Декабристы

Пушкин часто думал о Пестеле. Даже тогда, когда писал стихи. Об этих его мыслях остались свидетельства на полях рукописей… Пушкин рисовал силуэты Пестеля. Гусиное перо поэта очерчивало его тонкий, красивый профиль, волевой подбородок, высокий лоб.

30 сентября 1823 года император прибыл в Тульчин, чтобы произвести лично смотр 2-й армии. На следующий день начались двухдневные маневры.

В честь царя был устроен настоящий военный спектакль. 65 тысяч солдат и офицеров — пехотинцев, кавалеристов и артиллеристов — продефилировали перед самодержцем. Эта огромная масса войск протянулась на пять верст. Александр I придирчиво следил за их прохождением. Одним из первых перед ним промаршировал Вятский полк во главе с полковником Павлом Пестелем.

Царь прищурил глаза. Он изумлен безукоризненной четкостью и стройностью солдатских рядов. Конечно же, за отличной выучкой, за железным ритмом военного строя видны были плоды усилий полкового командира.

— Превосходно! Это как будто моя гвардия, — проговорил император, обратившись к стоявшему поблизости генералу Дибичу.

Перед Александром I так же четко прошли подтянутые солдаты бригады генерал-майора Сергея Волконского.

На лице императора видна усталость. Он подозревал, что Пестель и Волконский — члены тайной политической организации…

И Александр I решает позвать к себе Волконского и поговорить с ним.

Вот как описывает эту встречу и тот разговор в своих воспоминаниях сам Волконский:

«В октябре 1823 г. государь сделал смотр второй армии, и я, быв бригадным командиром в этой армии, был на этом смотру действующим лицом. Когда моя бригада прошла мимо царя, я, при начале ее шествия и в продолжение оного, по порядку службы должен был приостановиться неподалеку от государя, и когда последний взвод мой миновал, я уже поворачивал снова лошадь, как вдруг услышал призыв государя подъехать поближе к нему. Исполнив это, я услыхал следующие слова, им ко мне адресованные: „Я очень доволен вашей бригадой.. видны… следы ваших трудов. И, по-моему, гораздо для вас выгоднее будет продолжать оные, а не заниматься управлением моей империи, в чем вы, извините меня, и толку не имеете“.

Этот разговор или, лучше сказать, выходка ко мне ясно доказывает, что царю уже тогда многое было известно о тайном обществе. Как никто не внял тому, что мне было сказано, — этого я не понимаю; ко мне посыпались поздравления по случаю беседы со мною царя, даже Киселев, когда после смотра я пришел к нему, мне сказал: «Ну, брат Сергей, твои дела, кажется, хороши! Государь долго с тобой говорил». А когда я ему сказал: «Но что говорил!» — и передал ему государевы слова, то Киселев меня спросил, что я намерен делать. «Подать в отставку!» — сказал я. «Нет, друг, напиши письмо государю, полное доверия к нему; он примет твое оправдание и, выслушав тебя, убедится, что ты оклеветан; отдай мне это письмо, я при докладе вручу его государю».

Я так и сделал, и, когда Киселев ему его вручил, государь, прочитав оное два раза, сказал: «Monsieur Serge меня не понял; я ему выразил, что пора ему остепениться, сойти с дурного пути, им прежде принятого, и что я вижу, что он это сделал. Мне кажется, что я проеду через его бригадную квартиру, пусть он там будет с почетным караулом, я там успокою его и исправлю то ошибочное впечатление, которое произвели на него мои слова…»

Вот истинный рассказ о том эпизоде моей жизни, о котором я так подробно распространился более для того, чтобы высказать, что многое о тайном обществе было известно государю и что сказанное им мне было предостерегательным намеком и мне, и моим сообщникам по тайному обществу».

Намек этот показывал, что Александр I следил за декабристами. В конце 1825 года царю посыпались доносы на Тайное общество. По этим доносам 13 декабря 1825 года был взят под арест Пестель…

Десять лет работал Павел Пестель над «Русской правдой». Это колоссальный памятник политической мысли, духовный синтез идеологии декабристов. «Русская правда» стала политической платформой Южного общества. Долго разыскивали ее царские жандармы. В ходе допросов выяснилось место, где она была скрыта. Ее разыскали на юге России. Дни и ночи скакали фельдъегери, чтобы доставить рукопись в Зимний дворец. Император бегло прочитал несколько страниц и махнул рукой. Рукопись почтительно забрали с его стола. И отправили на вечные времена в тайники государственных архивов.

