Легенды Элайты (№1) - Возвращение изгнанника

— Вы знаете, что делаете? — осторожно поинтересовался Роберт.

— Нет. Но так они не смогут войти. Я им не доверяю. На этот раз Роберт улыбнулся совершенно искренне.

— Я тоже им не очень доверяю. В Анклаве живут странные люди, но вам вреда они не причинят.

— В самом деле? А что это они говорили? Что значит — Знак Дома? Я просто ничего не понимаю. Зачем вы привезли меня сюда? — В голосе Дженн появилась истеричная нотка.

Роберт успокаивающе поднял руки.

— Вы же знаете, что я должен был это сделать — в ваших собственных интересах, а не в чьих-либо еще. Но если вы хотите покинуть Анклав, мы так и сделаем, прямо сейчас. Только погасите огонь

— Зачем?

— Иначе вы убьете себя, меня и всех на сотню шагов вокруг. Вы еще многого не знаете насчет колдовства, так что поверьте мне на слово.

Глаза Дженн вспыхнули.

— Поверить? А могу ли я доверять вам? Вы объясните мне, что такое Знак Дома?

— Конечно. Я расскажу вам обо всем, что вы захотите знать. Только сначала погасите пламя.

— Нет, — покачала головой Дженн. — Сначала расскажите. Что такое Знак Дома?

— Хорошо, — медленно кивнул Роберт. — Мне, правда, удивительно, что вы не слышали об этом раньше. Вы ведь знаете о двадцати трех Домах — знатных семьях, ведущих свой род со времен Империи, а то и раньше? Каждый Дом имеет свой Знак — родинку. У каждого ребенка, прямого потомка главы Дома, есть такая родинка; они немножко отличаются у разных людей, но сохраняют форму, присущую данному Дому. Знак Дома всегда располагается на левом плече. Именно его вы, как мне сказали, и имеете.

— Но как он мог появиться у меня? Мой отец был трактирщик.

— Нужно будет все выяснить, а пока… Дженн снова покачала головой:

— Нет. Я вам не верю. У меня действительно есть родинка, но это не может быть Знак Дома.

— Откуда вы знаете? Послушайте, уверяю вас, я говорю вам правду. У меня самого есть Знак Дома, и у Финлея тоже.

— Покажите.

Роберт расшнуровал ворот своей белой рубашки и обнажил плечо. На коже, рядом со старым шрамом, отчетливо виднелась родинка — треугольник, пересеченный двумя линиями от вершины к основанию.

— Это Знак Дома Данлорнов, — тихо произнес Роберт, не спуская глаз с Дженн. — Я сказал вам правду. Пожалуйста, погасите огонь. Обещаю, я не дам вас в обиду.

Девушка секунду поколебалась, потом молча кивнула. Внезапно по комнате пронеслось дуновение свежего воздуха, и Роберт увидел, как стена пламени исчезла. Он быстро повернулся к Дженн, опасаясь, что она может снова потерять сознание, но девушка ответила ему твердым взглядом.

— Со мной все в порядке… и простите меня. Глядя ей в глаза, Роберт кивнул:

— Конечно.

В ту же секунду в комнату вбежали Айн и остальные.

Мика поднял глиняный кувшин и обошел комнату, наполняя кружки густым ароматным медом. Дженн, сидя в кресле у очага, следила, как парень ловко и почтительно скользит от Айн к Финлею, от Генри к Уилфу, от Патрика к Роберту. Пламя свечей бросало тени на его веснушчатое лицо, зажигало золотые искры в рыжих волосах. Хотя Мика сохранял подобающую серьезность, у Дженн создалось впечатление, что он не так уж озабочен случившимся: парень явно настолько верил своему господину, что не сомневался — все разрешится наилучшим образом. Уже не в первый раз Дженн почерпнула утешение в спокойствии Мики.

Роберт, сидевший с ней рядом, бросил на Дженн ободряющий взгляд. Он не отходил от нее ни на шаг с того момента, как она погасила пламя, но девушка не могла определить, поступает ли он так ради ее безопасности, или из опасения, что она снова зажжет огонь.

