1

Как-то раз он позвонил мне и начал сбивчиво объяснять, как впервые увидел меня на вечеринке, а потом встретил в библиотеке... Что учится в одной группе с моей соседкой по комнате, Пайпер. Удивление мое было столь велико, что я даже не сумела послать его к черту. Вместо этого я неожиданно приняла его приглашение вместе отобедать.

Естественно, я решила узнать у Пайпер, что он за человек. И вот что она мне поведала:

– Кто таков Майкл Ведлан? Да, приятный парень. Но, знаешь ли, не в твоем вкусе.

– Приятный, но не в моем вкусе? – Я была заинтригована.

– Видишь ли, он служил во Вьетнаме. И, похоже, до сих пор мыслями все еще там. По крайней мере, все его письменные работы о джунглях, боях и всяком таком прочем...

– Что ж, похоже, ты права, – разочарованно протянула я. – Похоже, он действительно не в моем вкусе.

...На дворе был 1972 год. Я активно участвовала во всевозможных маршах протеста. Простаивала часами с зажженной свечой... Размахивала флагом. Но при этом не теряла чувства меры. Не впадала в исступление. Наверное, все дело здесь было в наследственности: мои многочисленные предки из поколения в поколение передавали друг другу достаточно уравновешенный характер. Им было хорошо известно, в частности, что такое погромы. Именно от них они бежали из царской России под сень Статуи Свободы. С тех пор моя многочисленная родня занималась чем угодно, но никто не лез в политику.

Товарищи мои, вот те действительно ненавидели Вьетнам. Мне же просто нравилось принимать участие во всей этой заварухе. Я весело проводила время.

Майкл назначил мне свидание у кафе. У той самой забегаловки, в которой за все три года учебы в Йеллоустоунском университете я так ни разу и не побывала.

И вот я стою под вывеской, на которой огромными буквами выведено «СЕГОДНЯ ОСОБЫЙ ГРИБНОЙ СОУС». А вокруг скрипят стулья, раздается позвякивание ножей и вилок. Стою и жду того, кто воевал во Вьетнаме. Кто жег напалмом деревни и убивал детей.

А вдруг он такой же сдвинутый, как и все ветераны, о которых пишут в газетах? Может, мне предстоит отобедать с психом?

И чем дольше я размышляла на эту тему, тем отчетливее мне приходила в голову мысль – «много женщин встречались с мужчинами, готовыми ради них пойти на убийство», – мне же предстояло познакомиться с человеком, который знал, как это делать.

Пайпер набросала его портрет. С ее слов я знала, что мне предстоит встреча с высоким темноволосым зеленоглазым парнем.

– И это все? – разочарованно спросила я ее тогда. – Никаких особых примет?

– Не жди ничего особого, он не носит униформы. И лицо его не обезображено шрамами.

И вот пока я украдкой поглядывала на часы, поджидая своего кавалера, ко мне не спеша, приблизился высокий темноволосый зеленоглазый парень. Вся его стройная фигура как бы излучала уверенность в себе. Фантазия моя разыгралась. Он показался мне необыкновенно сильным, настоящим бойцом.

«Интересно, каков он в постели? Наверное, он и там настойчив и неутомим. Похоже, он именно тот, в кого я смогу без ума влюбиться. Он тот, кто также безумно полюбит и меня. Он станет заботиться обо мне и защищать. И горе тому, кто кинет на меня лишь косой взгляд...» Так уносило меня воображение в безоблачное будущее.

– Да ты пришла раньше назначенного времени, – удивленно отметил он, направляясь к стойке. – Что тебе заказать?

Он был из тех мужчин, которые сразу берут быка за рога.

– Я еще не решила. – Уставившись на ряды тарелочек с горками яичного салата, я долго раздумывала. – Кажется, они слишком жирные...

– Тебе не нравится такая еда?

– Похоже. Правда, если запить чем-нибудь, то и это можно проглотить.

Себе Майкл заказал сандвич с тунцом и стакан молока. Я остановилась на розовом желе, хрустящем картофеле и кока-коле.

Расплачиваясь, он вежливо поздоровался с продавщицей и кассиром. На редкость доброжелательный убийца!

– Никогда раньше здесь не бывала, – сказала я, когда мы заняли крохотный кабинетик, зеленые стены которого украшали картинки на библейские мотивы.

– Мой отец командовал здесь парадом, когда я еще пешком под стол ходил, – улыбнувшись, пояснил Майкл.

– Иди ты? Тогда, должно быть, это его рук дело? – и я показала на одно из изображений Христа.

Улыбка на его лице растаяла.

– Извини, это была глупая шутка, – попыталась я исправить положение.

Так как я никак не могла решить, чем есть желе – вилкой или ложкой, пришлось бросить его на произвол судьбы.

– Говоришь, твой отец был здесь хозяином?

– Он был директором.

– Директорский сынок. Это звучит гордо.

Ничего не ответив, Майкл разделил поровну свой сандвич и протянул мне половину.

– Попробуй. И представь, что ты на Востоке.

Вежливо поблагодарив, я осторожно откусила кусочек и положила сандвич на тарелку. Взгляд моего спутника сделался столь смущенным, что я начала опасаться, все ли в порядке в моем туалете. «Постараюсь отвлечь его, – подумала я. Надо же произвести на него хоть какое-то впечатление».

– А ты где живешь?

– На Десятой стрит.

– С предками?

– Шутишь?

Я вновь задела его.

– Конечно, шучу, – я тщетно пыталась выдавить остатки кетчупа из пластиковой бутылочки себе на картофель.

– Мои старики сейчас в Спрингфилде. Отец вышел на пенсию и преподает в воскресной школе. Он – баптист.

– Неплохо, – ответила я. Кетчуп, наконец, полился.

– А ты?

Вообще-то я терпеть не могу, когда ко мне лезут с такими вопросами. Что можно на это ответить? Словно некролог о самой себе пишешь. Становится грустно, делается жаль человека, прожившего столь неинтересную и бессодержательную жизнь. Но сегодня мне почему-то захотелось исповедаться.

– Мы – евреи. Живем в Чикаго. Моя мама – это просто мама. А отец, знаешь, он делает такие подставки для цветов. Ну, ты встречал что-то похожее в цветочных магазинах... Он хороший мастер и просто завален заказами. Вообще-то раньше он делал посуду для собак. Но его обвинили в том, что он похитил чертежи какой-то сверхсекретной миски, и ему пришлось переквалифицироваться... А у тебя была собака? Мне всегда хотелось, но мама так боялась за свои ковры...

Мне пришло в голову, что один из нас болтает без умолку. И этот человек – я. Признаться, когда мне попадались такие, будто сошедшие с обложки журнала парни, я начинала нести всякую чепуху. А как раз сейчас напротив меня уютно разместился очередной кандидат в греческие боги. Обычно я могла разглядеть маленького мальчика во взрослом мужчине или девочку в женщине... С Майклом все было не так. Похоже, он вот таким и появился на свет. Его густая темная шевелюра, волнами падавшая на лоб, вызывала почти непреодолимое желание перегнуться через стол и погладить ее. Глаза туманило непередаваемое сочетание в его облике нежности и жестокости. Но самое замечательное было в том, что великолепие его внешности не завораживало и не вызывало благоговейного трепета, а притягивало. Мне редко приходилось общаться с такими парнями. Обычно они меня просто не замечали. И совсем не потому, что я так безнадежно безобразна. Многим ребятам нравятся пухленькие девушки с темными кудрявыми волосами. Часто приходилось слышать, что я – хорошенькая. Правда, говорили это обычно мать и тетки.

– Расскажи лучше о себе, – попросила я. Голос мой показался мне совершенно чужим. – Хочу знать о тебе абсолютно все.

Я не могла вспомнить, из какого фильма эта фраза, но, кажется, это слова, сказанные какой-то знаменитостью. А они всегда говорят все по делу.

– Мне двадцать шесть.

– Ого! – вырвалось у меня. «Двадцать шесть» для двадцатилетней – это было где-то рядом с пенсией.

– Что, «ого»?

– Да так. Продолжай, пожалуйста.

Отодвинув тарелку, я вежливо поинтересовалась его специализацией в колледже. Майкл смутился и уставился на меня.

– Я занимаюсь рекламой, Фрэнни. И готовлюсь к защите. Вообще-то я уже рассказывал тебе все это, тогда, на вечеринке.

– О да, конечно! – только и могла ответить я, выразив этим восклицанием недоумение по поводу своей забывчивости.

– Ты стояла в уголке с подружкой. Вы пили пунш и тянули хоралы, и все подряд из Двенадцати дней Рождества.

В действительности, это было отнюдь не то событие, которое мне хотелось бы вспоминать. И мне уж в голову не могло прийти, что мое мычание послужило причиной сегодняшнего свидания.

– Ты была просто очаровательна, – похоже, улыбка Майкла была искренней.

Подумать только, он считал, что я очаровательна!

– Может быть, тебе хочется чего-нибудь другого? – спросил он, оглядывая недоеденный картофель и нетронутое желе. – Как насчет гамбургера? Давай закажу. Они здесь вкусные.

Ему так хотелось угодить мне. Уж не случилось ли с ним чего, начала беспокоиться я. Столь деликатное обращение было мне в новинку.

– Спасибо, нет. Недавно читала в газете, что в них пихают всякую гадость. Я стараюсь их не есть.

– Вот уж не знал. Спасибо за информацию. – Майкл на минуту замолчал, и я ощутила, как он изучает мое лицо.

– А какую музыку ты любишь? – Кусочки льда в моем стакане закрутились, подталкиваемые соломинкой.

– Обычную. Ту, что крутят на радио.

– Ну, там бывает и джаз, и классика. А тебе нравится классическая музыка?

– Может статься, этим летом я буду в ней просто купаться, – промолвила я и после эффектной паузы продолжала: – Мы с Пайпер этим летом собираемся в Европу. Расширять кругозор, знаешь ли...

По виду Майкла было ясно, что мое сообщение потрясло его.

– А ты слушала «Мадам Баттерфляй»?

– Нет! А ты тащишься от «Айрон Баттерфляй»?

Похоже, наступил момент, когда мы уже и не знали – о чем еще говорить. Так часто случается при первом свидании.

Майкл дожевывал свой сандвич, а я потягивала кока-колу. Наконец он завершил трапезу и вытер рот салфеткой. Тишина обволакивала нас... Вдруг меня непроизвольно охватило чувство вины – будто бы это из-за меня все так складывалось. И вновь я унеслась на крыльях воображения в волшебную страну грез. Я думала о том, как это было бы здорово – встретить того, в кого можно без оглядки бы влюбиться, выйти за него замуж, нарожать детей. И при этом ни разу не являться бы на свидание.

Последние полгода за мной ухаживал Джонни Марло, первокурсник. На мой взгляд, это был еще тот фрукт, и вряд ли хоть одна порядочная девушка согласилась бы иметь с ним дело. Но постепенно я к нему привыкла. И ко мне привыкли тоже. И даже когда я навещала его в общежитии, никто уже не кричал: «Атас! Девчонка на этаже!»

Джонни делил кров с неким Ричардом Уэкслером. Парень тот был в принципе неплохой, если не считать его привычки временами отбирать у своего соседа ключ от комнаты. А потом мы с Джонни натыкались во всех немыслимых местах на использованные презервативы. Особое же удовольствие, очевидно, он получал, подбрасывая их моему ухажеру под кровать. Но все же это происходило не часто. Гораздо чаще приятели вместе курили дурь. Это было их общее хобби. Поэтому большую часть времени мне приходилось наблюдать, как мои мужчины ловили кайф. К сожалению, марихуана не пришлась мне по вкусу. Накурившись, я сразу отключалась. Джонни обосновывал такое непонятное воздействие наркотика каким-то дефектом в моем хромосомном наборе. И мне, навсегда приговоренной быть лишь наблюдателем их безумия при таком жестоком диагнозе, приходилось только свидетельствовать, как эти двое ставят эксперименты, словно бросая вызов смерти. Именно так они называли свои проделки. Помню, как-то раз они притащили целую гору разномастных таблеток. Разложив их по цветам, Ричард проглотил красную кучку, а Джонни принялся за белую. Потом они уселись напротив друг друга и стали ждать «прихода». Они сидели, напряженно вглядываясь в лицо друг друга, а я смотрела на них и не могла понять – отчего же мне так грустно...

– Я так рад, что мы встретились... – Майкл нарушил затянувшуюся паузу.

В ответ я кивком головы вежливо поблагодарила его за теплые слова и решила вернуться к более насущной теме.

– Пайпер рассказывала, что ты воевал...

– Приходилось, – голос его звучал совсем обыденно. – Южный Вьетнам. Служил во флоте. Доброволец.

– И тебя понесло по собственной воле? В самый разгар этой грязной войны, – неожиданно я почувствовала, что совсем не хочу обидеть его этим достаточно грубым выпадом.

И, желая смягчить его, продолжила: – Для этого нужно было иметь много мужества.

– Много смелости и мало ума, – спокойно ответил он. – Знаешь, когда я был маленьким, отец любил болтать за столом о моральных ценностях, чести, благородстве и борьбе за справедливость. Он старался внушить мне чувство благодарности к этой стране за все те возможности, которые она нам предоставила... И он столь долго и так часто вещал об обязанностях гражданина, – здесь Майкла передернуло, – что у меня не оставалось другого выхода, как податься во флот. Вот, думаю-то, мой старикан станет мной гордиться!

– И он гордился?

Майкл помолчал, взял стакан с молоком, отпил из него немного, неслышно вернул на стол.

– Он сказал, что я круглый идиот.

– Да-а! – в замешательстве я только разглаживала складки скомканной салфетки.

– В его жизни для него главным была стабильность. Основательность. О таких, как он, говорят – «крепко стоит на якоре». А когда я подался в войска, все это рухнуло. Помню, как он метался по комнате и кричал: «Неужели ты не понимаешь, что там идет война? «Как будто я был настолько туп, что мне и в голову прийти не могло, что там я могу потерять башку. Но вскоре он смирился с тем, что его сыну забрили лоб. Я бы очень удивился, если бы случилось по-другому. Помню, в день, когда я уезжал, он уже ласково трепал меня по плечу и советовал беречь себя.

– И ты берег себя? – я оценивающе посмотрела на Майкла.

– Видишь, мне удалось унести оттуда ноги, – мягко ответил он.

Поразительно, как в нем одновременно могли уживаться и нежность, и открытость, и доброжелательность, и жестокость. Такой необычный коктейль будоражил и интриговал.

– На войне открываешь себя с самых неожиданных сторон. И иногда это бывает весьма забавно.

Господи, – пришло в голову мне. – Похоже, этот парень там наломал дров. И мне до смерти захотелось узнать – что у него на сердце. Но я постеснялась прямо спросить его. Вместо этого на ум мне лезли всякие совсем неподходящие вопросы.

«Было страшно?

Убивать приходилось?

Смерть, какая она?»

Вот о чем мне хотелось спросить этого парня. Но мне не удалось его разговорить. Однако одно мне было совершенно ясно:

Майкл боялся смерти.

Не успела я выглянуть из аудитории, как мне на глаза попался Майкл. Он поджидал меня, а как только заметил, приветственно взмахнул рукой. Наши якобы случайные встречи становились все чаще. Возвращаясь из библиотеки, я часто замечала, как он подпирает дверь общежития, сжимая в руке тающее мороженое.

Но даже после нескольких совместных посещений концертов, походов в кино, после мороженого и долгих вечеров в кафе за чашкой кофе, когда мы сидели держась за руки, он не приставал ко мне. Мы все время где-то торчали вместе, но дальше этого дело не шло. Поначалу я думала, что он излишне робок, или я ему не слишком нравлюсь... Приходила даже мысль, что ему кое-что отстрелили там, во Вьетнаме... И лишь много позже я узнала, что все это время он старательно оберегал меня от мысли, что наши отношения – поверхностны и что он испытывает ко мне лишь «постельный» интерес. Но все это было потом...

...Как-то Майкл попросил меня помочь ему подобрать галстук – скоро должна была начаться беготня в поисках работы. Дело было вечером в пятницу... На мне, помнится, была тогда одна из самых вызывающих блузок. Из розового полупрозрачного нейлона. С карманами, нашитыми так, чтобы соблюсти минимум приличий.

– То, что надо, – удовлетворенно констатировал Майкл, встретив меня в холле.

– Ты так думаешь? – бархатным голосом переспросила я.

Майкл придержал дверь, и я прошествовала мимо него игривой походкой.

– Выглядишь очаровательно, – его голос звучал совершенно искренне.

Жаль, что Пайпер не может слышать, пришло мне в голову. Моя соседка решила почтить своим присутствием очередной феминистский съезд.

Продираясь сквозь толпу участников очередного анти-какого-то марша протеста, мы двигались по студенческому городку. Взвинченные молодые люди с безумными глазами что-то выкрикивали вокруг нас. Полицейские же, окружившие толпу, наоборот, выглядели лишь немного настороженными.

Мы прорезали это людское скопище, Майкл нежно сжимал мою руку, так, как когда-то это делал отец, когда старался не дать мне перебежать улицу в неположенном месте. На перекрестке мы остановились, ожидая, когда загорится зеленый свет. На улице машин было мало. Видимо, потому что участники подобных сборищ часто заканчивали их, разбивая витрины и поджигая автомобили. Наконец мы добрались до магазина мужской одежды. Майкл сразу же направился к нужной секции. Все его движения были выверены и сосредоточены. Ах, как мне хотелось раздеть его и отдаться ему тут же – на полу, прямо напротив вешалок со спортивными костюмами.

– Итак, какой образ ты хотел бы создать? – сбрасывая наваждение, спросила я.

Прямо перед нами возвышался стол, на котором разноцветьем рассыпались тысячи галстуков.

– Хочешь вызывать у окружающих доверие?

– По-твоему, без галстука я выгляжу подозрительно?

– Хорошо, тогда мы попытаемся придать иной оттенок твоей сногсшибательной индивидуальности, – предложила я и взяла галстук ручной работы. – По-моему, в нем есть элегантность и шик.

– По-моему, слишком много, – серьезно ответил Майкл. – Я буду стараться устроиться в маркетинговый отдел какой-нибудь рекламной фирмы. Поэтому я должен выглядеть солидно. Как исследователь.

– Может быть, подойдет этот, спортивный, – мои пальцы носились по разложенным галстукам, словно пальцы пианиста, порхающие над клавишами рояля во время концерта. Боже, как трудно совместить стиль галстука и индивидуальность сильного, уверенного в себе внимательного и сурового мужчины. Теперь мне ясно, почему я никогда не могла подобрать галстук отцу.

Майкл взял пестрый красноватый галстук.

– Вот то, что мне нужно, – уверенно произнес он.

– То, что нужно? Но ведь ты даже не приложил его к рубашке? Не прикинул, подходит ли он к твоему костюму.

– Дорогая, но ведь это только галстук.

– Прекрасно, но учти, излишняя поспешность часто подводит.

Он удивленно поглядел на меня.

– Я решил, что пора пригласить тебя в гости.

– Похвальное решение, – отметила я и направилась вместе с ним к кассе, сгорая от желания.

Майкл никогда не рассказывал, как он живет. И я не ожидала, что окажусь в подвале одного из домов на Десятой стрит. Из окон его квартирки, если и можно было что увидеть, так это туфли и ботинки, спешащие по своим делам. Все апартаменты состояли из прачечной, переделанной в кухоньку, и комнаты, где главенствовала печь. Заботливыми руками Майкла здесь образовалось что-то вроде гостиной. Он заставил все пространство книжными полками, не забыв, однако, про торшер и два кресла с алой обивкой. В углу стояла большая пластмассовая голубая миска. Она была полна воды.

– Ничего квартирка, – констатировала я.

– Главное – дешевая, – согласился Майкл.

– Из-за пожелтевших стен, что ли?

—Просто хозяин добрейшей души человек.

И хоть мне и не приходилось встречать добреньких домовладельцев, я воздержалась от комментариев. Оказалось, что площадь с Майклом до последнего времени делил кот, и это его миска, там, в углу. Но недели две назад он смылся.

– Надеюсь, вернется, – заключил удрученно Майкл. И добавил подумав: – Впрочем, все мои кошки однажды сбегали.

– Так чего же ты их заводишь?

– Нравятся.

Прежде чем я успела поинтересоваться причинами столь страстной, но неразделенной любви, Майкл открыл дверь, как бы предлагая насладиться роскошной обстановкой его спальни. С первого взгляда она напомнила мне Тадж-Махал. Темное манящее пространство с голубыми стенами. Стену над огромным ложем украшал кремовый ковер. По обеим сторонам кровати в прозрачных подсвечниках торчали маленькие свечи.

Не прошло и мгновения, как наши руки сплелись в объятии, а тела слились. Но, даже отдаваясь ему, я не переставала думать о том, понравится ли ему мое тело? Вдруг мои бедра не придутся ему по вкусу. Но эти страхи только подстегивали меня, и я старалась скорее избавиться от одежды.

– Не спеши, – нежно попросил меня Майкл, когда я возилась с пуговицами его рубашки. – Наслаждение не терпит суеты.

Он обращался со мной как с драгоценным хрустальным сосудом. Ласково теребил мои волосы, нежно целовал шею, трепетно обнимал... Казалось, он боится, что я исчезну из его спальни.

– Тебе приятно? Хорошо? – временами спрашивал он, одними губами.

Мне нравилось ласкать его, а он любил, когда его гладили. Его тело было сильным, красивым и полным здоровья. И только на правой ягодице белел маленький круглый шрам – след пули. Тело Майкла просто сводило меня с ума. Впервые в этот день я поняла – что значит любить и быть любимой, слиться воедино...

Потом мы заснули, а когда я открыла глаза, то почувствовала, что в постели со мной никого нет. Прохладный воздух ласкал разгоряченные груди... Майкл, прекрасный как античный бог, появился в дверях спальни... Трудно было поверить, что такая красота только что любила меня. Его плоский живот, широкие плечи и мускулатура рук могли украсить любой атлас анатомии.

– Привет, – произнес он, склоняясь надо мной. Потом нежно поцеловал мне грудь. – Есть хочешь?

– Наверное, – ответила я. Я утратила контроль за временем, ведь на дворе была уже глубокая ночь.

– Поспи еще, – он осторожно укрыл меня, и я вновь погрузилась в дрему.

Когда я вновь открыла глаза, передо мной стоял Майкл с тарелкой, полной восхитительно пахнущего омлета, двумя вилками в одной руке и бутылкой вина в другой.

– Обед подан, – важно провозгласил он. – Сожалею, но в нем принимают участие только обнаженные. – И он быстро скинул с себя потертые джинсы.

Усевшись по-турецки на кровати, мы стали поглощать омлет, время, от времени прикладываясь к бутылке. То, что приготовил Майкл, было просто восхитительно. К яйцам он добавил сыр, грибы, зеленый перец.

– Скажи, – у тебя было много женщин? – неожиданно для себя спросила я, набравшись храбрости после очередного глотка вина.

– Странный вопрос.

Мне так не казалось. Но может быть, время для него было выбрано не совсем удачное. Однако я решила проявить настойчивость.

– А все-таки?

– Ну, была одна. – Майкл глубоко вздохнул. – Ее звали Марианна.

В этот миг меня охватила лютая ненависть ко всем Марианнам на свете.

– Это было еще до армии. И она меня не дождалась.

– Она, что, написала тебе письмо «...знаешь, дорогой, ты хороший парень, но...»? – такое просто не укладывалось в моей бедной голове.

– Нет. Она просто перестала отвечать мне на мои письма.

– Жаль, что тогда мы еще не были знакомы. Я бы завалила тебя томами писем...

– А я бы так увлекся чтением, что стал бы отличной мишенью...

Майкл поглощал омлет, и мне захотелось поделиться с ним своими воспоминаниями.

– В старших классах я часто писала письма своему приятелю и засовывала их в его ящик в раздевалке. Книжек и одежды там было мало, так что места хватало. И вот однажды он при мне стал наводить в нем порядок. И выкинул все мои послания. Сказал, что в шкафу нет ничего, что бы стоило хранить.

– Молодой и глупый, он не мог по достоинству оценить тебя. – Голос Майкла звучал предельно значительно.

– Как хорошо ты все объяснил. А у тебя в школе была подружка?

– Мне казалось, что была, – задумчиво произнес Майкл, аккуратно стирая соус у меня с нодбородка. – Но выяснилось, что я не прав. Однажды, под Рождество мы вместе должны были пойти на праздник... Но я заболел гриппом, и свидание сорвалось... Она тогда, помню, сильно расстроилась. Но мы продолжали встречаться. Казалось, все идет чудесно. И вот однажды я пригласил ее на танцы. Вечером, как и договорились, я прикатил за ней на отцовской машине. В смокинге, с букетом цветов... Но она отказалась ехать. Сказала, что хочет отомстить мне за тот рождественский вечер.

– И что же ты сделал?

– А ничего. Вернулся домой, и весь вечер проторчал у телевизора, – сухо ответил Майкл. – А цветы мама в воскресенье снесла в церковь.

– За тех дураков, которые любят нас по-настоящему, – произнесла я тост, размахивая над головой полупустой бутылкой. – Ой, я вся измазалась твоим дурацким соусом. Дай-ка мне какую-нибудь салфетку.

– У меня есть средство получше, – воскликнул Майкл, отнимая бутылку. Затем он осторожно обнял меня и поднял с постели.

...Никогда еще я не мылась вместе с мужчиной. Мы с Майклом по очереди намыливали друг друга... Я познавала все совершенство его волшебного тела. А потом Майкл покрыл меня пеной целиком.

– Обожаю душ, – довольный, он распирал мне спину махровым полотенцем. – Как-то раз во Вьетнаме мне не удалось помыться аж пятьдесят восемь дней кряду... И вот в одно прекрасное воскресенье обстрел неожиданно стих. Я тут же разделся, благо рядом блестело маленькое озерцо. Бросился в воду. И представь, не успел я намылиться, как гуки стали опять палить почем зря... Пришлось мне так, и нестись назад в окоп. Сидел как дурак и ждал, когда мыло засохнет, чтобы содрать его как пленку.

Ласковыми движениями он вытирал мне груди.

– Просто обожаю душ, – мечтательно повторил он несколько раз, – особенно с прекрасными обнаженными девушками.

Я стала выводить какие-то каракули на намыленной груди Майкла, а он наклонился и ласково прикоснулся губами к моему соску.

– Ты сохранила чудесную способность смотреть на мир глазами ребенка. К сожалению, я ее утратил.

Со всей возможной силой я обхватила его и прижалась к его мокрой груди.

– Наверное, ты устал, но я хочу еще...

Мне казалось, что за месяцы нашего общения мне удалось хорошо узнать его. Но, как это сейчас выяснилось, я сильно заблуждалась. Говорить такое бывшему моряку... Майкл разразился тирадой самых жутких ругательств, какие я когда-либо слышала. А потом приник губами к моему уху и жарко выдохнул такое... что я до сих пор желаю забыть. И не могу.

– Но это ужасно! И не просто ужасно, а невозможно физически!

– Конечно, конечно, – лукаво засмеялся Майкл и, подхватив меня на руки, потащил в спальню.

И мы опять занимались любовью, как это делали многие поколения людей до нас. Правда, я старалась не задевать его шрам.

– Когда я с тобой, мне кажется, что я растворяюсь в космосе, – шептал он потом, когда мы лежали обнявшись.

– Не отодвигайся, пожалуйста, – попросила я, прижимаясь губами к его шее. Я никак не могла наглядеться в его прекрасные глаза. – Может быть, займемся чем-нибудь еще? Давай поговорим. Как у тебя с религией, а? Интересно, верит ли в Бога сын учителя воскресной школы?

– Не верю, – признался Майкл. Казалось, он был удивлен этому вопросу. – До службы, до Вьетнама, я ходил в церковь. Но после – никогда.

– И почему так?

Майкл лежал на спине, уставившись в потолок. Размышляя, он пожал плечами. Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил.

– Потому что я знаю, что Бога нет.

Я принялась ласково поглаживать его бедро.

– Здорово. Но я могу поклясться, что только я его видела.

Однако Майкл даже не улыбнулся. Я перевернулась на спину, положила голову на его руку. Так он был ближе. Ох, как быстро у него меняется настроение!

– Я видел столько зла, Фрэнни! И нечего тебе об этом слушать. А мне не стоит говорить.

—Ты уверен в этом?

Он повернулся и задумчиво поглядел на меня.

– Я не хочу говорить об этом. И даже думать не хочу. Это – не для твоих очаровательных ушек. Я хочу защитить тебя от зла.

Правда, я так и не поняла тогда, от чего он хочет меня защитить, от зла жизни или зла, таившегося в нем самом.

– Я хочу быть сильным с тобой.

Так трогательно было это слышать от этого огромного и мужественного человека. Это признание заставило меня почувствовать к нему еще большую нежность. Я с трепетом прикоснулась к его лицу.

– А ты общаешься со своими фронтовыми друзьями?

– Друзьями?

– Во всех фильмах у солдат есть фронтовые друзья...

– Нет. И давай об этом закончим.

– Ну, Майкл, – продолжала я, – неужели там, во Вьетнаме, у тебя не было друзей? Ну, тех, у кого ты мог, к примеру, занять мыла, или открывалку, или патронов? Ведь были, а?

– Только за один месяц у меня сменилось трое соседей по палатке. И все они были чудесные ребята.

– И вы даже не перезваниваетесь? – Казалось, никакие силы не могут заставить меня сменить тему разговора. – Неужели не тянет встретиться и вспомнить всякие военные истории?

– Фрэнни, они все погибли. – Майкл произнес это так медленно и с такой болью. Казалось, он сам придумывал незнакомые слова.

– Ой! Извини! Мне не стоило...

– Их всех убили. Одного за другим. После этого я остался в палатке один. Я думал, что приношу несчастье. – Голос Майкла предательски задрожал, но он нашел в себе силы и продолжил: – Был у нас парень. Здоровый такой, жизнерадостный... Кудрявый. Одним словом, типичный ирландец. Звали его сержант Фленнаган. Он завербовался во Вьетнам по второму сроку. И вот однажды утром ему миной оторвало обе кисти. Боже, как он истекал кровью! Все было залито. Мы накачивали его морфием, так чтобы он особо не мучился, просто отключался... А мы боялись, что он заснет и не проснется... Тормошили его. В общем, санитарный вертолет прилетел через полчаса после того, как он отдал концы. – Майкл вдруг с силой обнял меня. – Мы не думали, что это кончится так быстро. Но если бы вертолет успел, у него был бы шанс.

Я не знала, что ему сказать. Просто пыталась понять. Мне всегда казалось, что мужчины любят войну, потому что там они находят все, чего им не хватает в жизни. А потом вспоминают ее как лучшие годы своей жизни. – Это все голливудское дерьмо, Фрэнни. Эта вонючая пропаганда работает так, что многих действительно тянет на войну. А когда ты попадаешь туда, то все оказывается абсолютно не так, как ты это себе до этого представлял... Это обескураживает.

Если честно говорить, то я не могла представить себе Майкла обескураженным. Мне казалось, что он такой самоуверенный... Всегда все его мысли и поступки безошибочны. Было, похоже, что где-то внутри у него есть готовый ответ на любой вопрос.

– Я боюсь смерти, – неожиданно для себя призналась я, сжимаясь в комочек.

– Не стоит. Не бойся, Фрэнни. В ней нет ничего особенного и интересного. Я повидал на своем веку столько умирающих... Поверь, это все настолько само собой разумеющееся... И я перестал ей удивляться.

Он приподнялся и посмотрел мне в глаза.

– Хочу, чтобы ты ничего не боялась. – Он нежным движением откинул у меня со лба прядь волос. – Лучше бы мне никогда не бывать во Вьетнаме. С тех пор не могу найти себе места под солнцем. Эта страна не приемлет меня. А мне-то ведь многого и не нужно. Тихой семейной жизни... Детей, – добавил он после минутного колебания тихо и застенчиво. – И я хочу, очень хочу, чтобы ты любила меня...

И вновь мы окунулись в море страсти, но на этот раз он был неистов и яростен.

А потом мы ели рисовый суп с томатом и тостами. Что это было, обед или завтрак – сказать трудно, счет времени был потерян. Мы валялись в постели, и я тянула свой суп из пиалы, словно китайский чай.

Ночами, когда меня мучает бессонница, я стараюсь внушить себе, что Майкл, должно быть, прав и бояться смерти нечего. Вспоминаю всю эту его браваду, все то, что он сказал мне тогда, все, во что он верил... До сих пор в моей памяти встают все подробности этой нашей первой ночи.

Мне было тринадцать, когда однажды на почте я увидела фотографию своего отца. Но, увы, отнюдь не на почтовой марке.

За восемь месяцев до этого он перецеловал всех нас – своих троих детей. Сказав, что непременно скоро вернется, отправился в аэропорт. Он клялся, что спасается от тюрьмы. А вот мать моя утверждала, что он попросту задумал избавиться от нас. Время показало, что оба они были по-своему правы.

И вот, жарким вечером 1964-го, разглядывая на почте портреты разыскиваемых преступников, я так и не могла понять – какую же гнусность отчебучил мой папаша. Позже, когда я стала задавать вопросы, мне отвечали, что я слишком мала, чтобы понять это. А когда я подросла и вновь вернулась к своим расспросам, мне посоветовали не ворошить прошлое.

Но тогда, в тот жаркий вечер, я была просто потрясена тем, что мой папа – обладатель целых девяти имен. И все они были вымышленными. Однако из всей этой картинной галереи, представшей моему взору, он, безусловно, был самый симпатичный. Все же остальные выглядели отъявленными громилами.

Пока я занималась изучением помещенного под фотографией словесного портрета, мама отправляла письмо своей лучшей подруге Бэрилл. Той самой, которая отправилась в Нью-Йорк, чтобы сделать карьеру. В те времена таких, как она, было наперечет. Мама и Бэрилл дружили со средней школы, с тех самых пор, как они, увлеченные патриотическим порывом, вечера напролет просиживали над вязанием варежек для замерзающих в Европе наших солдатиков. И до сих пор они еженедельно отправляли друг другу послания. Я знала, что Бэрилл теперь порадуется за маму, которой, наконец, на ее взгляд, удалось избавиться от мужа. А мама ответит, что рада, что Бэрилл не надо заботиться о троих детях. И еще я знала, что мама будет писать о моих скрытых уголовных наклонностях, основываясь на теории наследственности.

...Мама подошла ко мне и сказала, что мы уже можем уходить. И вот тут-то ее как током ударило. Наверно, ей очень не понравилось, что фотография ее бывшего мужа красуется в одной компании со всякими налетчиками и насильниками. Я тихонько взяла ее за руку и вывела на улицу. Там она долго молча стояла, качая головой.

А через четыре месяца она выскочила замуж за Поля. Он усыновил моего брата, удочерил нас с сестрой, и мы поселились на другом конце огромного города, где нас никто не знал. Так я стала женщиной с бурным и сомнительным прошлым...

У Поля был сын. Эдди жил отдельно, но постоянно наведывался к нам по выходным и опустошал холодильник. Поль постоянно допекал его расспросами о своей бывшей половине – о ее здоровье, делах, свиданиях. О том, когда она снова собирается замуж. Похоже, ему надоело ее содержать, и он не мог дождаться, когда избавится от нее окончательно. Ведь только когда она снова выскочит за кого-нибудь, она перестанет качать из него денежки. Моя мама в этом плане была исключением. Ведь ее муж растворился в бескрайних далях.

Я же сразу и бесповоротно влюбилась в Эдди. Это был зеленоглазый неуклюжий подросток, в том году заканчивавший школу. И хоть он совсем не следил за собой, меня это совсем не волновало. Ведь он был единственным семнадцатилетним парнем, который обращал на меня хоть какое-то внимание. И я, часто лежа в постели, размышляла о том, как было бы отлично выйти за него замуж. И преследуется ли кровосмешение в случае удочерения? Меня также очень волновал текст, который нужно будет написать в свадебных приглашениях, и что мы будем делать, когда у нас родится маленький.

Моя младшая сестра Мадлен с самых пеленок жаждала стать ведущей телевизионных шоу. Брат Билли был моложе на семь лет. Его целью в жизни было научиться классно играть на бильярде.

Новый школьный воспитатель, ознакомившись с моим личным делом и газетными вырезками, пригласил маму в класс и порекомендовал показать меня психиатру. Он полагал, что бегство отца могло сильно задеть мою психику. Но мама заявила ему, что у меня все о'кей, прекрасный цвет лица, и вообще обойдемся мы и без консультации психиатров. Вообще в нашей семейке существовало негласное правило – никогда не вспоминать о нашей прошлой, отнюдь не такой благопристойной, жизни. Любое упоминание о моем беглом отце было равносильно рассказам о зверствах нацистов, о Вьетконге, о республиканцах, так балдевших от Никсона, и других не очень приличных вещах. От него изредка приходили весточки. Все письма были уже кем-то прочитаны и вновь положены в конверты и заклеены.

До меня все еще не доходило – зачем государству потребовался мой отец, и это страшно интриговало. Оно-то, государство, уж наверняка-то знало, где он обретается. Конечно, их просто интересовали те экзотические марки, которыми он обклеивал конверты. В конце каждого письма обязательно наличествовала приписка: «Папочка любит вас. Папочка скучает без вас. Я уехал не потому, что хотел вас бросить». Но я и так знала это. Но знала так же и то, что наше существование было не столь веской причиной, чтобы удержать его. Ведь он особенно никогда и не проявлял своих нежных чувств по отношению ко мне. Просто ему нравилось, что у него есть такое чудесное продолжение рода, как дочь. И мне казалось, что, несмотря на разлуку, он сохранил меня в своей памяти. Видимо, ему гораздо приятнее было думать, что у него есть дочь, чем видеть ее.

А тем временем мама прилагала титанические усилия, чтобы сплотить всех нас в одну большую счастливую семью. Она добивалась этого в основном стряпней изысканных блюд и тем, что заставляла вкушать все это великолепие нас всех вместе за одним столом. К нашему счастью, она в действительности обладала незаурядным кулинарным талантом.

Когда Майкл стал настаивать на знакомстве с моими родственниками и решил ввести меня в круг своих домочадцев, у меня засосало под ложечкой. Я не могла определить причину этого – то ли от счастья, то ли от страха. Как прекрасно, что этот замечательный парень встретился на моем жизненном пути. Хочет взять меня в жены, заботиться обо мне, купить мне дом и делать со мной детей! Он был именно таким, о каком я мечтала с детства. Вот только появился он несколько раньше, чем следовало бы. Я была поражена, что он остановил свой выбор именно на мне. На моем месте любая другая девушка, не задумываясь, приняла бы его предложение. Он был такой сильный, уверенный в себе и решительный. Я завидовала его выдержке. И испытывала чувство вины, потому что сомневалась по поводу свадьбы, в то время как для него все вопросы, связанные с нашим будущим, уже были окончательно решены. Однажды я спросила его:

– Майкл, отчего ты так уверен во всем? Ведь все меняемся... Вот мой отец, он ударился в бега после двадцати лет совместной жизни.

– Я никогда не брошу тебя, Фрэнни. – Слышать это было безумно приятно.

– Неужели?

– Никогда.

– Я тоже никогда не брошу тебя, – ответила я и крепко прижалась к нему. С Майклом я чувствовала себя в полной безопасности. И это было странно, так как до встречи с ним я не осознавала своей полной беззащитности.

План Майкла, вернее, общий наш план был таков: он заканчивает университет, мы с Пайпер проводим лето в Европе. Потом, через год и я заканчиваю учиться. За это время Майкл находит работу и квартиру в Чикаго. Мы поженимся, как только я получу диплом.

– Все рассчитано превосходно, не так ли? – спросил меня как-то Майкл.

– Да, – с некоторым сомнением ответила я. – По-моему даже слишком.

...И вот мы катим в Чикаго в голубом «Фольксвагене» Майкла. Я сама не своя, а он просто светится от удовольствия. Ведь все идет по плану! Я предложила для начала посетить моих родных. А вот Пайпер советовала мне сначала отправиться в Спрингфилд и познакомиться с его родителями.

– Будь осторожна, ведь ты не знаешь, какую родню приобретаешь, выходя замуж за Майкла...

Но я очень хотела сначала познакомить его с моими домочадцами. По непонятным мне самой причинам я долго не писала маме о существовании Майкла. Наверное, я догадывалась, что если она будет посвящена в мои планы, ситуация выйдет из-под контроля и помолвка станет делом решенным.

Между прочим, я все же была у нее старшей дочерью.

– Свадьба! – воскликнула она. Я нарочно позвонила домой вечером, зная, что в это время дня она наиболее спокойна. Ужин съеден, посуда вымыта, и она еще не начала хлопотать о хлебе насущном на день грядущий.

– Мы не спешим, мама. Сначала я должна закончить учебу.

– Ты знаешь, как бывает трудно забронировать номер в отеле... В голове не укладывается, что ты решила, связать свою судьбу Бог знает с кем.

– Я хорошо знаю его, ма.

– Никто не может сказать, что хорошо знает мужчину, – ответила она. – Не любят они этого. Так что очень неосторожно бросаться в омут с первым встречным...

– Но ты вышла замуж за отца после шести недель знакомства...

– Здесь другое дело. Мы были старше.

– А за Поля ты выскочила после трех месяцев.

– Это все совсем не то. Ведь я уже была зрелая женщина. Разведена. Жизнь заставила меня учесть ошибки. Поверь мне. То, чего ждешь от отношений в начале, возможно, не будет удовлетворять тебя в дальнейшем.

Трижды она перезванивала, чтобы узнать, каковы кулинарные пристрастия ее гипотетического зятя. Не страдает ли он пищевой аллергией? Как ей следует здороваться с Майклом: следует ли поцеловать его в щеку или лучше ограничиться рукопожатием?

По дороге в Чикаго я осторожно посвятила Майкла в некоторые подробности нашей семейной истории, разумеется, избегая наиболее шокирующих подробностей.

– Ты нашла самое подходящее время, чтобы сообщить мне, что в твоих жилах течет кровь жулика, – рассмеялся он.

– Вот я и хочу назвать наших детишек Бонни и Клайдом[2].

Майкл вел машину левой рукой. Правая покоилась на моем бедре. Правда, изредка ему приходилось переключать скорость. Я же, положив руку ему на плечо, осторожно щекотала шею. А когда он опускал руку, дергая рычаг, я тоже переключала ему кое-что в штанах. Майкл из всех сил старался делать вид, что ничего не происходит, что он ничего не замечает, а сам как-то подозрительно часто старался менять скорость.

– Мне нужно время, чтобы привыкнуть к своему новому имени Миссис Фрэнсис Ведлан. По нему не скажешь, что я – еврейка. Если бы ты служил в армии, то меня бы называли «миссис младший капрал Ведлан». Звучит очень значительно.

– А я бы не возражал носить твою фамилию. По-моему, Баскин звучит ничуть не хуже, чем Ведлан.

– Нет, Ведлан звучит классно.

– Что ж, может быть и так, – и Майкл перенес все внимание на дорогу. – Нам надо поторапливаться, если мы хотим успеть вовремя. – Значит, Поль – твой отчим, а отца зовут Джерри?

– Похоже на то.

– И он не будет возражать, если я похищу тебя у него?

– Конечно. Отец уже избавился от меня. Он свое дело сделал. К тому же, если он объявится, чтобы ставить нам палки в колеса, агенты ФБР его живо сцапают. – Я прильнула к нему и поцеловала в ухо. Я не могла не прикасаться к нему. – Поль же, скорее всего, захочет поговорить о серьезности твоих намерений. Он ведь достаточно отсталый.

– Вот и хорошо. Я как раз хотел обсудить с ним размер твоего приданого. Мне нужно не менее десятка кур и дюжины коз. И конечно, приличный кусок виноградника.

– Тебя что, не устраивает мой виноградник? Правда, я его не уберегла...

– Нет, напротив.

Я принялась играть его волосами. Они были достаточно длинными, и их можно было накручивать на пальцы.

– А может быть, мне тебя умыкнуть?

– Это было бы отлично. Но знай, моя мамочка отыщет тебя и на краю света.

– Это же наша свадьба, Фрэнни. И она должна быть такой, как мы хотим.

– Наша свадьба, – повторила я, вслушиваясь в мелодию этого словосочетания. Наклонившись, поцеловала Майкла в шею, хотя этот идиотский рычаг больно уперся мне в бок. – Да, и вот еще что...

– Догадываюсь... Твое семейство настроено против абортов?

– Да нет, это связано с домом, где мы живем.

– Ну и что это? Притон?

– Типа того, только очень большой... семнадцать комнат, не считая ванных и всего прочего.

Мне показалось, что руль в руках Майкла слегка дрогнул. Я не была уверена, но было похоже на то.

– Но ведь это просто неприлично!

– Конечно, но ведь эти пластиковые ящички, о которых я говорила, действительно пользуются огромным спросом...

– А что будет, когда люди устанут от них?

– Не волнуйся, Поль придумает еще что-нибудь. Он – гений. Конечно, Поль позволил нам жить в достатке. Но, тем не менее, меня преследует чувство, что все это незаслуженно. Как отвратительно бродить по огромному дому и знать, что здесь тебе ничего не принадлежит.

Я выглянула в окошко – не мелькнет ли где закусочная.

До того, как мама выскочила за Поля, мы жили в ужасном четырехэтажном муниципальном доме. С утра до вечера приходилось носиться вверх и вниз по лестницам. Самое отвратительное было пылесосить квартиру. И мы каждый раз ругались, чья очередь тащить наверх огромного Гувера – так мы прозвали пылесос. И ссоры эти часто заканчивались отказом от уборки. Под самой крышей у нас были две крохотные спальни, одна для Билли, а в другой теснились мы с Мадлен.

Мама спала в гостиной. Нам пришлось перебраться в эту хибару сразу после исчезновения отца. Наш двенадцатикомнатный домик со всей обстановкой: диванами, шелковыми стульями, старинными шахматами из слоновой кости и частью портретов. Частью, потому что никому не понадобились портреты Билли, Мадлен и мой пришлось продать, чтобы расплатиться с долгами. А все остальное съели текущие расходы. В общем, хватило еле-еле до той поры, пока мама не перездала квалификационные экзамены и смогла устроиться в школу в одном из жутких городских предместий.

Так мы и мыкались, пока мама не познакомилась с Полем на одной из вечеринок, которые устраивала его сестра Ширли. Она же позже взвалила на себя все хлопоты по дому. Похоже, ей это даже нравилось...

...Вдали уже появились первые признаки жилья. Мы неслись по направлению к городу.

– Как бы мне хотелось жить неподалеку от гор, – мечтательно произнес Майкл.

– Но ведь моя семья живет здесь.

– Да, но в Чикаго нет гор. А мне бы хотелось видеть в окно их вершины.

– По-моему, родители – вещь более важная, чем эти твои горы. И мы останемся здесь.

– Ладно, – примирительно заметил Майкл, – мы останемся здесь. Будь по-твоему.

Мама пожала руку Майклу. Мне она украдкой шепнула:

– Если все пройдет хорошо, на прощанье я его поцелую.

Чувствовалось, что она что-то задумала. Новая прическа, подкрашенные глаза и губы, выходное платье, все говорило о том, что она нарядилась ради моего будущего мужа.

А мы оба явились в заношенных джинсах.

– Уверена, что оба вы проголодались, – спросила она с надеждой в голосе.

– Спасибо, мама, нет. По пути мы заскочили в Макдоналдс, – ответила я.

– Но ведь у меня все готово!

– Не волнуйся, мы скоро снова проголодаемся.

И я начала обзорную экскурсию по дому.

Он был вызывающе огромен. Когда нас посещали незнакомые люди, то, удивленные его размерами, они говорили, что им не приходилось видеть ничего подобного. Именно поэтому у всех живущих здесь выработалось нечто вроде условного рефлекса водить вновь прибывших по комнатам, хотят они этого или нет. Когда мы въехали сюда, мне даже бывало неловко приглашать в гости подружек. Я опасалась, что они подумают, что я хвастаюсь, и не захотят со мной дружить. Помню, меблировка дома вызывала у нас много разногласий. Мы долго спорили, в какой из комнат устроить кабинет, где устроить гостиную, куда поместить телевизор. Последнее было особенно сложным. Ведь во всех комнатах этого монстра уже были телевизоры. Дом построили в 1927 году и с начала сороковых в нем не производили даже косметического ремонта. Поэтому стены всех комнат были оклеены выцветшими обоями самой разной расцветки, возможно, чтобы предупредить развитие клаустрофобии. Маме потребовалось полгода, уйма денег нового мужа и услуги квалифицированного декоратора, чтобы хоть как-то придать дому видимость приличия. Результатом этих усилий было весьма своеобразное, с уклоном в шизофрению, сочетание желтого, красного и угольно черного. Добавьте к этому картины абстракционистов, страстным почитателем которых был Поль. И хоть в них ничего нельзя было понять, они считались выгодным помещением капитала. Поэтому все решили, что картины – хорошие.

– Где все? – спросила я маму, появляясь в дверях кухни после этой экскурсии, во время которой Майкл так возбудился, что мне пришлось его загораживать. – Вот я и познакомила Майкла с нашими хоромами.

– Прекрасный дом, – вежливо подтвердил он, сложив руки внизу живота.

– Рада, что вам понравилось, – мама лепила клецки и бросала их в кипящий куриный бульон, который ароматно бурлил на плите.

– И где же Поль? – вновь спросила я.

– Скоро придет. У него встреча с дизайнером. Обсуждают новые идеи. Необходимо расширять рынки сбыта.

– Чудесные перспективы, – вежливо поддакнул Майкл.

– В кастрюле шарики для мацы, – пояснила я. – По форме и по вкусу они напоминают бейсбольные мячи.

– Тебе не нравится моя маца? – удивилась мама.

– Ну что ты. Просто они очень большие.

– Если сама не можешь сделать лучше – не критикуй.

– Ма, я, пожалуй, уже проголодалась, – поспешно проговорила я, понимая, что лучший способ избежать перепалки – сесть за обеденный стол.

Во главе стола восседал Поль. Мама разместилась напротив него. А мы с Майклом оказались рядом, напротив моих брата и сестры. Эдди, ровесник Майкла, жил отдельно от нас – у него в городе была своя квартира. Поль тешил себя надеждой, что тот со временем войдет в семейное дело, но у Эдди были свои планы. Он торговал радиоаппаратурой и общался с состоятельными женщинами без комплексов.

Знакомство наших мужчин прошло гладко. Поль, вернувшись домой, сразу возник на кухне и, оглядев меня, сказал:

– Что, все не вылазишь из этих джинсов? – и, повернувшись в сторону единственного среди присутствующих мужчины, протянул руку.

– А ты, должно быть, и есть тот самый Майкл?

Поскольку обед происходил в пятницу, Поль начал его с молитвы. Ритуальная чаша пошла по кругу, и каждый из присутствующих сделал глоток кошерного вина. Со стороны эта сцена, должно быть, выглядела довольно занятно. Но Майкл выдержал дегустацию вполне прилично, разве что слегка улыбнулся, отпив вина.

Мама с помощью Мадлен внесла в столовую супницу. Поскольку все это устраивалось в мою честь, и я была как бы гостьей, то помогать им мне не позволили. Наверное, то, что у меня появился жених, расценивалось дома как весьма важное событие.

– Майкл, я слышала, вы были во Вьетнаме? – мягко начала мама, занимая свое место. Мы в этот момент были заняты тем, что изо всех сил дули на ложки, пытаясь охладить раскаленный бульон. – Наверное, ты чувствуешь себя очень знаменитым?

– Не то чтобы очень, – ответил Майкл. Обычно ребята с Севера не попадали во Вьетнам. Они нанимали адвокатов, доказывавших, что их клиенты временно недееспособны, или психиатров, которые находили у них дефекты психики. Так и мой братец Эдди закосил от призыва, благодаря тому, что как-то, раз во время игры в футбол какой-то недоумок укусил его за указательный палец, да так, что палец перестал нормально сгибаться. Вот так обычно везло ребятам с Севера.

– А убитых тебе видеть приходилось? – вступил в разговор Билли.

– Ну конечно, он их видел, – ответила за Майкла Мадлен. – Это же война.

Помолчав полминуты, она добавила: – Незаконная война. Потому, что этой стране не было никакого дела до Вьетнама. – И словно вынося окончательный приговор, подытожила: – Но, все-таки, это была война.

– Я просто спросил, – принялся оправдываться Билли. – Ведь я-то никогда не видел мертвых...

– Да, приходилось, – мягко произнес Майкл.

– Ты что не помнишь дедушку Баскина? – Мадлен повернулась к Билли. – Ведь ты же видел его мертвым.

– Это не в счет, – заявил Билли. – У него не было ни одной стоящей раны. И он просто смахивал на восковой манекен.

– Да, над ним прилично поработали. Он выглядел как живой, – посчитал своим долгом поддержать дискуссию Поль.

– Может быть, мы сменим, наконец, тему? – не выдержала я.

– А вы обратили внимание, как Майкл похож на дядю Сэнди? – пролепетала мама.

– Конечно, ведь у него сломан нос, и зубы – вставные... – приглядываясь к моему жениху, вставила Мадлен.

– Я не это имела в виду. А морщинки вокруг глаз, – начала оправдываться мама.

– Извините, а где соль? – Голос Майкла звучал нейтрально.

Билли вручил ему солонку, предварительно зачем-то обнюхав ее. Он всегда поступал так, и причина этого нам не была известна.

– Сэнди – это мой дядя, – принялась объяснять мама. – Когда-нибудь вы познакомитесь.

Она наклонила тарелку, чтобы собрать последние капли бульона, и зачем-то добавила:

– У него очень веселая жена.

– Кто, Марлен, что-ли? – удивился Поль.

– Да, конечно, – неуверенно ответила мама.

– Тебе нравится? – украдкой спросила я Майкла. Он не ответил.

– Ну, а теперь пришло время грудинки, – торжественно провозгласила мама.

...Я помогала убирать тарелки после первого. Обычно этим занималась Одэста, горничная, которая появилась у нас, когда мама вышла замуж за Поля, и мы разбогатели. Но она часто брала отгулы, чтобы отправляться то ли в Южную, то ли в Северную Каролину ухаживать за своей то ли сестрой, то ли теткой. И так как это повторялось довольно часто, то однажды я предложила маме обедать в ресторане, когда наша горничная бывает в отъезде.

Но из этого ничего не получилось. В ресторане Поль вел себя как в своем офисе – только что не лаял на официанток, и все рвался на кухню выяснить причину задержек с подачей блюд. Когда мы покидали поле боя, мама с огорчением заметила:

– Что ж, вот еще один ресторан, куда больше и носа показать нельзя.

– Вы назвали это говяжьей грудинкой, – сказал Майкл, откусывая пережаренное мясо. – Но, по-моему, это – ростбиф.

– Ты прав. Но обычно, что несчастное животное считали молоденькой телочкой, – и я залила свою порцию кетчупом. Конечно, мама этого терпеть не могла, но так было съедобнее.

– А вы влюбились друг в друга с первого взгляда? – поинтересовалась Мадлен. Ей только недавно стукнуло шестнадцать, и она обожала смаковать подробности чужих романов.

– Вроде того, – ответил Майкл, – во всяком случае с моей стороны дело обстояло именно так.

Если он желал, он мог быть чертовски вежлив.

– Вот именно так произошло и со мной, – вставил Поль, отлавливая вилкой вареную картофелину. Наконец ему удалось заколоть несчастный овощ, и он продолжил: – Я женат на Джоанне уже семь лет...

– Восемь, – сурово поправила его мама.

– И, тем не менее, она для меня все еще полна сюрпризов и неожиданностей.

– Каких это еще неожиданностей? – обиженно переспросила мама.

– А вот старшая сестра Лонни Кэсвит тоже очень рано выскочила замуж, – вклинилась в беседу Мадлен. – А сейчас она уже в разводе...

– Так каких это неожиданностей? – Мама решила настоять на своем.

– Ну, например, я удивлен отсутствием сегодня на столе клюквенной подливки, – нашелся, наконец, Поль. – Столь привычной для наших обедов.

– Да, действительно. Это – неожиданность! – поддержала его я.

– А вот я ее терпеть не могу, – вступился за маму Билли. – У нее цвет как у крови.

– Знаете, мне хотелось купить ее сегодня, – принялась оправдываться мама, – но все банки в магазине были такие мятые, что я как-то не решилась... Не дай Бог, ботулизм какой или сальмонелла!

– Это все недоумки-поставщики виноваты, – в голосе Поля явственно слышался металл. Похоже, он чувствовал себя командиром производства. – И все это связано с минимальной зарплатой...

И хоть я и не могла взять в толк, как это может быть связано с минимальной зарплатой, но на всякий случай понимающе кивнула.

– Мне надо было подать помидоров, – заметила мама.

Майкл все схватывал на лету. Мгновенно осваиваясь в новой компании, он очень быстро начинал делать именно то, что нужно. И чувствовал себя как рыба в воде. Наблюдая, как он с блеском отражает вялые наскоки моей родни, я чувствовала, как во мне поднимается волна любви к нему.

– Думаю, мы сможем поговорить несколько позже, – обратился к нему отчим. – Побеседовать, чтобы лучше узнать друг друга.

– Это было бы великолепно, – лучезарно улыбнулся в ответ Майкл.

Наклонившись к нему, я шепнула:

– Не забудь про коз.

Майкл так никогда мне и не поведал – о чем они там ворковали с Полем. Он отнекивался, ссылаясь на то, что это был чисто мужской разговор, и женщине он был бы непонятен.

Когда мы уезжали утром в воскресенье, вся семья высыпала из дома, чтобы проводить нас. Нам помогли дотащить вещи, открыли дверцы авто и просто засыпали советами, годными на все случаи жизни.

– У тебя достаточно бензина? – озабоченно поинтересовался Поль.

– По дороге заправимся, – ответил Майкл через опущенное стекло.

– А денег хватит? – спохватилась мама, державшая в руках здоровенный сверток из фольги. – Ведь если вы будете заправляться, то вам потребуются деньги.

– Спасибо, денег у нас хватит, – вежливо успокоил ее Майкл.

– А мне вот никогда не хватает, – вклинился Билли.

– Не надо ехать быстро, – продолжала свои поучения мама, – лучше приехать на полчаса позже, чем последовать примеру дочери Ли Форбес.

Майкл уже было, вежливо открыл рот, но я шепнула ему:

– Не спрашивай!

– Это ты о той девчонке, у которой все время текут слюни? – с любопытством воскликнул Билли.

– Жаль, что у меня нет парня с тачкой, – грустно заметила Мадлен.

Поль в это время озабоченно кружил вокруг «фольксвагена», проверяя, хорошо ли накачены шины.

– Ты захватила свитер? – поинтересовалась мама, почти втискиваясь в окно.

– Мам, у нас есть все, что необходимо! – Она поцеловала меня и протянула свой сверток.

– Холодная грудинка. Закусите в дороге.

Поль тем временем переместился к капоту.

– А не стоит ли проверить мотор?

– В этой модели он сзади, – ответил Майкл.

– Ох уж эти чертовы немецкие машины!

Наконец Майкл завел эту чертову немецкую таратайку. Поль подошел к нему и через окно протянул руку. Майкл пожал ее.

– Приезжайте еще, – пригласил отчим.

– Спасибо, было очень приятно познакомиться со всеми вами.

Мы тронулись. Мама, Поль, Мадлен и Билли махали нам на прощанье.

Их маленькая группка выглядела бы очень трогательно, если бы не их разномастные одежды.

Машина уже начала выезжать на шоссе, когда мама сорвалась с места и с криком: «Подождите» бросилась к нам. Похоже, было, что она что-то забыла. Подбежав к окну, она шумно и смачно поцеловала Майкла в щеку.

2

Туристическая группа «Молодые американцы» в Европе» была создана именно для тех студентов, чьи родители не желали отпускать своих детишек путешествовать в одиночку. И поэтому такая организация дела сразу же ставила крест на странствиях автостопом и прочих шалостях, наиболее привлекательных для настоящего студента. Но я еще с девятилетнего возраста мечтала поехать с «Молодыми американцами» в Европу. Помню именно тогда, я вычитала в каком-то журнальчике историю о похождениях двух сестер-близнецов и их романтических приключениях с юными французами и итальянцами. Но к тому моменту, как мы с Пайпер высадились в Старом Свете, мечты о романтичных носителях латинского темперамента улетучились, и я все лето только и делала, что ждала писем от Майкла. А он провел все лето в борьбе за получение магистерской мантии. В Гейдельберг он написал мне о своих собеседованиях для приема на работу. Мол, все просто горят желанием видеть его среди своих сотрудников по ветеранской квоте и что от его шарма все просто тащатся. В Риме меня настигло письмо с описанием предложения, сделанного ему исследовательским отделом фирмы «Кросвайт и Доран». В Париже он развлекал меня рассказом о снятой им квартире. Она находилась недалеко от Парка Линкольна, в ней было две спальни и ванна. Соседом у него там был такой же выпускник университета, который уже успел устроиться помощником бухгалтера в фирму «Крафт Чиз». «Я еще не очень-то хорошо знаю его, – писал Майкл своим твердым уверенным почерком, – он производит приятное впечатление».

В Вене я узнала, что Майкл подал заявление с просьбой продлить обучение и перенести время итоговых экзаменов. Это означало отсрочку в получении степени, но, похоже, его это не слишком волновало. Работу он уже практически нашел. Квартиру снял. Словом, он уже настолько погрузился в свою будущую жизнь, что отсрочка с получением диплома казалась ему малозначительной. В постскриптуме он писал, что Америка без меня – совсем не та.

За последнее время я сильно отдалилась от своих прежних подружек по колледжу. Их мысли еще занимали мальчишки да бары, а я уже начала погружаться в настоящую семейную жизнь, со всеми ее сковородками и кастрюлями.

По выходным дням Майкл не возвращался в наш корпус. А я по четвергам отправлялась в Чикаго, прогуливая лекции в пятницу. И хоть поезд мой шел в два раза медленнее, чем экспресс, я выигрывала целый день для общения с любимым.

В ту дождливую пятницу, за две недели до Дня Благодарения, я отправилась в Чикаго в компании четырех зеленых первокурсников, которые всю дорогу балдели под «Лед Зеппеллин». Майкл встретил меня и повел к себе. Подъезд украшало красное бумажное сердце, пришпиленное над входом. Другое такое же болталось над входной дверью внутри квартиры. И еще много красных сердец взбиралось по стенам, пробегало по потолку и, минуя спальню соседа, устремлялось в апартаменты Майкла. Там они спускались к его кровати, посередине которой гордо покоилась сафьяновая коробочка, а в ней сверкало кольцо с бриллиантом. Этот безумец взял ссуду в банке, чтобы купить мне такую прелесть! И хоть я чувствовала себя неловко, быстро надев колечко на палец, я с удовольствием убедилась, что оно мне впору.

Его мать написала моей, что все свадебные хлопоты, по ее мнению, должны лечь на наши с Майклом плечи. Они-де заранее соглашаются со всем и ни во что не хотели бы вмешиваться.

Маму это сообщение очень обрадовало. И она принялась таскаться со мной по разным фешенебельным отелям и банкетным залам, набирая по пути в качестве трофеев кучу проспектов. Затем она складывала их в специальный шкафчик, возможно, для последующего отчета Полю.

– Из золотой гостиной в «Дрейке» открывается чудесный вид на озеро, – рассуждала она, – но в «Хилтоне» помещение только-только после ремонта... В «Континентале» скидка на спиртное... а в «Астории» – на закуски... Но в такую даль вряд ли кто поедет.

– И сколько это стоит? – вопрошал Поль, который, будучи деловым человеком, всегда зрил в корень.

И тогда мама принималась рыскать по своей записной книжке в поисках расценок на одно человеко-место. А ответ на этот важный вопрос осложнялся тем, что цены скакали в зависимости от заказа, будь то цыпленок, или антрекот. Уже очень скоро мне стало ясно, что противоречить ей – бесполезно, и единственное, что остается – это терпеливо сносить всю эту суету и хлопоты. Главное, я выходила замуж за Майкла, и ничего не могло помешать этому.

Наконец, мама остановила свой выбор на «Золотом Фонтане». Заведении на Мэллроуз-авеню, украшенном неоновой рекламой «Свадьбы и другие счастливые события». Своей бьющей в глаза безвкусицей это заведение напоминало публичный дом – бронзовые рамы зеркал, хрустальные люстры, журчащие фонтанчики, источающий подцвеченную розовым или синим влагу. Но там имелся огромный обеденный стол, а так же были большие скидки в баре и изобилие очень дешевых фруктов в вазах, смахивающих на ананасы. Похоже, что все это и решило дело.

Помню, мама обернулась ко мне с сияющим от счастья лицом и застенчиво спросила:

– Фрэнни, тебе здесь нравится?

– Ну... мне кажется, что это – не совсем то, о чем я думала, – призналась я, – мне хотелось бы найти что-нибудь менее кричащее... ну, поэлегантнее, что ли...

– Менее кричащее? – удивилась мама. – А этот фонтан тебе не нравится?

Майкла же все эти проблемы, похоже, волновали не слишком сильно. Единственно, на чем он стоял твердо, это на том, чтобы свадебная церемония происходила в синагоге. Других вариантов он не признавал. Видимо, в нем взыграла кровь его нехристианских предков.

– Но никто не приедет на церемонию в Храм, – во время очередного раунда телефонных переговоров сказала мама, – ты же знаешь эту семейку. Они пропустят церемонию и явятся прямо к праздничному столу.

– И Майкл может поступить так же, – ответила я, – это единственное, что меня заботит.

– Ты не в курсе, насколько серьезно он готовится к обращению? – узнав, что между церемонией в Храме и банкетом будет часовой перерыв, спросила мама.

Майкл сделал мне предложение и тут же сообщил, что он решил принять иудаизм. Он дразнил меня, рассуждая, как хорошо иметь жену, телом которой можно восторгаться по ночам.

– Супружеская жизнь – не такая уж и замечательная штука, – отвечала я ему, – просто предполагается, что ты станешь с кем-то жить.

– Жить так же, как живут дети...

– Ты говоришь так, потому что сходишь от меня с ума... Но ведь это еще не повод тащиться к мировому судье.

– Кажется, ты предпочитаешь раввина. Что ж, я могу поменять религию.

Я никак не могла понять – вдруг Майкл все еще шутит со мной.

– Но ты же не веришь в Бога!

– Я белый англо-саксонский протестант со Среднего Запада. У меня нет культовых корней, обычаев и способов самовыразить себя. А иудаизм – это культурная и философская сокровищница, аккумулировавшая опыт тысяч поколений. И он взывает ко мне. Я хочу многое понять, и он поможет мне в этом. Иудей ведь знает – кто он и что.

– Да. И, как правило, он невысок ростом и лыс. И зовут его Гарри или Эйб. Неужели ты думаешь, что тебе это подойдет?

– Я хочу быть иудеем. И это во многом упростит все проблемы, связанные с женитьбой.

Вскоре после этого разговора мы были официально помолвлены. Мне было приятно, что Майкл все время старается облегчить мне жизнь, но некоторых поступков его я для себя до конца объяснить не могла. Он смело шел на духовные жертвы, и все, что стояло за этим, была его любовь ко мне, столь всепоглощающая, что ради меня он, похоже, был готов на все.

Успешно пережив знакомство Майкла с семейством Баскин, я с волнением ждала встречи с его родителями. Меня беспокоило, как они воспримут тот факт, что их крещеный сын влюбился в еврейку.

Майкл был младшим ребенком в семье, и родители его представлялись мне глубокими стариками. Одна из его старших сестер жила в Сиэтле, другая – в Миннеаполисе. Обе они вышли замуж и покинули отчий дом в те времена, когда мой суженый еще пешком под стол ходил. Во время Второй мировой его отец, освобожденный по возрасту от строевой службы, два года организовывал шоу-программы для наших ребят в Европе. Майкл родился через десять месяцев после его возвращения. Его матери, Норме Ведлан, тогда было сорок, и такие поздние роды в то время удивили многих. Это сейчас все в порядке вещей. В наш первый приезд в Спрингфилд я хотела, чтобы мы все вместе посетили церковь. Этим я хотела показать его родителям свою веротерпимость. К моему глубокому удивлению, они очень спокойно восприняли известие о намерении Майкла изменить религии, в которой он вырос.

Я представила себе, что бы началось, если бы я заявила своим, что возжелала принять Святое крещение. Это было бы воспринято как личное оскорбление, как крушение всей их системы моральных и духовных ценностей. И они, мои родные, сделали бы все, чтобы воспрепятствовать претворению такого решения в жизнь.

Когда Майкл названивал мне вечерами по телефону, он с таким неподдельным воодушевлением рассказывал о своих подготовительных занятиях, что мне казалось, что он интересуется моей религией значительно больше, чем я.

– Привет, малышка, – говорил он, и в его голосе я слышала сдерживаемое желание. Мне так нравилось, когда меня называли «малышкой», а я чувствовала себя при этом такой взрослой, – чем ты сегодня занималась?

– Моталась в колледж, а как твои дела на работе?

– Нормально, – равнодушно отвечал Майкл.

– Тебе скучно там?

– Похоже на то. Люди вокруг очень приятные, вот работа – дрянь. – Майкл не любил говорить на производственные темы.

– Терпи, станешь директором – будет веселее, – успокаивала его я.

– Я сегодня смотался пораньше. На занятия. Знаешь, я узнал, – здесь его голос выдал неподдельный интерес, – узнал, что у евреев, оказывается, нет рая.

Я молчала, пытаясь переварить услышанное.

– Что значит у нас нет рая?

– Это значит, что ты живешь здесь один раз, а потом вечный сон, черная дыра и адью, амигос... Такая установка мне подходит.

– Господи, может, нам обоим податься в католики?

Раввин, которого посещали мои родители, был слишком ортодоксален. И поэтому Майклу пришлось искать себе другого наставника. И он его нашел. Раввин Ривка из Бэт-Эммэт-Израэль настоял лишь на том, чтобы Майкл в течение трех месяцев посещал курсы, а потом передал три сотни зеленых на нужды синагоги. Еще две сотни потребуется на покрытие расходов при проведении обряда.

Восшествие в Лоно свершилось в Бэт-Эммэт-Израэль за неделю до Пасхи. Процедура была на удивление скромна и бескровная. Майкл принял имя Мойша, в честь Мозеса и моего пра-пра-прадеда Минковица, жившего в России. Пращур слыл весьма богобоязненным иудеем.

– Мойша Ведлан – это звучит гордо! – пробуя на вкус слова, продекламировала я.

А новоиспеченный Мойша красовался в синем в полосочку костюме, с ермолкой на голове. В руках у него покоилась Тора. Раввин Ривка молился рядышком. В какой-то момент Мойша сделал изрядный глоток вина, рэбби вновь стал творить молитву, а, закончив, благословил неофита. Так состоялась моя помолвка с молодым иудеем.

Через две недели мои занятия в колледже завершились. Сосед Майкла к тому времени съехал с квартиры. Барри нашел себе укромный уголок, где он мог спокойно предаваться блуду с одной из клиенток фирмы, в которой он подвизался. Эта особа страшилась огласки их отношений, не без оснований полагая, что ее благополучие пойдет прахом, если она будет уличена в связи с помощником бухгалтера от «Джей Вальтер Томпсон». (Отношения их продолжались весьма недолго. Месяца через три пассия Барри получила повышение по службе, а ее горе-любовник, соответственно, отставку.) Но к этому времени мы с Мойшей-мореплавателем уже обжили уютную квартирку рядом с Линкольн-парком.

– И ты хочешь, чтобы я ездила к тебе в этот жуткий район? – допытывалась мама, укладывая мои вещи перед переездом.

– Конечно.

– А вдруг ваши соседи умыкнут ваши свадебные подарки? Что ж, надеюсь, Майкл знает, что делает, – со вздохом проговорила мама. – Хотя он мужчина, ему – проще. Они вообще по-другому относятся к этим вещам...

– Он знает, что делает, мама.

– Но если ты собираешься жить неподалеку от Линкольн-парка, то хотя бы следует привести в порядок квартиру.

– На наш взгляд, она в порядке.

– Этот вязаный свитер очень похож на мой.

– Ты забыла, как сама его мне отдала...

– Ну ладно, – с неуверенностью заключила мама, – хоть я и думаю, что он мой. – И вернулась к прерванному разговору.

