Поздно вечером, управившись с банкетом, Морозов вызвал машину.
      Банкет, по отзывам присутствующих, прошёл хорошо. Кирш сказал блестящую, остроумную речь. Хорошую советскую речь сказал и Мурри. К девяти часам утомлённые гости сами предложили отсрочить до завтра осмотр дальнейших участков. Кирш, не выдержав до конца, уехал на Ката-Таг вместе с предцика и предсовнаркома Таджикистана. Морозов, как подобает хозяину, не тронулся с места, пока не проводил на отдых последних гостей. Только отдав все распоряжения на следующее утро, он вскочил в ожидавшую машину и велел везти себя во весь опор на Ката-Таг.
      Не доезжая до Ката-Тага, мотор остановился, изрядно хлебнув воды. Дорога была затоплена. Продвигаться дальше приходилось пешком. Морозов достал карманный фонарь и полез в воду. Прохлюпав по воде километра полтора, он выбрался наконец на сухую дорожку и пошёл на свет рефлекторов. В жидком электрическом сиянии он увидел когорты людей, вооружённых кетменями, похожими на кривые секиры. Люди прыгали через урчащие водопады, проваливались по колена в жидкую мякоть земли, карабкались и бежали дальше. Подхваченный человеческим потоком, Морозов побежал наугад. До него долетели передаваемые из уст в уста беспорядочные слова команды:
      – Посторонись! Посторонись!
      – Чего?
      – Экскаваторы идут!
      С грохотом и лязгом, покачиваясь на причудливо сплющенных колёсах гусениц, проползли мимо, один за другим, два экскаватора, таща на буксире громоздкие громады собственных теней. У каждого экскаватора было по две стрелы: одна – реальная, устремлённая высоко вверх, другая – удлинённая в бесконечность – ломаным зигзагом бесшумно скользила по земле.
      – Бе-ре-гись!
      – Бригада колхоза «Передовик» – на сто девяносто четвёртый пикет! Расчистить проход для экскаватора!
      Лава людей, опережая механизмы, хлынула на полуразмытый отвал. Из-под опущенных кетменей дружно брызнула земля.
      Морозов выбрался на бугор и лицом к лицу столкнулся с Уртабаевым.
      – Что слышно?
      – Экскаваторы пришли, товарищ начальник! – официально отрапортовал Уртабаев.
      От Уртабаева и к Уртабаеву, вниз и вверх, бежали эстафеты с короткими распоряжениями и рапортами с места.
      «А хорошо работает малый. Организованно и без паники», – подумал Морозов.
      – Возьмёте руководство? Я тогда пойду присмотрю за укреплением дамбы, – предложил Уртабаев.
      – Нет, зачем же? Вы уж организовали работу, руководите до конца.
      – Как хотите.
      – Кто там присматривает за дамбой?
      – Рюмин.
      – Хорошо. Скажите ещё в двух словах: какие потери?
      – Затоплен посёлок одного колхоза.
      – А жители?
      – Жители ушли за несколько часов до обвала. Оба киргизских колхоза. Остальные все на месте: вышли с кетменями помогать в ликвидации прорыва.
      – Хорошо. Материалы для укрепления дамбы не снесло?
      – Часть смыло водой, но того, что осталось – хватит.
      …У ста девяносто седьмого пикета группа рабочих, под командой плотника Климентия, штукатурила глиной обнажённый скелет дамбы. Морозов подобрал лопату и погрузил её в землю. Нога увязла по колено в глинистом вареве. Он вытащил лопату и, вырывая раз за разом огромные комья земли, стал зашпаклевывать первую заплатанную камышом брешь. Глина, размытая водой, брызгала в лицо. Он уминал её руками, заклёпывал заступом, наваливал поверх новые центнеры притащенной снизу земли. Истёртые в кровь руки прилипали к черенку лопаты. Земля под подошвами билась, как придавленная артерия. Он топтал её в исступлении ногами. Кто-то силой оттащил его в сторону и поволок под откос. Утрамбованная Морозовым земля вздулась и выскочила, как пробка. Вода рухнула вниз.
      – Беги, зови на подмогу! На подмогу зови! Дамбу снесёт! – заглушая шум воды, кричал с той стороны поток Климентий.
