Глава шестнадцатая

Радж не сразу отправился домой. Он узнал, что с матерью все в порядке, она ждет возвращения сына, но не мог же Радж появиться перед ней оборванцем? Надо было переодеться, сменить гардероб. За время своей бурной деятельности Раджу не раз приходилось перевоплощаться то в коммивояжера, то в деревенского парня, пришедшего в город на заработки. Теперь ему надо было приобрести обличье приличного человека.

Прежде всего он проверил наличность в украденном бумажнике. Выбрав местечко поуютнее в тихом тенистом саду, Радж сел на скамейку и подсчитал деньги. Их оказалось достаточно, чтобы купить хороший костюм.

«Приятно, когда люди зарабатывают много денег», – подумал Радж. У него уже выработалась своя философия, подсказанная Джаггой: кругом все воруют, только делают это по-своему. Банкир обкрадывает вкладчиков, объявляя о банкротстве, торговец обманывает покупателей, сдирая с них лишние деньги за второсортный товар, слуга ворует у своего хозяина сигары, а чиновники воруют у всех сразу, наживаясь на взятках и запуская грязную лапу в государственный карман.

– А ты, сынок, тащишь ворованное из их карманов, – говорил Джагга, не прикрываясь фразами о благе отечества и не напуская на себя вид порядочного человека. – Поэтому тебя сажают в тюрьму, а казнокрада отправляют на заслуженный отдых, а ведь он украл не только гораздо больше денег, но и то доверие, которое ему оказали люди. Так кто же страшнее? Во всяком случае, ты не крадешь жалкие рупии бедняка, чиновник же отнимает у него последние деньги в виде налогов, которые идут на его же зарплату.

Радж впитывал эти слова, все больше проникаясь уверенностью, что у него нет выхода: грабить и воровать – вот его работа.

Ведь у него тоже украли, может быть, самое дорогое – украли детство. Он мог стать совсем другим человекам, как мечтала мать, но теперь рано повзрослевший Радж смотрел на мир так, как научил его Джагга.

Радж отправился в самый лучший магазин готового платья. Заметив его, служащий презрительно отвернулся к окну в поисках полицейского, который выгнал бы отсюда оборванного бродягу, но, когда увидел толстую пачку рупий, появившуюся из кармана Раджа, его глаза так выпучились, что Радж хотел уже подставить ладони, чтобы не дать им упасть на пол.

Служащий расцвел, словно цветок лотоса, и хлопотливо засуетился вокруг богатого клиента. Радж сунул деньги обратно в продранные штаны и начал придирчиво выбирать себе костюм.

– Позвольте вам посоветовать вот этот, – пропел продавец, – исключительное английское качество, только что получили из Лондона. Бостон – последний крик сезона.

Радж примерил темный бостоновый костюм, оглядел себя в зеркало, с сомнением покачивая головой.

– Нет, это мне не подходит, – заявил он, – я в нем похож на какого-то судью.

Радж выбрал светло-серый костюм со стальным отливом, розовую модную рубашку и клетчатые носки. Он быстро переоделся, вглядываясь в мутноватое зеркало, и остался доволен новым обликом.

Служащий принес ему новые ботинки. Чтобы дополнить образ преуспевающего работника солидной конторы, Радж прикупил некоторые аксессуары. Он ткнул пальцем в витрину с галстуками, и служащий мелкой рысцой услужливо принес требуемый товар. Радж повертел в руках непривычную вещь, с подозрением оглядывая изнанку, – он никогда раньше не носил галстук-бабочку, но ему понравились пестрые алые крылышки, и Радж нацепил его на шею.

Небрежно сунув мелочь служащему, Радж вышел на улицу, цепляя на ходу золотую цепочку украденных часов. Теперь у него был совсем другой вид: прохожие бросались в сторону, полицейские одобрительно смотрели на порядочного, хорошо одетого господина.

Оставалось приобрести вещи, нажитые в долгой командировке, но на это денег уже не было.

Раджа совершенно не смутили подобные мелочи, весело напевая любимую песню, он пошел по улице – рупии сами прилетят к нему, стоит только поманить их умелыми руками.

Прогуливаясь по городу, Радж натолкнулся на старого приятеля, с которым он познакомился в тюрьме.