Целых восемьдесят лет «Русская правда» была за семью печатями. Даже слова «Русская правда» никем и нигде не произносились, для многих они были как анафема.

Но известно, сколь относительно понятие «вечные времена». Повеяли новые ветры. В 1905 году грянула революция, а год спустя известный русский историк революционного движения в России П. Е. Щеголев сумел опубликовать «Русскую правду».

Перед взорами новых поколений предстал революционный проект переустройства крепостной России. Из глубин минувшего века зазвучал голос Павла Пестеля. Он говорит своим русским соплеменникам о необходимости свержения самодержавия, всей старой политической надстройки, введения демократических свобод. Он называет самодержавие «разъяренным зловластием». Он ратует за решительное уничтожение крепостничества («рабства крестьян»). Он пишет своим наклонным, красивым, со многими завитками и старинными атрибутами почерком:

«Русские были доныне несчастными жертвами зловластия предыдущих правительств и безжалостной, безрассудной, бессовестной корысти дворянского сословия!»

В своем труде Пестель рассуждал о настоящем деле как о прошлом. Он перешагнул свое время и шагал плечом к плечу со своими потомками.

«Русская правда» — это самый всеобъемлющий, самый радикальный проект дворян-революционеров.

Будущую конституцию России Пестель назвал «Русская правда» в честь древнего русского законодательного памятника Ярослава Мудрого. Таким образом Пестель стремился почтить память великой Древней Руси, возвеличить преемственность русской национальной традиции.

Ныне «Русская правда» хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции в деле под № 10 фонда декабристов.

Это довольно объемистая папка, содержащая 314 листов. В ней устав «Союза благоденствия» — «Зеленая книга», о которой мы уже рассказывали, — конституция Никиты Муравьева; но основное содержание этой папки — рукописи Павла Пестеля, различные редакции «Русской правды», проекты, политические заметки, рефераты, которые хронологически предшествуют основному конституционному проекту. Они имеют самую непосредственную, генетическую связь с «Русской правдой», могут нам объяснить многие идеи и рассуждения Пестеля, их зарождение и первопричины.

На первый взгляд это пестрое, невероятно разнообразное собрание. Но это все об одном и том же — будущем России. Здесь «Записка о Государственном правлении», «Государственный приказ Правосудия», наконец, сама «Русская правда».

Почерк Пестеля нельзя спутать ни с каким другим. Последние, окончательные варианты написаны каллиграфически, он даже рисовал в них начальные буквы, украшал страницы прямыми линиями, подчеркивал… Очень быстро читатель убеждается, что Пестель писал таким изысканным почерком только тогда, когда считал, что данная глава или раздел документа окончательно сформулированы. Остальные рукописи пестрят зачеркиваниями, поправками, вновь написанными абзацами. Там целые «этажи» дополнительных текстов.

Незадолго до восстания Пестель решает, что «Русская правда» должна быть спрятана в надежном месте. Он опасается, что в любой момент, вследствие предательства или по другой причине, его могут арестовать и произвести обыск в квартире.

Своим ближайшим помощникам и товарищам Пестель говорил:

— Если погибнет «Русская правда», погибнет и сама возможность революционных действий и установление нашей прочной власти. На другой день после победы мы должны будем подготовить и опубликовать манифест.

Ее решают спрятать в доме больного майора Мартынова в селе Немирово, в 30 верстах от города Тульчина.

Декабрист Николай Крюков взял «Русскую правду» и отправился в Немирово. Он попросил своего больного друга сохранить «собственные» его бумаги и книги.

Ноябрь месяц. Когда Крюков отправился в путь, он буквально разминулся по дороге с поручиком Николаем Заикиным, который спешил к Пестелю с большой новостью: Александр I на смертном одре. Князь Барятинский написал ему письмо во всех подробностях.

Пестель у себя дома вместе с декабристом Лорером. В дверь сильно постучали. Пестель опасается ареста. Но он спокойно открывает и, увидев Заикина, облегченно вздыхает и говорит Лореру:

— Нет! Это наш. А я каждую минуту жду, что меня схватят. — И после этого добавляет: — Пусть хватают. Теперь уже поздно!