– Вам просто необходимо купить мебель. Ведь там нет даже приличного обеденного стола.

– На первых порах мы обойдемся тем, что есть.

– Но стол, который там есть, слишком мал для праздничных обедов!

– Для каких таких это обедов?

– Ну, неужели вы не собираетесь приглашать нас к обеду?

Я начала складывать носки, а мама – разбирать их по цвету.

– Если нам придется тратиться еще и на обеденный стол, то тогда обед влетит нам в копеечку. Но я могу пустить на это дело деньги дедушки Минковица... Там что-то около тысячи.

Мама бросила работу, села на кровать и уставилась на меня.

– Пусть они так и лежат у тебя на счету, – заговорщицки понизив голос, начала она, – и не трогай их.

Помолчав, она как самую сокровенную мудрость, донесла до меня опыт своей жизни:

– У хорошей жены всегда должна быть заначка. Не дай Бог, если что-нибудь случится, чего я очень и очень не хочу...

– Ты всегда думаешь о каких-то гадостях, – прервала ее я.

Но она не унималась.

– Я просто трезво смотрю на вещи. В наши дни женщина, зависящая от мужа в денежных вопросах, просто сама напрашивается на неприятности. Вспомни, как поступил со мной этот бездельник!

– Ты имеешь в виду отца?

– Да, этот шаромыжник бросил меня без цента в кармане, – в своих рассуждениях мама никак не могла врубиться, что отец бросил не только ее, но и троих маленьких детей.

– Майкл так никогда не поступит, – возмутилась я. – Он никогда не оставит меня!

– Просто я хотела тебя немножко предостеречь. Прекрасно, когда мужчина заботится о тебе, но нельзя же рассчитывать только на это. Фрэнни, каждый в своем характере имеет частицу хорошего и частицу плохого. Когда мы влюблены, хорошее – застит нам белый свет, но как только любовь улетучивается, нам становятся видны только недостатки. Ведь все зависит от точки зрения!

– Ты хочешь сказать – Майкл не знает моих недостатков? – продолжала я кипеть.

– Нет, дорогая. Просто когда чувство свежо, все видится в розовом цвете. Ни ты, ни Майкл не можете беспристрастно оценить друг друга. Я же хочу, чтобы в случае чего ты смогла бы позаботиться о себе сама. Каково тебе будет – без денег, без помощи? Конечно, на нас с Полем, ты можешь рассчитывать всегда. И мы сделаем для тебя все, что будет в ваших силах. Но ведь и мы – не вечны. Кто знает, что день грядущий нам готовит? – она суетливо оправила юбку. – Никогда не забывай о собственных интересах. Всегда блюди свой интерес.

– Спасибо за напутствие.

– Уверена, все у вас будет хорошо, – подвела итог беседе мама искусственно бодрым голосом.

Первая встреча Ведланов и Баскиных случилась вечером накануне брачной церемонии, которая должна была происходить в синагоге. Миссис Ведлан скромно притулилась рядом со своим благоверным, бросая из-под ресниц все замечающие взгляды. Она изучала обстановку. Одета она была в простенький серенький костюмчик, мама вырядилась в платье для коктейлей.

После обмена любезностями, принятого у вежливых малознакомых людей, мама принялась объяснять своим будущим родственникам технологию еврейской свадьбы.

– Это все очень просто, – говорила она, одаривая потенциального свата и сватью очаровательной улыбкой, – вам лишь нужно пройти до бокового придела и остановиться. Когда к вам приблизится Майкл, вы соедините руки... в общем, перед началом я все покажу.

Миссис Ведлан отважилась спросить:

– Вы в этом уверены?

– Да, – подтвердила я, – все так, как говорит мама.

– Хорошо, – согласилась она, но было видно, что столь краткий инструктаж ее не удовлетворил. – Если вы в этом уверены...

И она вернулась к делам житейским:

– Мне следовало бы одеть туфли попросторнее...

Утро следующего дня было столь ярким и праздничным, будто в Верховной Канцелярии приняли заявку Джоаны Баскин. И удовлетворили ее на все сто.

– Дорогая, такая чудесная погода – отличное предзнаменование, – гордо объявила мама, будто это метеорологическое явление было полностью ее заслугой. Суета, царившая перед отъездом в синагогу, казалось, только еще улучшила ее настроение.

– Жаль, что такой отличный денек для гольфа пропадает... – мечтательно заметил Поль, всем своим видом показывая, что это он шутит.

Церемония началась точно по Европейскому стандартному времени – на полчаса позже назначенного. Три лучших друга Майкла – Клиффорд, Вес и Бенни – исполняли роль шаферов. (Поля чуть кондрашка не хватила, когда он обнаружил, что столь ответственное задание было поручено волосатым хиппующим интеллектуалам.) Подружки невесты не были столь живописны. И Пайпер, и Мадлен, и моя кузина Дебби (в свое время я сыграла ту же роль на ее свадьбе) важно выступали в розовых бархатных платьях, украшенных белыми сердцами. В интересах дела мама попыталась напялить на шаферов розовые же пояса, но Майкл, сославшись на свою службу на флоте, категорически отмел эту идею.

Зазвучали первые аккорды свадебного марша, и моя мама, которую к этому моменту аж трясло от возбуждения, засуетилась, расставляя по местам участников кортежа. Мы с сестрой оказались у самого входа в Храм, и красоту моего убранства некому было оценить. Я огорчилась, посчитав это за дурное предзнаменование.

– Твое платье – просто чудо! – в этот самый момент громко прошептала мне на ухо Мадлен, в сотый раз, поправляя мою фату.

Я услышала, как мама сзади приказывает Полю втянуть живот. А потом она включила обратный отсчет: приготовились! внимание! пошли!!!

– Как я выгляжу? – допытывалась я у Мадлен. – Похоже, все комплименты достались жениху.

– Когда будешь входить, глубоко вдохни и задержи дыхание. Не волнуйся. Фрэнни – ты просто чудо. Честно! – чмокнув меня, она куда-то смылась.

Оставшись в одиночестве, я сосредоточилась на музыке. Сжимая в руке цветы, я представляла себе, как моя сестра идет к приделу, одаривая всех присутствующих улыбкой профессиональной шоу-ведущей.

Наконец пришел и мой черед, и я в гордом одиночестве вступила в Храм. Мне показалось, что я с высокого обрыва нырнула в омут. Не отрывая глаз от Майкла, я двинулась к боковому приделу. Мама и Поль приблизились ко мне, заняли места по сторонам, и вот мы все втроем движемся вперед, а невидимый голос тянет сверху: «Мы только что начали».

Раввин Ривка произнес витиеватую, унизанную цитатами речь. Мы с Майклом дали друг другу обещание на иврите (до сих пор не могу вспомнить, чего я ему тогда наобещала). В завершение церемонии раввин поставил на пол бокал вина, и Майкл раздавил его ногой. Присутствующие иудеи дружно возопили «Мазель Тов!», а христиане, озираясь, вопрошали друг друга «Все, слава Богу?». Вскорости процессия в обратном порядке проследовала к выходу.

«Золотой фонтан» в этот раз произвел на меня более благоприятное впечатление. Зал, расцвеченный разноцветными огнями и украшенный цветами, напоминал казино в Лас-Вегасе. На стоявших рядами круглых столах веерами разложены салфетки. В центре столов в пластиковых ящиках покоились маргаритки и гвоздики (кстати, это была идея Поля). Один из столов предназначался для Баскиных, другой – Ведланам, третий – для друзей Поля из фирмы, и так далее.

Майкл, я, шаферы и подружки размещались за главным столом, убранным по-царски.

Но вот со стороны родных моего кровного папочки на свадьбе никто не появился. Я, конечно, уведомила его письмом о надвигающемся торжестве, а он в ответ лишь прислал открытку с поздравлениями, на словах сожалея, что не сможет сопроводить «свою маленькую дочурку в Храм». Я не посвящала Майкла в эту переписку, и, кажется, сразу же выбросила это полное любви отеческое послание.

...Торжество сопровождалось многочисленными тостами. И здесь пальма первенства, принадлежала, безусловно, Полю. Он был так многословен, что под мерное журчание его речи мы успели умять салат.

– Восемь лет назад, – начал он свою сагу, – когда я женился на Джоанне, не слушая советов родственников и друзей, которых я, кстати, вижу за этими столами...

Свой тост произнес Вес, затем настал черед Бэрри Сэлзера, и вот уже Пайпер, уязвленная тем, что в красноречии упражняются лишь мужчины, спешит к микрофону.

Но когда слово вознамерился взять Ведлан-старший, в зале повисла тишина. Всем было любопытно, что же может сказать правоверный баптист на чисто еврейской свадьбе. А он принялся делиться воспоминаниями о детстве своего сына, о его учебе в колледже, о том, как переживала за него Норма, когда он сражался в джунглях. Осветив события этого периода, он перешел к дням нынешним. Они-де счастливы, видеть сына довольным и женатым... Наконец наступила кульминация. Без аккомпанемента, в зале, наполовину заполненном иноверцами, он, приложив руки к груди, громко исполнил Свадебную Песнь... В заключение выразил уверенность, что прибавление в семействе себя ждать не заставит.

«Боже! – подумала я, наблюдая, как он пробирается к своему месту, – как же Майкл похож на него!»

Столь душевное выражение приязни растрогало меня, и я прослезилась. Мой новоиспеченный муж аккуратно промакнул мне глаза салфеткой. А я смотрела на него и не могла поверить, что теперь он – мой!

Когда начали подавать горячее, музыканты заиграли какую-то хорошо забытую классическую танцевальную мелодию.

Кто-то из гостей принялся отстукивать ритм фужером по столу, и вскоре уже весь зал гремел как посудомоечная машина. И этот грохот, и звон продолжались до тех пор, пока мы с Майклом не стали целоваться.

– Радуйся, что у них нет под руками нашего хрустального сервиза, – усмехнулся Майкл.

– Никогда не позову этих дикарей в гости, – поддержала его я, принужденно улыбаясь.

– Спасибо, что вышла за меня...

Мама знаком показала, что настало время для перемены блюд и что нам пора размяться, переброситься парой слов с родственниками, а также запечатлеть сей торжественный миг, пригласив фотографа, который весь день путался у нас под ногами.

Начали мы с групповых фотографий с маминой родней.

– Ты очаровательна, – рассыпалась в похвалах тетя Роза, обнимая меня потными руками, – когда мы с Гербертом увидели тебя сегодня, мы не могли поверить, что это ты. Ты такая прелесть, – удивление ее больше смахивало на выговор. – Я непременно спрошу карточку у твоей мамы, чтобы всегда помнить – как хорошо ты выглядела сегодня.

– Слыхал, что ты был во Вьетнаме, – сказал дядя Герберт Майклу, пожимая руку.

– Был.

– Но я все равно рад, что ты влился в нашу семью.

– Ну, их, давай лучше снимемся с твоими, – попросила я Майкла, и мы отправились на поиски. И пока мы пробирались сквозь толпу гостей, мои многочисленные родственники пихали ему в карман пухлые конверты. А вот его родные больше специализировались на поздравлениях. Наконец мы пробились к сестрам Майкла. Джуди прикатила из Миннеаполиса, где ее муж владел сетью магазинов. А вот Диана, вторая сестра, прибыла на торжество из Сиэтла одна. Насколько мне было известно, ее муж старался игнорировать семейные сборища. Она проскрипела, что очень рада была узнать о решении брата обзавестись семьей.

Тут к нам пробилась моя кузина Фери, овдовевшая уже лет эдак шестнадцать назад. Она прославилась в семье тем, что на могиле мужа дала обет не только не встречаться с мужчинами, но даже не смотреть на них. Это дало маме повод заметить, что либо жизнь ее с мужем была райской песней и теперь она не надеется на повторение чего-то подобного, либо все было так ужасно, что она боится повторения. Третьего не дано!

– Как вам понравилась чаша для пунша? – спросила она, обворожительно скалясь. Она обладала самым прекрасным в семье комплектом зубов. Недаром же ее милый покойный был дантистом.

– Чудесная, – ответила я.

– Чудесная, – подтвердил Майкл, хоть я была уверена, что он этой чаши и в глаза не видел.

– Так и знала, что она вам не понравится, – огорченно призналась Ферн. – Отдайте ее мне, прошу вас. И будьте счастливы!

– Напомни, чтобы я пригласила кузину на пунш с печеньем, – попросила я Майкла, когда нас позвали к уже заставленному всяческими сладостями и деликатесами свадебному столу.

Гости, увидев это кремово-шоколадное изобилие, так рьяно бросились занимать места, что виновников торжества чуть было, не растоптали. Кстати, родственнички мужа первенствовали в этом забеге. Желая, видимо, утихомирить бушевавшие страсти, музыканты пиликали нечто успокаивающее. Так как нам с Майклом негде было приткнуться, мы стояли в сторонке и наблюдали. Взявшись за руки, мы образовали с ним наш отдельный островок спокойствия в этом первобытном хаосе. Вокруг нас устроили невообразимый кавардак, а мы, основные участники и виновники торжества, оказались в стороне.

С нашего места было хорошо видно, как гости толпятся вокруг столов, запихивая в карманы и пакеты разнообразные булки и пирожные. Видимо, дома они собирались продолжить чествовать молодых. Как тетя Роза обходит столы, собирая в кулек арахис. Насколько я знала, не было еще ни одной свадьбы с ее участием, откуда она бы не уволокла фунта четыре этого полезного в хозяйстве припаса.

– Это не честно, – горевала сестра моей бабушки, в тщетных попытках пробить себе клюкой дорогу к вожделенному столу. – Следовало дать мне фору эдак в полчасика. А то я смогу поспеть только к шапочному разбору и всю вкуснятину уже рассуют по карманам.

Заметив нас, она наклонилась ко мне и прошептала:

– Не бойся сегодняшней ночи! Это тебе придется по вкусу!

И вновь ринулась в атаку.

Я повернулась к Майклу и сказала:

– Лучший выход – это думать о чем-нибудь постороннем...

А нанятый на целый день фотограф щелкал и щелкал затвором своего фотоаппарата...

Майкл покинул меня на полчаса и уединился в баре со своими дружками. Поль тоже крутился вокруг них, но не пил. Он вообще никогда в рот капли не брал. Он только старался проверить – надул его бармен или нет.

Единственное мое желание в эти минуты было скрыться куда-нибудь, в уборную, например. Никого не видеть и ни с кем не говорить. Так как Майкла не было рядом, мне казалось, что волны нервозности и беспокойства заполнили все окружающее пространство. Но вот он появился, как всегда вовремя. Нас ждали к открытию танцев. Мне предстоял свадебный вальс... Увы, как такового вальса не получилось. Мы наяривали нечто на манер танго – Майкл вертел меня, наклонял, ронял и тут же подхватывал...

Музыканты исполнили еще несколько танцевальных мелодий, но веселье, похоже, уже шло на убыль. Все порядком подустали, переели, а многие – перебрали.

И только принявший на грудь пару лишних порций тоника с водкой или водки с тоником дядюшка Соломон неутомимо отплясывал самбу.

Поль оплатил музыкантам лишний час.

Среди трофеев тети Розы помимо арахиса оказался и тромбонист.

Миссис Ведлан перед отбытием заверила меня, что «вечер получился интересный».

...Так начиналась моя супружеская жизнь...

3

Все это было очень похоже на медовый месяц.

Днем мы бродили по Сан-Франциско, фотографировались возле местных достопримечательностей. Вечера коротали в гостинице, наблюдая по телеку перипетии слушаний уотергейтского дела. Для Майкла политика – лакомый кусок, и он обожал «держать руку на пульсе».

– Вот это верность, – восхищался он, наблюдая, как Джона Дина допекают многочисленными вопросами, а его светловолосая жена сидит рядом.

– О чьей верности это ты?

Майкл, лежа на животе, подпирал руками голову, уставившись в ящик, а я, усевшись ему на зад, массировала спину.

– Понимаешь, она, наверное, думала, что выходит замуж за какую-то «шишку» из Белого Дома. А на поверку оказалась женой стукача. Но, тем не менее, она – с ним.

– А через месяц она родит бестселлер и окажется в шоу Фила Доннахью.

– Нет, думаю, нет. По виду не скажешь. Но мне ее жаль. Некоторые женятся или выходят замуж, не ведая во что влипли...

– А ты догадываешься, во что ты влип? – я отодвинулась и шлепнула Майкла по ягодице.

– Более или менее, – ответил он, перевернулся на спину и выключил телевизор.

Завтракали мы в кафетерии при отеле, и Майкл в это время ухитрялся просматривать местную газету. Он боялся, что пока мы трахаемся, в мире все могло перевернуться.

– Это уотергейтское дело так просто не закончится, – делился он со мной. С набитым ртом, с газетой в одной руке и ореховой слойкой в другой. – А что читаешь ты?

– Да вот, одна девчонка наложила на себя руки из-за своего приятеля.

– И где это случилось? Нью-Йорк? Вашингтон?

– Да нет, в дыре какой-то. Наглоталась какой-то дряни, которой поливают сорняки.

– Господи, Фрэнни! – раздраженно воскликнул мой новоиспеченный муж. – Какого... ты забиваешь себе голову этой ерундой?! В мире каждый день происходит множество важных и интересных событий, а ты засоряешь мозги этим хламом...

Я перегнулась через стол и внимательно присмотрелась к Майклу.

– Какого рожна я должна тратить свой медовый месяц на этих долбаных политиков? Что убудет, если на время забыть обо всем этом. Тем более, когда мы вернемся, вся эта свистопляска будет в самом разгаре. Ну-ка, расплачивайся побыстрее, и чешем наверх. Хочу тебя поэксплуатировать...

– Ладно, уж, – примирительно согласился Майкл. – Но я все же тебя прошу, постарайся быть в курсе мировых событий, пожалуйста.

– Я в курсе того, что хочу видеть тебя раздетым в нашей спальне. И чтоб на дверях болталась табличка «Не беспокоить».

– Да, да, конечно! – горячо воскликнул мой благоверный, нетерпеливым жестом подзывая официанта.

Пообивав множество порогов в поисках работы, я была на верху блаженства, когда меня взяли в рекламное агентство «Сиэрз-Вобак». Но к работе я должна была приступить только в начале августа, так что на две недели я стала домохозяйкой.

– Ну что, моя драгоценная супруга, какие у вас планы на сегодняшний день? – спрашивал Майкл, целуя меня на прощанье перед уходом на работу. В деловом костюме он весьма смахивал на заботливого отца семейства. Я еще валялась в постели в черной ночной рубашке, подаренной мне Пайпер. Приподнявшись, я обхватила его шею руками. Со стороны это должно было напоминать лирический вариант «нельсона»[3].

– Думаю, приму горячий душ, пробегусь по магазинам, сделаю маникюр. Поем спагетти с сыром в кафе, затем посплю, часок-другой до возвращения моего возлюбленного повелителя, возлагающего свои труды и большую часть времени на алтарь коммерции.

– Ты собираешься когда-нибудь начать готовить ужин? По-моему, мы закупили все необходимое – ложки-поварешки. Может быть, их следует, наконец, пустить в дело?

– Думаешь? Но они такие чистые. Так отлично сверкают. Мне бы так не хотелось их пачкать!

– По-моему, пора рискнуть, – сказал Майкл, освобождаясь от моего захвата.

– Пожалуй, попытаюсь освоить сковородку. Как ты думаешь, это – просто?

– Лучше я принесу готовую пиццу, – со вздохом предложил Майкл.

Пересмотрев все телевизионные утренние шоу, я написала кучу писем. Затем вдоволь наболталась с мамой по телефону и, наконец, решила заняться стиркой. В подвале нашего дома была прачечная, оборудованная единственной стиральной машиной. Но поскольку все уже отбыли на службу, в прачечной царила тишина и покой. Часам к четырем, управившись со стиркой, я отправилась на кухню. Вытащила из шкафа коробки с кастрюльками, сковородками, горшочками и стала соображать – чем бы порадовать гастрономический вкус Майкла. В конце концов, выбор пал на кастрюлю для варки спагетти, подаренную нам кузиной Глэндой. Похоже, она получила ее в подарок сама, а теперь вот нашла достойное применение, переподарив ее нам. На такие мысли навела меня слегка выцветшая шелковая лента, перетягивающая коробку. Я была уверена в том, что среди наших свадебных подарков было два или три таких, которым пришлось уже изрядно попутешествовать от невесты к невесте. И все же я была благодарна кузине за это подношение. С чем-чем, а с варкой спагетти в специальной кастрюле я еще могла справиться.

Ко времени возвращения со службы моего рыцаря обеденный стол напоминал картинки с рекламных объявлений дорогих ресторанов: хрустальные фужеры, роскошный тонкий фарфор, серебро ложек и вилок. Завершали композицию бронзовые подсвечники. Скатерть, подаренная на свадьбе, предназначалась для огромного стола, и складками свисала до пола. Довершали это великолепие в художественном беспорядке развешанные по всей комнате мокрые сорочки и белье – на абажурах, на стульях, на карнизах.

– И что это? Сезонная распродажа? – тихо вошедший в дом Майкл разглядывал сцену с подозрительностью полицейского, накрывшего подпольный бардель.

– Стирка, – гордо отрапортовала я. – Не оставила вещи в сушилке, чтоб не мялись. Так их не придется гладить. Да у нас и утюга-то нет. Никто не удосужился подарить.

– Но у меня есть утюг!

– И ты скрывал это? Интересно, какие еще открытия меня ожидают?

– У меня четверо внебрачных детей! Но это – единственное, о чем ты не знала. – Майкл прошелся по комнате, расправляя и одергивая рубашки. – Фрэнни, есть небольшая разница между влажным и мокрым. А ты устроила в комнате потоп, ведь с одежды до сих пор капает вода. Сколько ты держала их в сушилке?

– Точно не помню. В любом случае, через пару дней они подсохнут. А белье, так уже и в шкаф сложила.

– Давай договоримся, что стиркой с сегодняшнего дня буду заниматься я, – мрачно предложил Майкл. – А то у тебя выходит что-то не то.

– И что же я сделала неправильно?

– Ладно, проехали, – вздохнул Майкл и проворчал что-то о том, что есть еще люди, которые могут обо мне позаботиться. – Теперь я заведую прачечной.

Я собралась уже было возмутиться, но вдруг сообразила, что любое выражение возмущения будет выглядеть со стороны страшной глупостью. Если муж хочет стирать – пусть стирает. А меня пусть назначит ответственной за складывание носков в шкаф. Надеюсь, Майкл чувствовал, что эту работу мне доверить можно.

– Что у нас на ужин? – поинтересовался он.

– Спагетти и зеленое желе. Неужели выглядит плохо.

– Я пойду, переоденусь.

– Осторожнее в ванной! Там все тоже завешено бельем!

Я напялила новые с иголочки и девственно чистые кухонные рукавички и, боясь их испачкать, схватила дуршлаг, а может быть и сито, и кинула в раковину. Затем оттащила туда же кастрюлю кузины Глэнды – пора было промывать спагетти. Выполнив эту не слишком приятную процедуру, я добавила в приготовленное мной блюдо кетчупа, немного сыра, две щепотки перца и почувствовала себя поваром.

– Для желе и спагетти подают разные тарелки, – инструктировал Майкл, стоя рядом со столом в джинсах и тенниске – так он больше походил на знакомого Майкла. – Иначе желе растает. Ведь спагетти должны быть горячими. Вот, смотри, уже тает.

– Жаль, что никто не удосужился подарить нам тарелки для салата.

– Ну и нечего было тогда делать это желе.

– Постой, но ты же его обожаешь! Давай начнем с него. Я готовила его особым способом – в морозильнике.

– Замороженное желе? – с испугом пробормотал Майкл.

– Ну, какое же оно мороженое? Ты же сам сказал, что оно начало таять!

Майкл взял свою тарелку.

– Пойдем в спальню. Мне бы хотелось посмотреть новости.

– А что делать с подсвечниками и фужерами? – попыталась возмутиться я.

– А что там нового на политическом небосклоне? – услышала я вопрос Майкла, удалявшегося в спальню с тарелкой мокрого спагетти и подтаявшего желе в руках.

После этого вечера мы всегда ужинали перед телевизором.

– Расскажи о твоей работе. Мне ведь это все интересно! А то, как мне кажется, новости по ящику для тебя важнее, чем общение со мной. Мама говорила, что секрет удачного брака заключается в задушевной беседе перед сном.

– Господи, да о чем там рассказывать? – удивился он. – Вроде все в норме.

– Ты по мне не скучал? Я весь день думала только о тебе...

—Знаешь, я сегодня был настолько занят, что, по-моему, и не вспоминал о тебе, – задумчиво ответил Майкл после паузы.

Я аж села.

– Ну, если у тебя столько дел, то почему ты не расскажешь мне о них?

– Я очень устал, давай поговорим завтра, – вот и весь ответ.

Я отвернулась и уткнулась в подушку. Как бы мне хотелось, чтобы это была широкая грудь моего мужа! Но он не разделял моего энтузиазма и отодвинулся, сказав, что ему щекотно.

– Майкл, а ты счастлив? – вдруг вырвалось у меня.

– Что за идиотский вопрос? – раздался из темноты возмущенный голос Майкла. – Я счастлив и полагаю, что ты – просто чудо. Но давай-ка лучше спать!

И тут же он захрапел. Я осторожно поцеловала его, отодвинулась, поудобнее устроилась лежа на спине и уставилась в потолок. Я глядела вверх и думала. Да, видимо, я еще не совсем готова к браку. Не приложу ума, что следует предпринять. Похоже, мужчина-любовник кардинально отличается от мужчины-мужа. Со своей стороны я никак не могу понять, что должна чувствовать и как себя вести настоящая жена. «Господи, поскорее бы выйти на работу! Хоть там была бы при деле». Но также мне было ясно, что я заранее ненавижу службу, что это только компромисс. Вряд ли она станет моим призванием. В мечтах я видела себя в стерильном, как операционная, кабинете, на дверях которого на медной табличке выгравировано мое имя. К нему я, правда, еще не привыкла, несмотря на его элегантность.

Фрэнсис Б. Ведлан – прекрасный работник, экстраординарная женщина, отличная жена, может быть, любящая мать. Ну, это когда-нибудь, еще не скоро. Сначала нужно заиметь работу, которая бы рассеяла страхи матери, благодаря которой я обрету финансовую независимость от мужчины. От моего мужа.

И вот я погрузилась с головой в мир вентиляторов, батареек, предохранителей, лампочек и всевозможных бытовых электроприборов. Первые две недели мне пришлось писать рекламные объявления различных каталогов, а потом меня направили в торговый отдел. Мы с моими новыми приятелями, которых звали Двейн и Луи, бились как рыбы об лед, решая новые для нас проблемы. Одной из составных частей стажировки, которую мы проходили, было присутствие на многочисленных совещаниях, где происходило обсуждение новых торговых каталогов нашей родной фирмы «Сирз».

Нам рассказывали о старожилах, покидавших фирму после двадцати лет беспорочной службы с полумиллионными счетами в банке. О невероятно дешевых сирзбургерах в кафетерии фирмы. Напоминали о десятипроцентной скидке для сотрудников в фирменных магазинах. Подобные повествования проходили под лозунгом «Фирма Сирз заботится о своих сотрудниках!»

После каждой такой речи один из руководителей поднимался и вопрошал обрабатываемых новичков: «Может быть, у вас есть какие-то вопросы?» Когда нам рассказывали о медицинских льготах, я поинтересовалась, что нам выплатят при уходе из фирмы? Когда нам говорили о премиях, я вновь поинтересовалась процедурой увольнения. Естественно, подобные вопросы вызывали у моих работодателей сомнения в преданности интересам фирмы.

– По-моему, ты задала очень правильный вопрос, – заметил Луи, в тот день, когда нас развлекали рассказами о невероятной щедрости «Сирз» при страховании служащих от смерти в результате несчастного случая.

– Какой именно? – поинтересовалась я.

– Тот же самый, что и всегда. Про уход из фирмы.

– Да, действительно. Ты уходишь из фирмы. Только причина увольнения – смерть.

Сидя за баснословно дешевыми сирзбургерами в кафетерии в компании своих новых знакомых я узнала, что они вот уже год как обивали пороги различных фирм и контор. Один из них – Двейн, сначала задирал передо мной нос. Как же, он считал, что степень магистра дает ему некоторые преимущества.

– А что, тебе здесь положили приличный оклад? – поинтересовался Луи.

– Нет, – с набитым ртом ответил Двейн.

– Тебя, что, специально пригласили работать сюда?

– Угу.

– Да, это действительно – огромное преимущество.

Что касается Луи, то в колледже он специализировался отнюдь не в рекламном деле, а в английской литературе. Но это не мешало ему возомнить себя Чарльзом Диккенсом мира каталогов. Луи был невысок ростом, полноват. Похоже, в нем текла капля еврейской крови. Его подружка по имени Надин отличалась тем, что никогда не звонила ему в контору. Двейн был помолвлен с симпатичной рыженькой Дейзи, фотография которой красовалась на стене в его крошечном кабинетике и в окружении рекламных проспектов новейших образцов электродрелей и мясорубок смотрелась просто неотразимо. Двейн был настолько высок и длиннорук, что, стоя посреди своего спичечного коробка, без труда доставал до стен и потолка. Наверное, он не дотянул всего лишь дюйма, а то спокойно мог бы играть за профессионалов в баскетбол.

– Может быть, муж, работая на свою фирму, сможет тебе помочь закрепиться здесь, – желая поддержать меня морально, предположил Двейн.

– Да он и сам-то еще не определился окончательно с работой, – ответила я. – Он находит свою работу очень нудной и глупой.

– Наверное, он еще не совсем освоился, – вступил в разговор Луи.

– Ребята, – взмолилась я, – не сможет ли кто-нибудь из вас доесть этот несчастный сирзбургер? Я уже не в состоянии!

– Не искушай нас, Фрэнни, – ответил Двейн.

– Следует найти какую-нибудь забегаловку поблизости и ходить в обед туда, – поддержал его Луи.

– Наверное, в город будет выбираться удобнее, когда нас переведут в новое здание...

– Здорово. Тогда в обед можно будет ходить по разным конторам в поисках работы... – мечтательно протянула я.

Фирма «Сирз» строила самое высокое здание во всей вселенной. По крайней мере, раз в неделю нас собирали и рассказывали об этом величественном проекте: о том, сколько километров троса уйдет на оборудование лифтов, сколько – для телефонов. Язык цифр в данном случае работал на пропаганду и убеждение. Ведь нас было необходимо убедить в могуществе фирмы! В том, что это целая империя! Государство в государстве! И мы должны гордиться могуществом великой «Сирз».

– Знаете, ребята, – призналась я как-то после очередной проработки, – чем больше они стараются привить мне чувство гордости за то, что я работаю в «Сирз», тем меньше мне хочется здесь оставаться!

– Ты говоришь так, потому что не относишься творчески к своей работе, – укоризненно заметил Луи.

– Да как ты смеешь говорить подобное женщине, которая с утра уже сотворила блестящий заголовок – «Распродажа вентиляторов».

– Знаете, на кого мы все похожи? – улыбнувшись, ответил Луи, – на мартышек, которых усадили за пишущие машинки.

– А лет через пять этим мартышкам, даст Бог, доверят компьютеры, – поддержала его я.

– Интересно, что с нами будет через пять лет? – пробормотал Двейн.

– И года работы здесь хватит, чтобы удавиться, – ответила я. – Нет, я просто выброшусь из окна нового здания, как только его построят.

Никто не поверит, сколько анкет я заполнила, сколько раз звонила по телефону в тщетных поисках нормальной работы. Но если бы я поделилась своими мыслями с кем-нибудь, пусть даже с Полем, никто бы меня не понял.

– Ты делаешь огромную ошибку, – сказал бы мне Поль, – «Сирз» – чудесная фирма, весьма уважаемая. И тебе повезло, что они наняли тебя!

Ведь «Сирз» была одним из крупнейших его заказчиков.

– Не стоит разбрасываться такими льготами, как десятипроцентная скидка, – наставляла бы меня мама. – У тебя классический случай смещения понятий. Ты прекрасно устроилась в жизни – у тебя отличный муж, престижная служба. Да ты просто с жиру бесишься! Найди себе хобби, – так посоветовала бы Пайпер.

– А тебе вообще-то и не следует работать, – говорил Майкл, когда я рассказывала о своих проблемах. – Это делаю я.

4

У нас не было разногласий – с чьими родителями следует праздновать Рождество. Естественно с христианами, конечно с теми, кто живет вдали от нас.

– Как это здорово! – радовалась я, сидя в машине, мчащейся по дороге через бесконечные заваленные снегом кукурузные поля.

– Что здорово? – недоуменно спросил Майкл.

– Встретить Рождество в семье, для которой это настоящий праздник. Ведь в еврейских школах детям вдалбливают, что Рождество – это один день, а Ханукки[4] – целых восемь. А в этом году мне бы хотелось отметить именно Рождество!

– Ты что, ни разу не праздновала Рождество в гостях?

– Праздновала. Иногда друзья приглашали меня на обед, в течение которого я только и делала, что разглядывала их елку, подарки, и все прочее... Я была похожа на туриста, глазевшего на Париж из окна автобуса.

– Бедная девочка...

– А ты купил мне подарок? – обеспокоенно спросила я. – Что-нибудь необычно роскошное и изысканное, чтобы компенсировать все те неприятности, которые я переживала в детстве?

– А почему это ты так уверена, что я вообще купил тебе подарок?

– Если нет – приготовься! Я буду стонать, визжать и плакать. И стану делать это прямо на глазах твоих родителей.

– Да, – согласно кивнул Майкл. – Это будет не самое прекрасное зрелище. Придется откупиться. Подарок – твой.

Мы въехали в Спрингфилд, и после недолгого путешествия по улицам Майкл свернул на дорожку, ведущую к дому его родителей. Солнце как раз стояло прямехонько над его черной толевой крышей.

– Сегодня канун, – произнесла я, и сердце дрогнуло при этих словах, – сегодня канун Рождества.

– Следовало прихватить что-нибудь из изделий Поля. Думаю, твоим понравилось бы.

И не успел Майкл ответить мне, как на крыльце появился его отец, приветственно вскинувший руки над головой.

– Здравствуйте, здравствуйте! – кричал он. – Вам помочь перенести вещи? Мать думает, что у вас с собой целая куча барахла.

– Спасибо, мы сами справимся, – ответил Майкл. Он пожал отцу руку. Мне показалось странным, что два ближайших родственника приветствуют друг друга так сухо.

Сразу после свадьбы я стала называть старших Ведланов папой и мамой, а Майкл согласился делать то же в отношении моих. И хотя на первых порах это выходило у меня несколько натянуто и вызывало некоторую путаницу, такое обращение постепенно прижилось.

– Как вы, папа? – спросила я, целуя старшего Ведлана в щеку. О, он был слегка шокирован столь бурным проявлением чувств. На поцелуй не ответил, но все-таки поблагодарил.

– Небось, на дорогах сплошные заторы? – расспрашивала миссис Ведлан, пока мы затаскивали в дом свою поклажу.

– Нормально, мама, – ответила я.

Все убранство дома было выдержано в зеленых тонах. Зеленые стены, ковры, зеленая мебель. В маленьких горшочках на подоконниках росли фиалки. Мебель в гостиной располагалась вдоль стен, так что все могли смотреть друг на друга, и на телевизор. Над камином висел огромный венок из сосновых веток.

– Какой чудесный венок! – умилилась я, когда мы, наконец, заняли исходные позиции. Миссис Ведлан уселась на диван, Майкл и его отец – в кресла, а я примостилась неподалеку от свекрови.

– Местное благотворительное общество торгует венками, чтобы собрать деньги приютским детям, – объяснила она.

– Отличная идея! – одобрила я. Телевизор украшала самодельная игрушка из папье-маше. Еще одна гирлянда украшала раму картины, висевшей над диваном. А на столе возвышалась небольшая искусственная елочка, унизанная микроскопическими игрушками. Рядом с ней примостился стеклянный Санта-Клаус. Я озиралась кругом.

– А где же рождественская елка? – обеспокоенно спросила я. – Ведь эта маленькая не в счет.

Хозяйка сухо ответила, что нынешнее Рождество они решили встречать без елки – слишком много с ней хлопот: покупай, устанавливай, наряжай... А они-де уже слишком стары для этого. В общем, лишние хлопоты...

Майкл виновато улыбнулся мне из глубины кресла и пожал плечами.

– Но вы же должны были купить елку, – продолжала настаивать я. – Так мечтала, что утром спускаюсь вниз, а меня встречает елка!

– Давайте лучше обедать, – недовольно прервала мои излияния миссис Ведлан-старшая. Поднявшись с дивана, она отправилась на кухню. – А потом вы распакуете свои вещи.

– А куда нам складывать подарки? – продолжала настаивать я. – Ведь елки-то нет?

– Удобнее всего класть их на кофейный столик, – отрезала хозяйка, давая понять, что вопрос – исчерпан. – Накануне Рождества мы садимся за стол поздно, а потом идем в церковь, на службу. Вы с нами?

– Да, – согласилась я.

– Нет, – отказался Майкл.

– Да, – заявила я, стараясь компенсировать его ортодоксальный иудаизм. Это было невежливо по отношению к его родителям-христианам.

В центр стола миссис Ведлан водрузила стеклянную тарелку с выложенными в ней рождественскими орнаментами. Потом разъяснила мне значение картинок с изображением Санта-Клауса, его северного оленя, летящего по небу, и тарелок с изображением рождественских елок.

Пока мы трудились на кухне, Майкл с отцом удалились... И только хлопок входной двери свидетельствовал о том, что представители сильной половины человечества покинули дом. Свекровь не обратила на это никакого внимания. Она всецело отдалась созданию подливок, уделяя мне лишь толику своего внимания.

– На Рождество мы всегда готовим барашка, – объясняла она, обращаясь более сама к себе, – можно приготовить и свинину, но мы любим барашка...

– Стол уже сервирован, – подала голос я. – Что делать дальше?

– Взбей вот эту штуку, – скомандовала она, протягивая мне кастрюлю с пюре. – Миксер в шкафу рядом с плитой. И добавь туда масла, но немного.

Я принялась за работу, а свекровь тем временем варила горох.

– Твои родители уехали на праздник?

– Да, в наш загородный домик.

– Там красиво?

– Чудесно.

– А брат и сестра с ними? – Да.

– А Эдди, что тоже поехал с ними?

– Да, то есть – нет. Не поехал, – я бросила еще кусочек масла в пюре. – Думаю, теперь все готово.

– Ты посолила? – Пришлось добавить соли.

Вдруг послышались шаги, заглушаемые, правда, сдерживаемым смехом, и в кухню ввалились Майкл с отцом. Они тащили очень симпатичную метровую елку.

– Счастливого Рождества! – провозгласил Майкл.

– Ха-ха-ха! – вторил ему отец.

– Осторожнее с иголками, – предупредила свекровь. И пока они несли елку в гостиную, семенила сзади, высматривая и тут же собирая зеленых нарушителей порядка.

Поцелуй Майкла отдавал морозом и свежестью.

– Теперь утром тебя будет встречать елочка.

– Нам повезло, магазин был еще открыт, – довольно сказал мистер Ведлан. – В основном там были какие-то обломки, но эта – похоже, что надо.

– Нарядишь ее перед ужином, – предложил Майкл.

– После, – не согласилась хозяйка дома.

– Сейчас мойте руки, и быстро – за стол. Скоро Рождество.

– Спасибо тебе, милый. Я просто влюбилась в эту елочку.

После ужина мы чинно обсуждали всякие политические события и качество приготовленного барашка. А мне хотелось вскочить на стул и закричать: «Эй, все! Расслабьтесь и улыбнитесь!» Но вместо этого я лишь осторожно помогала хозяйке таскать на кухню грязную посуду. А мужчины вновь куда-то запропастились.

– Я здесь все приведу в порядок, – предложила свекровь, – а ты иди, украшай елку.

– Может быть, мне лучше помочь вам? – спросила я. С чердака раздавались звуки тяжелых шагов, а в гостиной орал телевизор.

– Нет, иди. Если бы действительно было нужно, я бы сказала.

Но я испытывала легкое чувство вины – ведь было видно, что она говорит не то, что думает, что ей хочется, чтобы я настояла на своем и осталась с ней. Но нетерпение победило, и я с радостью вырвалась из душной кухни, чтобы заняться моим лесным чудом. На этот раз желание победило разум и отмело правила дипломатии.

– Может быть, мне все-таки остаться? – еще раз предложила я и, не дожидаясь ответа, выпорхнула на волю.

В дверях чердака возник отец Майкла, сгибавшийся под тяжестью множества коробок с елочными украшениями.

– Хватит и на пятиметровую, – довольно объявил он. – Здесь есть все.

Как мне удалось разместить все, что они принесли, до сих пор сама не знаю. Но факт остается фактом – ни одной гирлянды, ни одной игрушки не осталось.

– Как вы ее находите? – обратилась я за похвалой к мужчинам, завершив работу и любуясь делом рук своих. – Я бы не постыдилась выставить ее перед Белым Домом в Вашингтоне.

– Знаешь ли, – начал, было, Майкл, – мне кажется, что она получилась несколько вызывающей.

– А, по-моему, – заступился за меня свекор, – она очень нарядная и праздничная.

В комнату заглянула миссис Ведлан. Поджав губы, она осмотрелась и произнесла:

– Очень мило.

– И я так думаю, – согласилась я.

– Но нам пора отправляться в церковь, – продолжила она. – Мы можем опоздать на службу. Так что скорее мойтесь, собирайтесь и – вперед.

– Ма, но ведь мы еще не успели испачкаться, – засмеялся Майкл. – Так что мы уже готовы.

– Тогда одеваемся, – скомандовала она и, перекинув через плечо полотенце, словно Айседора Дункан свой знаменитый шарф, отправилась в спальню. Наряжаться.

Песнопения и молитвы, наполнявшие церковь, создавали в ней атмосферу тайны и умиротворения. Служители уже закончили сбор пожертвований. В полумраке чуть слышно потрескивали огромные белые свечи. В руках прихожан – тоже свечи, но маленькие.

– Ну, прямо как в кино, – поделилась я впечатлениями с Майклом. Пожилой мужчина, сидевший рядом, обернулся и что-то недовольно прошипел нам.

– Счастливого Рождества! – прошептала я в ответ.

Миссис Ведлан приветливо кивнула даме, сидевшей через проход напротив нас.

– Кто это? – шепотом поинтересовалась я.

– Шарлотта Лекенби, – ответила свекровь. – Они с мужем приходили к нам на бридж по вторникам.

– А теперь?

– Ее муж умер.

– И поэтому она перестала играть с вами?

– Да нет, она пыталась, – сморщив нос, ответила миссис Ведлан. – Но ей все еще не по себе.

Майкл что-то начал рассказывать матери.

– Тс-с-с, – пронеслось по церкви.

Служба закончилась исполнением «Вифлеемской Звезды». К моему глубочайшему разочарованию, «Двенадцать дней Рождества» не пели. Мы встали с мест, обменялись поздравлениями и направились к выходу в толпе спешащих прихожан.

– Тебе не понравилась служба? – спросила я Майкла, когда мы уже под утро улеглись в постель. Меня очень смущало то обстоятельство, что стена, разделявшая спальни, была очень тонкой. Казалось, толстое зеленое одеяло, которым мы укрылись, было значительно более надежной преградой для звуков, чем она.

– Это уже не мой праздник, – ответил он.

– Ну, как ты можешь так говорить. А твое прошлое, твои корни, твои родители, наконец?

– Да, да, конечно. Наверное, ты права. Право, я не знаю. – Он прикоснулся под одеялом к моей руке. – Видишь ли, Рождество – это детский праздник... Веселый... Но мы – ведь уже не дети.

Сквозь темноту я вглядывалась ему в лицо.

– Мы – не дети, – продолжал он, – и, к тому же, не христиане.

– Да, тут ты прав.

– Мы – иудеи. Разве это не греет тебе душу?

– Кажется, я – счастлива. Но ты же не можешь перестроиться так быстро?

– Фрэнни, я стараюсь, – в голосе Майкла слышалось нетерпение. – Стараюсь ответить на все твои вопросы как могу. Но не на каждый из них я смогу найти что сказать. И если Рождество, празднование Рождества доставляет тебе удовольствие, то это нравится и мне, – и он обнял меня, давая этим понять, что тема для разговора – исчерпана.

– Майкл, а не думаешь ли ты, что родителей может раздражать такое соседство? – прошептала я, прижимая его голову к своей груди.

– Наоборот, они бы не поняли, если бы мы спали отдельно, – ответил он, целуя меня и все, усиливая ласки.

– С Рождеством, Майкл, – сказала я.

– С Рождеством тебя, Фрэнни, – ответил он.

Я закинула ноги ему на спину.

– Милый, я надеюсь, мы не станем очень шуметь?

На следующее утро я проснулась раньше всех в доме.

– Я думала, что все проснутся ни свет ни заря и побегут смотреть подарки, – пыталась я растормошить сонного мужа. Но в ответ он только что-то невнятно пробурчал, отвернулся к стене и вновь заснул.

К девяти утра семейство, наконец, пробудилось, и все дружно направились в гостиную, обсуждая перспективы предстоящего завтрака и пеняя на отсутствие достойных разговора новостей в сегодняшней газете. Подождав, пока все займут места за столом, я вышла на середину комнаты и громко объявила: «А теперь настало время посмотреть подарки». Мое первое рождественское утро совсем не походило на то, что я нарисовала в воображении. Но, «в чужой монастырь со своим уставом не суйся!», и я вновь спросила себя – имею ли я право превращать наступивший день в сцену из рождественской сказки? И решила, что – имею.

– Ну и что же ты ожидаешь там найти? – обратился ко мне Майкл. – Бриллиантовую диадему, что ли?

– Я просто хочу праздника.

– Но у нас свои традиции вручения рождественских подарков, – удивилась моей поспешности миссис Ведлан.

– Своя система, – уточнил муж.

– Традиция, – принял сторону матери Майкл.

Мне преподали наглядный урок того, что значит – быть членом семьи Ведлан. Смысл традиции заключался в том, что никто не рвался вспарывать обертки. Парадом командовала степенная хозяйка дома, наделявшая каждого причитавшейся ему порцией гостинцев, советуя при этом, что с ними делать.

В очереди за презентами я была первой. Мне досталась пудреница с синеватым содержимым, за что я соответствующим образом поблагодарила свекровь. Затем пришел черед Майкла, я специально смастерила чулок для подарка. На одной стороне его красовалась надпись «Веселого Ханнуки!». На другой – «Счастливого Рождества». Мужчинам это очень понравилось, и они даже зааплодировали мне. А вот миссис Ведлан еле-еле дождалась оваций. Потом она развернула подарок от старшей дочери, в коробке красовалась автоматическая кофеварка.

– Прекрасный подарок, – счастливо улыбнулась она. – Самый лучший дизайн, новейшая модель.

О, сколько раз в своих письмах она ненавязчиво излагала, сколь более счастливым и наполненным стало бы ее существование, окажись она владелицей этого чуда техники! Что ж, дай ей Бог!

Наконец настала очередь мистера Ведлана. Он вытащил из свертка купленный нами синий джемпер.

– Просто здорово! – воскликнул он. – Похоже, это мой размер?

– Да, папа, твой, – подтвердил Майкл. – У нас с тобой один и тот же размер, так что будь, уверен – подойдет.

– Ты, что же, его уже носил? – подозрительно спросила его мать.

– Ну что ты, мама, – возмутился мой муж. – Он совершенно новый.

Затем Майкл поразил меня шелковой блузкой и окончательно добил прозрачным, отливающим в синеву пеньюаром.

– Смотри, как он по цвету гармонирует с моей новой пудрой, – промямлила я в тщетной попытке скрыть от семейства смущение.

– Майкл, да ведь она замерзнет в таком одеянии, – комментарий свекрови можно было расценивать как угодно.

– А на бриллиантовую диадему придется подкопить, – сказал мой муж и запечатлел у меня на лбу сочный поцелуй.

В ответ я вручила ему потрясную куртку из шотландки. Я выбрала ее потому, что знала – сам он никогда не отважится купить себе такую. Но и это было еще не все. Майклу также обломился огромный ящик с инструментами. Красный, с ручками на боках. Один из лучших образцов «Сирз»!

Миссис Ведлан с мужем тоже обменялись подарками. Он получил роскошные коричневые шерстяные носки, она – заколку и сережки со сверкающими, как рождественская елка, зелеными и красными камешками, пузырек лосьона и кружку для кофе.

– Ну, очень полезные подарки, – прокомментировала я.

– Точно, – согласилась свекровь.

Она развернула нежно-зеленую открывалку фирмы «Сирз» – последний писк нашего дизайна.

– Просто чудо. У тебя, что, скидка на товары от фирмы?

Потом мы вручили ей бежевый джемпер с зеленой отделкой на рукавах и по воротнику. Миссис Ведлан бросила оценивающий взгляд на ярлычок:

– Шерсть. И цвет – веселенький, – довольно отметила свекровь.

Последним по счету шел подарок от второй ее дочери – Дианы и ее семьи. Коробка, развернутая нетерпеливыми руками свекрови, явила миру еще один образец дочерней преданности. На нас глядела самая совершенная автоматическая кофеварка в мире! Точно такая же, какую получила она в начале торжества.

– Ох уж эти твои намеки, Норма, – пробурчал мистер Ведлан. – Пора бы уж их разнообразить.

– Диана всегда дарит не то, что нужно, – вспылила хозяйка дома.

– То же оформление и тот же дизайн, что и у кофеварки Джуди, – желая восстановить справедливость, вмешался Майкл.

– Но мне не нужны сразу две кофеварки, – миссис Ведлан была неумолима.

Раздался звонок в дверь, и Майкл впустил неразлучную троицу своих друзей – Бенни, Веса и Клиффа, которые смехом и суетой сразу заполнили всю гостиную.

– Кому кофе? – спросил мистер Ведлан. – Теперь мы в состоянии обеспечить каждого персональной кофеваркой, – он сгреб в кучу все подарки.

– Следует проверить новую технику в действии, – авторитетно поддержала его жена и вслед за ним ушла на кухню.

Не успела кухонная дверь захлопнуться за ним, как Клифф и Вес плюхнулись на диван, Майкл оккупировал свое любимое кресло, Бенни уютно разместился на месте главы дома, а я уселась в кучу разноцветной бумаги на пол. Бенни извлек из кармана пачку «Кэмэл» и закурил. Глубоко затянувшись, оглядел присутствующих и осведомился: «Никто, надеюсь, не возражает?» Несчастный парень был вынужден пахать в одной из школ Сент-Луиса, только так он смог отмотаться от призыва в армию. Среди его учеников были или юные грабители или наркоманы, и, чтоб тянуть на «своего парня», он был вынужден выкуривать по три пачки в день. А еще говорили, что он стал здорово поддавать.

– Кто наряжал елку? – поинтересовался Клифф, с любопытством оглядывая результат моих дизайнерских трудов.

– Я. – В моем голосе звучала гордость. – Нравится?

– Что-то в стиле Майкла Джексона. Вернее, что-то из его шкафа.

– Ребята, а что вам подарили на праздник, – решила уклониться от дальнейшего обсуждения я.

– Носки и рубашки, – ответил Бенни.

– Три галстука, – таков был ответ Веса.

– Рождественский набор конфет, – сказал Клифф.

Он напоминал мне комод, такой же огромный и неуклюжий. Вскоре ему предстояло защищать докторскую диссертацию по философии. И хотя вакансий для молодых философов не найти было, как говорится, днем с огнем, он относился к этому прискорбному факту с олимпийским спокойствием.

Вес был невысок ростом и чем-то слегка смахивал на бульдога. Он был настоящим многостаночником. Преподавал в своей школе и футбол, и легкую атлетику, и плавание, и автодело, и что-то еще. Рядом с огромным Клиффом он смотрелся весьма комично.

Бенни освободил тарелку от леденцов и принялся стряхивать в нее пепел.

– Джентльмены, а что поделывают в этот праздничный день ваши очаровательные дамы? – поинтересовался Майкл.

Вся четверка знала и любила друг друга с самого детства, и поэтому такой вопрос не мог никого смутить.

– Слушай, а мы что, тебе ничего не рассказывали? – удивился Клифф, – да мы же просто изнемогаем от любви. – И, обняв Веса, добавил: – От любви друг к другу.

– Это все произошло так неожиданно, так внезапно, – промурлыкал Вес, прижав руку к сердцу, – что даже газеты еще ничего не пронюхали.

Но на этом запас их дурацких шуток иссяк, и приятели разжали объятья.

– Кстати, если уж вспоминать, то когда я появился в вашем обществе с более или менее приличной девушкой, – сказал Клифф, – вы ее до смерти запугали.

– Кто это напугал? – всполошился Майкл. – Я, что ли?

– Тоже мне вспомнил. Ведь это было черт знает когда. А ты больше не встречал ее?

Клифф повернулся ко мне и начал рассказывать.

– Это очень грустная история. Это была моя новая знакомая. Чудесная девушка, и я искренне полюбил ее. Одно только ее имя – Барбара – возбуждало меня. А если добавить, что она была очень симпатичная...

– Пожалуй, я вздремну, пока ты тут лапшу на уши вешаешь... – встрял в разговор Бенни, стряхивая пепел.

Клифф демонстративно проигнорировал его и продолжал, адресуя свою речь исключительно мне:

– Я пригласил Барбару в ресторан. Мы ели бифштексы...

– Как ты мог? Нет, как ты мог – есть с девушкой бифштексы? – Благородному негодованию Веса не было конца.

– Ну, возможно, это были гамбургеры, – задумался Клифф, – что мы ели – это не так важно. Важен факт – я ее угощал. Итак, сидим мы так спокойно у окна с видом на стоянку...

– Как романтично! – вмешался Бенни.

– А в другом конце Майкл, а надо сказать, он незадолго до этого вернулся из Вьетнама, обедает со своими родственничками. Так вот, подходит он к нам и говорит: «Здравствуйте».

– Обычное проявление вежливости, – прокомментировал Майкл.

– Но смотрит при этом на мою подружку, – продолжал Клифф, подмигнул мне и коварно улыбнулся. Такое лицо обычно делают актеры в вестернах, когда хотят начинить кого-то свинцом. – Так вот, все идет тихо-мирно... Вдруг на стоянке у одной из машин начинают мигать фары. И твой муженек ныряет под наш стол. Так вот, мне пришлось потратить весь оставшийся вечер и часть ночи, чтобы убедить бедняжку Барбару, что Майкл – всего лишь чокнутый ветеран, а не маньяк, старавшийся трахнуть ее на людях.

– Нечего приписывать свои собственные мысли другим, – захохотал мой муж.

– Ничего себе, веселенькая история, – ответила я, пытаясь представить себе Майкла таким испуганным и настороженным. Но безуспешно.

– Но все это – семечки, Фрэнни, – продолжал Клифф. – А вот был еще случай. Как-то раз отправились мы всей командой на вечеринку. А там какой-то гусь куражился перед народом, что его брат был во Вьетнаме большой шишкой. Приставал ко всем с этим как банный лист к жопе. Сыпал подробностями боевых действий. Говорил, что газеты – все врут, а вот брат-то его ему всю правду и выкладывает. Ну, Майкл все молчал, молчал себе да потягивал пиво. И, представь себе, подваливает этот козел к нам и толкает такой текст: «Ну а вам-то что, вы-то, друзья, отсиделись по разным колледжам и закосили от призыва!» Ну, Майкл тут как зубами заскрежещет. Известное дело, за такие слова можно и по морде схлопотать... Ну, мы с Весом переглянулись, думаем – сейчас он ему вмажет... А Майкл-то этак спокойненько ему и отвечает: «Нет, сэр. С вашего позволения, я все это время провел в морской пехоте». Смотрю, мужичонка-то припух, но спрашивает: «А в каком месте?» Майкл сквозь зубы: «Наша база была в трех милях от Сайгона...»

Клифф зашелся смехом.

За все время рассказа Майкл не проронил ни слова.

– И зачем ты все это вспоминаешь? – спросил он, пытаясь выдавить из себя улыбку.

Неожиданно в дверях гостиной возник мистер Ведлан в новом голубом джемпере с подносом, уставленным чашками.

– А вот и сам мистер Кофе, – торжественно провозгласил он.

За ним следовала хозяйка, успевшая нацепить свежеподаренные сережки. Она принесла салфетки.

Бенни принялся судорожно разгонять табачный дым. Он знал, что миссис Ведлан его запаха на дух не переносит. Готовый ко всему, он заранее принял виноватый вид, но на этот раз она ничего не сказала, только демонстративно разогнала салфеткой клубы дыма.

Когда все расселись по местам, я оказалась рядом с Клиффом.

– Расскажи, каким он был сразу же после Вьетнама, – попросила я. – Он ведь был совсем другим, правда?

– Другим? – непонимающе переспросил Клифф.

– Он тогда отрастил волосы и собирал их в такой глупый хвостик, – пояснила миссис Ведлан.

– Но он его скоро обрезал, – вмешался мистер Ведлан. – Он здорово возмужал в армии.

– Это уж точно, – поддакнул Клифф. – Без армии, верное дело, мотал бы срок, – закончил он и захохотал.

– Что это ты такое говоришь, Клифф? – ужаснулась свекровь.

– А то, что он до армии только и делал, что шлялся по кабакам да по вечеринкам, – вставил свое слово Вес.

– Друзья, сегодня же Рождество! – напомнил Майкл. – Неужели нет других тем для разговора?

Рабски следуя моде, Майкл подхватил грипп. Похоже, скоро должен был прийти и мой черед. Во всяком случае, чувствовала я себя совсем не в своей тарелке.

– Это все наверное Грегори Флетчер, – жаловался Майкл, меряя шагами комнату и температуру. Он разглядывал градусник с таким уважением и вниманием, какого удостаивались лишь газетные передовицы.

– Грегори Флетчер?

– Ну да. Он притащился во вторник на службу совсем больной. Кашлял. Чихал. Теперь вот весь офис заражен, а от него со вторника ни слуху ни духу.

– Наверное, ему просто страшно встречаться с тобой. Ложись-ка лучше в постель, – приказала я. Взглянув на градусник, я постаралась успокоить его тем, что температура не такая уж высокая.

– Фрэнни, но от этого вируса умирают, – Майкл направился к кровати, выполняя мои указания.

– Чем тебе помочь? Может, почитаешь газеты? Я сейчас принесу тебе немного сока и включу радио.

Майкл забрался под одеяло и долго ворочался, устраиваясь поудобнее.

– Мне надо принимать лекарство, – заявил он. – Что я должен принимать?

– Аспирин. Не лекарство – чудо. Мертвого на ноги поставит.

– А мне ты его дашь, пока я жив, или будешь ждать, пока умру?

– Жив, но слишком слаб. – Я подоткнула одеяло и одарила мужа сияющей голливудской улыбкой. – Сейчас принесу.

– И воды захвати.

В аптечке я нашла то, что искала. По дороге в спальню прихватила стакан с водой, газету и все это доставила больному.

– Вдруг я завтра не смогу пойти на работу, – обреченно вздохнул Майкл, вытянув руки вдоль тела. Казалось, он готовится к чему-то ужасному.

– Не велика потеря! Ведь ты же ее терпеть не можешь.

– Но к началу следующей недели я должен подготовить подробный анализ положения дел на рынке...

– Может быть, поэтому ты и свалился. – Я положила две таблетки ему на ладонь. Он проглотил их, поморщился и запил водой.

– Почему поэтому свалился? – спросил он, откидываясь на подушку.

Я присела на край кровати.

– Знаешь, когда в свое время в школе должна была быть контрольная, а я не была к ней готова, то обычно заболевала. Обычно у меня начинал болеть живот. И я так втянулась, что как только объявляли контрольную, меня сразу начинало тошнить, и подступала рвота. Врачи говорили, что это – самовнушение.

– Какая ерунда! – возмущенно воскликнул Майкл, – а как же вирусы?

– Думаю, что ты выкарабкаешься, – я погладила его по щеке и протянула ему его любимую игрушку, – вот газета. Или хочешь мою книжку?

– Но ведь у тебя какая-нибудь ерунда?

– Я не просила оскорблять мой читательский вкус. Я просто предложила тебе книгу.

– Сделай мне, пожалуйста, кекс, – жалобно попросил Майкл. – Так люблю, есть кекс, когда болею...

– Конечно, сейчас, – и я поспешила на кухню. – Уверена, что в армии ты никогда не болел.

До конца дня он спал, ел, читал газету. Я же погрузилась в свое чтение. И, конечно, мы смотрели телевизор, который уже давно стал полноправным членом нашей маленькой семьи.

На следующий день Майкл остался дома. Когда я вернулась с работы с головой, забитой рекламой новых батареек, я увидела его восседающим в кровати, вылизывающим тарелку после орехового мороженого. Я бросила на кровать кипу свежих газет, наклонилась и губами приникла к мужнину лбу.

– Температура спала, как ты себя чувствуешь?

– Мне понравилось увиливать от работы. Может, бросить ее к черту? – ответил Майкл, – да, я тут почитал этот твой дурацкий романчик.

– Ты?!

– А знаешь, он не так уж и плох. Особенно эта шаловливая сиделка Лоррейн...

– Ты решил уйти с работы?

– Но ведь я занимаюсь там такой ерундой!

– А тебе там хорошо платят.

– Хорошо-то хорошо... Да вот работа дурацкая. Кому может понадобиться информация о росте спроса на новый одеколон, исчисленного в процентах?

Я заняла место в ногах на его ложе.

– Ладно. Давай вернемся к делам сегодняшним... и начнем с писем. Вот, папаша Джерри разродился – письмецо с фотографией его молоденькой женушки. – После того предсвадебного письма, где он рассыпался в поздравлениях и сожалел, что обстоятельства не позволяют ему присутствовать на торжестве, от него время от времени приходили известия. В частности, я знала, что у него начался бурный роман, впоследствии переросший в более серьезное чувство. Я всегда отвечала на эти послания. Не из желания, скорее из вежливости или чувства долга.

Я сунула злополучную фотографию под нос Майклу.

– Да она мне в сестры годится!

– Ничего себе... симпатичная! – ответил он, изучая снимок.

– Ее зовут Синди, – отнимая у него карточку, сообщила я. Мне казалось, что тамошние женщины слишком манерны, чтобы зваться так просто – Синди!

– Еще три месяца, – сказал Майкл, думая о своем. – Я терплю три месяца, и если работа так и не придется мне по душе – отваливаю.

– Ну и чем ты собираешься заниматься? – я уставилась на него. Кто знает, а вдруг он это всерьез?

– Да чем угодно. В Чикаго я задыхаюсь, так много здесь народу... Да и жизнь слишком дорогая. Я бы подался на Запад. Вот где хорошо, – мечтательно произнес он.

В волнении я засунула несчастное письмо в попавшийся под руки номер журнала.

– Ну, надо же! А как же мои друзья, родители, наконец? Я не хочу уезжать отсюда.

– Фрэнни, но ты – моя жена. И это значит значительно больше, чем то, что ты чья-то дочь.

Со злостью я уставилась ему прямо в глаза. Ведь мы говорили не о ком-то и не о чем-то, а о моих папе и маме!

Майкл с несчастным видом оторвался от подушек, присел и закутался в простынь.

– Ну почему ты настаиваешь, чтоб я жил там, где мне совсем не нравится? И все только потому, что не можешь расстаться со своими предками.

– Ага! Теперь ты, оказывается, терпеть не можешь Чикаго!

– А я никогда не говорил, что люблю этот город, – его лицо покраснело, но отнюдь не от резкого повышения температуры, – я здесь потому только, что ты хотела...

– А я и сейчас хочу! Слушай, тебе не нравится Чикаго, тебе не нравится работа! А хоть что-нибудь тебе нравится, а?

Майкл устало обхватил колени.

– Ты, Фрэнни. Я люблю тебя. А вот ты, ты любишь меня? Что-то я в этом не очень уверен, – задумчиво произнес он.

– Что ты несешь?! – сердце было готово выпрыгнуть от возмущения из моей груди. Но в то же время я была здорово смущена. – Да ты сегодня на себя не похож. От жара крыша поехала! Что с тобой происходит?

Я никак не могла взять в толк, как так спокойно начавшаяся беседа супругов может перерасти в отвратительную ссору.

Но Майкл закрыл глаза и сделал вид, что отключился.

Через пару дней я вернулась с работы с ангиной. Майкл тут же загнал меня в постель, напоил горячим чаем и даже почитал вслух дрянной романчик.

Похоже, мой отважный морячок снова вошел в норму.

Годовщина нашей свадьбы запомнилась мне двумя событиями – уходом Луи со службы, а Никсона – из Белого Дома. У Президента все началось с Уотергейта, у моего приятеля – с клоуна.

Однажды Кении Руни, отвечающий в конторе за детские товары, сломал игрушку – клоуна. Чтобы не выкидывать казенное имущество, он пристроил его на своем столе. А всего через три недели ему предложили более высокооплачиваемую работу в Огайо. Собрав все свое имущество – многочисленные ручки, блокноты, календарики, он торжественно вручил клоуна Луи, выразив надежду, что талисман и ему принесет счастье.

А вскоре, как раз в день, когда Никсон произносил свою знаменитую речь, Луи получил приглашение работать в страховой компании. Не теряя времени даром, он тут же рассчитался, заметив, что работа – не ахти какая, но все-таки – ступенька вверх. А клоун, приносящий удачу, перешел по наследству к Двейну. Через месяц все в точности повторилось – Двейну тоже предложили место в страховой компании. И обладательницей талисмана стала я. А в ноябре меня уволили.

– Думаю, на этот раз клоун решил пошутить, – мрачно жаловалась я Луи в тот злополучный вечер.

Клоун закончил свой путь в конторе в мусорном ведре.

– Представляешь эту жуткую суету при подведении итогов года? К тому же выяснилось, что в семьдесят пятом предстоит сокращение. Они тщательно оценили работу всех сотрудников в отделе и пришли к выводу, что я – единственная, кто не отдается всецело службе! Господи, ну неужели не ясно, что, несмотря на то, что мне не нравится моя работа, я выполняю ее добросовестно!

– По крайней мере, у тебя есть муж, – сочувственно вставил слово в поток моих жалоб Луи.

Целую неделю после этого я сидела на телефоне и изливала душу всем, кого только могла поймать... Однажды вечером отправилась к Майклу на работу. И вот стою я в просторном холле, поджидая мужа. Разглядываю бронзовую дощечку с названием его фирмы «Кросвей энд Джордан». Разглядываю начищенную вывеску и думаю – чем черт не шутит, вдруг какой-нибудь гусь заметит меня. Скромную, безумно талантливую и работоспособную. И сразу скажет: «Девушка, подпишите контракт». Правда, меня смущала возможность наткнуться на одного из тех, кто мне раньше отказал. Вот уж кто при встрече со мной от удовольствия расцвел бы в улыбке – «смотрите-ка, вот та, что в углу. Ее не хватило даже на то, чтобы составлять рекламные объявления для каталогов». И охранники с позором выставят меня на улицу.

Я прождала Майкла целых полчаса, переминаясь с одной ноги на другую. И вдруг появился он, окруженный веселящейся компанией. Мужчины и женщины, все молодые и красивые, оживленно болтали и пересмеивались, и было, похоже, что это не толпа клерков, а группа членов молодежного элитарного клуба. Прежде я и не догадывалась, что работающие намного веселее безработных. Майкл, неотразимый в своей синей шерстяной куртке, обтягивающей широченные плечи, прощается со всеми и идет ко мне.

– Привет, моя милая женушка, – ласково говорит он и целует меня. – Что ты тут делаешь?

Но в его легком поцелуе скрыт совсем иной смысл – «думаю, контора – не лучшее место для проявления чувств».

Вытащив из кармана черные кожаные перчатки, он подхватил меня под руку, и мы направились к вертящимся дверям. Зимний воздух обдал нас волной холода, и Майкл настоял, чтобы я застегнулась на все пуговицы. Затем поинтересовался – отчего это я в туфлях, а не в сапогах. Ведь можно простудиться.

Мы медленно добрели по улице до газетного киоска, в котором Майкл купил себе чтиво на вечер, перебросившись парой слов с продавцом. Я в это время изучала рисунки на занавесках, прикрывавших окна дома напротив. Ноги замерзли, и поэтому я немного попрыгала на месте.

Какой-то небритый тип с отвратительным запахом изо рта и похабной улыбкой на лице отделился от стены и приблизился ко мне.

– Детка, ты сегодня просто прекрасно выглядишь, Я постараюсь, чтобы этот вечер запомнился тебе надолго.

Но я знала, что все это обычный треп, и он не собирался насиловать меня. Каким нужно быть идиотом, чтобы вытаскивать на мороз свою штуку? Однако я испугалась и отступила. И в этот миг за спиной раздался мощный голос моего мужа: «А ну, проваливай! Оставь девушку в покое!» И секс-морж уныло растворился в темноте, оставив за собой лишь неприятный запах.

Обняв за плечи, Майкл вел меня по улице.

– Стоит на минуту оставить тебя без присмотра, как начинаешь собирать вокруг себя толпу. Нехорошо!

– Спасибо за помощь.

– Как прошел день?

– Отвратительно. Была в одном месте, но меня не взяли. Устала как собака. Боюсь снова идти куда-то на собеседование. Боюсь тратить деньги. Ведь я их не заработала. А те, что получила под расчет, вот-вот иссякнут.

– Не бери в голову, – ответил Майкл, – ведь я забочусь о тебе. Мне нравится заботиться о тебе.

На следующий день я удвоила усилия в поисках работы: отослала в два раза больше анкет, в два раза больше звонила... Мне повезло! Нашлась работа по составлению каталогов у «Кинг энд Партнере». Конечно, не самое громкое имя в рекламном бизнесе, скажу более, – достаточно неавторитетное, но все-таки – имя. Мне помогла моя бывшая одноклассница, отвечавшая у них за связь с прессой. Ей даже удалось договориться, что меня примет один из директоров – мистер Кинг.

Майкл был очень доволен моими успехами. На радостях мы посмотрели какую-то милую комедию по ящику и рано легли спать.

Ему снились кошмары.

Случалось это не часто, но всегда меня здорово путало. Обычно он начинал стонать, словно раненое животное, чувствующее приближение смерти. От этих ужасных стонов мне становилось жутко. Наверное, это все были отголоски войны... В ту ночь я обняла его и начала успокаивать, как ребенка: «Все хорошо. Это только сон. Успокойся, пожалуйста». Он внезапно открыл глаза и уставился в пустоту, как будто на невидимый экран, на котором еще крутили этот его страшный сон. Затем, как это случалось всегда, заморгал и, окончательно проснувшись, сказал, что никак не поймет – о чем это я.

– Да не снились мне сейчас никакие кошмары, – убеждал он меня, – мне вообще ничего не снилось.

Я просмотрела множество передач по телевизору о ветеранах Вьетнама, об их проблемах, связанных с адаптацией к мирной жизни. Поэтому я часто расспрашивала Майкла, что он думает о войне, тревожат ли его воспоминания о ней. Но он всегда отвечал, что это – все в прошлом. Помню как-то раз, когда мы собирались засыпать, я опять спросила его:

– Майкл, а что же все-таки такое – война?

– Жара, вонь, одиночество, страх, – выпалил он и, повернувшись спиной, скомандовал: – Отбой!

Когда он хотел, он мог быть удивительно любезным!

Через два дня я приступила к своей новой работе. А вот Майкл бросил свою, заявив при этом, что реклама – это сплошной вздор и бессмыслица и гробить свою жизнь на это он не намерен. Он решил заняться океанографией. И ушел в это дело с головой. Он говорил, что всегда интересовался жизнью моря, что это сама природа, подлинная реальность... Конечно, Иллинойский университет, удаленный на тысячи миль от любого моря, не имел подобной специализации, но Майклу разрешили заниматься по собственной программе, посещая только интересующие его занятия по экологии, геологии и всем прочим природологиям. Я прикинула, что если он решит изучать жизнь морских водорослей, а Совет ветеранов будет платить за это удовольствие, то это будет просто здорово. Меня постоянно не оставляли в покое финансовые заботы – именно к этому готовила меня мама.

Майкл целыми днями просиживал в библиотеке, а я часто летала в Нью-Йорк. Но, возвращаясь, домой, я знала, меня всегда ждет счастливый улыбающийся муж.