      Морозов бросил лопату и побежал на гул голосов. В двухстах шагах он наскочил на ораву пёстрых теней. В середине, на бричке, стоял Уртабаев и кричал что-то по-таджикски. Морозов протиснулся через толпу и ухватил Уртабаева за руку.
      – Дайте людей! Людей дайте! Дамбу снесёт к чёрту!
      Уртабаев привлёк его за плечо.
      – Сколько? Сто? Двести? Бери! Колхозники пришли! «Красный Октябрь» и «Красный пахарь»! Эх, Морозов, живём! Ещё идут! Бери всех!
      – Слушай, Уртабаев, там вода пошла опять каналом. Вода пошла! Позвони на головное!
      – Телефон не работает.
      – Надо кого-нибудь послать.
      – Поехал Кларк. Уже час назад. Там какая-то мелкая неполадка с одним щитом. Всё будет в порядке…
      …Когда колхозники «Красного пахаря» сменили выбившуюся из сил команду Климентия, Морозов вытер рукавом лоб и присел под откосом на опрокинутую тачку. Хотелось курить. Он достал папиросы, долго тёр отсыревшие спички, и, сломав последнюю, растерянно оглянулся. Рядом, спиной к нему, отдыхал рабочий из бригады Климентия. Морозов тронул его за плечо.
      – Спичек случайно нет, товарищ?
      – Нет! – грубо буркнул рабочий.
      Голос показался Морозову знакомым: да ведь это же Тарелкин! Морозов не ощутил привычного раздражения, которое вызывал в нём раньше один вид Тарелкина. Сейчас он напомнил Морозову о Дарье, которой не будет никогда, и этот грубый парень вдруг показался ему кем-то очень близким, может быть самым близким, единственным человеком, способным разделить его боль.
      – А Дарья уехала… – сказал вслух неожиданно для самого себя Морозов.
      – Куда уехала? – обернулся Тарелкин.
      – Не знаю. Не сказала. Искал её в Сталинабаде, – нет. Говорят, в Россию уехала, а куда в Россию, разве найдёшь?
      – Это ты её обидел, – сурово сказал Тарелкин. Лица его в темноте нельзя было разглядеть.
      – Да, я её обидел, – покорно подтвердил Морозов.
      Мимо с плеском и грохотом, обдавая их обоих водой, пронеслась вереница бричек, стремительных и тревожных, как тачанки.
      – На, кури! – неожиданно достал из кармана спички Тарелкин.
      Морозов взял спички и протянул Тарелкину портсигар.
      Курили жадно, молча.
      – Надо тебе её найти, – строго заговорил Тарелкин. – Через милицию искал?
      – Искал. Не нашли. Говорят, видно, не задерживалась в Сталинабаде.
      – Может, домой поехала?
      – А я знаю, где её дом?
      Огонёк папиросы Тарелкина последний раз вспыхнул и потух.
      – Тамбовская она. Какой деревни и уезда, сам не знаю. – Он поднялся, подобрал лежавшую рядом лопату. – Ну, передохнул и ладно. Пора за работу.
      Морозов поднялся тоже.
      – Да, пора.
      Голос Тарелкина донёсся до него из темноты:
      – Ты того… не унывай… Вернусь на головной, расспросим у девок из её бригады. Может, которая знает…
 
      Часа через два после отъезда Морозова, когда гости спали уже крепким сном, инженер Мурри вызвал по телефону машину и, сев рядом с шофёром, велел везти себя на Ката-Таг.
      Не доезжая до Ката-Тага, он почему-то раздумал и приказал свернуть на дорогу, ведущую к пристани. Ехали быстро. Вскоре справа замерещились огни третьего участка. На перекрёстке дорог шофёр взял вправо.
      – Зачем городок? – положил руку на руль Мурри. – Я говорил: пристань.
      Шофёр указал глазами на счётчик:
      – Горючего не хватит. Бензин нихт. Возьмём в городке.
      Мурри опустил руку. Машина летела, увеличивая скорость. Они ворвались в городок, миновали колонку с бензином и свернули влево.
      – Бензин там! – указал Мурри на оставшуюся позади колонку.
      Шофёр отрицательно покачал головой. Машина круто свернула вправо.
      – Что вы делаете?! – схватился за руль Мурри.
      Они неслись прямо в какой-то загороженный двор. Шофёр отстранил руки пассажира и, проскочив узкие ворота, затормозил на полном ходу посередине двора.
