А он провел все лето в борьбе за получение магистерской мантии. В Гейдельберг он написал мне о своих собеседованиях для приема на работу. Мол, все просто горят желанием видеть его среди своих сотрудников по ветеранской квоте и что от его шарма все просто тащатся. В Риме меня настигло письмо с описанием предложения, сделанного ему исследовательским отделом фирмы «Кросвайт и Доран». В Париже он развлекал меня рассказом о снятой им квартире. Она находилась недалеко от Парка Линкольна, в ней было две спальни и ванна. Соседом у него там был такой же выпускник университета, который уже успел устроиться помощником бухгалтера в фирму «Крафт Чиз». «Я еще не очень-то хорошо знаю его, – писал Майкл своим твердым уверенным почерком, – он производит приятное впечатление».

В Вене я узнала, что Майкл подал заявление с просьбой продлить обучение и перенести время итоговых экзаменов. Это означало отсрочку в получении степени, но, похоже, его это не слишком волновало. Работу он уже практически нашел. Квартиру снял. Словом, он уже настолько погрузился в свою будущую жизнь, что отсрочка с получением диплома казалась ему малозначительной. В постскриптуме он писал, что Америка без меня – совсем не та.

За последнее время я сильно отдалилась от своих прежних подружек по колледжу. Их мысли еще занимали мальчишки да бары, а я уже начала погружаться в настоящую семейную жизнь, со всеми ее сковородками и кастрюлями.

По выходным дням Майкл не возвращался в наш корпус. А я по четвергам отправлялась в Чикаго, прогуливая лекции в пятницу. И хоть поезд мой шел в два раза медленнее, чем экспресс, я выигрывала целый день для общения с любимым.

В ту дождливую пятницу, за две недели до Дня Благодарения, я отправилась в Чикаго в компании четырех зеленых первокурсников, которые всю дорогу балдели под «Лед Зеппеллин». Майкл встретил меня и повел к себе. Подъезд украшало красное бумажное сердце, пришпиленное над входом. Другое такое же болталось над входной дверью внутри квартиры. И еще много красных сердец взбиралось по стенам, пробегало по потолку и, минуя спальню соседа, устремлялось в апартаменты Майкла. Там они спускались к его кровати, посередине которой гордо покоилась сафьяновая коробочка, а в ней сверкало кольцо с бриллиантом. Этот безумец взял ссуду в банке, чтобы купить мне такую прелесть! И хоть я чувствовала себя неловко, быстро надев колечко на палец, я с удовольствием убедилась, что оно мне впору.

Его мать написала моей, что все свадебные хлопоты, по ее мнению, должны лечь на наши с Майклом плечи. Они-де заранее соглашаются со всем и ни во что не хотели бы вмешиваться.

Маму это сообщение очень обрадовало. И она принялась таскаться со мной по разным фешенебельным отелям и банкетным залам, набирая по пути в качестве трофеев кучу проспектов. Затем она складывала их в специальный шкафчик, возможно, для последующего отчета Полю.

– Из золотой гостиной в «Дрейке» открывается чудесный вид на озеро, – рассуждала она, – но в «Хилтоне» помещение только-только после ремонта... В «Континентале» скидка на спиртное... а в «Астории» – на закуски... Но в такую даль вряд ли кто поедет.

– И сколько это стоит? – вопрошал Поль, который, будучи деловым человеком, всегда зрил в корень.

И тогда мама принималась рыскать по своей записной книжке в поисках расценок на одно человеко-место. А ответ на этот важный вопрос осложнялся тем, что цены скакали в зависимости от заказа, будь то цыпленок, или антрекот. Уже очень скоро мне стало ясно, что противоречить ей – бесполезно, и единственное, что остается – это терпеливо сносить всю эту суету и хлопоты. Главное, я выходила замуж за Майкла, и ничего не могло помешать этому.

