Тяжёлые годы

Ремонт яхты не мог быть окончен раньше чем через год. Передав яхту опытным мастерам, Амундсен уехал на родину, чтобы добыть денег на продолжение экспедиции. Сейчас, когда он стал знаменит, это уже не представляло больших трудностей. Двести тысяч крон ассигновало ему правительство, сто тридцать тысяч крон пожертвовали общества и частные лица. Это была достаточная сумма, чтобы снабдить экспедицию всем необходимым.

Перед самым отъездом он узнал, что один из самолётов новой конструкции поставил мировой рекорд продолжительности полёта, продержавшись в воздухе двадцать семь часов. Это сообщение навело Амундсена на такую мысль: «А нельзя ли с помощью такого аэроплана перелететь от материка до материка через весь Ледовитый океан?»

И Амундсен решил купить этот самолёт, доставить его на мыс Барроу и отсюда полететь через полюс на Шпицберген.

Он приобрел самолёт и повёз его в Сиэтль, где «Мод» готовилась к отплытию. Амундсен хотел уже погрузить машину на яхту, чтобы она доставила самолёт на мыс Барроу. Но нашлось другое судно, капитан которого согласился доставить Амундсена и лётчика Омдаля с самолётом на мыс Барроу. А «Мод» пошла прямо на север, вмёрзла в лёд и в течение трёх лет дрейфовала в Северном Ледовитом океане. Всего на яхте было восемь человек под командой Вистинга. Научную работу вели доктор Свердруп и молодой шведский учёный Мальмгрен.

Подготовка к полёту велась в бухте Уэнрайт, недалеко от мыса Барроу, куда приехал Амундсен. Лётчик Омдаль торопился закончить работу до зимы, но приготовления оказались очень сложными. Они ещё не были закончены, как ударили морозы, и полёты пришлось отложить до весны. Вот тогда-то, 19 ноября 1922 года, Амундсен и совершил переход из Уэнрайта в Ном, пройдя тысячу шестьсот километров на лыжах. Он вернулся на мыс Барроу только в мае 1923 года. Омдаль ожидал его, уже готовый к полёту.

Через несколько дней был устроен пробный полёт. Полёт прошёл удачно, но при посадке одна лыжа самолёта сломалась и было повреждено шасси. Омдаль поехал в Сиэтль за новыми деталями для машины. Амундсен остался в Уэнрайте. И здесь он получил телеграмму из Сиэтля от некоего Хаммера: «Приезжайте. У меня есть для вас три самолёта». Амундсен немедленно отправился. Хаммер, оказавшийся корабельным маклером в Сиэтле, рассказал Амундсену, что он только что приехал из Германии, где беседовал с представителями фирмы Дорнье-Валь, и фирма соглашалась предоставить в распоряжение Амундсена три самолёта на поплавках.

– У меня нет денег, – с сожалением сказал Амундсен.

Но Хаммер его успокоил: деньги можно легко достать. Он, Хаммер, отпечатает открытые письма на тончайшей бумаге, эти письма Амундсен возьмёт с собой в полярный перелёт, а затем Хаммер будет продавать их по дорогой цене любителям редкостей. Можно также попросить норвежское правительство выпустить особую марку, которую можно будет наклеивать на открытки. Это даст много денег. Амундсен по своей непрактичности поверил в проекты Хаммера и выдал ему полную доверенность на ведение своих дел в Европе и Америке.

Хаммер оказался ловким мошенником. Он занимал деньги направо и налево, выдавая долговые обязательства от имени Амундсена. Когда мошенничество Хаммера обнаружилось, было уже поздно: Амундсен был опутан огромными долгами.

А тут ещё и неудача с полётами. К новому проекту Амундсена перелететь через полюс на аэроплане многие в Европе и Америке относились недоверчиво. И когда полёт не состоялся, кое-кто начал обвинять Амундсена в нерешительности. У него было немало завистников и тайных недругов. Они со злорадством говорили о его неудачах, обвиняли в недобросовестности, даже в нечестности, в авантюризме и мошеннических проделках. «Псы сорвались с цепей», – с глубокой горечью говорил Амундсен.