Лорер тоже понимает, что, даже если арестуют Пестеля, ход событий уже не будет остановлен… Уже поздно!

Одна-единственная мысль тревожила Пестеля: «Русская правда» должна быть сохранена. Прежде чем отправить рукопись в Немирово, его верный денщик Савенко зашил ее в плотное крестьянское полотно. Пестель сделал надпись — «Логарифмы». Но Пестель все же беспокоился. Он опять послал Заикина к больному майору Мартынову забрать рукописи, чтобы передать их в Тульчин, в руки Барятинскому.

И целая группа декабристов начала активно действовать. Рукопись перестала быть просто увесистым пакетом, опасным «зарядом». Этот пакет — будущее их страны, он должен быть во что бы то ни стало сохранен, любой ценой! Ведь все они могут погибнуть, могут сложить головы в борьбе с самодержавием. Но законы будущего должны быть сохранены.

После арестов на десятках и сотнях страниц декабристы рассказывали, почему они так старались скрыть «Русскую правду». Они боролись за сохранение своей веры, единственной реальности заветного будущего.

Пестель чувствовал опасность, но никак не думал, что она исходит из его же полка. Капитан Майборода, который прокутил казенные полковые деньги, решил спастись… ценой предательства Тайного общества. Разумеется, ему простят финансовые махинации, если он откроет царю, какие заговорщики действуют в его армии!

Когда Пестель отправлял свои рукописи в Тульчин, Майборода писал свой донос царю.

Донос отправлен на высочайшее имя. Сложен и долог его путь из кабинета генерала Л. О. Рота, командира 3-го корпуса, в котором служил Пестель, до императорской резиденции в Таганроге…

12 декабря декабрист Барятинский направляет из Тульчина тайное письмо для Пестеля, в котором сообщает: «Прибыл генерал Чернышев с какой-то подозрительной и секретной миссией; генералы Витгенштейн и Киселев уединились для конфиденциального совещания».

Пестель, прочитав это известие, вместе с Н. И. Лорером начинают жечь все компрометирующие бумаги. Тщательно проверяют все ящики столов и шкафов, уничтожают все, что может бросить тень и на других.

Пестель получает официальный приказ явиться в Тульчин. Предстоящий его арест тщательно маскируется. Такие указания даны генералу Кладищеву и полковнику Аврамову.

Пестель направляется в Тульчин, но перед самым городом его встречает конный взвод…

Его арестовывают, и он передает шпагу дежурному генералу Байкову.

Начинается тщательнейший обыск на квартире Пестеля. Присутствуют генералы Чернышев и Киселев. Майборода уверенной походкой сопровождает их по комнатам.

Он указывает жестом на какой-то шкаф с книгами и заявляет:

— Вот здесь хранится конституция!

Обшаривается каждый ящик, каждая полка. Пролистывают каждую книгу… Простукивают днища столов, разбирают кресла.

Нет ничего.

Майборода замечает презрительные взгляды генералов. Он уже побледнел от ужаса. Важнейшей улики, опаснейшего документа, за который ему простили бы все, нигде не обнаружено. Арестовывают преданнейшего человека Пестелю, его денщика Савенко.

С ним нечего церемониться. Его жестоко избивают — господа хотят знать, куда спрятал полковник Пестель целую кипу бумаг. Куда?

Савенко качает головой. Ничего не знает. Полковник часто сжигал в камине письма, бумаги. Иногда и он помогал ему в этом. Бросал в огонь тугие пачки бумаг. Что там было — не знает.

И где же в самом деле эта «Русская правда»?

Поручик Заикин передал по приказу Пестеля тугой пакет, зашитый в белое полотно и с надписью «Логарифмы», декабристу Барятинскому. Последний решает, что этот пакет он может лучше всего спрятать в селе Кирнасовка, в доме поручиков-декабристов братьев Бобрищевых-Пушкиных.

Николай Заикин отправляется в село. 5 декабря он передает пакет братьям. Отыскали клеенку, обернули в нее еще раз содержимое и зарыли в подвале дома. Барятинский сказал Савенко:

— Передай полковнику Пестелю, что все бумаги спрятаны.

Савенко знал все: кто организовал и устроил тайник, где искать бумаги. Но никого и ничего не выдал.