Впрочем, сейчас Дженн это было безразлично. Она сердилась. Не только на окружающих ее чужих людей, но и на себя. За всю свою жизнь она ни разу не испытывала страха настолько сильного, чтобы подчинить себе все ее поступки. Но сегодня утром, когда она услышала их разговор… Хуже всего было то, что Дженн никак не могла разобраться, что же в словах колдунов так ее испугало.

Она никогда не любила признаваться, что чего-то боится, и уж подавно никогда не говорила этого вслух. Ей хотелось верить, что так будет всегда, — ведь иначе она признала бы свое поражение. И не просто поражение — она потеряла бы часть самой себя. То, что она никому никогда не говорила, что испугана, было частью ее щита, ее брони, защищающей от враждебного мира. «Дженн ничего не боится», — говорили о ней люди, и действительно: каким-то странным образом чем меньше она показывала свой страх, чем меньше думала об опасности, тем меньше она боялась.

Дженн на мгновение закрыла глаза и пожелала снова оказаться дома, в таверне отца. Звуки, запахи, тепло очага — все там было таким знакомым, таким родным. Единственная опасность — что посетители передерутся и поломают столы. Отец всегда защищал Дженн от любой опасности, так что страх не стал неотъемлемой частью ее жизни. Только однажды, когда к отцу явился тот седой человек, она испугалась по-настоящему… Впрочем, ей ведь было тогда всего семь. Старик о чем-то говорил с отцом, не спуская с девочки глаз. Он пробыл в гостинице неделю, но ни разу не заговорил с Дженн, хотя все время следил за ней. В конце концов она стала прятаться от него и не могла дождаться, когда же он уедет; воспоминание о пронзительном взгляде старика сохранилось навсегда… То, как на нее смотрели теперь эти люди, напомнило Дженн о том давнем случае.

Они, колдуны, не такие, как обычные люди. Сначала Дженн видела их отличие именно в колдовской силе, и ей было понятно, почему их все так боятся. Потом она решила, что причина — в их жизни здесь, в оторванности от нормального общества. Но наконец она поняла: все-таки все дело в колдовстве.

И вот теперь она одна из них…

Последние сомнения исчезли так же бесследно, как если бы их сожгли языки вызванного ею пламени. Значит, Роберт и остальные были правы. Она в самом деле удержала мост, расколола камень — а потом и воссоединила его опять. Все чудеса — ее рук дело. Но почему она ничего не знала? Почему это началось так внезапно? Что заставило ее силу проявить себя? Дженн случалось и раньше оказываться в трудном положении, но ничего подобного не происходило. Раза два ей даже хотелось…

Девушка сложила руки на коленях и заставила себя успокоиться. Совсем ни к чему еще раз потерять власть над собой. Нет. Сейчас следует сдержать гнев и воспользоваться им как орудием. На этот раз Дженн твердо решила получить ответы на некоторые свои вопросы. Даже трудно решить, что хуже: попасть в руки тех гильдийцев или быть спасенной Робертом Дугласом, графом Данлорном. В первом случае она лишилась бы руки, во втором — похоже, лишилась свободы; действительно трудный выбор… Поэтому Дженн не сводила глаз с Мики, разливавшего вино, — по крайней мере один друг у нее есть.

— Вы все знаете, что случилось сегодня утром, — начал Роберт.

Дженн рассеянно кивнула. Мика кончил обносить всех вином и занял место за креслом своего господина. Теперь девушка сосредоточила внимание на остальных. Уилф, одутловатое покрытое морщинами лицо которого все еще искажала гневная гримаса, уставился в стену у Дженн над головой. Генри не так открыто проявлял свои чувства. На его лице было написано сожаление, словно он пытался уверить Дженн, будто считает все случившееся досадным недоразумением, которое легко рассеять. Патрик явно не испытывал ничего, кроме любопытства. Больше всех смущена казалась Айн; она все время нервным движением отбрасывала с лица волосы.