– Ты прекрасно выглядишь, Радж!

– Да, провернул тут одно выгодное дело, – туманно сказал Радж.

– У меня есть кое-что для такого парня, как ты, – заговорщицки зашептал приятель.

Он завел Раджа за угол и, оглядевшись, достал из-под полы новенький револьвер.

– Посмотри, он заряжен…

Радж повертел оружие в руках. Он никогда не имел дело с этими смертоносными вещами, но чтобы поддержать репутацию опытного парня, Радж выложил за револьвер остаток рупий – их как раз хватило – и неловко сунул купленную вещь за пояс.

Если бы его видел в эту минуту Джагга, он был бы в восторге: еще бы, его воспитанник на правильном пути, ведь нажать на курок гораздо легче для новичка, чем погрузить лезвие ножа в тело жертвы. Но Радж еще не созрел для грабежа с револьвером в руке. Он решил воспользоваться привычным способом – воровством.

Бомбейский вокзал кипел разномастной толпой. На привокзальной площади сидели кули, некоторые дремали прямо тут же на чарпаи – плетеных лежанках, другие, которым повезло с клиентом, тащили на голове сразу несколько чемоданов, да еще пару тюков с подушкой, матрасом, простыней и легким одеялом – постельное белье предоставляется только в первом классе, который далеко не каждому пассажиру по карману.

Это было именно то, ради чего Радж сюда приехал. Конечно, его не интересовало чужое постельное белье, он выбирал себе совсем другое.

Один из пассажиров показался Раджу подходящим клиентом. Толстый, взмокший от спешки господин в роговых очках, с длинными усами и с чванливым выражением на одутловатом лице, он гнал перед собой высохшего, как пальмовый корень, кули, который тащил пару дорогих кожаных чемоданов с многочисленными наклейками, показывающими, что хозяин чемоданов побывал во многих странах.

Радж вошел в вагон вслед за ними, посмотрел, как кули раскладывает чемоданы по полкам в пустом еще купе. Толстый господин расплатился с носильщиком и уселся на сиденье, отдуваясь и вытирая лицо огромным платком.

– Господин, это не вы потеряли? – Радж показал пассажиру толстый бумажник. – Я нашел его в коридоре, – невинно сказал он.

Толстый господин начал шарить по карманам, потом неуверенно сказал:

– Пожалуй, это моя вещь.

– Хорошо, господин, только давайте, я отдам вам бумажник на платформе в присутствии полицейского, чтобы не было никаких недоразумений.

Алчный господин прошел на выход.

– Подождите меня здесь, – сказал Радж, – а я пойду поищу полицейского. Знаете что, пожалуй, подержите сами этот бумажник, а я сейчас приду.

Он всучил толстому господину кошелек, и тот остался стоять, держа его перед собой.

Вскоре зазвенел звонок. Толстый господин, так и не дождавшись ни любезного молодого человека, ни полицейского, отправился обратно в вагон. Когда он нашел свое место, чемоданов там уже не было, а в бумажнике оказалась старая газета.

Радж был очень доволен. Хотя размеры одежды, обнаруженной им в чемодане не слишком ему подходили, но все вещи были вполне добротные и за них можно было получить хорошие деньги.

Толстый господин оказался коммерсантом: в одном из чемоданов лежали аккуратно завернутые в бумагу дорогие портсигары из розового дерева. Радж переложил в один из них свои папиросы.

Теперь можно было спокойно отправляться домой. Такой важный человек, в дорогом костюме с иголочки, да еще с заграничными чемоданами – ну чем не директор банка?

Радж вышел из тихого сквера, где он исследовал содержимое своих новых чемоданов, перешел через дорогу и оказался на шумной площади. До дома было совсем недалеко, но Радж хотел произвести на всех совсем уж сокрушительное впечатление.

Небрежным жестом он подозвал такси, настоящий автомобиль, а не какую-нибудь тележку. Радж погрузил чемоданы в багажник, не спеша уселся на заднее сиденье и сказал шоферу-сикху адрес.

Тот внимательно выслушал, склонив голову в замасленном голубом тюрбане, и со скрежетом погнал свой автомобиль.

Радж подставил лицо прохладному ветерку, покачиваясь в дребезжащей, словно ситара, машине.