«После тридцати лет упорных трудов, направленных к достижению одной цели, после жизни, прожитой в строжайших понятиях о чести, мое имя начали трепать и топтать в грязь, поднятую всеми низкими сплетнями только потому, что я доверился недостойному человеку».

Таковы уж нравы буржуазного мира, в котором человек человеку – волк.

Надежды на помощь в организации новой экспедиции падали из месяца в месяц. Даже в Норвегии перестали интересоваться лекциями Амундсена и его статьями.

Тогда он поехал в Америку, чтобы прочесть там несколько лекций о своём новом замечательном плане.

Однако и в Америке его выступления не пользовались успехом. Сборы были ничтожны.

Амундсену показалось, что его карьера полярного исследователя кончена навсегда. И вот тут-то, в один из мрачных дней, пришла к нему неожиданная помощь.

На самолётах к полюсу

После очередной лекции, на которую пришло десятка полтора американцев, Амундсен в безнадёжном настроении сидел в номере нью-йоркской гостиницы. Он понимал, что дело его провалилось, что нужно возвращаться на родину, где его – увы! – встретят совсем не так, как встречали прежде. Будущее было печальным и не сулило никакого просвета. Похоже было на то, что кончается не только карьера, но и жизнь.

Вдруг зазвонил телефон.

Амундсен поднял трубку и услышал незнакомый голос:

– Мистер Амундсен дома?

– Да, я у телефона, – мрачно сказал Амундсен, не ожидая от разговора ничего хорошего.

– Мы встречались с вами, мистер Амундсен, во Франции, во время войны. Вряд ли, конечно, вы меня помните. Я – Линкольн Эльсворт, ваш поклонник и почитатель. В полярных путешествиях я, правда, новичок, но очень ими интересуюсь и мог бы предоставить вам средства для новой экспедиции.

...Через полчаса Эльсворт был у Амундсена. Он рассказал, что давно чувствует влечение к путешествиям по северу и добудет средства, если Амундсен возьмёт его с собою в экспедицию.

Амундсен верил и не верил внезапному счастью. Огорчения минувших дней сняло как рукой.

– Для полёта нам необходимы два больших самолёта «Дорнье-Валь», – сказал он.

– Хорошо, – ответил Эльсворт. – Я куплю два самолёта. Я готов сделать всё.

В тот же вечер они наметили план экспедиции. Амундсен послал телеграммы в Норвегию своим друзьям – лётчикам и механикам – и предложил им готовиться к полётам на Северный полюс.

А ещё через три месяца, в начале мая 1925 года, Амундсен и Эльсворт уже были на острове Шпицберген, где их ожидали два самолёта «Дорнье-Валь» N24 и N25, привезённые океанским пароходом. Для своего времени это были хорошие машины, с просторными кабинами. Они могли плавать по воде, скользить по льду и снегу. С гидропланами прибыли лётчики Дитрихсон и Рисер-Ларсен, механики Омдаль и Фойхт. На этих людей, смелых, решительных, выносливых, Амундсен мог положиться, как на самого себя. С одним из них, Омдалем, ему уже приходилось летать в мае 1922 года, и он знал, что Омдаль обладает твёрдым характером, всегда спокоен, всегда находчив и ничто не может согнуть его.

Когда все собрались на Шпицбергене, откуда должен был начаться перелёт, Амундсен на первом же совете предложил исследовать ледяные просторы как можно дальше к северу, вплоть до полюса. Что находится к северу от Шпицбергена? Море или суша? Этого ещё никто из полярников не знал. И это нужно было выяснить точно.

В продолжение трёх недель лётчики приводили в порядок самолёты и богатое снаряжение; они забирали с собой полярные сани и складные лодки на случай, если придётся спуститься на лёд и пешком пробираться назад, к земле. Экспедиция располагала превосходной тёплой одеждой, массой продовольствия. Нужды не было ни в чём.

С утра 21 мая дул лёгкий попутный ветер. Лётчики и механики в последний раз проверили моторы, и в три часа дня все собрались у машин.

Из ближнего посёлка Кингсбея пришли проводить их рабочие и инженеры угольных рудников. Путешественники облачились в тяжёлые меховые одежды и начали размещаться по самолётам: Эльсворт, Дитрихсон и Омдаль летели на самолёте N24, Амундсен, Рисер-Ларсен и Фойхт – на самолёте N25.

