— Простите, господин, но только снова было нападение. Прошлой ночью.
— Будь оно все проклято! — выругался Роберт. — Где?
— В Нираке, недалеко от Охотничьего озера. Мы прибыли туда, когда все уже было кончено: половина деревни горела, четверо жителей погибли, многих поранило. Разбойники напали как раз перед полуночью, перебили скот, захватили все золото и серебро, какое смогли найти. Мои ребята поймали двоих, но они отбивались, пока их не убили, так что допросить мне оказалось некого. — Деверин помолчал и запустил пальцы в спутанную бороду. — Нехорошее это дело, милорд.
— Уж куда хуже, — кивнул Роберт. — Просто смешно: они орудуют в границах моих земель, а я ничего не могу поделать. Жаль, меня не было с вами прошлой ночью.
Финлей пересек комнату и спросил Деверина:
— Ты знаешь, сколько их было?
— По крайней мере двадцать, а может быть, и больше. Разглядеть их в темноте было нелегко, хоть пожар и освещал полнеба.
— Проклятие, Роберт! — прорычал Гарольд. — Что нам делать? Разбойники нападают, на кого хотят, а Селар не желает и пальцем пошевелить. Что вы собираетесь предпринять?
— Предпринять? — Роберт взглянул на Финлея, прежде чем ответить. — Деверин, когда завтра празднества завершатся, мы с тобой подумаем, сколько человек нам еще нужно. Я знаю, Оуэн будет против, но отразить эту угрозу такими малыми силами мы не можем, а когда погода улучшится, разбойники еще больше обнаглеют. Я не позволю им нападать на моих людей.
Гарольд опять в гневе вскочил на ноги.
— Но как насчет…
— Нам нужно поговорить с тобой, Гарольд, — остановил его Роберт. — Сегодня, после пира. Приведи Дэниела тоже. Нужно, чтобы наши патрули действовали по единому плану. Может быть, объединив силы, мы и добьемся результатов. Ты передашь Дэниелу?
— Хорошо, — проворчал Гарольд. Он не стал спорить, но Роберт не сомневался, что друг еще выскажет ему свое возмущение бездействием короля. — Я ему скажу.
Когда дверь за Гарольдом захлопнулась, Роберт повернулся к Деверину:
— Хорошо, что тебе удалось подобраться к ним близко. Это первый раз, когда удалось хоть увидеть нападающих. Есть у нас потери?
— Несколько царапин, — пожал плечами Деверин. — Ничего серьезного.
— Это хорошо. Иди отдыхай. Нам предстоит еще много работы.
— Да, милорд. — Деверин повернулся к двери, но помедлил. На его мрачном лице появилась кривая улыбка. — Как хорошо, что вы вернулись, милорд.
Когда Деверин ушел, Роберт долго смотрел в огонь. Сколько человек еще погибнет, прежде чем он разделается с разбойниками? И как их поймать? Лучше всего было бы самому каждый раз ездить со стражниками. Тогда, если бы удалось оказаться близко от разбойников, он мог бы воспользоваться своей колдовской силой, чтобы их выследить, может быть, даже…
— Роберт! — прервал его размышления Финлей. — Что происходит? О чем ты хотел меня предупредить?
Роберт немедленно вернулся в настоящее.
— Не здесь. Пойдем в мой кабинет. У нас мало времени.
Роберт закрыл дверь и наложил на нее заклятие: теперь, если бы кто-то приблизился, он узнал бы о том заранее.
— Ну? Что случилось? — недовольно бросил Финлей. — О чем ты хотел меня предупредить?
— О Валене.
— Что?! — вытаращил глаза младший брат, потом отошел к окну, чтобы налить себе эля из стоящего на столе кувшина, и сухо поинтересовался: — Ты что-то о ней узнал?
— Она малахи.
Кубок выскользнул из пальцев Финлея и, дребезжа, покатился по полу. Мгновение тот невидящими глазами смотрел на него, потом резко повернулся к Роберту:
— Ты уверен? Откуда ты знаешь?