Глава семнадцатая

Как тягостна тишина в доме, где живешь, в одиночестве. Эту тишину знает только тот, кто успел приобрести привычку к другой жизни. Еще недавно дом наполняли крики, беготня, капризы и веселье твоего ребенка. А если малыша уносило на улицу, то в комнатах стояла другая тишина – тишина недолгой передышки перед новыми бесконечными хлопотами все о нем же: постирать, помыть, перешить, приготовить… Та тишина звалась коротким отдыхом и желанным покоем, эта – одиночеством.

Она проникала повсюду и живет во всем, даже в звуках. Только в домах, где человек один, так скрипят половицы, дверцы шкафов, так воет бегущая по трубам вода, так бьется ветер в стекла. Даже вода в забытой кастрюльке, давно кипящая на огне, булькает обиженно и гулко.

Эта тишина действует как сонный дурман, лишающий воли. Принимаешься за какое-нибудь дело, в сущности, никому не нужное, садишься, берешь что-нибудь в руки и замираешь над этим. И кто знает, сколько времени сидишь так, думая о чем-то… О чем? Эти мысли так неясны, нечетки, они бесформенной массой заполняют пространство, ничего не оставляя после себя – ни решений, ни планов. Даже часы не считают этих минут. Они упрямо отстают или спешат в таких домах, всем своим поведением показывая, как нелепо работать для того, кто не знает истинной цены их движению.

Лиля жила одна уже несколько месяцев, слушая эту тишину и погружаясь в нее. Ее сын отсутствовал долго, слишком долго, дольше, чем она могла вынести. Сначала Лиля не позволяла себе думать о разлуке. Он загружала себя делами, которые с редкой изобретательностью придумывала для того, чтоб некогда было усесться на стул и положить на колени руки. Она мыла и чистила, приводя в порядок комнату Раджа – единственное место в доме, где еще было что убирать, так как Радж не слишком приветствовал наведение порядка – при нем или без него. Очень скоро комната блестела так же, как и все остальные, устраивать беспорядок и приносить грязь с улицы и пачкать вещи стало некому, ее занятия скоро почти совсем иссякли.

По заведенной много лет назад привычке она просыпалась очень рано. Каждое утро шла на базар, долго ходила среди рядов, выбирала, стараясь покупать поменьше, так, чтобы было за чем идти завтра. Потом задумчиво брела обратно, выбирая улочки поспокойней, где поменьше этих дымных автомобилей, не перестающих пугать ее скоростью, визгом и смрадом.

Вежливо здороваясь с соседями, поднималась к себе, и, поставив на стол маленькую корзиночку, ложилась на тахту отдохнуть. Она закрывала глаза, чтобы увидеть самое дорогое – маленького Раджа: совсем малыша, тянущего пухлые пальчики к ее сережке; постарше – ковыляющего на нетвердых ножках по грязной улочке, на которой они тогда жили; Раджа – первоклассника, важного от серьезности того, что ему предстоит в школе, и очень довольного своим портфелем из кожи. Дальше ей не нравилось вспоминать, последующие годы таили в себе смутное беспокойство, поглощенное стремительной и полной испытаний их тогдашней жизнью. Теперь, когда появилось время, она впервые попробовала ответить самой себе на вопрос, что же все-таки было в тех годах, что заставляет ее не любить воспоминаний о них?

Она думала об этом часто, но вспоминалась болезнь, месяцы в городской лечебнице для нищих, тягостное беспокойство за сына, которого, как ей сказали, взяли соседи. Потом возвращение домой, исхудалый Радж, где-то набравшийся отвратительных словечек, но такой же нежный и ласковый, как всегда.

Через несколько недель она узнала, что сына исключили из школы, но Радж, сильно повзрослевший за время ее отсутствия, объяснил, что теперь ходит в другую школу, где не слишком придираются к его работе чистильщика обуви. По утрам он брал сапожные щетки и портфель и уходил, чтобы вернуться уже под вечер. Приходил усталый, но веселый и всегда приносил еду и несколько монеток. Вместе с ее заработком, сократившимся из-за долгой болезни, это составляло сумму, на которую можно было прожить.

Лиля понемногу поправлялась – и может быть, это спасло ее.

