К заходу солнца он имел все нужные ему документы: бумаги по Мэллори-хиллу, неоплаченные долговые расписки по Фэроуксу, даже письма его деда к старому Уиллу Стивенсу. Более того, они с Джеймсом посетили окружного письмоводителя и изучили в его присутствии оригинал завещания, по которому Фэроукс переходил к Джеральду Фолксу. Самое поверхностное сопоставление его со старыми письмами позволяло утверждать, что подпись на завещании была подделана. Одно из писем, переданных Гаю Мартой Стивенс Гейнс, было датировано тем же числом, что и завещание, что окончательно снимало единственное возможное сомнение – не дрожала ли рука Эштона Фолкса от старости и болезней?

– Нам осталось только предъявить эти доказательства судье Гринуэю, – сказал Уиллард Джеймс, – и начать судебный процесс против Джеральда Фолкса и его наследников, чтобы вернуть вашу собственность. Между прочим, Гай, если вы возвратите в банк долговые расписки на Фэроукс, мы обязаны вернуть вам ваши деньги. Килрейн Мэллори наделал эти долги под залог имущества, которое ему не принадлежало. И поскольку мы выкупили эти расписки у его кредиторов, пытаясь сохранить контроль над собственностью, убытки следует отнести на наш счет…

– Нет, – сказал Гай. – Благодарю вас за предложение, но пусть расписки останутся у меня.

– Но это лишено всякого смысла, мистер Фолкс, – заметил письмоводитель. – Вы владеете Фэроуксом, но какой смысл вам брать на себя долги Килрейна Мэллори?

– Есть одна причина, – сказал Гай, – очень личного свойства. Давайте оставим все как есть, ладно?

– Понимаю, – проговорил Уиллард Джеймс. – И даже одобряю вас, хотя мне, как деловому человеку, трудно согласиться с вами. Тем не менее я хотел бы дать вам совет, Гай Фолкс, и надеюсь, что вы его не отвергнете. Ладно, вы не хотите затевать судебный процесс против ее отца или лишать ее дома. Это очень благородный поступок. Однако вы желаете сохранить достаточный контроль над этими владениями, чтобы тот негодяй, за которого она вышла замуж, не разорил ее окончательно, не так ли?

– Совершенно верно, – сказал Гай сухо.

– Тогда представьте все эти документы судье Гринуэю. А присутствующий здесь мистер Монтроуз и я будем свидетелями. Вам не потребуется судебный процесс. Вы можете попросить судью не заводить дела против Джеральда Фолкса, учитывая преклонный возраст и немощь обвиняемого, хотя по законам штата его можно обвинить в подлоге. В подобных случаях слово потерпевшего очень весомо. У вас не будет бумаг по Фэроуксу, но вы будете обладать юридически безупречным документом, подтверждающим ваше право на них, и это, вместе с расписками Мэллори, если уж вы хотите оставить их у себя, послужит вам защитой перед лицом любой возможной случайности…

Гай обдумал предложение.

– Хорошо, – медленно произнес он. – Это не простая сентиментальность, Уилл. Я должен быть абсолютно уверен, что Фолксы не утратят прав на Фэроукс. У Кила и Джо Энн нет детей. У меня пока тоже. Но я собираюсь жениться хотя бы для того, чтобы мечта моего деда о Фолксах из Фэроукса не пошла прахом. Джо сможет управлять имением, пока жива. Но я хочу знать, что потом здесь будут жить мои сыновья. Пойдем сейчас же к судье…

Судья Гринуэй оказался убежденным законником. Пылкий и честолюбивый человек, он был готов сейчас же упрятать Джеральда Фолкса в тюрьму. «Если уж он из-за подлога так разошелся, – подумал Гай, – что бы он сделал, если б я показал ему ту пороховницу? По закону штата Миссисипи – это убийство на дуэли, и Джерри болтался бы в петле еще до наступления темноты…»

– Послушайте, ваша честь, – сказал он, – давайте посмотрим на дело с другой стороны: мне не нравится, что грехи отцов падают на головы их детей. А больше всех в этом деле страдают невиновные. Я питаю огромную симпатию к Джо Энн Мэллори. Мы с ней друзья с детства. Джерри Фолкс стар, болен и вот-вот умрет. Допустим, мы упрячем его в каталажку и лишим Мэллори их собственности, а что дальше? Женщина, не имеющая ни малейшего касательства к преступлению, будет обречена на голод. Сейчас Фэроукс мне не нужен. У меня есть Мэллори-хилл. Все, что мне нужно, – знать, что мои сыновья получат имение, когда придет срок. Если уж я, потерпевший, хочу, чтобы правосудие в этом случае было смягчено милосердием, что имеете против вы?