— На самом деле об этом узнал Мика. Кажется, я не говорил тебе, что, когда накладывал на Мику Печать, то добавил заклинание, благодаря которому парень чувствует себя очень неуютно, оказавшись в присутствии малахи. Меня слишком увлекла красота дамы, и я не сразу обратил внимание на предостережения Мики. Признаюсь, я и сам чувствовал себя не в своей тарелке, когда с ней разговаривал, но последней каплей оказалось состязание в стрельбе. Конечно, я стрелял с закрытыми глазами, но мы с тобой оба знаем, что я сотни раз это делал и никогда не промахивался.
Финлей словно лишился способности говорить, так что самый важный вопрос задал Мика:
— Что же теперь делать? Насколько она опасна? Вы думаете, она что-то знает?
— Нет, если только Финлей не проговорился.
— Я? — Финлей поднял глаза, все еще бледный как смерть. — Ничего важного я ей не говорил, Роберт! Как ты можешь даже предположить…
Роберт усмехнулся:
— Не волнуйся так, братец. Всерьез я ничего подобного не думал. Насколько я могу судить, ее пребывание в замке никакого вреда не нанесло, а завтра она уедет. Думаю, тебе лучше продолжить свои ухаживания, Финлей: нельзя позволить ей догадаться, что мы знаем правду. Да, сомневаюсь, чтобы ей удалось узнать что-то важное. Если бы дама решила, что кто-то из нас колдун, она не рискнула бы применить колдовскую силу сама. Пожалуй, она заставила меня промахнуться просто из зловредности: такова природа малахи. Меня больше беспокоит другое: зачем вообще она здесь появилась.
— Разве кто-нибудь из малахи знает о твоей природе? — спросил Финлей, наконец начавший обдумывать проблему всерьез.
— Мне о таком ничего не известно. Когда в последний раз я повстречался с малахи, я его убил, так что возможности сообщить обо мне у него не было. А как насчет тебя?
— Ха! Я даже никогда не встречал ни одного.
— Насколько ты знаешь — и надо смотреть на вещи прямо: в этот раз ты ничего не заподозрил, верно? Пожалуй, нам с тобой предстоит позаниматься… А пока она все еще здесь, постарайся узнать о ней как можно больше: откуда она родом, кто ее друзья. Мне не нужно говорить тебе, насколько опасно ее присутствие здесь для нас обоих. Если ей удастся о чем-нибудь узнать…
— Ты же не собираешься ее убить? — спросил Финлей слабым голосом.
Роберт помолчал, хотя и знал, каков бы должен быть ответ. Имея дело с малахи, нельзя колебаться, нельзя делать исключений.
— Она малахи, Финлей. Ты же знаешь, что это значит. Нужно позаботиться о том, чтобы она уехала из Данлорна, ничего не заподозрив. Проследи, чтобы она не попала в эту комнату: у меня здесь слишком много запрещенных книг. Если она их увидит, она сразу все поймет. Вечером на пиру, Мика, ты последишь за дамой. Если она сделает хоть что-нибудь подозрительное, сразу зови меня.
— Так точно, милорд, — мрачно усмехнулся Мика. — Ничто не доставит мне большего удовольствия.
Оуэн развел огонь в очаге гостиной, готовясь к вечернему пиру, но комната была небольшая, и Роберту показалось в ней так жарко, что он распахнул ворот своей черной туники. Из-за закрытой двери доносился смех и — временами — звуки музыки. Все его друзья были в зале, наслаждаясь последними часами празднества; Валена и не спускающий с нее глаз Мика тоже были там. Роберт молча попросил богов, чтобы малахи не спровоцировала его на решительные действия. Случись это, он был бы вынужден реагировать единственным возможным образом, открыв тем самым секрет, который хранил все эти годы. Его люди отвернутся от него, само имя его станет проклятым, а жизни будет грозить опасность и со стороны Гильдии, и со стороны церкви. Сам Селар не смог бы защитить его, даже если бы захотел.
А колдовство снова станет реальностью в первый раз за много лет.