Врачи, отпуская ее из лечебницы, предупредили, что еще полгода недоедания – и она оставит сына сиротой. Ей казалось, что кто-то сказал об этом Раджу, и тот внимательно, как взрослый, следил за тем, что и сколько она съела, как спала и не слишком ли устала.

Иногда он смотрел на нее так, что она вздрагивала: невеселым взглядом человека, умудренного немалым опытом и опасающегося потерять то, что ему дороже всего на свете. Она и сама раньше часто именно так смотрела на сына во время детских болезней или когда становилось особенно грустно.

Они оба были друг для друга всем на свете. Радж вернул ее к жизни, родившись, и спас ей жизнь теперь, в эти годы. Так почему ей тяжело вспоминать о них?

Конечно, ее многое настораживало. Радж никогда не занимался уроками дома, говорил, что ходит к однокласснику или в школьную библиотеку. Но Радж часто приносил домой книжки, которые читал по вечерам, хотя Лиля ни разу не находила среди них учебников.

Однажды она, отнеся заказанные носочки клиентке, решила навестить сына на том углу, где он обычно чистил обувь, но не нашла его там. Напуганная, Лиля стала расспрашивать всех торгующих поблизости мальчишек и взрослых, но никто не смог припомнить Раджа. Когда она рассказала ему об этом вечером, он рассмеялся и сказал, что она все перепутала – он уже давно работает на другом конце города, где люди куда щедрее и чаще пачкают обувь.

Зарабатывал он все больше. Теперь им не приходилось думать о деньгах, и каждый из них принялся делать другому подарки. У Лили появилось новое сари, почти такое же, какое она носила когда-то, живя в богатом доме среди роскоши. Она же, долго откладывая деньги в другой подарок Раджа – маленькую шкатулочку из резного камня, наконец купила ему новую тахту. Старая была коротка ее быстро растущему сыну и очень продавлена. Теперь, когда Раджу не надо было идти в школу и он оставался с ней, они могли позволить себе погулять вместе по тихим зеленым улицам богатых районов, помечтать о том времени, когда он станет судьей и будет очень богат. Он обязательно подарит маме такой вот дом с фонтаном и какой-нибудь европейской диковиной, вроде бассейна или радиоприемника – «представляешь, мама, он сам говорит всякие вещи и даже поет разными голосами – то мужским, то женским, а то вообще, как хор мальчиков».

Станет судьей… Эта ее мечта не сбылась. Радж теперь работает в торговой фирме. Он сам так решил. Сказал, что не хочет всю жизнь смотреть на людские страдания, ежедневно общаться с преступниками, ворами, убийцами. Она поняла его и, к собственному удивлению, очень легко отказалась от своей многолетней идеи.

Да, он не станет судьей, как его отец. Но ведь он так не похож на отца, так терпелив, так нежен, так умеет прощать. Зачем ему каждый день погружаться в то, что, может быть, и сделало его отца таким жестоким к ней и к своему сыну. А вдруг и на Раджа окажет влияние царящая в суде неумолимость и бессердечие закона?

Пусть он идет своей дорогой, делает то, что хочет. У судьи, как считал его отец, не должно быть ни одного пятнышка на мантии, даже такого, которое видят только злобные глаза сплетников. Зачем Раджу всю жизнь думать о том, что скажет завистливая соседка или оскорбленные родственники осужденного.

Нет, она не хочет, чтобы ее мальчик становился таким, как отец. Довольно и того, что он получит образование и останется честным человеком. Сын судьи не будет судьей, но не будет и вором.

И все-таки ей до сих пор было больно при мысли о Рагунате. Она не позволяла себе думать о нем, но иногда эти мысли приходили помимо ее воли.

Однажды он встретит их случайно на улице и сразу поймет, что этот красивый прекрасно одетый юноша рядом с ней – ее сын. Такой нежный, такой любящий мать мальчик, который мог бы любить и своего отца, мог бы вырасти, окруженный лаской и вниманием в чудесном доме. У него было бы счастливое детство, прекрасная юность, лишенная заботы о куске хлеба, о болезненной матери, были бы замечательные учителя и воспитатели. Но они справились и вдвоем. Она вырастила своего сына без помощи отца, сам Радж помогал ей в этом. Она одолела злой рок, так ей казалось.