Финлей, опустив глаза, с мрачным видом сидел у противоположной стены. Хотя братья были очень друг на друга похожи, сейчас Финлей казался Дженн совсем незнакомым человеком. Темные волосы падали ему на лицо, скрывая горящие глаза. Дженн знала, что они горящие, — как же иначе? Не задумываясь, она спросила:

— Что вы теперь собираетесь делать?

Финлей вздрогнул, предположив — и совершенно справедливо, — что вопрос адресован ему. Однако прежде чем он успел ответить, Генри наклонился вперед и заговорил:

— Это в основном зависит от вас, моя дорогая. От того, чего вы хотите.

Дженн взглянула на старика, отметив про себя его доброе лицо, его ласковый голос.

— Я? Как я могу что-то решать? Да и какое значение имело бы мое решение? Вы ведь уже определили, что со мной станется. Финлей добивается, чтобы я осталась здесь. Он, да и не только он, уверен, что может уговорить брата уехать без меня. Попробуйте сказать, что это не так! Попробуйте отрицать, что вы только и думаете о том, как много я могу сделать для вас!

Краем глаза Дженн заметила, что Роберт безуспешно пытается скрыть усмешку. Именно в этот момент ей стало ясно: да, ему все-таки можно доверять. Не постарайся он спрятать улыбку, скажи он сейчас хоть что-нибудь, все было бы иначе. Однако он этого не сделал. Он в отличие от остальных явно придерживался мнения, что Дженн вправе определять собственное будущее. Может быть, поэтому-то он и сам не хочет присоединиться к Анклаву. Может быть, именно в этом он расходится во мнениях с колдунами.

Генри медленно покачал головой:

— Нет, я солгал бы, если бы сказал, что не думал о том, какую огромную помощь вы могли бы нам оказать. Поймите, дитя, вы обладаете уникальным талантом.

— Уникальным? В чем?

Генри поднял брови и оглядел остальных, предлагая им ответить на вопрос; все, однако, промолчали.

— Ну, видите ли, ваша сила, как и сила, которой мы все обладаем, — она внутри. Вы с ней родились, и она останется с вами до смерти. Мы на самом деле не знаем, что сила собой представляет и почему один человек ее имеет, а другой — нет. Однако мы знаем наверняка, что это сила стихийная, что она черпает энергию из вашего собственного тела. Если вы слишком часто будете ею пользоваться, то ослабеете, а потом и умрете. Поверьте, такое случалось. Поэтому-то мы и пользуемся аярном. Он ограничивает расход энергии и в то же время защищает нас от бесполезной траты силы. Сам камешек ничего собой не представляет. Мы берем любой и подвергаем его обработке, после чего аярн и служит нашим целям. Генри помолчал и отпил глоток вина.

— Вам нужно все это знать, чтобы понять, как мы смотрим на ваши способности. Вы совершили по крайней мере четыре деяния, требующих огромной силы, без помощи аярна или какого-либо щита. Вы должны были бы погибнуть — а сегодня утром и мы все вместе с вами.

В голосе Генри не было укоризны, но Дженн внимательно посмотрела ему в глаза, прежде чем отвела взгляд. Она взглянула на Финлея, но тот по-прежнему сидел, опустив голову. Что ж, пусть злится.

— Ну хорошо, мы все живы. Что это означает? В чем мое отличие?

Дженн задала вопрос вполне серьезно и несколько растерялась, когда услышала тихий смех Роберта. Повернувшись в его сторону, она язвительно заметила:

— Рада, что вас это так развлекает.

Однако тот совсем не выглядел смущенным, хоть и извинился:

— Прошу меня простить. В один прекрасный день, уверяю вас, вы поймете, почему я смеялся. А сейчас не обращайте на меня внимания.

После паузы Генри ответил на последний вопрос девушки:

— Мы не знаем, почему вы способны совершать то, что совершили. Чтобы найти ответ, нужно время. Есть и другие загадки — например, почему ваша сила неожиданно проявилась в таком возрасте. Обычно ее признаки бывают заметны гораздо раньше — лет в шесть-семь.