– Это противоречит закону, – проворчал судья Гринуэй. – Но раз вы этого желаете, мистер Фолкс, пусть будет по-вашему. Монтроуз, позовите моего клерка, и мы составим документ, излагающий факты так, как вы их представили. Этот документ и приложенные к нему письма, а также завещание в качестве доказательств составят надежную основу для возбуждения судебного дела, если это когда-нибудь понадобится вам или вашим наследникам. Но, ей-богу, так делать не принято!

– Но это не противоречит закону, – заметил Уиллард Джеймс.

– Ничуть, – сказал судья Гринуэй. – Разрази меня гром, если это незаконно!

– Ну теперь, похоже, все дела позади, – сказал Уиллард Джеймс, когда они покидали судейские апартаменты.

– Нет, не все, – ответил Гай. – Я хотел бы увидеть ту женщину, хотя, конечно, это не мое дело. Верно, что любопытство до добра не доводит, и все же не могу побороть желание взглянуть на женщину, которую Кил предпочел Джо…

– Вы будете разочарованы, – сказал Уиллард Джеймс, – но, если хотите, пойдемте…

По дороге они заметили, что стены домов оклеены большими театральными афишами. Гай рассеянно читал их, еще не подозревая, какую роль им предстоит сыграть в его жизни. Эдвард Малхауз, самый знаменитый импресарио со времен Барнума, использовал чрезвычайно грубый рекламный трюк. Афиши, на которых крупным шрифтом было напечатано «Величайшая пароходная гонка», создавали полное впечатление, что профессиональное соперничество двух великих оперных певиц Джульетты Кастильоне и Нормы Дюпре разрешится в результате пароходной гонки. Эта идея показалась Гаю и Уилларду Джеймсу столь чудной, что оба они остановились и прочитали афиши внимательно. Здесь же была изложена вся предыстория, набранная мелким шрифтом, о том, как была сделана ошибка при продаже билетов в театр «Сент-Шарль» в Нью-Орлеане и ни одна из примадонн не пожелала отказаться от своих прав, но зато обе приняли предложение некоего джентльмена, любителя азартных игр, знакомого с ними обеими: отплыть в назначенный день из Цинциннати на разных пароходах – «Королева Натчеза» и «Том Тайлер». Та из певиц, что первой прибудет в Нью-Орлеан, получит право петь в театре «Сент-Шарль» первые две недели, а проигравшая – следующие две. Оба судна зайдут заправиться топливом в Натчез, а те из горожан, кто пожелает совершить путешествие до Нью-Орлеана, могут купить билеты по ценам, названным в афишах разумными, но, по мнению Гая, чрезмерным. Гай обернулся к Уилларду Джеймсу:

– Вы верите всему этому?

– Нет, конечно! – рассмеялся Джеймс. – Я знаю Малхауза. Он просто завлекает публику на концерты своей примадонны. Хотя должен сказать, что она того стоит. В прошлом году я слушал ее пение в Нью-Йорке…

– Какой из них?

– Кастильоне, конечно. Француженка – второстепенная певичка, никогда не исполняющая главные партии. Нет между ними никакого соперничества, да и быть не может. У Кастильоне самый красивый голос после Патти. Какая женщина! Впервые видел оперную певицу нормальных размеров…

– Вы хотите сказать, что она стройна?

– Я хочу сказать, что она ослепительна! Представьте себе, что я, старый дурак, с розами в руке дожидался ее появления за кулисами вместе с юными франтами. Она приняла приглашение пообедать со мной. Я был страшно польщен, пока она не сказала, почему сделала это…

– Почему же?