А вот как он, Рагунат? Что случилось с ним в эти годы? Как он прожил их?

Может быть, у него в жизни случилась другая любовь, навсегда вытеснившая воспоминания о Лиле, сделавшая их неясными и незначительными. Может, в его доме много других детей, ничуть не похожих на Раджа, холеных, избалованных детей уважаемого человека, судьи, благородного господина Рагуната.

Она не испытывала зависти к той, которая, возможно, заменила ее в сердце мужа, и тем более, ненависти к этим детям. Нет, это было бы совсем не похоже на Лилю. Смирение и прощение жили в ней всегда, воспитанные в детстве или переданные от матери, бабки, прабабки – по уходящей в глубь бездонных веков ниточке поколений самоотверженных дочерей Индии, привыкших терпеть и склонять голову перед чужими решениями. Но вместе с ними по той же нити она переняла их незаметное мужество, их негромкую решимость, их упорство и верность.

Она вырастила сына, окончив тем самым свой спор с Рагунатом, – так она думала. Теперь пусть судьба решает, узнает ли он о своей ошибке, которую если кто и назовет преступлением, то не она, Лил я; найдет ли он когда-нибудь, случайно или нет, тех, кого отринул от себя, не разобравшись, поверив в ложь и унизив свою любовь этой ложью.

Сама Лиля не собиралась предъявлять Раджа судьбе как доказательство небесполезности своей жизни. Женщина так никогда не поступит со своим ребенком, оставив эту сомнительную честь тщеславию мужчин. Он был не оправданием, он был самой жизнью, любовью, надеждой. Все слилось в нем для маленькой усталой женщины, запертой в чистеньком, нарядном, но таком пустом без сына доме.

Они переехали сюда несколько лет назад, когда Раджу исполнилось двадцать. Он сказал тогда, что лучшим подарком для него стала бы новая квартира, снимать которую им было теперь вполне по карману – ежемесячный доход Раджа составлял уже приличную сумму.

Радж объяснил Лиле еще задолго до этого дня, что стал после окончания школы студентом торгового колледжа и, кроме того, получил работу в солидной фирме, настолько солидной, что она даже младшим приказчикам платит очень приличные деньги. Лиля была поражена его окладом. Таких денег не получали даже самые преуспевающие из ее соседей. Очевидно, ее мальчику везет, ему попались в жизни люди, умеющие ценить его ум, душевные качества и честность. Конечно, такого юношу будет стараться удержать у себя любая фирма, понимающая толк в сотрудниках. Лиля, преисполненная гордости и благодарности к тем, кто сумел оценить ее сына, мечтала нанести визит хозяину и поблагодарить его за такое внимание к ее Раджу, но тот долго отговаривал мать и наконец отговорил, напугав ее тем, что это принесет ему кучу неприятностей. Хозяин, уверял Радж, помешан на европейских порядках, во всем старается быть похожим на иностранца, и такое проявление церемонной индийской вежливости ему бы не понравилось. К тому же, если его благодарить за то, как он обходится со своим новым приказчиком, хозяин может решить, что сам Радж считает такое обращение незаслуженным подарком, а это было бы глупо со стороны Лили и ее сына.

Лиля пробовала слабо возражать, говоря, что вежливость и признательность не могут быть глупы, но Радж, смеясь, дразнил ее старомодной и простодушной провинциалкой, так и не привыкшей жить в большом городе и общаться с людьми, его населяющими.

Что касается жителей Бомбея, то тут он, пожалуй, оказался прав. Лиля так и не нашла себе никого в этом городе, кого могла бы назвать своим другом. Мужчины, с которыми ей приходилось сталкиваться, делились на тех, кто обращался с ней с подчеркнутым уважением, ценя ее скромность и ту достойную жизнь, полную труда и самоотречения, которую она вела, и тех, кто не переставал донимать ее, не веря, что такая красивая женщина может совсем забыть о себе и не желать приобрести богатства, используя свою красоту. Женщины – а это были, в основном, соседки – не испытывали к ней большой симпатии, принимая ее отстраненность за надменность. Лиля не слушала сплетен, не передавала каждому мнение о нем, высказанное соседом, всегда торопилась домой, к сыну, или в лавку с работой, ни разу не была замечена с мужчиной, одевалась просто, а потому скоро они потеряли к ней всякий интерес, вспоминая о ее существовании, лишь когда она попадалась в поле их зрения. Не нашлось ни одной, которая отнеслась бы к ней с искренней теплотой, захотела бы понять, что скрывалось за строгостью ее взгляда, немногословностью и отсутствием любопытства. Правду сказать, она сама была отчасти виновата в этом, так как интересовалась только своим сыном, его успехами и здоровьем.