Но арест Пестеля все меняет. Руководитель Тайного общества генерал Юшневский, как первый помощник Пестеля, решает: «Русская правда» должна быть уничтожена! Она не должна попасть в руки врага. Она может стоить головы Пестелю.

В село Кирнасовка прискакал задыхающийся поручик Аврамов. Он ворвался в дом братьев Бобрищевых-Пушкиных и заявил:

— Я от Юшневского: немедленно сожгите бумаги Пестеля!

Братья ахнули:

— Господи! Как можно сжечь такие бумаги! Уговори их, что не следует сжигать.

Доктор Вольф мечется по всему Тульчину. Он также в крайней тревоге. И быстро доводит до товарищей приказ генерала Юшневского: «Уничтожить „Русскую правду“!»

А в это время происходят массовые аресты. Показания арестованных декабристов выявляют все новые и новые имена.

Оставшиеся на воле решают не уничтожить, а спрятать «Русскую правду» в более надежное место. Таково решение Заикина, братьев Бобрищевых-Пушкиных и поручика Аврамова. Уже арестован Барятинский. Уже арестовали и Крюкова. Скоро дойдет очередь и до них.

Извлекают пакет из подвала дома. Ночью отправляются в поле и отыскивают подходящее место, где его можно укрыть. Такое место находят и запоминают — глубокий ров, деревья. Разбрасывают снег и разрывают замерзший грунт.

От снежной белизны ночь светла. Они действуют энергично, с заметной тревогой и волнением.

Копают. Земля словно гранит. Николай Бобрищев-Пушкин совсем задыхается, но споро орудует лопатой. «Русскую правду» надо спасти.

Он говорит брату:

— Только бы никто не видел, что мы здесь делаем ночью. Ведь могут заподозрить, что прячем деньги или золото. Потом придут и все выроют. А найдя лишь бумаги, в остервенении уничтожат и сожгут их.

Копают…

14 декабря

Придворный историк Н. К. Шильдер писал: «25 июня 1796 года великая княгиня Мария Федоровна в Царском Селе родила сына. Туда немедленно прибыла царствующая императрица Екатерина II, чтобы увидеть своего внука».

Как явствует из записок придворной дамы Шарлотты Ливен, августейшая бабушка была поражена богатырским видом и красотой младенца, которого тут же благословила.

Как и подобало члену царской фамилии, о его рождении оповестили орудийными залпами. Зазвонили величественные колокола православных соборов и монастырей, церквей и костелов. В царском дворце был устроен торжественный обед, на котором присутствовали 64 наиболее высокопоставленных лица империи. Трапеза изумила всех: подавались самые изысканные блюда на новом фарфоровом сервизе, специально изготовленном в Мейсене. На нежно-розовой фарфоровой поверхности золотом были изящно выписаны вензеля императрицы.

А в соседних царских покоях стоял крик новорожденного Николая. Капризная Екатерина II любила и баловала своего внука. Как и можно было ожидать от гордой бабушки, она писала в своем дневнике: «Голос его басовитый и звучит удивительно. Ростом один аршин, а его руки немного меньше моих. Впервые в жизни вижу такого рыцаря».

Этот «рыцарь» по стечению обстоятельств опередит брата Константина, вопреки закону о престолонаследии займет царский трон. День его восшествия на престол декабристы избрали днем восстания. Так день 14 декабря 1825 года вошел не только в летопись царствований на русском троне, но и в летопись мировых революций и антиправительственных выступлений и восстаний. Николай I вошел в историю как палач своего народа.

Но возвратимся назад, в то далекое время 1796 года, когда гордой и абсолютной властительницей России была Екатерина П. Сколь тяжелым и, казалось, вечным был твердый кулак этой толстоватой немки! Вокруг нее толпились угодники, льстецы, придворные интриганы, лжецы с заискивающими взглядами и согнутыми спинами, бывшие и преуспевающие фавориты, делившие власть, имущество, обширные земли, несметные богатства и человеческие души. «Просвещенная» Екатерина нежилась в благоухании ласкательных прозвищ и эпитетов. Они щедро связывали ее с одухотворенностью, интеллектуализмом, книгами и прогрессом. Но достаточно чуть глубже заглянуть в ее эпоху, как перед нашим возмущенным взором предстанет мученический образ Радищева. С сомкнутыми устами и скованными руками, он — первая жертва «просвещенной» императрицы…

Но в 1796 году, когда родился третий внук Екатерины II, берется за перо сам великий писатель и поэт русской земли, непревзойденный Гавриил Державин и слагает в его честь большую оду. И спустя 29 лет она, увы, написанная по высочайшему повелению, воспринимается уже как некое пророчество.