Наконец, мама остановила свой выбор на «Золотом Фонтане». Заведении на Мэллроуз-авеню, украшенном неоновой рекламой «Свадьбы и другие счастливые события». Своей бьющей в глаза безвкусицей это заведение напоминало публичный дом – бронзовые рамы зеркал, хрустальные люстры, журчащие фонтанчики, источающий подцвеченную розовым или синим влагу. Но там имелся огромный обеденный стол, а так же были большие скидки в баре и изобилие очень дешевых фруктов в вазах, смахивающих на ананасы. Похоже, что все это и решило дело.

Помню, мама обернулась ко мне с сияющим от счастья лицом и застенчиво спросила:

– Фрэнни, тебе здесь нравится?

– Ну... мне кажется, что это – не совсем то, о чем я думала, – призналась я, – мне хотелось бы найти что-нибудь менее кричащее... ну, поэлегантнее, что ли...

– Менее кричащее? – удивилась мама. – А этот фонтан тебе не нравится?

Майкла же все эти проблемы, похоже, волновали не слишком сильно. Единственно, на чем он стоял твердо, это на том, чтобы свадебная церемония происходила в синагоге. Других вариантов он не признавал. Видимо, в нем взыграла кровь его нехристианских предков.

– Но никто не приедет на церемонию в Храм, – во время очередного раунда телефонных переговоров сказала мама, – ты же знаешь эту семейку. Они пропустят церемонию и явятся прямо к праздничному столу.

– И Майкл может поступить так же, – ответила я, – это единственное, что меня заботит.

– Ты не в курсе, насколько серьезно он готовится к обращению? – узнав, что между церемонией в Храме и банкетом будет часовой перерыв, спросила мама.

Майкл сделал мне предложение и тут же сообщил, что он решил принять иудаизм. Он дразнил меня, рассуждая, как хорошо иметь жену, телом которой можно восторгаться по ночам.

– Супружеская жизнь – не такая уж и замечательная штука, – отвечала я ему, – просто предполагается, что ты станешь с кем-то жить.

– Жить так же, как живут дети...

– Ты говоришь так, потому что сходишь от меня с ума... Но ведь это еще не повод тащиться к мировому судье.

– Кажется, ты предпочитаешь раввина. Что ж, я могу поменять религию.

Я никак не могла понять – вдруг Майкл все еще шутит со мной.

– Но ты же не веришь в Бога!

– Я белый англо-саксонский протестант со Среднего Запада. У меня нет культовых корней, обычаев и способов самовыразить себя. А иудаизм – это культурная и философская сокровищница, аккумулировавшая опыт тысяч поколений. И он взывает ко мне. Я хочу многое понять, и он поможет мне в этом. Иудей ведь знает – кто он и что.

– Да. И, как правило, он невысок ростом и лыс. И зовут его Гарри или Эйб. Неужели ты думаешь, что тебе это подойдет?

– Я хочу быть иудеем. И это во многом упростит все проблемы, связанные с женитьбой.

Вскоре после этого разговора мы были официально помолвлены. Мне было приятно, что Майкл все время старается облегчить мне жизнь, но некоторых поступков его я для себя до конца объяснить не могла. Он смело шел на духовные жертвы, и все, что стояло за этим, была его любовь ко мне, столь всепоглощающая, что ради меня он, похоже, был готов на все.

Успешно пережив знакомство Майкла с семейством Баскин, я с волнением ждала встречи с его родителями. Меня беспокоило, как они воспримут тот факт, что их крещеный сын влюбился в еврейку.

Майкл был младшим ребенком в семье, и родители его представлялись мне глубокими стариками. Одна из его старших сестер жила в Сиэтле, другая – в Миннеаполисе. Обе они вышли замуж и покинули отчий дом в те времена, когда мой суженый еще пешком под стол ходил. Во время Второй мировой его отец, освобожденный по возрасту от строевой службы, два года организовывал шоу-программы для наших ребят в Европе. Майкл родился через десять месяцев после его возвращения. Его матери, Норме Ведлан, тогда было сорок, и такие поздние роды в то время удивили многих. Это сейчас все в порядке вещей. В наш первый приезд в Спрингфилд я хотела, чтобы мы все вместе посетили церковь. Этим я хотела показать его родителям свою веротерпимость. К моему глубокому удивлению, они очень спокойно восприняли известие о намерении Майкла изменить религии, в которой он вырос.