Роберт откинулся в кресле и повертел в пальцах серебряный кубок. Это был дар короля Эдварда его отцу в день коронации. На украшенном бирюзой кубке широко раскинуло крылья изображение орла — того же орла, который украшал герб Дугласов, перстень, который носил Роберт, и рукоять его меча. На кубке над головой орла вилась надпись: «Fideli» — «Верный».
Но верный чему?
Роберт глубоко вздохнул и попытался отбросить мрачные предчувствия. Эта первая зима дома далась ему нелегко. Да, бывали дни, когда он радовался своему возвращению, но чаще испытывал беспокойство и тревогу, неспособный сосредоточиться на требующих его внимания делах. Слишком все было неопределенно, на слишком многие вопросы, наверное, никогда не удастся найти ответов. И теперь, оказавшись дома — весть об этом разлетелась по всей стране, — он снова стал пленником собственного замка, узником тюрьмы, которую сам же и воздвиг. Такова была награда за верность.
За столом напротив Роберта сидел Дэниел, заканчивая составлять расписание патрулирования земель, которое они задумали вместе с Гарольдом. Отрядам стражников, может быть, удастся выследить разбойников, пусть они и привлекут своим размером внимание Селара. Оуэн предостерегал Роберта против увеличения войска, но тот больше был обеспокоен угрозой разбоя, чем королевским неудовольствием.
— Ну вот, — Дэниел отложил перо, — думаю, на ближайшие месяцы этого будет достаточно. Когда придет весна и грабители станут активнее, их легче будет поймать.
— А если это не сработает, — добавил Финлей, — придется вернуться к мысли о том, чтобы расставить всюду гарнизоны. Раз мы не можем поймать мерзавцев, нужно по крайней мере затруднить их передвижение.
Гарольд стукнул кулаком по столу.
— Проклятие, вы намеренно уходите в сторону! Вы же должны были слышать разговоры: многие думают, что за нападениями стоит Тирон. Он старается посеять панику. Почему вы не желаете этого видеть?
— Доказательств нет, — покачал головой Роберт. — Не отрицай: нападения мало чем отличаются от грабежей, от которых всегда страдала Люсара. Верно, разбойники кажутся более организованными, но это не означает, что они действуют по единому плану. Да и своих жертв они выбирают не так, как если бы замышляли войну. Города они не трогают, нападают только на уединенные фермы и маленькие деревушки. Никакого сравнения со Смутой, ты же видишь.
Гарольд вздохнул, откинулся в кресле, почесал бороду и потянулся за кувшином с вином.
— Надеюсь, патрулирование поможет. А даже если и нет, ты, когда окажешься при дворе, будешь иметь основания настаивать, чтобы Селар помог нам. — Он ухмыльнулся. — Правда, не думаю, что Вогн будет счастлив встрече с тобой. Хотел бы я видеть выражение лица этой жадной свиньи… Я постараюсь попасть ко двору одновременно с тобой, Роберт.
— Не торопись строить планы. Я не собираюсь возвращаться в столицу.
— Да как же ты сможешь чего-то добиться, сидя здесь? Ты слишком далеко от короля, чтобы иметь на него хоть какое-то влияние. Селар не станет принимать тебя всерьез.
— А я и не собираюсь оказь! вать влияние. Не собираюсь ни во что вмешиваться. Я же говорил вам об этом, когда вернулся. Меня три года не было дома, и все, чего я хочу, — это тишина и покой. Вам придется искать помощи у кого-нибудь другого. Меня это больше не касается.
Гарольд вскочил, опрокинув кресло.
— Не верю! Ты не можешь так поступить! Ты же Дуглас! Адское пламя, да твой отец перевернется в могиле от таких слов! Ты должен что-то предпринять. Народ надеется на тебя!
Роберт наконец посмотрел на друга.
— Если ты так переживаешь, почему бы тебе самому не предпринять что-то? У меня больше нет ни власти, ни положения при дворе, ни, что бы ты ни говорил, поддержки других Домов. Я пожертвовал всем этим, когда уехал, и я знал, что делаю, Гарольд.
В дверь постучали, и Финлей поднялся, чтобы открыть. В коридоре стоял Деверин; он шепнул что-то Финлею, и тот, нахмурившись, последовал за ним.