Будущий русский император рос и жил довольно скучно. Можно даже сказать, был малозаметным среди обитателей царского дворца. Никто не мог предполагать, что этот вспыльчивый и крикливый царский отпрыск, обожавший военщину, эполеты и парады, впоследствии станет императором.

Увы, этот вздорный и злобный недоросль стал русским императором! Его царствование началось с крови. А с его смертью завершилась 30-летняя полоса тяжелого рабства русского народа.

Стоит бросить беглый взгляд на годы жизни Николая I, предшествовавшие восшествию его на престол. Этот взгляд необходим, чтобы лучше уяснить, как народилась эта жестокая и деспотичная власть. Наконец, понять, откуда шло это его презрение к просвещению, эта ненависть к приобщению, более того, жажде культуры и просвещения.

Придворный летописец Шильдер почти с благоговением писал биографии будущих императоров Александра I и Николая I. Его многочисленные книги испещрены и заполнены сентиментальными царскими письмами и умильными воспоминаниями. В своих многотомных описаниях царей он оставил удивительное собрание дифирамбов в прославление царского двора. Однако и он сообщает некоторые нелестные детали детства Николая I.

Существовавшая тогда система воспитания отличалась своей суровостью, и телесные наказания при этом играли большую роль. Однако и такими мерами напрасно пытались обуздать и исправить склонность к взрывной вспыльчивости и упрямство характера Николая Павловича, пишет Шильдер. Применяемые в детстве педагогические методы принесли и другие печальные результаты: они, без сомнения, повлияли на мировоззрение будущего венценосца, который впоследствии применил те же суровые методы в деле воспитания подрастающего поколения. В общем, император Николай I сам откровенно признавался, что он и его брат получили недостаточное образование.

Николай рос под присмотром целой свиты учителей, воспитателей, гувернеров и князей. Шильдер называл это «воспитательным хаосом». Но все эти люди вели подробнейшие дневники, официальные записи в классной тетради, где каждый день давались отчеты об успехах и поведении царских детей. Удивительно, в тех записях и дневниках отсутствуют какие бы то ни было похвалы. В них лишь объективные оценки царских особ. Воспитатели показывали свои записи императору и императрице, и они по ним могли следить за развитием великих князей.

Вот что, например, можно прочесть там: «Во все свои поступки он вносит весьма много жестокости или все свои игры почти всегда завершает тем, что причиняет боль самому себе или другим».

Наступила аракчеевщина. Солдат, проявивший чудеса храбрости в войне против нашествия Наполеона, был принужден сумасбродством Аракчеева отбивать шаг и выделывать немыслимые экзерсисы. Сошлемся на записки генерала И. Ф. Паскевича о том времени.

«Я насаждал строжайшую дисциплину, — писал он, — но не допускал трюкачества с носками и коленями солдат. Но что могли поделать мы, дивизионные генералы, когда фельдмаршал[10], например, припадал к земле, чтобы проверить, насколько выровнены носки в строю гренадеров?»

Муштру и показные парады в армии резко осуждал и Д. В. Давыдов — знаменитый герой-партизан Отечественной войны 1812 года.

«Для лиц, которые одарены возвышенными взглядами, любовью к просвещению, истинным пониманием, — писал он, — военная профессия состоит лишь в непосильном педантизме, убивающем любую умственную деятельность, в сплошной муштре. Совершенное владение амуницией, правилами действий пальцами… и приемами применения оружия, которыми занимаются все наши фронтовые генералы и офицеры, служит для них источниками глубочайшего поэтического наслаждения. Именно поэтому ряды армии постепенно заполняются лишь грубыми невеждами, которые с радостью посвящают свою жизнь мелкой зубрежке уставов. Ибо только знание их дает полное право командовать различными подразделениями войск. Но, боже милостивый, как много стало генералов и офицеров, у которых начисто убито стремление к образованию!»