Я представила себе, что бы началось, если бы я заявила своим, что возжелала принять Святое крещение. Это было бы воспринято как личное оскорбление, как крушение всей их системы моральных и духовных ценностей. И они, мои родные, сделали бы все, чтобы воспрепятствовать претворению такого решения в жизнь.

Когда Майкл названивал мне вечерами по телефону, он с таким неподдельным воодушевлением рассказывал о своих подготовительных занятиях, что мне казалось, что он интересуется моей религией значительно больше, чем я.

– Привет, малышка, – говорил он, и в его голосе я слышала сдерживаемое желание. Мне так нравилось, когда меня называли «малышкой», а я чувствовала себя при этом такой взрослой, – чем ты сегодня занималась?

– Моталась в колледж, а как твои дела на работе?

– Нормально, – равнодушно отвечал Майкл.

– Тебе скучно там?

– Похоже на то. Люди вокруг очень приятные, вот работа – дрянь. – Майкл не любил говорить на производственные темы.

– Терпи, станешь директором – будет веселее, – успокаивала его я.

– Я сегодня смотался пораньше. На занятия. Знаешь, я узнал, – здесь его голос выдал неподдельный интерес, – узнал, что у евреев, оказывается, нет рая.

Я молчала, пытаясь переварить услышанное.

– Что значит у нас нет рая?

– Это значит, что ты живешь здесь один раз, а потом вечный сон, черная дыра и адью, амигос... Такая установка мне подходит.

– Господи, может, нам обоим податься в католики?

Раввин, которого посещали мои родители, был слишком ортодоксален. И поэтому Майклу пришлось искать себе другого наставника. И он его нашел. Раввин Ривка из Бэт-Эммэт-Израэль настоял лишь на том, чтобы Майкл в течение трех месяцев посещал курсы, а потом передал три сотни зеленых на нужды синагоги. Еще две сотни потребуется на покрытие расходов при проведении обряда.

Восшествие в Лоно свершилось в Бэт-Эммэт-Израэль за неделю до Пасхи. Процедура была на удивление скромна и бескровная. Майкл принял имя Мойша, в честь Мозеса и моего пра-пра-прадеда Минковица, жившего в России. Пращур слыл весьма богобоязненным иудеем.

– Мойша Ведлан – это звучит гордо! – пробуя на вкус слова, продекламировала я.

А новоиспеченный Мойша красовался в синем в полосочку костюме, с ермолкой на голове. В руках у него покоилась Тора. Раввин Ривка молился рядышком. В какой-то момент Мойша сделал изрядный глоток вина, рэбби вновь стал творить молитву, а, закончив, благословил неофита. Так состоялась моя помолвка с молодым иудеем.

Через две недели мои занятия в колледже завершились. Сосед Майкла к тому времени съехал с квартиры. Барри нашел себе укромный уголок, где он мог спокойно предаваться блуду с одной из клиенток фирмы, в которой он подвизался. Эта особа страшилась огласки их отношений, не без оснований полагая, что ее благополучие пойдет прахом, если она будет уличена в связи с помощником бухгалтера от «Джей Вальтер Томпсон». (Отношения их продолжались весьма недолго. Месяца через три пассия Барри получила повышение по службе, а ее горе-любовник, соответственно, отставку.) Но к этому времени мы с Мойшей-мореплавателем уже обжили уютную квартирку рядом с Линкольн-парком.

– И ты хочешь, чтобы я ездила к тебе в этот жуткий район? – допытывалась мама, укладывая мои вещи перед переездом.

– Конечно.

– А вдруг ваши соседи умыкнут ваши свадебные подарки? Что ж, надеюсь, Майкл знает, что делает, – со вздохом проговорила мама. – Хотя он мужчина, ему – проще. Они вообще по-другому относятся к этим вещам...

– Он знает, что делает, мама.