— Ты основываешься на предположении, — проворчал со своего места Уилф, — что она и в самом деле колдунья.

Все взгляды обратились в его сторону. Уилф продолжал:

— Мы ведь так мало знаем о том, что делаем. Кто может с уверенностью сказать, что ее сила — той же природы? Может быть, мы сейчас столкнулись с чем-то, с чем никогда раньше не имели дела.

— Какая другая сила существует? — обратилась к нему Дженн.

— Откуда мне знать? Я хочу сказать одно: нам известно достаточно, чтобы понимать — всего мы не знаем.

— Мне кажется, ты пытаешься без нужды все запутать, — возразила Айн. — Не смущай девочку разговорами о других возможностях.

Генри поднял руку, чтобы остановить спорщиков.

— Я стараюсь показать вам, что мы многое могли бы узнать о вашей силе, если бы вы остались с нами. Вы стали бы полноправным членом Анклава и получили бы все знания и умения, в которых нуждаетесь. Вы получили бы возможность развить свой талант, что бы он собой ни представлял, в полной мере.

Дженн не могла не заметить, как напрягся Роберт, услышав эти слова. Его лицо ничего не выражало, но молчание было очень красноречиво. Девушка не знала, что им движет, но догадалась: спроси она его, и Роберт посоветовал бы ей не оставаться в Анклаве. Дженн сгорала от любопытства, однако понимала, что сейчас не время задавать вопросы.

Она снова повернулась к Генри:

— Это все мне понятно. Не понимаю я другого: почему то, что у меня есть Знак Дома, все меняет.

Ответом Дженн было молчание.

Девушка обвела собравшихся взглядом, но все как один отводили глаза. Дженн в раздражении обернулась к Роберту.

Тот пожал плечами и протянул руки к огню, прежде чем ответил:

— Боюсь, что я не дал вам полного объяснения сегодня утром. Меня беспокоила ваша безопасность, поэтому не хотелось вдаваться в долгие объяснения. Чего я тогда не сказал — это что наличие у вас Знака Дома не может быть случайностью. Его имеют лишь прямые потомки: у меня, например, он есть, а у моего двоюродного брата — нет.

— Да, но…

Патрик внезапно отбросил свою холодную отстраненность и с загоревшимися глазами наклонился вперед.

— Раз у вас есть Знак Дома, это значит, что вы должны быть дочерью главы одного из Домов.

Когда значение этих слов дошло до Дженн, девушка судорожно вздохнула. Она особенно не задумывалась об открытии Айн, но теперь поняла, что все совпадает. Она снова взглянула на Финлея, но он упорно смотрел в пол. Все-таки что-то во всем этом есть такое, чего она пока не понимает…

— Какого из домов? — спросила она просто. Роберт сделал глубокий вдох.

— Судя по описанию, откуда-то из восточной части страны, недалеко от Данлорна. Если учесть ваш возраст и характер Знака, я сказал бы, что вы принадлежите к Дому Элайта, и ваш отец — Якоб Росс, граф Элайты.

Сердце Дженн заколотилось.

— Мой отец? Но… как такое возможно? Ведь…

— Что вы помните о временах Смуты?

— Смуты? Какое это имеет отношение к Знаку Дома? Однако Роберт ждал ее ответа.

— Я мало что помню. Дома воевали друг с другом. Король Эдвард пытался восстановить порядок, но ничего не мог сделать; ему оставалось лишь наблюдать. Потом, через три года, явился Селар и завоевал Люсару. Больше я ничего не знаю. — Дженн озадаченно взглянула на Роберта, ожидая объяснений.

Тот кивнул.

— Перед тем, как вторгся Селар, почти все Дома воевали друг с другом. Одна распря следовала за другой. Не многим это известно, но нападениям подвергался один Дом за другим — не просто ради причинения ущерба врагам, но ради похищения детей. Чаще всего это оказывался наследник. Детей с тех пор никто больше не видел.

Дженн медленно покачала головой:

— Я никогда об этом не слышала. И многие были похищены?