– Я показался ей достаточно дряхлым и безобидным. Она была уверена, что я не буду назойлив, как кто-нибудь из этих молодых щеголей. И оказалась права. Ей не пришлось меня гнать. У меня не хватило духу добиваться ее взаимности после этого ушата холодной воды. Боюсь, что я страшно ей надоел. Но она была очень мила со мной. Говорит она с легким акцентом, правда, фальшивым…

– Вы таите в себе глубины, о которых я не подозревал, Уилл, – рассмеялся Гай. – Так, говорите, ее акцент фальшивый?

– Она родилась в Нью-Йорке, в Ист-Сайде, в семье итальянца, торговца фруктами. Теперь, конечно, место ее рождения изменено, вроде бы на Флоренцию. Она действительно училась вокалу в Италии, тут ничего не скажешь. Но мой знакомый врач-итальянец из Нью-Йорка говорил мне, что акцент ее итальянский, а отнюдь не английский.

– Уилл Джеймс в роли воздыхателя! – вскричал Гай. – Подумать только!

– Я всегда страдал от некоторой чопорности своих манер, – сказал Джеймс с грустью. – Но это не моя вина. Я когда-то был обручен, но моя невеста умерла. Друзья шутили, что я заморозил ее до смерти. После этого я занялся банковским делом, финансами, а помимо этого содержал плантацию. Я ведь сын плантатора. И в том и в другом я преуспел. А вот с женщинами – нет. Смирился со своим холостым положением…

– Надо подумать, как бы вам помочь, – сказал Гай. – Пойдемте…

Дом, где жила Элизабет Мелтон, находился в пригороде. Здесь было тихо и уединенно. Они отпустили извозчика и направились по тропинке к дому. Но не успели постучать в дверь, как услышали крик.

– Это все твоя вина, Кил Мэллори! – орала Лиз Мелтон. – Хотела бы я знать, что ты теперь собираешься делать?

– Ничего, – устало ответил Кил. – Лиз, я…

– Ничего! – оглушительно завопила Лиз. – Сделал мне ребенка и говоришь, что ничего не намерен предпринять! Ах ты, жалкий, бесчестный, вонючий ублюдок! Да я…

– Надо сказать, словарь у леди изысканный, – прошептал Гай.

– Так я тебе и поверил, Лиз! – сказал Килрейн. – Я сюда приходил не чаще чем раз в месяц. Кто знает, что здесь было без меня? Ты, моя голубка, уж не была нежной девственницей, когда мы повстречались. Готов биться об заклад, что ты и сама не знаешь, кто отец этого щенка!

– Не правда ли, он галантен? – усмехнулся Гай.

– Нам надо уходить, – прошептал Джеймс. – Момент совершенно неподходящий…

Его слова потонули в очередном вопле. Они бросились к калитке, но не успели добежать до нее, как дверь распахнулась и из нее выскочил Кил. За ним гналась Лиз, размахивая большим кухонным ножом в опасной близости от его головы. Уиллард Джеймс с удивительным в его положении достоинством отступил в сторону. Гай сделал то же, правда с меньшей грацией. Он подождал, пока Лиз поравнялась с ним, и тогда схватил ее сзади за руки.

– Отпусти его, Лиз, – сказал он смеясь. – Не стоит убивать этого беднягу.

Услышав его голос, Килрейн обернулся. Некоторое время он стоял, беспомощно взирая на Гая Фолкса.

– Ах ты, шпион! – наконец проговорил он. – Мерзкий соглядатай! Теперь ты побежишь в Фэроукс, чтобы рассказать Джо Энн…

– Плохо же ты меня знаешь, Кил, – спокойно сказал Гай. – Сдается мне, у тебя и так неприятностей выше головы. Уилл, заберите у нее нож. Если она убьет этого паршивого хорька, то ничем себе не поможет.

– О, мистер Джеймс! – заревела Лиз. – Знаете, что он сделал? Довел меня до такого положения, а теперь…

Гай внимательно разглядывал женщину. Это была крупная блондинка, никак не моложе тридцати лет, грубая, толстая, со следами пьянства на лице – яркое воплощение женской вульгарности. Если она действительно была беременна, как утверждала, то уж, конечно, это никоим образом не было случайностью. Она специально забеременела от Кила или кого-то еще, а объявила отцом ребенка именно Кила, поскольку тот пользовался репутацией очень богатого человека.