Теперь она жила одна – в ожидании сына и того чудесного дня, когда он вернется.

Глава восемнадцатая

Утро этого дня не обещало ей ничего необычного. Вернувшись с базара, она приготовила обед, смахнула пыль с мебели, вымыла и без того сверкавший чистотой пол. Потом легла и погрузилась в ставшее в последнее время привычным состояние полусна, в котором являлись ей смутные образы прошлого.

Однако через какое-то время забытье было нарушено звуком поворачиваемого в замке ключа. На веранде мелькнула тень, скрипнула половица, и Лиля, вскочив, прижала руки к запылавшим щекам, не смея поверить, что с одиночеством покончено.

– Мама! – этот голос положил конец последним сомнениям.

Она сделала шаг ему навстречу и, вся подавшись вперед, вскрикнула:

– Радж!

Чего только не было в этом крике! Сколько чувств слилось в голосе матери, произносящей имя своего сына после долгой разлуки! Радж застыл на мгновение, поняв то, что испытывала в эту минуту его мать. Да и сам он был счастлив не меньше.

Он с радостью обнял бы ее теперь и заплакал – от счастья и горя всего пережитого, всего испытанного в тюрьме. Но разве преуспевающий торговец должен плакать при встрече с матерью, вернувшись из деловой и вместе с тем интересной поездки в разные страны, полные чудес и удовольствий.

Встряхнув головой, он пошел к ней с широкой улыбкой, раскинув руки, в каждой из которых было по чемодану.

– Хелло, мама, моя дорогая! – весело сказал заморский гость, принимая мать в свои объятья.

– Радж, Радж, – шептала она, прижавшись к сыну.

Он сразу увидел, как она постарела за это время. Его отсутствие не проходит для нее даром, он понимал, каково ей томиться в комнатах наедине с самой собой.

Он вдруг испугался, что следующая его отсидка погубит мать, доведет ее до могилы. Но разве нищета лучше? Бедная мама! Радж изо всех сил обнял ее, наконец, бросив чемоданы.

– Сынок, милый, покажи скорей, какой ты стал. – Лиля отстранилась от сына, чтобы хорошенько рассмотреть его лицо, прическу, костюм, весь его облик, такой красивый и мужественный.

Она жадно вглядывалась в его черты, стараясь в улыбке и взгляде взрослого разглядеть того маленького Раджа, который сидел когда-то у нее на коленях, и находила своего малыша в этом статном мужчине.

– Мой дорогой, мы же с тобой не виделись почти целый год! – Лиля прошептала это совсем тихо, боясь, что Радж услышит в ее голосе слезы. Мать не должна плакать, встречая сына целым и невредимым. Зачем портить ему возвращение домой после долгого отсутствия.

Она старалась напрасно. Радж был не из тех сыновей, которые могут не заметить слезы матери, пусть даже тщательно скрываемые.

– Расскажи, где вы так долго с хозяином были? – Лиля справилась наконец со своей слабостью и улыбнулась сыну.

– Где я только не был! – Радж мечтательно закатил глаза, всем своим видом показывая, какое удовольствие получил от долгой поездки. – Кажется, весь свет объехал.

Радж пошел в свою комнату, увлекая мать за собой, выдвинул стул и, водрузив на него чемоданы, обернулся к сияющей Лиле.

– Неужели? – сказала она, восхищенная удивительной судьбой своего сына, которому так просто открывается весь мир.

– Лондон, Франция – Париж, Нью-Йорк – Америка, – замахал руками Радж, дав волю своей фантазии. Затем, сочтя не лишним добавить небольшую подробность, из какого-то детского озорства лукаво добавил: – Я даже заезжал в тюрьму Артур-Род. Вот погляди-ка.

