– Удивительно, как ты сохранила свое очарование в таком окружении, – высокопарно заметил Хант.

– Послушай, Хант, сделай мне одолжение, – сказала Роза. – Встань-ка, оденься и сходи прогуляться. Пройди по всему городу и расспроси всех, кого встретишь, что за девушка Роза Мелтон…

Предложение это не было чревато для нее какой-либо опасностью. Если бы Хант знал, куда идти, он, возможно, отыскал бы нескольких молодых людей с отдаленных плантаций, знавших, что с Розой Мелтон можно весело провести вечерок, однако единственное, что могли сказать ему мужчины, живущие под Холмом: «Айсберг по имени Роза» – известная всем недотрога.

– И не подумаю! – фыркнул Хант, являя собой картину оскорбленного мужского достоинства. – Зачем мне спрашивать у людей подобные вещи?

Роза ласково коснулась его руки.

– Потому что этого хочу я, Хант, – прошептала она. – Я… никогда раньше не встречала такого мужчину, как ты… Не знаю, как тебе и сказать, я так стесняюсь, но…

– Но что же, Роза?

– Боюсь, что я… что я влюбилась в тебя!

И тогда он почувствовал, как в глубине его сердца зреет новое для него чувство – чувство мужской гордости.

– Спасибо, Роза, – сказал он. – Ты даже себе не представляешь, как мне это приятно слышать.

Он оставался в Натчезе еще три недели, живя на половине Розы. Шуточки лодочников, замечания типа «Похоже, кому-то наконец удалось растопить айсберг!» убедили его в ее целомудрии. Но, несмотря ни на что, боль, причиненная ему Трилби, проходила очень медленно. Он был деликатен и робок, пока Роза наконец не решилась разыграть свою козырную карту. И однажды, во время прогулки под луной, посеребрившей реку, отдалась ему полностью, до конца. По крайней мере, так ему показалось. Хант не обладал достаточным опытом, чтобы понять, насколько умело все это было подстроено.

Потом она лежала в его объятиях, тихо плача. Слезы были настоящими, к величайшему изумлению самой Розы. Недаром же Хантер Фолкс был сыном своего отца: она никогда раньше не встречала такого мужчину – чистого, красивого, безгранично нежного. Она не знала, в какой момент происходящее с ней перестало быть представлением, превратилось в соучастие, а затем вылилось в подлинное исступление. Однако случилось именно так. И про себя она сетовала: «Он для меня теперь потерян, он решит, что я падшая женщина, о, какая я дура! Но он так мил!»

Однако, когда Роза заговорила, ее уста не исторгли ничего, кроме лжи.

– Я никому не позволяла этого раньше! – рыдала она. – Я погибла навсегда, Хант! Ни один порядочный мужчина теперь не возьмет меня замуж!

Впрочем, как она догадалась, Хант не смог уловить разницу между девственностью и ее отсутствием, и авантюра имела полный успех, даже больший, чем она рассчитывала. Хантер Фолкс получил хорошее образование, но в школе познания женщин он едва ли закончил первый класс.

– Я возьму тебя замуж, Роза, – торжественно сказал он. – Я женюсь на тебе, когда ты этого захочешь…

И тогда Роза сделала свою единственную ошибку. Она была вполне естественной, если принять во внимание ту гордость и безудержное честолюбие, что привила ей мать; вместо того, чтобы хватать беднягу Ханта (а его опыт общения с женщинами ограничивался парой дней, проведенных в лондонской квартире Ланса с двумя хористками из мюзик-холла, которых этот предприимчивый молодой человек раздобыл для них обоих) и бежать с ним к ближайшему мировому судье, она потупила глаза и молвила:

– Спасибо тебе, Хант, дорогой. Я очень польщена. Давай поженимся через три недели, если ты не возражаешь. Мама всегда обещала мне настоящую свадьбу в церкви, ведь девушка только раз в жизни выходит замуж…

Ошибка оказалась фатальной: в ту же ночь Гай Фолкс вернулся в Фэроукс. Этому статному седовласому старику, которому его шестьдесят шесть лет мешали не больше, чем накинутый на плечи плащ, трех недель хватило бы, чтобы передвинуть горную гряду. Для того чтобы избавиться от таких сравнительно незначительных помех, как Уилкокс Тернер и Роза Мелтон, ему хватило бы и дня, но еще день и ночь отняла бы у него дорога из Фэроукса в Натчез.