      Военные в зелёных фуражках гурьбой окружили машину.
      – Что это всё значит? – спросил, вскакивая с места, Мурри…
 
      Кони шли полным галопом. Воздух раздавался перед ними с треском распарываемой материи. Комсомольский разъезд приближался к огонькам головного участка. Нусреддинов осадил лошадь и рысью выехал на дорогу. Подметая тень длинными мётлами фар, по дороге приближалась легковая машина.
      – Стой! Кто едет?
      Машина затормозила. Три револьверных дула выглянули навстречу комсомольцам.
      – Это ты, товарищ Кларк?
      Револьверные дула мирно утонули в карманах.
      – Фу ты, чёрт! А мы думали – басмачи! – засмеялся шофёр. – Ни зги не видать. Думаю: тормозить, не тормозить?
      – Вы куда?
      – На головной.
      – Товарищ Кларк?
      – Да. А что тут, не спокойно?
      – Не совсем спокойно, – нагнулся с коня Нусреддинов. – Банда человек в сорок прорвалась в двадцати километрах от второго участка. Если не возьмут вправо, должны по прямой линии выйти к Вахшу. Надо предупредить Курган и усилить на головном охрану… А вы зачем, собственно, на головной?
      – Гальцев говорит: когда закрывали воду, что-то повредили в пятом щите. Хочу проверить. Как только починят дамбу на Ката-Таге, надо будет открыть.
      Машина тронулась. Три всадника рысью поехали следом.
      Городок казался вымершим. Над пустой площадью одиноко горела лампа. В пустых бараках ютилась ночь.
      – Куда это весь народ девался? – озираясь по сторонам, удивился Нусреддинов.
      Урунов стегнул коня.
      – Часть рабочих разъехалась ведь ещё до открытия. Кроме небольшой охраны, никого не осталось.
      Они подъехали к конторе второго прорабства. Нусреддинов спешился.
      – Вы, ребята, поезжайте, предупредите охрану. Пусть расставят посты и держат винтовки наготове. А я позвоню по телефону, извещу Курган.
      Он зажёг свет, подошёл к аппарату и несколько раз повертел ручку. Станция не отвечала.
      – Ну и телефон, чёрт их побери! Когда нужно, разве дозвонишься!
      Он покрутил ручку ещё и ещё. Ничего.
      – Не работает, что ли?
      За окном невдалеке раздался выстрел. Один, два, ещё два. Нусреддинов кинулся в дверь и вскочил в седло. Комсомольцев перед канцелярией не было. Он снял винтовку, щёлкнул затвором и, ударив коня каблуками, поскакал туда, откуда густо, как дождь по толевой крыше, забарабанили выстрелы.
      Из переулка навстречу проскакала лошадь Зулеинова, потом незнакомый всадник без шапки, с лицом, рассечённым, как арбуз, ловким сабельным ударом. За всадником с гиком и воем неслась орава джигитов с занесёнными над головами клинками. Две пули, одна за другой, просвистели, не задевая Нусреддинова. Лошадь стала на дыбы и метнулась в сторону. Нусреддинов свободной рукой вцепился в повод, но не смог осадить коня. Лошадь, храпя, неслась вскачь, закинув голову на спину. Позади, как эхо, гудел тяжёлый топот. Мимо, задевая его коленом, проскакал Урунов с перекинутым через седло Зулеиновым.
      – В Курган! В Курган! – пролетая, крикнул Урунов. – Провода перерезаны!
      Керим постепенно овладел конём и перевёл его на рысь. Из городка долетели ещё топот и гам, но выстрелы утихли.
      Нусреддинов попробовал собрать всполошенные мысли:
      «Охрану, очевидно, зарубили, иначе было бы слышно перестрелку. Да и сколько их могло быть, всей охраны? Налёта здесь никто не ожидал. Ах, чёрт! Если бы приехать на десять минут раньше! У них кони оказались лучше наших. Надо скакать в Курган, вызвать отряд. Кто же там остался, на головном? Ах, Кларк! Ай-ай-ай!»
      Нусреддинов машинально приостановил коня.
      «А я-то тут при чём? Что я ему, в няньки нанимался?. Зачем его сюда чёрт принёс? Сидел бы себе с гостями… Всё-таки неприятно: убьют…»
      – Надо ехать обратно, – сказал он вслух не то себе, не то лошади. – Это подлость.
