное: Невский задумал женить вдового брата Андрея на дочери могущественного князя всей Карпатской Руси - Даниила Романовича. Звали эту княжну Аглая Дубравка.
      Во времена татарского нашествия Русь состояла из множества отдельных княжеств. Княжества эти были плохо связаны между собой, а князья враждовали и воевали друг с другом. Потому и не выстояла Русь против татарского нашествия.
      Когда же утвердилось татарское иго, то Батый и Берке уже не позволяли русским князьям соединять свои силы. Они зорко следили за этим.
      Татары сразу поняли, что через женитьбу князя Андрея на княжне Дубравке Карпатская Русь, в лице Даниила, и Владимиро-Суздальская Русь, в лице Андрея и Александра, как бы вступают в тайный союз.
      Запретить этот брак ханы не могли: русские князья хотя и были данниками Орды - возили туда слитки серебра и драгоценные меха, - но в своих семейных, междукняжеских, делах были свободны.
      Однако страшный гнев овладел ханом Батыем, когда он узнал о предстоящей свадьбе Андрея и Дубравки. Уже одряхлевший в то время Батый даже заболел от гнева и слёг. Люто ненавидевший русских, хан Берке всячески разжигал гнев своего старшего брата против Андрея и Александра. Он подбивал Батыя немедленно двинуть татарское карательное войско на Владимир. Однако Батый побоялся сделать это: как раз в то время волжскому татарскому царству грозила трудная война с другими татарскими царствами в Персии и на Кавказе. Поэтому Батый страшился новым военным вторжением ожесточить русский народ. Он отказался послать карательное войско против князя Андрея.
      - Пусть свершится эта свадьба! - сказал старый хан. - Но мы будем бдительны.
      Тогда коварный и злобный Берке тайно снарядил во Владимир своего племянника Чагана во главе большого отряда. Он приказал Чагану всячески выискивать проступки и провинности князя Андрея против татар.
      Ночью, в глубокой тайне, старый Берке принял в своей кибитке Чагана. Они сидели, поджав по-татарски ноги, на ковровых подушках, пожирая жирный бараний плов и запивая его кумысом*. Берке давал племяннику наставления, а Чаган, как младший, только кивал головою да изредка произносил по-татарски "да".
      _______________
      * К у м ы с - квашеное кобылье молоко.
      - Ты будешь зорко следить за Андреем, - наказывал Чагану Берке. Андрей-князь ненавидит силу нашу и имя наше. Александр-князь тоже ненавидит. Но этот мудр. Он ступает неслышно, как барс. Андрей же шумлив и заносчив. Расставь для него силки, и он сам ворвётся в них. Сделай так, чтобы он оскорбил имя царёво или осквернил то, что священно в народе нашем.
      Вдруг какая-то ехидная, коварная мысль пришла в голову хану Берке. Он злорадно прищёлкнул языком и многозначительно показал рукою на деревянную чашу с кумысом.
      Царевич Чаган понял своего дядю не вдруг. Тогда старый хан приказал ему придвинуться ещё ближе и наклонить ухо. И хотя в шатре не было никого из посторонних, да и подслушать их никто не мог: шатёр бдительно охранялся, - тем не менее старый Берке перешёл на шёпот.
      Чаган всё понял. Он кивнул головой, и наглое лицо его расплылось в злой усмешке.
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      Свадебный пир Андрея Ярославича и Дубравки шумел в старинном белокаменном дворце. Дворец этот был создан ещё при дедах Невского дивными владимирскими зодчими, каменотёсами, резчиками и живописцами.
      Чуден казался этот дворец извне!
      Недаром же "умельцами" называл в древности русский народ своих строителей и художников. И впрямь: всё умели они. С гордостью пишет о них летописец: "И не искали мастеров от немцев, а свои пришли делатели и камнездатели. И одни умели лить олово и медь, другие умели крыть кровлю и белить известью стены, а иные обучены были дивному каменному резанию и рыхлению..."
      Выстроен был дворец из больших плит и брусьев, ослепительно белых, тёсаных. Снаружи стены были покрыты чудной резьбой; издали эта каменная резьба казалась кружевом.
      Два обширных крыльца несли свои золотые островерхие крыши на бочковатых, толстых столбах из того же белого камня.