Самолёт N25 двинулся в путь первым. Он быстро скользнул по льду днищем своей гондолы и поднялся в воздух. При подъёме лёд кругом трещал, из трещин фонтанами била вода, но пилот Рисер-Ларсен знал своё дело: аппарат резким рывком оторвался от льда и понёсся по воздуху.

Амундсен сидел в кабине для наблюдателя. Через большие зеркальные окна он видел Шпицберген как на ладони.

Почти весь остров был закрыт снегом и льдом. Только небольшие пятнышки земли и камней чернели на западном берегу. Далеко на востоке и на севере поднимались ледяные зубцы гор. Всё было полно ледяного сверкания.

Они уже пролетели большое расстояние, как вдруг Амундсен обнаружил, что самолёт N24 исчез. Может быть, он не сумел оторваться от льда, остался на месте? Или, поднявшись в воздух, упал опять? Амундсен сделал знак, и Рисер-Ларсен повернул обратно. Нельзя было одному самолёту лететь в такое рискованное путешествие. Но через несколько минут Амундсен заметил на пути полёта какое-то сверкание, – это солнце играло на крыльях самолёта N24. Теперь машины летели на север, держась неподалёку друг от друга. Солнце всё время ярко сияло. Поравнявшись с последним островом – Амстердамским, они попали в туман. Сперва туман налетал серыми холодными клочьями, потом стал гуще и плотнее. Амундсен потерял другой самолёт из виду.

Рисер-Ларсен дал руль высоты, самолёт поднялся над туманом. Снова показалось солнце. В стороне Амундсен вдруг увидел полное отражение самолёта, окружённое радужным ореолом. Так они и летели, самолёт и его сияющая тень, отражённая на облаке. Иногда внизу туман разрывался, и Амундсен видел огромные ледяные поля. Льды, очевидно, находились в движении, между отдельными льдинами темнели трещины.

В восемь часов вечера туман внезапно начал редеть и в одно мгновение исчез. Огромная сверкающая поверхность открылась перед глазами лётчиков. Это было гигантское ледяное поле. Спустившись пониже, лётчики убедились, что садиться на такой «аэродром» – значит, разбить машину и самих себя. Кое-где льдины стояли, точно зубчатый забор. Гладкой площадки не было нигде. Время от времени попадались во льду чёрные трещины, похожие на небольшие извилистые ручьи. Нечего было и думать о посадке.

Всё пока шло отлично: моторы работали, как часы, самолёты шли с быстротой ста пятидесяти километров в час. И небо было чистое и ясное.

Около десяти часов вечера на севере показалась тонкая пелена слоистых облаков. Она лежала высоко и нисколько не мешала лётчикам. Амундсен всё время напряжённо вглядывался вперёд и убеждался, что нигде и никогда ещё не видел ничего более пустынного и унылого. Когда он проходил, бывало, по таким льдам, он встречал то чайку, то белого медведя или, наконец, видел какие-нибудь следы. А с самолёта он не мог видеть ничего, кроме сверкающей белизной пустыни.

В полукилометре за ними на той же высоте шёл самолет N24.

Ровно в полночь самолеты достигли 87° северной широты. Ещё триста километров с небольшим – и они будут над Северным полюсом.

Солнце высоко стояло на небе. Льды мрачно сверкали, и красноватые тени тянулись от ледяных заборов.

В начале второго часа открылось первое свободное от льда пространство. Оно походило на большое озеро, в которое со всех сторон впадали короткие реки с широкими устьями.

И в это время механик Фойхт крикнул пилоту:

– Половина бензина израсходована!

Пилот закричал Амундсену:

– Половина бензина израсходована! Нужно прекращать полёт.

Амундсен подал знак спускаться.

Самолёт широкими кругами пошёл на снижение. Большое озеро, замеченное лётчиками, было ещё довольно далеко, как вдруг мотор закапризничал, и лётчик принужден был перевести машину на посадку.

Со страшной быстротой самолёт пошёл вниз, в ближайшее разводье, где плавало множество мелких льдин. Они с грохотом застучали о борта лодки самолёта. Снег, лежавший на льдинах, поднялся вихрем. И сквозь эту пургу Амундсен увидел, что они несутся навстречу смерти. Прямо на пути самолёта торчал ропак – ледяная стена, о которую они неминуемо должны были разбиться. Впервые за всё время полёта Амундсену стало жарко.