– Но если ты собираешься жить неподалеку от Линкольн-парка, то хотя бы следует привести в порядок квартиру.

– На наш взгляд, она в порядке.

– Этот вязаный свитер очень похож на мой.

– Ты забыла, как сама его мне отдала...

– Ну ладно, – с неуверенностью заключила мама, – хоть я и думаю, что он мой. – И вернулась к прерванному разговору.

– Вам просто необходимо купить мебель. Ведь там нет даже приличного обеденного стола.

– На первых порах мы обойдемся тем, что есть.

– Но стол, который там есть, слишком мал для праздничных обедов!

– Для каких таких это обедов?

– Ну, неужели вы не собираетесь приглашать нас к обеду?

Я начала складывать носки, а мама – разбирать их по цвету.

– Если нам придется тратиться еще и на обеденный стол, то тогда обед влетит нам в копеечку. Но я могу пустить на это дело деньги дедушки Минковица... Там что-то около тысячи.

Мама бросила работу, села на кровать и уставилась на меня.

– Пусть они так и лежат у тебя на счету, – заговорщицки понизив голос, начала она, – и не трогай их.

Помолчав, она как самую сокровенную мудрость, донесла до меня опыт своей жизни:

– У хорошей жены всегда должна быть заначка. Не дай Бог, если что-нибудь случится, чего я очень и очень не хочу...

– Ты всегда думаешь о каких-то гадостях, – прервала ее я.

Но она не унималась.

– Я просто трезво смотрю на вещи. В наши дни женщина, зависящая от мужа в денежных вопросах, просто сама напрашивается на неприятности. Вспомни, как поступил со мной этот бездельник!

– Ты имеешь в виду отца?

– Да, этот шаромыжник бросил меня без цента в кармане, – в своих рассуждениях мама никак не могла врубиться, что отец бросил не только ее, но и троих маленьких детей.

– Майкл так никогда не поступит, – возмутилась я. – Он никогда не оставит меня!

– Просто я хотела тебя немножко предостеречь. Прекрасно, когда мужчина заботится о тебе, но нельзя же рассчитывать только на это. Фрэнни, каждый в своем характере имеет частицу хорошего и частицу плохого. Когда мы влюблены, хорошее – застит нам белый свет, но как только любовь улетучивается, нам становятся видны только недостатки. Ведь все зависит от точки зрения!

– Ты хочешь сказать – Майкл не знает моих недостатков? – продолжала я кипеть.

– Нет, дорогая. Просто когда чувство свежо, все видится в розовом цвете. Ни ты, ни Майкл не можете беспристрастно оценить друг друга. Я же хочу, чтобы в случае чего ты смогла бы позаботиться о себе сама. Каково тебе будет – без денег, без помощи? Конечно, на нас с Полем, ты можешь рассчитывать всегда. И мы сделаем для тебя все, что будет в ваших силах. Но ведь и мы – не вечны. Кто знает, что день грядущий нам готовит? – она суетливо оправила юбку. – Никогда не забывай о собственных интересах. Всегда блюди свой интерес.

– Спасибо за напутствие.

– Уверена, все у вас будет хорошо, – подвела итог беседе мама искусственно бодрым голосом.

Первая встреча Ведланов и Баскиных случилась вечером накануне брачной церемонии, которая должна была происходить в синагоге. Миссис Ведлан скромно притулилась рядом со своим благоверным, бросая из-под ресниц все замечающие взгляды. Она изучала обстановку. Одета она была в простенький серенький костюмчик, мама вырядилась в платье для коктейлей.

После обмена любезностями, принятого у вежливых малознакомых людей, мама принялась объяснять своим будущим родственникам технологию еврейской свадьбы.

– Это все очень просто, – говорила она, одаривая потенциального свата и сватью очаровательной улыбкой, – вам лишь нужно пройти до бокового придела и остановиться. Когда к вам приблизится Майкл, вы соедините руки... в общем, перед началом я все покажу.

Миссис Ведлан отважилась спросить:

– Вы в этом уверены?