Домой он приехал в очень хорошем настроении. Было темно, и Джо Энн стояла спиной к свече, поэтому он не видел ее лица. Нежно поцеловав ее, он тут же приступил к рассказу:

– Хорошие новости, Джо! Я наконец-то получил согласие Хентона привезти сюда Ланса на следующий год. Мальчишка болтается без дела. Он, конечно, не станет приходским священником, как многие вторые сыновья в Англии. Попробовал себя на военной службе, но у него нелады с дисциплиной. Юриста из него тоже не выйдет. Только в имении он чувствует себя в своей тарелке. А поскольку наследник – Банастр, его старший брат, я подумал… Боже правый, Джо, да ты плачешь!

– Это… это из-за Ханта! Он убежал из дома!

– Разрази меня гром! – взревел Гай. – Выкинуть такой фортель! Что за дьявол в него вселился?

– Т… Трилби, – проговорила Джо сквозь слезы. – Она…

– Успокойся, Джо. Говори начистоту. Что могла натворить эта крошка, чтобы заставить Ханта сбежать?

– Она… помолвлена с чужаком! Человеком по имени Уилкокс Тернер… из Нью-Йорка. Он приехал сюда, чтобы разыскать тебя, и сказал…

– Уилкокс Тернер. Из Нью-Йрка. Приехал, чтобы разыскать меня! До чего же нахальная обезьяна! И что же он сказал?

– Что ты старый друг его матери. Она умерла в прошлом году, а он приехал поблагодарить тебя за все, что ты для них сделал…

– Бедная малютка Фиби, – пробормотал Гай, а потом крикнул: – Генри, иди скажи Калибану седлать мою лошадь!

– Но Гай! – протестующе воскликнула Джо. – Ты был в дороге весь день и…

– Какого черта! Я хорошо отдохнул, когда плыл на пароходе. У меня есть дела, не терпящие отлагательства…

– Куда же ты поедешь посреди ночи? – не унималась Джо.

– В Мэллори-хилл. Этот ублюдок Тернер все еще там, я полагаю?

– Да, – сказала Джо Энн.

– Хорошо. И не забивай лишними мыслями свою хорошенькую, белую как снег голову. Этой свадьбе не бывать. Фитц, конечно, дал свое согласие?

– Да. Мистер Тернер, несомненно, честный человек. Он владеет заводом в Бруклине. Обувь и тому подобное. Показывал Фитцу свой банковский счет: на нем более полумиллиона. А ты знаешь Фитца…

– Тернера я знаю еще лучше. По крайней мере, его происхождение. Здесь, в Миссисипи, мы по-прежнему не говорим «мистер», если речь идет о неграх…

– Гай! – Джо Энн даже рот открыла от изумления. – Уж не хочешь ли ты сказать…

– Его мать была из дворовых детишек Мэллори. С очень светлой кожей, конечно. А ее сына нельзя отличить от чистокровного белого. Он пошел в своего папашу, жалкого дурака англичанина, который…

– Он упоминал, что его отец – англичанин. Но ничего не говорил мне про… но я знала! Знала, что с этим человеком что-то нечисто!

– С ним могло бы быть все в порядке, – спокойно сказал Гай. – Малый, который обладает такой смекалкой и твердостью характера, чтобы из той небольшой суммы, которую они имели, сделать полмиллиона, по-моему, заслуживает уважения. Пока он остается по свою сторону забора. Чего я не могу понять, так это той невероятной наглости, с которой он заявился сюда разыскивать меня…

– Мистер Гай, – сказал Генри, – ваша лошадь готова, сэр.

– Спасибо, Генри. Дождись меня, Джо. Надо еще обдумать, как отыскать нашего глупого отпрыска…

Подъезжая к Мэллори-хиллу, Гай увидел, что они сидят вдвоем на ступеньках у поворота галереи. Когда он приблизился, они встали.

– Дядя Гай! – сказала Трилби немного испуганно. – Позвольте представить вам мистера…

– Имел удовольствие познакомиться с ним, – сказал Гай сухо. – Хотя твой приятель, возможно, и не помнит меня: ему было тогда всего четыре года. А теперь будь хорошей девочкой: сбегай и приведи своего отца. Нам нужно свести кое-какие счеты с твоим приятелем или, точнее сказать, спустить шкуру с цветного джентльмена, забравшегося в чужую поленницу… Ты слышала меня, Трилби, ступай за отцом.