Роберт напрягся. Валена?.. Нет, не похоже. Пришел бы Мика, а не Деверин. Тогда в чем дело? Куда отправился Финлей — и почему?
Финлей остановился в проходе и сделал глубокий вдох. Было так трудно не высказать своего согласия с Гарольдом, однако он пообещал себе молчать и сдержит слово, несмотря ни на что. Ему не безразлично, что происходит в Люсаре, даже если Роберта это больше не касается. Должен быть какой-то способ заставить брата передумать!
Но его ждал Деверин, и Финлей, сделав над собой усилие, отвлекся от спора в гостиной и пошел за воином. Они миновали зал и вошли в кордегардию, не замеченные никем из гостей. В комнате было темно; лишь единственная свеча бросала свет на ожидающего их человека. Финлей сделал шаг вперед.
— Он здесь? — хрипло прошептал гость. Лицо его осунулось, вокруг глаз пролегли морщины усталости. Одежду и волосы прибывшего покрывала грязь, двигался он неловко, как человек, проведший не один день в седле.
— Пожалуйста, Финлей, скажите мне: он в самом деле здесь? Финлей медленно кивнул:
— Роберт здесь. Я проведу вас к нему.
Он вышел в коридор, зная, что гость последует за ним. Что произошло? Что скажет Роберт?
Впрочем, не важно. После всего… после спора с Гарольдом едва ли Роберта взволнует то, что скажет ему этот человек. О боги, как может его брат быть таким бесчувственным!
Из гостиной доносились голоса, но Финлей не замедлил шаг. Распахнув дверь, он пропустил в нее гостя. Роберт взглянул на него и вскочил на ноги.
— Пейн! Во имя богов, что вы тут делаете?
— Простите меня, Роберт, — пробормотал молодой человек, — я должен был приехать…
Опасаясь, что Пейн не удержится на ногах, Финлей подхватил его под руку, подвел к креслу и налил вина. Пейн жадно осушил кубок. Роберт опустился в кресло напротив, остальные окружили их, обмениваясь мрачными взглядами.
— Не могу поверить, что вы так рисковали, — сказал Роберт, пододвигая гостю блюдо с хлебом и сыром. — Сколько же времени вы скакали?
Пейн снова отхлебнул вина и медленно поставил кубок на стол. Не обращая внимания на угощение, он протянул руку и коснулся плеча Роберта.
— Не знаю. Несколько дней. Это не имеет значения. Я должен был приехать. Должен был удостовериться, что это правда. Клянусь богами, Роберт, до чего же я рад, что вы вернулись!
Роберт нахмурился и бросил взгляд на Финлея.
— Видел ли кто-нибудь, как он приехал?
— Только Деверин. Он сам привел Пейна. Больше никто не знает, что он здесь.
— Это хорошо. — Роберт снова повернулся к Пейну. — Послушайте, Эверард, вы очень рисковали, явившись сюда. Может кто-нибудь сообщить об этом Селару? Вы же понимаете, что с вами будет, если он узнает.
— Это не имеет значения, Роберт, — покачал головой Пейн. Глаза его казались ничего не видящими. — Я должен был сообщить вам о том, что случилось. Послать письмо я не посмел.
— Сообщить мне? — прошептал Роберт. — О чем?
— Епископ Даунхолл умер восемь дней назад. За выборами его преемника… наблюдали. Как — не знаю. Селар и Вогн хотели, чтобы был избран Бром или Квинн. — Пейн умолк и снова отхлебнул вина. — А выбрали МакКоули. Вы его знаете?
— Лично — нет, — ответил Роберт, — но я слышал, что это хороший человек. Церковь сделала правильный выбор. Но продолжайте.
— Он был бы хорошим епископом — только Селар его арестовал, и МакКоули теперь заточен в крепости.
— Кровь Серина! — выругался Финлей.
— Селар, должно быть, лишился рассудка, — рявкнул Гарольд. — Арестовать помазанного епископа! По какому обвинению?
— Измена — какому же еще! Селар пока не привел никаких доказательств.
— И не приведет!
Роберт поднял руку, заставив Гарольда умолкнуть.