– Я проторчала три дня в городе, где люди взрываются, стоит только на них взглянуть. Это просто жутко. Как приятно снова вернуться к тебе, – призналась я, ему однажды, целуя в щеку.

– Рад видеть тебя веселой и жизнерадостной, – ответил он, принимая мой чемоданчик.

– А ты не боишься, что меня могут переманить кришнаиты?

– Нет, – мягко ответил он, – боюсь, что тебя могут вообще похитить.

Вечерами мы часто заходили в китайский ресторанчик, расположенный по соседству, счета в котором я оплачивала из сэкономленных командировочных.

Первая финансовая битва разразилась между нами года через два после свадьбы. Виной всему были настенные часы.

– Откуда они свалились? – спросил Майкл, вернувшись из университета, забрасывая книжки на диван. «Эти» – были современной версией настенных дедовских часов – более полуметра высотой, корпус из позолоченного дуба с бронзовым маятником. Я повесила их над диваном, рядом с ковром, купленным на благотворительной распродаже.

– Тебе они не нравятся? – робко спросила я.

– Сколько? – осведомился он.

– А сколько тебе не жалко?

– Сколько ты за них отдала?

Я колебалась – отвечать или нет. Хорошо помню, как мама в первые годы жизни с Полем в ответ на подобные вопросы делала большие глаза и говорила, что нашла «это» в шкафу. Но я решила признаться.

– Сто двадцать долларов.

Но честность моя не была оценена по достоинству.

– На кой они нам сдались? – решительно произнес приговор Майкл. – Сдай их обратно в магазин!

– Нет, не сдам! – ответила я и поняла, что поступаю так вовсе не из упрямства. – Я не собираюсь спрашивать у тебя – как мне тратить мои заработанные деньги, – не могла остановиться я. – Они – мои, и я трачу их, как хочу. Какое право ты вообще имеешь указывать мне, что я должна делать и чего не делать!

Майкл не ответил. Он собрал книги с дивана и, хлопнув дверью, удалился в спальню.

Но часы я сохранила.

Я не знала, в чем была неправа. Говорила Майклу, что люблю его, а теперь заставила усомниться в моих чувствах. Теперь, встречая мужа на кухне, говорила, что люблю его. Если он попадался мне в ванной, повторяла – как я люблю его. Он улыбался, кивая головой, и вновь погружался в свои книги, или газеты, или подолгу торчал у телевизора. Я сообщила ему, какой подарок я жду от него на свое двадцатипятилетие, посчитав, что так ему будет легче осчастливить меня. Мне очень понравился золотой браслет, рекламу которого я увидела в воскресной газете, поэтому я обвела картинку красным карандашом, нарисовав вокруг множество стрелочек, указывающих на предмет моих вожделений. Естественно, мои художества попались на глаза мужу, и он, поняв намек, вырезал фото и положил в ящик письменного стола.

– Мне нравится именно этот браслет, – подчеркнула я дня за три до юбилея, – два его ремешка так забавно переплетаются, образуя такое необычное кружево. Классические же золотые браслеты – это, как правило, браслеты – и ничего больше. А этот особенный.

Майкл согласился, или, может быть, сделал вид, что согласен. Во всяком случае, узнать правду мне было тогда не дано.

В свой день рождения я пришла домой как обычно поздно. Но Майкл – еще позже. В семь вечера он появился с маленькой коробочкой, завернутой в серебристую бумагу.

– Сюрприз! – с довольным видом произнес он. – Знаю, тебе он понравится.

– Да, я в этом уверена, – ответила я со счастливой ожидающей улыбкой. Я сидела на диване и читала статью в журнале «Космополитэн» о том, как наступает оргазм у деловых женщин.

Майкл присел рядом и протянул мне подарок. Но когда я открыла коробочку, то увидела, что он принес совсем другой браслет! Тоже золотой. Но этот был шире и весь разукрашен вычурными гравированными цепочками.

– Нравится? – улыбаясь, спросил Майкл. – Не правда ли, чудесная вещица?

– Да, – холодно подтвердила я. – Хорошая.

– Надеюсь, ты не станешь возражать, что я взял его в кредит?

– Но тогда выходит, что я сама покупаю его себе! Я сама покупаю себе подарок ко дню рождения! Это же абсурд! Ты же знал, какой браслет я хочу, и где он продается. Ну почему же ты не купил тот, что мне нравится? Как вышло, что ты туда не добрался. Ведь я сама за него плачу!

Лицо Майкла стало белым, как снег.

– У меня слишком мало наличных и поэтому я не смог купить тебе тот браслет.

– Но ведь мы можем позволить себе эту покупку!

– Ты – можешь, – сказал Майкл тихо, – а я – нет.

На утро я поменяла браслет.

После нашей стычки Майкл все вечера проводил за книгами, расположившись во второй нашей спальне. А я сидела в гостиной у телевизора, стараясь не мешать ему. Даже звук делала практически неслышным.

Он никогда не говорил, что сердит на меня. Но во взгляде его читался сдержанный гнев. Да, глаза Майкла были наполнены злостью, но мне было не понять ее причин.

Весной он сдал экзамен и пошел на летние курсы. Сдал экзамены и пошел на лекции осенью. Отец мой никак не мог понять – как это Майкл мог забросить высокооплачиваемую работу и вновь сесть за парту, изучая какую-то ерунду. Я как могла, делала вид, что одобряю его поступок.

На день рождения я преподнесла Майклу его любимый подводный мир. Купив в зоомагазине, я притащила домой огромный аквариум со всеми необходимыми причиндалами – фильтром, пластиковыми имитациями растений, металлическими крышками и кормушками. А еще я купила несколько банок с разными рыбками и двух детенышей африканской лягушки, о которых продавец сказал, что они – необходимый компонент настоящего аквариума.

Майкл был доволен.

– Смотри, у тебя есть теперь свой океан в гостиной, – радовалась я. – И не надо уезжать из Чикаго.

4

К следующей весне он закончил свое второе образование. И целые дни проводил, валяясь в постели.

– Майкл, я люблю тебя, – говорила я, целуя его перед уходом на работу. – Вставай, займись чем-нибудь. И сразу полегчает.

Когда я возвращалась домой, он информировал меня обо всех результатах телевикторин. И становилось ясно, что и этот день он провел, валяясь в постели. Небритый. Нечесаный. Но он еще не стал избавляться от хандры, во всяком случае, это не было еще заметно, только лицо его слегка округлилось. А вот вид он имел, скажем, настороженный, как бы недовольный самим собой.

За всем этим скрывалась душевная опустошенность. Майкл страдал. И мне было больно за него, но я никак не могла понять причин этого его угнетенного состояния. Оно смущало меня, и чем больше я смущалась, тем в большее замешательство приходила. Я беспокоилась, что Майкл чем-то серьезно болен, что так до бесконечности продолжаться не может. То мне казалось, что он ставит на себе какой-то эксперимент. Ну, просто он делает что-то, о чем не хочет пока говорить.

– По-моему, тебе надо побольше общаться... – несмело предложила как-то я, вернувшись домой с работы, часов около семи вечера.

На полу в спальне на перевернутой тарелке лежал оставленный ему на обед сандвич, в комнате пахло несвежим бельем и грязной посудой.

– С кем общаться? – вяло откликнулся Майкл.

– Не знаю. Но когда у людей депрессия, они часто любят поговорить по душам.

– Да нет у меня никакой депрессии, – огрызнулся он. – И тот факт, что ты зарабатываешь деньги, еще не делает тебя специалистом по моему психическому состоянию. У меня нет желания платить постороннему за то, что он станет копаться в моей личной жизни.

– Твоя личная жизнь проходит в кровати, – сорвалась я. – Она заключается в том, что ты целыми днями торчишь в спальне, а по ночам игнорируешь свою жену. Я же люблю тебя. Забочусь о тебе. Ведь я не говорю, что ты псих, нет. Просто такое поведение кажется мне не совсем нормальным. Это поведение нездорового человека. Нездорового физически.

В ответ Майкл только протяжно вздохнул и переложил подушки.

Я продолжала этот тягостный монолог, стремясь хоть как-то заполнить образовавшийся в наших отношениях вакуум.

– Все твои усилия, вся энергия, затрачиваемая на то, чтобы выглядеть несчастным, может быть направлена на нечто конструктивное, на то, что вернет тебе былые самообладание и жизнерадостность. Вернись в университет, сдай последний экзамен, и пусть степень магистра тебя утешит!

– На кой черт мне сдалась степень магистра рекламного дела?

– Но ведь и это – нечто! А то ты же сам себя разрушаешь этим бездельем. Тебе нужна помощь, поддержка. Нам нужно... – я оборвала свою речь на полуслове, внезапно ощутив себя опустошенной.

Перешагнув через разбросанные по полу рубашки, я направилась к кровати. Протянула ему руки, и наши пальцы слились, образовав единое целое. Но внутри у меня все кипело от злости на Майкла. Потому что я не знала – как ему можно помочь.

Ни с того, ни с сего он стал рассказывать о трубопроводе, который прокладывали на Аляске. Я одевалась, собираясь на работу, а он опять лежал на кровати, до подбородка закутавшись в одеяло, хоть в комнате и было жарко.

– Многие парни едут туда, работают по нескольку месяцев, и возвращаются с карманами, набитыми деньгами, – рассказывал он. – Добраться туда стоит больших денег, но зато потом... Деньги там тратить некуда. Вот и получается, что там можно сколотить целое состояние. Это ведь здорово. И фотографии в журнале такие красочные! Там единственный в этой стране уголок незагаженной природы.

– И зачем ты мне все это рассказываешь? Что, надумал податься туда? – удивилась я, присаживаясь на край постели. – Ты этого хочешь? Я плачу за квартиру, оплачиваю счета, а ты надумал прикинуться Джеком Лондоном? К чему все это?

– Просто так, – хмуро ответил Майкл. – Ни к чему.

– Так почему же ты об этом заговорил? – Я встала и начала натягивать на себя бело-голубое платье.

– Тебе не кажется, что твоя задница уже выросла из этого платья?

– Что-о-о? – не врубилась я.

– Что ты в этом платье – слишком массивная!

– Массивная?

– Мне не нравится, – отрезал он.

– А тебя – не спрашивают, – разъярилась я.

– Насколько ты поправилась?

– У меня все тот же размер, – отрезала я, завязывая пояс. – А кто дал тебе право критиковать меня? Я ведь молчу, что ты целыми днями торчишь дома, не желая даже подняться. Во всяком случае, я-то отрываю свой толстый зад от кровати и занимаюсь делами.

Похоже, что перепалка утомила моего повелителя, и он отступил.

– Во сколько ты сегодня вернешься?

– Как обычно.

– Поздно?

– Как обычно, – повторила я, поглядывая на часы.

Однажды, вернувшись с работы, я не узнала своего мужа.

Майкл был в чистых джинсах и тенниске. В квартире был наведен идеальный порядок – все сверкало, занавеси на окнах – раздвинуты, окна раскрыты, и с улицы в комнаты вливался чистый воздух. А сам он суетился на кухне – готовил к ужину салат.

– В нем столько полезного – помидоры, зеленый перец, морковь. Ты просто пальчики оближешь! Ты же хочешь салата, я по глазам вижу!

– Да ты просто – золото! – радостно воскликнула я, пораженная происшедшей в нем переменой. Мой муж просто излучал энергию и радость. Он так и порхал по кухне, раскладывая у разделочной доски кусочки нарезанных овощей. – У тебя получается классный салат!

– Конечно. Знаешь, а я ведь нашел работу.

– Работу? – от удивления я рухнула на пуфик, стоявший у телефона, и уставилась на мужа.

– Да! – гордо подтвердил он, аккуратно разрезая мокрые листочки салата. – Я увидел приглашение на работу, когда зашел в бакалейную лавку. Отправился по объявлению и познакомился с боссом – приятный молодой парень. Он занимается садово-парковым делом. Обслуживает большие участки. Он нанял меня.

– Ему что, нужны специалисты по рекламе?

– Нет. Ему нужны люди, чтобы подстригать газоны. – Майкл начал осторожно смешивать компоненты своей стряпни.

– Значит, ты теперь подстригаешь газоны?

– Да, – гордо ответил Майкл, повернувшись ко мне. – Ведь это же так здорово! Физическая работа на свежем воздухе. Я так устал от сидячей жизни и хочу поработать руками. Да и к тому же думать особенно не надо.

– Над чем – думать?

– Иногда такое лезет в голову... – начал, было, он тихо, и тут же радостно добавил: – Шесть долларов в час. Правда – не плохо? – он улыбнулся.

– Да, это больше, чем бензозаправка... – ответила я и в трансе отправилась в спальню. – Заправь салат растительным маслом, – машинально сказала я, – да у нас больше и нечем.

– А вот здесь ты не права, – с этими словами Майкл гордо распахнул холодильник. – У нас есть все. Я тут сегодня много чего накупил. Хотелось тебя порадовать.

Попытка мужа угодить мне здорово смутила и озадачила.

– Все равно. Заправь растительным маслом.

– Ладно, – огорченно согласился Майкл.

– Майкл? – сказала я из гостиной, не зная как отнестись к его возвращению в активную жизнь. – Я рада, что ты нашел работу. Надеюсь, это пойдет тебе на пользу.

– Спасибо, – донеслось из кухни. – А ты уверена, что не хочешь попробовать ничего из того, что я купил?

Стыдно признаться, но мне нравилось мотаться в Нью-Йорк или Калифорнию на съемки рекламных роликов. Я так радовалась, что могу на пару недель окунуться в другую жизнь. Надеть мои любимые джинсы и блузку – я считала, что такое сочетание подчеркивает творческое начало и указывает на возможности перспективного работника. Уже в самолете мне неизбежно начинали задавать вопросы:

– Что, детка, в отпуск намылилась?

– Не совсем, – отвечала я вежливо. – В командировку.

Я просто обожала эти командировки.

Мне приходилось отбирать актрис, беседовать с дизайнерами, общаться с режиссерами. Я могла пропустить на банкете пару-другую рюмок, не боясь злых языков. Каждый вечер я связывалась по телефону с Майклом, но наши разговоры никогда не выходили за рамки ритуального обмена любезностями и супружескими нежностями. Звучало это примерно так: «Как прошел день, дорогая?», «Что было на ужин?», «Как работа?» И всегда находился какой-нибудь бейсбольный матч, от которого он не мог оторваться, или газетная статья, или что-нибудь еще. Похоже, ему было достаточно этих ритуальных знаков внимания, чтобы чувствовать себя любящим и любимым супругом.

Однажды в сентябре погожим субботним днем, после моего возвращения из очередной командировки, мы с мамой договорились пообедать в ресторане. Я опоздала на полчаса, потому что долго проторчала у витрины, гадая, что победит: желание купить красный брючный костюм или лень – заходить в магазин, искать нужный размер, раздеваться, примерять, разглядывать себя в зеркале...

К тому времени, когда я влетела в ресторан, моя мама уже мило беседовала с пожилой парочкой, оккупировавшей соседний столик. Она обожала так поступать, меня же, особенно в подростковом возрасте, страшно раздражала эта манера брататься с незнакомыми людьми. Но ко времени окончания колледжа я стала спокойно относиться к тому, что пообедать с мамой означало почти наверняка подцепить новых знакомых.

– А вот и она! – воскликнула моя родительница, приветливо размахивая рукой. Я почувствовала себя кинозвездой, солирующей в солидном шоу. Понятно – мне мыли кости. Поцеловав маму в щеку и кивнув ее новым знакомым, я плюхнулась в кресло.

– Покажи им кольцо, – потребовала мама.

– Кольцо? Обручальное? – не поняла я. – Да.

Я послушно вытянула левую руку.

– Очень красивое, – одобрила женщина.

– Давай посмотрим меню, – предложила мама, наконец, отвлекаясь от парочки.

– Но я ничего не хочу.

– Почему? Диета? – понимающе спросила мама.

– Нет. Просто неважно себя чувствую. Нет, нет, – продолжила я, увидев понимающе расширенные мамины глаза. – Я не беременна.

– Стараешься?

– Нет! – ответила я так громко, что сидевшие вокруг нас люди стали оборачиваться и разглядывать нас. Я принялась улыбаться, показывая, что у нас все в порядке.

– Нет, – почти шепотом повторила я. – Не сейчас.

Пришлось заказать себе гамбургер, жареный картофель, фасоль и кока-колу. Мама остановилась на салате из шпината.

– У меня есть некоторые соображения насчет Майкла, – начала она. – Хорошая идея, и я горжусь ею.

– Ну и в чем она заключается?

– Майкл должен заняться садово-парковым бизнесом. Если он хочет косить траву, то пусть косит, но вначале откроет собственное дело. Ему понадобится сущая мелочь – грузовик, садовые ножницы, газонокосилки да несколько нелегально въехавших в страну иностранцев. А он – станет боссом.

– Кажется, он не захочет открывать свою собственную фирму, – грустно ответила я, – ему нравится самому стричь газоны.

– А зимой он может брать подряды на уборку снега. Придется только докупить скребки, или как там называется эта штука.

– Мам, признайся, что ты просто хочешь, чтобы он выглядел респектабельным в глазах твоих приятелей.

– Одна моя подруга знает одного человека, который знает одну семью, которая делает на этом неплохие деньги.

– По крайней мере, информация у тебя из достоверного источника.

– Как хорошо, что ты сама себя можешь содержать, – мама выбрала горбушку и разломила ее пополам.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я – о безопасности, о надежности, – ответила она и вдруг спросила: – Ты счастлива?

– Да! – раздраженно выпалила я, так как уже давно ожидала подобного разговора. И я не врала. Я считала, что была счастлива. Но еще я интуитивно чувствовала, что в наших с Майклом сложностях есть и доля моей вины. Только вот какая – никак не могла разобраться.

Мама откинулась на спинку кресла и принялась отстукивать что-то костяшками пальцев по столу.

– Фрэнни, ты уверена, что счастлива?

– Абсолютно, – настаивала я.

После такого заявления мой супруг мог напиваться в стельку, колотить меня, но я бы никогда не доставила маме удовольствия укоризненно сказать:

– Ага! Я так и знала. Я чувствовала, что тебе – плохо.

И даже если бы я только упомянула о существовавших между нами с Майклом трениях, уверена, реакция была бы точно такой же. Она тут же устремилась бы мне на помощь! Даже малейший намек на трудности – и тут же запустят весь могучий механизм их преодоления. Таким образом мама стремилась доказать свое знание жизни.

– Милая, между мужем и женой всегда существует как бы негласная договоренность – чего каждый хочет от партнера. И если одна из сторон меняет свои требования и не согласовывает этого с другой, то быть беде. Конечно, Майкл тебя сильно любит... Даже перешел из-за тебя в нашу веру...

– Но ведь он сам хотел этого, – воспротивилась я.

– Дорогая, он пошел на это из-за тебя. И, пожалуйста, не вини его слишком строго за то, что он не смог до конца освоиться со всеми происшедшими изменениями...

– Так почему ты так хочешь, чтобы он занялся этим делом?

– Ему нужно нечто собственное. Что-то свое, – ответила мама, – эти смешные мужчины не могут без этого. Если он откроет свое дело, то успокоится. И будь осторожна. Иногда бывают случаи, когда люди упускают возможность пригрозить разводом. А он потом оказывается неизбежен.

– Развод? – удивилась я. – С чего это ты взяла? Зачем это слово вообще упоминать? Это что – заклинание?

Мама уставилась на меня взглядом, проникающим в душу.

– Это очень сильный аргумент. Вспомни Эдди. Он прожил с той девчонкой три или четыре месяца – и все.

– Но сейчас он – счастлив.

– Он дурак и лодырь, – припечатала мама.

– А Майкла ты тоже считаешь лодырем и дураком? – обиделась я за своего.

– Нет, – задумчиво ответила она. – Он сейчас на распутье. Ты поддерживаешь его, Фрэнни. Но ты выглядишь разочарованной. Конечно, следует заботиться о муже. Но и о себе не забывай. Ведь так можно прожить жизнь, так и не познав себя.

Я покачала головой, стала размышлять, чего же я не учла. Парочка за соседним столом собралась уходить. Я помахала им рукой. Той, что с кольцом – пусть не думают, что я недовольна своим мужем!

5

Разговоры о пресловутом трубопроводе на Аляске возобновились в январе 1978 года. Помню, тогда вся Америка обсуждала подробности развода губернатора Алабамы Джордана Вэлласа.

Наша супружеская жизнь представляла из себя обыденную рутину. И хоть каждый из нас числился супругом, на деле мы как бы существовали сами по себе. Но шумных объяснений мы оба как бы по негласной договоренности избегали, опасаясь, видимо, что они могут кончиться разрывом. Мы жили рядом, но каждый двигался по своей собственной орбите, погруженный в собственные проблемы. Конечно, и Майкл любил меня, и я – его, но никто не мог поступиться своими личными целями и планами.

Каждое воскресное утро, пока Майкл предавался своему обычному занятию – чтению газетных новостей, я внимательнейшим образом изучала объявления в поисках своей американской мечты – загородного домика. Но мужу было необходимо, чтобы он располагался где-нибудь вблизи гор. Все мало-мальски подходящие объявления я брала на заметку и советовалась с ним.

– Как ты думаешь, этот вариант, не подойдет ли нам?

– Нет, – в его голосе слышалось безразличие.

– Но ведь я же еще и не прочитала?

– А мне уже не нравится, – капризничал он.

– Так тебе же ничего не нравится. – Майкл молча отложил газету.

– Я вообще не в восторге от твоей идеи затратить деньги на дом. Не нужен мне дом. Я хочу участок с гаражом, небольшую мастерскую. А всю остальную землю неплохо бы засадить всякими там овощами. Хочу сам обустраивать свое гнездо. Своими руками. А знаешь, может быть, мы лучше подкопим денег и обзаведемся настоящим домом?

– Да ведь нужной суммы нам и вовек не собрать! Да, наши сбережения растут, но ведь и цены на дома не стоят на месте. Послушай! Мы живем здесь уже пять лет. Признайся – ты ведь не хотел жить вместе со мной. И жениться на мне не собирался! Ведь я с самого начала не хотела снимать квартиру. Я хотела купить дом сразу! Ненавижу эти комнатушки. Устала от жизни здесь! Хочу жить там, где хоть смогу поклеить собственные обои.

– Послушай, что значат обои, если от вида из окна – тошнит?

– А чем тебя не устраивает наш пейзаж? – удивилась я.

– Не нравится – и все, – угрюмо подтвердил Майкл и мечтательно продолжал: – Представляешь, как было бы хорошо выглянуть из окна и увидеть океан или горы...

– Куплю тебе картину с горным хребтом, – пообещала я. – А ты вставь ее в оконную раму.

Он замолчал. «Ну, – думаю я, – заткнулся». Сейчас вперится в свою газету и будет дуться целый день. Но после паузы Майкл заговорил вновь, спокойно и отчетливо выговаривая каждое слово.

– Что держит тебя в этой квартире, почему нельзя бросить ее и пока есть время – попутешествовать, поездить по стране? Посмотреть, как живут люди в других местах. Вот я, например, хотел бы смотаться на Аляску... А знаешь, Фрэнни, давай махнем туда вместе!

– Но ведь это означало бы уход с работы? – возмутилась я.

– А почему бы и нет?

– Сейчас – это невозможно, – отрезала я. И как бы завершая дискуссию, надела колпачок на красный фломастер, которым обводила объявления. Но Майклу всего этого было мало.

– Если уж ты так твердо решила осесть здесь, тогда почему бы нам не задуматься о прибавлении в семействе? Как насчет ребятенка, а?

– Да, конечно, обязательно, – я прижала руки к груди. – Но не сейчас. Подумай, если родится ребенок – что я смогу себе позволить? Я хочу сказать, что ведь тогда мы не сможем себе ничего купить! Нет, сначала – дом, обставим его... Вот тогда – пожалуйста.

– Всякие там деревяшки тебе дороже, чем ребенок!

– Я только хотела сказать, что мы не можем позволить себе и то и это!

Майкл уставился на меня.

– Всегда хотел отправиться на Аляску. Я бы и поехал туда сразу после колледжа, но встретил тебя, и – остался.

– А сейчас ты намыливаешься туда уже из-за меня?

– Нет, ты здесь ни при чем.

– Но ведь в твоих планах как-то должно учитываться и мое существование, черт возьми, – взорвалась я. – Ведь мы муж и жена!

Вот и снова мы подошли к той опасной черте, после которой возврата к прежней жизни нет и быть не может. И вновь – отступили.

Я возобновила изучение раздела о продаже недвижимости, а Майкл уткнулся в чтение новостей.

В мае я сообщила ему, что собираюсь купить домик, и предложила ему стать моим компаньоном. А дня через два Майкл сообщил мне, что окончательно собрался ехать на Аляску, и позвал меня с собой. Но он знал, что если и отправится туда, то только один.

...Майкл вытирался огромным банным полотенцем, а я стояла спиной к нему и укладывала волосы. В большом зеркале мне отлично было видно его обнаженное тело – длинные волосатые ноги, могучую грудь и поджарые ягодицы... Год работы на свежем воздухе привел его в отличную форму!

– Никак не могу взять в толк – почему именно на Аляску? Почему именно туда? – в который раз спрашивала я.

– Поедем со мной – и поймешь. – Его ответ, как всегда, не грешил конкретностью.

– Это место, где надо бороться за выживание каждый день, – Майкл начал вылезать из ванны, переступая через борт босыми ногами, – а я знаю, как надо бороться!

– Но ведь ты не можешь заниматься чем угодно! Практически – любым делом! – возмутилась я.

Наверное, вид у меня был еще тот – Майкл встревоженно приблизился и прижал к себе. В зеркале я увидела наши отражения – он – красивый, возбужденный, я – в бигуди.

– Все это – ерунда.

По выходным дням мы ездили осматривать предлагаемые на продажу загородные домики... Заезжали мы и в магазины туристических принадлежностей – Майкл присматривал себе новую палатку. А по вечерам, сидя перед телевизором, мы обменивались планами на будущее.

– Не могу поверить, как люди могут жить в глуши, – размышляла я.

– Следует проверить машину, а то застрянешь на краю света с какой-нибудь пустячной поломкой, – говорил Майкл. – И обязательно надо прикупить фотопленки. И много...

Агентом по недвижимости у нас была Ванда.

И выглядела она как «типичная Ванда»: слишком много драгоценностей, чересчур пышная прическа, вызывающего тона помада. Она не приходилась мне родственницей, но нам ее рекомендовали как близкого семье человека. Как же! Сын соседки, тетушки Марлей, когда учился в школе, бегал на свидание к ее сестре.

Она развила кипучую деятельность. Рассылала запросы. Договаривалась для нас о возможности осмотреть дом. Но, как правило, к тому моменту, как мы появлялись рядом с вожделенной недвижимостью, она уже уплывала. Эти чертовы конкуренты вели себя непредсказуемо! Они предлагали много больше запрашиваемого – видимо, чтобы никто не смог покуситься на их лакомый кусок.

– Звучит как насмешка, – выговаривала я Ванде, когда стало известно, что очередной домик был продан буквально за десять минут до нашего появления. – Получается, что одно из самых важных решений в жизни нам приходится принимать, не имея даже времени на обдумывание!

– А вам и не нужно, – отвечала Ванда, размахивая рукой, на которой бряцали сразу три браслета. – Я же ваш агент. Поэтому вы должны мне доверять.

Всякий раз, когда мы приезжали осматривать дом, Майкл слонялся по комнатам, простукивая стены, а я все прикидывала – где бы лучше разместить диван. Ванда же, прыгая по дому, уговаривала: «Соглашайтесь! Соглашайтесь!»

Наконец мы нашли то, что искали: две спальни, две ванных. Дом стоял недалеко от дороги. Вполне удобно для того, кто не собирается тащиться на Аляску. В трех кварталах от нашего будущего жилища раскинулось озеро, а до кладбища – так вообще рукой подать.

Ванда просила доверять ей. И через три часа я подписала договор. Через две недели мучительного (для меня) ожидания мне дали кредит на покупку. В день, когда стало ясно, что сделка состоялась, я на радостях открыла бутылку вина. А Майкл, видимо, тоже на радостях, купил палатку.

Дела наши вел жених Мадлен, юный юрист Марти. Мы были у него первыми клиентами. Адвокатский экзамен он сдал лишь за неделю до этого, и пока мы с Майклом подписывали бумаги, страшно нервничал.

Через два дня Майкл бросил работу и целиком отдался ремонту. Начал он с обоев в кухне. Вечерами я распаковывала ящики с вещами, а муж занимался укладкой походного снаряжения. На пятилетний юбилей свадьбы я подарила ему отличную ветровку с капюшоном, а он мне – огромный букет нежно-розовых роз.

– Они прелестны, – искренне восхищалась я.

– Но очень колючие. У них шипы на стеблях, осторожнее.

– Хорошо.

– Посмотри на стебли.

Я посмотрела. На каждом из стеблей двух роз была укреплена крохотная бриллиантовая сережка.

– Откуда у тебя деньги? – Я не могла скрыть удивления.

– Подкопил немного. Тебе нравятся? – Он с надеждой посмотрел мне в глаза.

– Очень! – воскликнула я и помчалась в ванную примерять подарок.

– Когда я в магазине попросил продавщицу прикрепить сережки к цветам, ей эта идея очень понравилась. А тебе?

Я подумала, что бы сказала продавщица, узнав, что этот галантный муж решил смыться от своей нежно любимой жены на Аляску.

– Они мне очень нравятся, – сказала я, прижимаясь к его широкой груди. Улыбнулась и повторила: – Очень!

На следующий день Майкл отбыл на Аляску. Я же закончила распаковывать вещи, продала аквариум и ликвидировала всю имевшуюся там живность.

Мучаясь от бессонницы в новой огромной холодной кровати, я часто размышляла – как могло все это случиться? Но мне было легче отпустить Майкла на Аляску, чем оставаться безучастной свидетельницей его мучений. По крайней мере, я могла тешить себя картинами его одинокой борьбы с трудностями первобытной природы. Я представляла, как он мужественно прокладывает себе путь в снегах. Я видела, как он напевает, словно рабочий в каком-то старом фильме. Я представляла, как напрягаются от непосильного труда его могучие мускулы. Но вот чего я не могла себе представить – это как строят в действительности этот дурацкий трубопровод. Единственное, что я понимала отчетливо, так это то, что там очень тяжело. Но воображение постоянно рисовало мне живописнейшие картины дикой природы Севера и Майкла, отдыхающего вечером у костра в кругу друзей, тоскующего обо мне. Все это он должен был делать по традиции. Меня беспокоило следующее – я не знала, как долго он собирается там оставаться. А вдруг он решит обосноваться там навсегда? Но я убеждала себя, что он скоро вернется. Вернется здоровым, полным веры в себя. Таким, каким я увидела его в первый раз и полюбила.

Он вернется, и у нас все наладится.

Дважды в неделю мне приходилось выносить пытку обедом у родителей. В основном, естественно, мне приходилось отбиваться от их нападок по поводу моей семейной жизни и защищать Майкла.

– Он пишет? – выспрашивала мать.

– Напишет! – огрызалась я.

– Угу, – соглашалась она.

– Что значит «угу», – негодовала я. Она утратила всю свою лояльность по отношению к зятю. Ведь от нее в свое время тоже смылся муженек, и она никак не могла простить моему благоверному его убытия.

– А ничего. Просто – «угу», – отвечала она.

Рядом с нами обычно сидели Мадлен с женихом-юристом, погруженные в обсуждение своих брачных планов. А вот Билли был далеко – в колледже он стойко отстаивал свое право именоваться Вильямом.

– Попробуй грудинки, тебе станет легче, – сокрушалась мать.

– А мне и так неплохо, – сопротивлялась я.

– Как дом? – вежливо интересовалась Мадлен, стараясь одной рукой управиться с куском грудинки (вторая, похоже, путешествовала по бедру жениха).

– Прекрасно, – вежливо отвечала я. – Единственная проблема – до сих пор не могу решить, где повесить часы. В спальне они смотрелись бы лучше всего. Но тикают так, что жить невозможно!

– Да? – уже с большим интересом откликнулась сестра. – Спасибо, что предупредила. А то мы с Марти собирались купить точно такие же, но если так, то не стоит. Ведь, правда, Марти?

– Стоит обсудить этот вопрос попозже, – отвечал Марти, одной рукой придерживая грудинку, а второй – поглаживая попку своей избранницы.

– Передай, пожалуйста, кетчуп, – подал голос Поль.

– Что, мясо плохое? – забеспокоилась мать.

– Нормальное. Передай кетчуп.

– А знаешь, он ведь заглянул к нам перед отъездом, – сказала мама, вновь обращаясь ко мне.

– Кто?

– Майкл.

– Когда ехал на Север, – пояснил Поль, откручивая пробку бутылки с соусом.

– И что же он вам поведал?

– Сказал, что не может представить себе жизни без тебя, – грустно ответила мама.

– О! Как это романтично! – восхитилась Мадлен. – Правда, Марти?

– Да, очень романтично.

– Но, тем не менее, он уехал, – гнула свое мама.

– Мне кажется, что он хороший парень, – вступился за отсутствующего Марти.

– Он это говорил? – спросила я.

– Что? – удивилась мама.

– Жаль, что я его плохо знаю, – вклинился Марти.

– Что он уезжает.

– Забудь это, – посоветовал Поль, обильно сдабривая мясо кетчупом. – Это в нем еще кровь играет.

– Ты была с ним слишком мягка, – настаивала мама. – Никак не отреагировала, когда он бросил прекрасную работу и опять пошел учиться. И теперь, когда он опять бросил работу и поплелся черт знает куда. Я ведь беспокоюсь за тебя, – знаю, как это тяжело.

– Если тебе потребуется хороший адвокат, дай мне знать, – предложил Марти.

– Мне не тяжело, и я не грущу, – ответила им я, яростно вгрызаясь в мясо. – С чего бы это мне переживать? Майкл любит меня. Уехал он не из-за того, что в наших отношениях произошли изменения. Он вернется. Просто эта поездка была ему необходима.

– Ну и ну, – только и могла промолвить мама.

– Ну и ну, – вторил ей Поль, с удовлетворением разглядывая гору кетчупа на грудинке.

– А есть еще подливка к мясу? – поинтересовался Марти.

Поль передал ему бутылочку с кетчупом.

– Не волнуйся, – обратилась к жениху Мадлен. – Есть.

– Ты должна забыть его. Следует трезво смотреть на вещи, – подвел итог дискуссии Поль.

Так я перестала дважды в неделю питаться домашней грудинкой у своих родных.

Я никогда не жила одна. И вот однажды, когда я прикончила целую упаковку шоколадных пирожных, то обнаружила, что они и вполовину не так вкусны, как раньше. Размышляя над причинами этого феномена, я пришла к выводу, что все это от того, что никто не был свидетелем этого моего подвига. И я решила начать худеть. Редко ужинала. Оставалась на работе дольше необходимого – ведь идти-то было некуда. Дома меня ждала покраска ванной, поклейка моющихся обоев. Я стала писать длинные письма Пайпер, в которых описывала все свои героизмы. Она же в ответ присылала сухие отписки, оправдываясь, что научная работа отнимает все время. Все наши знакомые были уже в курсе, что мой благоверный отправился завоевывать Аляску. И каждый разговор на эту тему делал его отбытие все более и более реальным. И это обстоятельство стало так смущать меня, что было как-то неловко ходить с ними в кино или на вечеринки.

По ночам я спала отвратительно. Я чувствовала себя такой ничтожной и покинутой на нашем с Майклом супружеском ложе... Часами лежала, уставившись в потолок. Днем работа и домашние хлопоты ненадолго отрывали меня от этого омута мрачных мыслей. Днем все было хорошо. Но моя мать с ее отменно развитым шестым чувством стала появляться в моем доме с судками и принялась подкармливать меня. Как правило, в судках были фрикадельки и вермишель. Да, ее забота вроде бы успокаивала меня, но фрикадельки и вермишель она всегда готовила на поминках. Как-то раз мой давно сбежавший отец Джерри выдал с Канарских островов свой ежегодный звонок. Он обосновался там вместе со своей новой шоколадной женой-дочкой Синди. Я оповестила его о подвигах моего мужа и замолчала. Я не стала обсуждать с ним своей семейной жизни. В основном, слушала его бесконечные монологи. Но на этот раз он был поразительно краток.

– Это плохо, детка, – его приговор был окончательным.

Терпеть не могу, когда он зовет меня «деткой»!

– У моей тыквочки проблема, – пропел он за тысячи миль. Что ж, против «тыквочки» я не возражала. – Знаешь, я вот что тебе скажу, мы с Синди всегда вместе и все делаем вдвоем. С твоей матерью у меня все было по-другому. Каждый занимался своими делами. И единственным общим делом у нас были вы трое. Но если каждый занят своим, семейная жизнь разваливается, понимаешь? Какого черта он не взял тебя с собой? Если он тебя любит, он был обязан ехать вместе с тобой. Если ты отказалась отправиться вместе с ним, то почему ты это сделала? Какая жалость, что я не могу приехать и быть рядом с тобой! Если б мог, обязательно приехал, но, увы. Пожалуйста, передай привет сестре и брату. Они мне никогда строчки не черкнут, но я все равно их люблю. И, тыквочка моя, не забудь, что папа тебя очень и очень любит!

Объяснения в любви начали приходить с Аляски одновременно со счетами.

В первом письме мой благоверный писал, что в Монтане проколол колесо, что скучает обо мне и хочет жить возле гор у воды.

Во втором письме Майкл писал о том, что потерял свои болотные сапоги, что невероятно скучает по мне и что как было бы здорово иметь такую высокооплачиваемую работу, которая бы позволила мотаться в горы, когда только вздумается.

В третьем письме речь шла о том, что без меня ему и горы не милы. Помимо всего прочего, сообщил он, трубопровод уже почти закончили, и работы для него здесь нет. А все, чего он хочет, – это высокооплачиваемая работа и семья, в которой много детей.

Что ж, похоже, он становился на путь истинный. Может быть, я что-то сделала правильно?

Четвертое письмо он послал с обратной дороги. Он сообщал, что возвращается. Что любит меня. Что мечтает быть бухгалтером!

Если бы я знала, что он вернется так скоро, то никому бы и не говорила о его отъезде. И все эти пять недель я бы по телефону отвечала: «Извините, Майкл сейчас не может поговорить с вами. Он очень занят».

В сентябре мой муж пошел учиться в третий раз – теперь на курсы бухгалтеров, два вечера в неделю.

– Уверен, что это то, что тебе нужно? – настороженно спросила я его, когда он поделился со мной своими планами.

– Да, – ответил он. – Я люблю и цифры, и людей.

– С каких это интересно пор ты полюбил цифирь?

– Я любил ее всегда, – не задумываясь, ответил он. – А квалифицированный бухгалтер всегда в цене.

– На мой вкус, это звучит не слишком впечатляюще.

– Это – отличный шанс!

А днем Майкл был банкиром. Он устроился по объявлению в «Бэнк оф Чикаго». Сидел в главном офисе за столом под табличкой: «Заместитель начальника отдела по работе с клиентами». Помогал пожилым дамам оформлять чековые книжки и занимался прочей ерундой. В ответ на его заботу клиентки писали начальству благодарности.

Не беда, что на его деловые костюмы мы ухлопали денег больше, чем он зарабатывал за месяц. Главное – все были довольны!

Прошло немного времени, и у него появились новые приятельницы. Доли из секретариата, Ли Энн из отдела рынков.

Первая мечтала закончить вечернюю школу. Вторая имела привычку находить себе кавалеров среди отъявленных мерзавцев, которые тут же принимались вытирать об нее ноги. У Майкла она постоянно спрашивала совета – как ей поступить в той или иной сложной ситуации. А он советовал ей прекратить встречаться со всякими подонками.

Мне же приходилось теперь ездить в командировки с Холли Букером, нашим режиссером. Там мы занимались съемками рекламных роликов для нашего лучшего клиента «Данкинс Донате». Майкл не жаловался на мои частые отлучки из дома – он усиленно занимался. Даже в те вечера, когда я бывала рядом, он просиживал с учебником на коленях. А когда по телевизору гоняли рекламу, он на него даже не бросал взгляда. Письма от благодарных клиенток подействовали – испытательный срок моему мужу был сокращен, и он занял пост начальника отдела.

Благосостояние наше неуклонно повышалось. Мы купили второй телевизор. Переносной, отделанный под дерево, да еще и с дистанционным управлением. Теперь Майкл мог смотреть свои новости, баскетбол, передачи о животных, а я – без помех наслаждаться «мыльными операми». Но по дороге из ванной в кухню я непременно заглядывала к Майклу и говорила, что люблю его. Он отвечал, что «тоже любит», но голову от книги при этом не отрывал.

Ночами, тесно прижавшись к нему, я спрашивала:

– Майкл, ты счастлив?

– Конечно, я счастлив, – отвечал он каждый раз.

– Ты не раздумал становиться бухгалтером? Тебе нравятся занятия?

– Не слишком.

– Да-а...

– Думаю, что, возможно, я хочу быть банкиром. Мне нравится работа в банке.

Он лежал на спине. В таком положении могут заснуть только очень уверенные в себе люди.

– Значит, ты хочешь уйти с бухгалтерских курсов?

– Банковское дело оплачивается лучше. Я хочу заработать кучу денег, чтобы заботиться о тебе и чтобы мы, наконец, могли обзавестись детьми. И, если нужно, помогать моим родителям.

Он отодвинулся от меня, сел и взбил подушку. Я снова прижалась к нему. На этот раз мы сплелись так тесно, что трудно было нас разъединить.

– Майкл, пожалуйста, не умирай раньше меня! – вдруг вырвалось у меня.

– Что-о-о?

– Обещай, что не умрешь? Договорились? Я так не хочу быть одинокой. Ненавижу одиночество.

– О'кей, обещаю, – Майкл озадаченно вновь взбил подушку. – Эти стенные часы тикают так громко. Особенно ночью.

– Сегодня хотела купить тебе ветчины, – пожаловалась я. – Той, о которой говорит твоя мать, но мне – не предлагает. Думала, зайду в магазин и куплю мужу ветчины... Но оказалось, что я и этого не умею делать. Мои кошмарные корни, как выяснилось, слишком крепки.

– Может быть, начнем делать детей? – предложил Майкл. – Похоже, сейчас – самое время.

– Не сейчас. Давай на следующий год? Сейчас мы еще не совсем готовы к его появлению.

Майкл оторвал голову от подушки и уставился на меня.

– Но мы женаты уже целых пять лет!

– Но еще не до конца все устроили.

– У нас приличное жилье. Мы оба работаем. Что тебе еще нужно?

– Сначала я хочу получить место режиссера. Луи вот уже получил. Скоро и я получу, и тогда – пойдут дети. – Ну, Майкл, – принялась упрашивать я. – Давай подождем до следующего года. И тогда начнем. О'кей?

6

Шестую годовщину нашей свадьбы мы с Майклом отмечали за бокалом чудесного вина, кажется «Шардонэ». Но возможно, я и ошибаюсь. Единственное, что помню точно – вино это было страшно дорогое. Мы выбрали его только по одной причине – мне нужно было спустить командировочные.

Мы с Холли носились по стране в поисках подходящей модели для рекламы шампуня. За три недели через нас прошли сотни курносых красавиц с длинными и стройными ногами. Но мы разбивали их надежды, отвергая одну претендентку за другой.

– Это нечто вроде мести за все те танцевальные вечера, когда я подпирала стенку, а меня не приглашали, – призналась мне как-то Холли, мило улыбаясь. – Хоть эти девчонки симпатичны, но право выбора-то за нами!

Холли была плотной, невысокого роста. Плохие волосы, нос неправильной формы и отсутствие подбородка она пыталась компенсировать дорогой одеждой. Поэтому она всегда выглядела так, словно только что вернулась с показа мод.

Со своим последним приятелем она рассталась года полтора тому назад.

– Похоже, Майкл слегка завидует мне, – поделилась я с ней. – Мне стало ясно, когда я говорила с ним вчера. Думаю, он считает, что это ему следовало бы отбирать блондинок, а мне – общаться с его великовозрастными клиентками.

– Должно быть, он просто грустит, что ты опять смоталась. Да, кстати, у тебя нет никаких известий от того приятеля Майкла, о его несчастной любовной истории? – спросила Холли, отправляя в рот спелую виноградину в то время, когда к просмотру готовилась очередная модель.

– Ты же знаешь, как я обожаю слушать про чужие романы. По-моему, это хоть как-то затушевывает, сглаживает мои собственные неудачи на любовном фронте.

– Какие такие неудачи?

– Жизнь без любви, – мрачно продекламировала Холли, принимаясь за плитку шоколада. – Тебе этого не понять. У тебя есть муж! А мне просто необходим новый старт! Ну же, поведай мне об этом парне, ужас как интересно.

– К сожалению, не располагаю какой-либо свежей информацией.

– Да, у вас с Майклом весьма необычные отношения. Насколько я знаю, вы – единственная пара, которая позволяет друг другу иметь среди приятелей лиц противоположного пола. У тебя есть Двейн... Луи, у Майкла – эта особа весьма сомнительного поведения. Среди других супружеских пар подобного рода отношения не приветствуются...

В нашу комнату вплыла очередная секс-бомба. Но Холли отвергла и ее, заподозрив наличие скрытых под макияжем веснушек. А ее фотопробу я привезла Майклу в качестве презента.

– Как ты считаешь, этот снимок может вдохновить тебя приобрести шампунь?

– Она – нет, ты – можешь.

– Шутишь?

– Нет, – ответил Майкл, изучая вздернутый носик, огромные глаза и занимавшие полфото чувственные губы. Мы лежали в постели и, отдыхая после близости, смотрели вечерние новости. Майкл держал снимок так близко к лицу, что казалось, он нюхает бумагу.

– Слушай, но если я – лучше ее, то зачем ты смотришь на снимок, а не на меня?

– Ты ошибаешься, – запротестовал Майкл. – Я смотрю новости.

– Угу?!

Чтобы отвлечь Майкла, я с удвоенным вниманием отдалась потоку новостей. Особенно внимательно я изучала своего любимого комментатора, очень симпатичного, с бархатным голосом и развитой челюстью. Даже сообщения о мировых катастрофах в его устах звучали не так трагично. Как обычно, после обзора основных событий дня он перешел к анализу важнейшего сообщения. Было видно, что он непременно стремится заполучить Пулитцеровскую премию.

Он вещал об очередной акции протеста ветеранов Вьетнама. На этот раз они обвиняли правительство в том, что во время войны тайно применялись опасные для жизни дефолианты. Ими опыляли районы, в которых скрывались вьеты. Но часто ядовитые облака накрывали и позиции наших войск. А теперь стало появляться все больше и больше сообщений о том, что ветераны умирают от рака или у них рождаются дефективные дети.

– Ты слышал об этой гадости? – обратилась я к Майклу. – Тебя, случайно, ею не поливали?

– Да. Раза три или четыре, – ответил он спокойно.

– И ты не волнуешься? Тебя это не беспокоит? Они говорили о детях-уродах.

– Тебе не следует об этом волноваться, – он обнял меня. – Ты же видишь, что муж твой – здоров, ну прямо-таки эталон мужчины. Пожалуйста, в любое время ты можешь прикоснуться к моему богоподобному телу. Пожалуйста, осмотри мои накаченные бицепсы, мою рельефную грудь, гордую задницу и впечатляющих размеров штуковину... Надеюсь, это развеет твои страхи. Уверяю тебя, моя маленькая женушка, наш отпрыск будет богатырем.

– Но это серьезно, – ответила я, отнюдь не убежденная его бравадой. – Может, все-таки посоветоваться с врачом?

– Зачем еще?

– Узнать, что нам делать, если ты побывал под этим проклятым душем.

– Да ничего делать не нужно, – уже раздраженно произнес Майкл. – Я в полном порядке. Все, что нам нужно делать, – это досмотреть спортивные новости.

Ну ладно, Майкл здоров, как бык. Но если он передаст будущему ребенку какую-нибудь гадость? Я не могла переносить даже мысли о больном ребенке. И уж совсем сводила меня с ума перспектива воспитать урода! Через несколько дней я поинтересовалась у своего гинеколога – как можно узнать о возможных дефектах в развитии ребенка? Объяснила, что мой Майкл подвергался воздействию дефолиантов во время службы во Вьетнаме. Доктор не был в курсе, но заверил, что беременные проходят множество тестов, позволяющих судить о состоянии плода. И посоветовал мне не беспокоиться.

Это не был день рождения Майкла. Не было это и годовщиной свадьбы. Просто мне захотелось, чтобы мой муж носил золотые часы.

Наконец, после долгих колебаний мне удалось отыскать нечто необычное – маленький механизм в квадратном корпусе, с белым циферблатом и золотыми точками вместо цифр. Циферблат опоясывали три золотых рамки, заводная головка была выполнена из настоящего сапфира. А ремешок я подобрала из кожи ящерицы.

Я гордо похвасталась подарком перед Холли. Она одобрила мой выбор, заметив при этом, что часы – весьма практичная покупка.

И вот я бережно доставила свое сокровище домой. Оно помещалось в очаровательной черной коробочке, отделанной синим бархатом. Я ждала мужа. Но, вернувшись с работы, Майкл наскоро перекусил и умчался кататься на лыжах – благо парк находился всего в двух кварталах от нашего дома. Вернулся он нескоро, уставший, принял ванну и отправился на боковую. Так что времени вручить ему подарок у меня не было.

Утром я специально проснулась пораньше и лежа наблюдала за ним. Спящим. Губы Майкла были полураскрыты и слегка улыбались, темные волосы разметались по подушке. Лицо его было необычайно красиво. Я жила с ним вот уже несколько лет, и до сих пор удивлялась, что такой красавец выбрал меня. Но иногда я ловила себя на мысли, что, несмотря на наличие мужа, в сущности, я – одинока. Я не могла понять, как это получается: мы накрепко связаны с Майклом, и в то же время существуем как бы в параллельных мирах.

Одевались мы каждый в своей ванной.

– Доброе утро, чертяка, – приветствовал Майкл свое отражение в зеркале.

Уже накрасившись и причесавшись, я все еще расхаживала по дому в ночной рубашке, а он уже натягивал свое синее пальто.

– У меня для тебя что-то есть, – сказала я ему, останавливаясь в дверях, спрятав заветную коробочку за спиной.

– Опаздываю, дорогая. Пора бежать!

– Ну, подожди. У тебя должно быть вот это, – сказала я и протянула подарок.

– Что «это», – он открыл коробочку. – Часы? Зачем? Ведь у меня же есть!

– Тебе что, не нравятся?

– Очень красивые, – согласился Майкл. – Но зачем они?

– Для тебя. Ведь у тебя не было хороших часов. Вот я их и выбрала... – Майкл вынул мой подарок из коробочки, снял свои часы из нержавейки с руки и примерил мой подарок.

– Спасибо, – искренне произнес он. – Еще никто и никогда не дарил мне такой красоты. Да я ее и не заслужил. – Он обнял меня и крепко поцеловал. – Я люблю тебя.

– И я тебя, Майкл.

В этот момент у нас все было хорошо. И я надеялась, что так и будет продолжаться всегда.

7

В 1980 году Пайпер вышла замуж.

В 1980 году Пайпер развелась.

Она сложила свои вещички в фирменные чемоданы, покидала их в багажник своей новенькой «тойоты» и тронулась в обратный путь – в Чикаго. А там устроилась работать психологом в больницу. Моя подруга любила работать со стариками. Возможно, с ними она чувствовала себя спокойнее.

Майкл потащил в прачечную две охапки грязного белья. Не забыл он прихватить с собой и газету, Я колдовала над обедом в честь Пайпер, а она в это время мерила кухню шагами и делилась своими наблюдениями за мужьями.

– Думаю, этот опыт пойдет мне на пользу. И я проведу остаток жизни монашкой. Мне никогда не везло на мужиков, поэтому в Книге Гиннеса под моей фотографией можно было бы написать: «Перевстречаласъ со всеми козлами».

– Да, это не самая лучшая характеристика для профессионального психолога, – прокомментировала я, открывая банку с грибным соусом. – Но я не могу понять – как человек мог подходить для совместной жизни в январе, а уже в марте с ним необходимо было разводиться. Ведь он не мог так быстро измениться, всего лишь за три месяца.

Вообще-то, для неудачницы в семейной жизни Пайпер выглядела прекрасно: особенно радовала глаз ее новая стрижка. Насколько я помню, впрочем, какие бы неприятности ни трепали мою подружку, она всегда выглядела как на картинке.

Я полезла в холодильник и извлекла из него банку горошка.

– Он был ужасен, – продолжала свои стенания Пайпер, – представляешь, он постоянно рассказывал о своей бывшей супруге. Ну что может быть хуже?

– Да, кстати, почему же если он был такой невыносимый, его бывшая половина все жаждала, чтобы он вернулся?

– Она и думать об этом не хотела, пока мы не поженились. Но не успел остыть свадебный пирог, как пошли телефонные звонки: «Милый, что-то случилось с кондиционером... Милый, я не знаю, как расставить мебель...» И «милый» как ужаленный несся к ней! Наконец у меня лопнуло терпение, и я заявила, чтобы он там и оставался! Альтернативы я не видела, – мою подругу передернуло.

– Ты все еще его любишь?

Пайпер сидела съежившись на белом кухонном табурете. Такая маленькая. Хрупкая. Брошенная. Но по-прежнему – элегантная.

– Именно сейчас я к нему полностью равнодушна. Это или хороший знак – я выше его, или плохой – я не владею своими чувствами.

– Гм. – Я уставилась в кастрюлю. – Могу поклясться, здесь требуется пояснение.

– Но я быстро успокоюсь, – заверила Пайпер.

– Да, в отличие от меня. – Я накрыла кастрюлю крышкой и отправила ее в духовку. – Уж очень трудно мне удается сохранять душевное равновесие.

– А тебе и не из-за чего его терять. В твоей жизни – все на месте. Майкл – это же просто чудо! У тебя хорошая работа, отличный домик! Мебель, – она махнула рукой в сторону гостиной. – Все ухожено, обжито.

– И, правда, здесь неплохо!

– Во всем чувствуется хозяйка, – продолжала восторгаться Пайпер. – Во всем, кроме этого вот плаката да деревянной утки.

– Это – вклад Майкла. – Я открыла дверцу под раковиной и бросила банки в мусорное ведро. – Он не заботится о красоте. Я всегда интересовалась его мнением, но он не желал тратить на все это деньги. Приходилось брать всю ответственность на себя.

– И это его раздражало?

– Нет. Во всяком случае, он никогда не давал это понять. – Я присела на табурет и вытянула ноги. – Мы никогда не говорим о деньгах. Каждый имеет собственный счет. Например – я оплачиваю продукты, он – походы в рестораны и кино. И все – довольны.

—И что же, у вас нет ничего общего? – удивлению Пайпер, казалось, не было предела.

Я же не могла взять в толк – что здесь такого поразительного.

– Нет, – подтвердила я и устроилась поудобнее, закинув ногу на ногу. – Ничего, кроме этого домика. Знаешь, мы уже привыкли к такому разделению власти. К тому же, так трудно бывает прийти к согласию по крупному финансовому вопросу.

– Господи, Фрэнни! – голос Пайпер даже слегка подрагивал. – Но ты же ведешь себя так, будто собираешься расстаться с Майклом! А вы женаты уже семь лет. Какого рожна тебе нужно так активно отстаивать свою независимость? Ведь он – отнюдь не твой папа Джерри и не собирается делать ноги.

Не успела я придумать достойный ответ, как хлопнула входная дверь, и на пороге появился предмет нашего обсуждения, нагруженный аккуратными стопками свежевыстиранного белья.

– Я убегаю, – сообщил он и направился в сторону спальни.

– Фрэнни тут понемногу приводит меня в чувство, – объяснила ему Пайпер.

Я проследовала в спальню за мужем. Пайпер потянулась за мной.

– Куда это ты убегаешь? Когда? – ошарашенно допытывалась я, пока он раскладывал белье в шкафу. – А как же обед? Ведь я готовлю обед. Вернешься поздно? А то утром я улетаю в Лос-Анджелес, а до того – неплохо было бы нам побыть вдвоем.

– Ли Энн зовет, – так лаконично ответил он на мой взволнованный монолог.

– Она что, достала тебя в прачечной?

– Ну, это я звонил ей, – недовольно признался Майкл. – В прачечной есть телефон... Ах, да, ты же об этом и не знаешь... У нее плохой день. Опять этот парень ее кинул... Вот я и позвонил – поинтересуюсь, думаю, как у нее дела? – он вытащил из кучи пару свежих носков.

– Только ты уж, пожалуйста, здесь ничего не трогай. Я все аккуратно сложил.

– Хорошо, – обреченно согласилась я.

– Кто такая эта Ли Энн? – недоуменно вопрошала Пайпер.

– Она в порядке? – поинтересовалась я.

– Будет в порядке. А для этого я должен ее навестить. Уж очень мне не понравился ее голос по телефону, – говоря это, он быстро поменял носки. – Она что-то там несла насчет самоубийства.

– Самоубийства? – я никак не могла прийти в себя.

– Самоубийства? – поинтересовалась Пайпер. – Давай-ка я поеду с тобой. Я ведь психолог.

– С ней все будет в порядке, – с нажимом ответил Майкл. – Я только туда и – обратно. Только проверю...

– Ладно, – согласилась я. – Сколько тебя ждать?

– Вот только успокою ее – и сразу домой.

Майкл клюнул меня в щеку и церемонно распрощался с нашей гостьей.

– Кто такая эта Ли Энн, – приходя в себя от чересчур быстрой смены событий вновь поинтересовалась Пайпер.

– Одна из его коллег. Я ее не знаю, но по рассказам Майкла, они – словно брат и сестра...

Пайпер ошарашенно присела на край кровати и молча ждала объяснений.

– Ей действительно очень не везет на мужиков...

– А кому везет? – вздохнула Пайпер. – Кстати, тебе не кажется странным, что в семь вечера твой муж звонит какой-то бабе, а потом мчится к ней сломя голову? Это тебя не раздражает?

– Нет. Просто он – хороший друг.

– Ты самая оригинальная жена из всех известных мне, – констатировала Пайпер. – Или просто дура!

– Пора заглянуть в духовку, – уклонилась я от дальнейшего обсуждения. – Эти полуфабрикаты готовятся так быстро.

Мне показалось, что Пайпер одержима синдромом разведенной женщины. В ней не осталось ни капли доверия к мужчине.

Она отчалила в девять вечера. В девять тридцать я закончила сборы для завтрашней командировки. В десять я начала заводиться. Ну о чем это можно так долго говорить с этой Ли Энн? Со мной Майкл так долго никогда не говорил. Да ей плохо, а он так заботится о своих друзьях. Не может видеть их страданий. У него такое доброе сердце. Да он с минуты на минуту приедет.

В одиннадцать я обратилась в справочную и разыскала телефон этой подружки. В одиннадцать тридцать запас терпения у меня иссяк, и я набрала ее номер. Я считала гудки. Женский голос откликнулся после четвертого.

– Скажите, мой муж все еще у вас? – как можно более нейтральным тоном поинтересовалась я.

После длительной паузы последовало невнятное:

– Нет, уже нет. Он уехал минут десять назад... И спасибо вам, что отпустили его ко мне... Он, гм, очень... помог...

– Рада, – поздравила собеседницу я. – Спасибо... Всего доброго, – и повесила трубку.

Решив покончить с бессмысленным ожиданием, я нырнула в кровать. И через несколько минут услышала, как Майкл тихонько открывает входную дверь. Он осторожно прокрался в спальню.

– Я уже сплю, – раздраженно пробормотала я, уткнувшись в подушку. – Прекрати скрипеть.

– Уже ложусь.

– А я уже сплю. В постели, где давно следует находиться и тебе. Какого черта ты торчал там всю ночь?

– Но ведь я не собирался... Не преувеличивай, пожалуйста. – Так стало ясно, что во всем виновата уже я. – Мне не сразу удалось ее успокоить.

– Я ей звонила. По голосу не скажешь, что она собиралась наложить на себя руки.

– Звонила ей? – До меня донесся его глубокий вздох, я по-прежнему лежала, уткнувшись в подушку. – Что ты хочешь этим сказать?

– Я хотела узнать – где, черт возьми, торчит мой муж, – произнесла я надменно. Голос совсем не походил на мой – в нем было столько злости. Я села в кровати и стала наблюдать, как Майкл разоблачается. Вот он методично одну за одной расстегивает на рубашке пуговицы, снимает ее и бросает на стул.

– Давай спать, – говорит он. – Все в порядке.

Он подошел к кровати, нагнулся и поцеловал меня в щеку.

– Пойду на кухню, выпью стаканчик соку, и сразу – в постель. – Я отвернулась.

– Сейчас вернусь, – повторил он и снова поцеловал меня.

А через какой-то миг я услышала с кухни его приглушенный голос. Я сняла трубку параллельного телефона.

– Майкл, повесь трубку! – зло приказала я. – Сейчас же повесь! – Она тут же бросила трубку. Он повесил. Я – бросила свою. Майкл вернулся в комнату и продолжил раздевание. При этом он все время тихонько поскрипывал дверцами шкафа.

– Я просто хотел убедиться, что твой телефонный звонок ее не выбил из колеи, – сказал он. – Ведь ты могла ее обидеть.

Он принялся болтать о погоде и об уличном движении. Его голос – я никогда не могла понять, как это у него получается – обладал просто гипнотической силой успокоения. Я постаралась еще теснее прижаться к подушке и принялась разглядывать темное пятно на ковре, покрывавшем стену. Наверное, кто-то что-то там разлил. Но это – не я. Это, должно быть, Майкл. Майкл с его расслабляющей болтовней. Я не могла отвести взгляда от этого пятна. Не могла и все тут. Что-то сломалось в наших с Майклом отношениях. Но я была слишком усталой, расстроенной и растерянной, чтобы докопаться до истины. Единственное, о чем я мечтала в эту минуту, – так это о том, чтобы, наконец, заснуть, а завтра поутру сорваться в командировку и выбросить все это из головы.

8

За все это мое отсутствие я только раз позвонила домой.

Да, долетела благополучно. Да, дела идут нормально. Майкл сообщил, что на выходные собирается с Бенни на рыбалку. Я сказала, что фильм, который мы с ним уже давно собирались посмотреть, как будто неплохой, и мы сможем сходить на него, как только я вернусь из Калифорнии. Темнота кинотеатра и большое скопление народа вокруг не дали бы разыграться здесь семейной сцене.

Муж давно прекратил мотаться в аэропорт встречать меня. Этот наш милый обычай канул в лету. И поэтому деньги, получаемые мной на такси, уже не проматывались в ресторане.

...Я была рада вновь оказаться в моей милой комнате, на моем белом диванчике с персикового цвета подушками. Свернулась калачиком в уголке и, перелистывая старый номер журнала «Вог», ожидала возвращения мужа с работы. Ведь мы должны были идти в кино. Через два часа я услышала звяканье ключей у входной двери. Села и стала напряженно ожидать явления мужа.

– О, я прекрасно провел время, – Майкл ворвался в комнату и, ослабив узел галстука, плюхнулся на диван. Поцеловав меня, добавил:

– Привет, как смоталась? Как провела день?

– Лучше, чем вечер, – зло откликнулась я. – Мы же собирались пойти в кино. А ты хотел прийти домой пораньше. Так с кем это ты «прекрасно» провел время?

—С Ли Энн. Мы с ней немного прогулялись после работы. – Майкл, казалось, не замечал – в каком состоянии я нахожусь. – Ведь погода чудная! Ты сама-то сегодня гуляла? А мы так медленно шли, болтали, наслаждались погодой и... ну, ты же знаешь, как это бывает...

– Стоп. Ты гулял и болтал с подружкой, а я в это время сидела и ждала тебя. Я торчала здесь весь вечер! А как же наше кино?

– Черт, а я совсем о нем забыл, – смущенно пожал он плечами. – Ну, давай завтра сходим...

– Завтра мы никуда не сходим! Завтра я улетаю в Нью-Йорк! – закричала я.

– Вот, ты всегда улетаешь в Нью-Йорк, – обиженно констатировал Майкл.

– Это неправда, – возмутилась я.

– Правда. Тебя никогда не бывает дома. – Он встал с моего дивана и пересел в кресло. Нас как будто бы разделяла невидимая черта.

– Тебе это, по-моему, абсолютно до лампочки, – взорвалась я. – Когда я звоню тебе, отделываешься общими фразами. Ты всегда так занят! Смотришь баскетбол, или читаешь газету, или общаешься со своими «коллегами»!

– Но ведь они могут стать и твоими друзьями, если ты хоть раз поговоришь с ними. Во всяком случае, когда я разговариваю с ними, я вижу, что я им нужен. Взять хотя бы Ли Энн...

– А мне, значит, не нужен. – Я уставилась на него.

– Нет. Я тебе не нужен, – закричал Майкл. Его лицо покраснело. – Ты сама заботишься о себе. Все, что тебе нужно, ты достаешь сама, – он рубанул воздух рукой. – Купила этот дурацкий дом... эту дурацкую мебель... Тебе – никто не нужен.

Ошарашенная, я не могла взять в толк, как он мог додуматься до такого.

– Если ты не кормишь меня с ложки и не одеваешь меня, это не значит, что ты мне не нужен. Если кто-то не кричит на каждом углу, что ему кто-то нужен, это не значит, что она ни в ком не нуждается.

– Кричит на каждом углу? – Что?

Мы уставились друг на друга.

– Фрэнни, мне абсолютно непонятен ход твоих рассуждений. Я не знаю, о чем ты говоришь. Все это – сущая бессмыслица. Кстати, а вот Ли Энн я могу понять всегда.

– Потому что тебе с ней лучше, чем со мной! – закричала я.

– Что ты, конечно, нет, – выпалил Майкл. – Это не так. Ведь ты – моя жена. Я же ей – просто друг. Ну, нравлюсь я ей чуть-чуть, ну и что? С ней мне легко говорить, потому что... – он замялся.

– Почему «потому что»?

– Потому что она никогда не разочаровывается во мне, – закончил он тихо и на минуту задумался.

– А я? – от волнения у меня перехватило голос.

– Да, Фрэнни, – ответил Майкл. Он закрыл лицо руками и протер глаза. – И я постепенно ощущаю это.

– Но ведь я люблю тебя! – В моих словах было больше протеста, чем признания. – И все, чего я хочу, – это тебя! Ты – сильный и уверенный в себе.

– Возможно, я не тот человек. – Руки Майкла опали. Он посмотрел на меня так, будто мог читать мои мысли. – Может быть, ты просто придумала меня?

– Не понимаю.

– Ли Энн не строит иллюзий относительно того, какой я есть на самом деле.

«Черт, да что он заладил: «Ли Энн да Ли Энн». Что за дурацкое имя! Постоянно упоминает ее. Эта девчонка просто превратилась в настоящий дамоклов меч, на волоске висящий над моим замужеством!» – пронеслось у меня в мозгу.

– Майкл, ты... – слова застряли у меня в горле. Прочувствованный давно вопрос, наконец, обрел форму. Он пытался сорваться у меня с губ, но быстро отступил. Как будто само произнесение роковых слов означало признание имеющего место факта. – Майкл... у тебя что, роман с Ли Энн?

– Роман? – удивленно воскликнул он, подняв глаза. – Ты имеешь в виду, сплю ли я с ней?

– Да! – бросила я, ошеломленная своей смелостью. – Роман! Ты спишь с ней! И не смей говорить, что я тронулась или что у меня больное воображение. Только ответь на вопрос.

– Нет! – просто сказал Майкл, глядя мне прямо в глаза и наблюдая за моей реакцией.

Какое-то мгновение я думала, что его «нет» означает нежелание отвечать на вопрос, но он почти сразу же добавил:

– Нет, это совсем не так. Мы не любовники. И тебе не стоило так говорить.

Я почувствовала, что от сердца слегка отлегло. Кажется, я получила отсрочку для исполнения смертного приговора.

– Хорошо. Ладно. Просто мне было необходимо знать. Понимаю – это был не самый умный вопрос. Просто мне непонятна суть ваших отношений. Вы часто встречаетесь, ты о ней много рассказываешь – я не знала, что мне и думать. Во всяком случае, сейчас мы расставили точки над «и», и нет смысла развивать эту тему дальше.

– Ты права. Не стоит, – согласился Майкл. – И если это тебя задевает, впредь я вообще не стану упоминать о ней. Ли Энн меня не интересует.

Мы сидели в тишине, глядя друг другу в глаза.

– Что заставило тебя сомневаться в моей любви? – спросила я. – Неужели ты не ощущаешь ее? Ты должен знать – я люблю тебя! И мне надо сказать тебе миллион всяких важных вещей. Мне тебя очень и очень не хватает. Я не могу жить и чувствовать, что тебя нет рядом. Без тебя мне так одиноко. Я не могу вынести, если что-то встанет между нами. А мы ведь не можем даже откровенно поговорить. Я не строю на твой счет никаких иллюзий, а принимаю и люблю тебя таким, какой ты есть на самом деле. Я слишком хорошо знаю и люблю тебя!

Майкл поднялся с кресла и переместился на мой диван. Он обнял меня за плечи, сначала робко, а потом со все нарастающей силой.

– Когда вернешься из Нью-Йорка, обязательно сходим в кино, – пообещал он.

9

Обязанности по дому мы с Майклом поделили поровну.

По субботам я поливала цветы, а он заводил свои «любимые» настенные часы. Мне он эту деликатную работу не доверял.

– Думаю, все будет о'кей, – сказала я ему, поливая филодендрон, гордо возвышавшийся на подоконнике. Тротуары были пустынны. Еще бы, ведь январь 1982-го запомнился то лютыми морозами, то снегопадами вперемежку с дождем.

– Что будет о'кей? – переспросил Майкл, отступая на шаг и критически оглядывая ход хорошо отрегулированного маятника.

– Работа в новом агентстве. Жаль, конечно, что пришлось расстаться с Холли... но новая работа мне по душе.

– Это прекрасно. – Майкл решил заглянуть в гостиную, проверить правильно ли я поливаю цветы.

– Надеюсь, мне не придется все время работать с одним и тем же сценаристом...

– Ты пропустила шведскую иву.

– Я до нее еще не добралась, – отреагировала я. Мне не хотелось сознаваться, что муж – прав.

– Попробуй догадаться, что со мной случилось, – спросила я.

– Что? – насторожился он.

– Задержка. Уже три дня, но, увы...

– Неужели? – Майкл обернулся ко мне с просветленным от счастья и надежды лицом. Он сжал кулаки и принялся расхаживать по комнате, размахивая руками. – У нас будет ребенок!

– Ты не в восторге? – я сорвала засохший листочек. – Время для этого совсем не подходящее... Только-только вышла на новое место.

– Ну, три дня задержки еще мало, о чем говорят, – осторожничал он. – Может, стоит опять сходить к врачу, провериться?

– Майкл, но проверять – нечего. Я не принимала противозачаточные в Лос-Анджелесе, и это сбило мой график... С понедельника, конечно, я снова начну их пить... Впрочем, если я залетела, это может навредить маленькому...

– Ничего не принимать! – закричал Майкл. – Никаких лекарств! Ничто не должно повредить ребенку. Сначала следует сходить к врачу. Все это слишком важно, чтобы ошибиться. Я ненавижу эти твои чертовы таблетки! Их вообще не следует принимать. Кто знает, какая гадость попадает с ними в твой организм...

– Да, ты прав. А как насчет той дряни, которой ты травился во Вьетнаме. Если я залетела, то пройду обследование. Хочу быть уверенной, что ребенок – нормальный.

– С моим здоровьем все нормально. – Майкл выглядел так, будто получил пощечину. – Я забочусь о нем значительно больше, чем ты – о своем. Вот ты любишь всякие там торты и шоколад, а двигаешься мало. От этих привычек теперь придется избавиться. Это же нечестно. Ты вредишь моему ребенку.

– Кончай привязываться к моей фигуре. Я еще не уверена – беременна или нет, а ты уже стал поучать меня. Ты не имеешь права беспокоиться о ребенке больше, чем о его матери. Я не хочу, чтобы ты любил детей больше меня!

– Как ты можешь так говорить?

– Не знаю, Майкл. Не знаю, – повторила я. – Я очень нервничаю. Должно быть, беременна.