– Да, – подтвердила я, – все так, как говорит мама.

– Хорошо, – согласилась она, но было видно, что столь краткий инструктаж ее не удовлетворил. – Если вы в этом уверены...

И она вернулась к делам житейским:

– Мне следовало бы одеть туфли попросторнее...

Утро следующего дня было столь ярким и праздничным, будто в Верховной Канцелярии приняли заявку Джоаны Баскин. И удовлетворили ее на все сто.

– Дорогая, такая чудесная погода – отличное предзнаменование, – гордо объявила мама, будто это метеорологическое явление было полностью ее заслугой. Суета, царившая перед отъездом в синагогу, казалось, только еще улучшила ее настроение.

– Жаль, что такой отличный денек для гольфа пропадает... – мечтательно заметил Поль, всем своим видом показывая, что это он шутит.

Церемония началась точно по Европейскому стандартному времени – на полчаса позже назначенного. Три лучших друга Майкла – Клиффорд, Вес и Бенни – исполняли роль шаферов. (Поля чуть кондрашка не хватила, когда он обнаружил, что столь ответственное задание было поручено волосатым хиппующим интеллектуалам.) Подружки невесты не были столь живописны. И Пайпер, и Мадлен, и моя кузина Дебби (в свое время я сыграла ту же роль на ее свадьбе) важно выступали в розовых бархатных платьях, украшенных белыми сердцами. В интересах дела мама попыталась напялить на шаферов розовые же пояса, но Майкл, сославшись на свою службу на флоте, категорически отмел эту идею.

Зазвучали первые аккорды свадебного марша, и моя мама, которую к этому моменту аж трясло от возбуждения, засуетилась, расставляя по местам участников кортежа. Мы с сестрой оказались у самого входа в Храм, и красоту моего убранства некому было оценить. Я огорчилась, посчитав это за дурное предзнаменование.

– Твое платье – просто чудо! – в этот самый момент громко прошептала мне на ухо Мадлен, в сотый раз, поправляя мою фату.

Я услышала, как мама сзади приказывает Полю втянуть живот. А потом она включила обратный отсчет: приготовились! внимание! пошли!!!

– Как я выгляжу? – допытывалась я у Мадлен. – Похоже, все комплименты достались жениху.

– Когда будешь входить, глубоко вдохни и задержи дыхание. Не волнуйся. Фрэнни – ты просто чудо. Честно! – чмокнув меня, она куда-то смылась.

Оставшись в одиночестве, я сосредоточилась на музыке. Сжимая в руке цветы, я представляла себе, как моя сестра идет к приделу, одаривая всех присутствующих улыбкой профессиональной шоу-ведущей.

Наконец пришел и мой черед, и я в гордом одиночестве вступила в Храм. Мне показалось, что я с высокого обрыва нырнула в омут. Не отрывая глаз от Майкла, я двинулась к боковому приделу. Мама и Поль приблизились ко мне, заняли места по сторонам, и вот мы все втроем движемся вперед, а невидимый голос тянет сверху: «Мы только что начали».

Раввин Ривка произнес витиеватую, унизанную цитатами речь. Мы с Майклом дали друг другу обещание на иврите (до сих пор не могу вспомнить, чего я ему тогда наобещала). В завершение церемонии раввин поставил на пол бокал вина, и Майкл раздавил его ногой. Присутствующие иудеи дружно возопили «Мазель Тов!», а христиане, озираясь, вопрошали друг друга «Все, слава Богу?». Вскорости процессия в обратном порядке проследовала к выходу.

«Золотой фонтан» в этот раз произвел на меня более благоприятное впечатление. Зал, расцвеченный разноцветными огнями и украшенный цветами, напоминал казино в Лас-Вегасе. На стоявших рядами круглых столах веерами разложены салфетки. В центре столов в пластиковых ящиках покоились маргаритки и гвоздики (кстати, это была идея Поля). Один из столов предназначался для Баскиных, другой – Ведланам, третий – для друзей Поля из фирмы, и так далее.

Майкл, я, шаферы и подружки размещались за главным столом, убранным по-царски.