– Должен вам сказать, – вышел из себя Уилкокс, – что мне не нравится ваш тон, сэр!

– Ты, малютка Вилли, – проговорил Гай, растягивая слова, – едва ли в том положении, чтобы высказывать свое недовольство. Единственное, что я хочу узнать от тебя, сколько времени тебе потребуется, чтобы упаковать свои вещи?

– Вещи? – переспросил Тернер. – Но я не имею ни малейшего намерения…

– Я не спрашиваю о твоих намерениях. Я спрашиваю, сколько времени тебе нужно, чтобы упаковать багаж?

– Давайте говорить начистоту, мистер Фолкс, – сказал Тернер холодно. – Меня не так-то легко испугать. Я знаю, что вы хотели бы женить вашего сына на Трилби, но…

– Никаких «но». Это к делу не относится. Мне нужно только одно, Тернер, – знать совершенно точно, что она не выйдет замуж за тебя!

– И как же вы собираетесь этого добиться, мистер Фолкс? – Бесстрастно спросил Тернер.

– Я не собираюсь этого добиваться. Ты сам все сделаешь как надо. Я был очень терпелив с тобой, Тернер. Тебе следует знать, что здесь, на Миссисипи, таким, как ты, накидывали веревку на шею куда за меньшие прегрешения. Поэтому я поступаю с тобой справедливо: даю тебе шанс убраться к себе на Север, сохранив в целости свою шкуру. Я не собираюсь даже ничего рассказывать Трилби. Ты можешь придумать любой предлог, какой сам захочешь. Или, может, ты предпочитаешь, чтобы я сказал ей правду?

– А в чем состоит правда, мистер Фолкс? – спросил Уилкокс Тернер слегка дрогнувшим голосом.

– В том, что твоя мать была квартеронкой. В твоих жилах течет негритянская кровь. Не очень много, но вполне достаточно. Для здешних мест достаточно и одной капли. Более чем достаточно, на наш взгляд.

– Моя мать, – прошептал Уилкокс, – была цветной? О, Господи! Она действительно была немного смуглой, но… Господи Боже! Милосердный Боже!

Гай посмотрел на него с искренней жалостью.

– Так ты, значит, не знал этого? – проворчал он. – Извини, парень. Мне показалось нелепым то нахальство, с которым ты приехал сюда разыскивать меня. Не принимай это все так близко к сердцу, сынок. И среди цветных есть очень хорошие люди…

– Вы меня не поняли! Я… я всегда ненавидел черных! Однажды компания мальчишек, в которой был и я, поймала тощего негритенка в закоулке и избила его до полусмерти… А теперь вы говорите мне, что я поднял руку на своего брата…

– Все люди – братья, – тихо сказал Гай. – Пока они не пытаются втереться в твою семью, с ними вполне можно ладить…

Дверь широко распахнулась, и на пороге появился Фитцхью в халате поверх ночной рубашки. Он щурился, глядя на Гая. Рядом с ним стояла Трилби.

– Тернер покидает нас, – сказал Гай. – Помолвка расторгнута, Фитц. Он только что обнаружил, что не годится в женихи для Трил…

– Это ложь! – заплакала Трилби. – Я всегда любила вас, дядя Гай, но теперь скажу: вы злой, мерзкий старик! Что вы такое сказали, чтобы заставить его…

– Извини, Трил, – мягко сказал Гай, – но я не собираюсь отвечать на этот вопрос.

– Скажите ей, – выдавил из себя Уилкокс Тернер, – так будет честнее, а я… я не могу.

– И вправду, Гай, – решительно сказал Фитцхью, – мне кажется, ты должен нам все объяснить.

– Хорошо, – сказал Гай устало, – но не забывайте, что я этого не хотел. Фитц, Килрейн когда-нибудь рассказывал тебе о Фиби?

– Да, конечно. Она была из дворовых ребятишек Мэллори и твоя…

– Давай пропустим эту часть рассказа. Зачем нам ненужная жестокость? Парню и так пришлось несладко. Оказывается, Тернер ничего не знал…

– Чего не знал, Гай?

– Фиби была его матерью, Фитц. Но его поведение вполне простительно: он не знал, что она была цветной.