– Если ты снова появишься в моем доме, Гай Фолкс, – процедил сквозь зубы Килрейн, – я прикажу ниггерам отдубасить тебя палками и выбросить вон! А если хоть на милю приблизишься к Джо Энн, я застрелю тебя как собаку!

– Ого, – сказал Гай спокойно, – как он высокопарно заговорил, не правда ли, Уилл? Только вряд ли, Кил, у тебя есть основание для подобных заявлений. Начнем с того, что ты не сможешь вышвырнуть меня из твоего дома или приказать неграм побить меня, потому что у тебя нет больше ни дома, ни негров. Вот это тебе раньше доводилось видеть?

Он вытащил из кармана долговые расписки Кила и протянул их ему. Килрейн тотчас узнал их, и его красное лицо покрылось мертвенной бледностью.

– Откуда ты их взял, черт бы тебя побрал? – прошептал он.

– Оплатил твои долги по обеим плантациям. Придется тебе привыкать к моему соседству, Кил, ведь я теперь владелец Мэллори-хилла…

– И Фэроукса?

– Ты можешь там жить, если будешь вести себя подобающим образом. Приведи имение в порядок и не делай больше долгов. Живя на правах моего гостя в Фэроуксе, ты больше не сможешь использовать его, чтобы делать новые долги. Держись подальше от Натчеза. У тебя хорошая жена, а двух женщин ты теперь содержать никак не сможешь…

– Вы хотите сказать, что он на самом деле не богат? – воскликнула Лиз.

– Дорогая моя, – усмехнулся Кил с горечью, – ты с самого начала пошла по неверному следу. Думаю, тебе следует найти другого папочку для малютки Нелл, потому что у меня в кармане и пары медяков не найдется!

– А-а-а! – завопила женщина. – Паршивый обманщик!

– Перестаньте ругаться в присутствии джентльменов, Лиз, – сказал Уиллард Джеймс с презрительной холодностью.

– Теперь вернемся ко второму твоему весьма умному замечанию о том, что ты застрелишь меня, – сказал Гай. – Для этого у тебя нет никакого повода; кроме того, должен напомнить тебе, что я и сам неплохой стрелок. Поэтому не дразни меня, Кил…

– Ну что ж, – сказал Килрейн, – похоже, ты загнал меня в угол. Давай поговорим как мужчина с мужчиной, хочу сделать тебе выгодное предложение. Ты заглядывал в эти расписки?

– Конечно.

– Тогда ты должен знать, что там нет ни одного неоплаченного долга под залог дома или земли, на которой он стоит. У меня такое предложение: я ставлю на дом и землю, а ты – на расписки, что держишь в руках. Победитель получит все. Одна партия в покер – орел или решка? Что ты скажешь на это, Гай?

– А зачем ему это нужно, – заметил Уиллард Джеймс, – когда у него и так…

– Не вмешивайтесь, Уилл, – перебил его Гай. – Оставим все как есть. Нет – вот ответ на твое предложение, Кил.

– Я так и знал – ты ведь не любишь риска, – усмехнулся Кил.

– Я вполне допускаю риск, Кил, – сухо сказал Гай, – но я не собираюсь ставить на карту будущее Джо Энн. В твоем нынешнем положении ты не можешь лишить ее дома, поскольку тебе нечего больше закладывать. И забудь об этом.

– Ты проявляешь такую трогательную заботу о моей жене, – сказал Кил. – Можно подумать…

– А тебе нечего думать. Ты и так все знаешь. Давай-ка лучше немного выпьем в каком-нибудь уютном местечке и забудем об обидах.

– Ладно, – сказал Кил угрюмо. – Пойдем.

– А как же я? – заныла Лиз Мелтон.

– Пропади ты пропадом! – воскликнул Килрейн. – Пошли отсюда!

По пути к бару Килрейн, по всей видимости, впервые увидел афиши, валявшиеся даже на мостовой. Он наклонился, поднял одну из них, бегло прочитал, и тотчас в его глазах страстного игрока загорелся огонек азарта.