Но вот со стороны родных моего кровного папочки на свадьбе никто не появился. Я, конечно, уведомила его письмом о надвигающемся торжестве, а он в ответ лишь прислал открытку с поздравлениями, на словах сожалея, что не сможет сопроводить «свою маленькую дочурку в Храм». Я не посвящала Майкла в эту переписку, и, кажется, сразу же выбросила это полное любви отеческое послание.

...Торжество сопровождалось многочисленными тостами. И здесь пальма первенства, принадлежала, безусловно, Полю. Он был так многословен, что под мерное журчание его речи мы успели умять салат.

– Восемь лет назад, – начал он свою сагу, – когда я женился на Джоанне, не слушая советов родственников и друзей, которых я, кстати, вижу за этими столами...

Свой тост произнес Вес, затем настал черед Бэрри Сэлзера, и вот уже Пайпер, уязвленная тем, что в красноречии упражняются лишь мужчины, спешит к микрофону.

Но когда слово вознамерился взять Ведлан-старший, в зале повисла тишина. Всем было любопытно, что же может сказать правоверный баптист на чисто еврейской свадьбе. А он принялся делиться воспоминаниями о детстве своего сына, о его учебе в колледже, о том, как переживала за него Норма, когда он сражался в джунглях. Осветив события этого периода, он перешел к дням нынешним. Они-де счастливы, видеть сына довольным и женатым... Наконец наступила кульминация. Без аккомпанемента, в зале, наполовину заполненном иноверцами, он, приложив руки к груди, громко исполнил Свадебную Песнь... В заключение выразил уверенность, что прибавление в семействе себя ждать не заставит.

«Боже! – подумала я, наблюдая, как он пробирается к своему месту, – как же Майкл похож на него!»

Столь душевное выражение приязни растрогало меня, и я прослезилась. Мой новоиспеченный муж аккуратно промакнул мне глаза салфеткой. А я смотрела на него и не могла поверить, что теперь он – мой!

Когда начали подавать горячее, музыканты заиграли какую-то хорошо забытую классическую танцевальную мелодию.

Кто-то из гостей принялся отстукивать ритм фужером по столу, и вскоре уже весь зал гремел как посудомоечная машина. И этот грохот, и звон продолжались до тех пор, пока мы с Майклом не стали целоваться.

– Радуйся, что у них нет под руками нашего хрустального сервиза, – усмехнулся Майкл.

– Никогда не позову этих дикарей в гости, – поддержала его я, принужденно улыбаясь.

– Спасибо, что вышла за меня...

Мама знаком показала, что настало время для перемены блюд и что нам пора размяться, переброситься парой слов с родственниками, а также запечатлеть сей торжественный миг, пригласив фотографа, который весь день путался у нас под ногами.

Начали мы с групповых фотографий с маминой родней.

– Ты очаровательна, – рассыпалась в похвалах тетя Роза, обнимая меня потными руками, – когда мы с Гербертом увидели тебя сегодня, мы не могли поверить, что это ты. Ты такая прелесть, – удивление ее больше смахивало на выговор. – Я непременно спрошу карточку у твоей мамы, чтобы всегда помнить – как хорошо ты выглядела сегодня.

– Слыхал, что ты был во Вьетнаме, – сказал дядя Герберт Майклу, пожимая руку.

– Был.

– Но я все равно рад, что ты влился в нашу семью.

– Ну, их, давай лучше снимемся с твоими, – попросила я Майкла, и мы отправились на поиски. И пока мы пробирались сквозь толпу гостей, мои многочисленные родственники пихали ему в карман пухлые конверты. А вот его родные больше специализировались на поздравлениях. Наконец мы пробились к сестрам Майкла. Джуди прикатила из Миннеаполиса, где ее муж владел сетью магазинов. А вот Диана, вторая сестра, прибыла на торжество из Сиэтла одна. Насколько мне было известно, ее муж старался игнорировать семейные сборища. Она проскрипела, что очень рада была узнать о решении брата обзавестись семьей.