— Вы проделали весь этот путь, чтобы сообщить мне об аресте епископа?
— Да, — кивнул Пейн, не сводя с него глаз. — Вам следует знать… Селар приказал арестовать МакКоули в тот же момент, когда услышал о том, что вы вернулись в Люсару.
Перемена была такой еле заметной, что Финлей чуть не пропустил ее… Он не мог бы сказать в точности, что именно изменилось, но одно было несомненно: что бы Роберт ни говорил, участь Люсары ему небезразлична, совсем небезразлична.
Открытие поразило Финлея едва ли не больше, чем новости, которые привез Пейн. Впервые в жизни он сумел заглянуть за маску из шуточек и безразличных замечаний, которой всегда прикрывался Роберт. В зеленых глазах брата было все — боль, возмущение, гнев. Почему он раньше этого не видел?
— Теперь тебе непременно нужно явиться ко двору, Роберт, — в наступившей тишине сказал Гарольд. — Ты должен освободить МакКоули.
— Нет, — решительно возразил Пейн. — Именно этого и не следует делать. Вогн найдет путь избавиться от вас, несмотря на приказ Селара. Вогн ни перед чем не остановится, чтобы убить вас, Роберт. Поэтому-то я и приехал: чтобы вас предостеречь. Вы не должны показываться в Марсэе по крайней мере до тех пор, пока буря не уляжется. Если сомневаетесь, то прочтите: это письмо от Годфри. Он сказал, что ему вы поверите.
Роберт взял письмо, но не развернул его. Поднявшись, он подошел к очагу. Атмосфера в комнате была грозовой. Финлей ясно чувствовал, какая борьба происходит в душе брата, и стоял неподвижно, боясь произнести хоть слово. Первым нарушил молчание Дэниел:
— Это хороший совет, Роберт. Чего бы Селар ни хотел добиться, схватив МакКоули, ты ничему не поможешь, если отправишься в Марсэй.
— Совет труса! — рявкнул Гарольд. Двумя шагами он пересек комнату, его массивная фигура заслонила огонь в очаге. — Если ты спустишь это Селару, он и дальше будет творить беззаконие. Теперь он поставил во главе церкви своего человека. Что будет следующим? Неужели он должен совсем погубить Люсару, прежде чем ты решишься его остановить? Неужели за три года честь твоя онемела, Роберт? Ты должен действовать, и немедленно!
Роберт поднял глаза, и его пронзительный взгляд словно пригвоздил великана к месту. Прошло несколько долгих секунд, потом Роберт медленно повернулся к Финлею:
— Что скажешь ты, брат?
Финлей открыл рот, но слова, которые он произнес, немало его удивили:
— Ты не можешь туда ехать.
Роберт поднял брови и слегка улыбнулся:
— Мне очень жаль, Гарольд, но я уже высказал свое мнение. Случившееся ничего не меняет.
Глаза Гарольда вспыхнули.
— Будь ты проклят! — бросил он и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
— Дэниел, — обратился к другу Роберт, помогая Пейну встать. — Проводи Эверарда к Деверину. Позаботьтесь о том, чтобы он отдохнул и подкрепился, прежде чем тронется в обратный путь.
— Конечно.
Когда дверь за ними закрылась. Роберт сломал печать на письме Годфри. Финлей нерешительно ждал, стоя у огня. Наконец Роберт поднял глаза.
— Невероятно… Годфри пишет, что решение синоду далось не так легко. Все единодушно голосовали против Брома и Квинна, потому что слышали о видении отшельника в Щан Моссе. Те оба черноволосы, в этом увидели предзнаменование. Но только я не могу избавиться от чувства, что если и существует человек, который расколет церковь надвое, так это я.
— Ох нет! — Финлей пересек комнату и выхватил у брата письмо. — Хоть у тебя и черные волосы, Роберт, но ведь не ты же заставил Селара арестовать МакКоули. Это не твоя вина.
— Так считают и Годфри с Пейном. Какую цель преследует Селар?
Лицо Роберта было мрачно, и Финлей решился.
— Тебе не следует ехать в Марсэй, но я-то могу это сделать.