— Точно известно о семнадцати таких случаях. Дело в том, Дженн, что обычно это оказывались мальчики трех-четырех лет. Нападающие увезли всего одну девочку. Вас.

— Но я же помню, как росла в Шан Моссе! Я с самого раннего детства помню своего отца. Если меня похитили, так же как и остальных, почему я помню только его?

Именно этот момент выбрал Финлей, чтобы вмешаться в разговор.

— Подожди-ка, Роберт. Я что-то не помню, чтобы была похищена хоть одна девочка. Почему ты так уверен, что она — дочь Якоба?

— Помимо того, что на плече Дженн — Знак Дома, — спокойно ответил Роберт, — я был в Элайте на следующий день после того, как она исчезла.

— Что! — Финлей подался к брату, да и глаза всех в комнате обратились на него, однако Роберт продолжал смотреть на Дженн.

— Я проезжал через земли Элайты и задержался, чтобы выразить почтение Якобу, старому другу моего отца. Так я и оказался на месте трагедии. Младшая дочь Якоба играла у старой разрушенной мельницы. Она бродила вокруг одна, и когда ее хватились, то нигде не могли найти. Единственное, что ее нянька могла сказать точно, — это что она слышала всплеск в реке, протекающей мимо мельницы. И она, и Якоб решили, что девочка упала в воду и утонула, а тело унесло быстрым течением. Услышав о случившемся, я поехал по берегу вдоль реки. Я обнаружил следы нескольких всадников. Они тянулись до мельницы, потом поворачивали к горам. Следы были совсем свежие, и среди отпечатков копыт я нашел единственный след детской ноги. Я попытался рассказать Якобу о своих подозрениях, но он в своем горе ни о чем и слышать не хотел. Я решил подождать, но тут началось вторжение Селара и его армии, и возвращаться к этой истории уже не было смысла. Дженн озадаченно покачала головой:

— Так все считают, что я погибла?

— Да, — все считают, что вы погибли, — передразнил ее Финлей.

Дженн резко повернулась и взглянула ему в глаза. Сейчас она с радостью стукнула бы его, но ограничилась тем, что недвусмысленно показала ему свое отвращение. Когда Финлей в конце концов отвел глаза, девушка снова взглянула на Роберта.

— Прошу прощения, но я, кажется, чего-то не понимаю. Какое отношение все это имеет к тому, оставаться мне в Анклаве или нет?

— Ну, для начала это означает, что у вас есть выбор. Вы можете вернуться в Элайту. Якоб будет поражен, но очень обрадуется вам.

Дженн нахмурилась, но не сразу сообразила, что сказать.

— Продолжайте.

Однако теперь заговорил Уилф:

— О чем Роберт пытается умолчать — так это о том факте, что, кроме него самого и его угрюмого братца, вы — единственная представительница Великого Дома, наделенная колдовской силой Данное обстоятельство имеет для нас огромное значение.

— Почему?

— Посмотрите вокруг, дитя. Ни один из нас не может совершить того, что можете вы, и ни один из нас, каким бы одаренным ни был, не сравнится с Робертом. Я предположил бы, что вы, получив необходимую подготовку, станете не менее сильны, чем он Это, правда, лишь догадка. Никто из нас на самом деле не знает истинной силы Роберта, а он с нами не желает откровенничать

Финлей не так одарен, а вот вы с Робертом, пожалуй, побороли бы половину Анклава.

— Правда? — Дженн широко раскрыла глаза. Ей и в голову не приходило, что на кон поставлено так много. Теперь же кусочки мозаики начали занимать свои места. — Значит, то, что я происхожу из одного из Домов, имеет какое-то отношение к колдовству?

Уилф рассмеялся:

— Клянусь всеми богами, дитя, если бы мы знали это, мы были бы на полпути к обнаружению Каликса.

— Так что же вы собираетесь делать? — не выдержал Финлей. — Мой брат настаивает, чтобы вам позволили самой сделать выбор, и ни у кого здесь не хватает духу возразить ему.

— Довольно, Финлей, — устало вздохнул Роберт. — Если тебе не терпится поскандалить со мной — это одно дело, но не вымещай недовольства на Дженн. Я этого не потерплю.