Тут к нам пробилась моя кузина Фери, овдовевшая уже лет эдак шестнадцать назад. Она прославилась в семье тем, что на могиле мужа дала обет не только не встречаться с мужчинами, но даже не смотреть на них. Это дало маме повод заметить, что либо жизнь ее с мужем была райской песней и теперь она не надеется на повторение чего-то подобного, либо все было так ужасно, что она боится повторения. Третьего не дано!

– Как вам понравилась чаша для пунша? – спросила она, обворожительно скалясь. Она обладала самым прекрасным в семье комплектом зубов. Недаром же ее милый покойный был дантистом.

– Чудесная, – ответила я.

– Чудесная, – подтвердил Майкл, хоть я была уверена, что он этой чаши и в глаза не видел.

– Так и знала, что она вам не понравится, – огорченно призналась Ферн. – Отдайте ее мне, прошу вас. И будьте счастливы!

– Напомни, чтобы я пригласила кузину на пунш с печеньем, – попросила я Майкла, когда нас позвали к уже заставленному всяческими сладостями и деликатесами свадебному столу.

Гости, увидев это кремово-шоколадное изобилие, так рьяно бросились занимать места, что виновников торжества чуть было, не растоптали. Кстати, родственнички мужа первенствовали в этом забеге. Желая, видимо, утихомирить бушевавшие страсти, музыканты пиликали нечто успокаивающее. Так как нам с Майклом негде было приткнуться, мы стояли в сторонке и наблюдали. Взявшись за руки, мы образовали с ним наш отдельный островок спокойствия в этом первобытном хаосе. Вокруг нас устроили невообразимый кавардак, а мы, основные участники и виновники торжества, оказались в стороне.

С нашего места было хорошо видно, как гости толпятся вокруг столов, запихивая в карманы и пакеты разнообразные булки и пирожные. Видимо, дома они собирались продолжить чествовать молодых. Как тетя Роза обходит столы, собирая в кулек арахис. Насколько я знала, не было еще ни одной свадьбы с ее участием, откуда она бы не уволокла фунта четыре этого полезного в хозяйстве припаса.

– Это не честно, – горевала сестра моей бабушки, в тщетных попытках пробить себе клюкой дорогу к вожделенному столу. – Следовало дать мне фору эдак в полчасика. А то я смогу поспеть только к шапочному разбору и всю вкуснятину уже рассуют по карманам.

Заметив нас, она наклонилась ко мне и прошептала:

– Не бойся сегодняшней ночи! Это тебе придется по вкусу!

И вновь ринулась в атаку.

Я повернулась к Майклу и сказала:

– Лучший выход – это думать о чем-нибудь постороннем...

А нанятый на целый день фотограф щелкал и щелкал затвором своего фотоаппарата...

Майкл покинул меня на полчаса и уединился в баре со своими дружками. Поль тоже крутился вокруг них, но не пил. Он вообще никогда в рот капли не брал. Он только старался проверить – надул его бармен или нет.

Единственное мое желание в эти минуты было скрыться куда-нибудь, в уборную, например. Никого не видеть и ни с кем не говорить. Так как Майкла не было рядом, мне казалось, что волны нервозности и беспокойства заполнили все окружающее пространство. Но вот он появился, как всегда вовремя. Нас ждали к открытию танцев. Мне предстоял свадебный вальс... Увы, как такового вальса не получилось. Мы наяривали нечто на манер танго – Майкл вертел меня, наклонял, ронял и тут же подхватывал...

Музыканты исполнили еще несколько танцевальных мелодий, но веселье, похоже, уже шло на убыль. Все порядком подустали, переели, а многие – перебрали.

И только принявший на грудь пару лишних порций тоника с водкой или водки с тоником дядюшка Соломон неутомимо отплясывал самбу.

Поль оплатил музыкантам лишний час.

Среди трофеев тети Розы помимо арахиса оказался и тромбонист.

Миссис Ведлан перед отбытием заверила меня, что «вечер получился интересный».

...Так начиналась моя супружеская жизнь...