В царствование Александра I Николай занимал пост генерал-инспектора инженерных войск. Восемь лет Николай терпел немало унижений, снося насмешливые взгляды блистательных, надменных и хорошо знающих свое дело генералов из самой высокой элиты. Николай чувствовал некое пренебрежение и даже презрение со стороны сановной знати, когда он заседал в Государственном совете, куда по обычаю назначали великих князей.

Александр I не только держал в тени своего младшего брата. Он не делился с Николаем ни одной государственной тайной, не знакомил ни с одним сколь-нибудь важным документом или специальным докладом. О существовании тайных обществ декабристов, например, Александр знал давно. Но он ни разу не поделился об этом ни с одним членом царской семьи.

По настоянию Аракчеева 17 июля 1825 года император принял в Каменноостровском дворце унтер-офицера И. В. Шервуда. Эта встреча подробно описана многими историческими лицами. Она зафиксирована не только в мемуарах, но и в официальных документах. Историки считают ее первым серьезным сигналом императору, что в некоторых полках 1-й и 2-й армий существовал «заговор против спокойствия России и лично против императора Александра».

Встреча (назовем его полным именем) Ивана Васильевича Шервуда с императором была не только актом предательства декабристов и слежки секретных агентов за Тайным обществом. Эта встреча свидетельствует об отвращении и открытом презрении самого Александра I к собственным агентам. Более того, он предоставил Аракчееву, графу И. О. Витту и другим высшим чиновникам и сановникам возможность и право самим заниматься и следить за деятельностью тайных обществ. Но при этом он отказался отдать распоряжение об аресте или преследовании его членов[11].

В архивах хранятся рапорты графа Витта. И снова встречаем необъяснимое поручение Александра I использовать секретных агентов графа Витта лишь для слежки и наблюдения за губерниями Киева, Одессы, Подолии. «Его Величество, — говорится в одном из официальных документов, — соблаговолил решить использовать агентов, которые известны лишь ему. По всем вопросам, относящимся к этому делу, докладывать единственно Его Величеству, и все решения надлежит получать единственно лично от государя императора».

О тайных обществах Александр I впервые узнал еще в 1819 году. Целых шесть лет он знал имена некоторых заговорщиков. И ни одного приказа об аресте, ни одного замечания, кроме приведенного выше разговора с Сергеем Волконским[12].

Николай, брат императора, не занимается политикой. Его более всего занимает барабанная дробь, забавляют военные парады, упражнения. В большой политике, в сложной внутренней обстановке он не только не смыслит, но и не осведомлен об этом.

Унтер-офицер Шервуд узнал о тайных обществах декабристов от прапорщика Нежинского конноегерского полка Ф. Ф. Вадковского, которого перевели в армию в наказание за «дерзкие разговоры». Вадковский неосторожно, по неопытности рассказал доносчику о существовании Тайного общества, показал Шервуду свою скрипку, утверждая, что в ней находится список с именами членов общества.

Глаза Шервуда лихорадочно заблестели. Вот как можно сделать карьеру, обрести богатство. Вот как можно, наконец, получить титул от милостивого государя императора!

Граф Аракчеев принял доносчика. Еще одна нить заговора в его руках. Он садится и пишет письмо Александру I:

«Батюшка Ваше Величество, всеподданнейше доношу Вашему императорскому Величеству, что унтер-офицер Шервуд объявил мне, что он имеет донести Вашему Величеству касающееся до армии будто бы о каком-то заговоре, которое он не намерен никому более открыть, как лично Вашему Величеству. Вашего императорского Величества верноподданный граф Аракчеев».

Александр I полагал, что Шервуд является агентом тайной полиции графа Витта. О самом графе в Петербурге ходили разные слухи. Лично великий князь Константин, брат императора, предупреждал Александра: «Витт — это такой негодяй, которого свет еще не производил!»

Ходили слухи, что несколько миллионов рублей из государственной казны осели в бездонных карманах графа. Чтобы оправдаться в глазах общества, он использовал любой повод оказать личную услугу императору, только бы забыли и простили его финансовые махинации. Он стал искать связей с Тайным обществом декабристов, чтобы вступить в его члены. Начиная эту двойную игру, граф Витт рассчитывал приобрести доверие как декабристов, так и императора.

…Император обедал во дворце. Лакей приблизился к столу и на серебряном подносе подал карточку с именами Шервуда и генерал-майора Клейнмихеля. Александр I взглянул и спокойно приказал:

— Пусть подождут.