Финлей вскочил и упер руки в боки. На его лице была написана ярость, однако в спокойном взгляде Роберта читалась сила, которой Финлею было нечего противопоставить. Несмотря на все сходство с братом, даже в пылу гнева Финлею было далеко до его непреклонной осанки.

Финлей со свистом втянул воздух и бросил:

— Я не понимаю тебя, Роберт. Ты отказываешься интересоваться самым важным — Анклавом, своей страной, даже отношениями с королем — и при этом встаешь на сторону девчонки-бродяжки в деле, которое вообще тебя не касается. Не очень-то тебе удается сохранять нейтралитет.

Роберт поднялся на ноги тоже.

— Разве я не ясно высказался? Мне ни перед кем не нужно держать ответ, в частности перед тобой, — это одно из преимуществ, как ты выражаешься, нейтралитета. Если мои мотивы тебе непонятны, мне очень жаль, но это не меняет того факта, что, если ты собираешься добраться до Дженн, сначала тебе придется иметь дело со мной.

Дженн ясно различала в голосах спорящих гнев и давно сдерживаемое возмущение — у Финлея, жесткую решимость — у его брата. Девушка поднялась и встала между противниками.

— Вам не нужно больше спорить. Я решила, что буду делать дальше. — Сам воздух, казалось, стал густым от напряжения, с которым все ждали ее следующих слов. — Я отправлюсь в Элайту.

* * *

— Ты поможешь мне? — Роберт поднял глаза от книги и обнаружил, что в двери комнаты стоит Айн, держа в одной руке белую столу и горсть серебряных булавок — в другой. Он мгновение непонимающе смотрел на старую женщину, потом отодвинул кресло от стола, поднялся и протянул, стараясь ничем не выдать своих мыслей:

— Так, значит, ты тоже решила встать в Круг. Айн отдала ему булавки.

— Почему бы и нет? Не думаю, чтобы Ключ меня избрал, но мне кажется, что мы должны дать ему, из кого выбирать.

Роберт взял столу, накинул ее на плечи Айн и прикрепил серебряными булавками к серому платью.

— Кто, как ты думаешь, будет избран?

— Меня об этом спрашивать бесполезно. В конце концов, когда Маркус решился встать в Круг, он сделал это по тем же соображениям, что и я, — и оказался избран. За то время, что я живу в Анклаве, сменилось пять джабиров, и ни одного из них я не угадала заранее. — Айн помолчала. — Может быть, встать в Круг следовало бы и Дженн.

Роберт, закалывавший последнюю булавку, поднял брови.

— Ну наконец-то ты заговорила на эту тему. Вы решили, что можете заставить меня передумать, предложив Дженн занять мое место в Круге: раз я беспокоюсь о ее благополучии, то пожертвую своими принципами ради ее спасения. Любопытно.

— Ох, Роберт, пожалуйста…

— Не надо, Айн, — остановил ее Роберт, подняв руки. — Иногда ты бываешь не лучше моего братца.

— Я очень хорошо понимаю Финлея. Видишь ли, он винит тебя в том, что Дженн решила уехать.

— Он может прибавить это мое прегрешение к остальным, — пожал плечами Роберт.

— Он скажет, что ты настроил ее против Анклава и собираешься увезти как можно дальше отсюда. Как сможет она получить хоть какую-то подготовку? Как сможет выжить и скрыть свою колдовскую силу? Или ты сам собираешься ее учить? — Айн положила руки на плечи Роберту. — Прошу тебя, измени свое решение. Встань в Круг и позволь наконец Ключу сделать должный выбор!

Роберт взглянул в ее такие знакомые карие глаза. Было бы так легко сдаться! Так просто сделать, как она хочет… Айн ведь просит совсем немногого, а он ее должник. Ее и Маркуса. Маркус тоже хотел этого. Он снова и снова повторял, в своей спокойной и прямой манере, что Роберт должен занять его место. И вот теперь Маркус мертв, осталась лишь его вдова, милая, верная Айн. Ее глаза умоляюще смотрели на Роберта, но к колдовской силе она не прибегла. Как раз это молчание и было труднее всего вынести. Отказать ей сейчас значило бы прямо сказать, что Роберт не дорожит памятью о ее муже, не любит ее и безразличен к судьбе общины, служению которой Айн отдала жизнь.