— Что?!
— Никто ничего не узнает. Я доберусь до столицы и вернусь за несколько дней. Не знаю, как ты, а я хочу понять, что происходит. Пожалуйста, не запрещай мне, Роберт!
Роберт вздохнул и покачал головой. Очень спокойно он взял письмо у Финлея, сложил его и двинулся к двери, но остановился.
— Должен признать, что очень здорово иметь тебя союзником, — не оборачиваясь, сказал он, — но я должен был догадаться, что ты назначишь свою цену за это удовольствие.
11
Приют находился неподалеку от рыночной площади, в самом центре деревни Фенлок, только в полулиге от Элайты. Из двери часовни над деревьями, окружающими дома, была видна возносящаяся ввысь золотистая башня замка. Весна окрасила в яркие цвета природу, принесла с собой ощущение праздника. Когда растаяли последние сугробы, Дженн почувствовала, что может наконец дышать свободно.
Всю зиму она ходила сюда вместе с Беллой. Какой бы ни была погода, после воскресной мессы сестра вела ее через деревню сюда, в приют. Они приносили свежевыпеченный хлеб, овощи из кладовых и эль из пивоварни при замке. Каждую неделю Дженн посещала больных и нищих, бездомных и обездоленных — и с каждой неделей все больше чувствовала свою близость к ним. Теперь она знала всех по именам, знала об их семьях, их надеждах и мечтах. Когда же кому-то помочь было уже ничем нельзя, Дженн преклоняла колени рядом с сестрой и молилась за упокой отлетающей души. Это была работа, доставляющая удовлетворение и к тому же необходимая. Церковь утратила право распоряжаться в приюте, но ни один гильдиец пока не появлялся в Фенлоке, чтобы взять бразды правления в свои руки. Якоб считал, что никто и не появится. Демонстративным покровительством, оказываемым приюту знатными дамами, Якоб хотел показать королю свое осуждение и непослушание. Это была, конечно, мелочь, но Дженн видела, как загораются . глаза отца, когда речь заходит о помощи бедным: только такие маленькие бунты ему теперь и были доступны. Однако что бы ни видел в благотворительности Якоб, Белла преследовала другую цель: она учила Дженн исполнять свой долг.
Белла рассуждала об этом так, словно Дженн и слова-то такого никогда не слышала. Ну как же, ее ведь воспитали в таверне! Всю зиму Белла только о том и твердила. Да, конечно, учиться читать и писать, вести счета, управлять домом, знать, как одеваются знатные дамы, заниматься рукоделием очень важно, но все это ничего не значит, если Дженн не поймет, что такое долг!
Дошло до того, что Дженн была готова визжать, стоило ей услышать это слово. В ее представлении оно стало напоминать тюрьму. Холодная стальная решетка того, что от нее ожидалось… Самое обидное было в том, что Дженн была готова выполнять свои обязанности с радостью просто потому, что они ей нравились: о долге так хотелось забыть…
Дженн с трудом удавалось привыкнуть к мысли, что теперь она — дома, в своей семье, среди родных. Она уже давно не просыпалась, гадая, где находится. Да и времени тосковать по прошлому, размышлять о том, что она сделала и как здесь оказалась, у нее не оставалось — не оставалось времени даже думать о колдовстве!
А труднее всего… Роберт был прав — так мучительно смотреть на страдальцев в приюте и ничем им не помочь. Конечно, насколько Дженн знала (а представления ее об этом, она понимала, смутные), ни один колдун не может вылечить человека прямым использованием силы. Но ведь зрение целительницы у нее было, она без всякого усилия могла разобраться, насколько тяжела рана, насколько опасен приступ лихорадки, знала, что нужно делать для излечения, — но должна была молчать, по крайней мере пока. Нужно было сначала набраться опыта, чтобы лекари приюта начали прислушиваться к ее словам. Добрые братья радовались приходам обитательниц замка и всегда следовали советам Беллы — но ведь сестра посещает приют уже много лет и многое знает. Дженн тяжело переживала свое бессилие, тем более что даже не научилась у Роберта облегчать боль, как тот сделал это для старика после нападения разбойников на ферму.