– Господи! – воскликнул он. – Неужели это, наконец, случилось!

Майкл настоял, чтобы мы отправились в магазин и приобрели набор тестов для определения беременности в домашних условиях. Немедленно.

И вот мы, взявшись за руки, движемся по бесконечным секциям.

– Знаешь, если бы я очень хотела удивить тебя, если бы точно узнала, что я – в положении... отправила бы тебе на работу телеграмму.

– Как давно ты уже подозревала это? – осведомился Майкл, направляясь к прилавку с вывеской «Бумага. Батарейки. Предметы женской гигиены».

– Дня два или три.

Майкл остановился и уставился на меня.

– И ты молчала?

– Да. Говорю же, что готовила тебе сюрприз.

Я не была уверена – хочу ли ребенка, или нет. Я была полна чувств, полна фантазий и радости. Но вместе с тем на меня накатывал ужас, когда я думала, что что-нибудь не так, что сейчас – не время, что морально я еще не готова иметь детей. А вдруг я не справлюсь с воспитанием ребенка, и Майкл разлюбит меня? Вдруг ребенок станет ему дороже, чем я? Именно поэтому, прежде чем поделиться новостью с ним, мне непременно хотелось определить свое собственное отношение ко всему случившемуся.

Нам предложили на выбор два комплекта тестов для определения беременности. Майкл внимательно изучил описания обоих, выбирая лучший.

– Боже! – произнес он, и в голосе его слышалось разочарование. – Представляешь! Нам надо ждать... Ждать утра и твоей утренней мочи! Ждать до утра!

Дома он установил будильник на шесть асов.

– Вставай! Вставай! – разбудил он меня ни свет ни заря. – Марш в туалет.

Словно два химика, мы развели порошок в специальной колбе, затем отправили в него пипеткой две капли моей мочи. Установили колбу в держателе и завели будильник на восемь.

А через два часа в колбе плавало нечто по виду напоминавшее пончик.

– Ура! – закричал Майкл. – О господи! Получилось!

– Господи, получилось, – повторила за ним я, – но, правда, значительно тише.

Целую неделю я фантазировала. Придумывала, как буду обустраивать в детскую вторую спальню. Что стану покупать. Я уже расстраивалась о том, как трудно будет найти няню малышу. Теперь везде, в лифте, автобусе, на улицах мне на глаза попадались дети – с их розовыми носиками и улыбками, похожими на бутончики. За эту неделю я распланировала свою жизнь на все последующие девять месяцев. Распланировала – и ужаснулась.

– Я хочу девочку, – настаивал Майкл. – Такую же, как ты, темноглазую. И с кудряшками.

Он уже гладил мой живот и разговаривал с ним, словно знал заранее – кто оттуда появится.

—А следующим будет сын. Наследник. Нельзя, чтобы род Ведланов остался без продолжателя.

По ночам он ласково обнимал меня и шептал всякую чушь.

– Я уже боялся, – признался он однажды, – что этого никогда не произойдет. Я не надеялся, что буду когда-нибудь так счастлив. Конечно, очень опасно хотеть чего-либо...

...А я молчала – не могла ничего ответить, так как не понимала до конца ход его мыслей...

На следующей неделе, – Майкл как раз носился по магазинам, – открылось кровотечение. Я почувствовала тупую боль, затем резкую судорогу и инстинктивно обхватила живот руками – словно хотела защитить его. И в этот момент появилась кровь. Первой моей мыслью было, что задержка кончилась. Потом меня пронзила другая – какая там задержка! Ведь я – беременна...

Я сидела в ванной, а судороги становились все сильнее и сильнее. Кровотечение нарастало. Я боялась посмотреть себе между ног, страшилась увидеть крошечные злые глазки, смотрящие на меня... Но вот появились сгустки, а с ними – и крошечный красный комочек. И только теперь я поняла, что ребенка у меня не будет.

Я позвонила врачу и вытащила медицинский справочник – подарок Майкла. Ожидая ответного звонка доктора Гиппермана, я проглядывала статьи о выкидыше.

Что же я сделала неправильно? Может быть, что-то разладилось у меня со здоровьем? И это что-то дало о себе знать? Может быть, в этом виноват выпитый на радостях бокал вина? Может быть, при мне курили? Или во всем виноваты эти химикаты, которыми поливали Майкла во Вьетнаме? И еще один вопрос – ужасный, страшный, который постоянно вертелся у меня в голове: «Не хотела ли я этого втайне сама?»

Зазвонил телефон. Я подбежала и схватила трубку, благодаря Бога, что это был доктор и никто другой.

– Были ли в выделениях сгустки? – спросил доктор. В его вопросе чувствовался профессиональный интерес.

– Сгустки?

О Боже! Мне хотелось кричать. Я думала о ребенке, а он – о каких-то сгустках! Он говорил какие-то слова о том, что такое случается в одном случае из четырех, о спонтанных абортах и селективной работе матушки-природы, что это не отражается на будущих беременностях, что множество женщин имеют выкидыши при первой беременности... что у меня, конечно, все впереди. Что-то вроде этого. Но я ощущала, что произошло нечто непоправимое. Будто бы вас зазвали в гости. Вы пришли, а тут раз – извините, вечеринка отменяется. Или откладывается на неопределенный срок.

– Это вполне нормально, что вы испытываете именно такие чувства, – говорил доктор, закругляя свой монолог. – Не переживайте!

Я мрачно сидела в гостиной, подобрав колени под подбородок и крепко обхватив их руками, когда ввалился Майкл, весь обвешанный сумками, в одной из которых торчал букет.

– Как наша маленькая мама? – весело осведомился он.

– Майкл, ребенка больше нет. Я потеряла нашего ребенка. – Мой голос, казалось, исходил из иного мира – печального и унылого.

Ночью мы спали порознь.

Мне было невыносимо даже дотронуться до Майкла. Я слышала, как он рыдает в подушку, оплакивая нашего неродившегося ребёнка. А какая-то крошечная часть моего существа принялась оплакивать нашу совместную жизнь.

10

Кристофер Брэдвулф во время скучных совещаний занимался тем, что рисовал для меня карикатуры.

Бывало, сидим мы в полузатемненной комнате на каком-нибудь бесконечном показе гамбургеро-покупательных обычаев американской публики, а Кристофер рисует себя мирно похрапывающим, или Рональда Макдональдса, прячущегося под столом, выведывая секреты корпорации «Хобо Гамбургер».

Когда мы только начинали работать вместе, он пытался переписывать мои заметки. А когда я посоветовала ему больше работать своим рейсфедером, он возмутился и сказал, что уж если мы работаем вместе, то должны относиться друг к другу как партнеры. «Может быть, это означает, что он отдает предпочтение плохо воспитанным женщинам?» – подумала я, но вслух согласилась с ним. Мне был интересен этот человек. Его манера «знать все обо всем» была удивительна и интриговала. Но я никак не могла разобраться – было ли это его всезнайство просто бравадой, или за его постоянной манерой подшучивать над собой скрывалась ранимая и скромная натура. Или это была, так сказать, «лжескромность»?

Я склонялась к последнему, потому что все-таки он был – душка!

Бывало, сижу я в конторе, стараясь думать о сирзбургерах, а в голове у меня только мысли о его песочного цвета волосах. И это пугало меня. Голубые глаза Кристофера! Ямочки на щеках Кристофера!!!

Он не был особенно высок, может быть, лишь на дюйм или два выше меня. Но довольно плотного телосложения. Одевался он обычно в темно-синие или темно-серые пуловеры, за которыми угадывалась могучая грудная клетка и не менее мощные бицепсы. Перехватив однажды мой взгляд, устремленный на его руки, он тут же проинформировал, что каждое утро делает по триста отжиманий и триста приседаний. Кристофер любил, когда им восхищались.

Он приступил к работе в «Уотс Уотс, Росс энд Малиник» всего за несколько дней до меня. Энди Ходжмен, наш творческий руководитель, решил объединить нас, видимо полагая, что такой ход может привести к ошеломляющим результатам. Несомненно, сыграло здесь роль и то, что мне был необходим художник, а Кристоферу – кто-нибудь пишущий.

Кристофер вырос в чикагском пригороде, неподалеку от тех мест, где жила моя семья. Но последние лет пять он проживал на одном из лыжных курортов штата Колорадо, пытаясь реанимировать небольшую местную газетенку. Это продолжалось до тех пор, пока конкуренция не заставила его выйти из дела. После этого он год работал иллюстратором, но, устав от полуголодного существования, подался назад – в Чикаго, в поисках денежной работы в рекламном бизнесе вроде той, которую он бросил перед поездкой в Колорадо.

Так он возвратился на круги своя, но с одним существенным добавлением. Если в своей прошлой жизни он арендовал неплохую, по его словам, квартирку, то теперь он «спал» у родителей, оставив на будущее вопрос об обзаведении собственным жилищем. Он был единственным дамским угодником из всех, кого я знала, кто делил свой кров с родственниками.

На рабочем месте он активно занимался личной жизнью, перезваниваясь и получая звонки от своих бывших подружек, всячески соучаствуя в их судьбе. Я часто размышляла обо всех этих женщинах, которым, видимо, не с кем было перепихнуться и которые за пять лет не нашли ему достойной замены.

– Подумать только! Одна из них успела выскочить замуж и развестись... две другие только что расстались со своими любовниками... еще одна продолжает встречаться... – комментировал их дела Кристофер.

– Ты невозможен, – отвечала я. Но он видел, что производит впечатление. В День святого Валентина он позвонил в цветочный магазин и заказал четыре дюжины роз. По дюжине для каждой из своих приятельниц.

– Как это у тебя получается? – не скрывала возмущения я. – Ты любишь хоть какую-нибудь из них?

– Нет, – ответил он, – я люблю их всех сразу.

– А как насчет твоих девочек из Колорадо, – спрашивала я.

– Мы остаемся друзьями, – ответил Кристофер.

В промежутках между решением личных проблем Кристофера мы были по уши в гамбургерах. Чтобы выстоять в конкурентной борьбе с такими гигантами, как «Макдональдс» или «Бургер Кинг», сеть магазинов «Хобо Гамбургер» предлагала бесплатные продукты – они именовались «спешиалс». Одну неделю это был жареный картофель, другую – кока-кола. Мы с Кристофером стали ассами «спешиалс».

Энди Ходжмен отметил, что у нас здорово получается и он рад, что свел нас вместе.

– Это все тебе, – сказала я однажды утром, вваливаясь в его кабинет с кипой телефонных сообщений. – Изабель попросила передать их тебе. Очень мило с моей стороны, не так ли?

– Да. Да. Нет. Да, – бормотал Кристофер, проглядывая сообщения. – Не знаю, когда смогу увидеть ее. Ну-у! Это же в одно и то же время. Просто не получится. – Он оторвался от бумаг и с невинным видом уставился на меня.

– Я всего-навсего глупый и скучный парень, но женщины так и липнут ко мне.

– Думаю, они клюют на твое умение вызывать к себе жалость. – Кристофер обиделся.

– Если хочешь знать, я – самый искренний парень изо всех, кого ты когда-либо встречала. Кстати, сегодня ты прекрасно выглядишь.

– Спасибо, Господин Искренность! А теперь займемся делами. Предлагаю девиз для следующей недели: «Купишь Одну Вещь. Получишь Бесплатно Другую!»

– Не моя вина, что женщины считают меня неотразимым, – развивал интересующую его тему Кристофер.

– Неужели? – Наверное, из-за того, что Кристофер был таким болтуном, мне так легко было с ним сблизиться.

– Не потому ли ты в свои сколько-то там, тридцать девять с лишним, ни разу не был женат?

– Так ты думаешь, что я не был женат из-за того, что ни одна женщина не соглашалась связать со мной свою судьбу? – вознегодовал мой напарник.

– А ты делал кому-нибудь предложение?

– К сожалению, – улыбнулся он, – ты уже занята. Давай-ка займемся работой, а потом я угощу тебя обедом.

– Я сама заплачу за свой обед, – сообщила я.

– Знаю. Но почту за честь, если ты все-таки примешь мое приглашение.

В течение трех последующих часов мы доводили до ума три рекламных проспекта. Работать с ним было легко. Возможно, виной тому было удачное сочетание наших творческих возможностей.

В награду за продуктивно проведенное утро я позволила Кристоферу заплатить за свой обед.

В марте, после более чем трех лет работы в отделе обслуживания клиентов, где он в поте лица открывал и закрывал счета, Майкла, наконец, назначили в отдел сбыта. Он был избран в правление. Ему вручили темно-синий галстук с эмблемой Банка, а также существенно повысили оклад. И хотя мой доход был выше, так много он никогда до этого не зарабатывал.

В обязанности новоиспеченного управляющего входили проверка правильности ведения счетов и оформление депозитных сертификатов. А еще он отвечал за внедрение автоматических кассовых аппаратов – дела в 1982 году нового, а значит – и ненадежного. И Майклу приходилось убеждать клиентов в целесообразности их использования, что позволило бы банку сэкономить кучу денег, уволив кассиров. Естественно, ему пришлось забросить свои бухгалтерские курсы.

Наша семейная жизнь плавно перетекала в ту спокойную фазу, в которой каждый играл отведенную ему традицией роль. Возвращаясь, домой, он приносил мне цветы. Я приносила ему пиво из холодильника. Это меня устраивало. Я любила своего мужа. Сердце сжималось от счастья, когда я видела своего прекрасного супруга. Похоже, мы становились составными частями одного целого.

Как-то само собой получилось, что мы решили найти какое-нибудь общее занятие, чтобы больше времени быть вместе. В первые годы брака объединяющим началом был интерес друг к другу, – поначалу мне это казалось очень романтичным – каждый сам по себе, а любовь объединяет, и все такое прочее... Потом стало очевидным, что одной любви недостаточно, что должны быть и какие-то еще темы для разговоров, кроме очередной серии «Санта-Барбары». Поочередно отбросив по различным причинам бридж, рыбалку, лыжи, посещения Храма, участие в политике, мы решили развивать свой эстетический вкус. И записались в соответствующую группу городского Института Искусств.

И каждую субботу я с Майклом вместе с десятком таких же, как мы, достаточно взрослых, не имеющих каких-либо талантов учеников, но преисполненных желания приобщения к сокровищнице мировой культуры, наслаждались красотой антиков, а затем, возвращаясь в класс, пытались слепить свои собственные шедевры. Еще мы пытались творить поделки из дерева, навеянные работами Генри Мура.

Сидя напротив Майкла за одним из рабочих столов, я мастерила что-нибудь, относясь к происходящему, как к милой шутке, он же, и мне это было заметно, был полностью погружен в процесс творчества. Как-то он обмолвился, что любит работать руками, и страшно устал от ежедневного перекладывания бумаг. И действительно, он мог с трудом потерпеть до того момента, когда вечером, вернувшись с работы, запирался в своем тесном чуланчике, стараясь придать чурбаку форму обнаженной женской фигуры, а я в это время наблюдала за его работой.

Временами он напоминал мне одну из скульптур, виденных мною в музее – непонятную, но завораживающую, приковывающую внимание. Он буквально терзал свое творение, полностью погрузившись в свой внутренний мир.

Мои успехи в пластических искусствах были значительно меньшими. Моя попытка изваять торс обнаженного мужчины закончилась ничем. Мне действительно нечем было гордиться.

Кристофер Брэдвулф исправно продолжал оплачивать мои обеды. Он мотивировал это тем, что сэкономил достаточно средств, проживая в отчем доме, и теперь просто вынужден был что-то придумывать, чтобы истратить свои миллионы. И хотя для меня он был всего лишь одним из многих коллег, ему удалось превратить наши трапезы в некое подобие свиданий.

Обычным нашим пристрастием был ресторан «Синие Часы». Обычный семейный греческий ресторанчик, со столами, покрытыми пластиком, с панелями под дерево, с усталыми официантами, мотающимися от стола к столу и нахваливающими в превосходной степени стандартные бесплатные закуски.

Нашему творческому тандему шел уже третий месяц. За это время нам удалось создать пару представлений для «Хобо Гамбургер». В фирме нами были довольны. Шефа удовлетворяли сроки и качество нашей работы. К тому же следует учесть, что «Хобо» была одним из самых крупных наших заказчиков...

– Как же это твои подружки обходятся без тебя здесь, пока ты торчишь в Лос-Анджелесе? – осведомилась я во время одной из наших трапез. – Может быть, стоит их познакомить друг с другом. На худой конец, они могли бы вместе сходить в киношку...

Губы Кристофера скривились в саркастической полуулыбке:

– А что бы сказал твой, если бы ты смоталась из города?

– Он обожает смотреть баскетбол.

– Отличный парень!

– Как, нашел себе квартиру? – я решила сменить тему. – Или с родителями жить легче? Что-то ты не торопишься покинуть отчий дом.

– А с чего бы это, собственно говоря? Они не беспокоят меня, я – не трогаю их. Вместе нам хорошо!

– А их не беспокоит, что их великовозрастный отпрыск никак не может вылететь из-под маминого крылышка?

– Ничуть, – мило улыбнулся Кристофер. – Отец беспробудно дрыхнет перед телевизором, и ему абсолютно безразлично – кто еще живет рядом с ним. Но мать, я думаю, рада, что я живу с ними. – Он еще раз улыбнулся, демонстрируя очаровательные ямочки на щеках. – Ведь со мной можно даже очень интересно поболтать. Ну, ты же сама знаешь...

Меня аж передернуло.

– Как это можно быть одинаково очаровательным и в обществе матери, и среди подружек?

–Ты преувеличиваешь. Я не настолько уж занят ими, ведь большую часть времени я провожу на работе, причем вместе с тобой.

В этот момент официант принес заказанные блюда.

– Так и должно, наверное, быть? – спросила я, выуживая из тарелки пару черных маслин. – Терпеть не могу эту мерзость!

– Давай я их съем? – предложил мой кавалер, протягивая мне руку помощи.

Вид Кристофера, поедающего мои оливки, был весьма комичен.

– А как ты находишь общий язык со своим отцом?

Мне нравилось задавать такие острые вопросы. Обычно мужчины начинают ерзать, стараясь подобрать достойный ответ. Кристофер выдержал паузу, словно собираясь с мыслями.

– Наверное, мы понимали друг друга только тогда, когда я был еще ребенком... Но как только я поступил в среднюю школу, пошла такая ругань... Мы только и делали что ссорились.

– Почему? Ты что, наверно, был страшным хулиганом?

– Хуже, – признался Кристофер. – Я рисовал всякие там картинки.

Он задумчиво взял со стола перечницу и обильно сдобрил приправой свое кушанье.

– Отец надеялся, что из его сына выйдет неплохой боксер, а я вместо тренировок занимался рисованием декораций для школьных спектаклей. – Кристофер поерзал на стуле. – Ведь я даже умудрился избежать призыва, этого традиционного «выхода в свет» для любого молодого человека.

– Типично для парня с северного побережья, – заметила я. – Что ж, тебе повезло, что ты не попал во Вьетнам...

– Но мне следовало бы побывать там, – с нажимом произнес он. – Я упустил возможность испытать себя на войне, – его волнение было для меня неожиданным. – Кажется, что из-за этого я упустил что-то необыкновенно важное для себя...

– А мой Майкл побывал там, – произнесла я, размазывая желток вилкой по тарелке. – Правда, он уверен, что это была пустая трата времени.

Я размышляла: чем, собственно, Кристофер отличается от моего мужа? Как и Майкл, он не был совершенством. Но это мне даже нравилось. Часто он с непосредственностью рассуждал обо всем, не скрывая своих сомнений по поводу обсуждаемого вопроса. Майкл же в жизни не признался бы, что он в чем-то не уверен. Поэтому говорить с Кристофером было значительно легче. А вот Майкл никогда не мог понять моих сомнений. И чем больше я размышляла над этим, тем все более очевидным для меня становилось все то, что все его неисчислимые женщины находили в нем. С ним было так же легко, как со старой школьной подругой. Я задалась вопросом – а не свести ли мне Кристофера с Пайпер, но по какой-то неясной мне причине отвергла эту затею.

– Знаешь, а ведь для тебя не составит проблемы жениться, – сказала я, испытывая огромное желание поиздеваться над своим кавалером. – Ну, просто выдерни наугад любую даму из своей карточной колоды, и – готово!

Кристофер же ответил мне на это одной из своих лучезарнейших голливудских улыбок.

– Возможно, я и женюсь когда-нибудь. Но если я и решусь на это, то буду искать себе пару так же старательно, как и ты.

– Ну, еще бы. Тебе просто завидно, что у меня все в порядке. А будь я свободна – ты бы так и вился вокруг меня.

– Неправда. Просто мне нравится разговаривать с тобой. Похоже, у тебя в голове компьютер несерийной сборки, И никогда не угадаешь – что он в следующую минуту выдаст.

– Вот это-то всегда беспокоит моего мужа. Он всегда злится, что я – недостаточно логична.

– Ну, здесь он неправ, – протянув руку, Кристофер легонько постучал пальцем по моему лбу. – Иногда бывает очень приятно послушать, что ты выдаешь, – он убрал руку. – Знаешь, а я не в особом восторге от работы в этом агентстве. И единственная причина, по которой я продолжаю ходить на работу, – это ты.

Я привыкла, что все стремятся покинуть меня. Отец – тот постоянно мотался по стране, Майкл – сбегал на Аляску... И только Кристофер – единственный, который впервые признался мне, что остается ради меня.

– Не мели чепухи, – приказала я, но не смогла сдержать улыбку.

11

Это была классная задумка. Я решила пригласить Кристофера на обед – пусть Майкл получше познакомится с ним. И хотя они уже встречались раньше, это будет первой возможностью для обоих побеседовать в спокойной обстановке. Мне казалось, что у них должна была найтись масса общих тем для разговоров. Оба любили рыбалку – значит, могли поговорить и об этом.

И вот наступил тот вторник, на вечер которого я назначила это мероприятие. Накануне я приготовила котелок тушеного перца и блюдо студня. Так что мне оставалось лишь накрыть стол и терпеливо ожидать составления нашего треугольника.

– Ну вот, ты опять неправильно сложила салфетки. Они лежат вверх тормашками, – так оценил Майкл результат моих стараний. Я исправила свою ошибку.

– И поправь вилки. А то разбросаны вкривь и вкось.

Я устранила и эту промашку, ожидая одобрения супруга.

– Что-нибудь еще не так? – спросила я в надежде получить одобрение. Я пыталась понять – что он сейчас думает.

– Нет, все нормально, – ответил он, поправляя бокалы.

У нас с Кристофером вошло в привычку вечером после работы заскакивать куда-нибудь, пропустить по коктейлю или бокалу пива. Но не в этот вторник. Сегодня был званый обед.

– Для тебя это будет полезно, – сказала я, открывая дверь своему гостю. – Может быть, поймешь все прелести семейной жизни. Я не думала, что тот, кто живет с родителями, должен достаточно знать о семейной жизни.

Мы вошли в дом. Кристофер при этом ни словом не обмолвился, ни об интерьере, ни о чем-нибудь еще. Не услышав звука включенного телевизора в кабинете Майкла, я заключила, что его еще нет дома.

– И почему это замужние дамочки всегда стремятся лишить свободы любого знакомого им мужчину? – осведомился Кристофер. – Мужчина вначале привлекает женщину тем, что он свободен, как олень, однако следующий ее шаг – это попытка скрутить его и лишить самого привлекательного качества.

– Расслабься, – откликнулась я из кухни. – Ты меня не привлекаешь.

– Знаю, – ответил Кристофер. – И это особенно возбуждает.

Я принялась разогревать жаркое.

– Вот это мы и будем, есть, – гордо сообщила я.

Кристофер заглянул в котелок и сделал вид, что принюхивается.

– Во всяком случае, выглядит аппетитно.

– Пиво будешь? – предложила я.

– Перец и пиво? Отличное сочетание, – Кристофер мечтательно улыбнулся.

– Расскажи мне, отчего это все женщины вешаются тебе на шею? – спросила я, доставая из холодильника пару банок пива. – Ведь ты такой противный. Только тронутые или отчаявшиеся в жизни могут обратить на тебя внимание. – Я сунула одну из банок ему в руки.

Мы покинули кухню, миновали столовую и уселись на кушетку в гостиной. Осознав, что я сижу слишком близко от него, я тут же отодвинулась на приличное расстояние.

– От меня что, дурно пахнет? – осведомился мой гость.

– Не напрашивайся на комплимент, – посоветовала я, в то время, когда он лакал свое пойло. – Лучше поговорим о работе...

– Ну, давай, если ты хочешь, чтобы я сразу же заснул... – улыбнулся Кристофер.

Раздался резкий зуммер телефона. Я поднялась и отправилась на кухню, ощущая на своей фигуре оценивающий взгляд Кристофера. Звонил Майкл. Сказал, что задерживается, и предложил начинать трапезу без него.

– Кто это звонил? – осведомился Кристофер, когда я вернулась. – Какие новости?

– Это Майкл. – Я вновь присела рядом с ним. – Он запаздывает.

– Как же он может позволить себе такое? Ведь он здесь хозяин?

– Он придет, но попозже. У него ответственное совещание. Майкл сказал, чтобы мы начинали без него. Он не хочет заставлять тебя ждать, – не знаю отчего, но отсутствие мужа нынче дома вызывало сейчас у меня чувство неловкости.

Жаркое, слава Богу, разогрелось и его можно было подавать на стол. Что я и сделала. Но вот что действительно поразило Кристофера, так это мое умение готовить студень – он был убежден, что это забытое искусство и тайна приготовления этого необыкновенного блюда уже совсем утеряна.

Кристофер за столом проявил необыкновенную галантность. Восхищался жарким. Умилялся, как красиво сложены салфетки.

И вообще – осыпал меня комплиментами.

– Вы – такая милая пара, – заливался соловьем он, сидя напротив меня. – Вот у вас – настоящая жизнь. Настоящий дом. Работа, которая по душе. И вы любите друг друга.

– Ты тоже мог бы иметь все это.

– Нет, только не я, – тоскливо протянул он.

Я слегка подалась вперед.

– Так приятно поболтать за обедом, не правда ли?

– А кто ж молчит за столом? – Я выпрямилась.

– Как насчет десерта? У меня есть мороженое – твое любимое.

– Нет, спасибо. Наверное, не стоит, – отозвался Кристофер. – Похоже, мне пора.

– Не уходи. Я хочу, чтобы ты дождался Майкла. Вы непременно подружитесь.

Кристофер схватил стопку грязной посуды и понес ее на кухню.

– Нет уж, я лучше пойду.

Выйдя из кухни, он направился к входной двери. Я сопровождала его. И здесь он сделал нечто весьма необычное. Он повернулся и поцеловал меня. Конечно, дружеский поцелуй, без сомненья. Но все же – в губы. И не успела я собраться с мыслями, чтобы как-то отреагировать на это, как он скрылся за дверью, пробормотав на прощанье что-то вроде «до свиданья».

А я постояла несколько минут, отдышалась и направилась на кухню, где дала настоящий бой грязной посуде. Затем достала из холодильника мороженое и уже в гостиной стала ожидать возвращения супруга.

Он явился минут через пятнадцать, такой красивый и важный в своем темно-голубом костюме и такого же цвета шерстяном пальто. От него прямо-таки исходил завораживающий дух уверенности, уравновешенности и рассудительности.

– Привет, жена! – улыбаясь, произнес он. Похоже, Майкл пребывал в отличном расположении духа. – А где же наш гость?

– Он куда-то торопился, – ответила я, нежно, как любящая жена, целуя его в губы.

– Обидно, – закручинился Майкл. – Было бы неплохо поближе познакомиться с ним.

Майкл отобедал, вольготно расположившись на полу своего кабинета, перед телевизором. Он увлекся созерцанием какого-то очередного баскетбольного матча, а я устроилась на кушетке неподалеку, наблюдая, как он вперился в свой любимый ящик.

Обычно моя голова соображала совсем неплохо. Но сегодня вечером, похоже, она не варила совсем. Я целиком отдалась мечтам о возможной близости с Кристофером. Интересно, каковы в действительности размеры его бицепсов? Может быть, он подкладывает вату в свой свитер? Интересно, а грудь у него – волосатая? У Майкла растительность на груди почти отсутствовала. Помню как-то ночью, устав от любовных игр, мы принялись считать эту жидкую поросль и остановились на числе «тридцать два». Мне почему-то казалось, что грудь Кристофера – само совершенство. Мне пришло в голову, что я не раз видела, как, стоя в холле конторы, он при разговоре все время покачивает бедрами, словно бы занимаясь какой-то сексуальной утехой. Совсем недавно я была просто загипнотизирована этими бедрами! А каким взглядом он ощупывал мои груди во время наших разговорчиков?

Я ничем не могла объяснить себе притягательную привлекательность этого бабника. Наверное, Майкл был прав – я совсем не могла мыслить логически.

А две недели спустя после так называемого «званого обеда» мы с Кристофером вылетели вновь в Лос-Анджелес, чтобы организовать рекламную компанию для нашего лучшего клиента. Именно там, в отеле, я и соблазнила его. По крайней мере, мне кажется, что это сделала я. Помню, он предложил размять мне спину после того, как я пожаловалась, что она затекла после многочасового сидения на просмотре. Но я и не думала сопротивляться, когда массаж спины перешел в массаж всего остального.

Для него секс был восхитительной игрой, шумной и неистовой, в то время как Майкл относился к нему как к чему-то возвышенному и хрупкому.

– Ты вынослив, как тридцатилетний, и настойчив, как семнадцатилетний, – сообщила я ему, распластавшись на кровати и все еще не в силах прийти в себя от изумления. Он примостился рядом, массируя мои ступни, останавливаясь лишь на минуту, чтобы поцеловать мне очередной палец.

– Должен же хоть кто-то уделить и тебе толику внимания, – сказал он, укладываясь рядом. И как говорил наш с вами шеф, миссис Ведлан, «у нас определенное сочетание потенциалов...»

Несмотря на то, что мне показалось крайне несовременным напоминание о моем замужестве, я промолчала, так как боялась брякнуть что-нибудь неподходящее, что-нибудь, что заставит его прекратить свои ласки. В это время я старалась не вспоминать ожидавшего меня дома Майкла. Только теперь я поняла, насколько была одинока до сих пор, как мне не хватало его объятий.

До нашего возвращения в Чикаго мы с Кристофером проводили вместе все ночи напролет. Похоже, теперь близость с ним мне стала абсолютно необходимой.

Мы стали горе-любовниками, один из которых вынужден был жить с мужем, а другой продолжать делить кров со своими родными!

Кристофер больше уже и не заикался о своих многочисленных подружках. Не знаю, то ли он перестал ходить на свидания, то ли старался не упоминать при мне об этом. Я же ревновала его, хотя, кажется, не имела на это никакого права. В конце концов, я была замужем, но Кристофер не только не ревновал меня к Майклу, но и вообще не интересовался им.

Наличие любовника никак не отразилось на моей семейной жизни. Мы с Майклом жили по-прежнему: навещали тех же друзей, смотрели те же фильмы, как и до этого. Вот только в мыслях моих царил Кристофер. Слава Богу, что Майкл от меня почти ничего не требовал! Казалось, ему абсолютно было наплевать на мои взаимоотношения. И я убедила себя в своем собственном великодушии, в наличии способности любить двух мужчин сразу, отдавая каждому то, что ему требовалось.

Мне казалось, что Майкл, сам того не подозревая, благословлял эту связь. Что-то вроде того, как если бы мы собрались с ним в кино, а ему смотреть этот фильм не хочется, и я убеждаю его, что, может быть, стоит нам с Кристофером пойти и посмотреть его, и Майкл отвечает, что да, что это – отличная идея. Между мной и Майклом протянулась целая сеть уловок и недомолвок.

Но я никак не могла подавить терзавшей меня страсти к Кристоферу. Майкл стал единственным препятствием, не дававшим мне возможности быть там, где я хотела быть с тем, с кем хотела. Но, к сожалению, мне было ясно, что Майкл нисколько не изменился. Он был такой, как прежде. Я пыталась полюбить его заново, посмотреть на него как бы с другой стороны.

Иногда мне приходилось прятать от него глаза. Я боялась, что он что-нибудь поймет, что-то почувствует. Мне хотелось, чтобы наши взгляды встретились, тогда он поймет, что большая часть моей души теперь витает не в этой комнате и вынуждена постоянно притворяться.

Часто вечерами я устраивалась в углу дивана с журналом в руках и, делая вид, что разглядываю бездарные фотомодели, пыталась удержаться от рыданий.

Я старалась убедить себя: он не знает, он не может знать. Он должен быть удовлетворен тем малым, что имеет от меня.

В мае родители Кристофера на три дня улетели в Бостон. Там сокурсники его отца отмечали пятидесятилетие окончания Гарвардской школы бизнеса. После некоторых колебаний я сообщила Майклу, что отправляюсь в Нью-Йорк по делам, а сама две ночи предавалась безумной страсти в объятиях Кристофера на шикарной кровати в его спальне.

Каждый вечер я звонила домой якобы из Нью-Йорка, желая убедиться, что дома все в порядке. Вернувшись к мужу, я поведала ему об удачно выполненном задании и о том, как я скучала по нему. И вдруг поняла, что злюсь на него за то, что он не замечает моей лжи.

Помните Барри Зальцера, с которым Майкл делил кров в студенческие времена? Так вот он, наконец, отыскал себе женщину, способную оценить его неизведанные достоинства.

Тернист был его путь, пока он не переспал с доброй половиной трудоспособного женского населения города Чикаго. Как генерал Шерман продвигался он вперед, оставляя за спиной лишь выжженные нивы и долы, заботясь не столько о качестве, сколько о количестве жертв, пока не споткнулся на доблестной даме – страховом агенте. Судьба сыграла с ним злую шутку, заставив именно ее расследовать его заявление «о похищении автомобильного стереоприемника».

Будущая миссис Зальцер обладала удивительно стройной фигурой и темными волосами, ниспадавшими до плеч. Похоже, она была именно из тех дам, которые своим присутствием автоматически повышают престиж любого мужчины, который пожертвовал им свою руку и сердце. Звали ее Сьюзен. Чем черт не шутит, может быть, ей действительно нравился Барри? Может быть, он не так уж и плох? Осчастливленный жених почел за долг нанести нам визит вежливости, и Сьюзен представилась возможность элегантно размахивать огромным обручальным кольцом перед самыми нашими носами. Теперь они сидели на нашем диване, тесно прижавшись друг к другу, и держались за руки. И все несли и несли какую-то ахинею, перебивая друг друга. А мы с мужем устроились в креслах напротив дорогих гостей.

Мы сосали мятные леденцы, запивая их охлажденным чаем, и рассуждали на тему – какое все-таки это счастье, что Сьюзен и Барри нашли друг друга.

Сьюзен время от времени кокетливо приглаживала волосы за своими розовыми ушками, позволяя нам увидеть, как искрятся украшавшие их бриллианты. Похоже, она никак не могла найти себе места. Она поминутно хваталась за жениха, то, ероша ему волосы, то, проводя пальчиком по его щеке. Это безостановочное мельтешение и рукоблудие все сильнее раздражало меня.

– Похоже, ты снял банк, – обратился Майкл к жениху, уставившись на бриллиант, украшавший ухо счастливой невесты. – Надеюсь, что это был не наш банк.

– И когда же состоится это знаменательное событие? – изо всех сил я старалась выдержать роль светской дамы.

– Мы еще не решили, – поведала Сьюзен.

– Ведь главное – замужество, а не вся эта шумиха вокруг него. Надеюсь, мы будем так же счастливы, как и вы...

– Даже больше, – пожелала я ей.

– До сих пор не верю, что мне так повезло, – вздохнула она.

– Нет. Вот уж кому везет, так это – мне, – встрял в наше воркование счастливый жених. – И это я уговорил Сьюзен выйти за меня, – настаивал он.

– Нет, – рассеяла его притязания новобрачная. – Это я сделала тебе предложение.

– А кто же из вас заплатил за бриллианты? – поинтересовался Майкл, протянув руку за новой порцией леденцов.

– Он. – Сьюзен гордо ткнула пальцем в щеку своего нареченного. Затем она повернулась ко мне.

– Есть свой смысл в том, что ты долго не можешь найти себе мужа, лет до тридцати. Бриллианты год от года все крупнее. С другой стороны, пока я встречалась со всякими там идиотами и маньяками, у тебя уже был муж.

– Думаю, Фрэнни заслуживает и более ценного камня, – вмешался Майкл. – Если она будет хорошей девочкой и станет хорошо себя вести, то уж я сделаю ей подарок на десятую годовщину свадьбы – всего год остался... я уже размышляю над этим...

Вот уж не думала, что Майкл решил осчастливить меня таким подношением. Я заерзала, пряча глаза. В этот момент меня переполняла ненависть к самой себе за свое поведение.

– Какие они все-таки милые, эти мужчины, – проворковала Сьюзен. – Делают нам такие дорогие подарки... Как ты думаешь?

– Десять лет, – присвистнул Барри. – Практически – целая жизнь. Не думаю, что после всех этих лет у вас остались какие-нибудь секреты друг от друга.

– Конечно, нет, – подтвердил Майкл.

– Нет, – согласилась я, силясь выдавить улыбку. – С чего бы это?

На следующий день во время обеда с Кристофером я как бы невзначай поинтересовалась у него, когда все-таки он собирается покинуть родительский кров? Он разразился пространной тирадой о том, что хотел бы скопить еще немного деньжат, что он еще до сих пор не выбрал себе места, где хотел бы обосноваться, как он ненавидит всю эту суету, связанную с переездами, и как он боится, что если он переедет, то наши отношения станут еще более серьезными.

Я уставилась на него.

– Более серьезными? Мне казалось, что мы и так зашли слишком далеко.

Кристофер проглотил кусок мясного рулета, вытер рот тыльной стороной ладони, сунул руку под стол, легонько сжал мое колено, похлопал по бедру. Затем наклонил голову и выдал одну из своих обворожительных улыбок, прекрасно сознавая, что она подействует на меня безотказно.

– Ну да, конечно, – протянул он. – Но ведь они могут стать еще более серьезными, правда? Но ведь они могут стать и глубже, понимаешь? А я не переношу чувства вины. Ты замужем за прекрасным парнем. Уверен, что он любит тебя. Не хочу, чтобы ты совсем запуталась. Думаю, мне пора уезжать из Чикаго. Вернусь-ка я в Колорадо или постараюсь найти какую-нибудь другую работу на Западе. Ты – моя лучшая подруга, Фрэнни. Я бы скучал по тебе, мне было бы плохо без тебя. Я не смогу также откровенно беседовать с другими женщинами, как с тобой... Но я не хочу разрушать твою жизнь.

«Он такой трогательный, – думала я. – И слова его о том, «что все может стать слишком серьезным», говорят о том, что я ему не безразлична».

– Пожалуйста, не уезжай из Чикаго, – попросила я. – Без тебя мне будет так одиноко!

Той душной июльской ночью, лежа с мужем на нашем супружеском ложе, но отделенная от него непреодолимой преградой, я, прежде чем заснуть, спросила его:

– Почему ты женился на мне, Майкл?

– Что это за допрос такой? – пробурчал он в ответ.

– Прямой и честный вопрос. Ведь ты же не желаешь даже поговорить со мной. Не хочешь чем-то заняться вместе со мной. Так почему же ты женился на мне?

– Но я хотел бы заняться чем-нибудь вместе с тобой, да разве тебе угодишь.

– Это нечестно. Я люблю читать, обожаю ходить в кино.

– Чтение – это не то занятие, которым можно заниматься вдвоем. А в кино мы и так часто ходим.

– Думаю, ты меня не любишь, – призналась я, уставившись в темноту. – Вот я все ломаю голову: почему же ты все-таки женился на мне?

– Женился, потому что так захотел. Выкинь из головы все эти глупости, – стал раздражаться Майкл. – Что за дурацкий разговор на ночь глядя. Спи.

С этими словами он отвернулся. Я же уставилась на трещинку в потолке и принялась прокручивать в памяти все события последних лет, стараясь вспомнить – почему же все-таки я вышла за него замуж? Но пока еще жизнь без Майкла казалась мне просто немыслимой.

В субботу мне пришлось пойти в свой офис, чтобы доработать кусок рекламного текста, позарез необходимый к понедельнику. Со мной напросился Майкл. Он любил навещать меня на работе по выходным дням – ведь он мог беспрепятственно заходить во все отделы и интересоваться, кто, чем занят. Помню, как-то раз мы даже занялись любовью прямо на моем рабочем столе, не успев как следует раздеться... Но это было так давно...

Теперь я сидела на своем месте, углубившись в работу, а Майкл в это время сновал взад-вперед по коридору, заглядывая в другие отделы. Завершив работу, я отправилась на ксерокс, дабы скопировать свое очередное «замечательное» произведение. Вернувшись обратно, я застала Майкла занятого изучением одной из карикатур Кристофера, прикрепленной мной на доске объявлений. На ней мы с Кристофером были изображены на летающих гамбургерах, словно на коврах-самолетах, беседующими о жареном картофеле.

– И чем это ты здесь занимаешься? – спросила я.

– Просто смотрю. Мне было интересно.

– Ничего интересного в этом нет.

– Смешные картинки, – обиженно сказал он. – Я только хотел прочитать подпись.

– Я свободна, – раздраженно сообщила я. – Нам пора.

Майкл принимал душ.

Я чистила зубы над раковиной – мы собирались отправиться с приятелями в кино.

– Что-то не так, – я услышала его голос сквозь шум струящейся воды.

– Что еще «не так»? – спросила я, прополоскав рот.

– Не знаю, ты мне не говоришь. Но что-то – не так. Ты относишься ко мне не так, как прежде.

Чувствовалось, что он волнуется.

– Что-то не так, и я не знаю, как с этим справиться. Потому что ты мне не говоришь – с чем это связано.

Я отодвинула клеенку, загораживающую душ, и просунула туда голову так, чтобы не намочить голову. Майкл выглядел худым, изможденным... Слипшиеся от напора воды волосы придавали ему вид свеженького утопленника.

– У нас все в норме, – заверила я. – Честно!

12

Пайпер догадалась об этом в сентябре.

Профессиональный опыт многолетнего изучения психических отклонений и длительное общение со мной позволили ей прийти к выводу, что я не в порядке.

В один из ее немногочисленных выходных, когда она была свободна от чтения курса «помощи алкоголикам, близнецам, пожилым, а также тридцатипятилетним женщинам, желающим иметь детей, но не располагающим приятелем», мы договорились побродить вместе по магазинам и встретились в отделе «Деловая женщина» одного из крупных универмагов. Пайпер в очередной раз меняла свой гардероб. Она говорила, что это самое меньшее, что она может сделать для своих клиентов на те шестьдесят долларов, которые они платят ей за удовольствие часок побеседовать с психоаналитиком.

Мне же, конечно, счастье беседовать с ней доставалось бесплатно.

– Ведь ты встречалась с кем-то, не так ли? – спросила она как бы невзначай, сосредоточив свой оценивающий взгляд на одной из блузок.

– Что ты имеешь в виду? – я испуганно огляделась вокруг, желая убедиться, что нас никто не слышит.

Что было несвойственно для женщины, выбравшей своей профессией распутывание самых деликатных аспектов человеческих отношений, так это то, что она обладала обескураживающей привычкой подвергать мою частную жизнь исследованию в наиболее неподходящих и людных местах.

– Все признаки налицо, – констатировала она, приглядываясь к кремовой блузке с бантом, а затем откладывая ее. – К моим волосам не подходит, правда?

– Признаки? – ошарашенно переспросила я. Мне было интересно: какие это еще признаки и кто еще мог заметить их? Вот уж не думала, что я как-то внешне изменилась.

– Какие еще признаки? – переспросила я, чувствуя, как лицо начинает покрываться красными пятнами.

– Похоже, что это тот парень, с которым ты работаешь, так? Тот, о котором ты все время чирикаешь? Ну, который еще до сих пор живет с родителями... Могу поспорить, что у него явный синдром постоянной сексуальной конкуренции с отцом... Интересно, как это тебя угораздило подцепить столь неподходящего для тебя субъекта?

Пайпер переместилась к стойке с платьями, а я поплелась за ней.

– Если бы только эта связь относилась к тем переходным отношениям, которые позволяют избавиться от опостылевших брачных уз, – продолжала она свои рассуждения, – то она имела бы некоторый смысл. Конечно, если бы ты не была замужем за Майклом.

– А что – Майкл?

– С ним-то как раз все в порядке. – И Пайпер принялась изучать черное вязаное платье, которое больше бы подошло моей матери. – Знаешь, мне приходилось видеть много женщин, которые безумно стремились развестись, но потом очень сожалели об этом своем поступке. А их мужья и в подметки не годились Майклу. Знала бы ты, сколько вокруг козлов!

– Меня не интересуют все эти «козлы», – холодно заметила я.

– Только один? – уточнила она, нагружая меня отобранными платьями и костюмами. Пайпер рассказывала, что некоторое время назад стала встречаться с одним дирижером... По ее словам, он был одновременно наделен и плохими, и хорошими качествами. В число хороших входили остроумие, привлекательность и сексуальная безудержность... а также то, что его жена покинула эту юдоль скорби два года назад, загнувшись от рака, что подразумевало, что никто или ничто не портит в настоящий момент кровь ее избраннику... Пятеро остроумных и очаровательных детишек относились к его плохим сторонам.

– И как же долго это продолжается? – поинтересовалась моя подруга. – Когда это началось?

– В мае или июне. Мы не так часто встречаемся. Я имею в виду – спим друг с другом. Но мы подолгу беседуем!

– А-а! Много разговариваете? Понимаю!

– Он – замечательный собеседник! – Пайпер устало тряхнула головой и вздохнула.

– Что-то должно быть исключительно завораживающее в человеке, который согласится тебя выслушать.

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь? – в нашу задушевную беседу вмешалась седая продавщица в туфлях на низком каблуке. Она отконвоировала нас в примерочную, гордо шествуя впереди, словно командовала парадом. Я устроилась на стуле и все еще возилась с молниями и застежками, в то время как Пайпер уже приступила к примерке.

– Вы же женаты, уже столько лет, – начала она, примеряя весьма откровенную габардиновую юбочку. – И тебе, возможно, просто необходим небольшой романчик. Так обычно со всеми происходит. При этом с женщинами – значительно чаще, чем мужчины предполагают.

– Все не так просто. Кристофер относится ко мне совсем по-другому. Он любит меня просто за то, что я есть. И прикасается чаще, чем Майкл.

– Где это? На работе? – брови Пайпер изогнулись дугой. Я решила проигнорировать эту ее гримасу.

– Ну... И еще много чего. Это трудно объяснить. В отличие от Майкла Кристофер не скрывает своих слабостей от меня.

– Вот уж не думаю, что это самое главное качество у мужчины. – Она разглядывала свое отражение в огромном зеркале.

Я же продолжала защищать своего любовника.

– Когда ты встречаешь его в первый раз, кажется, что он – типичный дон жуан, но на самом деле – удивительно застенчив. Думаю, он любит меня больше, чем Майкл.

Пайпер резко повернулась и уставилась мне в глаза.

– Дон Жуан не держался бы за юбку своей матери.

– Это все – временно. Пока он не приведет свои дела в порядок.

Пайпер накинула на себя пиджак, еще раз оценила свое отражение в зеркале и, чертыхнувшись, в одно мгновение скинула с себя весь костюм.

– Думаю, развод не решит твоих проблем. На смену старым придут новые. Ты что, хочешь развестись с Майклом и жить со своим приятелем в доме его родителей?

– Ну не будь такой вредной!

– Я не вредная. Я просто интересуюсь – чего же ты все-таки добиваешься?

– Ничего. Я ничего не хочу. Вернее, не знаю, чего хочу!

Пайпер передала мне отвергнутый костюм, который я повесила на вешалку. На смену ему пришел темно-синий.

– А Майкл не догадывается об этом? – вдруг спросила она.

– Ничего не знает, – твердо ответила я.

– Что? Ты изменяешь мужу в течение полугода и думаешь, что он даже ничего не заподозрил? – в вопросе ее слышалось явное недоверие.

– Возможно, раз-другой что-то и заметил. Но ничего не сказал. Ну и я, конечно, ничего ему не скажу. Я же люблю его. И не хочу делать ему больно.

Пайпер одернула темно-синий жакет.

– Тебе бы следовало подумать об этом в те сладкие майские дни.

13

Я не любила встречать Рождество с родителями Майкла в Спрингфилде.

Уже за месяц до праздника Майкл таскал с работы какие-то коробочки и свертки, закрывался в своей каморке и создавал с помощью ножниц, тесьмы и цветной бумаги рождественские подарки.

– Чем это ты там занимаешься? – спрашивала я.

– Это сюрпризы. Хочу, чтобы у тебя были сюрпризы, – отвечал он.

– Так много? И все – мне?

– Хочу, чтобы ты была счастлива! – Месяца за два до этого Норма и Гордон продали свой дом и сняли небольшой коттедж с двумя спальнями. Гордон разработал план, согласно которому проценты от помещенных в банк денег должны были покрывать расходы на оплату счетов за аренду. Эти деньги, а также выплаты по страховке и небольшое жалованье – Гордон продолжал подрабатывать в городском Христианском центре – позволяли Ведланам вести весьма комфортабельный образ жизни и даже отправляться путешествовать раз в году на автомобиле.

Уже за несколько лет до этого Норма в своем «если-бы-вы-умели-читать-между-строк-вы-бы-поняли-о-чем-я-говорю» стиле давала понять, что она хочет продать дом и перебраться на новое место. Она не говорила никогда об этом вслух, но, очевидно, побаивалась, что Гордон может оказаться таким черствым человеком, что помрет у нее на руках и ей придется взвалить на свои плечи заботу об их огромном хозяйстве. Так что она расценивала свой новый домик как весьма удачное приобретение.

На первом этаже коттеджа располагалась уютная гостиная-столовая со стенами белого цвета, одну из которых украшал горчичного цвета ковер. Вместе со стариками в этот дом переехала и вся старая мебель. И Норме удалось разместить ее с большим вкусом. Довершали картину дамская туалетная комната и небольшая, но вместительная кухня, оснащенная – какое счастье! – по последнему слову техники. Мне больше всего понравился автомат для мойки посуды. Наконец-то Норма дожила до автоматической посудомойки.

Рабочий стол Гордона, стиральная машина и сушилка нашли приют в подвале.

Наверху находились две маленькие спальни с бежевыми обоями – ковры в обоих были золотистыми – и бежевая же ванная. Коврик на полу в ней был опять же золотистый.

За домом располагался небольшой дворик, помойка и стоянка для машин... Что ж, все это вполне можно было назвать весьма приличным местом обитания.

Мы поспели как раз вовремя, к рождественскому обеду с его традиционным барашком, студнем с мятой и булочками. Норма уже установила на стол Санта-Клауса и фарфоровую елку, подаренную ей одной из дочерей, над входной дверью висела сосновая ветвь. Телевизор украшали картонные фигурки трех волхвов. На кофейном столике примостилась аккуратная шведская искусственная елочка, украшенная различными побрякушками. Я перестала настаивать на настоящей елке уже много лет назад.

– Вы прекрасно устроились здесь, – признала я, откусывая от куска весьма аппетитно зажаренного мяса.

– Да, когда мы въехали сюда, здесь было очень чисто, – отозвалась Норма. – Заменить пришлось только кое-что в туалетах. Продавец пытался навязать нам дорогие кресла – с десятилетней гарантией. Вы можете себе представить, как лет через девять я несу сломанное и требую вернуть деньги?

– Нет, мама, не могу, – признался Майкл.

– Передайте мне кукурузу с бобами, – подал голос Гордон.

Майкл и его родители углубились в обсуждение новостей. Я же пережевывала мясо и старалась угадать – чем в эту минуту занят Кристофер? На праздники из Далласа прилетела его сестра с мужем и двумя детьми. Кристофер рассказывал, что в его семье Рождество принято встречать как самый главный праздник в году – с пением под пианино, развешиванием на елке всяческих игрушек, различными розыгрышами и веселыми выходками и, конечно, тоннами подарков. Тоннами! Интересно, а что он купил мне? И понравится ли ему мой подарок? Я отвлеклась от своих мыслей и попыталась вслушаться в застольную беседу.

– ...Надеюсь, что она не продаст его, – это был голос Майкла. Он говорил о доме своей тети в Пассадене. – Это чудесный дом. Помню, как гостил у нее неделю, вернувшись из Вьетнама.

– Но ведь это просто необходимо, – возразила его мать. – Ей ведь не нужен такой большой дом. Ума не приложу, как там можно жить одной...

– Передайте, пожалуйста, почки с картофелем, – попросил Гордон. Затем он обратился к сыну: – Как дела у тебя в банке?

– Скучно, – коротко ответил тот.

– А в Швейцарии Рождество, должно быть, уже наступило, – заметила Норма. Сестра и зять Майкла в это время отдыхали в Цюрихе. – Не знаю, сколько сейчас там времени – часы у нас неисправны – но у меня чувство, что они встречают Рождество именно сейчас.

В этом году ее рождественские намеки касались новых часов. Начиная с сентября, она нет-нет, да и вставляла в письма фразы типа «если бы мои часы не были так стары и не ломались так часто...».

– Там уже глубокая ночь, – вставил Гордон. – Они, небось, уже спят.

– Должно быть, это так здорово – спать в Швейцарии, – решила внести свою лепту в беседу я.

– Вероятно, так же здорово, как в Спрингфилде, – заметил Майкл. – Мы должны как-нибудь съездить туда. – Он повернулся ко мне. – Давай запланируем такое путешествие.

– У них там, в Швейцарии хорошие часовые магазины, – вздохнула Норма. – Может быть, они привезут мне часы оттуда?

– А ты сказала, что тебе нужны часы? – спросил Майкл.

– Конечно же, нет, это было бы бестактно!

– Она говорит им об этом каждое воскресенье, – вмешался Гордон. – Каждый раз, когда они звонят, она говорит, что не следует болтать по телефону так долго, и что если бы ее часы не были такими старыми, то она сама следила бы за временем.

– Но это же был намек, – сделала обиженное лицо Норма. – И не очень грубый.

– Если тебе что-то нужно, мама, лучше сказать об этом прямо, – посоветовал Майкл. – И ничего плохого в такой откровенности не будет.

– Я и так достаточно откровенна. Я могу быть очень откровенной!

– Хорошо, а сейчас сознайся – что бы тебе хотелось получить на Рождество? Уж не новые ли часы?

– И вовсе мне не нужны новые часы! Мои и так до последнего времени шли хорошо. Ну а в остальное время я могу у кого-нибудь справиться...

Я размышляла – что это они за песню поют на Рождество. Там, у Кристофера дома.

После обеда я убирала со стола, а Норма загружала посудомойку. Майкл с отцом коротали время перед телевизором в гостиной, почитывая свои газетки. Затем Норма с мужем удалились в церковь. А Майкл отказался их сопровождать и предложил мне сходить в кино.

– Тебе ведь нравится смотреть фильмы. Мы смотрели «Ганди».

Вместе с нами пошли Бэнни и его новая подружка – медсестра. Он подцепил ее в больнице, где лежал, будучи покусанным собакой, привязанной к раме велосипеда, именно в тот момент, когда, переполненный жалостью к братьям нашим меньшим, Бэнни пытался ее приласкать.

Звали ее Китти. Да, Бэнни вступил в новую полосу жизни. Он торговал холодильниками и мусорными бачками. Нашел себе дело по душе! Это ему нравилось значительно больше, чем тянуть лямку учителя в наших кварталах. И он уже расстался с длинными волосами.

Фильм закончился, и мы решили заглянуть в один еще не закрытый бар. Там было полно народу. Я чувствовала себя совсем несчастной, наблюдая за этим скопищем людей, которым, видно, было больше нечем заняться в канун Рождества.

Мне подумалось, что вечер не был бы уж так совсем плох, если бы Китти не сидела сиднем, словно в рот воды набрала. Даже на такой нейтральный вопрос, как «Понравился ли кинофильм?», она лишь пожала в ответ плечами. Майкл и Бэнни целиком погрузились в обсуждение причин упадка Британской империи. Китти то и дело пожимала плечами. А я опять целиком отдалась мыслям о Кристофере.

Утром Майкл и его родители собрались в гостиной на церемонию раздачи рождественских подарков.

Я подарила мужу инструменты для резьбы по дереву.

– И зачем они тебе понадобились? – изумился Гордон, изучая резец.

– Ну, с их помощью я смогу вырезать разные поделки, – по голосу чувствовалось, что Майкл доволен подарком.

– Отлично, тогда вырежи мне отбивную, – захохотал его отец.

Гордон получил от нас шерстяной свитер. Старшие Ведланы презентовали мне подписной купон на журнал «Домоводство», три пары колготок и десятидолларовую банкноту. Майклу они преподнесли шерстяной халат и двадцатку.

Норме достались трое часов. Одни – от старшей дочери. Одни – от мужа. И, конечно, от нас с Майклом.

– Неужели и Джуди с Уолтерсом привезут мне из Швейцарии часы? – размышляла она, всматриваясь в это тикающее изобилие.

– Не волнуйся, возможно, они пришлют тебе шоколадный набор, – постарался успокоить ее Майкл.

Наконец пришел черед мне познакомиться с сюрпризами Майкла.

– В большой коробке – маленький сюрприз, в маленькой коробке – сюрприз побольше, а все остальное – так, разные безделушки, – комментировал он. – Надеюсь, тебе понравится.

– Ну, давайте же, наконец, смотреть! – Норма вся сгорала от нетерпения.

Из первой коробки я достала ажурный лифчик, черепаховый гребень и старинную серебряную рамку. В ней была заботливой рукой мужа вставлена одна из наших старых свадебных фотографий. На ней мы, счастливо улыбаясь, выходили из синагоги.

– Ты был так необычен... – произнесла я, чувствуя себя и грустной, и взволнованной одновременно.

– Да, уж... – согласилась Норма.

– Но ведь есть еще две коробки, – напомнил Гордон.

– Чтобы заполучить такую жену, – взволнованно сказал Майкл, – можно совершить массу необычных дел.

В одной из коробок покоился изумрудный кулон на золотой цепочке. В другой – изящно изданный двухтомник под общим заглавием «Как забеременеть после тридцати?»

– А ты не хочешь нам ничего сообщить? – поинтересовался Гордон.

– Думаю, ему следует сказать кое-что мне, – я уставилась на мужа.

Но он только печально улыбнулся и, отвернувшись, принялся подбирать с пола оберточную бумагу.

– Примерь-ка кулон, – скомандовала Норма. – По-моему, он прелестен!

– А вдруг тебе удастся выменять его на часы? – со смехом предложил Гордон.

Я попросила Майкла помочь мне.

– Да, он – восхитителен, – сказала я.

– Который час! – спросила Норма. – Я должна поставить точное время.

– Время – завтракать! – заявил Гордон. – И хватит обсуждать подарки!

Мы позавтракали кукурузными хлопьями и тостами с изюмом и повидлом.

Затем Майкл с Гордоном отправились на улицу расчищать дорожки от нападавшего за ночь снега. А мы с Нормой прибрали посуду и уселись около телевизора. Показывали новости. На экране мелькал римский Папа, благословлявший паству по случаю праздника.

Норма вязала жакет в подарок на день рождения своему зятю.

– Как поживает твой племянник? – спросила Норма, постукивая спицами. – Уже ходит?

Она задала вопрос и отключилась еще до того, как я смогла на него ответить. Обычно, задавая вопрос о моей семье, она тут же уходила в себя. По крайней мере, ее глаза – стекленели.

– Отлично, – все-таки нашла в себе силы пробормотать я. – Джоэль в порядке. Еще не ходит, но уже пытается начинать.

– Майкл пошел в восемь месяцев, – сообщила свекровь. – Такой уж был одаренный мальчик!

На экране замелькали другие сюжеты – Рождество в какой-то из соцстран... Пустые мрачные улицы... Унылые лица прохожих...

– Ух! У них там тоже – снег? – удивилась Норма. Расслабившись, она слишком сильно дернула нить, клубок свалился и покатился по золотистому ковру.

– Как ты думаешь, работой Майкла в банке – довольны?

– У него все в порядке. Думаю, причин для беспокойства нет.

– А вот я не думаю, что эта работа ему подходит... Думаю, он там долго не задержится... А эта затея с курсами – только пустая трата времени. А эта безумная поездка на Аляску?.. Конечно, я могла бы посоветовать ему не делать этого, но, знаешь ли, советовать ему – это не мое дело, – и она принялась восстанавливать урон, нанесенный ее работе сбежавшим клубком.

Я никак не могла взять в толк – чем так гордится Норма, которая, будучи уверенной, что служба в банке не удовлетворит ее сына, не сделала ничего, чтобы помочь ему избежать ошибки. Но я промолчала.

– Всегда он был такой увлекающийся... разносторонний, – продолжала между тем Норма. – Все ему было интересно...

Установилась продолжительная пауза. Единственное, что нарушало тишину, – бормотанье телевизора да постукивание спиц.

– Еще мальчиком он занимался то тем, то этим! – потом вообще – армия! – вдруг переполнявшее ее раздражение начало прорываться наружу.

– А что – «армия»? Мне казалось, что вы с Гордоном всегда считали, что служба станет неплохой школой для Майкла.

Руки Нормы замедлили свое движение.

– Слава Богу, с Майклом все в порядке! А что Вьетнам сделал с другими парнями?

В этот момент входная дверь распахнулась, и на пороге возникли оба Ведлана с покрасневшими от мороза лицами.

—Привет телезрителям! – приветствовал нас Майкл, похлопывая рукой об руку, стараясь согреться. – Как поживает моя любимая жена?

– Нормально, – заверила я, хоть отнюдь не была уверена в этом.

Днем мы отправились в гости к Ессу и Доминик.

Уже два года этот приятель Майкла был женат на очаровательной круглолицей миниатюрной девушке, с которой познакомился в парфюмерном магазине, выбирая подарок одной из своих престарелых родственниц.

Тут вскоре появился и Клиффорд, после чего они с Майклом и наши хозяева составили партию в бридж.

Я отказалась, сочинив, что мне гораздо приятнее просто наблюдать за игрой.

– Мне не хотелось бы, чтобы ты скучала, – озабоченно сказал Майкл.

– Можешь пока посмотреть мои обновки, – любезно предложила хозяйка дома.

– Все нормально, не беспокойтесь, – заверила я их и храбро употребила полкилограмма рождественского печенья.

Клиффорд нашел себе новую работу. Он трудился в службе «телефон доверия», целый день, отвечая на звонки подростков, с которыми жестоко обращались родители. Во время игры он развлекал компанию историями, от которых волосы вставали дыбом.

День прошел тихо, по-семейному, и, прощаясь, мы пожелали хозяевам счастливого Рождества.

– Ты можешь поверить, что люди могут быть такими гадкими? – спросил меня Майкл, по дороге к дому его родителей.

– Но они – наши друзья, – опешила я.

– Я говорю о родителях тех несчастных детей. Как можно не любить своего ребенка?

Я вглядывалась в темноту через стекло автомашины.

– Наверное, не всякому это дано. – Майкл остановил машину на заднем дворе.

С минуту мы сидели в тишине, глядя друг на друга. Когда он заговорил, голос его звучал нежно и застенчиво.

– Надеюсь, материнство поможет тебе раскрыть все свои лучшие качества. И это одна из главных причин, почему я так хочу ребенка. Хочу, чтобы ты стала матерью моего ребенка, – мечтательно повторил он, вслушиваясь в звучание своих слов.

– Это было бы чудесно, – согласилась я и подумала, что делать детей с мужем, значит, перестать заниматься любовью с Кристофером.

Есть большое неудобство в ситуации, когда ваш приятель становится вашим любовником. О жизни Кристофера я знала много кой-чего такого, о чем мне сейчас было лучше не догадываться. Я знала о том, какие подвязки предпочитает одна из его подружек... о том, что другой нравится спать абсолютно голой... еще об одной и о том, что она сделала аборт... Кристофер постоянно напоминал мне, что я должна относиться к нему соответственно. Он любил женщин, бросал их. Но слишком хорошо относился ко мне, чтобы сделать мне больно.

Как мне было не верить человеку, который так часто и так откровенно делился со мной самым интимным?

Мы обменялись рождественскими подарками в его кабинете. Он преподнес мне безумно дорогой флакон ручной работы с духами. Флакон был кристально-прозрачный, лишь одна синяя полоска просвечивала сквозь стекло. Пробка была выполнена в форме замерзшей капли. А на донышке можно было увидеть роспись художника. Подарок мне очень понравился! «Придется соврать Майклу, что купила его для себя», – подумала я.

Кристофер получил в подарок вишневый свитер своей любимой марки. Ничего личного. Ничего такого, что заставило бы его мать задавать вопросы типа «Почему эта женщина покупает тебе красные шорты?».

– Когда будешь носить его, представляй, что это я обнимаю тебя.

– Да и я был бы не против обнять твой новый свитер, – ответил Кристофер.

– Спасибо, – улыбнулась я. Похоже, ему тоже пришелся по вкусу мой новый кашемировый свитер – еще один из рождественских «сюрпризов» Майкла.

– Розовый цвет тебе потрясающе к лицу, – он уставился на меня взглядом, который можно было характеризовать как «слегка плотоядный». В нем таилось нечто, что заставило меня покраснеть.

– Пора, однако, вернуться к нашей работе. Нас ждет жареный картофель, – напомнила я.

– Как я могу сосредоточиться на каком-то картофеле, когда на тебе такой свитер? – отозвался он, все еще глазея на меня.

Раздался тихий стук в дверь.

– Войдите! – крикнул Кристофер, судорожно запихивая сверток со свитером себе под стул.

Появилась Изабель – наша секретарь-машинистка. Она медленно открыла дверь и показала нам пачку свежих телеграмм.

– Обмениваетесь подарками? – понимающе усмехнулась она.

Иногда мне было интересно – что думают о нас с Кристофером наши коллеги. Но потом я говорила себе – «не будь дурой!» Все, что относилось к Изабель, казалось округлым. У нее были пухлые руки, толстые ноги, круглые глаза. А еще она носила прическу в форме шара. Она вкатилась в комнату и бросила предназначавшуюся Кристоферу почту ему на стол.

– Новый свитер? – поинтересовалась она, заглядывая Кристоферу через плечо. – Что ж, давно пора обновить цветовую гамму твоего гардероба... – Изабель повернулась ко мне. – Говорил ли тебе этот красавец, что у меня отличная новость? Я – беременна! И это после стольких-то лет!

– Всегда вызывался помочь тебе, помнишь? – Кристофер наградил ее одной из своих неотразимых улыбок.

– Действительно отличная новость, – согласилась я. – Поздравляю!

По-моему каждый на нашем этаже знал о бесплодии Изабель и переживал за нее. Видимо, оттого, что стол ее находился в центре приемной, куда выходили обычно открытые двери кабинетов (только мы с Кристофером иногда закрывались). Поэтому мы могли всегда быть в курсе ее телефонных консультаций с гинекологом, разговоров с подружками о принимаемых пилюлях и низкой концентрации спермы и о том, что «если и в этом месяце будет менструация, то я себя убью»... Поэтому новость, услышанная нами, была действительно хорошей. Во всех отношениях.

– Я уже совсем была готова отступиться, – призналась она, вращая своими круглыми как монеты глазами. – Ведь мне почти тридцать два (мы все это знали). И я уже совсем была готова согласиться на усыновление (и об этом мы все тоже знали). Но муж сказал, что это совсем не то, что иметь своего собственного ребенка (и это нам всем тоже было известно). Будь благословен Господь за это!

На следующее утро я передарила Изабель свой двухтомник «Как стать матерью, когда тебе за тридцать...».

14

Он утверждал, что именно это задание – нанести на мужские носки инициалы – доконало его совершенно.

Однажды утром он заявил, что есть только одна вещь, которая страшит его больше всего на свете, это – сидеть здесь всю жизнь и наносить на носки всякие дурацкие инициалы. И тут же уволился, разослав свои анкеты в дюжину рекламных агентств так, чтобы его таланты были оценены и востребованы незамедлительно.

Между делом он сообщил, что собирается оставаться у родителей столько времени, сколько потребуется для окончательного формирования его таланта иллюстратора.

Мой шеф успокоил меня, что агентство постарается в кратчайшие сроки обеспечить меня новым художником-графиком и что если у меня есть какие-нибудь пожелания, то он с удовольствием их выслушает. Я сообщила, что предпочла бы работать вместе с женщиной.

Несколько раз Кристофер звонил в контору – интересовался, не подобрали ли ему замену? Несколько раз я сама звонила ему, но трубку все время поднимала его мать. Я чувствовала себя неловко и нажимала на рычаг.

Со мной творилось нечто ужасное. Все стало, как прежде. Все вернулось на круги своя... Скоро у меня появится новый художник. Может быть, даже это будет Холли. Кристофер сказал, что мы останемся друзьями. Я же все время чувствовала себя совершенно несчастной. Как-то вечером в ванной я попыталась поговорить с Майклом. Наверное, я требовала от него слишком многого, но пока он ни о чем не догадывался, все шло нормально.

Надев белый махровый халат, я устроилась на краю ванны. Майкл разглядывал свое отражение в зеркале. Он открыл кран, смочил лицо, затем принялся намыливать руки.

– Мне плохо, – вдруг вырвалось у меня. – Знаешь, по-настоящему. Мы успешно работали вместе, а сейчас он уволился, и мне сейчас плохо!

Он старался не беспокоить меня, когда у меня было плохое настроение. Старался, так сказать, не замечать этого, просто терпеливо ждал, когда я вернусь в обычное состояние.

– Итак, он – уволился! Что мечтаю бросить свою работу, – он принялся намыливать щеки, лоб и шею. – Что-то случилось? – спросил Майкл.

– Нет. Хочешь, обсудим это. – Я оперлась локтями о колени, а подбородок пристроила на ладонях.

– Нет, – отрезал Майкл. – Говорить тут не о чем. – Он нагнулся и сполоснул лицо. – А ты, ты – переживаешь... Помнишь, ты думала, что пришел конец света, когда ушла Холли... Но ведь все обошлось. Найдешь кого-нибудь и перестанешь даже вспоминать о Кристофере!

Он сказал это холодно и расчетливо!

– А что, интересно, ты скажешь, если я завтра попаду под автобус? – я гневно выпрямилась. – Кинешься в сторону, найдешь кого-нибудь еще и забудешь обо мне?

– Конечно, нет. – Майкл снял с крючка полотенце. – Сначала я брошусь наземь и стану рвать на себе волосы. А уж потом найду себе кого-нибудь.

Видимо, он так шутил. Но мое настроение совсем не располагало к зубоскальству.

– Я шучу, – попытался объяснить он, думая, что я обиделась.

При этом Майкл растирался полотенцем.

– Вот спасибо, – ответила я. – От твоих шуток меня уже тошнит!

– А хочешь, я расскажу тебе, что я сейчас ощущаю? – продолжал Майкл.

– Нет, если ты чувствуешь себя плохо! – Я была уверена, что он опять поддразнивает меня, стараясь развеселить. – Вообще-то, если мы действительно любим друг друга, то тебе, естественно, должно быть сейчас также плохо, как и мне, ведь я страдаю, – настаивала я.

– Зачем ты говоришь «если»? – Майкл уставился на меня. Его распаренное лицо покраснело после горячей воды и усиленного растирания.

– Ну, я не имела в виду «если». Скорее «раз уж». Раз уж мы женаты, ты мог бы хоть изредка, и посочувствовать жене...

– Все будет в порядке, – убежденно заявил Майкл и, как бы подводя конец нашей туалетной дискуссии, повесил полотенце.

– Я хочу мороженого, – решила переменить тему я, чувствуя, что дальнейшее обсуждение может завести нас Бог знает куда. – Будешь ореховое?

– Ну, зачем тебе это? – удивился он. – Опять поправишься!

Молча показав язык его отражению в зеркале, я отправилась на кухню.

Мне никак не удавалось наладить свою жизнь.

Никак не могла заставить себя любить его так, как хотела. Или как привыкла любить его. И не получалось притворяться, что все идет нормально.

Главной проблемой для меня стала ложь. Возможно, чтобы взять новый жизненный старт, нам обоим требовалось сначала честно во всем разобраться.