Придворные наблюдали, как он вяло разговаривал с приближенными. Затем встал. Поклонился и вышел в приемную. Там кивнул головой генералу и, не взглянув на Шервуда, сказал:

— В мой кабинет.

И пошел впереди. Шервуд засеменил вслед за императором.

В кабинете было прохладно. Дверь плотно прикрыта. Император сел за свой стол. Было тихо. Шервуд застыл в ожидании.

— Что ты хотел мне сказать? — спросил император. Он говорил на «ты» со своими подданными.

— Я считаю, государь, что против спокойствия России и Вашего императорского Величества существует заговор.

— Почему так думаешь?

Александр I задал вопрос и только теперь едва взглянул на Шервуда. Казалось, только этого вопроса и ожидал Шервуд, чтобы разразиться потоком подробностей. Он начал с того, как подслушал за дверью один разговор между Ф. Ф. Вадковским и графом С. Булгари. Вадковский говорил о необходимости в России ввести конституцию. Граф Булгари смеялся и повторял:

— Как, для русских медведей конституция? Ты с ума сошел. Забыл, какую династию имеем?

— Сумеем справиться и с нею, — заявил Вадковский. Шервуд сделал театральную паузу. Затем продолжал:

— Простите, Ваше Величество. Просто страшно выговорить.

— Ничего, говори.

Император второй раз бросил взгляд на посетителя. Лицо Шервуда побледнело от волнения, на лбу выступил пот.

Александр с отвращением отвел взгляд. Для него Шервуд просто плебей. Сейчас он лепечет и бормочет, говорит и говорит о страшной правде: все, все царское семейство… собираются… погубить!

Шервуд доверительно перешел на шепот. Затем отходит дальше и рассказывает о своих собственных открытиях: генерал Витт совершенно двуличный человек, а генерал Киселев — покровитель главного бунтовщика Пестеля. Все министры, даже сам Аракчеев, имеют свои мысли и коварные планы, свою вражду к императору.

Шервуд от напряжения вытаращил глаза. Горло у него пересохло. Он ждет решения императора.

Александр I встает. Аудиенция завершена. Шервуд выходит с поклонами. Несколько позже он узнает, что ему дают годичный отпуск для слежки за тайными обществами. 20 сентября он должен явиться на почтовую станцию в городе Карачев Орловской губернии и ждать там посланца графа Аракчеева для передачи ему нового доноса.

Но по воле случая эта встреча не состоялась. 20 сентября Шервуд прибыл на назначенную почтовую станцию. Он сжимал за пазухой пространный отчет с новыми подробностями о тайных обществах. Густо исписанные страницы рассказывали о новых словоизлияниях Вадковского, содержали информацию о тайных обществах в Одессе и Курске.

Но фельдъегерь графа Аракчеева не прибыл. Не прибыл, потому что всесильный временщик «погрузился» в скорбь. Принадлежавшие ему крепостные крестьяне убили его любовницу Настасью Федоровну Минкину, жестокую и надменную «домоправительницу», истязавшую и терроризировавшую крепостных крестьян с бешеной, сатанинской злобой.

Императору поступают доносы о заговоре из нескольких источников: от коллежского советника в отставке Александра Бошняка и от капитана Вятского пехотного полка Аркадия Майбороды. Донос последнего поступил уже после смерти императора.

17 ноября 1825 года императрица Мария Федоровна получила сообщение из Таганрога, что император благополучно туда прибыл. Письмо написано самим Александром I, так что во дворце в Петербурге никто не беспокоится. А 22 ноября приходит бюллетень о том, что император серьезно заболел. Врач Виллие пишет, что лихорадка усиливается, развивается кризис с крайне угрожающими последствиями. Пять дней спустя в Петербург из Таганрога поступило секретное донесение, что император по совету приближенных уже принял причастие. Барон Дибич сообщал, что состояние императора крайне опасное.

Но кто будет новым императором России?

На первый взгляд вроде бы не существовало ни проблем, ни трудностей. После Александра I (у которого не было детей) по закону о престолонаследии престол переходил к его брату Константину. В то время Константин находился в Польше. В 1820 году он развелся со своей женой и вступил в морганатический брак с польской дворянкой Иоанной Грудзинской. Он много раз заявлял и императору, и всем приближенным, что не имеет ни малейшего желания и намерения царствовать и править Россией.