Но ведь ему все они не безразличны! Совсем не безразличны!

Когда Роберт отвернулся от Айн, какая-то часть его души требовала открыть ей правду, объяснить все, чтобы Айн не возненавидела его. Почему же из них всех именно она пришла просить его о жертве!

— Я надеялся, что для нас с тобой этот момент никогда не настанет. — Слова оставили у него на языке горький привкус отвращения к себе, но Роберт продолжал, понимая, что теперь уже не может остановиться. — До сих пор только ты и Патрик никогда не заговаривали на эту тему.

У Патрика всегда были собственные теории, собственные соображения, поэтому он никогда не давил на Роберта. Но Айн? Ее позиция теперь стала очевидна. Она хотела, чтобы он помог Анклаву, чтобы служил ему, как служила она сама. Помог им освободиться из заточения… В его власти было сделать ее такой счастливой — и ее, и Финлея, и всех остальных. Для этого нужно только сказать «да».

Роберт глубоко вдохнул, расправил плечи и снова посмотрел Айн в лицо. Ее глаза жадно искали какого-то знака, что его упрямство поколеблено, воля сломлена. Но Роберт медленно покачал головой; ответ легко сорвался с его языка.

— Я не могу встать в Круг, Айн. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Пожалуйста, пойми: я никогда не смогу сделать так, как ты хочешь.

Роберт видел, что эти слова потрясли ее, словно пощечина. Он невольно рванулся к женщине, чтобы утешить и объяснить.

— Я был далеко, Айн, но ведь ничего не изменилось. На мне лежат те же ограничения, что и три года назад.

Айн отшатнулась от него.

— Почему ты не хочешь открыть мне правды? Почему не расскажешь, что говорил тебе Ключ? Как могут его слова касаться только тебя лично?

— Это не имеет никакого отношения…

— Вот как? — бросила она. — Ты уверен? Мне приходится гнать от себя сомнения, поскольку иначе я должна буду заключить, что причина — всего лишь трусость. Ты просто боишься оказаться связанным с Ключом и навсегда остаться здесь.

Роберт опустил руки и сделал шаг назад. Так вот каков выбор: сделать, как она хочет, или быть признанным трусом. Но ведь на самом деле выбора у него нет. Выбор был сделан за него двадцать лет назад, и сделал его Ключ.

Да, наверное, она все же возненавидит его — потому что он никогда не скажет «да» и никогда не объяснит почему. Ключ не оставил ему даже такой свободы. Две вещи тогда сказал он Роберту, две совершенно несоизмеримые друг с другом вещи, и из-за того, что он сказал тогда, Роберт теперь вынужден лишиться самого близкого, самого дорогого друга.

— Мне очень жаль, Айн, — сказал он мертвым невыразительным голосом. — Должно быть, я трус.

Она какое-то время помедлила, сжав губы, словно не решаясь заговорить, потом, не взглянув на Роберта, вышла из комнаты.

Он слышал, как все собираются внизу, в огромной пещере. С опозданием на несколько часов Анклав должен был наконец разбудить Ключ. Роберт опустил глаза на книгу, которая позабытой лежала у него на коленях, со вздохом захлопнул ее, положил на стол, поднялся и вышел в коридор. Проход вел на галерею, опоясывающую пещеру. Там Роберт остановился, положив руки на перила. Он не был еще готов появиться среди обитателей Анклава: не придал еще лицу обычного сдержанного выражения, не укротил мятущиеся чувства. Но явиться на Собрание он должен — чтобы ни у кого не осталось сомнения в его решении: не вставать в Круг. Как только все будет позади, он сможет расстаться с ними — со всеми.

О приближении Дженн его предупредил слух, а не колдовское зрение. Роберт расправил плечи и взглянул на девушку.