Часто в дамских журналах мне приходилось читать о том, что делиться деталями своей интимной жизни с окружающими по меньшей мере бестактно. А вот Пайпер настаивала на том, что скрывать такие вещи от близких, значит, культивировать в себе ложь: Писали, что сознаться в измене, значит переложить груз собственной вины на плечи своей супружеской половины. А Пайпер утверждала, что главное в браке – доверять друг другу, заботиться друг о друге в трудные моменты. Да, времена наступили для нас действительно нелегкие, и взаимное отчуждение пугало меня. И мне казалось, что обе точки зрения имеют право на существование.

Но так как советчики-писаки были далеко, то я решилась довериться профессиональному опыту своей подруги и поделиться с Майклом грузом своих печалей. Я надеялась, что он отнесется к моим шашням с Кристофером как к глупой непростительной слабости. Но сможет ли Майкл простить мое предательство, если он привык презирать любое проявление малодушия? О Боже! Как я могла причинить такую боль Майклу? Я боялась этого разговора. Но еще больше я не хотела продолжать семейную жизнь в роли домашней актрисы, а не преданной жены.

Я никак не могла придумать – с чего начать. Размышляла, как подвести мужа к объяснению... В какой обстановке? Что будет лучше признаться, когда он в хорошем настроении? Может, он будет в состоянии понять? Или наоборот, когда он не в духе? И тогда лишнее огорчение не сделает погоды?

Как-то раз он в хорошем настроении сидел на краю постели и готовился ко сну. Я набралась храбрости и заговорила.

– Дорогой, я должна кое-что сказать тебе, – начала я, стоя в дверях. В тот день на мне было голубое платье с короткими рукавами, туго стянутое в талии черным поясом. Мне казалось, что Майкл будет меньше сердиться, если я буду хорошо выглядеть.

– Что-то тут пыльно, – пробурчал он. – Стоит пропылесосить.

– Да, хорошо, – кивнула в знак согласия я, даже не прислушиваясь к тому, что он сказал.

– Помнишь, когда я говорила, что люблю Кристофера как друга...

Майкл пока слушал меня не особенно внимательно. Я набрала воздуха и продолжала:

– ...Но я любила его несколько более того, – выпалила я.

Повисла тишина. Я видела, как Майкл медленно оборачивается ко мне. Целая вечность промелькнула, прежде чем он спросил:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, э, я... очень его любила, – моя решимость улетучивалась с каждым произносимым звуком. И продолжать мне ой-ой как не хотелось!

– Но ведь вы были хорошими друзьями, – рассуждал между тем Майкл. – А это в порядке вещей – любить хорошего друга, не так ли?

Я продолжала стоять в дверях, в поисках опоры привалившись к косяку, нервно сжимая и разжимая пальцы. А Майкл все внимательнее присматривался ко мне.

– Ничего не понял – о чем это ты...

Он старался ничего не понимать! Но, наконец, до него дошло.

– Так ты – спала с ним? – почти шепотом спросил он. Чувствовалось, что он ожидает отрицательного ответа. И в какую-то секунду мне так захотелось пожалеть его... Но вместо этого я выпалила:

– Да!

Следующий вопрос Майкл задал, отвернувшись от меня.

– Ну и как долго?

—Э-э, мы не так часто бывали вместе... Не так уж и часто. Просто так вышло... Я – не хотела...

Мое лепетание прервал крик, полный гнева и боли.

– Но почему? Неужели ты так ненавидишь меня? Ведь он – слизняк!

– Да? Но вы, сильные правильные мужчины, часто бываете такими пресными!

Вскочив с кровати, Майкл рванулся ко мне. В какой-то миг мне показалось, что он сейчас прибьет меня. Инстинктивно я подняла руки, чтобы защититься, чувствуя в то же время, что он – прав. Но он остановился как вкопанный, уставился на меня с ненавистью и смятением и, раскачиваясь, принялся кричать:

– Как ты могла? За что? Ненавижу!

Никак не могла придумать – что теперь делать... Страшно испугалась. Подумала, что он сошел с ума. Но ему было так плохо, и мне не хотелось оставлять его в этом состоянии. Через какое-то время он опустился на постель и замер, уставившись в пол...

А через мгновение – зарыдал. Сидел на кровати в пижамных штанах, весь такой беззащитный, и, спрятав лицо в мощных кулаках, плакал.

Не зная, что еще сказать, я удалилась в гостиную, где присела на краешек кушетки. И стала слушать незатихающие всхлипывания своего мужа. Казалось, так будет продолжаться вечно... Наконец я не выдержала и на цыпочках приблизилась к двери спальни.

– Тебе что-нибудь принести? – спросила я.

– Пошла вон! – заорал Майкл. – И чтоб духу твоего здесь больше не было!

Он вихрем промчался к туалетному столику, схватил флакон духов, подаренный мне на Рождество, и что есть силы запустил им в стену. Схватив сумочку, я со всех ног бросилась к выходу и, распахнув входную дверь, вырвалась на свободу. Ужас и отчаянье переполняли мою душу.

Но, черт возьми, как он догадался об этом флаконе?

15

Пайпер заставила меня проглотить чашку чаю.

Я упиралась, она настаивала. Я лежала, свернувшись калачиком, забившись в угол ее софы, не сознавая – кто я и что здесь делаю. Руки мои тряслись, и полчашки расплескались по голубому платью, но мне было все равно.

– Хочешь, обсудим ситуацию? – поинтересовалась Пайпер.

– Нет.

– Отлично. Значит, не будем.

И тут запертые шлюзы моего отчаянья прорвало.

– О, как он был ужасен! Отвратителен! Это было так чудовищно... Не знаю, отчего я разлюбила его... Ведь не могло же все так быстро измениться... Что-то со мной не так... Должно быть, это я во всем виновата.

– Не стоит считать себя нашкодившей девчонкой... – посоветовала Пайпер, усаживаясь рядом со мной. – Может быть, ты честнее его... Может быть, между вами уже давно ничего нет, и только у тебя нашлась капля мужества, чтобы посмотреть правде в глаза. Ведь так случается со многими. Отношения разлаживаются... И всегда кому-то выпадает сделать первый шаг.

– Да, и сделала его я. И с другим мужчиной.

– Ну, милочка, ты не первая, пошедшая на это...

Телефон зазвонил поздно, очень поздно. Это была Сьюзен, подруга моего мужа. Пайпер передала мне трубку.

– Я так и думала, что найду тебя, – сказала Сьюзен – Майкл пришел ко мне.

– Он в порядке?

– Да, а ты?

– Тоже.

– Хорошо, после поговорим, – процедила она и бросила трубку.

Я попыталась уснуть, но не смогла. Чувствовала себя такой измотанной, опустошенной. И было так тошно.

Было совсем раннее утро, когда я отправилась домой. Надеялась, что смогу пробраться к себе и собрать вещи еще до того, как муж вернется из банка. Возможно, придется оставить ему записку со словами «...простишь ли ты меня?.. «

Бесшумно приблизившись к крыльцу, я своим ключом тихонько отперла дверь. Хотелось думать, что дом – пуст. Чтобы убедиться в этом, я прошла в спальню. На кровати в пижаме, майке и носках сидел муж и плакал. Услышав шум, он поднял голову и уставился на меня невидящим взглядом.

– Убирайся отсюда... – прошелестел он. Голос его был тих, слаб и умоляющ.

Я прошла в гостиную и, раздевшись, бросила платье прямо на пол. Затем улеглась на диван и постаралась заснуть, чтобы не слышать стонов и всхлипываний, доносившихся из спальни. И, должно быть, отключилась. Похоже, прошло совсем немного времени, и я стала различать шаги мужа. Вот он открывает стенной шкаф, шарит по полкам. А теперь слышно, как льется вода в ванной. Прошел через гостиную, не останавливаясь. Направился к входной двери, не произнося ни слова. Из-под ресниц мне было видно, что треволнения сегодняшней ночи никак не сказались на его внешности. Выглядел он в одном из своих темных костюмов отменно. Но он, всегда такой выдержанный и корректный, уходя так саданул дверью, что грохот долго отдавался у меня в ушах.

Я вновь постаралась заснуть. Но в спальню входить побоялась – как бы не вернулся Майкл и не вышвырнул меня с оскверненного супружеского ложа. Мне казалось, что мое появление в спальне взбесит его еще больше.

Около десяти утра я позвонила на службу, и, сказавшись, больной, попросила секретаршу сегодня меня не беспокоить. Потом отправилась в спальню, чтобы переодеться. И тут я увидела, что Майкл сотворил с моим гардеробом. Платья измяты... Карманы оторваны... Пуговицы тоже... Плечики, на которых была развешана одежда, переломаны. Мне пришло в голову, что таким образом он старался отомстить мне за измену.

Выбрав наиболее уцелевшую блузку и брюки, я оделась. Затем уселась перед телевизором. Транслировали очередное шоу Фила Донахью, но мне никак не удавалось вникнуть в суть происходящего. Терзало предчувствие, что что-то еще должно произойти.

Мои размышления прервал телефонный звонок. После небольшой паузы я услышала голос Барри.

– О... Фрэнни... – запинаясь, сказал он.

– Думал застать Майкла. Он говорил, что не собирается на работу, что слишком устал... – Барри выдержал паузу и поинтересовался. – А что ты тут делаешь?

– «Что-что?», живу я здесь!

– Знаю, знаю... Ну, лучше я, пожалуй, позвоню ему на службу...

– Барри? – Да?

– Мне нужно поговорить с тобой. – Опять – небольшая пауза, но наконец он заговорил:

– Да, да, конечно. Давай побеседуем.

– Ладно, не стоит, – передумала я. – Сейчас говорить не смогу.

И повесила трубку.

Немного погодя, уж не знаю, через сколько минут, телефон вновь зазвонил. На этот раз я услышала голос виновника всех событий.

– Ух, отлично, – обрадовался Кристофер. – Это я уж собирался бросить трубку, если ответит Майкл. Ты можешь говорить?

– Как ты узнал, что я здесь? – вяло, поинтересовалась я. Ведь он не мог знать, что я не вышла на работу.

– Вот уж не ожидал, что ты станешь исповедоваться перед ним, – проговорил он. – Похоже, ночка у вас сегодня была еще та... Очень беспокоился за тебя... Ты – в порядке?

Я была смущена. Что-то не складывалось.

– Как ты узнал обо всем? – от волнения я вцепилась пальцами в телефонный шнур.

– Вчера вечером мне звонил твой муж. И это был ужасный разговор.

– Какой разговор? – меня начало трясти.

– Он был прав. Все, что он мне говорил, было правдой. Он обвинил во всем меня, и это так.

– Что? Что он сказал?! – я почти кричала.

– Что ты – слишком наивна и доверчива. Что ты пожалела меня, а я воспользовался этим. Что ты никогда бы так не поступила, если бы я не заигрывал с тобой... И он – прав. Мне не следовало допускать этого.

– Не могу поверить, что он говорил с тобой...

– И я заслужил это, – продолжал между тем Кристофер. – После нашего разговора я почувствовал себя так худо, что признался во всем своей маме.

– Ты рассказал все своей матери?

– Ну, она же видела, что нечто происходит... А я был так расстроен. Просто нужно было выговориться, наверное.

– И что же она сказала?

– Посочувствовала мне. Сказала, что надеется, что у меня это серьезно...

– А-а...

– Могу я тебе как-то помочь? Хочешь, встретимся и поговорим? Или ты уже не хочешь видеть меня? Будет так, как ты решишь.

Чувствовалось, что он весьма огорчен. И мне захотелось слегка взбодрить его.

– Можно встретиться, поговорить, – решила я. – Надеюсь, все как-нибудь образуется.

– Конечно, я приду, и мы поговорим, – зачастил Кристофер. – Но, думаю, тебе необходимо как-то наладить отношения с Майклом. Ведь он любит тебя. Чем бы я ни пожертвовал, чтобы этого вчерашнего звонка вообще не было!

– Не представляю, – откликнулась я. – Что будет дальше.

– Все должно быть нормально, – ласково заверил меня он. – Ты заслуживаешь этого. И ты ведь знаешь, я люблю тебя.

После этого длинного разговора меня охватила усталость. А в голове крутились всякие мысли об этой беседе двух моих мужчин. Ведь Майкл, по сути дела, выполнил мою работу, сказав ему, что это он во всем виноват. А я – лишь жертва обстоятельств. Но то, что Майкл полагал, что я лишена собственных мозгов, здорово разозлило меня.

Опять зазвонил телефон. На этот раз я услышала голос мужа.

– Номер долго был занят. С кем это ты говорила? – голос его был тихим, очень спокойным и печальным.

– Барри звонил, – ответила я.

– Знаю, но это было давно. Я с ним уже говорил.

– Еще я звонила на работу. Как ты? – неуверенно спросила я.

– Думаю, приду домой в обед. Ты будешь на месте? Нам нужно поговорить.

– Отлично. Буду ждать.

– Хорошо, – сказал Майкл и повесил трубку.

Я долго слонялась по комнатам, не зная, чем себя занять. Часы стояли, так как Майкл не успел их завести. А я не хотела их трогать. Ведь если я сломаю пружину, появится лишний повод для ссоры.

Приняв душ и переодевшись в чистое, я села в гостиной и стала ожидать его возвращения.

В своем темно-синем костюме он выглядел прекрасно.

И еще – уставшим. Но, все равно, весьма привлекательно!

– Привет, – начала я осторожно.

– Привет.

Ну, прямо как школьники на вечеринке! Мы разместились на разных концах дивана. Похоже, ни один из нас не знал, как перейти к делу.

– Как самочувствие? – наконец выдавила из себя я.

– Мерзко. – Он выглядел растерянным, и это было очень на него непохоже. Но когда он начал говорить, его лицо приобрело свой обычный вид.

– Все утро думал... И не хочу, чтобы мы просто так расстались. Давай попытаемся разобраться. Можем сходить к адвокату, можем взять отпуск... Нужно предпринять все, что потребуется. По крайней мере, мы должны сделать попытку.

Затем, уставившись на меня своими честными голубыми глазами, он произнес:

– Не хочу, чтобы ты ушла от меня. Я люблю тебя.

Вот уж чего меньше всего ожидала я, так такого поворота событий! Я поступила так мерзко, а он – говорит, что любит меня. Немного приблизившись, я посмотрела ему в глаза – не станет ли возражать... Я не помню, кто из нас первым взял руку другого, но вскоре мы уже сидели рядышком.

– Мне жаль, что все так вышло, – призналась я. – До сих пор не могу понять, как это все случилось.

– Ну, – начал Майкл, тщательно подбирая слова, будто не был до конца уверен, хочет ли он говорить, – может быть, я могу это понять. Как это случилось, и все такое. Потому что однажды, э, – он запнулся, – э, такое, а, случилось со мной. – Он сделал паузу, отведя от меня взгляд. – Около двух лет назад, на работе. – Он упрямо не смотрел на меня. – Женщина. У меня с ней была связь.

Я отбросила его руку и отшатнулась.

– Что-о-о?!

– Ли Энн. Это Ли Энн. – Я была не в силах сдвинуться с места.

Только сидела и слушала.

– Ты все время путешествовала. А я был одинок. Я всегда был один.

– Ты никогда мне не говорил, что ощущаешь одиночество. Когда я звонила, ты уверял, что все – в порядке!

– Будь прокляты эти твои поездки! Я их просто ненавидел. А она всегда была рядом. Разговаривала со мной. Она была так несчастна. Ей нужно было хоть с кем-то поговорить. И однажды, вечером, помнишь, я тогда пришел поздно, и ты еще страшно ругалась... Мы с ней были одни на веранде, и это случилось... Мы не планировали этого... И всего несколько раз... Мы чувствовали себя такими виноватыми. И она знала, что я не захочу, чтобы наша семейная жизнь пострадала.

Я с нетерпением дожидалась, пока он закончит говорить. И взорвалась.

– Ты заставил меня чувствовать себя последней шлюхой, а сам занимался тем же!

– Все было по-другому! – сейчас Майкл сердился. – И это не тянулось так долго! Не целый год!

Именно факт моей связи вызывал у него особое негодование. Его, видите ли, интрижке пара недель, а моей – целый год!

– Почему ты не сознался? – закричала я. – А как ты вел себя!? Как будто ничего не случилось!? Я чувствовала себя такой грязной, такой недостойной тебя, потому что была уверена, что влипла в такое дерьмо, которое к тебе никогда не пристанет! Нет, Майкл – слишком хороший, слишком честный человек, чтобы обмануть. Но ты – не лучше меня, только больший лицемер! Права была Пайпер, она говорила, что мы верим тому, чему хотим, а если вмешивается действительность, прячем, как страусы, голову в песок, чтобы ничего не замечать. Может быть, если бы я знала о Ли Энн, если бы ты убедил меня, что я что-то значу для тебя, никакого Кристофера и не было бы! Ты должен был признаться... а ты – лгал!

– Как здорово ты все это перевернула. Оказывается, я еще во всем и виноват. Мне не хотелось причинять тебе боль, Фрэнни. И я не видел повода признаться. Я просто перестал с ней встречаться.

– Мерзко, – стонала я. – Как это мерзко. Такой одинокий... Не нашел повода... Трогательно – как это мы оба старались беречь друг другу нервы. Знаешь, я не нужна тебе, Майкл. И никогда не была нужна. Ты до сих пор влюблен в образ, не имеющий ничего общего с действительностью. А когда соприкасаешься с реальностью, то не имеешь понятия, как с ней поступать. Тебе нужен только созданный твоим воображением образ. И тебе и в голову не приходит, что я способна сама отвечать за свои поступки.

– О чем это ты?

– Я говорила с Кристофером. Звонил он. Сказал, что ты вчера заявил ему, что это он виноват во всем.

– Но я действительно звонил ему. Сказать, что он – задница!

– Не более, чем твоя Ли Энн.

– Намного больше. Меня и ее можно не брать в расчет. Это продолжалось всего ничего. Я – один. Ты – путешествуешь. Тебе скучно с моими друзьями. Ты считаешь себя замечательной женой, потому что отпускаешь меня с друзьями на рыбалку. А я хочу ездить на рыбалку со своей женой. Да только ей – не интересно. Мне нужна жена. Мне нужна ты. Хочу, чтобы у нас все наладилось.

Некоторое время мы оба молчали, потрясенные всем свалившимся на нас. Я очень устала. Казалось, что меня просто разъяли на куски, и никак не удавалось соединить все в единое целое... стать самой собой. Никогда не думала, что мы будем так несчастны!

– Я должен вернуться на работу, поговорим вечером. Хорошо?

Я ответила, что «хорошо».

– Хочу, чтобы вечером ты была здесь, – попросил он, грустно улыбнувшись на прощанье.

Я улыбнулась в ответ.

После его отбытия я принялась наводить порядок в своем шкафу. Выбросила сломанные плечики и все испорченные вещи. Отложила в сторону то, что можно было еще починить. И тут мне пришло в голову, что я страдаю раздвоением личности. Одна моя половина, рассказывая Майклу о Кристофере, надеялась, что это приведет к разрыву, так как не желала с ним больше жить, но другая слишком прикипела к нему, чтобы так просто расстаться. Майкл предложил попытаться все наладить. И как я могла отказать ему.

А до десятой годовщины нашей свадьбы оставалось всего шесть недель.

16

В июне мне повезло.

Помню, лежу я в своем номере в одном из лучших отелей Нью-Йорка. По телевизору в который уж раз повторяют старый фильм «Я люблю Люси». И тут в дверь стучит горничная, явившаяся убирать постель. И вместо обычной конфетки угощает меня целой горстью шоколадок. Поэтому вместо того, чтобы заказывать обед и лицезреть слащавые физиономии обслуги, я перекусила дармовыми сладостями.

Порой мне казалось, что у меня – депрессия. Испытываемый мною душевный разлад меня очень раздражал. Никак не могла понять причину такого срыва. Из всего этого я сделала вывод, что заблуждаюсь, и никакой депрессии у меня нет. Если бы это была она, сидеть бы мне в баре и хлебать ром ложками. А мне вполне хватало пригоршни конфет в ярких фантиках да стакана воды из-под крана. Несмотря на то, что мне очень хотелось поговорить с мужем, я заставила себя не делать этого. Решила, что должна прочувствовать – каково это жить без него. И без Кристофера. И вообще без кого бы то ни было. Ведь я до сих пор никогда не жила одна. Но сейчас для этого были все условия. Кристофер исчез. Майкл вел себя так, будто ничего не произошло. Мы упорно разыгрывали пьесу из счастливой семейной жизни. Но моя роль давалась мне с трудом.

Дэйзи с Дэновейном были женаты почти столько же лет, сколько и мы, и, похоже, жили без особых проблем. А сейчас и Надин – сумасшедшая, жестокая, амбициозная Надин выскочила замуж и вот-вот ждала ребенка. И даже заявила Луи, что готова бросить работу и стать домохозяйкой. Даже эта парочка была более счастлива, чем мы с Майклом.

Их свадьба показалась мне событием года.

В субботу утром я все-таки не выдержала и позвонила Майклу.

– Где ты? Где ты была? – набросился он на меня. – Никогда не скажешь, в каком отеле живешь. Все время думал, что ты с кем-то... Всю ночь. Ты где была?

– Ну, дорогой, я была в отеле «Харли». Одна. Весь вечер смотрела телевизор, – сообщила я. Правда показалась мне такой неубедительной.

Голос Майкла, резкий и до этого, стал еще более визгливым:

– Ты не позвонила. А ведь всегда даешь о себе знать. Скажи, ты с кем-то была?

– Не-е-е-т, – протянула я, – была одна, смотрела телевизор. Конечно, мне следовало позвонить. – Сразу не смогла сообразить, что следует сказать, где я, чтобы успокоить его – Перед отлетом я думаю пройтись по магазинам... Но, если хочешь, я прилечу сразу же, хорошо? Все в порядке. Я действительно только смотрела телевизор, – уже с нажимом закончила я.

– Хорошо, – отозвался Майкл, моментально успокоившись. – Я верю тебе. Делай свои покупки. Я уже в порядке.

– Нет, правда. Я буду рада пораньше приехать домой.

– Не надо, – теперь уже он настаивал. – Не спеши.

Я купила черный хлопчато-бумажный спортивный костюм, сандалеты и фотоальбом с видами Аляски для Майкла. Я не знала пока, следует ли подарить все это ему сразу, или попридержать до годовщины свадьбы. Надо было сначала посмотреть, в каком он настроении и поверил ли тому, что я говорила по телефону.

Когда я вернулась в Чикаго, он вел себя, как ни в чем не бывало.

– Мне не нужно новое кольцо. Пустая трата денег...

Мы обсуждали, как отмечать наш юбилей. Телевизор оглашал округу воплями очередной поп-звезды, и поэтому нам приходилось вести дискуссию на повышенных тонах.

– Но ведь это то, о чем ты всегда мечтала! И мне хочется, чтоб оно у тебя было!

– Совсем не обязательно. А вот что нам действительно нужно, так это новый палас. Особенно, если мы решим продавать дом!

– Но ведь мы еще не продаем дом! – упирался муж. – К тому же палас – это не подарок на юбилей!

– Мне не нужно новое кольцо. Мне и это подходит.

Я часто забывала кольцо в ванной. Вначале муж напоминал мне об этом, а потом перестал. Похоже, он думал, что я стесняюсь его носить, потому что бриллиант слишком мал.

– Ну, может быть, тогда – бриллиантовое колье? Или сделать кольцо на заказ?

– Мне ничего не нужно. Честно. Спасибо. – Мне совсем не хотелось, чтобы Майкл покупал новые драгоценности.

Неожиданно его лицо просветлело.

– Машина? Хочешь новую машину?

– Что-о-о? – опешила я, в ужасе хватаясь за голову. – Нам не нужна никакая новая машина. Давай-ка лучше пообедаем в ресторане и сходим в кино!

Столик Майкл заказал в ресторане отеля «Уайт-холл».

– Пообедаем, а на ночь останемся в номере. Я заказал очень хороший... Сказал, что это – особый случай.

– Слушай, ну разве это не глупо – оставаться в отеле, когда наш дом совсем рядом? Можем там поесть, а затем отправимся восвояси.

– Но это же не так интересно. Неужели тебе не хочется переменить обстановку?

– Не знаю... Но мне кажется глупым упаковывать вещи, когда мы никуда не едем.

За обедом Майкл обмолвился, что очень хотел бы найти новую работу, что ему набило оскомину то, чем он сейчас занимается. Вот все, что мне стало известно о его планах. Я поведала о происшедшей на днях крупной размолвке между двумя специалистами в нашей фирме. И о том, как Холли, одна из участниц ссоры, шла по коридору извиняться в кабинет босса с низко опущенной головой (после ухода Кристофера мне удалось уговорить начальство взять ее на его место. Характер у нее после этого не изменился, и она постоянно собачилась со всеми).

«Уайт-холл», кровом которого мы воспользовались, специализировался на кухне для гурманов, и мы вкушали массу разнообразных блюд, стоивших кучу денег. Что касается меня, то с большим удовольствием я бы съела гамбургер с жареным картофелем.

Перед тем, как отправиться в ресторан, я вручила мужу припасенный фотоальбом. А он преподнес мне дюжину роз на длинных стеблях.

– По одной – за каждый год, и две – на счастье, – объяснил он.

За столом он все время интересовался, как я нахожу лосось? Я спрашивала, как он находит утку? Все это больше походило на первое свидание, чем на десятилетнюю годовщину свадьбы.

После ужина мы поднялись в номер. Там я сразу же скрылась в ванной, заинтересованная бесплатным изобилием, которое отель предоставлял своим постояльцам. Приятно пахнущее мыло. Пара зубных щеток. Неплохой парфюмерный набор.

– Что ж, мне здесь нравится, – призналась я. – Это была неплохая идея.

Шоу, которое показывали в этот вечер, нам не понравилось, и поэтому Майкл рано выключил телевизор, задвинул шторы и погасил свет.

И он, и я забыли захватить с собой что-нибудь почитать. Протянув руку, я слегка дотронулась до своего мужа. А он начал тихонько придвигаться ко мне.

– Здесь так темно, что я почти совсем тебя не вижу, – сказала я.

– Скажи, а как ты различаешь своих приятелей в темноте?

Я как ошарашенная застыла под ним.

– Ну, думаю, я буду ростом повыше, – продолжил он.

– А ну слезай с меня, – закричала я, отталкивая его.

– Шутка, – перевернувшись, ответил Майкл.

– Ну, очень смешно, – констатировала я, поворачиваясь к нему спиной и отодвигаясь на край кровати настолько, на сколько это было возможно.

Рано-рано утром, когда еще не начало по-настоящему рассветать, я прижалась к нему, и мы занялись любовью.

– С годовщиной тебя, – прошептал он.

– Тебя тоже, – отозвалась я.

Предполагалось, что на следующей неделе мы нанесем визит в Спрингфилд. Майкл ездил туда несколько раз, пока я моталась по делам. Я же не видела его родителей с самого Рождества. Одна мысль о встрече с ними, молчаливо сидящими в своей комнатке, пугала меня. Слишком уж это было похоже на то, как мы с мужем часами сидели рядом, не обращая друг на друга внимания.

В тот день было очень жарко. Асфальт на дороге, как казалось, кипел. Колосья на полях поникли в тщетном ожидании дождя. В небе застыло густое желто-серое марево.

– Да, запашок здесь не из приятных, – констатировала я, откинувшись на сиденье в Тщетном поиске тени. – И как это люди тут живут?

– Они – фермеры, – ответил Майкл. – Они не могут себе представить, как это мы умудряемся не помереть от автомобильного угара в городе.

Я уставилась в окно. Майкл не отрывал взгляда от дороги. От скуки я включила радио. Но уже через минуту выключила – одна радиостанция вещала о Боге, на другой волне диктор распинался о соевых бобах.

– Ничего интересного, – я щелкнула выключателем. – У них здесь нет ни одной приличной радиостанции.

– Да и помехи сильные, – подтвердил Майкл. – Не волнуйся, подъедем к городу, поймаешь что-нибудь получше.

Я опять уставилась в окно, а Майкл – на дорогу.

Совсем обалдев от скуки, я предложила ему повести машину. Он подрулил к обочине и уступил мне место. Теперь он глядел в окно, а я – на дорогу. И я испытала огромное облегчение, когда впереди показались первые постройки столицы штата, Спрингфилда.

С автострады на Спрингфилд вели целых пять съездов, и я никак не могла запомнить, на какой же из них следует сворачивать и как выруливать дальше. Майкл взялся быть штурманом. Чем ближе мы подъезжали к дому его родителей, тем более я ощущала холодок в своем животе. Мне опостылело разыгрывать из себя любящую сноху.

Когда мы подъехали к дому, Майкл приказал мне свернуть на стоянку, но я против своей воли продолжала ехать вперед, не снижая скорости.

– Не могу, – призналась я. – Не могу быть там, с твоими родителями. Это слишком тяжело.

– И что я должен делать? – рассердился он. – Они же ждут нас. И почему же ты не желаешь общаться с ними?

Кружа и петляя по улицам, мы, наконец, отъехали на несколько кварталов от места назначения. Я остановила машину. Мимо промчался какой-то толстяк в фиолетовом кабриолете... смеялись дети, раскачиваясь на скрипящих качелях... Мы оказались рядом с городским парком. Он был огромен, и сейчас почти пуст. Майкл резко выскочил из машины, сделал несколько шагов по засохшей траве и замер, уставившись в землю. Я сидела в машине, потом мне это надоело, и я вышла и, остановившись в нескольких метрах от него, сказала:

– Не знаю, чего я хочу. Знаю, чего мне не хочется – торчать здесь все выходные.

Майкл, очнувшись, быстро направился ко мне. Он обогнул меня, направляясь к машине, и бросил на ходу:

– Садись и отвези меня к дому. А сама можешь ехать назад. В город я вернусь поездом.

Мы ехали молча и остановились прямо около подъезда. Майкл взял свою сумку с вещами с заднего сиденья. Я увидела, что входная дверь открывается и его мать выходит на крыльцо. Подумала: что она скажет, когда поймет, что я не собираюсь оставаться. Майкл вылез из машины, не говоря ни слова.

– Извини, – обратилась я к нему. – Мне не следовало сюда приезжать.

Он захлопнул дверь и направился в дом, слегка наклонив голову.

Я постаралась побыстрее отъехать, избегая тем самым ненужных приглашений и расспросов.

По дороге домой я все время плакала. Почти все четыре часа, которые я провела в машине, я ревела белугой. Мне было больно, муторно и горько. Как было бы прекрасно провести уик-энд с Майклом. И только вот его родителей я видеть не могла. Мне было не по силам притворяться, что все идет нормально.

В воскресенье вечером он вернулся.

Сказал, что время провел великолепно. Играл в бридж с родителями, поглощал домашние отбивные. Поинтересовался, чем занималась я. Я ответила, что весь день провалялась дома, никуда не выходя. Он делал вид, что ничего не случилось.

Три дня спустя я проснулась ночью, почувствовав, как он крепко обнимает меня. Сначала я подумала, что это мои волосы мешают ему, и решила слегка отодвинуться. Но когда он понял, что я не сплю, только еще крепче прижался ко мне.

– Не бросай меня, – вдруг попросил он тихо. – От этой мысли я схожу с ума. Пожалуйста, не делай этого. Помоги мне.

Он походил на испуганного малыша – беззащитный и трогательный. И это испугало меня. Мне было даже как-то стыдно за него.

– Мне трудно дышать, – сказала я, стараясь высвободиться. – Позволь, я встану.

...Я одевалась, готовясь отправиться на службу, мимоходом поглядывая на экран телевизора. Майкл, уже облаченный в свой элегантный костюм, с дипломатом в руке направился к выходу.

– Как ты?

– Пока, – ответил он.

Это произошло в августе, в один из редких относительно спокойных дней...

Мы с Холли только-только завершили работу для двух рекламных компаний (галстуки и ботинки), которую заказал один из наших клиентов. Настроение у меня было удивительно умиротворенное. Я отправилась домой и стала ожидать возвращения Майкла. Кажется, я знала, что следует сказать ему.

Когда он пришел, я попросила его присесть ко мне на диван. Он сбросил ботинки, а я скинула туфли. Он обнял меня, а я положила голову ему на плечо. Мне не хотелось смотреть ему в глаза.

– Все рухнуло, Майкл, – начала я. – Продолжать эту комедию – глупо, и мы должны покончить с этим. Возможно, позже, если мы решим, что еще сможем быть вместе, а я не исключаю этого, мы сможем начать все сначала...

Майкл ответил не сразу, но быстрее, чем я рассчитывала.

– Хорошо, – медленно произнес он. – Хорошо.

Мы все еще сидели обнявшись.

– Нам нужен адвокат, – спохватилась я. – Но из тех, кто нас совершенно не знает – ни Марти, ни Надин... не подойдут.

– Хорошо, – согласился он.

– Мы найдем адвоката, и пусть он всем этим занимается, – частила я, стараясь не упустить момент. – А потом мы сможем все начать сначала...

– Хороший план. – Я согласилась. Он согласился.

Итак, дело будет сделано! Мы собираемся подать на развод. Будут соблюдены все формальности. По-другому разрубить этот гордиев узел мне казалось невозможным. Как будто камень с души свалился.

17

Майкл решил, что с квартиры съедет он.

Мне оставался дом. Зато ему, конечно, стереоаппаратура. Стерео всегда достается мужчинам. Мы с ним прикинули, сколько можно было выручить за дом, разделили сумму пополам, набросили сверху пару тысяч и таким образом определили величину моего долга. Мебель, конечно, досталась мне. Мебель всегда остается женщинам.

По меньшей мере, полдня, и кажется, пару часов вечером, мне было неловко, что Майкл не забирает ничего из обстановки. Но потом успокоилась, напомнив себе, что сама оплачивала новую мебель, несмотря на все протесты Майкла.

Он снял себе однокомнатную квартиру в одном из старых районов города, где средний возраст жителей приближался к отметке «семьдесят пять». Обои в его комнате были выцветшие, когда-то желтые, ковер – облезлый, коричневый. В ванной в шкафчике было выбито стекло. И хоть управляющий обещал устранить все неполадки, казалось, этого не произойдет никогда.

Найти квартиру Майклу помогла я. Мы неплохо провели вместе время, просматривая газетные объявления в поисках удобных вариантов. Подыскивая ему квартиру, мы провели время лучше, чем когда искали себе дом. Тогда, помнится, Майкл был слишком рассеян – он весь ушел в планируемую поездку на Аляску. Странно, но с того момента, как мы определились, в нашем доме установилась тишина и взаимопонимание. Мы отлично ладили друг с другом.

В субботу вечером он зашел, чтобы упаковать свои книги, одежду, пластинки и прочую мелочь.

Вскоре после свадьбы мы купили два фарфоровых сервиза – очень хороший и просто хороший. Майкл уже было собрался забрать «просто хороший», когда я великодушно предложила ему забрать другой. В ближайшее время я не собиралась устраивать парадных обедов. Около часа он осторожно упаковывал в бумагу хрупкую посуду. Когда он, наконец, завершил свои труды, уместив все в большой коробке, я заметила, что было бы очень сомнительно, чтобы его следующая жена оценила достоинства фарфора, приобретенного женой бывшей. Его лицо вытянулось. И тут я поняла, что он отдаст сервиз матери. Мне отчего-то стало жаль сервиз...

– Могу я взять фотографию в серебряной рамке? – попросил он.

– Ну вот, решил отнимать подарки?! Должна ли я попросить тебя оставить альбом с видами Аляски?

– Но ведь тебе там не понравилось!

– Это – не аргумент.

– Хорошо, тебе – твое, мне – мое, договорились?

Трудно было поверить, что все это происходит столь спокойно и буднично.

Закончив с посудой, Майкл переместился к полкам и принялся отбирать книги.

– И не смей брать мои! – с угрозой в голосе сказала я.

– Нужна мне дребедень, которую ты читаешь... – пробормотал он с такой же интонацией. – Ха, но я заберу кастрюли и горшки.

– Все? – я нахмурилась. – Ты не находишь, что это – свинство?

– Почему? Ведь ты к ним никогда не подойдешь! Кроме того, тебе останется дом.

– Но я же должна есть!

– Ты ела все эти десять лет. Но я ни разу не видел, чтобы ты подошла ко всем этим кастрюлям.

– Неправда!

– Скажем, близко к истине. Хорошо, парочку я оставляю.

– Половину, – настаивала я. – И делить буду я.

– Идет, – согласился он. – Все – пополам...

Я решила всучить ему прохудившуюся кастрюлю и еще одну, у которой была отбита ручка.

– ...Но мне не нужна та, которая с дыркой, – добавил он.

И мне пришлось выполнять задуманное в момент, когда он на время отвлекся.

Майкл торжественно упаковал фотографию пойманной им форели.

Я стала собственницей настенных часов.

– Глупо, что ты оставляешь их, – пытался протестовать он. – Ты же не можешь их правильно заводить. Только сломаешь...

– Платила за них я. Это мои часы! – Майкл уставился на меня, а я – на него.

Затем я сказала ему правду:

– За часами обои выцвели. Если ты снимешь часы, мне придется покупать новые обои.

– Да оставь себе эти чертовы часы! – Майкл злобно швырнул несколько книг в коробку. – Какое мне дело, сломаешь ты их или нет?

И принялся укладывать вещи в небольшой деревянный ящик, в котором хранил свои армейские награды и разную мелочь.

Укладывая в коробку его пластинки, я сломала ноготь. Но ничего ему не сказала. Не хотелось, чтобы он радовался, узнав, как мне больно.

– Очень все это похоже на сцену из фильма «Гражданин Кейн». Помнишь, там, где они только что поженились... Сидят за столом и все время отодвигаются друг от друга... Дальше и дальше. Так режиссер попытался предвосхитить конец их семейной жизни.

– Ну и как же это соотносится с нами?

– Ну, я упаковываю вещи в одной части комнаты, ты – в другой...

– Ты права. – Майкл, согласившись, потряс головой. – Ну, точно как в фильме.

– И почему мы не говорили так откровенно, пока жили вместе? – вслух удивилась я.

– Мы говорили еще и не так. Вот поэтому – и разошлись.

Он закрыл коробку с книгами.

– Могу я остаться здесь на ночь? – спросил он.

– Мы разводимся, – строго напомнила я ему. Так как я не смогла вспомнить, кто же из нас покупал альбом Дюка Эллингтона, я оставила его себе.

– Какой из телевизоров ты забираешь? За новый платила я. По справедливости я должна оставить его себе, так?

– Не нужен мне никакой телевизор. Тошнит от него. Лучше буду читать.

– Нет, нужен. Вдруг общенациональная катастрофа? Президента грохнут, а? А вдруг – ядерная война?

– Ты мне позвонишь. Оставь себе оба ящика.

Я ощутила легкое чувство вины. Очевидно, потому, что хотела оставить себе оба. Потому что пыталась навязать ему старый, которому уже недолго осталось жить. Может, запереть его в чулан, но, по крайней мере, у него будет телевизор. Я продолжала настаивать, и он согласился.

И он, и я старались избегать ругани. Конечно, так было всегда, но сегодня – в особенности.

– Ой! – вдруг вскрикнула я.

– Что? Что? – Майкл ринулся ко мне из своего угла.

– Сломала еще один ноготь. Уверена, ты и не догадываешься, что значит – настоящая боль!

– Интересно, что бы ты почувствовала, если бы тебе врезали пониже пояса? – он вернулся к своим коробкам. – А как насчет года на войне?

– Я серьезно. Очень больно.

– Хочешь, поцелую – и все пройдет? – с раздражением спросил он.

– Не стоит. Переживу.

Майкл просмотрел оставленные мной пластинки и, ни слова не говоря, сунул альбом Эллингтона в свою коробку.

—Скажи, а что нам делать со свадебными фотографиями? – спохватилась я.

– Мне они не нужны. По крайней мере, те, на которых запечатлена ты.

Я решила не обижаться: «Отдам матери!»

– Отложим их пока на время.

– Устал, – вдруг заявил Майкл. – Давай закончим дележ завтра утром.

– А сейчас ты поедешь к себе?

– Нет.

– Но ведь ты уже не живешь здесь...

– Знаю, – ответил он. – Пойду-ка посплю.

Утром я подбросила на машине Майкла и его вещи на новое место жительства. Вернувшись, я нашла оставленный им на кровати ключ от дома. И тут до меня дошло. Все это была не игра. Наша совместная жизнь действительно закончилась.

18

Прошел месяц.

Мы с Холли увлеченно обсуждали дизайн новой мужской пижамы. В этот момент в кабинет вплыла Трейси, девушка, временно заменявшая, наконец разрешившуюся почти пятикилограммовым младенцем Изабель. Счастливая мамаша отнюдь не горела желанием побыстрее приступить к работе.

Трейси вошла и начала тараторить, не обращая внимание на наши творческие потуги. Ей было всего девятнадцать, и она понятия не имела о хороших манерах.

– Вот тут кое-что для вас, – сообщила она. – По моему, ничего особенного. Вообще у вас тут – скука. Вот в больнице, где я работала раньше, там было гораздо интереснее.

– Да, люди здесь умирают не так часто, – согласилась Холли.

– Только информация на доске объявлений... – добавила я.

Наши попытки пошутить не произвели на Трейси ни малейшего впечатления.

– Какой-то парень звонил Холли, но не назвался, – доложила она, просматривая свои заметки.

– А, хорошо, – откликнулась Холли.

Я решила, что это был Гленн, парень, с которым она крутила любовь последнее время. Моя подруга решила, что практичнее закадрить женатика, а не крутить любовь на службе.

– Еще, в два тридцать в конференц-зале совещание по молочному коктейлю, – продолжала Трейси.

Мы с Холли одновременно взглянули на часы.

– Боже! – возмутилась Холли. – Но сейчас уже четверть четвертого!

– Извините, – девушка пожала плечами. – Мне следовало бы сказать вам об этом раньше, да?

– Пожалуй, нам все-таки лучше пойти, – предложила я. Протянув руку, я хотела отобрать у нее записи. – Что-нибудь еще?

Она продолжала читать.

– Еще, звонил какой-то парень. Назвался вашим мужем. – Трейси уставилась на мой безымянный палец, на котором уже больше не красовалось обручальное кольцо. – Он нашел адвоката. Все дело займет чуть больше трех недель. И будет стоить вам триста долларов. – Трейси передала мне листок. – Что, возбуждаете против кого-то дело, а?

– Друг против друга, – ответила я, вприпрыжку несясь на совещание.

В действительности, мне даже не было нужды тащиться в суд. Майкл настоял на том, что он будет выступать истцом, а я – «ни-на-что-не годной-лживой-ответчицей». Несмотря на то, что в штате только недавно был принят закон, позволявший при разводе не указывать мотивов, до его вступления в силу оставался еще год. Так что нам пришлось действовать по старинке.

Единственный вопрос, пока стоявший передо мной, можно было сформулировать следующим образом: следует ли мне менять фамилию, которую я носила десять лет, на ту, что носила семь лет, когда мама поменяла ту, которую я носила в течение пятнадцати лет, когда она вышла за отчима, который носил фамилию честного человека?

Как ни странно, решение этой весьма запутанной проблемы ускорила моя мама.

Я получила от нее открытку, в которой адресат был обозначен как «миссис Фрэнни Ведлан», и сразу же позвонила ей.

– Мама, ведь я только что развелась. Зачем ты написала «миссис...»?

– Так принято, – ответила она не задумываясь. – Сейчас я – миссис Пол Баскин. А вот если бы развелась, то была бы уже миссис Джоана Баскин.

– А почему же ты не написала просто «Фрэнни Ведлан»? Что в этом плохого?

– Плохого в этом ничего, конечно, нет. Но просто так – принято!

– Кому, какое дело до того, что «принято». Я чувствую себя как обгаженная!

– Фрэнни, ты же знаешь, что мне не нравится это слово. Его употребляют только нижние чины в армии.

(Во время второй мировой матушка трудилась в Красном Кресте и считала себя крупным экспертом в вопросах словоупотребления и военном деле.)

– Мама, но мы же обсуждаем проблему изменения мной фамилии, – вернула я ее к интересовавшему предмету, уже основательно расстроенная. – Я не должна оставлять фамилию Майкла.

– Оставь ее, – протянула она с просительной интонацией. – Хоть люди будут знать, что ты была замужем...

Должно быть, она видела нечто ужасное в том, что ее дочь, дочь Джоаны Монро Баскин, достигнув тридцати двух лет, так и не сподобилась выскочить замуж.

– ...Не так уж легко быть разведенной женщиной, Фрэнни, – между тем продолжала канючить она. – Мне пришлось испытать это на себе!

– Я выдержу, мам. И, пожалуйста, не трудись заниматься сватовством. Не вздумай подыскивать мне женихов, тем более сыновей своих подруг!

– Но если кто-то захочет прогуляться с тобой? – удивилась она. – Мне не хочется, чтобы ты все время сидела взаперти!

– Ты просто не хочешь, чтобы я считалась незамужней!

– Не вижу разницы!

А затем она переключилась на мою сестру и сообщила, что та вновь беременна и собирается рожать через восемь с половиной месяцев. Сказала, что Мадлен сама скоро позвонит мне.

– Замечательно, – сказала я не очень довольным голосом. Это было так похоже на мою сестрицу. Сделать что-то замечательное, в то время, как я опять унижала свою мамочку. На этот раз – разводом! В трубке раздался тяжелый вздох.

– Хорошо, поступай, как знаешь. Слава Богу, за тобой хоть мебель осталась!

В тот же день я позвонила Майклу и попросила его передать адвокату, чтобы он оформлял мои документы на фамилию Баскин.

– Как хочешь, – отрезал он и повесил трубку.

А две недели спустя он позвонил мне на работу и сообщил, что все – кончено.

– Теперь ты – сама по себе, – сказал он. – Все дело заняло пять минут. Рад, что все это уже позади.

– О! – я не находила слов. Так трудно положить трубку, когда только что получила известие об окончании замужества. – Спасибо, что сообщил. Думаю, э-э, мы скоро встретимся.

– Не рассчитывай на это.

И мой бывший муж повесил трубку.

Похоже, ситуация требовала, чтобы я еще раз соблазнила Кристофера. Или, на худой конец, он меня. Как это случилось тогда, я до сих пор понять не могла. А сейчас все изменилось. Мы могли вместе пойти в кино или пообедать, не думая, что совершаем нечто предосудительное. Никакой игры. Никакой театральности. Даже не придется нарушать обет супружеской верности.

Он продолжал жить у родителей. Странно, но даже после ночи любви, засыпая мертвым сном, он все равно часа в четыре утра покидал нашу постель и, утомленный, мчался к ним. Как будто ему все время слышался голос мамочки, зовущей домой.

– Дорогой, ты не находишь, что ведешь себя по-свински? – спросила я его как-то раз, наблюдая, как он натягивает штаны. – Как это все твои подружки мирились с этим: «кончил дело – гуляй смело»?

– Но в Колорадо у меня был свой дом, – напомнил Кристофер, заправляя рубашку в брюки.

– И почему же ты не можешь обзавестись своим углом здесь? Бьюсь об заклад, даже Филу Донахьо не удастся отыскать еще трех парней твоего возраста, все еще держащихся за материнскую юбку.

– Но ведь это – временно... – Кристофер застегивал молнию.

– Временно?

– Все это так ново для меня... – он достал расческу.

– Секс?

– Нет. Наши отношения. Ты и я. Мне жаль, что у вас с Майклом все так вышло. Как будто это я виноват.

– Ты льстишь себе.

– Ну, а мне все равно не по себе, – он отвернулся к зеркалу и принялся причесываться.

– Извини, что не осталась замужем только ради твоего удовольствия.

Закончив туалет, он убрал расческу в карман и склонился, чтобы поцеловать меня на прощанье.

—Ты такая теплая, розовая и соблазнительная сейчас, – промурлыкал он.

– Да, – сварливо откликнулась я. – Думай об этом всю дорогу, пока мчишься к своей мамочке!

Я сменила работу.

И даже не только из-за того, что сменила фамилию. Просто нашла место, где платили побольше, да и должность предложили повыше. К тому же, работать там, где никто не знает о твоих передрягах, все-таки легче.

Теперь в паре со мной опять работал мужчина. Слава Богу, обремененный тремя детишками и женой, которую просто обожал. Звался он Недом Дибом, и мы обслуживали международный табачный синдикат.

Когда я нанималась на службу, мой новый босс, Дирк Уитмер, худющий с козлиной бородкой мужичок с манерами саксофониста из бара, спросил, не испытываю ли я угрызений совести, рекламируя сигареты? «Нет, – ответила я, – никаких эмоций». Какие могли быть угрызения совести, если я добилась положения, о котором можно было только мечтать? Однако не успела я привыкнуть к своим новым обязанностям, как вожделенная должность уже казалась мне мелкой и незначительной.

Первым импульсом было позвонить Майклу. Десять лет он выслушивал мое нытье о том, как бы хотелось найти самостоятельную творческую работу. Мне казалось справедливым сообщить ему, что я ее все-таки нашла. Мне и в голову прийти не могло, что ему будет все равно. Действительно, он был очень вежлив, разговаривая со мной по телефону. Сказал, что я вышла на новый качественный уровень и все такое прочее. И повесил трубку.

Как это ни странно, мне не хватало моей прежней не слишком веселой жизни. Я испытывала смутную ностальгию по занудным баскетбольным матчам. Скучала по звяканью ключей у двери. Иногда мне даже не хватало рыболовных удочек, падающих на голову из шкафа.

Единственное, что осталось мне – это письма от свекрови. Полные сплетен и новостей, они приходили обычно раз в месяц. Подписывалась она «С любовью, мама В.». Как будто она не знала, что мы с Майклом разошлись. «...Как работа?... Надеемся скоро увидеть тебя... Были в гостях... Жаль, что вы с Майклом не приехали...» И все в том же духе. Казалось, сейчас она любит меня больше, чем в мою бытность женой ее сына.

Я отвечала ей вполне нейтрально. «Все в порядке... С работой все нормально...» А вот отец Майкла никогда мне не писал и не передавал никаких пожеланий. Впрочем, мне было хорошо известно отношение этого пуританина к разводам.

Майкл позвонил в первых числах июля.

Он проклинал Чикаго. Ненавидел свою жизнь. Он уволился и сейчас менял квартиру.

– Ну и чем же ты теперь собираешься заняться?

Была пятница, часов пять вечера. Я сидела на кухне и ожидала, пока разморозится мой ужин.

Майкл продолжал жаловаться. Наконец он перешел к делу.

– У меня тут есть несколько кастрюлек и салатница... Знаю, они тебе вряд ли когда понадобятся. Но если хочешь, могу их тебе отдать. У меня и без того барахла хватает. Выкупил всю мебель... Так что завтра, когда буду переезжать, могу забросить эту утварь тебе.

– Завтра? Завтра ты уезжаешь? – от неожиданности мой голос стал таким тонким, словно комариный писк.

– Да, я не в силах ждать.

– А как же твоя работа?

– Я предупредил их за две недели.

– И никто не сказал мне...

– А почему, собственно, кто-то должен что-то говорить тебе?

– Но как же твоя квартира?

Я тщетно пыталась изобрести причины, которые могут помешать ему уезжать. Сама не знаю, зачем это делала.

– Я аннулировал договор, – ответил он. – Ну, так как, берешь их или нет? Если да, подвезу. Завтра, часов около двенадцати.

– Завтра. Да-да, хорошо.

Меня не интересовали все эти кастрюльки. Мне надо было увидеть Майкла.

– Хорошо. До завтра, – ответил он и повесил трубку.

Я даже не успела спросить, куда он переезжает.

Все утро я размышляла – что бы мне эдакое на себя надеть?

Мне до смерти хотелось выглядеть отлично. Пусть он сохранит обо мне самые светлые воспоминания. Все же думать об одежде было легче, чем о бывшем муже, который так ненавидит свою жизнь, что бежит прочь – в горы или к океану.

Я выбрала, наконец, светлое легкое платье без рукавов. «Боже, как это глупо», – говорила я себе. – «Майкл – твой бывший муж. И он просто решил завезти тебе посуду. Мы – не Хэмфри Богарт и Ингрид Бергман, прощающиеся у трапа самолета в Касабланке...»

Майкл, он же «Хэмфри», явился в половине двенадцатого. Одет он был в выцветшие джинсы и желтую майку. В руках у бывшего мужа была коробка с надписью «туалетная бумага».

– Вот и твои вещички, – сказал он, поставив ее на пол. Я заметила, что он не носит подаренные мной золотые часы.

– Где твои часы?

– Вот мои часы, – он уставился себе на запястье. – Ах, ты о тех? Я их потерял... Должно быть, ремешок лопнул или что-то еще... Но и эти – тоже ничего.

Я ненавидела «эти». Меня от них тошнило. Конечно, мой подарок он потерял нарочно.

– Не желаешь присесть на минутку? – предложила я.

– Не могу. Внизу ждет грузовик. Впрочем... если только на минутку...

Мы уселись на кушетку в гостиной. Бывшие муж и жена. Нас разделяли лишь несколько сантиметров, но на самом деле мы были бесконечно далеки друг от друга. Майкл сказал, что уезжает в провинцию. Хочет поработать с геологами.

– Шутишь? – удивилась я.

– Это может быть очень интересно, – он рассматривал свои ладони. – Помню, в колледже это дело мне нравилось...

...Не знаю, как это произошло, но он овладел мною. Кто-то придвинулся... Кто-то прикоснулся... И неожиданно мое платье оказалось на полу... лифчик – сорван... джинсы Майкла – спущены... В моем сознании сохранилось только порхание одежды и мелькание тел. Я отдалась ему прямо на кушетке.

Секс был жарким, грубым, яростным и... великолепным.

– Зачем все это? – пробормотала я, когда все кончилось, приходя в себя.

– Будет о чем вспомнить, – ухмыльнулся Майкл, застегивая молнию на джинсах. – Теперь пусть этим занимается твой приятель.

Я услышала, как громко хлопнула входная дверь.

19

Я старалась убедить себя, что это счастье – быть абсолютно свободной!

Ведь это так здорово, что его нет. Но всегда отыскивался какой-нибудь доброхот, который рад был сообщить, где он находится, что поделывает. Хуже всех была, конечно, Сьюзен. Третье звено в цепи Майкл – Барри – Сьюзен – Фрэнни. Мы с ней посещали один и тот же косметический салон. И часто получалось так, что наши кресла оказывались рядом.

– Он пишет очень часто, – начинала обычно Сьюзен, в то время как девушка приступала к своей работе. – Барри просто не успевает ему отвечать. Обычно он просто звонит Майклу. Но на один его звонок Майкл отвечает тремя или четырьмя письмами. – Здесь она морщила лоб и вздыхала. – Майклу ведь так одиноко!

– О господи, – вздыхала я. Что неприятнее – думать о том, как кому-то одиноко, или быть самой одинокой?

– Он уже оставил идею стать геологом – уехал на побережье и снял квартиру в Портленде, штат Орегон. Работу найти не смог, и проживал на заначки. В настоящий момент он старался устроиться подмастерьем к местному столяру. – Сьюзен пожала плечами. – Ему не следовало уезжать, Фрэнни. Ведь все его друзья здесь.

Как-то раз в овощном магазине я наткнулась на Доди, девушку, служившую секретаршей у Майкла в банке. Она сказала, что он пишет ей каждую неделю. – Черт возьми, – продолжала она, – наверное здорово сейчас в Портленде, штат Орегон? Обязательно отвечу ему, вот только с делами чуть-чуть поуправлюсь...

И Луи проинформировал о ходивших к нему из Портленда известиях. Майкл все еще не нашел работу, никого не знает, но приобрел двух канареек. Луи собирался на днях ответить ему – сейчас он очень занят.

Мадлен и Марти он просил прислать фото их малюток.

Как-то раз позвонила тетушка Марлин, узнать, не нужна ли мне копченая семга, и рассказала о том, что Майкл писал ей дважды.

– Ну не мило ли, что он пишет людям, которые ему теперь уже совсем чужие? Знаешь, я ненавижу отвечать на письма... Передай ему привет, если вдруг увидишь, – умилялась она.

Мой брат Эдди как-то поднял меня среди ночи, чтобы поведать о только что полученном от Майкла письме. Он писал, что работы все еще нет. Но есть женщина. Иногда они ездят на рыбалку. А все остальное время он мастерит кукольный домик для чьей-то там дочки.

За два дня до Рождества я испортила, наконец, механизм стенных часов. Случилось то, что Майкл предсказывал столько раз.

Приблизительно в это же время Кристофер сообщил о своем решении вернуться в Колорадо.

– Не огорчайся, – утешал меня он. – Ты будешь навещать меня. Я стану приезжать к тебе. Между нами все останется по-прежнему.

– Что между нами останется по-прежнему, Кристофер? Сейчас я даже не могу определить – что между нами, – я сидела на полу своей гостиной с книгой в руках. Это была «История рекламы». Он подарил ее мне на Рождество.

– Ну, мы будем с тобой как Дэшел Хеммет и Лиллиан Хэлмэн[6], – проговорил он, протягивая в мою сторону руки, словно предлагая нечто – Два дома. Два разных места, где мы сможем встречаться... И получать от этого удовольствие.

– Ты забываешь, что между нами лягут девятьсот миль! – возмущенно закричала я. – Признайся, тебя больше устраивало, когда я была замужем! И вот теперь, когда между нами никто не стоит, тебе срочно потребовалось слинять! Не желаю, чтобы ты любил меня издалека! Мне этого не нужно.

– А я нахожу это таким романтичным, – упорствовал Кристофер, все еще не теряя надежды очаровать меня. – Ведь мы можем перезваниваться. Хоть каждый вечер... И говорить, говорить... Пока не надоест.

В отчаяньи я бросила в угол несчастную книгу.

– Наверное, то же самое ты говорил своим подружкам, когда решил смотаться сюда из Колорадо. Не желаю играть с тобой в эти дурацкие игры!

Кристофер принялся в отчаянье заламывать руки и трясти своей прекрасной головой. Ему не нравилось, когда женщины не ценили его.

– Эй! Я стараюсь, чтобы все шло нормально! Ведь я никогда ничего тебе не обещал! Мне больше не хочется здесь жить. И я надеюсь, что смогу зарабатывать своими рисунками там, где захочу и сочту это нужным. Жаль, конечно, огорчать тебя, но я ничего не могу поделать.

– Ах, ему «жаль огорчать меня»! – заорала я. – Что бесит меня, так это то, что все будет повторяться снова и снова. Всегда найдется дура, которую сразит твое «обаяние»! А ты так и будешь продолжать коллекционировать женщин, пока не состаришься и не осядешь где-нибудь в Майами. И откроешь сезон охоты на одиноких вдов.

Кристофер встал.

– Я лучше пойду, – оскорбленно произнес он. – Этот разговор до хорошего нас не доведет.

– Не терпится слинять, да? Ненавижу твою слабохарактерность! Мне казалось, что я нужна тебе, но теперь я вижу, что ты действительно «слизняк»!

Кристофер направился к двери.

– Я позвоню тебе завтра... Тогда и поговорим спокойно.

Чтобы избежать еще одной сексуальной сцены на кушетке – теперь уже с Кристофером, – я сказала ему, когда он позвонил, что не желаю иметь с ним ничего общего и чтобы он больше не звонил. И он уехал, а я пришла в дикую ярость от того, что он больше не позвонил и не попрощался со мной. Даже не попытался увидеть меня!

А в марте я стала получать открытки с надписями «я скучаю по тебе»... Потом – письма с глупыми эротическими картинками и такими же подписями. Я и не собиралась на них отвечать. Вместо этого я уехала на съемки в Англию. Мы делали там рекламу сигарет. Все свободное время мой напарник увлеченно скупал всяческие сувениры для своего многочисленного семейства. Свитера ручной вязки. Симпатичные браслеты. Уменьшенные копии Биг Бена, и все такое прочее. У него была семья, и она ждала его возвращения. А кто ждал меня? У меня был дом, но не было никого, с кем можно было бы вечером переброситься хоть словом, кто бы ждал, когда я приду с работы.

Я решилась и позвонила Майклу прямо из своего лондонского номера. И, конечно, не учла разницу во времени.

– Привет, – неуверенно произнесла я. – Это Фрэнни.

– Я узнал твой голос, – произнес хрипло он. – Что-нибудь случилось? Почему ты звонишь?

– Сама не знаю. Думаю, по привычке. Знаешь, я ведь в Англии. В командировке.

Я представила себе его взъерошенные волосы и слегка припухшее ото сна лицо. Наверное, сейчас на нем одна из его серых маек и трусы. Я колебалась.

– Я скучала по тебе, Майкл. Я думала о тебе.

Я замолчала, боясь, что он рассердится. Но когда он не ответил, я решила продолжать.

– У меня ведь скоро отпуск. Может быть, мне приехать к тебе, если ты согласишься... Так, на выходные... или как там получится... Только посмотреть, как ты там?

– Ты уверена, что хочешь этого?

– Это пока только задумка. – Молчание. Только монотонное гудение где-то там, на линии, соединяло нас сейчас. Наконец он заговорил. Спокойно, тихо. Мне это показалось добрым предзнаменованием.

– Что ж, это было бы неплохо...

До моего возвращения в Штаты я звонила ему еще раз. Мы договорились о дате встречи. О времени прилета самолета. Каждый из нас заботился об удобстве другого. Я повесила трубку, будучи почти в полной уверенности, что я – клиническая идиотка. Он там бедолага изо всех сил старается начать новую жизнь, а я – бац, сажусь на самолет, и, пожалте, «здравствуйте... я ваша тетя...» Но с другой стороны, еще раз увидевшись, он, возможно, придет к окончательному решению.

20

Я заметила его еще с трапа самолета.

Он стоял у телефонных кабинок рядом с главным входом. Переминаясь с ноги на ногу, сложив руки на груди, он вертел головой, выискивая меня в толпе. Почувствовав, как накатившаяся волна нежности охватывает меня, я приветственно замахала ему рукой. Но, оказавшись рядом, похоже, мы ощутили чувство какой-то неуместной неловкости. Я улыбнулась, слегка пожав плечами. В ответ он тоже улыбнулся мне. После минутной паузы мы как-то неуверенно обнялись, даже не поцеловавшись.

Он сильно похудел. На нем были джинсы и рубаха с расстегнутым воротником. Лицо его украшали очки в черепаховой оправе. Это было необычно, и мне еще предстояло привыкнуть к бывшему супругу в очках. В длинных волосах его (он носил такую прическу до того, как устроился в банк, она делала его похожим на ребенка) мелькали седые пряди.

– Привет, – почему-то шепотом произнес он.

– Привет, – я не знала, что ответить.

– Решил вот отправить письмо, и чуть было не пропустил твой самолет, – сказал он, принимая мой чемодан. – Это все?

Я утвердительно кивнула. В его уверенной походке, в его высоко поднятом подбородке и широко расправленных плечах было нечто удивительно успокаивающее. Я исподтишка наблюдала за ним, пока мы пересекали холл аэропорта. Подойдя к двери, он приоткрыл ее, пропуская меня вперед. Слегка прикоснулся к моей спине и зачем-то уставился на мои ноги.

– Рад, что до сих пор носишь свои дорожные сапоги, они до сих пор выглядят почти как новые.

Выйдя из душного здания, мы вновь окунулись в прохладный весенний воздух.

– Однако не жарко, – произнесла я.

– Ты догадалась захватить с собой свитер? – озабоченно спросил он. – Жаль, что скоро стемнеет, и ты не сможешь увидеть горы. На них стоит поглядеть.

Теперь Майкл ездил на серебристой хонде-аккорд. На эту покупку он истратил часть денег, доставшихся ему после нашего развода.

– Завтра я должен выходить на работу, – нарушил он вдруг молчание. – Извини, я только сегодня узнал об этом. Но я так долго сидел на мели, что не смог отказаться. Но я приготовил для тебя карту и расписание автобусов, ну и еще список достопримечательностей. Пока я буду на работе, ты можешь этим заняться... Ну а потом я поведу тебя в ресторан.

– А-а-а, хорошо, – разочарованно протянула я. Мне так хотелось целый день побыть вместе с ним.

– А тебе нравится эта новая работа? Это то, чего ты хотел?

Он устроился помощником к мебельщику за семь долларов в час.

– Но это – только начало. Мне повезло, что я получил это место. Всего девять сотен осталось...

– Долларов?

– Нет, миллионов, Фрэнни...

Было так темно, что я почти не видела – куда мы мчимся.

– Живешь-то далеко отсюда? – поинтересовалась я, вовсе не представляя, где это «отсюда»?

– Здесь все довольно близко. В эти выходные я собирался за город, не был уверен, что ты приедешь. Решил позвать с собой двух соседок. Но вряд ли что из этого вышло бы... они вечно заняты.

Майкл свернул в переулок, затормозил и, выключив двигатель, посмотрел на меня так, будто собирался открыть большой секрет.

– Они очень религиозны.

Майкл занимал первый этаж двухэтажного особняка, с лестницей и террасой, опоясывающей второй этаж, сильно смахивающего на придорожный отель. Он был доволен, что сумел устроиться в этой части города – здесь плата за жилье была не слишком высока.

Гостиная вся утопала в цветах. Они были повсюду – на стенах, на подоконниках, на двух столиках, примыкавших к купленному им в рассрочку дивану. Диван же украшали две подушки, аккуратно сложенные простыни и одеяло.

В другом углу комнаты я увидела старенький телевизор, купленный нами еще в первый год супружества. При разводе я почти насильно всучила его Майклу. Рядом с телевизором на пластмассовой подставке красовалась клетка для птиц.

– Вот и мои подружки, – проворковал Майкл, приблизившись к ней. – С ними я и общаюсь. – Он посмотрел на меня. – Завтра мне нужно вставать в шесть. Не возражаешь, если я познакомлю тебя с соседями завтра? Мне действительно следует немного поспать. А ты можешь устроиться в спальне.

– Глупости, – отрезала я. – Мы спали вместе десять лет. Уверена, три ночи мы уж как-нибудь продержимся.

– Как ты захочешь.

Казалось, ему – все равно. Майкл направился в ванную, не забыв плотно прикрыть за собой дверь. После стольких-то лет он вдруг стал натуральным скромником. Мне было слышно, как он включил душ. Я отправилась в спальню и облачилась в длинный белый пеньюар. Простыни на постели были те же, что и восемь лет назад. Майклу они достались при разводе. Над изголовьем висели фотографии его родни, а так же его собственные портреты во младенчестве, украшенные надписями «сорванец» или «умница».

Он вошел в спальню в одних трусах. Его обнаженная грудь выглядела удивительно возбуждающе. Пригладил мокрые волосы.

– Не хочешь принять душ? – он во все глаза пялился на мой пеньюар.

– Нет. Помоюсь завтра утром. Только почищу зубы.

Когда я привела себя в порядок и вернулась в спальню, Майкл вручил мне обещанную карту и расписание автобусов. Он старался подоходчивее растолковать, как добраться до остановки и что делать потом. Я сказала, что сама найду все, что нужно, а сейчас неплохо было бы отправиться спать.

Мы легли в постель, ноги наши переплелись. Казалось, Майкла не тревожит ни его рана, ни мои разметавшиеся по подушке волосы. Он страстно обнял меня.

– Как мне хорошо с тобой, – прошептал он, перед тем как уснуть. – Всегда любил обнимать тебя.

После всего того что с нами произошло – после замужества, десяти совместно прожитых лет, после развода, больше всего меня огорчало отсутствие ярких эмоций в наших новых отношениях.

Утром я проснулась вместе с ним, и пока Майкл готовил себе завтрак, я решила наметить себе маршрут на весь день. Он очень боялся опоздать на работу. Прощаясь, мы поцеловались – как в прошлые годы. А затем я отправилась в спальню. Часов около десяти зазвонил телефон. Это был Майкл, он решил проверить – встала ли я, или все еще сплю.

– Пора вставать! Посмотри, какое солнце сегодня! – восторженно заливался он. Затем сообщил, что вернется сегодня домой в половине пятого.

В тот вечер он, словно примерный муж или новый любовник, притащил мне целую охапку цветов.

– Как работа? – осведомилась я, словно примерная жена.

– Я не нужен им до следующего вторника, – разочарованно протянул он. – А как твоя поездка?

– Теперь я понимаю, почему ты обосновался здесь. Очень милый город.

– Только когда не идет дождь, – ответил он. – Когда пасмурно, это очень угнетает.

Обедали мы в индийском ресторане: приглушенная атмосфера, темные хлопковые скатерти, медные столовые приборы, и все такое... Дегустируя различные блюда, большинство из которых имело сильнейший привкус карри, Майкл поведал мне о Лоре – той самой разведенной даме с двумя детьми. Выяснилось, что она вовсе не в разводе, а просто живет отдельно от мужа.

– Тебе она нравится? – подозрительно допытывалась я.

– Она, конечно, ничего, – изо всех сил он старался говорить небрежно. – В основном, мне нравятся дети... А Лора, она старается наладить отношения с мужем. – Он задумчиво водил пальцем по ободку тарелки: – А я стараюсь отговорить ее от этого.

– Потому, что она тебе нравится? – продолжала допытываться я.

– Нет, – объяснил он. – Потому, что он бил и унижал ее. – Майкл говорил с очевидным отвращением. – Но она боится остаться одна.

Я обсуждала с Майклом его личную жизнь, словно была ему сестрой или кузиной!

– Возможно, она хочет выйти за тебя замуж?

Майкл отрицательно покачал головой.

– Нет, она считает, что я слишком беден для этого. А мне кажется, что она такая скучная...

В воскресенье мы отправились на экскурсию за город. Майкл уверял, что я получу огромное наслаждение от этой поездки. Грязь. Деревья. Колючий кустарник. По дороге он то и дело останавливался, чтобы показать мне какой-нибудь цветок или птицу. А мне так не хотелось покидать теплый салон. Видимо, как путешественница я ориентирована только на конечную цель поездки.

Когда мы, наконец, достигли конечной точки нашего путешествия (надо сказать, мало отличавшейся от начальной – чуть больше грязи, деревьев и колючек), то уселись на огромные гранитные глыбы. Майкл принялся доставать из сумки апельсины, сандвичи с курицей и баночки с яблочным соком. Переполненная впечатлениями, я отказалась, есть и стала наблюдать за Майклом. При этом я все время теребила отклеивающуюся подошву моего резинового сапога. Наконец ему это надоело, и последовала команда прекратить. Так что мне пришлось взять в руки прутик и предаться самозабвенному рисованию абстрактных картин в пыли.

– Надеюсь, через несколько лет мне удастся завести собственное дело, – вдруг сказал он. – Оборудование для кухонь и мебель на заказ. Терпеть не могу, когда нет ничего в кармане.

– Но ты ведь мог бы снова пойти работать в банк. Здесь должна быть куча банков!

– А-а, надоело. – Майкл закончил поглощать свой сандвич и убрал использованные салфетки в сумку. – Займусь бизнесом. Разбогатею. Найду себе жену с парой детей... Чтобы было с кем разделить богатство.

– Но может быть все же лучше для начала обзавестись женой?

– Нет. Наверное, нет. Женщинам не нравятся парни, у которых пусто в кармане.

– А там, куда ты устроился, есть женщины?

– Никого, кто бы смог меня заинтересовать.

Он подобрал прутик и принялся чертить в пыли линии так, что они пересекались с моими.

– На поверку я оказался не таким сильным парнем, каким казался тебе, Фрэнни. Люди почти не воспринимают меня. Никто не хочет слушать. Наблюдаю за ними, когда говорю, и вижу, что им всем я до лампочки, – он пристально разглядывал наши совместные каракули. – Ты даже не представляешь, как это важно для меня, чтобы рядом был человек, на которого я мог бы положиться.

Некоторое время мы сидели молча. Затем я решилась.

– Я больше не встречаюсь с ним. С Кристофером. Уже давно.

Он никак не отреагировал. Я не знала: было ли ему все равно, или он так погрузился в свои печальные размышления, что не расслышал ключевой информации.

– Я тебя больше не люблю, – вдруг очнулся он. – Но меня пугает, что никто не станет заботиться обо мне так же, как ты. Особенно в ближайшие несколько лет.

Я заплакала.

– Мне не следовало приезжать. Только расстроила тебя.

– Ты не виновата. Я всегда в таком состоянии, даже когда один Ничего не получается. В жизни у меня, если и было что хорошее, так это только ты. А теперь – все это в прошлом.