Но движение машины понемногу замедлялось – возможно, что роль своеобразных тормозов сыграли льдины, угрожающе барабанившие по бортам лодки. Ещё несколько секунд – и самолёт упёрся носом в толстую льдину. Амундсен открыл кабину и сошёл на лёд. За ним вышли пилот и механик. Было холодно, густым слоем лежало на воде сало.

Сало и мелкий лёд быстро и крепко примёрзли к бортам самолёта. Лётчики повёртывали самолёт направо, налево, раскачивали его, пытаясь втащить на льдину, но аппарат был слишком тяжёл. Вконец измученные, они начали выносить из него провиант и снаряжение, укладывая всё прямо на лёд. Если аэроплан окончательно будет затёрт, то хоть пища и сани останутся у них.

Лёд кругом был взломан. Кое-где он лежал холмами.

Амундсен взобрался на ледяной холм и долго смотрел в бинокль. Он искал самолёт N24. Однако нигде не мог его обнаружить. Неужели он разбился при посадке? Ведь он должен был сесть где-то рядом. Вдруг Амундсену послышался выстрел. Но, может быть, это треснул лёд?

Скрывая тревогу, Амундсен вернулся к своим товарищам.

Все были измучены вконец. Нужно было отдохнуть. Забравшись в самолёт, они зажгли грелки, влезли в тёплые спальные мешки и заснули. Через два часа все опять были на ногах. Амундсен заметил, что канал за это короткое время сузился. В любой момент он мог совсем закрыться. Требовалось немедленно вытащить машину на крепкий лёд. Для троих людей эта работа была непосильна. Легче было перевести машину по воде в безопасное место. Такое место было недалеко – метрах в пятидесяти. Там узкий и опасный канал расширялся в целый залив. Однако проход в залив закрывала большая льдина. А как убрать эту льдину? У лётчиков не было ни кирки, ни лопаты – только маленький топорик, три финских ножа да небольшой якорь.

И они, не раздумывая долго, принялись за работу. Десять часов подряд они скалывали с льдины небольшие куски и на руках относили их в сторону. Работа шла очень медленно. Время от времени Амундсен с биноклем в руках взбирался на верхнюю часть машины, надеясь увидеть второй самолёт. Когда он спускался вниз, Рисер-Ларсен и Фойхт пытливо смотрели на него. Амундсен коротко отвечал:

– Нет!

И все трое ожесточённо продолжали колоть лёд, чтобы работой заглушить тревогу. Через пятнадцать часов льдина была убрана. Прикрепив к крыльям самолёта длинные верёвки, лётчики перевели его из канала в залив. Теперь машина была как будто в безопасности, но её ждала новая беда: самолёт начал быстро обмерзать и стал так тяжел, что трое людей с трудом могли его раскачать, хотя он стоял на свободной воде.

– Должно быть, придётся назад пойти пешком, – проворчал Амундсен.

– До какого места? – спросил Рисер-Ларсен.

– Мы пройдём до мыса Колумбия. У нас есть сани, есть продовольствие, и, если считать по килограмму в день на человека, нам хватит его на целый месяц.

– Надо всё же попытаться вытащить машину, – сказал Ларсен, который не пришёл в восторг от предложенной прогулки до мыса Колумбия.

– Легко сказать, а как это сделать?

– Мы устроим ледяной скат и по скату втащим машину.

Они обошли залив, выискивая место для ската. Подходящее место было скоро найдено, и лётчики приступили к работе.

Амундсен решил ещё раз осмотреть окрестность, не видно ли самолёта N24. Едва он поднёс бинокль к глазам, как ясно увидел машину километрах в пяти по другую сторону озера.

Немного левее была разбита палатка, а ещё дальше, на ледяном холме, развевался флаг.

Амундсен закричал:

– Я вижу самолёт!

Рисер-Ларсен и Фойхт подбежали к нему. Да, самолёт был виден ясно. Фойхт притащил флаг и замахал им. Амундсен в бинокль наблюдал, заметят ли Эльсворт или его спутники флаг.