– Вот это пари так пари! – сказал он, широко улыбаясь. – Не хочешь ли, Гай, побиться об заклад, какая из этих оперных певиц первой приплывет в Нью-Орлеон на своем пароходе?

Гай холодно взглянул на него.

– И какая же будет ставка, Кил? – спросил он.

– Пятьсот долларов. Столько я могу себе позволить. Ну, что скажешь, парень?

– Хорошо, – сказал Гай спокойно. – Чтобы ты знал, что я тоже умею держать пари, принимаю твой вызов и предоставляю тебе право выбирать первым. Давай, Кил!

– «Том Тайлер»! – тотчас же воскликнул Килрейн. – И малышка Кастильоне. Поет она, говорят, будь здоров!

– Принято, – сказал Гай Фолкс.

– Отлично. Тогда пошли!

– Куда?

– Покупать билеты на пароход. Собираюсь прокатиться вниз по реке вместе со своей певчей птичкой. Вот увидите, когда мы первыми доберемся до Нью-Орлеана, она будет вне себя от счастья!

– Ладно, – сказал Гай. – Это, наверно, будет забавно. А вы как, Уилл?

– Я, пожалуй, тоже поеду, – сказал Уиллард Джеймс.

Хотя оставалось всего две недели, билеты все еще не были распроданы. В этом жители Натчеза отличались от нью-орлеанцев: их могло привлечь необычное зрелище, а могло и оставить равнодушными. Последнее происходило чаще. Гай без труда заказал каюту на «Королеве Натчеза» для себя и Уилларда Джеймса. Кил столь же легко купил билет на «Тома Тайлера». «Интересно, где Кил раздобыл деньги, – подумал Гай. – Наверно, выиграл».

В тот же вечер они сидели втроем в одной из таверн Натчеза. Килрейн был на редкость приветлив и дружелюбен. Впрочем, и пьян изрядно, хотя это было не очень заметно.

– Прости, погорячился сегодня утром, – говорил он заплетающимся языком. – Сам понимаешь, неприятно, когда тебя застают врасплох. Да и ты ведь пришел не случайно, а чтоб сунуть нос в мои дела.

– Так оно и было, – сказал Гай напрямик. – Я сгорал от любопытства, Кил, хотелось увидеть женщину, которую ты предпочел Джо Энн. Но я пришел не для того, чтобы узнать что-то, а потом использовать против тебя. Просто хотел взглянуть на эту Лиз Мелтон, больше ничего…

– Ну вот ты ее увидел, и что же? – спросил Килрейн насмешливо.

– Не могу, никак не могу понять тебя…

– Потому что ты влюблен в мою жену. Постой, не сердись! Факты остаются фактами, какими бы они неприятными ни были. Человек не властен над своими чувствами, и я на тебя зла не держу. Да и повода для этого у меня нет. Ты слишком большой пуританин, чтобы решиться на что-то, а если бы даже и решился, у тебя все равно ничего не выйдет: ведь Джо Энн – сущий ангел…

Гай заметил, что лицо Уилларда Джеймса передернулось от отвращения.

– Послушай, Кил, – сказал он, стараясь сохранять спокойствие, – не кажется ли тебе, что подобный разговор допустим только наедине между двумя мужчинами? Друзьями даже, кем мы до сих пор, как это ни смешно звучит, остаемся?

– Ты прав. Это говорит о моем дурном вкусе, – проговорил Килрейн заплетающимся языком. – Что ж, всем известно, что мои вкусы не слишком изысканны. Вот и Лиз тому подтверждение…

– Раз уж ты сегодня так словоохотлив, – сказал Гай, – расскажи мне, как ты умудрился спутаться с ней… такой?

Килрейн откинул голову и расхохотался:

– Такой? Как ни смешно, но это очень для нее верное слово – «такая». Да я ее много лет знаю. Она меня никогда особенно не интересовала. Это жена меня к ней толкнула: Джо такая… безупречная. Терпеливая и покорная. Ей не нравятся мои безрассудства и взбалмошность, но она никогда и слова в упрек не скажет. Видишь ли, парень, мне нужна такая женщина, чтобы пыхтела, обливалась потом, кричала, кусалась – ну, в общем, ты меня понимаешь. Хочу, чтоб она пахла, как женщина, а не мылом, духами и рисовой пудрой…

Уиллард Джеймс вскочил с перекошенным лицом.