А сегодня в этом была необходимость — несчастная старая Руфь так страдала от мерзко пахнущих полипов и кровоточащих язв. Старуха молила богов забрать ее, прекратить мучения, позволить ей добровольно отдать душу в их милосердные руки… А вместо этого она уже много дней лежала неподвижно, терпела боль, обессиленная настолько, что уже не могла даже стонать. Дженн долго молча сидела рядом, держа страдалицу за руку. Девушка пыталась не видеть и не слышать того, что ее окружало, но все было бесполезно. Она только страдала вместе с Руфью, страдала так, как раньше и представить себе не могла. Если бы только она посмела… Если бы умела пользоваться силой…
— Ты собираешься стоять здесь весь день или все-таки пойдешь со мной на рынок?
Дженн резко обернулась и обнаружила, что рядом с ней на ступенях стоит, уперев руки в боки, Белла. Такая поза была для нее типичной и обычно заставляла Дженн ежиться.
— Прости меня. Я думала о Руфи.
— Ну, теперь она с Минеей и избавлена от страданий. Пошли, а то отец начнет гадать, что с нами случилось. Вон уже и Аоренс ждет нас.
Дженн следом за Беллой спустилась со ступеней как раз когда
Лоренс протолкался сквозь толпу. Как всегда при виде жены, его добрые карие глаза засветились радостью, а Белла, тоже как всегда, улыбнулась мужу. Дженн очень нравился Аоренс, но больше всего она ценила то, что в его присутствии Белла заметно смягчалась.
— Я оставил коней в гостинице «Кабан и желудь», дорогая. Здесь слишком много народу, чтобы вести их через площадь. Ты собираешься домой или хочешь еще что-то купить?
Белла обвела глазами рынок.
— Ну, если ты не торопишься… Аоренс с ласковой насмешкой поклонился.
— Як твоим услугам, любимая.
Дженн едва не хихикнула, когда Белла, фыркнув, двинулась к рынку. Шедший за ней следом Аоренс время от времени останавливался и показывал Дженн всякие диковинки, которые, как он знал, могли заинтересовать девушку.
— Какая красота! — Он развернул зелено-золотистую вышитую шаль. — Настоящая алузийская работа!
— Верно, милорд, — улыбнулась женщина за прилавком. — Мой сын в прошлом году ходил туда паломником и вернулся со всякими чудесными вещицами.
Дженн, стоя рядом с Аоренсом, оглядывала товар, разложенный торговкой. Там оказался кувшинчик из моржовой кости с вырезанным на нем изображением храма в Алузии, еще несколько шалей и маленькая шкатулка из серого камня, простая и ничем не украшенная. Дженн, взяв ее в руки, ощутила исходящее от камня тепло и сразу загорелась желанием шкатулку купить.
— Для чего тебе такая безделушка? — бросила Белла, заглядывая через плечо Дженн. — Она даже не красива.
Дженн стиснула шкатулку в руках.
— Мне она кажется красивой.
— Ха! — Белла отвернулась и двинулась дальше, едва дав Дженн время расплатиться. Лоренс улыбнулся девушке, и они поспешили следом. Неожиданно чья-то рука схватила Дженн за плечо.
— Так вот ты где! — Дженн отшатнулась от высокого старика в лохмотьях, с безумным блеском в глазах. — Это ты во всем виновата, лживая шлюха!
— Отпусти ее! — рявкнул Лоренс. Ему пришлось несколько секунд бороться со стариком, прежде чем тот выпустил Дженн.
— Дай мне до нее добраться! — рычал старик. — Я ее убью! Это все ее вина! — Он продолжал размахивать руками, расшвыривая людей. Видя это, толпа раздалась вокруг продолжающего изрыгать проклятия безумца. Дженн замерла на месте, а Лоренс заслонил ее, хотя противник был много выше него ростом.
Старик снова взревел и попытался оттолкнуть Лоренса, но теперь на помощь тому пришли жители деревни. Сильные руки оттащили старика. Тот продолжал кричать и вырываться, но тут неожиданно вперед вышла Белла. Ее голос прозвучал холодно и властно.