Сначала никакого движения у другого самолёта не было. Но вот там кто-то бросился к флагу, поднял его и начал махать. Это был лётчик Дитрихсон. Он сигналил по азбуке Морзе:

«Наш самолёт получил течь. Гондола дала трещину ещё при взлёте. Пытаемся вытащить машину на лёд».

Он хотел передать ещё что-то, но в это время сгустился туман, и связь прервалась. Амундсен и его товарищи опять с большой энергией принялись за работу. Когда туман рассеялся, Амундсен с биноклем опять забрался на верх машины и заметил, что люди у самолёта N24 торопливо бегают вокруг него и что-то с ним делают. Потом он увидел, как Эльсворт и два его товарища стали на лыжи, вскинули на спину огромные тюки и пустились по направлению к лагерю Амундсена.

– Они идут к нам! – закричал Амундсен.

С волнением продолжал он следить за ними в бинокль. Три чёрные точки двигались по льду. Видно было, что их тяготит большой груз. Сначала они шли прямо, но, встретив на своём пути небольшой проливчик, не могли через него пробраться. Тогда Амундсен и Ларсен взяли брезентовую лодку и отправились встречать товарищей. Ларсен сел в лодку, переехал через проливчик. Трое путников уже были у самого края льдины, как вдруг льдина подломилась. Дитрихсон и Омдаль упали в воду. Эльсворт бросился к ним на помощь и одного за другим вытащил на лёд. Ларсен перевёз их через пролив, и все бегом бросились к самолёту N25. Дитрихсон и Омдаль сменили мокрое бельё и, чтобы согреться, выпили по чашке спирта. Это приключение – купанье в ледяной ванне – не погасило их радости. Все шестеро опять были вместе!

Борьба за жизнь

После того как Дитрихсон и Омдаль обогрелись, Амундсен устроил совет: как быть? Все понимали, в какое тяжёлое положение они попали. План выхода из этого положения был составлен быстро: нужно расчистить дорожку для взлёта, выбросить из самолёта всё лишнее и пуститься в обратный путь. Самолёт мог поднять всех шестерых. Дорожка для взлёта требовалась в пятьсот метров длины и двенадцать ширины. На всём льду лежал толстый, почти метровый слой снега. Помимо уборки снега, надо было ещё выровнять лёд, сколов толстые ледяные торосы, образовавшиеся на стыках отдельных крупных льдин. Самые большие опасения вызывало то обстоятельство, что лёд беспрестанно двигался.

Работа предстояла большая и трудная. От быстрого выполнения её зависела жизнь. И как только окончилось короткое совещание, все шестеро, подбадривая друг друга, быстро сделали скат и вытащили самолёт на крепкую, толстую льдину.

Измерив глубину океана, путешественники выяснили, что она равнялась почти четырём километрам. Это значило, что поблизости нет никакой земли.

Шли уже пятые сутки со времени отлёта со Шпицбергена. Солнце светило ярко, но температура всё же держалась на 10 градусах мороза. Передвигающиеся льды подтащили ближе самолёт N24. Дитрихсон, Эльсворт, Фойхт и Омдаль пошли к нему и привезли на салазках бочку с бензином и всё продовольствие. Весь следующий день путешественники готовили дорожку для взлёта. Сначала дело не ладилось. Едва они очистили от снега метров двадцать, как лёд передвинулся и возле самого самолёта появились трещины.

Чуть поодаль, в направлении строящейся дорожки, льды сжались и подняли вверх большую льдину, которая встала крепкой стеной. Путь был закрыт. Вся проделанная работа пропала.

Дитрихсон предложил перетащить самолёт к краю полярного озера. Вода в нём замерзла, образовался свежий гладкий лёд. Если он выдержит тяжёлую машину, то с него можно взлететь. Решили попытать счастья. Рисер-Ларсен занял место пилота. Фойхт залез в помещение для мотора, а остальные четверо толкали самолёт по указанию Рисер-Ларсена.

Но едва машина сползла на тонкий лёд, как он провалился и опять пришлось вытаскивать самолёт на старую льдину. Все были измучены работой и решили немного передохнуть. А льды кругом беспрестанно двигались, и самолёту всё время угрожала опасность. Механик Фойхт остался на часах, остальные забрались в машину и заснули.