– Я пройдусь немного, Гай, если ты не возражаешь, – проговорил он. – Мне нужно… глотнуть воздуха.

Килрейн усмехнулся:

– Сидите, мистер Джеймс. Не надо корчить из себя святую невинность. Должен вам сказать, что мужчине более пристало грешить, чем сосать кровь своих ближних…

– Довольно, Кил, – сказал Гай холодно. – Садитесь, Уилл. Я с ним сумею совладать.

– Тогда сдаю его вам с рук на руки, – сказал Уиллард Джеймс, – только, боюсь, после этого их долго придется мыть. – И он с достоинством удалился.

«Да, об Уилле Джеймсе можно сказать только хорошее», – подумал Гай.

– Жаль, что все так получилось, – сказал Килрейн угрюмо. – Джо слишком хороша для меня. Ты ей больше подходишь. Да я ее и не любил никогда по-настоящему. Она не в моем вкусе: слишком уж всегда походила на ангелов, которыми разукрашены потолки в католических храмах. Но теперь-то она привязана ко мне, хотя заслуживает лучшей участи. И она никогда меня не бросит, даже если я потеряю Фэроукс, а я его потеряю с этой проклятой страстью к азартным играм. Даже если она будет голодать, все равно не склонит свою гордую голову. И в один прекрасный день она меня возненавидит, а может, уже и ненавидит втихомолку. Я этого не вынесу, Гай! Не вынесу!

И в его затуманенных, налитых кровью глазах появились слезы.

– Пойдем, Кил, – сказал Гай. – Я провожу тебя домой.

«В жизни ничто не бывает просто, – подумал он с горечью. – Как же можно испытывать ненависть к человеку, если так его жалко?»

Он провел большую часть следующих двух недель, обустраиваясь в Мэллори-хилле. Ему помогали Уиллард Джеймс и Фитцхью. Все трое стали закадычными друзьями. Банкир, несмотря на свои сорок восемь лет и поистине леденящую чопорность, оказался весьма приятным при ближайшем знакомстве человеком. Эти недели были омрачены двумя инцидентами, первый из них, правда, имел скорее комический оттенок.

Как-то днем, вернувшись домой с плантации, они обнаружили, что одна из служанок корчится на полу от боли. Все, чего они сумели от нее добиться в перерывах между истошными криками, было:

– Никиа заколдовал меня! Никиа заколдовал меня!

Гай кликнул обоих пигмеев.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – вопросил он.

– Она меня отшлепала, бвана, – сказала Сифа, – и за это Никиа напустил на нее порчу. Наступит ночь, Эсамба съест ее мозги, и она станет большой сумасшедшей дурой!

– Никиа… – начал Гай.

– Нет, хозяин! – воскликнул Никиабо. – Она самая плохая, подлая, мерзкая девка!

«Однако, – весело подумал Гай, – Никиа чертовски быстро овладевает диалектом негров Миссисипи».

– Сними с нее сглаз, Никиа, – сказал Гай.

– Вы хотите сказать, что верите во всю эту чепуху? – изумленно воскликнул Уиллард Джеймс.

– А вам не приходилось жить в Африке, Уилл? Вы же верите в воскресение из мертвых, хотя никогда и не видели его. А я видел, как Эсамба лишал людей разума. Проклятье, Никиа, сейчас же сними с нее колдовство!

– Нет! – выпалил пигмей.

– Хорошо же, – сказал Гай и перешел на суахили. – Твоя правая рука утратила свою силу, Никиабо! Твоя правая ноги искалечена! Ты больше не можешь ни поднять руку, ни ходить!

– Что… что, черт возьми, ты говоришь, Гай? – прошептал Фитцхью.

– Я напускаю на него еще большую порчу, – сказал Гай спокойно. – Смотрите: Никиа, ну-ка подними правую руку!

Пигмей попытался выполнить приказание, но не смог поднять руку, хотя на его лбу цвета черного дерева от напряжения выступили капельки пота.