– О! – задохнулась Трилби. – О, дядя Гай! – Она стояла неподвижно, словно окаменела, и даже не плакала.

– Прости, – сказал Гай с грустью, – ты сама на этом настаивала.

– Я ни на чем не настаивала! – выкрикнула Трилби и, устремившись вперед, заколотила Гая в грудь обеими руками. – А вам не надо было этого говорить! Вы не должны были этого делать! Я бы и не узнала ничего! Всю жизнь могла бы прожить, не зная! И была бы счастлива, дядя Гай! Была бы счастлива!

А потом повернулась и убежала в дом.

Спустя два дня пароход «Prairie Belle»[84] подошел к пристани Натчеза ниже Холма, и по сходням спустился Гай Фолкс, поддерживая Трилби Мэллори. Ему пришлось пустить в ход весь арсенал доводов, чтобы заставить ее поехать с ним. А для утешения он прибег к старому как мир обману: припугнул ее черным младенцем, который непременно родился бы…

Уж ему-то, проведшему большую часть жизни на плантации, где приплод цветных ребятишек обычно превышал по весу урожай хлопка, было хорошо известно, что ребенок никогда не бывает смуглее более темнокожего из родителей. Но необходимо сказать в его оправдание: большинство людей верит в нечто противоположное тому, что они видят собственными глазами. Наиболее сильный аргумент, на который он рассчитывал, – ее действительно большая привязанность к Ханту, был использован Гаем в полной мере. Он нарисовал мрачную картину горя, постигшего его сына, красноречиво расписывал ожидающее их счастье. Не так уж трудно было это сделать: у восемнадцатилетней девушки отзывчивое сердце.

Он не знал, что Хант в Натчезе, но догадывался. Его богатый жизненный опыт подсказывал ему: первое, что сделает юноша, сердце которого разбито, – отправится в злачные места и прибежища порока, а найти их можно было в Натчезе и Нью-Орлеане. Следуя этой логике, Гай решил ехать в Натчез, расположенный ближе.

Им не потребовалось и десяти минут, чтобы разыскать Ханта. Та часть города, что расположена ниже Холма, очень мала. Там они и повстречали Ханта, который шел по грязной улице, обнимая за талию Розу Мелтон.

– Так-так, парень, – спокойно сказал Гай. – Ты можешь отпустить эту лошадку. Мы приехали забрать тебя домой.

– О, Хант! – воскликнула Трилби. – Неужели тебе не стыдно?

– Не тебе об этом говорить! – сердито сказал Хант. – Ты же помолвлена с этим хвастуном из Нью-Йорка…

– Я с ним больше не помолвлена, Хант, – сказала Трилби. – Поэтому я и приехала, чтобы разыскать тебя…

– Ты разорвала помолвку? – прошептал Хант. – О, Трилби! Моя малышка! Ангел мой!

– Хант Фолкс! – выпалила Роза Мелтон. – Тебе не кажется, что ты кое-что забыл? Или тебе надо напомнить, что ты официально помолвлен со мной и что мы собираемся жениться?

– Ты… ты обручен с этой?.. – задохнулась Трилби.

– Трил… – умоляюще начал Хант.

Гай, сохраняя полное спокойствие, вытащил кошелек.

– Ладно, ладно, сестричка, – решительно сказал он. – Сколько?

И в этот миг Роза Мелтон достигла подлинного величия.

– Ни цента, мистер Фолкс, – тихо сказала она. – Я никогда не торговала своими привязанностями. Деньги не смягчат боль моего сердца. И ничто другое тоже. Хант…

– Да, Роза? – пробормотал Хант.

– Собираешься ли ты сдержать свое слово, как подобает джентльмену, или хочешь уйти с этой глупой фарфоровой куколкой?

– Роза, – Хант почти плакал, – прости меня, но я…

– Ладно, – решительно сказала Роза, – но я вам скажу обоим: прежде чем вы поженитесь, перед вами откроется ад!

И она повернулась и очень тихо ушла.

«Не нравится мне это, – подумал Гай. – Эта девка из тех, кому палец в рот не клади. Такие на все способны…» И тут же отбросил эту мысль.

– Пойдем-ка, – сказал он Ханту и Трилби. – Нам еще многое нужно уладить.