Он постучал пальцем по ярким наклейкам с названиями отелей и городов, которыми был украшен чемодан. Лиля, не умея прочесть незнакомые буквы, доверчиво покивала головой.

Радж решил усилить произведенное впечатление и, приосанившись, заявил:

– Моя профессия – импорт-экспорт, ты понимаешь?

Кося на мать озорным взглядом, он ожидал вопросов.

– А что это такое? – охнула Лиля, редко слышавшая столько непонятных слов кряду.

– Как, ты не понимаешь, что такое импорт-экспорт? – разошелся он, шутливо сдвинув брови в знак презрения к ее невежеству. – Твой сын такой крупный делец, а ты даже не представляешь, чем он занимается?!

Радж видел, что мать любуется своим взрослым мальчиком, застенчиво смотрит на него, такого умного, преуспевающего. Он махнул на нее рукой, как бы отгоняя лишнюю робость, и, скинув пиджак, милостиво сказал:

– Ну, слушай!

Лиля приготовилась слушать с таким серьезным видом, что ему оказалось не под силу это выдержать.

Он расхохотался и для усиления комического эффекта, а так же для стимулирования собственного вдохновения во вранье, снял с головы шляпу и водрузил ее на седеющие волосы матери.

– Импорт-экспорт, – начал он с комичной важностью, – это, как бы тебе объяснить?

Радж пощелкал пальцами, подбирая подходящее определение.

– Это вещи… отсюда – туда, а оттуда – сюда. Понимаешь? Только чаще случается, что оттуда вещи сюда, – удовлетворенно завершил он свои красноречивые объяснения, весьма довольный обтекаемостью формулировок.

Лиля следила за его красивыми и свободными движениями, живой мимикой и точными жестами. Как он оживлен, и сколько обаяния в его оживлении! И это все из-за встречи с ней. Он любит ее, ее мальчик рад их свиданию, и она так благодарна ему за эту радость!

– Это все очень сложно, дорогой, – Лиля сняла с головы шляпу и, расправив, повесила на спинку стула брошенный пиджак – вещь дорогая и требует уважительного обращения.

Она вдруг вспомнила, что, заглядевшись на сына, даже не покормила его, а ведь он, наверное, устал с дороги и проголодался. Поправив на голове легкую ткань покрывала, она заторопилась на кухню.

– А теперь ты отдохни, – сказала мать, легонько касаясь руки сына, – а я пойду приготовлю тебе чай.

Радж посмотрел ей вслед и счастливо рассмеялся. Знала бы она, как приятно слышать ее голос, говорить с ней – после стольких месяцев общения с обитателями тюрьмы, что с заключенными, что с надзирателями – разница не очень существенная. И этот чистый дом, чистый не только отсутствием грязи – может быть, все, что есть в нем грязного, – это он сам, с его ложью, с его воровскими делами и нечистой совестью. Неужели мать когда-нибудь узнает об этом? Нет, лучше не думать, особенно в такой день.

Радж тряхнул головой, будто отгоняя неприятные мысли, и взялся за чемодан. Лениво пошарив в нем, он вытащил измятую куртку и, оглядев ее, решил, что это самое подходящее для предстоящего визита. Там, куда он теперь направится, не стоит выглядеть элегантным господином.

Он развернулся, чтобы продеть руки в рукава куртки, и замер. Его взгляд упал на портрет, висящий на стене его комнаты. Он забыл в суматохе встречи поздороваться с ним, как делал раньше многие-многие годы – с самого детства.

Рита… Неужели она и вправду была в его жизни? Маленькая принцесса, подружившаяся с нищим чистильщиком сапог, – разве это не сказка? Только у сказки счастливый конец, вот и вся разница.

Сколько ей здесь? Восемь лет? Девять? Целая жизнь прошла с той поры. Эта девочка дружила с мальчиком, у которого было в душе только хорошее, ясное, и кто перед ней теперь?

Радж подошел к портрету, не в силах отвести от него взгляда, долго стоял, напряженно всматриваясь, будто хотел увидеть что-то в веселой Ритиной улыбке, в смеющихся глазах. Что там в них – прощение или приговор, упрек и обида или сострадание и нежность?