– Теперь иди! – проревел Гай.

Пигмей шагнул и тут же повалился на пол. Он лежал и плакал.

– Сними с меня проклятие, бвана! Прогони злого духа! Я буду тебя слушаться! Я сниму порчу с этой противной черной девчонки!

– Хорошо, – сказал Гай и добавил на суахили: – Заклятие снято, Никиа!

Пигмей тут же встал на ноги. Подбежав к распростертой на полу девушке, он залопотал что-то, делая руками какие-то странные движения.

Девушка прекратила кричать. Она лежала некоторое время совершенно неподвижно, расслабленно. Потом ее полные ужаса глаза раскрылись, она вскочила на ноги и бросилась вон из комнаты.

– Мне нужно выпить, – прошептал Уиллард Джеймс. – Чего-нибудь покрепче!

– И мне тоже, – проворчал Фитцхью. – Гай! Как, черт возьми, ты…

– Не проси у меня объяснений, – сказал Гай с важным видом, – я и сам не понимаю. Единственное, что я знаю наверняка: это действует!

Второй инцидент был совсем другого свойства. Гай находился на участке плантации, граничащем с Фэроуксом, когда увидел Джо Энн, приближающуюся верхом к изгороди. Он подъехал, чтобы поздороваться с ней, и увидел ее глаза. Они были холодны как лед.

– Кил сказал мне, – произнесла она, – что ты оплатил все его долги. Вижу, ты теперь владелец Мэллори-хилла. Это, конечно, твое право…

Гай, сидя на своем черном жеребце, внимательно глядел на нее.

– Продолжай, – спокойно сказал он.

– Если бы ты лишил нас собственности, я бы назвала тебя негодяем и свиньей. Но Кил сказал, что ты не собираешься выгонять нас…

– Не собираюсь, – сказал Гай. – Кто же я теперь, по-твоему?

– Все равно свинья, ну, может, не такая большая. Ты не имел права так поступать, Гай Фолкс! Зачем было его обижать?

– Боже правый, Джо, – сказал Гай. – Вот уж никогда не думал…

– Нет, ты знал! Прекрасно понимал, что заденешь его мужскую гордость! Или заставишь меня презирать его за малодушие, за то, что он принял от тебя этот щедрый подарок. Но этот номер не пройдет, Гай. Можешь и Фэроукс выкупить. Мы уезжаем.

В глазах Гая появилось выражение боли.

– И куда же вы поедете? – спросил он. Ее замешательство ясно показало ему, что она и не думала об этом. – Я тебя спрашиваю, куда вы поедете? – повторил он. – Откуда вы возьмете деньги? Кто позаботится о твоем отце, даже если ты станешь работать – компаньонкой какой-нибудь знатной леди? Ведь Кил работать не станет. Да он ничего и не умеет, кроме как жить на плантации. У него остается только один выход – стать надсмотрщиком в каком-либо чужом имении. Ты думаешь, он на это пойдет?

Ее лицо побледнело.

– О!.. – начала она.

– Если он вообще куда-то поедет, – продолжал Гай невозмутимо, – в чем я сильно сомневаюсь. Ты хоть его спросила? Вижу, что нет. Думаю, тебе бы надо его спросить, Джо, принимает ли он мой щедрый подарок, как ты его называешь. Поинтересуйся, уязвлена ли его гордость, которая, как ты полагаешь, у него есть, настолько, чтобы он уехал. Ступай. И в следующий раз, прежде чем бросать мне обвинения, удостоверься, что они на чем-то основаны.

– О! – вновь воскликнула она. – Ты все-таки свинья, Гай Фолкс! И куда большая, чем я думала…

В следующий раз Гай увидел Килрейна Мэллори в то утро, когда «Королева Натчеза» и «Том Тайлер» должны были причалить к пристани чуть ниже Натчеза. Кил был уже пьян, несмотря на раннее утро. Выпивка становилась его единственным утешением.

– Что с тобой стряслось? – сочувственно спросил Гай.

– Проклятые бабы! – сказал Кил угрюмо. – Представляешь, Гай, за целую неделю и словечком со мной не перемолвилась! А знаешь почему?