Свадьба состоялась той же весной и была великолепна. Фэроукс утопал в цветах. Все ближние и дальние родственники от Нью-Орлеана до дельты Миссисипи были здесь. Гай не забыл посадить на цепь больших мастиффов как раз накануне прибытия первых гостей. И это оказалось столь же серьезной ошибкой, как и та, которую совершила Роза Мелтон. Но все же она была неизбежна: если бы кто-то из гостей был съеден собаками, то все событие едва ли получило бы надлежащее общественное звучание…

Преподобный Шварцкопф стоял перед алтарем в полной готовности. Хантер настоял, чтобы венчание совершалось по католическому обряду, и Гай, чьи религиозные предрассудки были близки к нулю, дал на это свое согласие. Он с такой же легкостью согласился бы на свадьбу по синтоистскому обряду, уж очень хотел он видеть Ханта женатым.

Трилби прошла к алтарю, опираясь на руку отца, очаровательная и трогательная в своем белом подвенечном платье. Все женщины плакали, да и у Фитца глаза подозрительно увлажнились. Среди мужчин стоял Нат Джеймс, словно приговоренный, ожидающий появления палача, он даже не чувствовал слез, струящихся по его круглому лицу. Плакала и Джуди – уж этого Гай никак не ожидал.

«Такой слезливой свадьбы мне еще не доводилось видеть», – подумал он, когда они с Джо присоединились к Грейс и Фитцхью, встав позади жениха с невестой.

Трилби и Хант опустились на колени перед алтарем недалеко от большого окна. Брачная месса началась.

И вдруг Гай услышал звук, поразивший его, – это был звон разбиваемого стекла. Он обернулся, ясно понимая, что и головы всех находившихся в церкви повернулись на этот звук.

– Хант! – раздался пронзительный крик. – Посмотри, понравится ли она тебе!

И слова смолкли, все слова, все звуки, все надежды исчезли, потому что внезапно грянул ружейный выстрел. Трилби не успела даже вскрикнуть. Она просто подалась вперед, как будто кланялась своему Богу, белоснежная, прекрасная, невыразимо грациозная, и начала падать.

Гай сорвался с места, едва до его потрясенного сознания дошло, что случилось. Но ему было все-таки шестьдесят шесть – Хант оказался намного проворнее. Он был уже у самого окна, когда Роза Мелтон выстрелила вновь. Весь заряд угодил в грудь Ханта, справа. Удар отбросил его назад. И тогда Гай Фолкс одним прыжком выскочил через разбитое окно наружу.

Она не пыталась бежать. Она стояла как вкопанная, когда мужчины, готовые к расправе, схватили ее. Позади них, в доме, так пронзительно кричали женщины, что, казалось, небеса оглохнут.

– Не бейте ее, ребята, – тихо сказал Гай. – Просто свяжите. Пусть с ней разбирается правосудие, а не мы…

– Вздернуть ее! – выкрикнул кто-то.

– Нет! – взревел Гай. – Это мой сын, и я говорю – «нет»! Проклятье, разве того, что уже случилось, не достаточно?

Он вернулся в церковь тем же путем. Доктор Хартли, стоя на коленях, хлопотал подле Ханта. Пьер Терребон, старший сын доктора Люсьена, столь же самозабвенно трудился над Трилби. Она лежала рядом с алтарем, бледная как смерть, голова ее покоилась в больших руках Ната Джеймса. Нат истерически плакал, причитая:

– Трилби! О, пожалуйста, милостивый Боже!

А отец Мартин Шварцкопф, исполненный печали, готовился соборовать их обоих.

Гай беспомощно стоял рядом, переводя взор с Трилби на сына.

Он в жизни не видел ничего более яркого, чем эта кровь на свадебном платье. Женщины сгрудились вокруг пронзительно кричавшей Грейс Мэллори, крепко держа ее. Еще одна женщина брызгала водой в лицо Джо Энн Фолкс, пытаясь привести ее в чувство.

Наконец Джим Хартли выпрямился и встретил немой вопрос в глазах Гая.

– Не знаю, – сказал он тихо. – Его правое легкое полно ржавым железом, Гай. Левое тоже немного задето. Она зарядила это старое ружье гвоздями, кнопками, кусками металлического лома. У мальчика крепкий организм, может быть, он и справится. Но для этого потребуется очень много усилий и молитв. Я бы на твоем месте попросил падре прочесть молитву прямо сейчас.