От полноты чувств у меня потекли слезы, и я принялась размазывать их тыльной стороной ладони. Майкл участливо протянул мне салфетку.

– Что ж, пора в обратный путь.

В машине я заснула и открыла глаза только тогда, когда Майкл остановил машину у большого универсального магазина, где торговали со скидкой.

– Куплю клея и приведу в порядок твой сапог, – объяснил он.

Но когда мы зашли внутрь, его внимание привлекли разнообразные жаровни, предназначенные для приготовления мяса на углях или копчения.

– Чуть поднакоплю деньжат и куплю такую, – признался Майкл.

Я посмотрела на ценник – тридцать девять долларов.

– А почему бы мне не сделать тебе подарок? Я бы очень хотела…

Майкл пожал плечами.

– Хорошо. Это было бы прекрасно.

На долю секунды мне показалось, что он специально подстроил все, чтобы я купила ему эту штуку, но сама мысль об этом представилась столь ужасной, что я тут же напрочь отбросила все сомнения.

– Впрочем, это можно сделать и потом. А сейчас, давай-ка купим что-нибудь на обед, – предложил он.

Мы запаслись сыром и вырезкой. Купили пакет угля для жаровни. Майкл приобрел тюбик резинового клея. Когда мы подходили к кассе, я протянула ему деньги. Он начал отказываться, но я настояла, и он со вздохом разрешил мне заплатить.

Дома он отнес продукты на кухню, на минуту задержавшись в гостиной, чтобы поприветствовать своих пернатых друзей. Я распаковывала сумки, а он вернулся к машине, чтобы забрать жаровню. Когда он возвращался, я впервые за эти дни увидела улыбку на его лице.

– Только что говорил с одной из моих соседок. В эти выходные они были заняты, но в следующие – согласны составить мне компанию.

Я была рада, что ему будет, чем заняться.

Обед мы готовили вместе. Я резала сыр, а Майкл тем временем готовил гамбургеры. Одновременно я рассказывала о том, как мне не нравится новая работа.

– И эта поездка в Англию на съемки меня просто доконала. Ну, просто в печенках все сидит...

– И что же ты собираешься делать?

– Не знаю.

Майкл понимающе кивнул и принялся раскладывать гамбургеры.

За обедом мы смотрели по телевизору какую-то передачу о природе.

– Хорошая программа, – одобрил он. – Но не так уж часто удается посмотреть ее. Я вообще стараюсь пореже его включать. Не дай Бог, сломается... А то где взять деньги на новый?

Я подумала о переносном телевизоре в моей спальне. Ведь я почти не смотрела его. Но как предложить его Майклу, никак придумать не могла. Не хотелось, чтобы он чувствовал себя облагодетельствованным.

Потом я мыла посуду, а он приводил в порядок мой сапог. Зазвонил телефон, и до меня донеслись обрывки разговора. Я уже домывала последнюю тарелку, когда он снова появился на кухне.

– Лора звонила, – объяснил он. – Мы договорились, что следующий уик-энд я проведу с ее детьми.

– Отлично, – одобрила я. – Знаешь, я, пожалуй, посплю. Что-то эта поездка сильно измотала меня.

– И я тоже, – поддержал меня Майкл.

В постели мы молча занимались любовью.

Утро я посвятила сбору своих вещей. Майкл предложил мне позавтракать.

– Ты же знаешь, что я никогда не завтракаю, – укоризненно заметила я.

– Столько всего изменилось, что я решил – лучше будет предложить, – принялся оправдываться он.

Потом Майкл отнес мои вещи в машину. Пока мы неслись в аэропорт, я не отрывала глаз ото всех этих аккуратных живописных домишек, разбросанных по обеим сторонам дороги.

– Красивый город, – одобрила я. Наконец мы свернули на дорогу, ведущую к аэропорту.

– Когда ты собираешься навестить своих родителей?

– Не скоро, – поморщился он. – Временным работникам не оплачивают отпуск. – Он пристально посмотрел на меня. – Кажется, нам никогда не удастся отделаться друг от друга, как ты думаешь?

– Знаю, – задумчиво ответила я. – Похоже, это не последняя наша встреча.

– Хорошо, – ответил Майкл.

Он припарковал машину перед входом в зал ожидания.

– Не возражаешь, если я не пойду туда?

– Конечно, нет, – я повернулась, чтобы обнять его. Мы поцеловались.

Обычным прощальным поцелуем.

21

Я решила продать свой дом. Он постоянно раздражал меня, напоминая о прежней жизни. Да и поближе к работе перебраться тоже стоило. К этому времени с момента нашей последней встречи с Майклом прошло больше семи месяцев. Сначала мне вовсе не хотелось сообщать ему о перемене адреса, но потом я все-таки написала. Мне показалось неправильным, что люди, проведшие бок о бок десять лет жизни, занимаются только собой и забывают друг о друге. По-моему, следует узаконить такое правило: «Разводитесь? Что ж, Бог с вами! Но не забывайте посылать друг другу открытки к Рождеству».

Ответа от него я не получила. И многостраничные послания от Нормы никак не могли заменить весточку от бывшего мужа. Но я исправно отвечала экс-свекрови. Это хоть как-то позволяло разогнать тоску по субботам.

И вот однажды, в приступе безумия и меланхолии, я обратилась к собственной матери с просьбой свести меня с сыном какой-нибудь ее приятельницы. И тут же поклялась себе, что подобное больше никогда не повторится. С первого свидания я вернулась почти свихнувшейся. И не то чтобы мой новый знакомец, зубной врач Ховард, был клиническим идиотом или просто психом. Это-то было бы как раз не так обидно! Но он был то, что называется «узким специалистом». Весь мучительный вечер он беспрерывно рассуждал о всяких там прикусах, кариесах и других, не менее интересных вещах. Утром, проснувшись от непроходящей головной боли, я созвонилась с матерью, чтобы похвалиться, как ужасно я провела вечер.

– Ты должна дать ему еще один шанс, – рассудила мать. – Как можно за один раз узнать человека?

– Точно... – согласилась я. – Но вот чего мне как раз и не хватало, так это его объяснений функций зуба мудрости.

– Знаешь, – помолчав, сказала мама, – я, кажется, знаю, в чем твоя проблема. Мужчины просто побаиваются тебя. Наверное, они смотрят на тебя и думают, что у тебя уже есть приятель.

– Мама?.. – Да?

– Знаешь, я думаю, что проблема совсем не в этом...

Утомившись урывками получать свою порцию любви с тем женатым парнем из гостиницы, Холли глубокомысленно заключила, что их отношения лишены перспективы.

– Мне казалось, что половина Казановы, это лучше, чем ни одного, – призналась как-то она. – Наверное, я ошибалась.

По глазам было видно, что в ее хорошенькой головке родился некий план. И она не замедлила его озвучить:

– По-моему, стоит завести ребенка! Пайпер призналась мне, что жалеет о том, что не выскочила за того обремененного четырьмя детьми дирижера.

– Знаешь, какая-то особа по-быстрому окрутила его. Похоже, если бы мои подопечные могли догадаться, насколько я несчастна, они привлекли бы меня к суду за несоответствие занимаемой должности, – она задумалась и вдруг выпалила: – Заведу-ка я, пожалуй, ребенка...

А вот меня навязчивое желание стать матерью никогда не посещало. И уже самой становилось интересно – как скоро оно появится? Ведь стукнуло уже тридцать пять, и предполагалось, что я в отчаяньи от отсутствия детей. Но ведь я уже не состояла в браке с тем единственным мужчиной, от которого мне бы хотелось иметь ребенка. И вот когда этому «единственному» исполнилось сорок, я отправила открытку с поздравлениями. Мои родители послали ему коробку роскошных апельсинов. Но ни они, ни я ответа или благодарности так и не дождались.

И только спустя месяц, в марте, он нарушил затянувшуюся паузу в наших отношениях и позвонил.

– Здравствуй, – сказал он. – Извини, может, я не вовремя?

– Все нормально! – я вскочила с постели, в которой мирно собиралась отходить ко сну. – Рада, что ты позвонил.

– Все думаю, как ты там? – тихо произнес он.

Я забралась обратно под одеяло. В комнате было темно, и мне казалось, что мы просто, как бывало, лежим рядышком и разговариваем. Вот только засыпал он тогда почему-то слишком быстро.

– А как твои дела? Все еще встречаешься с?

– Нет, – быстро прервал меня он. – Она вернулась к мужу. Знаешь, ее детей мне не хватает гораздо больше, чем ее самой.

– А-а, – понимающе протянула я. – А вообще-то ты с кем-нибудь встречаешься? Как насчет друзей?

– Все не так просто. Я тут устроился работать в травмопункт одной из больниц, ну, так, по субботам... Возможно, думаю, познакомлюсь поближе с какой-нибудь сестричкой... – он помолчал. – Но никто из них не хочет иметь со мной дела. У них на уме одни врачи, – с горечью закончил он.

– А вот у меня появился знакомый – зубной врач. Ну, просто жаждет с кем-нибудь познакомиться...

В следующий раз Майкл позвонил в день, когда его уволили с работы. Нет, он не был пьян. Он был невообразимо раздражен и зол. И говорил, поэтому так, как говорит пьяный в стельку и озлобленный мужик.

– Мне нужны деньги, – с ходу потребовал он. – Что-нибудь эдак восемь тысяч долларов. Чтобы открыть мастерскую... ну, там, дом купить... Хочу начать свое дело. И ты обязана одолжить их мне. Что для тебя эта сумма? А ведь ты должна мне – как-никак ты исковеркала мне жизнь!

– Какое право ты имеешь говорить так?! – закричала я и бросила трубку.

После этого, так сказать, «разговора», после моего решительного «нет» и его криках о том, «что он всегда был уверен в моей ненадежности», я чувствовала себя подавленной и униженной, словно бы кто-то втоптал меня в грязь. Трудно сказать, какое из названных выше чувств лучше подходило к моему состоянию... Впрочем, все это быстро стало мне безразлично, так как в следующий раз он позвонил только под Рождество, я же к тому времени уже встречалась со Скоттом.

...Как-то раз Пайпер вытащила меня на вернисаж. Она находила, что мне следует встряхнуться. А ей – посмотреть по сторонам в поисках какого-никакого стоящего мужчинки, от которого неплохо было бы забеременеть.

В тот день выставлялся какой-то супермодный авангардист родом из Нью-Йорка. Крупный специалист в нео-экспресс-депрессивной галиматье. Понять в его мазне что-либо было невозможно, но мне объяснили, что все его картины о смерти, и вообще – о деградации. И что стоят они, по меньшей мере, по десять тысяч долларов.

Я слонялась по залам, глазея по сторонам, и случайно наступила Скотту на ногу.

– Хочешь потанцевать? – осведомился он, глупо ухмыляясь.

Позже я часто удивлялась – как это Пайпер не углядела в этом верзиле потенциального донора для своего незачатого ребенка. Он был достаточно высок. Так что я, общаясь с ним, вынуждена была задирать голову. И это делало меня приятно хрупкой и беззащитной в собственных глазах. Он казался похожим на медведя – широкоплечий, длиннорукий. Ну а чувственность натуры выдавали длинные хрупкие пальцы, так не вязавшиеся со всем его обликом.

– Вы художник? – поинтересовалась я (действительно, мое умение знакомиться с мужчинами оставляло желать много лучшего).

– В некотором роде... Вообще-то я – барабанщик.

Ну что может быть более сексуальным? А уж по громкости, так и вообще сравнить не с чем.

– А я – работаю в рекламе. Там тоже подчас бывает шумновато.

...Сначала Пайпер дулась на меня за то, что я умудрилась подцепить парня на вернисаже, но потом успокоилась и заявила, что это поможет мне выйти из депрессии, в которой, по ее уверенности, я пребывала.

Скотт действительно не знал равных в умении настучать какой-нибудь мотивчик. Причем, сделать это он мог буквально на чем угодно. Обычно он использовал для этого свои колени. Ну а если мы сидели в ресторане, в дело шли стаканы, тарелки и все прочее. Однако когда он отправлялся с группой в турне, я не очень сожалела.

И именно в это время Майкл прислал мне рождественскую открытку.

На этот раз это был совсем не тот Майкл, который звонил мне. Он снова работал. Снял жилье и делил кров с одним парнем из мастерской, где трудился. Положительно, мой бывший муж не мог выносить одиночества!

Заканчивалось его поздравление неожиданно. Он писал: «нам действительно будет очень нелегко обойтись друг без друга».

Из того, что стенные часы в течение двух лет напрочь отказывались ходить, я сделала вывод, что они не любят меня. Им нравился Майкл. Они ходили для него, а не для своей бедной хозяйки. Похоже, их бесило, что висят они до сих пор в Чикаго, а не в каком-нибудь очаровательном местечке вроде Портленда, штат Орегон. Но я все же великодушно дала им шанс поработать для меня и отнесла их в мастерскую. Там их принялся лечить сгорбленный седой человечек, который беседовал со всеми этими механизмами, словно с живыми.

Поколдовав над моим прибором, он одобрил его качество и сказал, что я смогу забрать часы через неделю. И когда я явилась за своей собственностью, они уже весело тикали в компании таких же оживших механизмов. Мне казалось, что часы выйдут из строя, стоит только взглянуть на них. Однако я умудрилась принести их домой, повесить на стену и даже (о чудо') завести. После двух лет молчаливого собирания пыли их тиканье показалось мне слегка сердитым. Я знала, что с Майклом им было веселее. И я решила отправить их ему вместе с небольшой дружеской (ни к чему не обязывающей) запиской.

Полчаса ушло у меня на то, чтобы придумать – как ее подписать: «с любовью» или же «твоя подруга»? Наконец я решилась и подписала ее нейтрально «Фрэнни». А он так и не позвонил. Не поблагодарил. И это было так непохоже на него – не ответить на такой роскошный подарок. Похоже, часы вообще не дошли до него. И я решилась позвонить ему сама. Раскопала его номер в своем туалетном столике и набрала.

Мне ответил незнакомый мужской голос:

– Да-а?

«Наверное, сосед», подумала я.

– Скажите, Майкл дома? – Последовало долгое неловкое молчание.

Похоже, он мучительно пытался сообразить – о ком идет речь и что следует сказать.

– Какой Майкл? – наконец пробурчал голос.

– Это Фрэнн... – пояснила я.

– Фрэнни... Его бывшая... – мужчина оборвал себя и тут же уточнил: – Фрэнни из Чикаго?

– Да, – нетерпеливо подтвердила я. – Так там он или нет?

– Нет, его нет здесь.

—А вы не передадите ему, что я звонила? – как можно вежливее осведомилась я.

– Обождите минутку, пожалуйста, – слышно было, как «голос» положил трубку. «Похоже, этот заср...ц все-таки дома, и он пошел осведомиться – не желает ли Майкл переговорить со мной», – подумала я. Прошло несколько минут, прежде чем я услышала в трубке какие-то звуки. Он откашливался.

– Фрэнни? – Да.

– Фрэнни, Майкл очень болен. Он в больнице. Фрэнни, у него опухоль мозга... И врачи считают, что он долго не протянет...

22

Первая моя реакция была непроизвольной:

– Вы шутите!

Но он настаивал на своем. Слова его показались мне пустыми и бессмысленными и никак не укладывались в голове.

– Даже не знаю, как вас зовут, – автоматически сказала я. – Кто вы?

Какое право имел какой-то неизвестный сообщать мне такие ужасные новости?

– Джим, – ответил он. – Я сосед Майкла. Знаете, они не хотели, чтобы вы знали. Никто не ожидал, что вы позвоните.

– К-к-то не х-хотел? – почему-то я стала заикаться.

– Родители. Его родные. Они все здесь. Мать, отец, сестра...

Я никак не могла взять себе в толк: как это так – все родные там, а меня нет! Я же была ближе ему, чем кто-либо из них?

– Я должна быть с ним, – мгновенно решила я.

– Боюсь, ему будет все равно. Он был без сознания одиннадцать дней и только-только пришел в себя. Никто не ожидал, что он выкарабкается...

– Одиннадцать дней! – я не находила слов. – И мне никто не сообщил? Ему же нужна поддержка. Нет, я скоро буду у вас.

– Подождите. Возможно, вы сможете увидеть его в ближайшие дни. Посмотрим, как он будет себя завтра чувствовать. Я увижу его и позвоню, если он будет готов... В последние дни к нему пускали друзей, но я не знаю... – он замялся. – Я не знаю, насколько хорошо он ориентируется...

– У него действительно есть там друзья? – От мысли, что он там один в беде, мне стало просто невыносимо. Я плакала, и слезы медленно капали прямо на трубку.

– Да, – ответил Джим. – Не так уж и много, но у него есть знакомые. Как вы? – видимо, он почувствовал, что со мной творится неладное.

– Я в порядке, – прошептала я. Желудок мой корчился от боли. Я говорила, как автомат, не понимая смысла произносимого. – Я должна быть в Портленде... Я буду в Портленде.

– Не предпринимайте ничего, пока я не позвоню, – забеспокоился Джим. – Я все узнаю и позвоню вам. Может быть, вы увидите его.

– Но вдруг он умрет! – не в силах сдерживаться я закричала.

– Я позвоню вам завтра. Обещаю.

Всю ночь я просидела, рыдая, на краю кровати.

Но ведь надо было что-то делать! Я не могла сидеть так и бесцельно ждать звонка, в то время, как он умирал. Умирал! Ведь я даже не спросила, в какой он больнице. Да Джим, наверное, бы и не сказал. Что же будет, если я не успею поговорить с Майклом? Я должна это сделать. Должна его видеть. Как он может умереть? Ведь он был таким сильным. Нет, с ним ничего не может случиться. Вот, Джим сказал, что одна из его сестер уже вернулась домой. Значит, ей можно позвонить... Ведь сразу после развода она писала мне, что очень сожалеет о всем случившемся... Я разыскала ее телефонный номер в старой записной книжке. Пока нас соединяли, я надеялась, что она скажет, что Джим сошел с ума, что Майкл здоров и с ним все в порядке.

Четыре гудка, четыре долгих гудка услышала я прежде, чем сняли трубку.

Наконец я услышала голос Дианы, старшей сестры Майкла. «Они не были особенно близки, – припомнила я, – ведь она вышла замуж и уехала из дома, когда ему было только четыре...»

– Алло? – дрожащим голосом начала я. – Это Фрэнни. Фрэнни Баскин...

– О, Фрэнни, – вздохнула Диана.

– Вечером я звонила Майклу. Говорила с его соседом...

– Он рассказал тебе? Ты знаешь?..

– Да. Думаю, да. Не знаю...

– О, Фрэнни, – проговорила она с трудом, захлебываясь слезами. – Но это так ужасно... Ты позвонила Майклу просто так, хотела поговорить, да, и тут – узнала? Как страшно. Я хотела дать тебе знать, но... меня отговорили...

– Отговорили? – я ничего не могла понять.

– Отец и сестра. Особенно – отец. Он был непреклонен. Сказал, что как только ты узнаешь, то сразу примчишься... И кто знает, что это принесет ему – пользу или вред?

– Не понимаю, что происходит. Я только знаю, что у него опухоль... Но ведь сейчас их удаляют? У нас в конторе, вот, у одного есть двоюродная сестра... Так у нее была опухоль, и ее удалили.

– Не тот случай, – лишая меня последней надежды ответила Диана. – Они не могут.

И пустилась в какие-то объяснения. Что-то насчет клеток мозга, левой теменной доли, четвертой степени... И еще – злокачественная, меньше года – вот все, что отложилось у меня в памяти.

– Думаю, он все время мучился от головной боли. Только головная боль. Однажды он даже не пошел на работу. Боль стала невыносимой, и он потерял сознание. Очнувшись, позвал «скорую», и его забрали в больницу. А там сделали томографию, и тогда он уже позвонил домой. Сказал, что будут делать биопсию. И отец сразу же полетел в Портленд. Мать-то поехала позже. И отец все одиннадцать дней провел рядом с ним в реанимации, ожидая, пока он выйдет из комы. Сидел там и смотрел. Джуди полетела в Спрингфилд и привезла мать. Помнишь, ведь мама когда-то работала медсестрой, и хоть это помогло. Она-то умеет разговаривать со всеми этими докторами. Я вернулась домой только сегодня – там я пока помочь ничем не могу... Но на выходные собираюсь обратно.

– А как он сейчас? Джим говорит так, будто он уже умирает... Но я должна поговорить с ним. Я должна его видеть!

– Никто и не ожидал, что он придет в себя. Слишком долго был без сознания. Один раз мы уже попрощались с ним – было, похоже, что он умирает... Начались конвульсии... Но сейчас он понемногу оживает. Даже сиделки поражались. Он может сидеть в кровати и пробует говорить. В бреду, он тоже иногда говорил... Так, отдельные слова... обрывки фраз... Но иногда он звал тебя. Джуди слышала, как он несколько раз звал тебя.

Он звал меня, и никто не сказал мне об этом. Я даже не имела представления, что он тяжко болен. У меня снова непроизвольно полились слезы.

– Жаль, что ты узнала об этом при таких обстоятельствах, – сочувственно произнесла Диана.

Какая, к черту, разница? Будто при других обстоятельствах мне было бы легче!?

– Ты могла бы позвонить... – вслух размышляла Диана. – Но ты же знаешь... Отец... Дать тебе его телефон... – она колебалась и никак не могла решиться.

Я никак не могла взять в толк – почему женщина, по возрасту подходящая в подруги моей матери, боится сделать нечто против воли своего отца?

– Думаю, ты можешь позвонить, – наконец решилась она. – А еще лучше поговори с его подругой Энди. У меня нет ее телефона, но я сейчас найду тебе его. Она и ее муж Рой – хорошие приятели Майкла. Рой – хозяин Майкла, а Энди – медсестра. Она тебе понравится. Она так похожа на тебя, как будто вы – сестры.

– Спасибо тебе, – сказала я, записывая телефон больницы в Портленде.

– А ведь он приезжал к родителям только три недели назад, – плача, произнесла Диана.

– Надеюсь скоро тебя увидеть, – закончила разговор я. – До встречи.

В Портленде сейчас было почти десять вечера.

Наверное, они – те, кто хотят держать меня подальше от него – не разрешат поговорить мне с ним. Но, может быть, они смогут сказать, как он себя чувствует. Или лучше попытаться поговорить с ними пораньше утром?

Я злилась на себя за то, что боялась позвонить в больницу. Как мне хотелось сейчас быть одной из тех, кто, сметая на пути все преграды, движется к желанной цели! Но мне действительно было необходимо узнать, как он себя чувствует. А еще я, правда, не знала, как мне объяснить, кем я довожусь теперь Майклу. Ведь его бывшей жене они могут не сказать ни слова. А если я скажу, что я его жена, разве они мне поверят? Да и не смогла бы я так сказать. Нельзя назваться и «подругой». Ведь есть правило, что «друзьям» никакой информации не дают. Так кто же я? Сама не знала.

Еще не представляя, что сказать, я набрала номер. Меня соединили с дежурной медсестрой.

– Извините за беспокойство, я звоню, чтобы справиться о самочувствии Майкла Ведлана. – «Удачное начало», – одобрила себя я. Звучало так, будто я знала о нем все с самого первого дня.

– А кто это? – голос был молодой и настороженный.

– А-а, – я набрала воздуха в легкие и выпалила. – Я была его женой.

– О-о! – произнесла девушка. Должно быть, она старается понять, что я имею в виду: то ли, что мы в разводе, то ли, что я сошла с ума от горя и уже мысленно похоронила его. Но все это не имело значения. Потому что она спросила вдруг:

– Вы хотели бы поговорить с ним?

– А я могу? Он не спит?

– Не спит, – ответила она. – Но, пожалуйста, будьте потерпеливее с ним... говорите помедленнее... И когда он отвечает очень медленно. Мы еще не знаем, насколько хорошо он все понимает. Я сейчас узнаю, захочет ли он поговорить с вами.

Мгновения ожидания показались мне вечностью. В голове все плыло. «Что я ему скажу?.. Что я ему скажу?» Наконец до меня донесся голос Майкла:

– Да?

– Майкл, это Фрэнни.

– Здравствуй, Фрэнни, – его голос, тихий и далекий, был похож на голос ребенка. И как я себя ни сдерживала, все самообладание куда-то улетучилось.

– Дорогой, я так рада тебя слышать. Я так испугалась. Вчера звонила тебе домой. Я послала тебе стенные часы, а ты ничего не ответил... Поэтому я решила позвонить. Говорила с твоим соседом. Джим все рассказал мне. Ведь я ничего не знала. Они ничего не сказали мне. Мне и в голову не приходило, что ты так болен. Я хочу быть с тобой. Мне нужно быть рядом с тобой.

– Ты хочешь прийти сюда? – медленно выговаривая слова, спросил он. Слава Богу, он понимал, о чем я говорю! Наверное, медсестра и Джим ошибались. Эта опухоль не так уж и опасна. Ведь Майкл понимает меня.

– Конечно, я хочу быть с тобой, – подтвердила я. – Сегодня закажу билет и уже завтра буду у тебя.

– Мы очень долго не виделись, – сказал он. – Будет ли это удобно?

– Ты хочешь, чтобы я прилетела? Хочешь видеть меня?

После долгой-долгой паузы Майкл наконец ответил: – Да.

– Ох, дорогой, мне так жаль. Все так плохо. Я так ужасно чувствую себя... Буду у тебя завтра. Хорошо?

– Хорошо.

– А сейчас постарайся уснуть, дорогой, я буду у тебя завтра, – мне не хотелось, чтобы он слишком долго говорил. – Спокойной ночи, дорогой.

Всю ночь я прорыдала, уткнувшись в подушку.

Не хотелось, чтобы соседи подумали, что меня изнасиловали или что меня посетили привидения. Кому было дело до того, что кто-то умирает и этот кто-то – Майкл, мой Майкл. Нет, этого не должно было случиться. Он так хорошо поговорил со мной по телефону. Наверное, они все ошибаются. Ведь врачи так часто ошибаются! Что они там понимают?

Немного успокоившись, я решила позвонить своей матери.

– Алло? – и не успела я вымолвить хоть что-то, как она спросила:

– Что случилось?

Я не могла произнести ни слова.

– Ну же, говори, – потребовала она. – Ведь что-то случилось?

На часах было около двенадцати. Ясно, что я звонила не для того, чтобы поболтать. Каким-то чудом из моих сбивчивых объяснений «Майкл... опухоль... больница... умирает...» она поняла, что я хотела сообщить.

– Давай я приеду к тебе? – предложила она.

– Нет, мне нужно собрать вещи. Еду в Портленд. А еще нужно заказать билет.

Я обзвонила несколько авиакомпаний, стараясь попасть на самый ранний рейс. Никак не могла понять – как все эти девушки могут быть такими веселыми и любезными, когда мой Майкл умирает? И стоило мне положить трубку, как телефон зазвонил. Я со страхом подошла к телефону. Но это была только моя мать.

– Телефон был занят, – сказала она. – Есть какие-нибудь новости?

– Нет, это я заказывала билет.

– Я подвезу тебя до аэропорта.

– Но я могу взять такси.

– Мне хочется помочь...

Я наметила для себя план действий. Как только приземлюсь, – сразу же в такси и в больницу. О жилье позаботимся после.

Однако меня мучили сомнения. Что мне следует сказать Майклу? Как отнесутся к моему приезду его родители? С этими мыслями я и уснула.

Разбудил меня телефонный звонок. На этот раз я услышала порядком подзабытый голос своего свекра. Мы с ним не разговаривали почти четыре года.

– Ну, здравствуй, это Гордон.

– Да, я узнала. Как вы там? – глупый вопрос. Как он мог себя чувствовать?

– Не очень хорошо. Майкл очень болен, – он замолчал. Затем добавил: – А твой вчерашний звонок еще больше расстроил его. – Гордон вещал так, словно он был директор школы, а я – нерадивая ученица.

– Не может быть. Нет, он разговаривал очень хорошо. Понимал меня, – почему-то я начала оправдываться. – Он хорошо себя чувствовал.

– Так что меня вызвали в больницу, – продолжал он. – Я уверен, что ты хотела, как лучше, но после разговора с тобой он был сам не свой.

– Да?

– Все, что он понял, это то, что ты очень огорчена и нуждаешься в помощи. А он – бессилен помочь тебе.

Бог мой, у Майкла – опухоль, а он – беспокоится обо мне!

– Он был страшно подавлен и расстроен. И мне потребовалось почти полночи, чтобы успокоить его.

– Да, я была очень огорчена, но только его болезнью. Мне вовсе не приходило в голову расстраивать Майкла!

– Наверное, нам следовало сообщить тебе, – замялся Гордон. – Но ведь никогда не знаешь, что хорошо, а что – нет. Я объяснил Майклу, что ты огорчена из-за него, а не из-за чего-то другого.

– Я уже заказала билет и скоро буду у вас, – сказала я. – Как и обещала Майклу.

– Но это совершенно невозможно! Он не хочет, чтобы ты приезжала сюда!

– Нет, хочет! И он сам мне об этом сказал.

– Да он не всегда понимает, о чем говорит. Он же просто не готов к встрече с тобой.

На самом деле, и я была в этом уверена, к моему приезду не был готов Гордон.

– Ты должна понять, что он очень тяжело болен. Мы сейчас ждем момента, когда он чуть-чуть пойдет на поправку, чтобы забрать его к нам, в Спрингфилд.

Они забирают его домой. Умирать!

– Вчера я спросил его, не хочет ли он, чтобы ты навестила его позже, там, и он сразу же сказал «да».

– Но ведь я обещала ему. И что, если этого «позже» уже не будет?

– Ну, рано или поздно, это случится с каждым из нас, – ровным механическим голосом произнес Гордон. – Мы намерены поместить Майкла в одну из лучших клиник. Он пройдет там курс рентгенотерапии. Это займет от четырех до шести недель.

Самые обнадеживающие известия за всю ночь!

– Значит, еще не все потеряно?

– Ну, не стоит загадывать, – продолжал Гордон. – Посмотрим, как он воспримет лечение, и как э-э-э быстро будут развиваться другие вещи. Мы надеемся, что он будет готов к переезду дней через семь. Затем он чуть-чуть привыкнет к перемене обстановки и процедурам, и вот тогда ты сможешь навестить его. Возможно, тогда он будет рад тебя видеть...

Я постаралась выстроить в цепочку все, о чем говорил Гордон.

Через неделю Майкл вернется домой, затем – акклиматизация, затем – это лечение. Значит, я не увижу его еще почти месяц! Вот сейчас до меня дошло, что это именно Гордон мешал мне увидеть Майкла. Интересно, что он сделает, если я все-таки объявлюсь в Портленде? Велит сестрам не допускать меня в палату? Похоже, он на это способен...

– И когда же я смогу увидеть его?

– Мы будем постоянно сообщать тебе о его состоянии, врачи и члены семьи, – он сделал ударение на двух последних словах, чтобы дать понять, что я не попадаю в их число, – члены семьи и все друзья Майкла едины в этом вопросе. Мы стараемся сделать все, чтобы Майклу стало лучше.

– Я тоже, – тихо ответила я.

– У тебя есть с кем побыть сегодня?

«Наверное, хочет узнать, нет ли здесь какого-нибудь моего приятеля», – подумала я.

– Да, конечно. Я поеду к матери...

– Нам сейчас очень тяжело, – продолжал Гордон. – Но мы знаем, что и тебе – тоже.

– Да, конечно.

– Возможно, мы его слишком оберегаем, но, поверь, мы стараемся, как можем. Будем звонить тебе.

– Можно мне написать ему?

– Да, конечно. Не уверен – сможет ли он прочесть сам... Но кто-нибудь обязательно сделает это.

– Хорошо, спасибо. До свидания.

Я не знала, что еще можно сказать. Повесила трубку и уткнулась лицом в подушку. Сдерживать рыдания не было сил.

В ту ночь я почти не спала. Все время вскакивала, раз, за разом вырываясь из тяжелого беспокойного забытья. Утром позвонила мать, и я рассказала ей о беседе с Гордоном. Предупредила, что мы не поедем в аэропорт. Она согласилась, что подождать – всегда лучше... Она ничего не понимала!

– Что, если он не вернется? – закричала я.

– Вернется обязательно, – успокаивала она.

Затем трубку взял мой отец. И именно он произнес в первый раз то слово, которое я пыталась гнать от себя все время, стараясь не связывать его с происшедшим:

– Это просто ужасно, что у него рак. Он так молод!

– Рак? Это не рак! – ужаснулась я. – У него опухоль!

– Но – злокачественная?

– Да.

– Тогда это, к сожалению, рак, дорогая. – И все стало на свои места.

23

Все хорошо. Не надо волноваться.

Надо идти на работу, чтобы не сокращать отпуск. Он еще понадобится, когда Майкла привезут домой. Я заставляла себя отбросить мысль, что он может не вернуться.

Глаза мои покраснели и опухли. К счастью, мой напарник никогда не лез в чужие дела и не задавал ненужных вопросов. А у меня не было желания посвящать кого-либо из чужих в происходящее. Почти все утро я провела у себя в кабинете за закрытой дверью, обзванивая всех, кому Майкл мог быть небезразличен. Мне необходимо было поговорить об этом. Нужно было убедить себя: Майкл умирает. Майкл умирает.

Я говорила с Пайпер, с Холли, с Луи и Додди... Со своей сестрой, хоть была уверена, что мать уже ввела ее в курс дела... Позвонила даже Сьюзен, а та обещала связаться с Барри, который был на работе.

– Поеду в Спрингфилд с тобой, – предложила Сьюзен. – Составлю компанию.

– Спасибо, дорогая, но я должна сделать это одна.

Был полдень, значит в Портленде – десять утра... Нужно было узнать, как дела у Майкла, как он провел ночь. Но я не могла звонить его отцу – он велел ждать, пока сам свяжется со мной. А если правдой было то, что мой звонок расстроил Майкла, то и на больничный персонал рассчитывать тоже не приходилось. Но ведь Норма должна знать. Уж она-то должна поговорить со мной – мы так мило переписывались. Вот кто расскажет мне, что происходит! Я позвонила в больницу и попросила пригласить к аппарату мать Майкла Ведлана.

– Сейчас она у своего сына, – ответил голос. Не тот, что в прошлый раз. Представиться меня не попросили. – Пойду, посмотрю, сможет ли она подойти к телефону.

– Да? – услышала я, наконец, голос Нормы.

– Это Фрэнни. Как вы? – я опять задала этот дурацкий вопрос.

– А как ты думаешь? – ответила она каким-то замогильным тоном.

– Я только хотела спросить, как себя чувствует Майкл.

– Тебе лучше не приезжать сюда.

– Знаю, я говорила с отцом...

Слово «отец» как будто повисло в воздухе. С другой стороны, я всегда так обращалась к Гордону, даже после развода. И она даже обычно подписывала свои письма «мама». Но сейчас в ее тоне ничего материнского не было.

– Мой муж запретил тебе приезжать.

– Я и не собираюсь. Я позвонила только, чтобы узнать, как Майкл себя чувствует сегодня?

– Плохо. Все утро рвало. Мы позвоним, когда привезем его домой. До свиданья.

И она бросила трубку.

В конце дня Нед все-таки осторожно поинтересовался, не случилось ли чего. Я рассказала.

– Ты должна ехать, – посоветовал он.

– Я не могу. Они не хотят видеть меня.

– Думаю, что наделала много шуму своими звонками, да? – я позвонила Джиму, подгадав время так, чтобы он обязательно был дома.

– На вашем месте, наверное, я бы сделал то же самое.

Только сейчас я заметила, насколько у него успокаивающий голос. «Наверное, такие голоса бывают у священников», – подумала я.

– Мистера Ведлана не будет здесь до полуночи, – продолжал он.

– Не будет где? – затем до меня дошло. Конечно же, они должны были остановиться у Майкла.

– Они живут здесь, в его комнате.

– Как он чувствовал себя сегодня?

– Пока не знаю. Сейчас перекушу, сделаю кое-какие дела здесь и забегу в больницу. Вы можете звонить в любое время.

– Не уверена, что его родители будут от этого в восторге.

– Но я же сказал, что раньше двенадцати они обычно не приходят, – голос «священника» звучал доброжелательно.

Затем он подробно рассказал мне о диагнозе Майкла, а я записывала несколько медицинских терминов, чтобы получше все запомнить.

– А чем вы будете заниматься вечером?

– Мистер Ведлан просил меня помочь упаковать вещи Майкла...

– Чтобы отправить в...

– Нет, чтобы продать.

Я еще раз позвонила Диане. Сейчас она представлялась мне последним звеном в цепочке, связывающей меня с Майклом.

– Ну, как, удалось свыкнуться с мыслью об этом? – в ее голосе слышалось самообладание, присущее всем членам семьи Ведланов.

– Свыкнуться с чем?

– Ну, я имею в виду, что мы в курсе уже несколько недель, а ты узнала обо всем только недавно. Как ты себя чувствуешь?

Я хотела ответить, что уже никогда не буду себя хорошо чувствовать, но вместо этого сказала:

—Не важно. Твой отец настаивает, чтобы я не приезжала.

– Не представляю, что это на него нашло, – задумчиво ответила Диана. – Он ведет себя так, как будто заступил на охрану государственной границы. Я даже не уверена, что Майклу будет лучше в Спрингфилде. А ведь Энди и Рой согласны были ухаживать за ним... так что он мог бы остаться в Портленде. И его друзья были бы рядом.

– Неужели? А Джим говорил мне, что у него там не так уж много друзей.

– Да нет, в комнате для посетителей больницы всегда полно каких-то молодых людей... Его приятелей. Отец с трудом отбивается от них.

– Но сейчас он нуждается в друзьях!?

– А вот мать, – продолжала Диана, – она словно отлита из бронзы. Отлично держится, ни одного срыва.

Я не стала говорить ей о реакции Нормы на мой звонок в больницу. Она же продолжала:

– Мы с сестрой беспокоимся, что так надолго ее не хватит. Но пока – все нормально. А по правде, я очень волнуюсь.

– А ты собираешься туда на выходные?

– Честно говоря, сейчас уж и не знаю. У Майкла и так хватает посетителей. Думаю, у меня еще будет время пообщаться с ним до переезда.

Не знаю почему, но разговор с Дианой слегка успокоил меня. А она тем временем продолжала:

– Представляю, что для тебя все это значит... Я-то знаю Майкла не очень уж хорошо. Он был такой крошка, когда я уехала из дому... Но для тебя это должно быть действительно ужасно.

Я поблагодарила ее за то, что она не считает меня посторонним человеком.

Пайпер забежала ко мне в конце своего рабочего дня.

Похоже, я стала ее последней вечерней пациенткой. Я никак не находила себе места. Не могла заставить себя присесть. Слонялась бесцельно взад-вперед по гостиной. А Пайпер в позе индийского йога устроилась на кушетке. Скинула туфли и задрала юбку.

– Ты только изводишь себя, – ворчала она.

– Я ничего не могу сделать. Мне все запрещено. Остается только ждать, а я так ненавижу ожидание и неизвестность...

– Но иногда это единственное, что можно сделать.

Наконец я приткнулась на другом конце многострадальной кушетки, крепко вцепившись в подушку. И надолго замолчала.

– Такое просто так не случается, – наконец произнесла я. – Должна же быть хоть какая-то причина.

– Не всегда.

Пайпер придвинулась ко мне и обняла. Раньше она никогда не делала так, и, возможно, от этого я опять разрыдалась. Сквозь слезы я простонала:

– У меня в голове крутится одно и то же. Будто мы разговариваем с Майклом, и я умоляю его: «Давай уедем из Чикаго, давай уедем в горы! Заведем там детей. Давай будем счастливы, и ты не заболеешь и не умрешь!»

Пайпер облокотилась о спинку кушетки:

– Опухоли в мозгу не возникают от того, что человек чувствует себя несчастным.

– Но некоторые думают именно так. Некоторые думают, что человек может убедить себя, что он болен.

– Я – психиатр, – ответила Пайпер. – И я категорически отрицаю возможность того, чтобы у человека возникло то, что сейчас у Майкла.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты говорила, что это – глиома четвертой степени?

– Да. Ну и что?

Пайпер снова крепко обняла меня.

– А то, что в Спрингфилд тебе лучше отправиться как можно быстрее.

Так как уснуть я все равно не могла, то решила написать Майклу письмо. Думаю, первый проект Конституции был закончен гораздо быстрее.

Сочинив текст, я переписывала его снова и снова, пока, как мне показалось, не написала именно то, что хотелось: «Дорогой Майкл, мне становится плохо, когда я думаю о том, что ты болен. Мы с тобой как бы связаны одной нитью – если тебе тяжело, я тоже не нахожу себе места...'«

Конечно, я не смогла выразить все свои чувства, всю любовь на бумаге. Я боялась, напиши более откровенно – и цензура в лице Гордона встанет на пути моего послания к Майклу. Потом я стала гадать, как он его получит. Возможно, одна из сестер прочитает его вслух? Как он сам сможет одолеть его? Не знаю. Я так мало знаю.

Утром я отправила письмо «заказным» и могла не беспокоиться, что оно затеряется в недрах почтового ведомства.

А несколько дней спустя я вспомнила о Весе.

Сообщил ли ему кто-нибудь? Ведь он был лучшим другом Майкла и нашей семьи. А Клиффорд и Бенни – они знают?

Знают, все знают. Некто, посещающий один храм с семьей Ведланов, покупая у Бенни урну для мусора, поведал тому о происходящем. Они были страшно возмущены, что никто не подумал даже позвонить им... А я злилась на Веса, что он не позвонил мне. Но я ничего не сказала. Сейчас это все отошло на второй план.

Мы поговорили о Майкле, но так, как будто бы он уже умер. «Помнишь, как он делал это?..» «А помнишь, как он делал то?» Я рассказала, что родители хотят перевезти Майкла в Спрингфилд.

– Рад, что они собираются сделать это, – сказал мой собеседник. – Я буду ездить к ним каждый день, мы станем ходить в кино. Есть гамбургеры. А если он не сможет играть в гольф, то хоть посидим, посмотрим. Это будет здорово!

Целыми днями я старалась не отходить от телефона.

Боялась пропустить звонок. Гордона? Майкла? Чей-нибудь. Прошло уже две недели. Майкл уже должен был находиться в Спрингфилде.

Время я проводила, читая книги о смерти. О раке. О неизлечимых болезнях. «Смерть в Венеции», «Смерть торговца». Если проходя мимо книжного магазина я замечала на обложке слово «смерть», то тут же вытаскивала кошелек.

– Ты делаешь себя несчастной, – говорила моя мать, видя, что я читаю.

– Повышаю свой образовательный уровень, – огрызалась я.

– Доведешь себя до сумасшествия. Ну, позвони же туда. И хватит, пожалуйста, делать вид, что ты стоишь на краю могилы.

В конце концов, я решила последовать ее совету.

И как же Гордон был рад, что я позвонила!

24

Когда я была совсем маленькой, мать по воскресеньям возила меня с «визитами вежливости» к моему прадедушке...

Слепому, болезненному, древнему человечку, целые дни коротавшему в кресле.

...Майкл сидел в кресле, придвинутом к окну, из которого открывался красивый вид. Первое, что бросилось мне в глаза, пока я поднималась по ступенькам, собирая в кулак все свое никуда не годное мужество, был его хрупкий затылок на фоне такого огромного чванливого кресла. Наконец Гордон открыл дверь, и я поцеловала его в щеку. Норма с вязанием устроилась на диване. Я и ее клюнула в щеку. А затем повернулась к Майклу. Или к тому, что когда-то было Майклом.

Он был таким же костлявым и высохшим, как и мой усопший прадедушка. Он замер, сложив руки на коленях. И только правая нога подрагивала. Один глаз закрывала черная повязка, подобная той, что носили пираты, а поверх нее были надеты очки, похоже, купленные в дешевой аптеке.

Норма объяснила, говоря о Майкле почему-то как о чем-то неодушевленном, что то ли операция, то ли лечение, то ли рост опухоли, – привело к тому, что у него начало двоиться в каждом глазу. И он видел одновременно аж четыре изображения! Но, вроде бы, эта повязка позволяла ему сложить разрозненные фрагменты и видеть не более двух объектов сразу.

– Может быть, это и пройдет, – закончила она, – кто знает?

Одет он был в полосатую рубашку и плохо сидящие полосатые льняные штаны. Все это, а так же коричневые носки и белые теннисные туфли, было, видимо, позаимствовано из гардероба его отца. Гордон объяснил, что вещи Майкла еще не прибыли вместе с багажом из Портленда.

Руки Майкла, такие сильные когда-то, поражали своей худобой. Роскошная шевелюра – обкромсана на затылке, будто некто обкорнал его тупым кухонным ножом. И только одна вертикальная полоска, в дюймах трех выше шеи – там, где у него брали биопсию, была тщательно сбрита. Виднелся длинный тонкий шрам. Я не позволила себе вздрогнуть, когда мой взгляд остановился на этом шраме.

Вообще-то, спереди Майкл выглядел совсем неплохо, если не считать повязки, высохших рук и двух больших красных меток, оставленных рентгенологом в уголках его глаз. Сбоку же казалось, что он пользовался услугами того же парикмахера, что Билл Лугоси из «Франкенштейна».

Сидел он как-то устало и выглядел неуверенно, оказавшись в центре нашего внимания. Мучившая его дрожь не прекращалась. Нога постоянно тряслась, как будто весь его страх был локализован в этом месте. Было видно, как он старается, но никак не может справиться с этим.

Все последнее время меня терзал такой ужас, что я его больше никогда не увижу. И в эти первые секунды, наблюдая и автоматически фиксируя все эти изменения, я даже была способна сохранять улыбку. Никак не могла себе позволить выглядеть шокированной или напуганной. Только не перед Майклом. Он заговорил первым, уставившись на меня печальным и теплым взглядом:

– Уж не думал, что когда-нибудь снова тебя увижу.

– И не надейся на это, – какими глупыми были мои слова. И совершенно неуместными. Но, по крайней мере, я не рыдала.

Неподалеку от кресла стояла скамеечка для ног. Поцеловав его, я устроилась на ней. Чувствовалось, что родители смущены. Они старались не смотреть в нашу сторону. Стараясь говорить как можно тише, чтобы придать нашей беседе оттенок интимности, я обратилась к Майклу:

– Я так счастлива, быть рядом с тобой...

– И я тоже, – ответил он.

– У тебя что, новая машина, Фрэнни? – услышала я с дивана хриплый голос своей бывшей свекрови.

– А? – я обернулась к ней. Гордон сосредоточенно изучал кроссворд.

– Твоя машина. Она – новая? – не прекращая вязать, она вытягивала шею, чтобы выглянуть в окно.

– Нет-нет, я взяла ее на прокат. – Ответив, я улыбнулась Майклу, а он в ответ постарался улыбнуться мне.

– Не поверишь, как быстро я добралась сюда, – я вновь понизила голос. – Никак не могла дождаться, пока попаду сюда.

– А кондиционер в машине есть? – опять вклинилась в разговор Норма.

– Да-да, – ответила громко я. Непроизвольно взяла его высохшую руку и стала поглаживать. – Слушай, – обратилась я к нему, – если ты будешь весить меньше, чем я, то все, я – ухожу!

Я старалась его рассмешить.

Гордон оторвался от своего кроссворда:

– Майкл еще не ел. Ты что-то говорила по телефону о том, чтобы сходить с ним в ресторан? Там бы и перекусили, а?

– И зачем ему это надо? – удивилась Норма. – У нас и дома достаточно еды.

Я никак не могла припомнить, чтобы я говорила что-то о ресторане, но вот увезти Майкла из дома – это мне показалось прекрасной идеей.

– Ты не будешь возражать? – спросила я его.

– Конечно, – согласился он. Не то чтобы, сияя от восторга, но все же с той извиняющейся и печальной полуулыбкой, на которую, казалось, только и был способен. – Это было бы прекрасно.

– Но я могла бы приготовить ему макароны с сыром, – сказала Норма, ни к кому в отдельности не обращаясь.

– Позволь, я помогу тебе, – предложил Гордон, выпрыгивая из своего кресла и направляясь к сыну. – Может быть, сначала ты сходишь в туалет? И будет легче идти в ресторан...

– Но мне не надо туда... – запротестовал Майкл.

– А ты – попробуй, – уговаривал его отец.

Майкл уцепился за подлокотники, стараясь выбраться из кресла. С одной стороны его поддерживал Гордон. С другой – суетилась я, не зная, чем помочь. Походка у Майкла была неуверенной. Он приволакивал одну ногу. Гордон помог ему пересечь комнату. Я прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Наконец мужчины скрылись в ванной, и Гордон плотно прикрыл за собой дверь.

Норма отложила вязанье.

– Какие симпатичные цветы, – сказала я, приглядываясь к ее работе. Нам бы следовало говорить о ее сыне, но я не могла обсуждать положение Майкла у него за спиной. – А что вы вяжете?

– Плед. Для нашего приюта, – ответила Норма, не поднимая глаз. – Если у тебя дома найдется немного ненужной пряжи, ты не могла бы прислать ее мне?

– Спрошу у мамы. Возможно, у нее осталось что-нибудь от свитеров, которые она вязала для детей моей сестры.

– А сколько уже детей у Мадлен? – поинтересовалась Норма.

– Двое.

– Этого достаточно, – заметила она. Затем, покачав головой, почти с отвращением произнесла: – Он все забывает. У него стала ужасная память.

Наверное, Норма была самой крепкой, самой молодо выглядевшей восьмидесятидвухлетней старушкой на планете. Да и Гордон был еще ничего себе. На вид никому из них нельзя было дать больше семидесяти. Да, Майкл вышел из крепкого рода. И должен был жить долго.

Наконец дверь ванной открылась, и показались наши мужчины.

– Привет, – сказал Гордон. – А вот и мы. – Пока Майкл продвигался к двери, Гордон все время поддерживал его под локоть. Когда они добрались до выхода, Майкл улыбнулся:

– Ну что, пойдем?

– Да, – сказала я и взяла его под руку. Он так нуждался в помощи, а мне так было необходимо хотя бы прикоснуться к нему.

Гордон придерживал входную дверь.

– Не уходите слишком надолго, – предупредил он. – Майклу нужно много спать.

– Все будет в порядке, – чуть раздраженно ответил Майкл.

– Он обожает шоколадные коктейли, – донесся из комнаты голос Нормы.

И вот мы с Майклом побрели к моей взятой напрокат машине. Стояла невыносимая жара, и автомобиль раскалился на солнце. Я открыла дверцу и помогла ему устроиться на пышущем жаром сиденье. Потом наклонилась и поцеловала его в губы.

– Наконец-то мы одни, – вздохнула я.

– Наконец-то, – отозвался он.

Я запустила мотор и сразу же включила кондиционер. Я ждала, что он поправит меня – ведь кондиционер сейчас мог только подавать в салон горячий воздух, но Майкл не сказал ни слова.

– Надеюсь, нам удастся найти это место, – нарушила я молчание. – Надо было спросить отца, как туда добраться.

– Найдешь как-нибудь, – ответил Майкл, пристально вглядываясь в лобовое стекло. Он сидел, выпрямившись, сложив руки на коленях. Он был похож на путника, изучающего незнакомую местность.

– Сейчас сворачивать?

– Да.

Я была рада, что он это помнит. Но уже через мгновенье он добавил неуверенно:

– Я так думаю...

Разыскать ресторан мне удалось лишь по своим смутным воспоминаниям да благодаря тому, что Спрингфилд – совсем небольшой город.

Когда мы подъехали, то через большие окна я увидела, что свободных мест нет, а перед входом топчется внушительная очередь. Я не знала, сможет ли он вынести ожидание, да и не хотелось задевать его гордость, так что у меня в голове созрел другой план. В этом заведении можно было сделать заказ, не выходя из машины, и полакомиться принесенными блюдами в ней же. Так что я предложила:

– Внутри чертова уйма народа, а мне так хочется побыть с тобой наедине. Давай-ка лучше поедим в машине?

– Хорошо, – согласился сразу же он. – Отличная идея.

– Что ты будешь?

– Все, что ты закажешь.

– Ты должен поправляться. – Несмотря на то, что кондиционер гудел изо всех сил, в машине, стоявшей в центре залитой гудроном площадки, было убийственно жарко. И после того, как мы перекусили, я предложила проехаться вокруг парка.

– Это будет просто замечательно, – сразу же кивнул Майкл.

Он выглядел абсолютно пассивным и сразу же соглашался со всеми моими предложениями.

Выехав на дорогу, ведущую к парку, я перехватила руль одной рукой, а другой – осторожно обняла его. Он повернулся ко мне и благодарно улыбнулся. Нога его, наконец, перестала дрожать.

– Так странно, – задумчиво сказала я. – Все так ужасно... А я так счастлива, видеть тебя, что не могу ни о чем другом и думать.

Майкл промолчал, но его нога вновь стала подрагивать.

В парке высилось множество огромных дубов. Вообще-то это место больше походило на лес. Только вот там и сям прятались фонтаны, бейсбольные поля, да поблескивало единственное на сорок миль в округе озеро. Я притормозила в тени векового дуба и выключила мотор, оставив кондиционер работающим. Думала, что на этот-то раз он поправит меня – ведь мог полететь аккумулятор, но Майкл и здесь остался безучастным.

Я наклонилась к нему и спросила:

– Можно мне поцеловать тебя?

– Это было бы прекрасно, – откликнулся он.

Я гладила его лицо... Одной рукой он обнял меня. Майкл был таким медлительным и нерешительным... Похоже, все это требовало от него огромных усилий, но, казалось, ему было приятно.

– Твои губы пахнут хрустящей картошкой, – засмеялась я.

– И твои...

А потом мы сидели, прижавшись друг к другу.

– Как ты себя чувствуешь с этой повязкой на глазу. Наверное, непривычно?

– Да, немного. Но с этим ничего нельзя поделать.

– Ах, милый... Это не может быть правдой. Они не могут быть правы... Проклинаю все это...

Его нога опять стала подрагивать. Я попыталась его успокоить... Обняла. Но я знала, что не смогу найти в себе силы сказать главное и единственное, что ему нужно от меня услышать... Что все будет хорошо. И я стала говорить с ним о смерти. Сказала, что не надо бояться. Что все люди, пережившие клиническую смерть, рассказывают о радостном и чистом свете, виденном ими в конце тоннеля. О родственниках, которые ждут нас там... Я думала, он пропустит мою болтовню мимо ушей. Но Майкл весь превратился в слух, жадно впитывая информацию. Впервые я видела в нем неподдельный интерес. И все эти оккультные сентенции сыпались из меня, как из хорошего лектора. И пока я вещала с убежденностью проповедника, вторая половина моего естества корчилась от той мучительной лжи, которую я извергала. Что я в действительности могла знать обо всем этом? Да и кто мог знать? Но мне было просто необходимо убедить его в правильности моих слов. И поэтому я прилагала все силы, чтобы то, что я говорю, звучало как можно более правдоподобно.

Когда я остановилась, чтобы слегка передохнуть и припомнить что-то еще из прочитанного, Майкл посмотрел на меня и тихонько сказал:

– Мне так страшно...

Ближе к вечеру навестить Майкла пришли Фей и Арчи Марксдон.

Они заявились с дюжиной выращенных дома помидоров. Было, похоже, что они и не представляют, что мы с Майклом в разводе. Так что главной темой нашего общения стало выращивание помидоров. Но не проходило и пары минут, чтобы Фей, окинув нас взглядом – Майкл сидел на своем стуле, я же устроилась на скамеечке у его ног – не повторяла: «Такая милая пара...». Затем она кивала головой и возвращалась к беседе о неестественном цвете тепличных помидоров или нелепых ценах на магазинные.

Мы с Майклом особо не участвовали в разговоре. Если правду говорить, то он вообще молчал. Просто сидел в своем кресле и вежливо улыбался. Пару раз за вечер Гордон приносил Майклу таблетку, и тот их беспрекословно принимал. Мое же участие в разговоре ограничилось репликой «спасибо!», когда Арчи стал вспоминать, как ему понравилось у нас на свадьбе. Уходя, Фей все время повторяла: «Прекрасная пара... прекрасная».

После их ухода Гордон спросил – не хочет ли Майкл вздремнуть. Майкл сказал, что это – «прекрасная идея». И отец увел его в спальню.

– Я буду здесь, когда ты проснешься, – крикнула ему вслед я.

Норма принялась за вязание.

– И долго ты собираешься здесь оставаться? – спросила она через пару минут.

– Неделю, – ответила я.

– Неделю? – удивленно переспросила она.

– Фрэнни собирается остаться на неделю, – сообщила она Гордону, как только он показался на лестнице. Затем она обратилась ко мне:

– И где же?

– В мотеле, – успокоила ее я. – Может быть, посоветуете, какой получше?

– Будто мне известно что-нибудь о мотелях? – похоже, Норма удивилась и одновременно обиделась.

– «Покахонтас», – заметил Гордон. – По-моему, там неплохо. – Он включил телевизор и уселся в свое любимое кресло. – По крайней мере, расценки у них вполне разумные.

– Но ведь это же тот самый, где кого-то убили? – удивилась Норма.

– Это было не в мотеле, – с нажимом ответил Гордон.

– Родители передают вам наилучшие пожелания, – обратилась я к Норме, стараясь перевести разговор на другую тему. – Вскоре они приедут навестить вас. Мама очень сожалеет о случившемся. Она говорит, что ничего не может быть хуже, чем потерять ребенка...

Норма, не переставая вязать, лишь пожала плечами.

Гордон заметил:

– Сегодня, похоже, он не так устал. Возможно потому, что не было облучения.

– Когда начали лечение? – спросила я.

– В пятницу был первый сеанс, – ответил он. – Видимо, это очень утомительно.

– А ребята навещают его? Ну, Клиффорд, Вес?

– Вес был у нас вчера утром, – ответила Норма. – Клиффорд, тот заходил однажды... А вот Бенни мы еще не видели.

– А вернулись вы почти неделю назад?

– Наверное, он очень занят, – заметила Норма.

Раздался телефонный звонок, Гордон вышел на кухню, чтобы ответить. Было слышно, как он говорит: «Майкл спит. Вы можете перезвонить попозже». Когда он вернулся в гостиную, было видно, как он возбужден.

– Опять эти портлендцы. Все продолжают звонить.

– Но это же хорошо, – робко заметила я. Гордон с упреком уставился на меня.

– Майклу слишком трудно разговаривать с ними. Это его возбуждает. А ему вредны лишние эмоции. Ты – его бывшая жена, и я думаю, что здесь – другое. Но если звонков или посетителей будет слишком много, я думаю, это только расстроит его... Ему и так приходится несладко.

Похоже, разговор на этом был исчерпан.

– Я поеду до мотеля в своей машине, а ты – следуй за мной, – предложил он после минутного раздумья. – Так ты доберешься быстрее.

– К ужину вернешься? – спросила Норма. В ее голосе слышался скорее вопрос, чем приглашение.

– Не помешаю? – на всякий случай осведомилась я.

– Будет барашек, – ответила она, сматывая пряжу.

Мотель был одной из тех загородных гостиниц, в которых дверь в комнату открывается прямо с автостоянки. Идеальное место для убийства?

И как только Гордон уехал, я спросила у девушки-администратора, как проехать к мотелю «Рамада».

– Попробуй помидоры, – угощала меня Норма за обеденным столом. – Мне надо поскорее от них избавиться...

Ужин был накрыт в столовой – ведь было воскресенье. Гордон и Норма сидели по одну сторону стола, мы с Майклом – по другую. У него постоянно возникали проблемы с ножом и вилкой – то он их неправильно использовал, то брал одно вместо другого.

Проснулся он перед ужином сильно подавленный и смущенный. А тут Норма еще беспрерывно одергивала его, указывая на ошибки. Наконец он в отчаяньи схватил рукой кусок барашка и стал рвать его зубами. Затем бросил его обратно и сказал, что не слишком голоден.

– Порезать тебе мясо? – спросила Норма.

– Гордон, нарежь ему мясо.

– Да не хочу я мяса! – огрызнулся Майкл. Он произнес это с вызовом, но сразу же как-то смутился. Выражение его глаз напоминало взгляд рассерженного ребенка. – Извините, я так плохо себя веду. Здесь, дома, с родителями, с женой... Не знаю, что со мной происходит. И почему я такой? – закончил он уныло, ни к кому не обращаясь. Казалось, он безумно сердит на самого себя за то, что не сдержался.

Я задумалась: почему он назвал меня своей женой? То ли потому, что чувствовал, что я, несмотря ни на что, до сих пор ему жена, то ли просто не мог вспомнить, что я ему уже не жена больше?.. Ужасно.

– Не стоит так сокрушаться, – мягко остановил поток его жалоб Гордон. – Абсолютно нет причин. Не хочешь, есть – не надо. Тебя никто не заставляет. Вернешься в спальню, может быть? Давай-ка, прими ванну да двигай спать.

– Возможно, ты и прав, – отозвался Майкл.

– Пожалуй, составлю тебе компанию, пока ты будешь купаться, – предложила я, пытаясь помочь сделать хоть что-нибудь. К тому же мне нужно было знать, что мне позволено здесь делать.

– Так кто же будет еще помидоры? – спросила Норма.

Только в ванной, пока он раздевался, я увидела, насколько Майкл чудовищно худ. Его ключицы выпирали из-под пергаментной кожи, словно плечики для одежды, а ноги, его некогда прекрасные ноги, смотрелись как две волосатые палки с выпирающими буграми коленей. Поймав мой взгляд, Майкл улыбнулся и сказал:

– Какие же у тебя огромные карие глазищи!

– А у тебя такие худые ноги.

– Да. Правда, они – ужасны?

– Нет. Просто забавны.

Гордон то и дело забегал в ванную комнату. Проверил, не холодная ли течет вода. Убедился, что у Майкла есть полотенце. Вручил Майклу зубную щетку. Выдавил на нее пасту из тюбика.

– С ним все время кто-то должен быть рядом, – объяснил он мне. – Иначе он может упасть.

– Успокойтесь, я побуду с ним, – ответила я.

– И еще. Голову мылить нельзя, чтобы не исчезли метки, нанесенные рентгенологом.

Слишком много времени ушло на то, чтобы их поставить на нужное место.

Он помог Майклу спуститься в ванную и поспешил за пижамой.

– Не беспокойся, я – рядом, – сказала я Майклу.

– Знаю, – отозвался он. – Знаешь, они носятся со мной, словно с новорожденным.

После купания отец помог Майклу надеть пижаму. Мой муж никогда раньше не носил пижам. А эта была явно предназначена для пожилого человека. Должно быть, как и все остальное, она была из гардероба Гордона. Но все равно, Майкл выглядел в ней весьма мило.

– Хочешь, я помассирую тебе спину перед сном? – спросил Гордон, провожая сына в спальню.

– Нет, я – в порядке.

Гордон пожелал ему спокойной ночи, потрепав по плечу. После того как он удалился, я присела на краю кровати и осторожно погладила его по лицу. Повязка и очки были сняты, и сейчас он больше походил на моего мужа.

– Как бы мне хотелось лечь здесь, с тобой...

– Это было бы хорошо.

– Я вернусь к тебе утром, ладно?

– Фрэнни, ему уже пора отдыхать! – внезапно раздался с лестницы голос Гордона.

– Похоже, мне пора уходить. Счастливых снов, дорогой!

– Спасибо.

Когда я сошла вниз, то увидела, что Норма и Гордон расположились у телевизора. Звук был приглушен.

– Придешь к завтраку? – спросила тихо Норма.

– Можно? Может быть... э, у вас есть запасной ключ, которым я могла бы пользоваться? Тогда бы я могла быть здесь с самого утра и никого бы не разбудила... Посижу в гостиной, почитаю газеты...

Казалось, это предложение никому не показалось странным.

– Конечно, – согласно кивнул Гордон и отправился на поиски ключа. – Знаешь, завтра у Майкла трудотерапия, а в десять – облучение.

– Я пойду с ним, – решила я.

– А ты, Норма? – спросил Гордон.

– В этом нет никакой необходимости, – проворчала она. – И без меня народу хватит.

Поцеловав каждого из стариков в щеку, я пожелала им спокойной ночи. И только вернувшись в свою машину в мотеле «Рамада», разрыдалась.

25

Проснувшись в шесть утра, я уже в шесть сорок пять, как вор, тихонько проскользнула в дом Ведланов.

Он казался таким тихим и мирным, совсем не похожим на жилище, в котором происходят такие трагические события. Поднялась по лестнице, моля Бога, чтобы ступеньки не заскрипели. Двери обоих спален, расположенных по разные стороны маленького коридорчика, были открыты. Проход к лестнице преграждал небольшой белый столик. По замыслу Гордона, он не должен был позволить Майклу упасть, если ночью он решит сам отправиться в туалет и, не дай Бог, потеряет ориентировку.

Майкл еще спал, лежа на спине в голубой пижаме своего отца. На его лице блуждала милая улыбка, как будто он видел какой-то хороший сон. Из открытого окна слышалось веселое чириканье птиц да шум от одиноких, проносящихся по дороге машин.

Я села на стул, стоявший в ногах кровати, и стала наблюдать за спящим. Вдруг за спиной я услышала шаркающие шаги Гордона, направляющегося в ванную. Потом он прошествовал обратно и, похоже, снова улегся. «Боже! – подумала я, – как он должен выматываться!» И днем и ночью строго по часам он должен был давать сыну лекарства – каждые четыре часа...

Со двора донесся радостный собачий лай. Чей-то пес приветствовал наступление нового дня.

Неожиданно Майкл открыл глаза. И уже через мгновенье так украшавшая его милая улыбка исчезла с его лица – он все вспомнил. Стараясь говорить как можно тише, я произнесла: «Доброе утро». Он взглянул на меня и снова улыбнулся. Наверное, он видел сразу четыре моих изображения. Но все равно было заметно, что он рад мне.

– Доброе утро, – ответил он.

Я встала со стула, обошла кровать и поцеловала его. Он благодарно протянул мне руку. Я легонько пожала ее.

– Хорошо спал?

– Да, спасибо.

– Ничего, если я лягу рядом с тобой?

– Как бы я хотел этого...

И я легла рядом с Майклом поверх одеяла. Обняла его.

– Боже, как приятно.

– И мне.

– Тебе снился хороший сон? – Майкл нахмурился. – Не помню.

– Знаешь, во сне ты улыбался, совсем как прежде, – я засмеялась.

– Правда? – Майкл выглядел довольным.

– Ага. Похоже, тебе снилось что-то сексуальное...

Я заметила, что нога его под одеялом стала чуть-чуть подрагивать. Несильно, но она определенно подрагивала.

– Счастливчик, ты всегда так хорошо спишь... А вот я всегда мучаюсь ночами.

Майкл отреагировал так, словно услышал самую трагическую новость изо всех возможных.

– О, это так несправедливо! Все должны спать хорошо!

– Не волнуйся, все нормально. Я рада, что встала так рано. Побыстрее увидела тебя.

– А ты здесь давно?

– Да не очень. Сидела и ждала, пока ты проснешься, чтобы поцеловать.

Я поцеловала его, и он ответил мне. Неуверенно, словно пятнадцатилетний подросток, впервые прикоснувшийся к девушке. Однако при этом он улыбался.

– Положи руку мне на грудь, – попросила я.

– Правда? – сказал Майкл, будто это было для него чем-то совсем новым и необычным.

Мне так хотелось отвлечь его ото всех этих жутких мыслей. Чтобы он вновь почувствовал себя здоровым, полным сил, нормальным мужчиной. Я убедилась, что в коридоре тихо, быстро стянула с себя футболку и положила руку Майкла себе на грудь.

– Нравится? – спросила я, глядя ему в глаза. – Думаю, это должно быть приятно.

– Ты вновь сделаешь меня мужчиной! – не сдерживая восторга, сказал он.

– О, как бы я хотела отдаться тебе прямо сейчас, здесь, – прошептала я.

Вновь в коридоре раздались шаркающие шаги, и я скоренько натянула футболку. В комнату вошел Гордон. Увидев нас с Майклом, лежащих в одной кровати, он недовольно поджал губы. Но ничего не сказал и принялся проделывать то, что, видимо, составляло его обычную работу по утрам: закрыл окно, затем принялся рыться в шкафу, выбирая сыну одежду на день. Я, естественно, чувствовала себя неловко, лежа на кровати. Но я успокаивала себя тем, что Майкл этого хочет. А это было единственное, что имело сейчас значение. Гордон наконец-то убрался из комнаты. Майкл посмотрел на меня – на все четыре «меня» – и сказал:

– Не хочу умирать.

– Все хорошо, – успокаивающе ответила я. – С тобой все будет в порядке. Все еще будет. Я знаю, ты дашь мне знать, что с тобой все в порядке. Все будет хорошо.

Слова сами по себе слетали с моих губ. Слова, которые пытались успокаивать его. Слова, которые так важно было услышать мне.

Гордон вернулся со стаканом воды и пригоршней таблеток. Теперь он был уже одет в зеленую рубашку и коричневые брюки.

– Время принимать лекарства, молодой человек, – бодро объявил он. – И пора подниматься. У тебя сегодня после завтрака трудотерапия, а потом – облучение.

Майкл присел в постели, принял из рук отца таблетки и послушно проглотил их. Я тоже села и поправила ему рубашку.

– Оденешь сегодня эти брюки, ладно? – Гордон показывал какие-то серые штаны. – Конечно, они слишком теплые для этого времени, но ведь те, которые ты носишь, уже измялись. Ничего, будет полегче, когда придет твой багаж из Портленда...

– А у него есть какие-нибудь шорты? – спросила я. Понемногу я стала привыкать говорить о Майкле в третьем лице.

– Нет, но носить их он бы мог... – сказал Гордон.

– Это было бы прекрасно, – подтвердил Майкл, с трудом отрываясь от кровати.

– Ну, что, тронулись в туалет? – предложил Гордон.

– Да.

Из комнаты мне было слышно, как Норма спускается по лестнице.

Мужчины направились по своим делам, и мне было видно, как широко расставил локти Майкл, стараясь удержать равновесие. Наверное, мне нужно было бы спуститься вниз и помочь свекрови готовить завтрак, но мне так хотелось дождаться возвращения Майкла. И я принялась застилать его постель. Хоть какая-то помощь... Просто в тот момент мне в голову не пришло ничего другого, что бы я могла сделать для него.

А потом он одевался, сидя на стуле. Я же присела на кровать и наблюдала, как отец суетится вокруг него. Казалось, Майкл приведен в замешательство обилием пуговиц на рубашке, но медленно, одну за другой, ему все же удалось их застегнуть. Потом, уже с помощью отца, он натянул брюки. И затянул ремень так, что он смог поддерживать брюки на его худющем животе. Затем он принялся за носки, ну а после помучился со шнурками своих спортивных туфель. Потом замер, словно пытаясь припомнить, что еще следует сделать.

– Чем тебе помочь? – кинулся к нему Гордон.

– Ничего, спасибо, – ответил Майкл и протянул руку за своей черной повязкой и очками.

Мне было слышно, как Норма отправилась за газетами.

– Готов? – обратился Гордон к сыну.

– Да.

И они пошли.

Гордон – впереди на ступеньку, чтобы Майкл не мог оступиться. Шаг за шагом. Ступенька за ступенькой. Пролет за пролетом.

– Не волнуйся, я здесь, сзади. Мы прикрываем все фланги, – пошутила я.

– Доброе утро, красавец! – такими словами встретила Норма сына, когда мы добрались до кухни. – Сегодня у нас персики! Ну и кукурузные хлопья с тостами.

Мы расселись вокруг стола. Я – рядом с Майклом, Гордон – по другую сторону. Норма разместилась рядом со мной.

– Как прошла ночь в гостинице? – спросила она.

– Спасибо, прекрасно.

– В прошлом году, в мае, наши прихожанки устраивали там завтрак. Все было вполне на уровне, да вот булочки оказались черствые... Майкл, хочешь молока?

– Нет, спасибо. – Он уставился на разложенные перед ним приборы. Долго переводил взгляд с ложки на вилку, затем осторожно взял ее и окунул в тарелку с кукурузными хлопьями.

– Нет, – поправила его Норма. – Так не годится. Возьми другой прибор.

Майкл отложил вилку, а Гордон вручил ему ложку.

– На ленч я, пожалуй, сделаю сырники. Майкл так любит сырники. Приезжая домой на каникулы, он всегда просил, чтобы я делала их.