Льды угрожающе потрескивали. Погода начала портиться. Временами срывался ветер. Вдруг всех разбудил крик Фойхта:

– Скорей вставайте! Лёд напирает!

Все быстро выскочили из машины. Страшное зрелище представилось их глазам: с трёх сторон на самолёт наползали льдины. С большим усилием люди потащили самолёт в сторону, где, казалось, будет безопасно. Действительно, через несколько минут машина стояла на сравнительно спокойной площадке. Но можно было прийти в отчаяние от того, что творилось вокруг: лёд трещал и ломался, в нём образовалось множество трещин. Снег, гонимый сильным ветром, слепил глаза. Казалось, никакой дорожки сделать уже невозможно. Нужно было искать новую льдину, пригодную для взлёта.

Они двинулись на поиски. В четырёхстах метрах от самолёта лежала большая и прочная на вид льдина, лишь кое-где покрытая мелкими льдинками. Они перетащили самолёт на новое место и начали прокладывать дорожку для взлёта.

А ветер всё свистел и выл. Мелкие льдины лезли на ледяное поле и грозили опять разрушить дорожку.

Буря продолжалась часов десять подряд. Однако толстый старый лёд выдержал.

Немного передохнув, все снова принялись за работу. Никто не был уверен, что им удастся довести её до конца: слишком уж ненадёжна была погода. Несколько раз Амундсен решал про себя, что лучше всего было бы, пожалуй, не тратить сил и времени, а сразу же направиться пешком к югу. Но он ничего не говорил товарищам. Все работали с ожесточением. Так как инструментов не хватало, то Омдаль приспособил штатив от кинематографического аппарата и работал им, как ломом, а Дитрихсон вооружился алюминиевой штангой. Дорожка для взлёта медленно удлинялась.

На второй день и эта льдина дала трещины.

Тогда Амундсен и Омдаль стали возить снег на санях и забивать им трещины. Одна из трещин была так широка, что забить её снегом было невозможно. С невероятными усилиями все шестеро притащили большую льдину и устроили из неё мост. Они работали изо всех сил, а их питание было очень скудно: каждый получал в сутки только двести пятьдесят граммов пищи.

8 июня вдруг наполз сильный туман, а с ним пришла и оттепель. Снег начал таять. Это сразу же свело на нет всю работу. Самолёт не мог бы подняться по рыхлому снегу. Нужно было дорываться до твёрдого льда.

Всё это могло привести в отчаяние любого, но не Амундсена и его друзей. Они начали всю работу сызнова, и через трое суток половина дорожки была готова. Омдаль заметил, что если снег утаптывать, то он становится твёрдым и даже при лёгком морозе превращается в прекрасную поверхность. Тогда решили остальную часть дорожки не расчищать от снега, а просто утоптать её.

Уже шли восемнадцатые сутки, как они бились за жизнь. Пища приходила к концу. Было ясно: если через два дня они не улетят, то погибнут от голода.

К счастью, подготовка дорожки близилась к концу: отлёт был назначен на 15 июня. Вечером накануне они выбросили из машины всё лишнее. Оставили только бензин и масло на восемь лётных часов, брезентовую лодку, два ружья, двести патронов, шесть спальных мешков, палатку и продовольствие. Выброшены были даже лишняя одежда и обувь.

Наступил, наконец, час отлёта. Небо было совершенно ясное. Термометр показывал только 3 градуса ниже нуля. Но и такого мороза оказалось достаточно, чтобы поверхность снежного аэродрома покрылась твёрдым настом.

Ларсен пустил в ход моторы, чтобы они разогрелись, а остальные члены экспедиции пробежали вдоль всей взлётной дорожки, разбрасывая по обе её стороны тёмные предметы, чтобы лётчик лучше видел путь. Так они бросили лыжи, обрывки палатки, одежду.

Наконец все забрались в машину. На месте пилота сидел Рисер-Ларсен. Позади него – Дитрихсон и Амундсен, в кают-компании расположился Эльсворт, а оба механика устроились в помещении для бензина. Наступил решительный момент: взлетит самолёт или нет? Ларсен пустил машину в ход.