– Скажи честно, Джим: есть ли шанс выжить у моего мальчика?

– Есть, но он мал. Очень мал. Если он дотянет до завтрашнего дня, я приду и извлеку часть этого мусора из его легких. Но, как я уже сказал, все в руках Божьих…

Гай в каком-то отуплении подошел к доктору Терребону.

– Как она, док? – выдавил он.

– Почти в порядке. Большая часть заряда попала в алтарь. Не пройдет и месяца, как она выздоровеет. Но нельзя ее сейчас тревожить и пытаться отнести домой. Я бы посоветовал приготовить им постели прямо здесь…

Доктора дали Грейс и Джо Энн успокоительное и велели идти спать. Джуди всю ночь напролет просидела у постели матери.

Гай Фолкс заметно постарел за эти долгие ночные часы. Вдвоем с Фитцхью Мэллори они ходили взад и вперед, и губы их шевелились в беззвучной молитве. А в саду до самого утра ходил взад и вперед Натан Джеймс, не отрывая глаз от окна, за которым лежала Трилби.

– Не убивайся так, Гай, – сказал Фитц. – С Трилби все будет хорошо, держу пари, что и с мальчиком тоже. Ведь они еще совсем невинные дети…

– Хант виноват. Если бы он не спутался с этой кровожадной потаскухой…

– Ты не прав. Следуя твоей логике, можно сказать: «Если бы Трилби не связалась с Тернером…» В конечном итоге так и до Господа Бога дойдешь… Нет, Гай, я не согласен с тем, что Хант виноват в случившемся. Он хороший мальчик, и вся его вина в том, что раз в жизни он проявил чисто человеческую слабость… Кто из нас не совершал подобных ошибок?

– Спасибо, Фитц, – прошептал Гай. – Я очень рад, что Трилби выздоровеет…

На следующий день Джим Хартли, которому помогал молодой Терребон, оперировал Ханта на столе в гостиной. То, что при этом пережил Гай Фолкс, с трудом выдержал бы даже человек вдвое его моложе. Для самого Ханта, который крепко спал под действием эфира, операция была куда менее мучительна. Нат Джеймс и братья Мэллори дали свою кровь для переливания Ханту – врачи категорически отказались брать кровь у немолодых уже Гая и Фитцхью.

Джо Энн находилась в состоянии глубокого шока и держалась с помощью успокоительных лекарств, предоставив Гаю пройти через это испытание одному, если, конечно, не считать Фитца, нервничавшего больше, чем сам Гай, и отца Шварцкопфа, который в течение всей операции, длившейся целых три часа, стоя на коленях, просил Бога направлять руки хирурга.

Наконец Джим Хартли вышел из дома.

– Он не… – только и сумел выговорить Гай.

– Нет, – сказал доктор печально. – Если ему повезет, он выживет. Но у меня есть для тебя и плохие новости. В Фэроуксе больше не будет Фолксов, старина, после того как ты и твой сын предстанут перед Богом…

– Но ведь ты сказал… – начал Гай.

– …что он не умрет. Если не будет послеоперационого шока, если он затем избежит пневмонии, то доживет до старости. Но станет инвалидом. О женитьбе не может быть и речи. У тебя есть знакомые в Аризоне или Калифорнии, Гай?

– Нет, – сказал Гай. – А что?

– Его правое легкое изорвано в лохмотья. Я бы его удалил полностью, если бы у меня хватило на это духу. Левое тоже немного задето. В течение нескольких ближайших месяцев, даже лет, первая же сильная простуда может иметь для него роковой исход. Климат Миссисипи слишком сырой, а ему надо жить в сухом климате. Солнце и сухой воздух сделают его почти здоровым. Но здесь ему оставаться нельзя, старина…

– У меня есть предложение, – произнес отец Мартин своим глубоким печальным голосом. – Мой друг, преподобный Энрике Баско, преподает в колледже Санта-Клара, в Калифорнии. Я познакомился с ним в Риме. Судя по тому, что он мне рассказывал, климат там идеальный. Хант – юноша выдающихся способностей и прекрасно образован. Они будут счастливы иметь такого преподавателя. Если хотите, мистер Фолкс, я безотлагательно напишу отцу Баско… Как скоро Хант сможет совершить путешествие, доктор?