Норма продолжала болтать. Майкл ел молча, а Гордон вежливо отвечал на бесконечные вопросы жены: «Мы вернемся к полудню... Да, я съем пару сырников... Хорошо, куплю еще молока».

Протянув руку под столом, я погладила ногу Майкла. Но я сидела с той стороны, где повязка закрывала ему обзор. Надеюсь, он не подумал, что это мать ласкает ему бедро! Он опять выглядел таким пассивным. Похоже, у него не было сил бороться. Неужели он уже сдался? Пустил все на самотек?

– Нужно пользоваться салфеткой, – сделала ему замечание Норма и, протянув руку через стол, вытерла молоко с его подбородка.

Машину вел Гордон. А мне с заднего сиденья был виден шрам на шее Майкла, сидевшего рядом с отцом. Трудно было поверить, что эта ужасная рана была нанесена кем-то для того, чтобы облегчить страдания Майкла.

Всю дорогу Гордон не закрывал рта – так и сыпал названиями местных достопримечательностей: отреставрированный домик Эйба Линкольна... новый туристический центр...

– А что там, вот в этом симпатичном белом домике? – решив поддержать его старания, спросила я.

Оба мужчины одновременно повернули головы в сторону заинтересовавшего меня здания. И когда вывеска на доме оказалась в пределах видимости, я с ужасом прочла «Похоронное бюро Биша».

– О! – только и нашлась, что произнести я. «Надеюсь, Майкл не смог прочитать...» – подумала я. Но кто бы мог знать это наверняка? Однако он ничего не сказал.

А через минуту ужасный белый дом уже остался позади.

Наконец мы подъехали к больнице.

– Раз уж ты здесь, – сказал Гордон, – может быть, ты побудешь с Майклом, а я пока сделаю кое-какие дела? А на облучении – встретимся...

– Какие проблемы? – согласилась я. – Не беспокойтесь, все будет хорошо.

Огромное здание госпиталя, построенного из желтого кирпича, возвышалось над остальными зданиями вокруг. Кто бы мог подумать, что в этом захолустном городишке столько больных, чтобы заполнить такую махину. Гордон подрулил к стоянке с надписью «Амбулаторные пациенты», заглушил мотор и, сказав нам, чтобы мы подождали, скрылся в подъезде. А через минуту уже мчался назад, толкая перед собой кресло-каталку.

– Ему слишком трудно было бы идти, – как бы извиняясь, объяснил Гордон, пока Майкл перебирался из машины в кресло. Больше он ничего не сказал.

Стены коридора, по которому мы ехали, были выкрашены в зеленый цвет, а пол был покрыт зелено-черным линолеумом.

– Сегодня я покажу тебе дорогу, ты уж запоминай, чтобы завтра не заблудиться, – сказал Гордон. – Смотри, налево – отделение рентгенотерапии. Именно сюда надо прийти после занятий. А сейчас нам надо наверх.

Гордон толкал коляску. Я держала Майкла за руку. Чувствовалось, что он смущен и недоволен своим положением. Но он не жаловался.

Приемную нужного нам отделения украшали стулья с оранжевыми спинками, расставленные вдоль стен, да пара коричневых столиков с кипами ветхих журналов на них. Гордон направился к сидевшей здесь медсестре.

Симпатичная девушка в голубом халате подошла к нам и спросила:

– Ну, как ты сегодня, Майкл?

– Хорошо, спасибо, – голосом, лишенным эмоций, ответил он.

– А вы как? – обратилась она к Гордону и, не дождавшись ответа, улыбнулась мне и сообщила, что ее зовут Гейл.

Гордон запинаясь попытался представить меня.

– Да...а это...э... Майкла...э... это Фрэнни!

– Привет, Фрэнни, – еще раз улыбнулась Гейл.

«Как им это удается? – подумала я. – Как этим девушкам удается, работая в таких ужасных условиях, сохранять доброжелательность и привлекательность? Может быть, это от того, что все они имеют призвание помогать безнадежно больным людям?..»

Она ловко помогла Майклу встать с кресла, взяла его под руку и, обернувшись к нам, сказала, что он освободится через тридцать минут. Гордон тут же удалился, напомнив, что встречаемся мы в радиологическом отделении.

От нечего делать я присела, принялась проглядывать один из журналов и не заметила, как отключилась...

...Вздрогнув, я увидела, как Майкл в сопровождении Гейл и еще одной симпатичной девушки приближается ко мне. На нем был нацеплен какой-то нелепый белый ремень, и Гейл придерживала за его конец. Я улыбнулась им. Майкл ответил жалкой и вымученной улыбкой. Через миг они снова скрылись из виду, и я переключилась на другой журнал. Прошло еще какое-то время, и Майкл, опять в сопровождении Гейл, появился в приемной. На этот раз никаких ремней на нем не было.

– До завтра! – ласковая Гейл опять усадила его в кресло.

А мне до боли захотелось встряхнуть ее за плечи, посмотреть ей в глаза и крикнуть:

– Послушай, ты! Ты должна кое-что знать! Майкл – это не какой-то там тебе умирающий доходяга в нелепой одежонке! Он – обаятельный, добрый и сексуальный... И тебе не понять этого. Что с того, что сейчас он болен? Давно ли он стал таким! Еще два месяца назад ты бы писала в трусики от счастья, если бы он на тебя положил глаз! Не смей водить его на поводке!

Но вместо этого я смиренно произнесла:

– Благодарю тебя, Гейл. До завтра! – И выкатилась вместе с Майклом из этого затхлого отделения.

– Держу пари, – обратилась я к нему, когда мы въехали в лифт, – ты ненавидишь все это!

– Не думаю, что это сможет помочь, – спокойно ответил он.

...И вот мы уже на первом этаже перед дверью с надписью «Радиологическое отделение». Я сделала все так, как объяснил Гордон. Затем подкатила кресло к стене и села на стоявший рядом стул. Рядом находился стол, который весь был завален брошюрами типа «Учиться жить с раком» или «Миг твоей жизни». Напротив меня сидел мужчина в лыжной шапочке и сморкался. Бледная женщина средних лет, устроившаяся рядом с ним, обкусывала ногти. Стену над ними украшал безыскусный рисунок, на котором нетвердой детской рукой были изображены маргаритки, круглое желтое солнце и большое кривое дерево. Надпись на рисунке гласила: «Спасибо доктору Каллахам за то, что мне стало лучше. С любовью. Бенни Брикмен». Счастливый Бенни!

Из репродуктора невнятно произнесли чье-то имя, и мужчина в шапочке ушел.

– Это больно? – спросила я Майкла.

– Нет, совсем ничего не чувствуешь. – Мы сидели рядышком, и я крепко держала его руку.

– Просто очень нудно. И, похоже, сжигает мне последние мозги. После этих сеансов я стал все напрочь забывать. Наверное, тебе слышно, как скрипят мои бедные шарики!

...Вот уже и женщина ушла, услышав свое имя. На какой-то миг мне показалось, что мы в парикмахерской и ждем своей очереди...

– И сколько же это занимает времени?

– Не так уж и долго. Всего несколько минут.

Сегодня он был еще более безразличен ко всему, чем вчера. Более тихий и погруженный в себя.

В это мгновенье в дверях появился симпатичный молодой человек, улыбнулся и укатил коляску с Майклом. И почти сразу же в приемной появился запыхавшийся Гордон.

– Он там?

«Конечно, там, – подумала я, – нам еще рано выходить из игры», – но вместо этого ответила:

– Да. Они только что забрали его. – Гордон устроился в соседнем кресле. Я вдруг с ужасом подумала, что сейчас начнется разборка, что-нибудь вроде «ты-оставила-нашего-сына...» Но вместо этого он только пристально посмотрел на меня. Я заглянула ему в глаза... И в тот же миг оказалась в его объятьях. Что-то вроде неловкого дружеского объятья. Он заплакал. Спустя несколько минут он выпрямился и сказал, вновь обретая привычную сдержанность:

– Кажется, он рад, что ты приехала.

– И, слава Богу!

– Пока он лежал в больнице, мы много говорили о тебе... Это было так грустно. Он считает, что был жесток по отношению к тебе.

– Жесток? Но Майкл никогда не обходился жестоко со мной...

– Да, но он именно так говорил... Даже, когда бредил...

– Глупости! – я не могла найти слов. Гордон пожал устало плечами.

– Пять недель ему предстоит проходить облучение. Затем еще раз возьмут биопсию. Посмотрим, поможет ли лечение.

– А если поможет, они будут продолжать? – мой голос наполнился надеждой.

– Нет, – грустно ответил Гордон. – Если продолжать, то может начаться омертвение здоровых тканей.

– А...

– Он хочет вернуться в Портленд. Увидеться с друзьями. И если состояние позволит, я обещал отвезти его в октябре. Посмотрим. Тебе же следует знать, что все, что происходит с Майклом, очень серьезно.

– Я знаю, что это очень серьезно.

– И тебе не следует надеяться.

– Что-о-о?!

– Доктор, лечивший его в Портленде, сказал, что ему осталось жить не более месяца...

–...?

– Ему осталось не больше месяца, – повторил он, не глядя на меня. – Но облучение поможет протянуть три, возможно, четыре месяца. Несколько месяцев жизни, которая стоила бы этого. Возможно, даже год. Почти год. Но вряд ли больше. И Майкл знает об этом. Он понимает. Принимает это. И тебе следует оставить надежды.

– Кто может знать? Прошло уже больше месяца! – Они были неправы. Меньше года? Да что они понимают? Нет, это не может быть правдой.

– Но они ведь – врачи, – теперь Гордон уже в упор посмотрел на меня.

– Но они – не Боги.

– Поверь, Фрэнни, как это ни тяжело, они знают, что говорят. И напрасно было бы стараться обманывать себя или Майкла.

– Значит, вы хотите лишить его последней надежды? – всхлипывая спросила я.

– Надежда есть всегда, – сурово ответил Гордон. – Всегда можно молиться и надеяться на чудо. Но в нашем случае – чуда не будет. Он безнадежен. И состояние его все время ухудшается. Он все больше и больше забывает... Но у каждого это происходит по-разному, – он говорил спокойным, ровным голосом, а я никак не могла понять, что это – равнодушие или стоицизм. – Вот теперь он уже путает, каким прибором следует пользоваться за столом... И еще это двойное изображение... Никто из специалистов не может сказать ничего путного отчего это? И поможет ли тут облучение? Кто знает от чего это – от опухоли или от биопсии? Или это облучение так действует?

– Постойте... Что могла вызвать биопсия?

– Они не могли удалить такую опухоль. А когда пытались добраться до нее, невольно задели здоровую ткань... Может быть, это и обусловило проблемы со зрением?

– Значит, до этого ему было лучше? Да как они могли?..

– Доктор, лечивший его в Портленде, – один из лучших специалистов, – отрезал Гордон, не желая продолжать бессмысленное обсуждение профессиональных качеств лечившего Майкла врача. – И ты должна знать, что скоро Майкл совсем ослепнет. И потеряет способность ходить, есть... В общем, он не будет в состоянии себя контролировать.

– Нет, – только и могла вымолвить я. – Нет!

Я слушала Гордона, но в действительности как бы и не слышала его. Слова доносились как бы издалека. Ведь то, о чем он говорил, никак не могло относиться к моему Майклу.

– К сожалению, – продолжал между тем Гордон, – в остальном он в прекрасной форме... И его сильное сердце могло бы поддерживать жизнедеятельность организма еще долго, после того как его мозг... умрет... перестанет функционировать.

Все мое тело налилось свинцовой тяжестью.

– Как Майкл умрет? – спросила я, мысленно моля его далее не продолжать.

Голос Гордона, когда он снова начал говорить, был, тих и милосерден:

– Опухоль все растет. И в какой-то день она может перекрыть основную артерию. Или что-то еще, не дай Бог, может случиться с ним, возможно, сердечный приступ... Он даже не успеет ощутить боли... Это не то, что рак кости... рак желудка... В ткани мозга нет нервных окончаний. Конечно, головная боль будет нарастать, но к тому времени, Бог даст, он уже не будет никак реагировать на происходящее.

– Что значит не больно? Что может быть мучительнее того, чем знать, что ты постепенно теряешь разум?

– Медицина здесь бессильна. Доктора считают, что опухоль росла там лет двадцать...

– Двадцать лет? Значит, все время, пока мы были женаты... Значит, это началось еще в колледже? Нет, это началось, когда он воевал во Вьетнаме! – я в ужасе замерла. – И мы ничего не знали?

– Сейчас ради его же блага нам необходимо держать себя в руках. – Гордон посмотрел мне прямо в глаза. – Ради него мы должны контролировать каждое свое проявление чувств.

И мы притворились, что все – в полном порядке.

26

А во вторник утром Майкл проснулся другим человеком.

Я ожидала его пробуждения, устроившись на краешке кровати. Он открыл глаза, улыбнулся мне и вдруг обхватил голову руками.

– О?.. – произнес он удивленно. – Что-то не то...

Гордон принес утреннюю порцию таблеток, но Майкл никак не отреагировал на его приход. Он лежал под одеялом и мелко дрожал.

– Не знаю, что случилось... И почему я так напутан? Как маленький, право... Ведь единственное, что со мной не так, – эта дурацкая головная боль.

– Ну, это не совсем так. Это немного более серьезно, чем обычная головная боль, – осторожно начал, было, Гордон, суетясь у кровати сына.

А Майкл продолжал злиться и упрекать себя. Ему казалось, что глупо устраивать весь этот кавардак из-за обычной головной боли.

Как мне было знакомо это его упрямство! Но сейчас, видя этот непроходящий страх, понимая сковывающий его ужас, я не раздражалась. Я догадалась, что все происходящее в мозгу Майкла – слабая защитная реакция страдающего разума на надвигающуюся опасность.

А когда мы приехали на очередные процедуры в больницу, и Гейл спросила его – что это за симпатичная девушка сопровождает его, – он даже не смог вспомнить, как меня зовут.

Когда мы вернулись домой, Гордон принялся разыскивать какого-нибудь врача-терапевта. Но никого из уже ранее осматривавших Майкла он застать на месте не смог – один был за городом, другой в отпуске, третий – слишком занят...

А Майкл сидел в гостиной. Дрожь не оставляла его. И сквозь стиснутые зубы до меня доносился его неразборчивый шепот:

– Должно быть, я совершил что-то ужасное... Какую-то страшную ошибку...

Норма отсиживалась в кухне. Свекор удалился в кабинет, разобраться со счетами. И только я осталась подле больного, устроившись на скамеечке у его ног. Хотела взять его за руку, но он резко отверг эту мою попытку его успокоить.

– Слушай, не казни так себя. Ты никогда не совершал ничего плохого. И ты ни в чем не виноват, – умоляла я. – Может быть, ты просто подвергся воздействию дефолиантов... В чем ты можешь быть виноват?

Майкл насмешливо взглянул на меня.

– Это все Вьетнам. Ты ни в чем не виноват, – продолжала убеждать я, судорожно пытаясь изобрести нечто, что позволит ему хоть на миг избавиться от терзавших его страхов. Конечно, это все проклятый «эйджент орандж»[7], настаивала я. Только этим все и можно объяснить.

Вначале Майкл заинтересовался этой версией, но затем отверг ее. И проблема «почему» вновь стала неотрывно терзать его.

– Нет, все же, должно быть, я действительно дрянь, – бормотал он. – Следует скорее покончить со всем этим. Хочется умереть прямо сейчас... Прямо сейчас...

Я решила переменить тактику.

– Что ж, двигай наверх и помирай!

От этих слов он задрожал еще сильнее – его костлявые плечи заходили ходуном.

– Не могу, – признался он. – Слишком боюсь... Ну, прямо как ребенок.

– Нет, ничего подобного. То, что ты считаешь слабостью, – проявление остатков твоих сил... Твой организм, твой разум борется с болезнью. И именно это не позволяет тебе пойти – и покончить с собой.

Странно, но эта мысль ему понравилась. Он судорожно пытался зацепиться хоть за какую-нибудь надежду. А я продолжала и продолжала говорить. Иногда мне удавалось попасть в цель, чаще мои увещевания оказывались бесплодными. А некоторые слова так и вообще приводили его в ярость. Но некоторые мои доводы явно срабатывали.

– Так что, умрешь сегодня?

– Нет.

– Хорошо. Тогда, может быть, подумаем о том, как жить дальше?

Мне хотелось, чтобы он сам затронул эту тему.

– Что ж, пожалуй, – согласился Майкл.

В гостиной появилась Норма, чтобы проверить – не пропустила ли она свою любимую телевизионную передачу. Майкл слегка успокоился и задремал.

А после обеда мы вдвоем отправились на прогулку.

Казалось, что теперь Майкл чувствует себя несколько более увереннее. По крайней мере, шагал он бодрее, чем обычно. Казалось, само движение шло ему на пользу – просто отгоняло мысли о неизбежном. Но раздражение его не проходило. Он сердился на мать и одновременно негодовал на себя за то, что не ценит ее стараний накормить его, заботиться о нем.

– Все, о чем она хлопочет, такая чепуха! – проговорил он и тут же оборвал себя: – Какой же я негодяй! Неблагодарная скотина!

– Ну, попытайся же, наконец, понять, – уговаривала я Майкла. – Уж такой у нее характер...

А сама была не в силах понять эту женщину!

– Но ведь она не говорит ни о чем действительно важном! – кипятился Майкл. Затем он смутился и скороговоркой произнес: – Да я и того не заслуживаю... Боже, какой я негодяй!

– Погуляем еще? – я решила сменить тему.

– Нам следует продолжить прогулку.

Мы добрели до конца квартала и остановились. Обернувшись, я увидела Гордона, который стоял на крыльце, высматривая нас. Увидев, заторопился в нашу сторону. Мы поджидали его, держась за руки.

– Не хочу снова потерять тебя, – вдруг тихо сказал Майкл.

– И не потеряешь, – заверила я. – У тебя на этот раз ничего не выйдет. Единственное, что разделит нас теперь, – это смерть.

Когда Гордон подошел к нам, мы целовались...

А он все суетился вокруг и настаивал, что нам пора домой.

Пока Гордон конвоировал Майкла в ванную, я сидела в гостиной в обществе свекрови.

– Как же он устал сегодня, – сокрушалась Норма. – Значительно больше, чем всегда. Не стоило тебе водить его на прогулку.

Но, несмотря на сегодняшние провинности, подняться в спальню к Майклу, чтобы пожелать ему спокойной ночи, мне все же было позволено.

– Спасибо тебе за сегодняшний день, – сказала я ему, затем наклонилась и поцеловала в тот самый миг, когда Гордон заныл из-под двери:

– Но ему же следует уже спать! – Они запретили приходить мне спозаранку.

– Приходи к восьми, когда он просыпается, – распорядилась Норма.

– Но я же не бужу его, – запротестовала, было, я, но они были непреклонны:

– Он не желает, чтобы ты появлялась здесь такую рань, – отрезал Гордон.

Когда я пришла к ним на следующее утро, Норма уже спустилась в кухню и занималась завтраком. Я направилась наверх, слыша за спиной раздраженное бормотание, но она все же не остановила меня.

Я стояла на пороге ванной и наблюдала за Майклом и Гордоном. Похоже, происходило нечто странное. Казалось, Майкл совсем забыл, что ему следует делать. С трудом смог побриться – ему никак не удавалось правильно взяться за бритву. Да и передвигался он с большим, чем обычно, трудом.

Похоже, вчерашняя необычно длительная прогулка не пошла ему на пользу. Утомила его. Мне стало больно от того, что в этом была моя вина. И мне было страшно, что Гордон подумает так же. Его приветствие было более, чем прохладным.

– Принеси ему носки, – вот все, что он сказал.

За завтраком Майкл сидел, отрешенно уставясь в тарелку. От чего это было – оттого, что он забыл, что следует делать за столом, или от того, что просто не хотел, есть, я догадаться не смогла. Я заметила, что порядок, в котором были расставлены тарелки, изменился. Под предлогом того, что за столом четверым тесно, мою тарелку переставили на маленький столик у окна. Подальше от Майкла. А он снова желал себе смерти. Видно было, что он – сдается.

– У меня ничего не осталось, – жаловался он неизвестно кому. – Ничего. Работы – нет. Жены – нет. – Глаза его наполнились слезами. – Выпивки – нет... И времени – тоже нет.

... В больницу нам прислали социального работника, чтобы он побеседовал с Майклом. Я возненавидела ее с первого взгляда. Эту противную толстуху по имени Люсинда. Она беседовала с ним в маленькой комнатке, неподалеку от радиологического отделения. Дверь была слегка приоткрыта, и Гордон осторожно подслушивал, о чем идет речь. Я делала то же самое, но уже более откровенно.

—Итак, ваше заболевание – очень серьезное... – доносился до нас размеренный голос толстухи.

Ответа я не расслышала. – И вам сказали, э... что вы – умрете, да? Что он сказал – непонятно.

– Ну и сколько вы, э... думаете, вам осталось?

– Слышите? – прошипела я Гордону. – Она круглая идиотка! Нужно как можно скорее отобрать Майкла у нее!

– Но она же – профессионал, – заупрямился он.

После этой профилактической беседы настроение Майкла резко ухудшилось. Мне хотелось изувечить эту толстую бабу.

Дома Майкл почти сразу запросился в ванную. Он не хотел есть. И заснуть он тоже не смог. И вновь он сидел в своем кресле, а я устроилась на скамеечке подле его ног. Похоже, он начал было засыпать, но вдруг встрепенулся и открыл глаза.

– Майкл... – Да?

– Очень устал?

– Да.

Я глубоко вздохнула:

– Боишься заснуть, потому что думаешь, что уже не проснешься?

– Да.

– Не волнуйся, ты не умрешь. Сейчас ты уже засыпаешь... Но ты не умрешь, если чуть-чуть подремлешь...

– Спасибо, – благодарно откликнулся он. – Думаю, ничего не случится, если я пойду, прилягу.

27

Спрингфилд – городок небольшой.

И в нем не так уж много мест, куда можно было бы сунуться спозаранку, когда тебя тянет в один дом, а идти туда никак нельзя. В воскресенье спозаранку я болталась без дела по бесконечным отделам универсального магазина, который работал круглосуточно. На мой взгляд, здесь были самые протяженные торговые линии, какие я когда-либо видела. Торговали тут всякой всячиной – едой, парфюмерией, цветами. В отделе подарков я набрела на сшитое из сатина небольшое сердце и купила его для Майкла. В секции, торгующей книгами, я приобрела фармацевтический справочник, ведь Майкл принимал так много лекарств и так уставал. И еще его все время подташнивало. Может быть, это от таблеток, подумала я. А еще я купила пару шоколадных пирожных и проглотила их на стоянке перед домом Ведланов. Мне показалось, что в десятом часу утра самое время было подкрепиться.

Когда я пришла, Майкл все еще сидел за завтраком со своими родителями, которые устроились по обе стороны от него, и отказывался откусить хоть маленький кусочек от поданной ему крошечной порции яичницы.

– Сегодня он уже не смог самостоятельно побриться, – констатировала Норма. – Гордон вынужден был помочь ему.

– Он непременно должен поесть, – сообщил Гордон. – Похоже, придется кормить его принудительно.

– Хочешь чего-нибудь другого, милый? – включилась я в процесс уговоров.

– Хочу умереть, – вяло отозвался Майкл.

– А как насчет шоколадного крема? – поинтересовалась Норма.

Гордону пришлось отказаться от сеанса реабилитации. Слава Богу, что Майкл хоть успел пройти весь курс облучения! Когда мы вернулись домой, он был таким обессиленным, что не смог даже взобраться по лестнице в свою спальню. Норма с неудовольствием постелила ему в гостиной, бормоча что-то о дополнительной стирке, и Майкл устало вытянулся во весь рост на постели, закрыв глаза.

– Простите меня, – попросил он.

Я не знала, за что, но на всякий случай согласилась. С тем он и заснул.

Я сидела на полу неподалеку от него и читала свой фармацевтический справочник. Гордон устроился в кресле с газетой. Норма отправилась на кухню готовить студень. Было слышно, как она включила радио. Ведь транслировали ее любимую передачу! Каждые две-три минуты я ловила на себе взгляд Гордона, который украдкой наблюдал за мной из-за газеты. Похоже, он хотел убедиться, что я еще не оседлала его сына, чтобы заняться с ним сексом. Наконец я нашла, как отвлечь старика.

– Посмотрите, – прошептала я, направляясь к нему, чтобы показать заинтересовавший меня кусок из книги. – Вот это лекарство, которое принимает Майкл. Его надо давать во время еды, а не до нее. Так можно избежать тошноты...

В этот момент я гордилась собой. – Ты что, действительно думаешь, что знаешь больше докторов? – осадил меня Гордон. – Не так ли?

– Нет! – мои глаза наполнились слезами. – Но я думаю, что необходимо знать как можно больше о том, чем Майклу можно помочь.

Вдруг с дивана раздался тихий голос. Не знаю, то ли мы его разбудили, то ли он так и не заснул?

– Ты слишком груб по отношению к Фрэнни, – сказал Майкл. – И я не думаю, что ты – прав.

Пока Гордон просматривал мой справочник, я сидела рядом с Майклом. Я держала его руку, а он, наконец, успокоился и заснул. Мне пришлось отвернуться к стене, чтобы Гордон не видел моих слез. А он сидел в кресле, время от времени восклицая:

– Ну, просто удивительно! Многие из этих таблеточек могут вызвать запор!

В кухне раздался телефонный звонок, и через минуту Норма появилась в гостиной.

– Это Вес. Он собирается подойти к трем. – И она опять занялась стряпней.

К тушеному гороху, предложенному на ленч, Майкл не проявил никакого интереса. Он выглядел подавленным. В то же время смущенным из-за такого своего состояния. В конце концов, он захотел сейчас же умереть, чтобы избавиться от мук. Он устал, но не позволял себе заснуть. Он все время беспокоился, что спит слишком много.

Когда появился Вес, мы обменялись дружеским поцелуем. Как много воды утекло с момента нашей последней встречи! Оказалось, что он единственный из нас знает, как следует разговаривать с Майклом. Сказались, видимо, тринадцать лет общения с трудными подростками.

Правда, в основном Вес больше молчал. Просто он позволил, наконец, выговориться несчастному Майклу. Чего никак не могла добиться я, все время перебивавшая его.

– Похоже, старик, мне уже не выкарабкаться, – говорил Майкл. – Знаю, что умру. Ведь я обуза для родителей... – он запнулся, – и, кажется, для всех... И вообще, я жестокий негодяй...

– Жестокий? – удивился Вес.

– Это потому, что я не хочу сдаваться, – терпеливо объяснил Майкл.

– Послушай, милый, – не выдержала я, – но ты совсем не жесток... Ты прекрасен! Ты пытаешься... Никогда ты не был жесток по отношению к нам. Пожалуйста, не сдавайся. Ты непременно должен жить!

Боже, опять болтовня! Пустая болтовня! Вес укоризненно посмотрел на меня. И Майкл тоже уставился на меня. И улыбнулся. Я улыбнулась в ответ. Вдруг он рассердился.

– Ты чему радуешься?

Я перестала улыбаться. И, естественно, замолчала.

Но Майкл сердился на меня всего одно мгновенье. А уже через минуту он стал говорить, что пропадет без меня. Боже, как это было похоже на мое замужество, правда, теперь сжатое по срокам до одной недели!

– Ну, никто и не просит тебя выкарабкиваться, – вдруг сказал Вес. – Если тебе так уж необходимо скорее сыграть в ящик, что ж – валяй!

А Майкл все говорил и говорил о своих хворях... Боже, как же мне хотелось быть такой же умной, как Вес! Я проводила его до машины и призналась, как была рада повидаться с ним. Он пообещал, что завтра приедет с Клиффордом.

– А Бенни еще не появлялся? Кто-нибудь сообщил ему?

– Он все знает, – отозвался Вес. – Но он просто еще не готов прийти сюда...

На ужин Майкл поел рис. И виноград. Гордон обрывал ягоды с кистей и передавал ему, а Норма выговаривала мужу:

– Ты же знаешь, что он не любит этого!

– О, извини! – тут же отозвался Майкл. – Мне так неловко.

После ужина они, наконец, оставили нас в гостиной вдвоем. У меня было такое ощущение, будто я браконьер, который, наконец, подстрелил дичь и благополучно удрал со своей добычей восвояси. Так редко нам удавалось побыть наедине.

– Какой сегодня день? – спросил Майкл.

– Пятница.

– Ты скоро уезжаешь.

– Да. Но я вернусь при первой возможности.

– Не хочу, чтобы ты уходила.

– Знаю. Но, думаю, твои родители должны отдохнуть от меня.

Майкл кивнул. Он все понимал.

– Я вернусь, – повторила я.

В этот миг мне показалось, что он снова отдаляется от меня. Опять погружается в свои мучительные переживания.

– Я умираю, – вдруг произнес он. Немного погодя в комнату вошли старшие Ведланы. Мне представилось, что мы с ними – трое клоунов, которые изо всех сил кочевряжатся, чтобы развеселить единственного зрителя. Гордон немедленно препроводил меня в большое кресло, стоявшее в отдалении от того места, где сейчас концентрировались все мои помыслы.

– Ты не должен бояться, – он положил руку на плечо сына и встал рядом с ним. Сначала я не могла понять – что он собирается делать – успокаивать Майкла или встряхнуть его. – Каждый из нас умрет в свой час. Мне уже восемьдесят два. И я тоже собираюсь умирать. Знаешь, доктор говорил, что после лечения радиацией ты сможешь продержаться несколько неплохих месяцев.

При слове «месяцы» я поморщилась. Как реагировал Майкл на эти слова, я не увидела. – У тебя есть выбор – умереть достойно или умереть плохо... Это выбор между тел, чтобы умирать с достоинством и прощая, или проводить остаток дней, отчаиваясь и озлобляясь. Мы с матерью всегда гордились тобой. И мы сделаем все, чтобы помочь и облегчить твою участь.

– Хочешь чего-нибудь перекусить? – вклинилась в его речь Норма.

Я сказала Майклу, что обязательно зайду к нему наверх после того, как он примет ванну. Изо всех сил я старалась следовать навязанным мне правилам.

Гордон помог ему подняться по лестнице, и в комнате остались только мы с Нормой. Парочка подруг по несчастью. Я постаралась выбрать самую нейтральную тему для разговора.

– Похоже, вы значительно продвинулись вперед в своем вязании, – сказала я, стараясь, чтобы мои слова произвели самое благоприятное впечатление.

– Конечно, – с какой-то враждебностью ответила Норма. – Иначе я носилась бы здесь, как сумасшедшая.

Я призвала на помощь всю свою выдержку и понимание.

– Уверена, что вам очень тяжело. Надеюсь, вы сами – в порядке?

– Конечно, в порядке! – отрезала Норма так, будто я задала ей идиотский вопрос. Вдруг сверху раздался глухой звук удара. Похоже, это Майкл поскользнулся в ванной. Норма не пропустила ни одной петли. Она говорила о том, что пришлось совсем забросить бридж, чтобы ухаживать за Майклом. Похоже, это здорово раздражало ее. Наверху вновь что-то грохнуло. «Наверное, кусок мыла упал», – подумала я.

– Черт его дери! – послышался крик Майкла.

Норму передернуло, и ее лицо посуровело.

– Он не должен ругаться, – проворчала она.

– А по-моему неплохо. Хоть так разрядиться. У него столько всего накопилось.

– Существует масса других способов выразить себя, – спицы буквально порхали в ее руках. – Мы его этому не учили.

– Но ведь тогда он не умирал от рака!

– Ну, он всегда любил сквернословить. – Я решила сменить тему.

– Было так приятно увидеть Веса...

– Конечно, – отозвалась Норма. – Но я почти сразу вышла из комнаты, чтобы они могли поговорить наедине...

Я не собиралась пропускать этот выпад мимо ушей.

– Вы хотите сказать, что и мне не следовало оставаться в комнате? Если так, что ж, говорите прямо.

– Я этого не говорю. Мне просто показалось, что ты сама догадаешься сделать это.

Косвенные намеки на растущее недовольство становились все более очевидны.

– Ну а я рада, что осталась там. Хоть у Веса поучилась, как следует говорить с Майклом.

Сверху раздались звуки шаркающих шагов. Похоже, Майкл направился в спальню.

– А я все жду, когда наступит моя очередь. Когда Майкл будет нуждаться в разговоре со мной. Майкл очень умен. И он прекрасно понимает, что происходит, – ее глаза сузились в две щелочки, из которых сверкал сердитый взгляд. – И он абсолютно не нуждается в том, чтобы кто-то приукрашивал для него происходящее...

– Пожалуй, поднимусь наверх пожелать ему спокойной ночи, – пробормотала я с вымученной улыбкой. Мне не хотелось, чтобы Гордон спустился вниз и застал свою жену и бывшую невестку за вырыванием друг у друга волос. Как бы мне ни хотелось выцарапать ей глаза, как бы она меня ни злила, я не могла рисковать и потерять возможность видеть Майкла. Но Боже, до чего же она мне была сейчас ненавистна!

Я пропустила Гордона, спускавшегося по лестнице, и направилась в спальню.

– Не задерживайся там, – предупредил он хмуро.

Тряпичного сердечка, которое я повесила над кроватью Майкла, уже не было. Я спросила Майкла – куда оно делось, но он не понял меня.

Я наклонилась, чтоб поцеловать его:

– Я люблю тебя.

– И я тоже люблю тебя, – ответил он голосом невинного младенца. Пальцами он нервно теребил край одеяла. – Как жаль, что у нас не будет времени, чтобы попытаться снова...

– Увидимся утром, – улыбнулась я. – Уверена, ты будешь здесь.

– Я решила уехать сегодня пораньше.

По субботам у Майкла не было сеансов облучения, и он мог поспать подольше. Я объявила о своем решении его родителям за завтраком.

– Сегодня? – переспросила Норма, изображая вежливое удивление.

– Мне бы только хотелось побыть наедине с Майклом несколько минут... Мне многое нужно сказать ему.

– Хорошо, он скоро спустится, – согласилась Норма.

Мои надежды прорваться в спальню и побеседовать с ним там наедине были обречены.

И снова все повторилось, как вчера. Майкл прилег на диване в гостиной, я пристроилась рядышком, Гордон наблюдал за нами из-за газеты. Норма удалилась на кухню... Мы говорили полушепотом, но, могу поклясться, его отец подслушивал.

– Я буду звонить тебе. А ты – попроси отца помочь тебе связаться со мной. В следующую пятницу я вернусь. Обещаешь, что дождешься меня?

– Постараюсь, – криво усмехнулся Майкл.

Я обняла его так крепко, как мне удалось в этом нелепом положении, и поцеловала в губы. За спиной я услышала, как гневно зашуршала газета, и наш сторож сердито рявкнул:

– Фрэнни! Не смей душить его! Бедный мальчик не может постоять за себя!

– Мы прощаемся, – огрызнулась я. Должно быть, объяснение было принято, потому что он вернулся к чтению своей газеты.

Я еще раз крепко поцеловала Майкла.

Страстно раздвигая языком его губы...

Майкл счастливо рассмеялся.

28

– Что там у вас творится? Рой говорит, что это похоже на карантинный барак?

Вэнди, подруга Майкла из Портленда, позвонила мне на следующий после возвращения в Чикаго вечер. Я уже знала ее манеру говорить – сплошной бурный словесный поток, так что старалась без нужды не прерывать.

– Всякий раз, как мы звоним, трубку снимает мистер Вэдлан и сообщает, что Майкл либо слишком устал, либо слишком подавлен и не хочет ни с кем общаться. Мы пишем письма, но не знаем, читают ли ему их... Хотим слетать туда, но не знаем, как отнесется к этому Майкл...

– Родители его опасаются, что лишние эмоции повредят ему, – вяло попыталась оправдать я поведение Ведланов-старших. – Они не хотят, чтобы что-то расстраивало его.

– Человек умирает! Именно это его и расстраивает.

«Интересно, что рассказывал Майкл своим друзьям обо мне?» – подумала я. Вэнди между тем продолжала непринужденно болтать, словно мы были знакомы, по меньшей мере, десять лет.

– Точно так же они отрезали его от нас в больнице. Просто повесили на дверь палаты табличку «Никаких посетителей». Но ведь я – медсестра, и только благодаря этому мне удалось проникнуть к нему. Мистеру Ведлану очень не хотелось, чтобы врачи открыли Майклу правду о том, что он стоит на краю могилы... Но Майкл – взрослый человек, и он имел право все знать. Когда врач объявил ему об этом, я находилась с его родителями возле двери. И что ты думаешь? Кто-нибудь бросился к постели бедного парня, которого только что приговорили? Ничего подобного. Она замерли по обе стороны двери, словно каменные изваяния. Я вбежала в палату – несчастный сидел на кровати и плакал. И только спустя минут десять вошла его мать и сразу же принялась суетиться вокруг присланных его друзьями цветов. Майкл плакал навзрыд. Я набралась смелости и обратилась к ней: «Миссис Ведлан, Майкл сейчас очень подавлен». Мне хотелось обратить ее внимание на состояние сына. Ты знаешь, что она ответила? «О, Вэнди, надеюсь, ты не собираешься забирать сегодня свою вазу?» Ну, подумать только! А потом мы с мистером Ведланом вдрызг разругались. Он попытался забрать у нас вещи Майкла! Понимаешь, его инструменты, одежду, рыболовные снасти... Мерзкая была сцена. Я орала на него в холле больницы: «Но ведь он еще не умер...» И все такое прочее. В конце концов, весь его скарб перекочевал в камеру хранения. А кое-что пока оставил у себя его сосед – Джим. Ну, телевизор там... А ты давно говорила с Джимом?

– Не очень. Думаю, самое время мне созвониться с ним, да боюсь навязываться.

– Навязываться? Да ты же сейчас единственная ниточка, связывающая нас с Майклом! Ведь ты будешь видеться с ним каждый выходной! Правда?

– Надеюсь, что так. Мне бы очень хотелось.

– Мне легче от мысли, что ты будешь рядом с ним. Знаешь, я думаю, что дух и тело связаны друг с другом. Люди могут выдумать себе тяжелую болезнь, например, рак. Но тогда сильные духом могут преодолеть телесную немощь, правда? – наступила тишина, похоже, моя собеседница переводила дыхание. Затем она снова принялась трещать: – Рой говорит, что единственное, что удерживает Майкла в живых, – это ты.

– Не заносись!

Это Пайпер снова принялась давить мне на психику. Мы с ней медленно продвигались в очереди к окошечку на почте. Так я проводила свой законный обеденный перерыв. Прямо перед нами стоял какой-то неопрятного вида мужичок, который все время дергал плечами и противно сопел.

– Вряд ли это можно назвать приятным времяпрепровождением... Такое тесное общение с народом, – Пайпер прошептала это достаточно громко, чтобы довести это до сведения мужичка. В ответ он злобно фыркнул. – Мне казалось, что психологам полагается любить людей...

– А я их и люблю. Мне нравятся люди, с которыми я общаюсь. А вот незнакомых – не выношу!

Тем временем мы продвинулись вперед еще на шаг. Служащая отсчитывала толстыми пальцами сдачу так, будто она никогда до этого дня в глаза не видела американских денег.

– Если тебе скучно, можешь пойти поглазеть на плакаты, – смилостивилась Пайпер.

– Ты сказала, что я заношусь... Что ты имела в виду? Просто хотела меня обидеть или что-то еще?

– «Еще». Впрочем, ты действительно очень высоко себя ценишь. Да и любой, кто думает, что может спровоцировать у кого-нибудь раковое заболевание, – просто самовлюбленный идиот! Думать так, значит считать, что ты можешь управлять ситуацией... И вот здесь ты не права. Этого тебе не дано.

Стоявший за нами мужик, уже несколько минут прислушивавшийся к нашему разговору, перестал жевать свою жвачку и согласно кивнул.

– Майкл не может, есть, не может ходить... Ты думаешь, что это – твоя вина. На самом деле ты не имеешь к этому никакого отношения.

Пайпер аккуратно оборвала ниточку на своем профессионально элегантном костюме. Мы продвинулись еще на шаг, но все равно от заветного окошечка нас отделяло еще шесть человек. Я понизила голос, чтобы наши любопытные соседи по мукам не услышали моих слов:

– Майкл любил меня, а я бросила его. И он почувствовал одиночество и был так подавлен. А меня не было рядом. Вот он и надумал себе рак, и все так и случилось...

– Тебе не следует винить себя.

– Нет, я права. Видишь, как все просто.

– Но ты же всегда любила его. Просто он оказался для тебя неподходящим мужем.

– Это ничего не меняет, – я энергично тряхнула головой. – Он заслуживал лучшей участи.

– Лучшей, чем ты?

– Лучшей, чем то, что с ним случилось.

– Все мы заслуживаем лучшего, – вздохнула Пайпер. Сосед сзади согласно кивнул головой.

– Я любила его, но бросила. Кто мог знать, чем это все обернется! А теперь его родители отгородили его от меня железным занавесом.

– Майкл жаловался?

– Как он может жаловаться на них? Ведь он от них во всем зависит.

– Зависит? Да они же просто заботятся о нем.

– Но им не следовало бы тогда изолировать его от друзей... Или от меня.

На лице Пайпер определенно угадывалось желание встряхнуть меня.

– Когда все вышло из-под контроля, естественно, возникает желание упорядочить хоть что-то...

– Боже мой, всю эту неделю я ощущала, как он любит меня, – сказала я скорее себе, чем ей. – Не помню, чтобы я чувствовала себя так любимой, как в эти дни.

– Ну, может быть, и он тоже любит тебя больше сейчас.

– Ненавижу Кристофера! – неожиданно для самой себя закричала я. – Если бы не он, возможно, мы бы попытались все уладить! Может быть, у нас бы все получилось!

– Фрэнни, ты пыталась все эти десять лет. И безо всякого результата.

Пайпер наконец прорвалась к окошечку. Парень за стойкой профессионально любезно улыбнулся ей. Затем повесил табличку «Перерыв» и отправился обедать.

Работа была как работа.

Я могла ее выполнять, но, не слишком вдаваясь в детали. Мой напарник никогда не жаловался. У него в семье один раз была подобная ситуация, так что он заверил, что все понимает. Я не была уверена, что это так, но все же испытывала чувство признательности. Внезапно оказалось, что почти каждый из моих коллег и знакомых имеет в запасе историю о каком-нибудь больном с опухолью мозга и ему не терпится рассказать ее мне.

Надин позвонила мне на работу в промежутке между кормлениями грудью.

– Я уже слышала, – начала она. – Это ужасно. Представляю, как ты мучаешься. Друг сестры моей соседки по комнате из колледжа умер от опухоли мозга. Но до этого он несколько месяцев был в отключке. Ничего не соображал, ну прямо как растение... Мне сначала хотелось послать Майклу открытку, но, знаешь... я подумала, что веселенькая открытка для такого случая не подойдет. Как можно писать что-либо веселое человеку, который уже никогда не поправится?

– А ты напиши что-нибудь вроде «вспомни меня».

– Ну не знаю... Он не расстроится от того, что не сможет думать обо мне?

– Он отлично соображает! – закричала я. – Иногда, правда, бывает немного рассеян, и ему все труднее обслуживать себя, но голова у него работает! – Перед тем как бросить трубку, я добавила: – И я уверена, ты – это именно то, о чем он думает!

– Люди – маньяки. Никто не знает, что следует говорить или делать. Кто сможет ответить на вопрос – как следует разговаривать с умирающим? – ревела я, в то время как Холли подавала приготовленный для моей «моральной» поддержки салат. Она сочувственно произнесла:

– Я тут испекла булочек, – и она посмотрела на меня с таким состраданием, что я опять разрыдалась.

– Спасибо, – сказала я, чуть-чуть успокоившись. – А сейчас я должна позвонить в Спрингфилд. Возможно, сейчас мне удастся застать Майкла между ужином и отходом ко сну. Я хочу поговорить с ним. Но как страшно снять трубку!

– Опасаетесь плохих новостей?

– Нет. Да. Просто боюсь, и все.

– Ну что ж, попробуйте, – ободряюще улыбнулась она.

– Я, пожалуй, позвоню из спальни. Устроившись на старом меховом покрывале, я набрала номер Ведланов. К аппарату подошел Гордон.

– Дом Ведланов, – сухо произнес он, словно был собственным дворецким.

– Привет, это Фрэнни. Надеюсь, я звоню в удобное для вас время? Я надеялась застать Майкла после ужина.

– Он не ужинал, – ответил Гордон, и меня поразило напряжение и злость, сквозившие в его голосе. – Он спит. Последние два дня были просто ужасными. Мы тут все на грани срыва. Он уже сдался. Это видно даже по тому, как он двигается. А сегодня он даже не поехал на облучение. Мне пришлось пригрозить, что завтра я потащу его туда на себе.

И я действительно могла представить мумию моего бывшего мужа на руках восьмидесятидвухлетнего старца.

– Мне приехать прямо сейчас?

– То же самое хотят сделать и эти его друзья из Портленда. Ну вот, теперь и меня перевели в разряд «этих друзей».

– Хорошо, это поможет?

– Твое появление может опять вызвать проблемы! – на одном дыхании зло выпалил Гордон.

– А его-то вы спрашивали?

– Последние пару дней – нет.

– Но ведь он говорил мне, что хочет, чтобы я была рядом. – Мой тон уже ничем не отличался от того, каким говорил Гордон. – Разве вам трудно его спросить?

– Только не сегодня! – сорвался на крик он. – Нет ничего, что ты могла бы сделать для него. Ничего, что мы уже не делали бы! Сейчас ему могут помочь только медики. А сейчас извини, мне нужно срочно созвониться с врачом.

– Что ж, завтра к полудню я свяжусь с вами снова, а вы уж узнайте, пожалуйста, нужна ли я ему.

Похоже, трубки мы бросили одновременно.

Каких же трудов мне стоило на следующий день дозвониться в Спрингфилд. Трижды я снимала трубку, а потом опускала на рычаги. Наконец с четвертой попытки я все-таки отважилась набрать номер, но оказалось, что нервничала я напрасно – на том конце провода никто не отвечал. Я принялась лихорадочно соображать – как мне разыскать Майкла, и, наконец, надумала позвонить в больницу. Спросила, не поступал ли к ним такой-то. Оказалось, да, поступал, но никакой информации они дать не могут. И соединить с палатой тоже невозможно. Однако дежурная сестра, которой я соврала, что я его родственница, сообщила, что организм Майкла был чрезвычайно обезвожен, но после проведенного лечения ему стало несколько легче, и он даже чуть-чуть поел.

Я размышляла – что же мне следует предпринять дальше. Позвонить еще раз, спросить Норму или Гордона и узнать у них, как дела? Нет, слишком очевидна их враждебность. Еще раз перезвонить медсестре? Тоже не лучший выход. Она может полюбопытствовать – кем я все-таки ему довожусь. Может быть, стоит просто нагрянуть туда без приглашения? Точно. Почему бы и нет? Кто посмеет выкинуть меня из больницы? Но для охраны, чтобы избежать атаки вязальными спицами, прихвачу-ка я с собой моих стариков! А что? Похоже, меня осенила великолепная идея!

Мама сразу же согласилась и принялась выяснять – какой ресторан в Спрингфилде считается самым изысканным?

– Мы возьмем туда его родителей и дадим вам, дети, возможность побыть наедине, – предложила она.

Да, мама и в свои годы оставалась натурой романтической!

– Куда? – недоуменно переспросила я.

– Конечно, в лучший в Спрингфилде ресторан! – недоуменно ответила она.

Это была действительно неплохая идея... Если не считать того, что пришлось на протяжении двух сотен миль слушать, как Поль насвистывает себе под нос свой любимый залихватский мотивчик.

Майкл выглядел в миллион раз лучше прежнего. Он сидел на краю своей кровати – без очков, без повязки. А волосы на этот раз были аккуратно подстрижены. Он жадно лакомился аппетитным на вид блюдом – жарким с гарниром из брюссельской капусты.

– Привет! – бодро воскликнул он. – Надеюсь, ты не станешь возражать, если я продолжу свою трапезу?

Его настроение по сравнению с нашей последней встречей явно улучшилось.

Когда мы приехали, Норма сидела на стуле рядом с его кроватью и усердно вязала. Не прошло и пяти минут, как в палате появился и Гордон. Я постаралась сразу же расшифровать выражение его лица в тот самый момент, когда он увидел сначала меня, а затем все наше семейство. Это был какой-то странный коктейль мрачности, вежливости и теплоты... Но доминировало, вполне очевидно, удивление: «а – вы – то – что – здесь – делаете?»

Все наши мамы-папы расселись вокруг кровати. Я встала рядом с Майклом и ласково провела рукой по его волосам. Похоже, облучение не пошло ему на пользу. Часть его шевелюры осталась у меня в руках.

– Ну-у, – протянула я. – Мгновенное облысение. Просто схватил лишних рентген...

– Ах да, нас об этом предупреждали, – Майкл за обе щеки уплетал брюссельскую капусту.

Мама беспрестанно болтала, словно она поставила перед собой задачу очаровать гостей на званом обеде. За все это время Поль едва ли вымолвил хоть одно слово, что было весьма нехарактерно для него. Но общими усилиями моим родителям удалось уговорить старших Ведланов перекусить в «неплохом ресторанчике». Я увидела, как мама наклонилась к Гордону и многозначительно прошептала:

– Вы всегда были нам как родные. Другие наши сватья не такие.

Я тотчас же подумала – как бы реагировали на это родители моих сестер и их мужья, но была слишком занята Майклом, чтобы засорять голову всеми этими мыслями. Прошло несколько минут, они отчалили, затем приятная рыжеволосая девушка убрала использованную посуду, и мы, наконец, остались одни. Наконец-то Майкл полностью был в моей власти!

– Я устал, – сказал он. – Думаю, неплохо было бы вздремнуть.

– Прямо сейчас?

– Ну, это сейчас наступает для меня тогда, когда я устаю.

– А?.. – у нас было так мало времени, и мне не хотелось его терять даром. – Ну что ж, – промямлила я. – Ложись, а я присмотрю за тобой...

Я сидела и наблюдала, как он спит. Тихонько вошла медсестра и поправила что-то. Майкл не проснулся. Наконец я стала гипнотизировать его. «Скорее просыпайся. Просыпайся, пока не вернулись родители».

Наконец он проснулся.

– Привет, – сказал он как будто удивившись, что видит меня рядом.

Я приникла к нему так близко, как это можно было сделать в нашем положении.

– Дорогой, ты – в порядке? Я так скучала без тебя всю неделю. Я так рада видеть тебя, – прошептала я, стараясь не прикасаться к его волосам. – Мне так тоскливо без тебя. Все это время, пока ты был в Орегоне, а я – в Чикаго, мне так не хватало тебя. – Все, что я говорила, звучало как абсолютная правда. – Ты нужен мне, – продолжала я.

– И ты – мне, – Майкл смотрел на меня с таким трогательным выражением на лице. – Вот почему я так и не выбрал себе другую. – Он присел и прикрыл рот ладонью. (Так делают дети, когда собираются поделиться «большим секретом».) Я склонилась к нему еще ближе, он понизил голос. – Но я не думаю, что мне долго осталось жить, и это будет нечестно по отношению к тебе...

Я взяла его руку и приникла к ней губами:

– Что ж, воспользуемся временем, которое у нас осталось, с максимальной пользой...

А потом у нас уже не было времени поговорить наедине, потому что неожиданно заявился Клиффорд. Он сразу же начал рассказывать неприличные анекдоты. Поведал нам о своем несостоявшемся вчерашнем свидании. Эта динамистка, оказывается, ему не дала... А он уже год как холостякует, и как вообще такие еще на свидания ходят... На это Майкл заметил, что он был холостяком почти три года.

Я сидела расстроенная и подавленная, потому что подумала, что он не занимался любовью с тех пор, как я уехала из Портленда. Мне очень не хотелось думать, что он «постился» все это время... И я приняла решение, каким угодно образом заняться с ним любовью, хоть бы это и стоило ему жизни.

Затем возвратились наши родители. Поднялась обычная в таких случаях суета: «Спасибо... До свиданья... и так далее».

И только проделав половину обратного пути, я осознала, что мы с Гордоном так и не перекинулись друг с другом ни словом.

29

– Знаю, Барри может начинать распускать сопли по этому и любому другому поводу, но ты должна постараться уговорить его, – умоляла Сьюзан.

Она гнала свой новый автомобиль в сторону Спрингфилда. Я сидела рядом с ней на переднем сиденье – на «Месте смертника».

– Эта дорога умотает кого угодно, – недовольно поморщилась она. – И как тебе удается все это переносить?

– А я беру с собой для компании ничего не подозревающих друзей, – в сотый раз я проверила, надежно ли пристегнут ремень безопасности. – Барри был одним из лучших друзей Майкла, – сказала я. – И ему необходимо быть там.

– Не всякий способен удержать себя в руках в присутствии умирающего, Фрэнни. Некоторые боятся, что у них сдадут нервы.

– Это – не оправдание. Смотри, ни Двейн, ни Дэззи – вроде бы наши лучшие до развода друзья, так ни разу и не позвонили. Даже открытку и ту не умудрились прислать.

– Он даже может прочитать открытку?

– Да. Это последний курс лечения помог. Просто чудесные результаты! Я написала об этом его сестрам. Ну, сама увидишь.

Майкл потерял большую часть волос. И хоть он не был совершенно лыс, выглядел он как-то для меня по-новому. Лишь немногие седые волоски еще отказывались покидать его голову. Если бы его сейчас увидел незнакомец, то подумал бы, что это глубокий старец. Но потом задумался бы – что-то уж очень молодое у этого старика лицо. И что это за красные стрелки, разукрасившие его голову?

Майкл перестал носить свою повязку и очки. Они так раздражали его. Но когда я расспрашивала его о том, как он видит, то всякий раз получала совсем разноречивые ответы. И еще он всегда просил меня стоять слева – так ему было лучше меня видно. Он уже мог читать газеты и даже пробовал взяться за книги, разумеется, с крупным шрифтом. Его походка от встречи к встрече заметно улучшалась. Он мог уже почти без помощи передвигаться и по лестнице.

В первый же выходной после его выписки из больницы мы с ним в компании с Нормой, разумеется, сидели в гостиной и смотрели финальный бейсбольный матч. Майкл казался вежливым, но каким-то отстраненным. Он напоминал мне того Майкла, которому, как я думала, надоело быть моим мужем. В течение получаса он в тот день болтал по телефону со своим соседом по комнате – Джимом.

– О да, моя бывшая жена здесь, – он говорил медленно, словно пробуя на вкус каждое произносимое слово. – Теперь это новые отношения. Довольно трогательно начинать все сначала.

В тот раз, возвращаясь, домой, я думала, что, возможно, его теперь совсем уже не волнует – приеду ли я к нему в следующий раз или нет... Но мне была невыносима сама мысль о том, что он проведет остаток своих дней в полузатемненной гостиной в компании со своими стариками, уныло сидя перед «ящиком». А когда я на неделе позвонила в Спрингфилд и мне было дозволено поговорить с ним, – только с ним! – без того, чтобы кто-то дышал нам в затылки, он сказал, что страшно скучает. Я не могла дождаться того дня, когда снова увижу его. Я надумала устроить пикник, и Сьюзан вызвалась отвезти меня. Так что в субботу рано утром мы уже ехали к Майклу.

– Вы с Майклом всегда были неразделимы, – говорила Сьюзан. – Я много повидала разводов, но ваш был похож на то, как если бы кто-нибудь взял яблоко и разрезал его пополам. Или на ириску, которую кто-то попытался растянуть. А как только отпустил, она опять сжалась.

Когда мы поднимались по ступенькам дома Ведланов, я сказала:

– Наберись мужества. Сейчас ты окажешься в крайне наэлектризованной обстановке.

В окно мне был хорошо виден почти лысый затылок Майкла, сидевшего в кресле. Как будто ему только и оставалось, что сидеть и ждать. После нашего звонка в двери прошло почти пять минут, но нам так ее никто и не открыл. Наконец Майкл сам поднялся и направился к нам.

– Привет! – обрадованно сказал он. – Я так ждал тебя сегодня.

– А разве твои родители не сказали тебе, что мы приедем сегодня? – спросила я, обнимая его.

– Возможно, – он прикусил губу.

– Привет, старик, – бодро начала Сьюзан из-за моей спины. – Ты помнишь меня?

– Ну конечно, помню, – ответил он.

– Прическа у тебя довольно диковатая, – заметила Сьюзан, критически оглядывая его.

– Стоит только вдеть в ухо серьгу, и ты сразу потянешь на рок-звезду.

– Да, смотрится все это довольно странно, – согласился он, и тут в комнату вошла Норма.

– Уже здесь? – прощебетала она. Слава Богу, бывшая свекровь была сегодня в хорошем настроении. Она поцеловала воздух рядом с моей щекой, пожала руку Сьюзан, сообщила, что Гордон отправился за покупками, и поинтересовалась:

– Вы собираетесь обедать с нами? Тогда я приготовлю побольше.

– Вообще-то, еду, мы захватили с собой. Она в машине, – ответила я. – Мы хотели взять Майкла на пикник.

– Ему эта идея не понравится, – решила за сына Норма.

Я повернулась к нему.

– Ты бы хотел устроить пикник?

– Это было бы прекрасно, – согласился Майкл.

Всю неделю я готовилась к этому дню. Мне так хотелось, чтобы ему понравилась еда, и чтобы он получил от нее удовольствие, я накупила самых дорогих деликатесов. Приехав в парк, мы втроем устроились за деревянным столиком и принялись уничтожать наши припасы. Я вручила Майклу салфетку, он озадаченно посмотрел на нее, затем засунул в карман на манер носового платка.

– Милый, попробуй вот это... Дорогой, попробуй вот это... – Я буквально совала ему куски в рот, отчаянно стараясь угодить.

Я видела, как Сьюзан одними губами подсказывает мне «расслабься»... Покончив с цыплятами, я стала впихивать в Майкла шоколад. А он откинул голову на спинку и уставился в небо с умиротворенной улыбкой.

– Тебе здесь нравится? – спросила я.

– Да, – он пристально разглядывал деревья. – Здесь много ног.

Я улыбнулась:

– Ты имеешь в виду деревья?

– Да.

Мы держались за руки. Сьюзан увлеченно поедала паштет.

– А знаешь, ты прав. Они действительно похожи на... ноги.

Ассоциации у Майкла были, конечно, слегка искаженными, но в них всегда была своя внутренняя логика.

Покончив с едой, Сьюзан принялась развлекать нас анекдотами о своем муже. О том, как он рыгал в кино, как он нажрался и блевал на свадьбе, как Бэрри вставил в ноздри соломинки и так ходил по дому. Майкл веселился, но ни разу не поинтересовался, отчего это Бэрри ни разу не навестил его в Спрингфилде.

– Вы не заберете то, что у нас осталось? – спросила я Норму после нашего возвращения.

– Холодильник у нас и так забит, – прошипела она. – Но если очень хочется, можешь попытаться пристроить свои харчи.

Я двинула на кухню, и Гордон сразу же отправился за мной по пятам.

– Нам надо поговорить, – сказал он, открывая дверь во внутренний дворик и предлагая мне выйти на улицу. Сердце мое бешено заколотилось. Я чувствовала себя так, будто меня окатили ледяной водой. С трудом, запихнув коробки с провизией в холодильник, я вышла на улицу. Я слушала, как Норма развлекает Сьюзан, включив для нее свою любимую передачу. А мы с Гордоном присели на скамеечку перед входом. Он пристально посмотрел на меня.

– Я должен вам сказать, что вы полностью лишены чувства реальности.

– А? – только и нашлась я что ответить.

– На неделе Юдит получила письмо, в котором ты излагаешь совершенно нелепые идеи насчет чуда, которое может произойти с Майклом, – он сердито пригладил седую прядь на затылке.

– И она прочитала это письмо вам?

– Да. Она озабочена твоими глупыми надеждами. Майкл умирает. И он знает, что скоро умрет. И принимает это.

– Но нам не дано знать этого. Кто может знать?

– Твои визиты смущают его, – продолжал между тем Гордон, решивший, видимо, расставить все точки над «и». – Он не может понять, почему спустя все это время ты появляешься теперь здесь так часто.

– Уверена, случись, что со мной, он тоже был бы рядом.

Гордон взглянул на меня со всей теплотой, которой он одарил бы сборщика налогов, если бы тот постучался к нему в дверь во время воскресного обеда.

– Конечно, ты вольна думать все что угодно. Но неужели ты действительно воображаешь, что в подобном случае он все время торчал бы с тобой в Чикаго, мотаясь между Чикаго и Портлендом?

– Да, я думаю именно так, – огрызнулась я.

Я вполне могла себе это представить. Майкла, сидящего у моей больничной койки. Сильного, надежного... Пытающегося ободрить меня.

– Но он совсем не кажется недовольным, – добавила я. – Он рад видеть меня.

– Только не думай, что он как-то особенно рад тебе. Ты для него – то же, что и эти друзья из Портленда. Вы все для него на одно лицо. И не создавай иллюзий насчет благополучного исхода этого дела ни себе, ни окружающим.

– Нет ничего плохого, чтобы верить в чудо, – ответила я. Затем поднялась и направилась в дом.

– Мы, пожалуй, поедем, – сообщила я Норме, входя в гостиную.

– Так скоро? – Норма выглядела искренне расстроенной.

Майкл встал, широко расставив руки, чтобы сохранить равновесие. Затем крепко обнял меня своими костлявыми руками, и мы поцеловались на прощанье.

– Ну и о чем же был большой разговор во внутреннем дворике? – поинтересовалась Сьюзан, когда мы ехали обратно.

– Да так, – усмехнулась я. – Гордон сказал, что Майкл не понимает, чем я здесь занимаюсь.

30

– Алло! Это Джим? Джим, вы помните меня? Это Фрэнни... э... Майкла... э, – я звонила его соседу по комнате в Портленде, чтобы разузнать все о начале болезни Майкла.

– Конечно, ну как он там? – голос Джима звучал как всегда приветливо. – Вэнди говорила мне, что она недавно связывалась с вами. Я знаю, что вы часто навещаете его.

– Да... тут пришлось пропустить эти выходные, но в следующую субботу я обязательно буду у него, – пока я говорила, голос мой становился все более уверенным. – Джим, мне необходимо задать вам несколько вопросов. Перед тем как все это произошло... ну, вы понимаете, скажите, были ли какие-то признаки? Симптомы? Думаю, что если врачи правы и это росло в его голове два десятка лет, то должны были бы быть какие-то сигналы... Наверное, я пропустила их, пока мы жили вместе. Сейчас ничего особенного вспомнить не могу... Конечно, он был во Вьетнаме, но с ним всегда было все в порядке...

– Фрэнни, да, мы жили в одной квартире, но, поверьте, не слишком много времени проводили вместе. И я не могу сказать, что очень хорошо его знаю. Ну, или хотя бы что мы знакомы очень продолжительное время. Фактически мы знакомы с ним меньше года... И я не могу сказать, что было для него нормальным и что в его поведении определялось болезнью. Какие-то изменения в личностном плане – были или нет? Но если вдуматься, то я смог бы назвать несколько довольно странных эпизодов. Например, вернувшись из Спрингфилда незадолго до всей этой истории, он слег с каким-то странным отравлением. Уже тогда несколько дней его мутило, и были страшные головные боли. Он связывал это тогда с отравлением. Но, возможно, все было и не так. А в другой раз он должен был встретить меня в аэропорту. Мы обо всем договорились заранее, он знал номер моего рейса и время прибытия. Но так и не явился. Я прождал его битый час, плюнул и отправился на такси. А когда приехал домой, то выяснилось, что он просто обо всем забыл. У него наша договоренность просто улетучилась из головы. Да, еще помню, Рой жаловался, что Майкл вечно забывает на работе разные детали... Еще помню, как-то раз Майкл пришел вечером с работы страшно возбужденный... Сказал, что наткнулся на какой-то необыкновенный фруктовый ларек. Он был весь обвешан сумками с апельсинами, яблоками, виноградом – притащил столько, что и за неделю не съесть. Мне все это показалось странным, но он, казалось, не находил в этом своем поступке ничего необычного. А дня за два до того, как все случилось, я имею в виду до того, как он попал в больницу, я проснулся среди ночи от какого-то странного шаркающего звука. Вышел в коридор и увидел, как Майкл бродит по кухне, тыкается во все углы и ничего не может сообразить. Утром я спросил его, что он там делал, но никаких объяснений так и не получил. Он сказал что-то вроде «а, похоже, я гулял во сне...». Но у меня было впечатление, что он даже не представляет, о чем я его спрашиваю. Ну а потом он несколько дней отлеживался дома. Не ходил на работу – думал, это обычный грипп. Чувствовал он себя отвратительно, его тошнило, все время дико болела голова... Но вот температуры, температуры-то – не было. И мне кажется, что именно в те дни он начал подозревать, что это – серьезно. Особенно его беспокоило отсутствие температуры. И тогда он обратился к врачу. Тот обнаружил у него лихорадку, прописал какие-то таблетки... Помню, Майкл даже обрадовался: «Да, конечно, это обычная лихорадка!»

– Должно быть, все это сильно мешало ему ходить на свидания...

– Вот это-то и было для меня странным. Он ведь почти никуда не выходил, и ума не мог приложить, где ему удалось подцепить эту лихорадку... Я не стал ничего ему говорить, а Майкл, похоже, своим диагнозом был доволен. Видно было, что он чувствует облегчение. Но еще через пару дней головная боль стала просто невыносимой, и он опять не вышел на работу. Вызвал меня, чтобы я отвез его в больницу...

– Значит, вы были с ним? А мне говорили, что его забрали на «скорой»...

– Нет, я был с ним.

Конечно, это было запоздалое, бессмысленное, но все же утешение, что кто-то помог Майклу в этот страшный день.

– Я поспешил домой и обнаружил Майкла лежащим на полу, – продолжал Джим. – Он не мог подняться – так у него кружилась голова. Я вызвал «скорую», и мы отвезли его в больницу. Там его осмотрели и назначили экстренную биопсию. В тот вечер он позвонил отцу и сказал, что дела, похоже, плохи...

Боже, в самый тяжелый момент ему не к кому было обратиться, кроме как к соседу, с которым он просто снимал вместе квартиру. Он лежал на полу, не мог двигаться, и рядом не было никого из близких... Мне было горько и стыдно за то, что я была далеко от него в тот момент. Как это страшно – нуждаться в помощи и не быть уверенным, что ее тебе кто-то окажет!

– А что мне сделать с присланными вами часами? – спросил между тем Джим. – Майкл так и не узнал, что они пришли сюда... Тогда он уже был без сознания. Может быть, мне вернуть их вам?

– Нет, они мне не нужны.

– А я не уверен, что смогу заставить их ходить.

– Думаю, это бесполезно. Как в той песенке про часы, остановившиеся после смерти хозяина. Эти часы шли только для Майкла.

– Мне бы не хотелось совать нос в чужие дела, – это звонила моя тетя Марлен, – но твоя мать рассказала все мне, и я согласна с ней. Во всем виноват Вьетнам. И это чертово химическое оружие. Это чудовищно! И в новостях по телевизору все время показывают... Просто Бог помог, что у вас с ним не было детей, а то еще неизвестно, что бы из них вышло. Скажи, я могу чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо, тетя.

– А его родители не думают подавать в суд? Может, привлечь изготовителей этого «эйджент орандж»? Я могу помочь найти хорошего юриста. Пусть он проконсультирует их, как подать в суд на правительство.

– Они, по-моему, и не думают об этом. Уход за сыном отнимает буквально все их время.

– Тогда это должна сделать ты.

– Я? Но какое я имею право? Да и как я буду выглядеть – как жадная до денег бывшая жена?

– Но ведь нельзя спускать такое с рук! – возмутилась тетя. – Неужели ты это так оставишь? Неужели это не возмущает тебя?

– Возмущает... И это – хорошо. Есть хоть кого обвинить...

– Вообще-то, Фрэнни, твое поведение меня восхищает... То, как ты относишься к бывшему мужу... Мне он всегда нравился. Отличный парень. Но с другой стороны это бессмысленно – ему так мало осталось...

– Спасибо, что вы мне об этом сказали, тетя.

– По-моему, тебе все-таки стоит возбудить дело против правительства, – настаивала тетя. – Сразу лучше себя почувствуешь.

Майкл явно чувствовал себя лучше, когда выбирался из затхлой атмосферы родительского дома в шумный, движущийся, дышащий мир.

Мы с ним теперь часто ходили в ближайший ресторан пообедать. И, несмотря на то, что среди его завсегдатаев не было излишне сердобольных и участливых людей, я часто ощущала даже спиной жалостливые взгляды. Что ж, пусть Майкл выглядел как старик, пусть он двигался как неисправный робот, но все же ему здесь было явно лучше. Казалось, он не замечает жалостливых взглядов, или они просто не заботят его... Да, он и в лучшие дни не особенно волновался о том, что думаю о нем другие. А я превратилась в настоящую львицу. У меня проснулись все инстинкты, которые заставляют мать защищать свое единственное дитя. Пусть кто-нибудь попробует его задеть! Покалечу!

А мне больше нравилось проводить с ним время в парке, несмотря на то, что там то и дело мелькали джоггеры, или носились ребятишки, в этих уединенных прогулках было значительно больше личного, чем при посещениях забегаловок.

– Какой сегодня день? – спросил Майкл, лежа на расстеленном одеяле. Голова его покоилась у меня на коленях. В глазах – чудная мечтательная дымка.

– Суббота.

– А... а мне казалось, что – вторник.

– Ох, черт, – выругалась я в сердцах, хлопнув рукой по плечу. – Терпеть не могу комаров, они такие противные.

– Ты будешь жить, – вдруг задумчиво произнес Майкл.

Потом мы долго молчали. Я не знала – стоит ли поддержать разговор или лучше сделать вид, что не расслышала? Может, стоит попытаться отвлечь его ото всех этих мыслей?

– Майкл, – наконец решилась я. – Может, стоит поговорить об этом... Ну, ты знаешь, о чем... Хочешь говорить? Мне не хотелось бы, чтобы ты испытывал страх...

– Но я боюсь, – он посмотрел на меня.

– Успокойся, постарайся думать о хорошем. О горах. О цветах. О своей любимой форели, коричневой, в крапинку. Тогда это не будет страшно, – я старалась, чтоб мой голос звучал уверенно. – Там обязательно что-то хорошее ждет тебя...

Да, произносить эти слова было проще, чем верить в них. Я ласково взъерошила оставшиеся пряди его волос.

– Помнишь, много-много лет назад, ты пообещал мне, что не умрешь первым. Я заставила тебя пообещать мне это...

– Знаю, – печально и покорно отозвался Майкл. – Прости меня.

– Но ведь ты – поправляешься, – сказала я, чтобы подбодрить его. – Ты уже великолепно ходишь. Стал поправляться.

– Да, похоже, придется сесть на диету...

– Нет, я только хотела сказать, что это – хорошо. Ты уже понемножку читаешь, да и курс лечения скоро закончится. Ну а после этого ты поедешь в Портленд.

Родители Майкла категорически отказывались даже обсуждать эту тему или планировать что-либо вообще. «Но он должен иметь в жизни какую-то цель», – с жаром убеждала я Норму. «Если его надежды рухнут, хорошего ждать не приходится», – обычно возражала она.

– Если удастся уладить это с твоими родителями, дорогой, мне бы так хотелось самой отвезти тебя туда...

– И мне бы этого хотелось.

– А ты не мог бы попросить родителей об этом? Вдруг они не позволят тебе поехать со мной?

Конечно, эту идею должен был озвучить он. Если предлагать буду я, они никогда не согласятся.

– Я не буду их ни о чем спрашивать, – взгляд его был каким-то отрешенным. – Я могу делать все, что захочу.

Я попыталась отогнать муху, жужжавшую над его лицом.

– Ну, хотя бы из вежливости, а?

– Я сделаю это, – он помолчал. – Слушай, а какой сегодня день.

– Суббота.

– А...

Я осторожно погладила ему низ живота. Я чувствовала себя как сердобольная сиделка.

– Тебе приятно?

– Да, – вежливо ответил он, – спасибо! – Майкл не сопротивлялся, когда я устроила его сидя так, чтобы ноги наши перекрестились. Мы сидели лицом друг к другу и держались за руки.

– Послушай, мне бы хотелось, чтобы мы оставались мужем и женой, – начала я.