— Вы ведь не передумали? — тихо пробормотала она.

— Нет, — покачал головой Роберт. — Почему вы спрашиваете?

— Ну… вы выглядите таким…

— Каким?

— Печальным.

Роберт бросил на нее пристальный взгляд, гадая, заметила ли она его переживания. По лицу Дженн ничего нельзя было прочесть, но все же он нахмурился.

— Вы всегда так поступаете?

— Как поступаю?

— Высказываете все, что думаете, не заботясь о последствиях. Я уже несколько раз замечал это за вами и думаю, что именно так все и случилось, когда вы повстречались со стражниками Гильдии. Мне просто стало интересно, всегда ли у вас была такая привычка.

Ее лицо вспыхнуло, и Роберт немедленно устыдился своих слов. Нет никакой нужды причинять боль еще и Дженн. Он резко втянул воздух, полностью изгоняя невеселые мысли, и виновато развел руками.

— Прошу прощения. У меня сегодня был тяжелый день. Дженн слегка кивнула, но эта внезапная перемена в настроении

Роберта ее, казалось, не очень утешила. Она подошла к перилам и посмотрела вниз.

— Я только что разговаривала с Финлеем. Он пытался убедить меня встать в Круг. Меня, не кого-нибудь!

Эта новость поразила Роберта.

— Чем он это аргументировал? Знаете, ведь подобный же разговор только что произошел у меня с Айн!

— Он проявил… как бы это сказать…

Девушка явно искала вежливое выражение, и Роберт не смог сдержать улыбки.

— Ох, пожалуйста, не старайтесь разговаривать со мной дипломатично.

— Настойчивость, назовем это так. — Дженн ответила Роберту застенчивой улыбкой. — Он говорил, что понимает: мое мнение об Анклаве сложилось в значительной мере под влиянием вашего, и если я на какое-то время останусь здесь, то увижу, как обстоит все на самом деле.

— Именно.

— Он, похоже, не понимал, как обидно это звучит: будто я не в силах сделать собственные выводы из всего случившегося.

Роберт посмотрел на Дженн с внезапным уважением. Несмотря на потрясения, грозящие разрушить весь ее мир, девушка все же сохранила самообладание и целеустремленность, стремление думать своей головой. Независимость… Может быть, она и помогла Дженн пережить все события ее странного прошлого, а теперь давала силы проявить такую проницательность.

— Должен признать, что пока ваше приобщение к колдовству и знакомство с обитателями Анклава не были… привлекательными, скажем так.

Лицо Дженн озарила теплая улыбка.

— Ох, пожалуйста, не старайтесь разговаривать со мной дипломатично.

— Ну, знаете ли, — рассмеялся Роберт, — может быть, Финлей и прав, и вам следует встать в Круг. Анклаву не повредил бы предводитель с чувством юмора. А я мог бы отправиться дальше, оставив брата в хороших руках.

— Почему, как вы думаете, я не хочу здесь оставаться? — Дженн помолчала. — Можно задать вам вопрос? Вы правда так думаете? Что я действительно дочь Якоба? Что я действительно происхожу из Элайты?

Роберт медленно покивал:

— Да, это так. Но нам пора, пойдемте. Они вот-вот начнут. О вашем отце и родном крае мы поговорим потом, обещаю вам.

Огромный зал размером с небольшое поле был вырублен в белоснежном известняке. В двери в обоих его концах входили люди; в их тихих голосах звучало возбуждение и предвкушение событий. Все знали, какая ставка на кону.

Мика и Патрик ждали Роберта у подножия лестницы. Как только он присоединился к ним, раздался звон колокола — церемония началась, Ключ пробуждался. В центре пещеры высился треножник из резного дуба, с вершины его свисал колокол — одновременно прекрасный и пугающий; ни одна человеческая рука никогда не звонила в него. Это и был Ключ.

Члены совета приблизились и выстроились перед треножником. Все они одновременно подняли руки, и толпа — почти четыре сотни человек — тут же погрузилась в молчание.