– Не знаю, – ответил Джим Хартли, – но я бы посоветовал не оставлять его здесь до осени, даже если бы его пришлось нести на носилках. Что ты на это скажешь, Гай?

– Почему, черт возьми, ты думаешь, что мне нужно задавать подобные вопросы?

Гай сразу понял, что надо делать, когда в конце декабря они получили первое письмо от Ханта. Это было чудесное письмо: Хант сообщал, что его здоровье улучшилось, писал о радости, которую доставляет ему работа, о том, что ему очень нравится Калифорния и его новая жизнь. Письмо было полно покоя и умиротворения. В то же утро в Фэроукс пришла Трилби и со слезами на глазах просила разрешения на помолвку с Натаном Джеймсом.

– О, дядя Гай! – рыдала она. – Мне так стыдно! Это вовсе не значит, что мне теперь безразличен Хант, вовсе нет. Но я… я…

– Но ты молода и имеешь право на собственную жизнь, – сказал Гай, целуя ее. – Да и не мне разрешать или запрещать тебе что-либо. Нат – славный мальчик. Благословляю вас обоих!

И как только она ушла, он кликнул слуг и приказал паковать вещи – свои, Джо Энн и Джуди. Потом велел одному из негров бежать в Мэллори-хилл с запиской: он просил Фитцхью и Уилла Джеймса приглядеть за Фэроуксом, пока они не вернутся.

Когда Джо Энн и Джуди спустились вниз, недоумевая, что все-таки происходит, Гай решительно объявил:

– Мы едем за границу. Думаю, нам надо на время сменить обстановку. У Ханта все в порядке. Вот письмо от него, прочтите. Надо написать ответ до нашего отъезда.

Джо Энн пыталась было возражать, но, увидев выражение его лица, поняла, что все протесты сейчас бесполезны.

– Хорошо, Гай, – сказала она. – Думаю, путешествие развлечет меня немного…

Прогуливаясь верхом с Лансом Фолксом в Хантеркресте в ясный апрельский день 1885 года, Джуди слышала, как поют в ее сердце голоса радости.

– Расскажи о Фэроуксе, Джуди, – попросил Ланс. – Правда, что ты ездишь на лошадях голубовато-серой масти, а когда идешь гулять, тебя сопровождают мастиффы величиной с шотландских пони?

– Да, – ответила Джуди. – А что, Ланс?

– Это похоже на сказку. Я сгораю от нетерпения стать частью этой жизни. Отец согласен, ты ведь знаешь. Его нетрудно было упросить. Я ему ужасно надоел…

У Джуди, восседавшей на гнедом жеребце, глаза светились любовью и озорством.

– Меня интересует только одно, Ланс, – сказала она с притворной серьезностью. – Ты что же, женишься на мне из-за Фэроукса?

– Конечно, из-за Фэроукса, – поддразнил он ее. – Такими девчонками, как ты, хоть пруд пруди. Не знаю, стоит ли даже Фэроукс этого…

– Еще как стоит! – сказала она серьезно, словно не замечая насмешки. – Погоди немного, сам увидишь. И теперь в Фэроуксе будут жить Фолксы долгие-долгие годы…

Она не знала, да и не могла знать, что Ланс окажется первым подлинным Фолксом, ступавшим когда-либо на землю Фэроукса, а вся история ее семьи – долгая и великолепная ложь. И так ли уж это важно? Если вера сильна, даже ложь становится правдой…

Она подняла свою темноволосую голову и рассмеялась звонко, как колокольчик.

– Послушай, Джуди, – удивился Ланс, – что с тобой творится?

– Мы ведем себя безобразно, милый, – сказала она сквозь смех. – Все романы, прочитанные мной, полны историями юных влюбленных, которых разлучают и заставляют вступать в брак против их воли. У нас – наоборот. Папа проявляет чудеса изобретательности, пытаясь во что бы то ни стало свести нас, чтобы знать наверняка: Фолксы в Фэроуксе не переведутся… Так что нам делать?

– У твоего отца, – сказал Ланс, – бывают очень неплохие идеи. Думаю, нам стоит поддержать его.

Джуди натянула вожжи, так что ее жеребец вплотную приблизился к лошади Ланса.

– Тогда, любовь моя, тебе неплохо бы для начала поддержать его дочь, – сказала она.

Примечания