Аэроплан медленно заскользил по дорожке: его швыряло из стороны в сторону. Машина дрожала и стонала. Похоже было на то, что она вот-вот рассыплется на части. Но вдруг грохот прекратился. Слышен был только рёв мотора. Самолёт оторвался от льдины и начал набирать высоту. Все закричали «ура». Через пять минут они уже быстро неслись к югу. Сверху льды казались спокойными и безобидными. Казалось, что они летят с бешеной скоростью, потому что Рисер-Ларсен вёл машину на высоте каких-нибудь пятидесяти метров. Нигде не было видно ни капли воды – только искромсанный торосистый лёд.

Часа через три самолёт вошёл в густой туман, – тогда пилот поднялся на высоту в двести метров, и туман остался внизу. Прошёл ещё час, туман исчез. Под самолётом снова открылись бесконечные ледяные просторы. Теперь в белых просторах темнели кое-где полыньи и большие озёра с плавающими мелкими льдинами. Однако земли нигде не было.

Семь часов самолёт с предельной скоростью нёсся на юг. С минуты на минуту должен был показаться Шпицберген. На пути встретились тучи. Самолёт полетел вслепую. Потом огромная туча разорвалась, поползла в стороны, и вдали показалась высокая сверкающая горная вершина. Это был Шпицберген! У северного берега его виднелось семь небольших островов, возле которых лежала тёмная полоса воды. Десять минут спустя они уже летели над открытым океаном.

Со стороны Шпицбергена дул сильный ветер, по морю ходили большие волны. Сесть на воду при такой волне было опасно. Вдруг пилот сделал какой-то знак, указывая на рули. Рули не действовали. Он вынужден был сесть немедленно.

Через несколько минут самолёт уже качался на волнах. Волны били в его бока, захлёстывали кабину, перелетали через крылья, а ветер гнал к земле, прямо к береговому льду.

Едва только машину прибило к берегу, как Амундсен, Дитрихсон, а за ними и все остальные вылезли из машины, оттянув её подальше от воды. Это было спасенье. Яркое солнце заливало лежавшие на берегу огромные камни. Кое-где между камнями зеленел свежий мох. Вода журчала, сбегая с горных склонов. Над берегом летали чайки и кайры – здесь уже была жизнь. Лётчики весело скакали по большим камням, будто превратились в детей, – так велика была их радость.

Всего лишь восемь часов назад они были в ледяной пустыне, а сейчас стояли на твёрдой земле.

И для Амундсена стало совершенно ясно, что именно самолёт покорит Арктику.

На берегу лежал плавучий лес, принесённый сюда течениями с далёких сибирских берегов. Путешественники развели большой костёр. Омдаль принялся стряпать обед – только сейчас все почувствовали зверский голод. Вдруг они услышали крик Ларсена:

– Смотрите! Смотрите! Судно!

Из-за ближайшего мыса плавно вышел маленький рыбачий куттер. Он держал курс в море. Экипаж куттера не замечал ни самолёта возле острова, ни людей. Куттер шёл довольно быстро и вот-вот должен был скрыться за выступом острова.

Что сделать, чтобы задержать его?

Рисер-Ларсен закричал:

– Скорее в самолёт! Мы его догоним!

В одну минуту все были в самолёте, с рёвом и свистом самолёт понёсся вдогонку за куттером.

Погоня длилась несколько минут.

Это было норвежское судно «Морская жизнь». Судно остановилось, с него был спущен ялик, и два рыбака подплыли к самолёту. С удивлением они рассматривали бородатых людей, выглядывавших из окон кабины.

Вдруг один из рыбаков крикнул:

– Это Амундсен!

Бородатые люди радостно улыбались и размахивали руками.

– Спросите капитана, не отбуксирует ли он нас до Шпицбергена? – спросил Амундсен. – Сами мы не доберёмся. У нас почти кончился бензин.

Капитан согласился немедленно. Да и кто мог отказать человеку, которого уже считали погибшим? Капитан был счастлив оказать помощь великому соотечественнику и доставить путешественников и самолёт в Кингсбей.

Только когда шестеро отважных перешли на борт «Морской жизни», они впервые почувствовали, что экспедиция закончена. Молча и внешне спокойно протянули они друг другу руки и взглянули в глаза. За эти три недели каждый из них мысленно уже приготовился к смерти. И вот опять жизнь...