Майкл выглядел растерянным и смущенным, как будто никак не мог вспомнить – почему мы уже не считались супругами.

– Похоже, я совершил ужасную ошибку, – неуверенно произнес он.

И вот тут-то я, наконец, поняла, почему он говорил Гордону, что не понимает, что я делаю рядом с ним. Он не мог поверить, что я до сих пор могу любить его. Я уже не могу вспомнить, что остановило меня тогда.

– В Портленде мы, наконец, сможем побыть наедине, – мечтательно сказала я. – В Портленде мы будем заниматься любовью.

Вечером в понедельник я позвонила ему из конторы. Отвечала Норма.

– Вам нравится видео? – спросила я (я привезла Майклу видео, чтобы он мог смотреть фильмы).

– Да никак не можем его настроить, – проворчала Норма. – И у него нет дистанционного управления...

Когда Майкл подошел к телефону, голос у него был возбужденный и какой-то ребячливый. Он сообщил, что отец обещал отвезти его в Портленд недели через три после окончания лечения.

– Ну, возможно, нам удастся уехать куда-нибудь вдвоем на выходные? – разочарованно протянула я.

– Не знаю, будет ли время для этого, – Майкл вдруг понизил голос. – Знаешь, я скоро буду очень болен.

31

Я стала патологически бояться полуночных телефонных звонков. Поэтому, когда телефон разбудил меня, я долго медлила, прежде чем взять трубку.

– А теперь на проводе Вэнди с докладом! – услышала я бодрый голос. – Привет! Я тебя не разбудила? А то днем звонить очень дорого. Но я думала, ты захочешь узнать – как наши дела. Утренним шестичасовым рейсом они улетают домой. Это, конечно, намного дешевле, но, представляешь, каково вставать спозаранку?

Последние девять дней Майкл с родителями был в Орегоне.

– Он хорошо провел время?

– Знаешь, он прекрасно выглядит. Когда его вывозили отсюда, он был форменный покойник, и никто не мог даже подумать, что он будет так хорошо выглядеть. Мы устроили большой пикник, чтобы Майкл мог повидаться со своими друзьями... Вообще-то мои пикники пользуются популярностью... – я привыкла к манере Вэнди говорить и не мешала ей выговориться. – Мистер Ведлан ходил вокруг целый вечер и инструктировал всех: «Не позволяйте Майклу пить пиво. Ему нельзя употреблять алкоголь». Как будто мы пытались отравить его! Но все же мы неплохо провели время. Особенно в тот день, когда возили его к океану. Я не знаю, что мешало ему всю жизнь провести на берегу... Он ведь так любит море! Но сейчас ему снова будет нужно что-то такое, чего он мог бы с радостью ожидать. Надеюсь, ты что-нибудь придумаешь...

Потребовалось двое «злоумышленников», чтобы соблазнить его.

Я составила заговор. Пайпер должна была служить нам прикрытием. Я решила, что если она будет с нами, то это несколько притупит бдительность его родителей, видимо, ломавших голову над тем, чем же это мы занимаемся вдвоем в послеобеденные часы. А так, ведь нужно же было показать подруге, никогда не бывшей в Спрингфилде, столицу штата. И вот, наконец, Пайпер устроилась в холле гостиницы с журналом на коленях, а я потащила Майкла наверх, в номер.

– Ты живешь здесь, – спросил он, когда мы вошли. Номер был веселенький – с персиковыми обоями и двумя роскошными постелями с розово-бежевыми покрывалами.

– Нет, милый. Это гостиничный номер. Мы с Пайпер остановились здесь, чтобы у нас было больше времени пообщаться. Присядешь?

– Хорошо, – Майкл устроился на стуле у окна.

Я уселась на постель напротив него так, что наши колени соприкасались. Я осторожно дотронулась до его руки.

– Майкл, милый, я тут подумала... э... что было бы неплохо нам заняться любовью. Ты не стал бы возражать?

– О... я... не знаю, – Майкл произнес эти слова с заметным напряжением. – Я сомневаюсь...

– Что ж, если ты не хочешь, я не стану настаивать. Но, может быть, мы просто ляжем рядышком, и ты обнимешь меня.

– Эта идея мне нравится.

– Иди ко мне, сядь рядом.

Майкл медленно поднялся со своего стула и опустился на кровать.

– Снимай-ка свои ботинки.

Майкл откинулся на кровать, расстегнул ремень и принялся стаскивать брюки. Я не знала – спутал ли он «ботинки» и «брюки», или ему просто не хотелось лежать с девушкой в штанах. Однако я помогла ему стащить ботинки, расстегнуть рубашку и сбросить нательное белье. Он был очень худ, но не так, как сразу после выхода из больницы.

– Залезай под покрывало, дорогой, – предложила я. – А то замерзнешь.

– Посмотри-ка! – он удивленно уставился на то, что, казалось бы, никакие усилия уже не возвратят к жизни.

– Подожди секундочку, пока я разденусь... – я быстро скинула с себя все, бормоча при этом какие-то нелепые оправдания насчет того, что я в последнее время слегка располнела.

Майкл смотрел на меня в полном недоумении.

– Ты кажешься мне прекрасной...

Я нырнула под покрывало.

Мы обняли друг друга, лежа лицом к лицу. Майкл был такой костлявый, но я не переставала целовать его. И мы прижимались друг к другу все ближе и ближе.

– Что тебе больше всего запомнилось в Портленде? – спросила я.

– Твое присутствие.

– Но ведь я не ездила с тобой, дорогой. Но все равно спасибо тебе за это. Я тоже очень скучала по тебе.

Я перевернулась на спину и помогла ему оказаться наверху. Похоже, он недоумевал – что же следует ему делать. Я опустила руку и помогла ему сделать все необходимое. Лицо Майкла озарила счастливая улыбка.

– Ух! – вскричал он.

– Неплохо, да?

– Это же просто замечательно – быть в тебе...

...После всего Майкл лежал на мне, и лицо его сияло. Он был такой легкий, невесомый и безвольный, словно тряпичная кукла.

– Я испугался, – робко признался он. – Я совсем забыл это чувство. Прошло так много времени с тех пор, как...

Я аккуратно высвободилась из-под него. А потом мы долго лежали и целовались. Его губы были мягкими и чувственными.

– Знаешь, как сильно я люблю тебя? – спросила я, переводя дыхание.

– Достаточно сильно, чтобы поддерживать во мне жизнь.

– О, больше, значительно больше. – Затем вдруг Майкл начал рыдать.

– Я так боюсь! Теперь я совсем не хочу умирать!

Я крепко обняла его спину и ласкала его, пока он не успокоился.

Когда я помогала ему одеться, я спросила:

– Дорогой, тебе стало легче?

– О да, конечно...

– Милый, пожалуйста, не рассказывай об этом родителям... О том, что мы сегодня делали, ладно? – я просто не могла представить себе нечто подобное.

– Не беспокойся, – важно заверил меня Майкл. – Они ничего не узнают.

Я порылась у себя в сумке и вытащила маленькую голубую квадратную коробочку.

– Вот. Это мой тебе подарок, – с этими словами я вручила ее Майклу.

– Но ведь у меня же нет подарка для тебя.

– Это не имеет значения. Мне ничего не надо. Ну же, открой ее!

Я купила ему золотые часы «Таймекс» с календарем. Осторожно застегнув браслет на его запястье, я увидела, что он сильно болтается на его худющей руке.

– Ну, сейчас так модно – носить свободные браслеты, – объяснила я.

– У меня раньше никогда не было наручных часов! – он радовался как мальчишка, получивший пони на Рождество.

– Нет, были... Я уже покупала тебе часы однажды. Но в этих есть календарь, и тебе не надо будет спрашивать – какой сегодня день недели.

Майкл долго восхищался своими часами, затем попросил меня убрать их обратно в коробочку. Я поправила покрывало на кровати, взяла его под руку, и мы покинули наш приют любви.

– Знаешь, у тебя здесь совсем неплохо, – сказал он.

К тому времени, когда мы вернулись, Норма уже успела приготовить ужин.

– Останетесь с нами? – спросила она.

– Это было бы замечательно, – согласилась Пайпер.

– Ну, я полагаю, что еды на всех хватит.

– Норма отправилась на кухню.

Мы с Пайпер сидели по одну сторону стола, Норма с Майклом – по другую. А Гордон, разрезавший барашка, поместился во главе стола.

– Как Майкл провел время? Надеюсь, хорошо? – поинтересовалась Норма, накладывая себе в тарелку картофельное пюре.

– Он сидит рядом с вами. Спросите у него, – ответила я, молясь про себя, чтобы он не слишком вдавался в подробности.

– Как я люблю барашка! – вмешалась Пайпер.

Как я люблю Пайпер!

– Бай-бай, черная овечка, – протянул, дурачась, Гордон и добавил ей еще одну порцию. Похоже, за последнее время у него проснулось чувство юмора.

Я посмотрела на Майкла и увидела, что он пытается разорвать кусок мяса двумя вилками.

– Пожалуйста, милый, – я протянула ему нож. – Попробуй вот этим.

– Спасибо, – отозвался он. Уставился на нож, положил его и продолжил свои упражнения с вилками.

– Ты уже заказала номер? – осведомилась Норма, накладывая Майклу порцию фасоли.

– Да, мы сделали это еще утром. Совсем неплохая комната.

– Это точно, – поддакнул Майкл кивая.

Я во все глаза смотрела на него, стараясь не пропустить момента и вмешаться, если он начнет что-нибудь рассказывать. Его родители одновременно уставились на меня, словно им хотелось что-то спросить. Я сделала вид, что ничего не замечаю.

– Не хотите ли булочку, мама? – обратилась я к Норме.

Она среагировала так, будто я предложила ей выпить стаканчик цианистого калия.

– Это с картошкой-то и фасолью?

Гордон и Пайпер одновременно рассмеялись. Мы с Нормой тоже сделали вид, что нам очень весело. Майкл, наконец, обратил внимание на общее веселье и тоже захохотал.

– Как я люблю барашка! – воскликнула Пайпер, будто из-за него весь этот смех.

– Не знаю, почему я так устал, – Майкл принялся зевать.

«Не притворяйся», – подумала я.

– Ты не очень расстроишься, если я пораньше лягу спать? – он виновато взглянул на меня.

– Нет, конечно. Мы же увидимся утром. Мы с Пайпер помогли убрать со стола и помыть посуду. Гордон в это время сопровождал сына в ванную.

– Как у вас мило, – восхищалась Пайпер. – Наверное, на Рождество здесь просто чудесно!

Норма резко ответила:

– Ну, я не думаю, что в этом году здесь будут праздновать Рождество!

– Что вы имеете в виду? – включилась в разговор я.

– Последняя биопсия показала, что облучение не дало результата, на который рассчитывали, – сухо ответила Норма.

– Но ведь он чувствует себя гораздо лучше! Да, немного путается, но в остальном – он выглядит неплохо, – чуть не заплакала я и подумала – «он даже может заниматься любовью».

– Нет, до Рождества он вряд ли дотянет, – стояла на своем Норма.

Гордон вошел в кухню с чувством человека хорошо знающего свое дело.

– Он уже в ванне.

Я украдкой взглянула на Пайпер и, наконец, решилась задать вопрос, который вертелся у меня на языке весь вечер.

– Я хотела бы узнать, можно ли будет взять Майкла на несколько дней в Чикаго. У него там много друзей, и я знаю, что он был бы рад их увидеть. Да и смена обстановки ему не помешает...

Норма недовольно уткнулась в свои тарелки, предоставив отвечать мужу. «Ну вот, разбирайся сам», – давала она знать своей напряженной спиной.

Но Гордон был явно не в настроении карать или миловать.

– А где он там остановится, – спросил он. – Ты же знаешь, ему нужна отдельная комната. Иначе он просто не заснет ночью.

– Ну, мы могли бы поселить его у моей сестры, у Мадлен. У нее большой дом со множеством уютных комнат. Конечно, он будет спать один, – я лгала, глядя ему прямо в глаза.

– Но у нее же маленькие дети. Они будут шуметь.

– Ах, нет, они никогда не шумят. Они такие милые, – уверяла я. Одной ложью больше, одной меньше...

– Надо посоветоваться с врачом. Если он не будет против, то... – было видно, что Гордон колеблется. Он помолчал, затем спохватился. – Но ведь кто-то должен давать ему лекарства. И я не знаю, справишься ли ты с этим.

Я поняла, что он даже не пытался скрыть своего недоверия ко мне. Но так как все шло неплохо, возмущаться я не стала.

– Возможно, над этим стоит серьезно подумать, – размышлял Гордон. – Конечно, ему так тоскливо коротать дни в обществе двух стариков.

Норма усиленно гремела тарелками в раковине.

– Ему надо бы побыть со своими сверстниками, – продолжал Гордон. – С людьми, чьи интересы ему понятны... Поэтому мы посмотрим. Может быть. А сейчас ты можешь подняться и пожелать Майклу спокойной ночи. В твоем распоряжении не более десяти минут, – он развернулся, вышел из комнаты, и через минуту мы услышали, как он, шаркая ногами, взбирается по лестнице.

– Я буду у тебя утром, – прошептала я Майклу, поправляя одеяло. Он улыбнулся.

– А здорово мы это делали сегодня, правда? – он счастливо улыбался.

– Тебе ведь это понравилось, да? Скоро мы сможем сделать это снова, – Майкл все еще улыбался.

– Майкл, ты ведь помнишь, ну скажи. Ты помнишь, как мы занимались любовью?!

– Ах да, – наконец вздохнул он. – Конечно, мы делали это сотни раз.

– Угощаю всех! Я плачу! – объявила я бармену.

Нет, я отнюдь не гуляла на всю катушку. Просто мы с Пайпер в этот час были единственными посетителями заведения.

– Я вот все думаю, может быть, мне попытаться забеременеть? – обратилась я к подруге.

– Боюсь, это не самая лучшая идея... – задумчиво ответила она. – Знаешь, как сложно одной растить ребенка.

– Я смогу, – я убежденно посмотрела ей в глаза. – Но когда у меня будет частица Майкла, которая будет полностью принадлежать только мне. И это как-то поможет пережить...

– Дорогая, но этот ребенок не поможет Майклу, – она протянула руку через разделявший нас столик и ласково потрепала меня по плечу. – Слишком поздно, Фрэнни. Ты сейчас пытаешься переписать историю и изменить прошлое. А прошлое изменить нельзя. Как это будет ужасно – растить ребенка одной, а Майкл даже не сможет его увидеть!

– Не более ужасно, чем не сохранить от него ничего! – я отпила добрых полстакана. – Иметь Майкла, приличную работу, может быть, ребенка – этого было мне мало! Мне нужна, обязательно нужна была какая-нибудь драма. Вот поэтому я все это и устроила.

– В свое время у тебя были для этого весьма веские основания!

– Похоже, я получила именно то, чего хотела, да? Что может быть хуже, чем потерять любимого человека?

– Наверное, иметь ребенка, после того как он умрет, – задумчиво произнесла Пайпер. Она потянулась за своим стаканом. – Если ты так уверена, что рак у Майкла возник как результат воздействия химических препаратов, то где гарантия, что ребенок родится здоровым?

– Есть специальные тесты.

– Да ты с ума сошла!

– Это твое профессиональное мнение?

– Нет, дружеское.

– Я люблю его.

– Нет. Ты влюблена в то, что скоро потеряешь, – жестко ответила Пайпер. – И в то, что он сильно в тебе сейчас нуждается.

– Нет! – закричала я. – Я хочу помогать ему! Заботиться о нем! Сейчас я бы все отдала за то, о чем он мечтал. За детей! За дом! И все это я хочу иметь вместе с ним. На что бы я сейчас ни пошла, чтобы все это у нас было!

– Фрэнни, – мягко произнесла Пайпер. – Ничья на земле любовь не сможет спасти его. Даже твоя.

Утром мы с Пайпер, проглотив по парочке таблеток от головной боли, отправились к Ведланам. Гордон был необычайно любезен, он обнял меня, а Пайпер пожал руку. Майкл сидел в кресле и с неприкрытым удивлением разглядывал меня.

– Я не знал, что вы приедете сегодня!

– Да, мы пришли, чтобы попрощаться. Нам с Пайпер нужно возвращаться в Чикаго, – сказала я, затем наклонилась и приникла губами к его уху. – Мы не можем здесь долго оставаться.

– И я тоже, – одними губами ответил Майкл.

32

Никаких украшений.

Никакой елки, Микки-Маус и то по телевизору. Наверное, многие родители сказали бы: « Это же последнее Рождество для нашего сына. Давай сделаем так, чтобы он запомнил его». Но и Норма, и Гордон считали, что любые поздравления сейчас будут неуместны. А Майкл никаким образом не показывал своего отношения ко всему этому. Может быть, он просто забыл, что наступает Рождество?

Однако за день до наступления Нового года я удостоилась долгожданного разрешения отвезти его в Чикаго. Как охарактеризовать свое тогдашнее настроение? Наверное, как исступленно-восторженное. Не могли на него повлиять даже врученные мне Гордоном три конверта, в каждом из которых лежал листок, где со скрупулезной точностью были расписаны по дням рекомендации, как ухаживать за Майклом.

– Что ж, теперь у вас появилась возможность пригласить друзей на партию в бридж, – порадовалась я за Норму.

– Нет, – с обычной категоричностью отрезала она. – Если нам что и необходимо сейчас, так это хороший крепкий сон.

Я заметила, что родители Майкла здорово сдали и теперь выглядели на свои полные восемьдесят.

– Желаю тебе приятно провести время, красавчик, – целуя сына в щеку, проскрипела Норма.

Голос ее был как всегда сух, как Аравийская пустыня.

Всю дорогу до Чикаго Майкл явно нервничал. Вертел головой по сторонам, бесчисленное число раз задавал вопросы типа: «Куда это мы едем? А сколько осталось до места?» Может быть, это мой старенький «фольксваген» так дезориентировал его?

...Шел проливной дождь, когда мы подъезжали. Но когда на фоне хмурого декабрьского неба появились силуэты первых небоскребов, как загадочные строения Изумрудного Города, он не мог скрыть своего восторга.

– Какой великолепный вид! – воскликнул Майкл. Похоже, он забыл, как сильно ненавидел это место еще совсем недавно...

– Как ты находишь мою квартиру? – спросила я его, когда мы, наконец, приехали.

Окинув комнаты изучающим взглядом, он спокойно ответил:

– Похоже, скоро у меня будет собственная квартирка, но поменьше.

Мы сидели за обеденным столом и лакомились стручковым перцем. Майкл пролил свой стакан яблочного сока на пол. Он удивился, смутился и расстроился одновременно. И тут же принялся причитать, обращаясь к себе почему-то в третьем лице:

– Как же ты глуп! Зачем ты устроил здесь такой беспорядок...

– Милый, ну зачем ты так о себе, – умоляла его тем временем я, мгновенно промокнув пятно на ковре, ликвидировав таким образом доказательства его беспомощности. – Это все болезнь виновата. Ну, подумаешь, уронил что-то... Ты ведь не виноват в этом. А зачем-то обвиняешь себя.

– Извини, – сказал он, слегка успокоившись.

Но я не знаю, что он имел в виду. То ли просил прощения за пролитый сок, то ли извинялся за свою вспышку...

А ночью мы любили друг друга. Чувственно, сильно и нежно. Но я ощущала, как тяжело даются Майклу все эти объятья.

– Тебе нравится со мной?

– Да, очень, – ответил Майкл.

– Я люблю тебя. – Да.

Я принялась ласкать его лицо.

– Мне всегда казалось, что я тебе не очень нравлюсь...

– Это ты самой себе не нравишься, – как бы очнувшись, уверенно заявил Майкл. – А я, я тебя люблю.

И утром мы снова занимались любовью. Похоже, я в тот день решилась его окончательно доконать.

– И пусть отныне у нас вечно будет Новый год! – предложила я и забеспокоилась. – Ведь сегодня наступает Новый год, ты помнишь, правда? И пусть это будет незабываемый год!

– Я забыл слишком многое, – грустно ответил Майкл, откинувшись на свою подушку. В его голосе отчетливо послышалось желание угодить мне.

...Мы чистили зубы, стоя рядышком перед раковиной. Как в былые годы, когда только что поженились. Но в первый момент Майкл взял свою щетку, словно бритву, и принялся водить ею по щеке. Чтобы не расплакаться, я отвернулась. А потом показала ему, как следует пользоваться этой проклятой щеткой.

Моя вечно беременная сестра заявилась в сопровождении своего мужа и четырехлетнего Лу – сыночка, большую часть визита проведшего за атаками на живот своей матушки. Исключение составляли те моменты, когда Надин заставляла его демонстрировать свои способности, словно породистого щенка на собачьем аукционе.

– Ну-ка, покажи нам, как ты считаешь до десяти, – настаивала она.

Нам трижды пришлось прослушать алфавит, дважды – «В лесу родилась елочка...». Наконец довольная Надин угомонилась и наградила сыночка вытащенной из сумки слипшейся шоколадкой, которую он тут же не преминул размазать по моему ковру.

После полудня заявилась Сьюзан (Барри так и не показался). Когда я спросила о нем, она только пожала плечами. А Майкл ни разу не спросил о нем – то ли из-за забывчивости, то ли из вежливости. На улице моросил дождь, но было достаточно тепло, и мы по настоянию Сьюзан решили вооружиться зонтами и совершить вылазку в близлежащий сквер. Да, ей чертовски нравилось что-то вечно организовывать!

– Ты бы не стал возражать, милый? – решила все-таки поинтересоваться я.

– Конечно, конечно... – быстро согласился он и застыл, ожидая, что я подскажу, что нужно теперь делать.

Когда он нацепил на свою облезшую, покрытую шрамами голову вязаную шапочку, то стал так похож на прежнего Майкла, что у меня навернулась слеза. Можно было даже подумать, что все происшедшее – плод чьего-то больного воображения. Можно, но стоило ли?

В лифте он с такой заинтересованностью обратился к случайному попутчику, что тот настолько удивился, что вступил с ним в беседу.

– Привет! Как дела?

– Ужасно! Ненавижу этот Новый год. Ну, ничего, скоро, Бог даст, стартует чемпионат по футболу...

Наконец дверь лифта открылась и Майкл с сожалением произнес:

– Мне тоже это не нравится. Спасибо. Было очень приятно поговорить с вами! – Мы с Сьюзан взяли его под руки и двинулись к выходу. По дороге он успел поздороваться еще с двумя жильцами. Один нерешительно улыбнулся в ответ, другой – только выразительно покрутил пальцем у виска.

– Будем открывать зонты? – спросила Сьюзан. – Может быть, не стоит? Дождь почти не ощущается.

– Да, конечно, – отозвался Майкл.

Мы остановились у светофора, чтобы пропустить машины. Рядом оказалась женщина с собакой на поводке.

– Ну что же это за уродина, эта гадкая собака! – во всеуслышание прокомментировал Майкл.

Я поморщилась. Женщина – вспыхнула. Слава Богу, зажегся зеленый, и, когда мы удалились, Сьюзан тихонечко прошептала:

– Хорошо, что он хоть оставил в покое женщину!

– О нет, она выглядела совсем не так уж плохо, – сообщил Майкл, все-таки расслышав эту реплику.

Я позавидовала ему – как это у него получается говорить все, что он думает! Да, мыслил он искаженно, но был кристально честен при этом.

Сквер встретил нас голыми деревьями, мокрыми газонами и низким серым небом над этим хмурым великолепием. Похоже, он произвел на Майкла весьма неплохое впечатление – он все время оглядывался по сторонам, как будто впервые видел нечто подобное.

– Сколько много палок! – наконец выразил свое отношение он.

Я знала – он имеет в виду деревья. Я уже научилась ориентироваться в мире его образов. И его отвлеченные рассуждения нравились мне значительно больше, чем высказывания об окружающих. А вот земля ему не понравилась. Присмотревшись повнимательнее к лужам, он вынес приговор:

– Какое грязное болото!

Мы с Сьюзан переглянулись, посмотрели на него и почти одновременно рассмеялись.

– Слушай, ты забыл слово «деревья», но помнишь «болото»? – я с трудом подавила смех. – Ну, разве я не говорила тебе, что в первую очередь люблю тебя за твой ум?

Не в силах сдерживаться, я обняла и поцеловала его. Майкл поцеловал меня в ответ, уставился на мрачное серое небо и объявил:

– Ватное одеяло!

Наступал Новый год...

Конец старого года доставил мне много радостей, а начало нового, я уже точно знала, будет мне ненавистно. Ни бокала шампанского, никаких вечеринок, никаких танцев до рассвета.

К восьми вечера мы с Майклом уже были в постели, потерявшись под кучей одеял. Мы сомкнули наши объятья и были готовы опять заняться любовью.

На следующий день заглянула Холли, принесла шоколад. Потом заявилась Доди, вся еще кипевшая от новогодних переживаний. Они так и выплескивались из нее в виде сумбурного рассказа о только что закончившемся свидании. Она болтала об их с Майклом коллегах по банку – я их не знала, а Майкл, увы! не мог припомнить. Но никто изо всех наших визитеров не подавал вида – что в действительности происходит. Мне все казалось, что он не выдержит и в один момент взорвется: «Извините меня, но хоть кто-нибудь понимает, что я умираю?» Однако Майкл только угрюмо прислушивался, даже не стараясь хоть как-то поддержать разговор. И лишь когда Доди, прощаясь, поцеловала его и произнесла: «До свидания, до скорого свидания!» – у него на глазах выступили слезы.

А потом мы занимались любовью. Ночью. Утром.

Часа за два до планировавшегося отъезда объявилась моя вторая сестра, Мадлен, позвонившая, что она с детьми уже собирается к нам в гости. Муж, к сожалению, не может их сопровождать – сами, понимаете, похмелье!

Мадлен не видела Майкла уже несколько лет. И поэтому мне был даже слегка непонятен тот минутный шок, который она испытала, встретившись с ним теперь. Но мгновенное замешательство прошло, и она, ослепительно улыбнувшись, громко чмокнула его в щеку, принявшись тут же стирать следы помады.

А бедный Майкл в эти минуты судорожно цеплялся за ее розовую шелковую блузку, стараясь удержать равновесие. Интересно, кто ее надоумил вырядиться так, будто она собралась в театр?

Ее сыну не было еще и четырех, когда он в последний раз видел дядю Майкла, теперь он уже ходил в школу.

– Привет! Помнишь меня? – обратился к нему Майкл.

– Привет! Помнишь меня? – тут же передразнило его дитя, не представляя себе, каким трудным для Майкла был даже этот невинный вопрос.

Второму чаду моей сестрицы было только четыре. Он стоял рядом со своим старшим братцем и мило улыбался. Похоже, Мадлен провела с ними разъяснительную беседу, запретив лишний раз открывать рот. А то наговорят еще лишнего!

– Привет, дядя Майкл! – вежливо произнес после паузы и младший, вытянув вперед перепачканную пухлую ручонку. – Дай пять!

– Конечно! – ответил Майкл и опустил свою высохшую руку поверх детской ладошки.

– Ну что ты уставился! – зло прошипел старший, заметив устремленный на Майкла изучающий взгляд брата. И добавил шепотом, который нельзя было не услышать: – Он ведь болен!

Дитя, видимо, хотело что-то для себя уточнить, но, спохватившись, прикрыло ладошкой ротик.

– Мальчики, садитесь! – скомандовала Мадлен.

Майкл устроился на диване, мои племянники – по обе стороны от него. Да, эти детишки, безусловно, не были пай-мальчиками... Но сегодня, наверное, действовало какое-то тайное соглашение, и они вели себя кротко, аки агнцы. Взявшись за руки, они втроем смирно сидели, почти не шевелясь. И только младший время от времени покусывал губки.

– Милый, что с тобой? – обратилась я к нему.

Он быстро взглянул на меня, потом на Майкла. Похоже, он был точно проинструктирован – что следует говорить в этом доме, а что – нет. Затем, не выдержав, избегая взгляда матери, выпалил:

– Дядя, а ты и вправду умираешь? – Мадлен грозно набрала воздуха, и рука ее машинально пошла вверх.

– Все правильно, все нормально, – быстро сказал Майкл.

– Но он даже не знает, что означают его слова! – стараясь сгладить неловкость, промямлила Мадлен. – А они означают, что дядя Майкл собирается в Рай!

– Надеюсь, что так, – грустно улыбнулся Майкл.

– А ты вернешься? – не унималось любознательное дитя.

– Слушай, а как ты заболел? – второму явно была не по душе роль безмолвного статиста. Визит определенно начинал превращаться в пресс-конференцию.

– Не знаю, – подумав, ответил Майкл. Мне всегда казалось, что с детьми нужно говорить как можно более правдиво. Особенно с чужими.

– Дядя Майкл был на войне, – я принялась рассказывать свою версию, – и там его опрыскали химикатами, и вот он заболел... – Ребенок внимательно слушал и, когда я закончила, нахмурив лобик, спросил:

– Ведь это были вражеские химикаты, правда?

– Нет, милый, – я старалась говорить как можно спокойнее. – На самом деле это были наши химикаты...

– Так почему же наши это сделали?

– По глупости, дорогой, по глупости... – безнадежно грустно заключил нашу беседу Майкл.

Мы неслись обратно в Спрингфилд.

Радио гремело, но Майкла, похоже, звуки, несшиеся из динамика, совсем не беспокоили. Он во все глаза смотрел на припорошенные снегом поля, проносившиеся за окном.

– Какие они мягкие, – заметил он. Наверное, имелись в виду лежавшие кое-где сугробы.

...Дом Ведланов встретил нас суетой, связанной с возвращением сына в родные пенаты.

– А ты ел? – первым делом поинтересовалась Норма.

– Конечно, он ел, – ответил за сына Гордон. – Ведь его не было трое суток. А вот лекарства, лекарства – ты принимал?

– Ты нормально перенес дорогу? – не давая Майклу ответить, щебетала Норма. – Твои родители прислали нам апельсины, – это она обращалась уже ко мне.

Майкл устроился в своем кресле, заново привыкая к окружающей обстановке. Мне так не хотелось оставлять его. Казалось, я предаю его. Но мне предстояла долгая поездка обратно, и я тихонько выскользнула на кухню выпить на дорогу глоток сока.

– Ну, как, хорошо провели время? – из гостиной до меня донесся вопрос Нормы, обращенный к сыну.

Повисла долгая мучительная пауза. Наконец я с трудом расслышала тихий ответ:

– Знаешь, а Фрэнни недавно была здесь.

И вот тут-то я и потеряла всякую надежду на то, что ему станет чуть-чуть лучше.

33

В мой следующий приезд в Спрингфилд я взяла Майкла в кино. И уже в первой сцене фильма нам показали покойника на роскошном катафалке. Майкл не дрогнул. Я же, чтобы отвлечь его, наклонилась и прошептала:

– Когда я приеду в другой раз, отправимся в отель и займемся любовью.

– И у меня будет стоять! – радостно выпалил Майкл.

Соседи из ближайших рядов заерзали и начали оборачиваться.

Правой рукой я сжала его колено. Майкл уставился вниз и задумчиво произнес:

– Я ничего не чувствую.

Мои ласки стали более активными.

– А теперь – чувствуешь?

– Да, – он рассмеялся. – Это я чувствую. Надеюсь, это будет последним, что я перестану ощущать.

На протяжении всего фильма он заразительно смеялся. Его улыбка, прекрасная улыбка, делала его похожим на прежнего Майкла.

– Ну, ничего не понял! – объявил он по окончании сеанса. – Однако это было весело.

Майкл в тот день нетвердо держался на ногах, и сильный ветер почти свалил его на стоянке. Однако, похоже, и это он находил весьма забавным. Похоже, все обрушившиеся на него несчастья только смешили его.

Сначала мы решили отправиться куда-нибудь перекусить, но тут я вспомнила, что близится время принимать лекарство. И мы ринулись домой.

Гордон встретил нас в дверях со стаканом и таблетками.

И пока он разбирался с сыном, Норма увлекла меня в ванную.

– Твои приезды так много значат для него, – неожиданно произнесла она. – Они вносят так необходимое для него разнообразие в эту серую повседневность. Дни его так длинны! Иногда я вижу, как он берется за книгу... Но я не думаю, что он понимает то, что читает... Похоже, просто перелистывает страницы. Ты приедешь на следующей неделе? – голос моей свекрови звучал необычно эмоционально. Я бы сказала, с надеждой. – Ведь у него – день рождения! Ты не забыла?

– Помню.

– Я бы хотела устроить что-то вроде завтрака для своих. Позовем его друзей – Веса, Клиффорда, Бенни. Всех – с женами. Знаешь, я позвонила Бенни и просила его почаще приходить к нам.

«Ну и дела!» – пронеслось у меня в голове. Но вслух я не могла не одобрить Норму.

– Правда, вы сделали это?

Я была даже горда за Норму. Наконец-то и она разговорилась. И если она решила устроить Майклу день рождения, значит, она ощутила забрезживший призрачный лучик надежды.

– День рождения Майкла. Как это будет чудесно! – одобрила ее намерения я.

И невероятно печально. Я провела по губам помадой, и мы вернулись в гостиную. Мое место рядом с Майклом было вакантно. Он изучающе уставился на мой рот, помедлил и произнес:

– Эй, ты что, намазалась кремом для обуви?

34

Норма рассказала мне об этом по телефону.

– Мы с Гордоном еще спали, это случилось часа в два ночи, когда раздался звук глухого удара. Ну, как будто что-то рухнуло.

– И что это было?

– Майкл упал. Похоже, он проснулся ночью и решил отправиться в туалет. Помочился в углу комнаты, ну а затем не с той стороны подобрался к кровати и со всего маха рухнул лицом на пол. Так его и нашел отец. Всю правую сторону тела у него парализовало. Одна нога совсем не действует. Страшно было смотреть, как отец пытается дотащить его до ванной. Он отказывается есть. Сидит, обхватив недействующую руку... Баюкает ее и, похоже, не может понять – для чего она предназначена. В общем, спать одному ему больше нельзя, и нам пришлось забрать его к себе в спальню... А еще он стал заговариваться... И речь такая, знаешь, смазанная какая-то...

– Ох, что же это такое? – только и смогла простонать я.

– Ну, в общем намеченный завтрак отменяется.

Естественно, я немедленно помчалась в Спрингфилд.

Встречая меня, Норма разыгрывала приветливую хозяйку. Поставив на кофейный столик приборы, она подошла ко мне и тепло обняла.

– Он так тебя любит! – ни с того ни с сего сказала она.

На диване расположились Вес с женой. Они разговаривали теми специфическими голосами, которыми беседуют посетители в приемных покоях больниц. Клиффорд, попыхивая трубкой, мерил шагами гостиную. Гордон на кухне говорил с кем-то по телефону. Норма сообщила мне, что Бенни и его жена сейчас наверху у Майкла. Не в силах сдержаться, я отправилась в спальню. К нему. По дороге мне попалась зареванная Китти. Мы только кивнули друг другу.

Майкл лежал на материнской кровати, наряженный в пижаму Гордона. Он плакал и лепетал что-то на своем теперь уже почти совсем непонятном языке:

– Я так рас-сосерен. Я так рас-стререн.

Под одеялом слегка подрагивала еще здоровая нога. Рядом с постелью сидел Бенни, и я поцеловала его в щеку. Он осторожно прикоснулся к моей щеке губами. И продолжил свою речь, которую прервало мое появление. Уже через несколько минут мне стадо ясно, что Бенни насмотрелся пьес, где бездарные актеры изображали скорбь у постели умирающего.

– ...Ты знаешь, как я люблю тебя, – его слова лились, как мутный поток. – Всегда вспоминаю, как мы ездили на рыбалку. Черт, не думаю, что когда-нибудь смогу взглянуть на форель, не вспомнив о тебе...

Я подумала, что Майкл смущен еще и оттого, что его друзья мужского пола признаются в любви. «Никогда не смогу смотреть в кино эти отвратительные снятые сцены, не вспомнив о Бенни», – подумала я.

– И почему я не могу плакать? – театрально вопрошал он меня. – Я не мог заплакать, когда умирала моя сестренка... Не могу и теперь. Ах, как бы мне хотелось заплакать!..

– Бенни, будь любезен, оставь нас с Майклом на несколько минут наедине! – наконец не выдержав, взмолилась я.

– Да, конечно, – без возражений поднялся Бенни и отбыл.

Я устроилась на краешке кровати и осторожно взяла обездвиженную руку Майкла.

– Что, у нас небольшие проблемы? – фальшиво бодрым голосом пропела я.

Он никак не отреагировал на мое бодрячество. Его растерянный взгляд метался из стороны в сторону, словно пытаясь избежать чего-то, известного только ему одному.

– Это нормально, – предприняла я вторую попытку. – Это нормально – бояться...

Я погладила его лицо, провела рукой по плечам. О, как мне хотелось быть чертовски умной и знать, что следует говорить!

Вес и Клиффорд поднялись к нам, чтобы сказать, что завтра придут снова. Майкл пристально посмотрел на каждого из них и пробормотал что-то похожее на «спасибо». Но как только они ушли, его глаза вновь наполнились слезами.

– Боишься, что завтра тебя уже здесь не будет?

Он кивнул.

– Думаю, будешь, – вздохнула я.

Обеденный стол был спущен в подвал, и его место заняла больничная кровать. И каждую ночь кто-то из родителей спал подле нее на диване, ни на минуту не оставляя Майкла одного. По утрам из больницы приходила сестра, брала анализы. По телефону позвонил врач и изменил распорядок приема лекарств. Сестра научила Норму и Гордона обтирать тело Майкла влажной губкой.

Все это мне ежедневно по телефону докладывал Гордон. Я ненавидела эти звонки. Я так боялась! И еще я знала, что ничего хорошего не услышу.

– А что он делает целыми днями? – я все еще пыталась отгородиться от наступающего ужаса. – Если он не может читать сам, может быть, вы почитаете ему? Или дадите послушать музыку?

– Читать нет никакого смысла, – нетерпеливо объяснил Гордон, – он так плохо воспринимает окружающее, что не может уловить смысла. Он абсолютно пассивен – не хочет смотреть телевизор, не слушает радио.

– Так что же он делает?

– Много спит. Часто плачет... – «О, Майкл!»

– Его сестры приезжают, – продолжал Гордон.

«Пора бы!» – подумала я, но вслух спросила:

– Да? Это хорошо. А мне можно приехать в субботу?

– Нет. Когда вокруг слишком много людей, он сильно смущается. Думаю, тебе стоит подождать.

– Подождать?

Ночь я провела в тягостных раздумьях, пытаясь представить себе инородную ткань, разрастающуюся в моей бедной голове. Если что-то не в порядке с любой другой частью тела, можно попробовать ощутить это и попытаться абстрагироваться. «О, посмотрите, что-то не так с моей печенью. Она явно не в порядке». И все вроде бы идет, как и раньше. Но если что-то поселилось в моей голове, то оно как бы живет внутри меня, внутри моей сущности, в душе. Что связывает этого несчастного мужчину, распластанного на больничной койке, посреди родительской столовой, с тем, что когда-то было моим Майклом? Днем мне часто попадались на улицах люди, беседующие сами с собой. Я думала: «Чем они отличаются от Майкла? Только тем, что не прикованы к постели?» И я все думала о том, что все это – врачи, лекарства, годы супружества и годы в разводе – не имеет больше никакого отношения к Майклу и ко мне, к тому, что мы значим друг для друга сегодня. И чтобы там ни случилось у нас раньше, сейчас мы должны быть вместе. Если бы после развода я встретила другого и вышла замуж, то не была бы сейчас здесь. А если этого не случилось, значит, мне было уготовано быть здесь. Наконец-то я стала понимать, что это значит – чувствовать себя замужем.

– В эти выходные? Могу я приехать в эти выходные? – упрашивала я Норму, когда она позвонила.

– Конечно, – успокоила она. – Ты для него – лучшее лекарство.

Так Норма стала моей союзницей.

Я говорила с ним так, как будто рассказывала одну бесконечную историю.

Норма устроилась на диване со своим непременным вязанием. Гордон удалился разобраться с приходскими счетами. Большое кресло, в котором Майкл коротал свои дни, стояло впритык к его новому обиталищу. Последнюю неделю в этом кресле спала одна из его сестер, стараясь ни на минуту не выпускать его руки. Другая сестра спала на диване. Но они уже уехали, теперь в кресле сидела я, опустив загородку кровати так, чтобы можно было поближе наклониться к Майклу. Его голова казалась такой хрупкой, совсем детской. Он был плотно укутан одеялом, словно новорожденный. Казалось, он уже смирился с неизбежным – так тихо, спокойно и отрешенно он лежал. Врач прописал ему курс обезболивающих...

А я все говорила и говорила, вспоминая все утешительное, что только могло прийти мне на ум.

– Ну, давай поговорим о том, чего ты боишься. О том, о чем никто говорить не хочет, хорошо?

Майкл кивнул. Норма продолжала вязать.

– Не надо бояться. Ты не будешь один. Просто перейдешь в другой мир. Ну, это как приключение, что ли? Туннель? Помнишь, я рассказывала тебе о тоннеле, при выходе из которого тебя ждут дедушка с бабушкой... Или кто-то из твоих друзей по армии? Держу пари, моя бабушка уже готовит тебе пирожки с капустой. Просто пришло время вам познакомиться. Знаешь, она отлично играет в бридж... Она тебе понравится.

Майкл рассмеялся. Конечно, не потому, что поверил хоть одному моему слову, а просто потому, что ему так захотелось.

– Одна из подруг моей мамы трижды выходила замуж. Как ты думаешь, плохо ей придется, когда, пройдя через этот тоннель, она предстанет перед лицом сразу трех ожидающих ее мужей?

Теперь засмеялась Норма. Видимо, такая ситуация представилась ей весьма проблематичной. Майкл благодарно улыбнулся.

– А знаешь, есть что-то такое очень хорошее, чего бы никогда не случилось, если бы ты не заболел. И оно действительно существует. Во-первых, ты здесь со своими родителями. И они любят тебя. И сколько еще других людей любят тебя. Во-вторых – мы с тобой. Я чувствую, как я привязана к тебе. По крайней мере, это снова свело нас вместе.

Майкл с усилием оторвал голову от подушки. Его слова звучали неразборчиво, но он прилагал такие усилия, что я все сумела разобрать:

– Если бы это было не так, то в этом не было бы никакого смысла!

Я прижала его руку к груди.

– Ведь у нас были и хорошие времена, правда?

– Я т-а-к с-ч-а-с-л-... – выдохнул Майкл.

И продолжал почти совсем четко: – Я так скучал по всему этому.

Я закусила губу, чтобы не разреветься, и украдкой взглянула на Норму. Она сидела, отбросив вязание, уставившись в никуда. Она была такой опустошенной и раздавленной...

– Мне только жаль времени, которое мы провели врозь, – я вновь повернулась к Майклу.

Послышались шаги Гордона, направлявшегося в кухню. А через несколько минут он уже появился в гостиной с неизменной пригоршней таблеток и стаканом.

– Прими это, пожалуйста, – обратился он к сыну. Голос его звучал громко и как-то строго.

Майкл протянул руку и взял таблетки.

– В туалет хочешь? – спросил Гордон голосом теледиктора.

– Нет, – прошелестел Майкл.

– Терпеть не может мочиться в утку, – пояснил Гордон. – Не хочет понять, что я не в состоянии каждый раз возить его в кресле в сортир. Придется, верно, попросить, чтобы вставили ему катетер.

Улыбнувшись Майклу, я попыталась найти во всем этом какие-то положительные моменты.

– Все-таки мужчинам болеть легче. Потому что вы можете мочиться в пластиковые мешочки. А что делать нам? У нас ведь нет...

Майкл совсем растерялся.

– Как несправедливо, – произнес он, подумав.

Я наклонилась к нему и на ухо попыталась разъяснить свое отношение к половым различиям.

Через несколько минут он уже спал с блаженной улыбкой на лице.

35

Я надеялась, что к тому моменту, когда его состояние станет совсем безнадежным, он уже перестанет воспринимать окружающее. Не будет соображать, а значит, перестанет бояться.

Но в нем все еще теплилась искра разума. Несмотря на весь этот умственный сумбур, на весь хаос, царивший в его голове, он понимал, что умирает.

Похоже, у него уже начиналось раздвоение сознания.

То он вдруг начинал пристально разглядывать свою мать, восклицая словно восхищенный ребенок:

– Я люблю тебя, мамочка! Я так тебя люблю!

А затем почти сразу же впадал в ярость, стремясь дотянуться до Нормы здоровой рукой.

– Ты последняя сука! – кричал он, и в его зеленых глазах сверкали искры бешенства.

Норма отшатывалась, и тогда на помощь приходил Гордон. Он разговаривал с сыном так, словно это был капризный ребенок.

– Ты должен успокоиться. Мы не можем продолжать ухаживать за тобой, пока ты не успокоишься.

И тут Майкл обычно осознавал, что совершил что-то нехорошее. Но что – вспомнить никак не мог. По его впалым щекам в эти мгновения катились слезы. И он начинал отказываться от своих таблеток. И отец был вынужден просто умолять его принять лекарство. Он гладил сморщенной рукой лицо сына, отвернувшись, чтобы скрыть стариковские слезы.

– Я так стараюсь, – жаловался Майкл, приникая губами к руке отца. – Но у меня ничего не выходит...

– Ты не виноват, – успокаивал его Гордон. – Просто время твое подходит...

Мы ужинали на кухне.

Чтобы Майкл мог удержаться в кресле. Гордон привязал его к спинке поясом от купального халата. Он был какой-то отрешенный, в ужасе бормотал бессмысленные, но наполненные страхом слова. Отказался есть. Все наши попытки вывести его из этого состояния были тщетны.

Наконец старики сдались. Я покатила кресло обратно в гостиную, а Норма семенила рядом, поддерживая пластиковый мешочек мочесборника, чтобы он не запутался между колес.

Гордон поднял сына, чтобы переложить его в постель. Лицо Майкла было страдающе-негодующим, но он не жаловался. Через минуты две он задремал.

Но вскоре проснулся весьма возбужденный:

– Мне надо в туалет! Мне надо в туалет!

Гордон попытался объяснить ему назначение катетера, успокоить, что кровать он не намочит, но Майкл настаивал, все более раздражаясь:

– Мне нужно в туалет. Ну, нужно же мне в туалет?! – уже кричал он.

– Малыш, но у тебя же есть специальная машинка для этого, – как можно более ласково сказала я.

– Правда?

– И тебе совсем не надо для этого вставать с кровати.

– Он выдернул ее прошлой ночью, – заметила Норма. – Пришлось вызывать сестру, чтобы она вставила его на место. Отдали сто долларов, – вздохнула она.

Приняв очередную пригоршню таблеток, он, наконец, провалился в беспокойное забытье. К одиннадцати должна была прийти ночная сестра. В девять тридцать я отправилась в гостиницу.

На следующее утро дверь мне открыла Норма.

Увидев меня, Майкл с таким восторгом отчетливо произнес по слогам «При-вет!», что на минуту я подумала: «Он узнал меня! Ему лучше! Теперь он начнет поправляться». Но в тот же миг Майкл опять утонул в своих подушках, уставившись в никуда. Плечи Нормы были горестно опущены. Она уже была не в силах скрыть терзающих ее мук.

– Медсестра так и не появилась. Мы не спали всю ночь.

– Вам нужно было вызвать меня.

Я была рада прийти сюда. Побыть с Майклом. Рада и благодарна!

– Нам удалось справиться, – выдохнула Норма.

Я услышала шум воды в ванной, и через пару минут перед моими глазами появился изможденный сморщенный старик – Гордон. Шаркая, он приблизился ко мне и поцеловал.

– Может быть, вы поспите, а я посижу с Майклом?

– Может быть, – устало отозвался Гордон. И они потащились наверх – в свою спальню.

Я стала кормить Майкла рисовыми хлопьями с молоком.

– Открой ротик пошире, милый...

Он сделал несколько глотков и сказал благодарно:

– Вкусно.

– Я захватила несколько фотографий, – сказала я, вытирая ему рот салфеткой, и показала альбом с фото, запечатлевшими наш медовый месяц Майкл в Сан-Франциско. Майкл в кафе. Мы вместе, устроившиеся на скамейке в парке.

– Знаешь, кто это? – спросила я, протягивая ему одну из карточек.

– А кто это? – с искренним любопытством спросил Майкл.

– Но это же ты, милый, – ответила я и тут же пожалела, потому что он горько заплакал.

– А я и забыл, как выгляжу...

– Подожди. Смотри, это – ты! – Я порылась в косметичке и, вытащив маленькое зеркальце, поднесла к его лицу. – Посмотри, ты очень симпатичный!

Майкл уставился в зеркало. Спустя несколько недель после окончания курса радиотерапии у него вновь начали отрастать волосы. Майклу нравилось поглаживать их, но для меня рост волос на его голове обозначал только то, что эффект от излучения проходит, и возобновился не только рост волос, но и опухоли в мозгу. Сегодня его еще не брили, и поэтому щеки Майкла покрывала щетина, придававшая лицу больного впечатление дряхлости.

—Я обожаю твое лицо, – произнесла я, отбирая зеркало.

Майкл не казался убежденным моими словами.

На лестнице раздались медленные шаркающие шаги. Это спускался Гордон.

– Поспали? – поинтересовалась я.

– Похоже на то, – рассеянно ответил он. – Может быть, поднимешь голову, – обратился он к сыну, нажимая на какую-то из кнопок на панели управления кроватью. Затем он дал Майклу лекарство, принес зубную щетку и принадлежности, позволявшие больному лежа чистить зубы. Майкл понял, что от него хотят, и подчинился. Гордон вышел из комнаты и скоро вернулся вновь, но теперь уже с принадлежностями для бритья.

– Нет, – качая головой, сказал Майкл.

– Но борода, должно быть, царапается и доставляет тебе неудобства, – раздраженно сказал Гордон.

Я молчала. Я просто сидела рядом и держала руку Майкла. Ту, которая, наверное, ничего не чувствовала. А двое мужчин рядом препирались – Гордон предлагал принести электробритву, ну, на худой конец, выбрить щеки и оставить маленькую бородку.

– Наверное, такая бородка будет тебе к лицу, – вызвалась помочь свекру я. – Ты будешь выглядеть как музыкант из симфонического оркестра.

Вдруг Майкл застонал. Его глаза наполнились слезами, лицо покраснело от отчаяния, оттого, что его никто не понимает. – Люди! Люди! Я умираю. А потом я держала его безжизненную руку, пока он спал. Спустилась Норма и заняла свой пост на диване. Ее спицы мерно постукивали в тишине, нарушаемой лишь изредка гортанными всхрапываниями Майкла. Гордон ушел разбираться со счетами. Хоть он мог как-то отвлечься от свалившихся бед.

Майкл проснулся через час или около того. Улыбнулся мне. Подошло время принимать лекарства, и вновь повторилась привычная процедура. Затем Гордон предложил Майклу ненадолго перебраться в коляску – а то можно заработать пролежни. И снова все повторилось: Норма с мочесборником, Гордон, поднимающий сына, я, подкатывающая кресло. Сейчас мы представляли все вместе одну команду, помогающую Майклу умирать.

Я вкатила кресло на кухню и устроила его у стола. Майкл принялся перебирать здоровой рукой газетные страницы. Он просматривал их, некоторые откладывал, затем опять смотрел. И это повторялось снова и снова. Я устроилась рядом, сложив руки на коленях. Мне было нечего сказать. Через некоторое время, похоже, это занятие ему наскучило, и Майкл повернулся ко мне. В его глазах сверкала такая бешеная ненависть, что я даже отшатнулась.

– Ты – последняя сука, – процедил он сквозь зубы.

– Да, – ответила я. – Это так.

– Прекрасные новости! – услышала я голос Венди в телефонной трубке. – Муж взял напрокат видео, и мы теперь можем заснять для Майкла фильм о нашей здешней жизни.

– Венди, – перебила я ее. – С Майклом все не очень хорошо.

– О..... – повисла пауза. Потом Венди заговорила значительно более серьезным тоном. – Ему становится все хуже, да? Может быть, уже пришло время?

– Да. И врачи считают, что пора поместить его в хоспис... – последнее слово застряло у меня в горле. Я начала рыдать прямо в телефонную трубку. Я открыла свое сердце женщине, которую даже никогда не видела. Почему-то мне было легко изливать свое горе этой незнакомке. И я рассказала ей все. Все, до последней капли.

– Мне кажется, что ничего уже никогда не исправить. Никогда мне не будет легко. И как только люди могут переживать все это и оставаться нормальными?

– Ты не переживешь этого, – серьезно ответила на поток моих жалоб Венди. – Ты просто никогда не забудешь его. Несколько лет назад умерла моя мать. Сначала казалось, я этого не переживу. И сердце до сих пор болит. Но горе постепенно отступает...

Я кивала телефонной трубке, как будто Венди могла меня видеть.

– Ты ездила туда ради Майкла. И он умирает, зная, что ты любишь его. Но когда он будет готов к тому, чтобы уйти, ты должна отпустить его, Фрэнни. Он может ждать твоего разрешения, чтобы умереть.

– Что? – пробормотала я.

– И ты должна знать, что сделать.

36

Я совершенно убеждена, что работников хосписов посылает нам Небо.

Они говорят мягко и при этом смотрят вам прямо в глаза. Даже тогда, когда речь идет о том, о чем все остальные предпочитают молчать.

Медсестру, обслуживавшую Майкла, звали Джил. Блондинка Джил. Мягкая, милая Джил. При других обстоятельствах Майкл, конечно же, принялся бы за ней ухаживать.

В хосписе, куда поместили Майкла, было четырнадцать коек, и ему посчастливилось занять одну из них. Теперь его головные боли уже жили собственной жизнью. Теперь он получал облегчение только после укола наркотика.

...Был один из тех солнечных мартовских дней, когда влажная коричневая земля благоухает ароматами свежестоявшего снега. А я проклинала эту прекрасную погоду за то, что Майкл не может порадоваться ей вместе со мной. Хоспис располагался в четырехэтажном доме через дорогу от больницы. Один этаж занимал дом престарелых, два других – диспансер для наркоманов, ну и последний был отведен для умирающих. Вес и Клиффорд коротали время в приемном покое. Один размышлял, покачиваясь на стуле, другой – перелистывал журнал. Я остановилась у стойки дежурной медсестры. Прямо над ее головой располагался плакат с прекрасным библейским текстом, который гласил, что следует изменять только то, что в твоих силах. И не надо пытаться влиять на то, чего тебе не подвластно. Там было написано еще и о том, что следует иметь достаточно разума, чтобы понять разницу между первым и вторым. Женщина с теплыми карими глазами, приглушенным голосом и робкой улыбкой указала мне на палату, которую занимал Майкл. Коридор был выкрашен в веселенький голубой цвет. По стенам его были развешены картонные цветы, плакаты и другие разнообразные украшения, призванные вас подбодрить в трудную минуту. Но на самом же деле они действовали угнетающе. Ведь каждому было ясно, что находятся они здесь только потому, что никакой надежды у присутствующих в хосписе уже нет.

Норма молча сидела в полумраке возле постели сына. Она вязала. Одета она была в белую шерстяную кофту и белую шелковую блузку. Ее воротник украшала камея. Кто-то за моей спиной приблизился к окну, чтобы раздвинуть жалюзи и пустить в комнату солнечный свет. Однако не прошло и пяти минут, как Норма вновь опустила их.

Майкл был чисто выбрит и почти обрел облик прежнего красавца. Он постоянно то спал, то дремал, то витал мыслями где-то бесконечно далеко отсюда. То ли от морфия, то ли от смирения со своей участью, его нога уже не дрожала. Да, выглядел он весьма симпатично. Мне даже захотелось вползти к нему под одеяло, прижаться так плотно, чтобы ему не удалось ускользнуть. Он был под капельницей. Глянцевая пластиковая табличка на стене над его головой гласила: «Привет! Меня зовут Майкл Ведлан». Два последние слова были приписаны от руки жирным карандашом. Изо всех книг, которые я проглотила прошлым летом, я знала, что последняя стадия, «стадия принятия», должна проходить где-то в особенном месте наедине с миром. Здесь же все просто говорило о том, что человек просто устал от борьбы, понял невозможность выйти победителем из схватки со смертью, опустил руки и приготовился вступить в «реку забвения».

Норма пребывала в горьком опустошенном состоянии. И во всем ощущалось какое-то не очень понятное мне нетерпение. Нет, не в отношении Майкла, упаси Бог. Наверное, в отношении жизни вообще. Я поцеловала ее в щеку, затем обошла кровать и устроилась с другой ее стороны. Наклонилась к Майклу и поцеловала его в губы. Он никак не отреагировал.

– А где отец? – спросила я Норму. – В приемном покое я видела Веса и Клиффорда.

– Да, они все время приходят. Дежурят. А отец – дома. Я прихожу по утрам, его время – после обеда. Я иду домой, мы обедаем, и он идет сюда.

– Что ж, сегодня ему незачем спешить. Я же побуду здесь, – попыталась я дать ей понять, что хочу хоть чем-то помочь. Но она отреагировала так, будто я вторглась в запретную зону.

– Нет, конечно, нет... Хотя твое присутствие нам совсем не мешает, – замешкавшись, произнесла она. – Нас радует, что ты приезжаешь... – Она выглядела смущенно и вернулась к своему вязанию.

Никто не хотел, чтобы Майкл умер, но его смерть была именно тем, чего мы все ожидали.

И я стала нести какую-то чепуху.

– Отличная палата. Майклу повезло, что он попал сюда.

– Тысяча четыреста долларов в неделю, – хмыкнула Норма.

– Но ведь это за счет страховки, – возразила я. – А он ведь неплохо был застрахован.

– Нет, – ответила Норма. – Он получил все причитающееся за свой полис, пока сидел без работы.

Майкл лежал тут, рядом. Умирал. А мы с Нормой решали финансовые проблемы. Невольно наш разговор перерос в дискуссию о том, кто же получит бронзовые напольные светильники и маленькую кипарисовую коробочку, в которой Майкл держал всякие мелочи. Мне очень хотелось получить ее на память!

– Коробочку, которую его отец привез из Европы? – удивилась Норма.

– О... тогда она по праву принадлежит его отцу.

Я снова ощутила себя аутсайдером, плетущимся в хвосте событий. Дискуссия между тем продолжалась. Кто получит телевизор? Кому достанется микроволновая печь? Фотоаппарат? Золотые часы?

– Это же я купила ему их! – невольно воскликнула я.

«Посмотрите, – хотелось закричать мне, – я была добра к нему. И мне совсем не нужны какие-то побрякушки в какой-то коробочке. Я просто любила этого человека!!!»

Неожиданно веки Майкла дрогнули, и он приоткрыл глаза. Норма вскочила со своего стула. Она стояла по одну сторону кровати, я – по другую. Каждая из нас жадно искала хоть какой-то осмысленный признак на лице Майкла, ну что-нибудь вроде признания «ты-для-меня-самый-важный-человек-в-ми-ре». Мне было ужасно интересно узнать – что он расслышал из нашей «беседы», что понял и насколько я ему сейчас отвратительна. Но он просто снова закрыл глаза и опять погрузился в забвение.

Вдруг в дверях палаты появились Вес с Клиффордом. Вытянув головы в направлении кровати, они застыли на пороге.

– Привет. Он спит, – сказала я. Ребята одновременно кивнули. Затем на пару шагов приблизились к нам. Вес прошептал:

– Завтра увидимся.

Норма пожала плечами. И как только они скрылись, ехидно произнесла:

– Может быть, Вес пошел покупать Майклу клюшки для гольфа.

Затем она села и возобновила прерванное вязание. Я заметила, как подрагивают ее веки.

Снова открылась дверь, и в палату вошла медсестра с наполненным оранжевой жидкостью шприцем в руке. Когда я поинтересовалась, что это такое, Джил пояснила, что это «Дилантин».

– Легче ввести его, чем давать таблетки. – Она наклонилась над кроватью и сказала, обращаясь к Майклу властным тоном: – Майкл? Надо просыпаться!

Но Майкл противился ее усилиям.

– Я не виню его, – прошептала Норма вибрирующим от печали голосом. – Какой смысл просыпаться, если просыпаться уже не для чего.

Майкл никак не мог проснуться, и Джил тихонько впрыснула ему лекарство в рот.

– Майкл, ты должен его проглотить, – убеждала она пациента. – Глотай, Майкл, ну же! – Она принялась массировать его горло.

Я почувствовала, что невольно делаю глотательные движения, стараясь помочь Майклу принять лекарство. Но он выглядел таким отрешенным. Казалось, ничто уже не может вернуть его к жизни.

– Ну вот, готово, – удовлетворенно улыбнулась вдруг Джил. Затем обошла кровать и поправила капельницу.

– Как вы думаете, он еще долго будет реагировать на окружающее? – спросила я.

– Трудно сказать, – ответила она и принялась раздвигать жалюзи. – Только помните, что слух уходит последним.

Джил удалилась, а я беззвучно возносила просьбу небесам, чтобы Майкл как можно быстрее забыл наш недавний с Нормой разговор.

Свекровь посмотрела на часы, засунула вязание в сумку, встала, взглянула на сына, опустила жалюзи и объявила, что она уходит. Вскоре придет ее муж, он будет дежурить после обеда.

– Но мы оба будем здесь после ужина, – продолжала она.

Я все поняла. Как больно было это видеть. Двое стариков: один просто с достоинством сидит, другая – с достоинством вяжет. И оба ждут, просто ждут – и наблюдают, как умирает их сын.

– Я еще увижу тебя сегодня? – осведомилась Норма.

– Вероятно, я уже уеду домой, – ответила я. – Но я вернусь.

Норма устало пожала плечами. А затем сделала то, что было бы немыслимо для прежней моей свекрови. Она крепко обняла меня. Так, что ее сумка сильно шлепнула меня по спине.

– Ты очень помогла нам, – только и сказала она, разжимая объятья, и быстро покинула палату.

А мы с Майклом остались, наконец, одни. Вернее сказать, я осталась одна. Трудно сказать, где был тогда Майкл.

Мы держались за руки. Вернее, мне приходилось держать его руку в своей. Спустя некоторое время он начал нежно гладить мою ладонь большим пальцем.

– Можно мне поцеловать тебя?

Он слегка кивнул. Только чуть-чуть подвинул голову. Дыхание его было несвежим и горьким, но рот все еще хранил мягкость и тепло, знакомое мне до боли. И губы, все еще были губы моего Майкла.

Теперь его глаза открылись. Казалось, он ничего не видит. Я еще раз осторожно сжала его руку. Его палец начал двигаться быстрее. И я заговорила...

– Милый, я знаю, что ты не можешь сейчас говорить со мной, и мне не следовало бы сейчас тревожить тебя словами о том... о том, что тебе надо уходить. Пришло время нам разлучиться, я знаю. Мне очень тяжело, – я уже почти давилась слезами, – тяжело, потому что я люблю тебя. И снова тебя теряю. Я не хочу, чтобы это выглядело как мое последнее напутствие тебе, но, милый, пожалуйста, не бойся, не бойся, пожалуйста... – ничтожные слова застревали у меня в горле. – Ох, Майкл, только потому, что ты не веришь, совсем нельзя судить, насколько ты прав...

Глаза его были закрыты. Я видела, как он слаб. Но он все-таки нашел в себе силы поднести к своим губам мою руку, словно для поцелуя.

Я упала ему на грудь и прошептала:

– Я люблю тебя.

Я была так уверена, что мгновенно почувствую, когда он умрет, даже если меня не будет рядом.

Я сушила волосы, когда раздался телефонный звонок.

—Алло, это мистер Ведлан, – услышала я голос Гордона.

И пока я стояла в своей спальне, недоумевая, почему это он говорит о себе мистер, этот знакомый и чужой голос произнес:

– Сегодня мы потеряли нашего мальчика.

37

Я бы сделала это по-другому.

Я бы взяла прах Майкла в Орегон, поговорила бы с ним как с живым, а затем развеяла бы на вершине какой-нибудь горы. Но со мной никто не советовался.

И его похоронили рядом с его дедушкой и бабушкой, на кладбище, теперь уже вошедшем в городскую черту Чикаго. Пепел его покоился в белой картонной коробке. Пока священник заунывно рассказывал об Иисусе и о том, что всех нас ждет, я неотрывно смотрела на эту коробку. Майкл был таким крупным мужчиной. И вот теперь – такая маленькая коробка!

До того, как это случилось, я считала, что вполне готова ко всему. Еще бы, у меня были многие месяцы, чтобы собраться с духом.

Но все было совсем не так.

Как ни странно, я испытывала страшное, колоссальное облегчение.

Я радовалась, что он больше не страдает. Я была рада, что, наконец, окончился терзавший его страх. Слава Богу, он, наконец, покинул больничную койку!

Я была рада, что, наконец, закончилось его ожидание. Когда Пайпер навещала его в Спрингфилде, она сфотографировала нас, и обычно я держала этот снимок на туалетном столике возле кровати. Но уже через день после похорон я убрала ее в ящик стола.

Всю ночь я ерзала под одеялом, злясь на Майкла за то, что он покинул меня навсегда. Лежала и мысленно беседовала с ним.

И все время мне казалось, что вот-вот зазвонит телефон. Я знала – это начиналось безумие. Но я все время ждала, что, сняв трубку, услышу до боли знакомый голос: «Привет, Фрэнни!»

Проснувшись среди ночи, я боялась встать с кровати. Существует еврейская традиция, по которой в знак траура по умершему все зеркала в доме закрывают простынями. По версии моей мамы делается это для того, чтобы скорбящие сконцентрировались на мыслях об ушедшем, а не на своих прическах. Тетя Роза настаивает, что простыни не позволяют духу умершего взглянуть на свое отражение. А то еще несчастный обнаружит у себя отсутствие тела и, не дай Бог, помрет по второму кругу!

Конечно, теории тети Розы были абсурдны, но все-таки пугали меня. Я выбралась из постели и добрела до ванной с плотно закрытыми глазами. Мне не хотелось быть в темной комнате наедине с зеркалом, поэтому я сначала щелкнула выключателем, а потом уж открыла глаза.

Я боялась, что, действуя по-другому, в зеркале увижу Майкла.

Однажды я сказала ему, что уверена, – он даст мне знак, что с ним все в порядке. Но сегодня в четыре утра в темной ванной мне не хотелось принимать никаких сигналов.

Я убеждала себя, что все это смешно и нелепо. Майкл никогда не смог бы сделать чего-то такого, что напугало бы меня. Какая я все-таки бестолковая. Ведь нет уже Майкла, чтобы пугать меня! Или – любить меня!

Через некоторое время я получила по почте газетную вырезку, в которой сообщалось, что в Спрингфилде закрылся тот самый ресторанчик, куда я водила Майкла. Просто заметка. И ничего больше. А на конверте – обратный адрес Гордона.

А спустя еще несколько дней они позвонили.

– Когда ты собираешься к нам? – спросила Норма. Голос ее звучал неуверенно. – Мы сохранили для тебя его шкатулку. Ну, ту, которую ты хотела... Так ты скоро приедешь?

– Конечно, – ответила я. – Скоро. – Трубку взял Гордон.

– Привет! Как дела?

– Нормально... – неуверенно ответила я. На несколько секунд трубка замолчала, затем Гордон, зачем-то понизив голос, будто никто не должен был слышать его признания – даже я, – произнес:

– Нам нужно уехать из этого дома. Я закрываю глаза и вижу в гостиной больничную койку. Захожу в его спальню и вижу, как он распростерт на полу...

– Знаю, – пробормотала в ответ я. – Эти мысли так трудно отогнать.

Я злилась на мужчин. На мужчин, которых видела в автобусах, на мужчин, прогуливавшихся по улицам... Мужчин, у которых было будущее. Ну почему, скажите, этот мужик в глупом пиджаке должен быть здесь, а Майкла – нет?

По утрам я ходила на работу. Вечерами – смотрела телевизор. В выходные – не знала, чем занять себя. Я скучала по тому времени, когда каждый выходной на много недель вперед был расписан. Мне так не хватало этого ощущения, ощущения быть необходимой кому-то...

Потом пришло письмо от Нормы.

На заднем дворике расцвели крокусы. Они думают посадить помидоры. На улице случайно встретили жену Веса. Та говорила, что с удовольствием повидалась бы со мной, если бы я приехала в Спрингфилд.

Засунула письмо подальше в ящик стола.

Однажды в полдень очередного тоскливого выходного я мрачно вглядывалась в ледяную глыбу свежезамороженной рыбы, молясь про себя, чтобы она поскорее оттаяла, когда зазвонил телефон.

– Привет? – я услышала голос свекрови. В интонации ее голоса прозвучал скорее вопрос, а не приветствие. Она рассказала, что помидоры никак не краснеют – видимо, их слишком поздно посадили. Сообщила, что у нее кончилась пряжа для вязания. Узнав, чем я занимаюсь, тут же выдала рецепт – как помочь делу. А еще она сказала, что единственное ее занятие в последнее время – рассматривать старые фотографии Майкла и читать его письма из Вьетнама.

Неожиданно с другого аппарата в разговор включился Гордон. Норма тут же повесила трубку.

– А ты знаешь, друзья наградили его почетным дипломом путешественника! Я вставил его в рамку и повесил в гостиной. И большую часть дня, когда свободен, я смотрю на него и вспоминаю Майкла.

– Я тоже так поступаю. Все время думаю о нем.

А еще через месяц я получила посылку, в которой находилась заветная шкатулка. Внутри лежала записка, написанная разборчивым почерком Нормы: «Мы сделали все, что могли».

Обычно Майкл держал ее на туалетном столике, строго на одном определенном месте. Каждый вечер, возвращаясь с работы, он выгребал в нее мелочь.

И было в этой деревянной шкатулке, наполненной мелочью, нечто заставлявшее меня ощущать себя такой замужней...

Я выходила замуж в надежде обрести покой и постоянство, страстно желая обрести тот эмоциональный фундамент, который, казалось, только Майкл и мог создать для меня. Не слишком ли много я стремилась получить? Мысленно я связывала воедино все самые лучшие моменты нашей жизни и задавалась вопросом: «Так почему же мы разошлись». И никак не могла найти достаточно серьезной причины.

Я все еще чувствую, как будто я должна помогать ему, как будто он все еще где-то в другом городе. Что он все еще среди нас. И до сих пор есть еще что-то, что я могу для него сделать.

Я поставила шкатулку на ночной столик, разыскала нашу с Майклом фотографию, где он счастливо улыбался. Шапочка прикрывала его лысину. Я стояла у него за спиной, выглядывая из-за плеча. Мои ладони покоились в его руках, как бы отгораживая любимого от остального мира.

Он был прекрасен!

Я вставила фото в старинную серебряную рамку – подарок Майкла на Рождество! А потом взяла телефон и набрала знакомый номер телефона в Спрингфилде.

Ответила Норма.

– Привет, мам, – сказала я. – Хотелось бы знать – можно ли составить вам компанию в эти выходные?

– О да, конечно, можно! – радостно вскричала она. – Я приготовлю желе.

Во взятой напрокат машине было жарко, как в раскаленной печке, и даже кондиционер не мог спасти положения. Похоже, он только делал вид, что работает. Так что, выехав за город, я его мстительно выключила и опустила стекла. С трудом разыскала по радио нечто отдаленно напоминающее джаз и врубила это на всю катушку. Проносившиеся вдоль дороги поля были покрыты молодой пшеницей, которая колыхалась в одном ей известном ритме. От этого становилось немного легче. Было что-то успокоительное в виде этих огромных полей, которые будут колоситься здесь год за годом... Я кинула взгляд на спидометр. Норма, наверное, уже ставит на стол приборы и раскладывает салфетки. Гордон расхаживает по грядкам, собирая помидоры для салата.

И если я прибавлю газу, то смогу добраться до них уже к полудню.

1

Игра слов Знаменитая классическая опера сравнивается с названием малопочтенной рок-группы (здесь и далее прим. пер ).

2

Герои известного фильма о парочке влюбленных преступников.

3

Прием вольной борьбы.

4

Религиозный еврейский праздник.

5

Аллюзия. Намек на фильм, считающийся классикой сентиментального жанра.

6

Долгая связь этих знаменитых писателей стала притчей во языцех

7

Дефолиант, применявшийся американскими войсками. Многие попавшие под его воздействие солдаты стали инвалидами.