      Он повернул коня и медленно поехал в городок. Лошадь шла неохотно. Он больно ударил её каблуками. Какой-то голос в нём самом бунтовался и кричал, что ехать не надо, но Керим знал уже, что поедет непременно.
      Доехав до механических мастерских, он слез с коня, привязал его к изгороди и стал пешком продвигаться вдоль стен, он услышал вдруг шум мотора и новую пальбу. Свет автомобильных фар ослепил его и вытолкнул из темноты. Мимо, задевая его крылом, пролетела машина Кларка и, круто повернув за угол, умчалась в степь. Керим прилип к стене. От внезапного тяжёлого удара прикладом он пошатнулся и упал лицом в пыль. Его подхватили и поставили на ноги. Он рванулся от боли в вывороченных руках, почувствовал на губах холодок револьверного дула и зажмурил глаза. Выстрела не последовало.
      – Это мусульманин, – сказал кто-то над его ухом по-таджикски. – Подожди, не трожь! Он покажет, как открыть воду.
      Его толкнули прикладом в спину и поволокли вдоль бараков. Нусреддинов понял, что волокут его к головному сооружению.
      У головного толпилось десятка два вооружённых бородачей в афганских чалмах. Подошёл одноглазый, в сером ишанском халате:
      – Таджик? Узбек?
      – Таджик, – сказал Нусреддинов. Он с первого же взгляда узнал в одноглазом Ходжиярова.
      – Где ключи от воды? – спросил ишан по-таджикски.
      Нусреддинов молча смотрел на одноглазого.
      – Отвечай, когда спрашивают, щенок! Шкуру сдеру! Сразу заговоришь. Где ключи?
      – Не знаю.
      – А ну!.. – оглянулся ишан.
      Десять рук потянулось к Нусреддинову и сорвало с с него рубашку.
      – Домулло-ишан! – подошёл к кривому молодой джигит. – Зачем нам ключи? Отобьём замки прикладами.
      Нусреддинов с тревогой обернулся. На служебном мостике несколько джигитов возились у штурвальных колёс, пытаясь рукоятками сабель отбить замки.
      «Если замки сдадут, поднять щиты сумеет каждый дурак. Тогда в полчаса пустят воду в канал и затопят весь Ката-Таг», – холодея, подумал Нусреддинов.
      – Замки стальные, – иди отбей! – сердито буркнул ишан. – А ну, который там! Полоснуть его по спине.
      Нусреддинов коротко вскрикнул. Лезвие ножа, уколовшее его в шею, острой болью скользнуло вниз.
      – Где ключи?
      – Командир! – с трудом разжимая зубы, сказал Нусреддинов. – Не трать напрасно времени. Замков отбивать незачем. Этими колесами щитов не поднимешь. Эти машины только закрывают воду. Для того чтобы её открыть, есть другие машины – с той стороны, внизу.
      – Где внизу? – недоверчиво покосился одноглазый.
      – Надо пройти через мостик, а потом сойти вниз. Если отпустите мне руки, я поведу.
      – Веди!
      Нусреддинов вошёл на мостик. Он шёл медленно, притворяясь, что хромает, и с трудом волоча ногу. Он знал хорошо, что внизу никаких машин нет. В лучшем случае он мог выгадать пять, ну десять минут. Он понадеялся в душе, что по дороге придумает ещё что-нибудь, какую-нибудь неожиданную спасительную уловку, но ничего хитрее придумать не мог. Пока дойдут, пока будут искать внизу – десять минут. Потом станут отбивать замки – тоже минут десять, не меньше. Если отобьют – поднятие щитов займёт двадцать – двадцать пять минут. К тому времени, может быть, подоспеют из Кургана.
      По левую руку, внизу, клокотал Вахш.
      «Если бы оттолкнуть этого бородача и прыгнуть вниз, можно бы выбраться на мель. Плаваю хорошо. Переплывал. Будут стрелять, – темно, не попадут… Но тогда прямо пойдут отбивать замки. Нет, нельзя! От замков надо их отвлечь во что бы то ни стало. Водить, покуда только удастся… Попробую идти ещё медленнее…»
      – Ты что, уснул? Я тебя живо выучу ходить!
      Лезвие ножа опять коснулось спины.
      – Я быстрее не могу. Нога болит. Будешь резать, – сяду, и не пойду никуда.