– Нет, – сказал Гай мягко.

– Из-за того, что я не захотел уезжать из Фэроукса. Говорит, что настоящий мужчина никогда не согласился бы жить на средства своего друга. Может, она и права, но что мне остается делать? Я не знаю ничего, кроме плантации. Что же мне теперь, надсмотрщиком наниматься?

«Я бы так и сделал, – подумал Гай холодно, – а не принимал чужую помощь. Но у тебя иное мнение, не так ли, Кил? Впрочем, ты всегда был ничтожеством».

– Я ей и говорю: «Гай нас не прогонит. Разве может старина Гай нас выгнать?» А она вскочила и ну визжать: «Не смей произносить при мне имя этого негодяя, пока я жива!» Боже милосердный, чем ты ей так не угодил?

– Наверно, она злится, потому что не хочет быть мне чем-то обязанной, – сказал Гай.

– Не пойму я ее. Ты даешь нам возможность продержаться на плаву, а она, вместо того чтобы оценить это по достоинству…

– Забудь об этом. Скажи лучше, Кил, что ты собираешься делать с красоткой Лиз? Доктор Моррис говорит, что она и вправду в интересном положении…

– Ровным счетом ничего, – фыркнул Кил. – Откуда мне знать, чей он, этот маленький ублюдок?

Эта Лиз – самая большая шлюха во всем штате Миссисипи!

Гай молча разглядывал его. «Бедняга, – думал он, – ах ты, бедняга. Ничего у тебя не осталось: ни надежды, ни молитвы. Пусть уж хоть „Том Тайлер“ придет первым…»

Возможно, так бы и случилось, если бы не Килрейн Мэллори. Проведя большую часть дня в тщетных попытках привлечь внимание Джульетты Кастильоне, он в конце концов спустился в машинное отделение. Отозвав в сторону машиниста, он показал ему толстенную пачку банкнот. Большую часть ее, правда, составляли куски нарезанной газетной бумаги, но машинист мог видеть только несколько двадцатидолларовых купюр, которые лежали сверху. Две из них Кил снял и протянул машинисту.

– Для чего это, сэр? – спросил тот.

– Перекроете предохранительный клапан за несколько миль до Нью-Орлеана. Когда мы намного вырвемся вперед, можете снова открыть его. Если сделаете, как я сказал, получите остальные деньги. Эту гонку я не собираюсь проигрывать!

– Но, сэр, это ведь очень опасно! – воскликнул машинист.

– Если давление станет слишком большим, убавите ход. Но выиграйте гонку, и тогда получите всю пачку!

Сказав это, он вновь поднялся на палубу.

Гай и Уиллард Джеймс стояли на палубе, непринужденно беседуя с Нормой Дюпре, когда «Королева Натчеза» поравнялась с Ла Плас, крошечной креольской деревушкой в нескольких милях севернее Нью-Орлеана. Примадонна, типичная нормандская крестьянка, крупная и цветущая, была весьма приятной женщиной, светловолосой, розовощекой и очень красивой. Именно такого типа женщина привлекла бы Килрейна. Она отличалась простодушием и добротой и к тому же – ни капли вульгарности. Если бы по счастливой или несчастливой случайности судьба не одарила ее приятным колоратурным сопрано, она могла бы стать женой какого-нибудь кряжистого нормандского фермера и родить ему не меньше дюжины сыновей.

Она была в восторге от того, что может с кем-то поговорить на своем родном языке. Ее поразил тот французский, которому донья Пилар обучила Гая, и она нашла, что его французское произношение, несмотря на сильный американский акцент, намного лучше ее сельского нормандского.

Гай заметил, что Уилл чувствует себя не в своей тарелке, и перешел на английский.

– Мы совсем забыли о нашем друге банкире, – сказал он. – Давайте немного поговорим по-американски, мадемуазель.

– Le banquiere?[55] – переспросила она, и ее маленькие голубые глаза загорелись любопытством. Карьера певицы не мешала ей оставаться французской крестьянкой. – Так, значит, он богат?

– Enormement![56] А кроме того, он сражен вами наповал, Норма… – И это было правдой. С самого начала поездки Уиллард Джеймс буквально пожирал ее глазами.