— Перестань, Джозеф, достаточно. Ты напугал бедняжку, так оставь теперь ее в покое. Ты выполнил свой долг. Отправляйся домой.
Джозеф вытаращил на нее налитые кровью глаза и вдруг расплакался.
— Но моя милая Тали, миледи… Она умерла… Она умерла из-за этой шлюхи!
— Достаточно, — повторила Белла. — Оставь ее в покое. Ты не можешь ничего поправить. Иди домой.
Она кивнула людям, державшим старика, и те повели его прочь, но даже издали Дженн слышала его проклятия и угрозы. Толпа разошлась, а Лоренс повернулся к Дженн:
— С тобой все в порядке?
Девушка кивнула, все еще глядя вслед Джозефу.
— Кто это? Что ему было нужно? Почему он называл меня…
— Не обращай внимания, Дженнифер, — решительно заявила Белла. — Он безумен, но не думаю, что он потревожит тебя еще раз.
— Но кто он такой? Я хочу знать.
— Ты вряд ли его помнишь, — вздохнула Белла. — Ты была тогда слишком мала. Его зовут Джозеф Ейтс. Его жена Тали была твоей няней. Когда ты исчезла у реки, она за тобой присматривала.
— И ее обвинили в моей смерти? .
— Все стали ее сторониться, никто не хотел брать ее в услужение и даже разговаривать с ней. Потом однажды ее нашли в лесу мертвой. С тех пор Джозеф не в себе. Я думаю, теперь, когда он узнал о твоем возвращении, ему стало хуже.
Дженн закрыла глаза. На сердце у нее лежал камень, и девушка глубоко вздохнула, чтобы прогнать печаль. Она никогда не задумывалась, как ее похищение отразилось на судьбах других людей. Если бы только она могла помочь Джозефу… Но тут ничего не поделаешь: она ведь даже не смогла бы ему объяснить, почему ее похитили.
— Пойдем, — шепнул Лоренс, обнимая ее за плечи. — Думаю, пора нам вернуться домой.
Дженн кивнула, потом взглянула на маленькую каменную шкатулку у себя в руках.
— Ох! Она сломалась! — Так оно и было. Когда Джозеф напал на нее, Дженн стиснула шкатулку так сильно, что тонкий камень треснул: она теперь держала в каждой руке по обломку.
Пожав плечами, она сунула обломки в карман. — Это становится привычкой.
— Что?
— Ничего. Пошли.
Они дошли до «Кабана и желудя» и забрали своих коней. Лоренс помог Дженн сесть в седло, но в этот момент она испытала странное чувство, словно окунулась в холодную воду.
Кто-то за ней наблюдал.
Дженн быстро огляделась, но, кроме спешащих по своим делам крестьян, сначала никого не увидела. Но потом…
В толпе мелькнуло и тут же исчезло лицо. Все, что успела разглядеть Дженн, была пара карих глаз; однако этого было достаточно, чтобы оставить ощущение глубокого беспокойства.
Якоб сидел в обнесенном стенами саду замка под тисом, посаженным еще его прадедом. Дерево было символом примирения двух братьев, враждовавших много лет. В тот день, когда старший обрел титул, младший посадил тис и поклялся в верности новому графу Элайты. Дерево принялось, выросло высоким и величественным. Этого же нельзя было сказать о Доме, члены которого собирались под его сенью. Судьба, а может, и сами боги решили, что семейство Россов должно увять, если не вымереть. Не имея сына, который унаследовал бы его имя, Якоб мог рассчитывать только на дочерей; одна из них, будучи уже семь лет замужем, оставалась бездетной. А другая?
Несмотря на грустное настроение, Якоб не мог не улыбнуться, подумав о Дженнифер. После всех лет, полных боли и отчаяния… Если бы Элейн дожила! Если бы только она узнала, что ее дитя осталось в живых, может быть, ей хватило бы силы жить дальше самой. Что ж, такому не суждено было случиться… Но Дженн вернулась — и это самое важное. Все остальное — воспоминания о событиях, изменить которые было не во власти Якоба.