В горах Памира

Но вот, наконец, и слияние двух речек, дающих начало речке Оби-мазар, правому притоку Ванча. Встречающиеся почти под прямым углом струи рек вспенивают и без того бурлящие воды. Раздевшись и уложив вещи в рюкзаки, мы перешли вброд боковой приток. Вода в речке безукоризненной чистоты, но такая холодная, что ноги сводит судорога. На первой же удобной травянистой площадке, свободной от камней, мы расставили палатку. Окружающая местность, покрытая зеленой травой, кажется нам непривычной после длительного похода среди ледников.

Завтра мы должны обязательно спуститься к таджикским кишлакам. Продукты у нас уже кончились. На четверых у нас осталось несколько бульонных кубиков, горсть изюма, две ложки какао и несколько конфет. Нетрудно догадаться, что было бы, если непогода нас задержала где-либо на двое-трое суток. Нужно отметить, что во все время нашего перехода погода была для нас очень благоприятной. Приятно рассуждать о возможных осложнениях уже теперь, лежа в теплых спальных мешках, когда на расстоянии дневного перехода от нас населенные места, где мы сможем достать продукты.

В ДОЛИНЕ РЕКИ ВАНЧ

13 сентября

Река Оби-мазар белой змейкой вьется по ущелью. Кругом все поросло травой. Даже на выносах каменных осыпей растет трава. Там, где дно ущелья становится пологим, река образует заводи. Здесь она разделяется на многочисленные рукава, скрытые среди буйных зарослей ивняка и березы. Жирные куропатки совсем не пуганы. При нашем приближении они даже не улетают, а ленивыми прыжками поднимаются вверх по камням осыпи, как бы уступая нам дорогу. Валентин – страстный охотник, глядя на эту картину, окончательно расстроился. Чуть ли не со слезами на глазах он простонал: «Эх, ружьишко бы сейчас!»

Ущелье постепенно сужается, русло реки приобретает большую крутизну. Поток все больше бурлит и пенится. Уже во второй раз нам встречается красивая арка, промытая рекой в снежном завале. Еще ранней весной грунтовая лавина завалила реку, напор воды постепенно увеличивался, и настал момент, когда она промыла завал и теперь спокойно протекает под снежным мостом, по которому свободно можно перейти на другой берег.

Берега становятся все более высокими и обрывистыми, и перед выходом реки в долину Ванча она уходит в глубокий скальный каньон, откуда доносится только глухой рев беснующегося потока. По мере того, как мы всё больше отходим от реки, поднимаясь по косогору и пробираясь сквозь заросли колючей арчи, нам все чаще попадаются на пологих травянистых площадках многочисленные звериные тропинки.

В просвете ущелья Оби-мазар нам уже видна долина Ванча. Видно, как тонкая змейка Оби-мазар сливается с широким потоком реки Ванч. На противоположном левом берегу Ванча, на высокой речной террасе, приютились хижины таджикского кишлака Пой-мазар. Долина Ванча видна, как с птичьего полета: она находится ниже нас примерно на километр.

Продолжая двигаться по склону, мы вышли из ущелья Оби-мазар и, поворачивая все больше вправо и вверх, поднялись на большую, ровную террасу правого склона долины Ванч. Терраса поднята над дном долины больше, чем на километр. На противоположной стороне долины высоко и круто поднимаются склоны Ванчского хребта, за которым лежит долина другой мощной горной реки Язгулема. Вся долина Ванча по-прежнему хорошо видна. Панорама очень напоминает вид на долину Мук-су с перевала Терс-агар.

Западный Памир вообще резко отличен почти во всех отношениях от Восточного. Климат, растительный и животный мир, население и его хозяйственная деятельность – все совершенно другое. Если долины Восточного Памира широкие, и по ним медленно текут реки, то в узких долинах Западного Памира, порою переходящих в ущелья с отвесными склонами, реки текут стремительно. Здесь горные хребты и отдельные вершины более грандиозны, чем на Восточном Памире. Высота долин значительно ниже, а относительные высоты хребтов много больше. Климат здесь теплее и богаче осадками: поэтому разнообразнее фауна и флора.

Народы Западного Памира живут оседлой жизнью и, несмотря на неблагоприятный рельеф, издревле занимаются земледелием. С колоссальным трудом они осваивали под земледельческие культуры все, хотя бы мало-мальски пригодные, клочки земли на речных террасах, на конусах выносов и на древних моренах. Отсюда сверху, нам видны эти небольшие поля, к которым тонкой сетью расходятся многочисленные арыки.

Спуститься с террасы прямо в долину невозможно. Вниз уходит очень крутой склон. Собственно говоря, мы и не думали сразу спускаться вниз. По террасе вьется хорошо утоптанная тропинка, по которой мы и пошли, рассчитывая, что она рано или поздно приведет нас в долину. В полукилометре пути по тропе, мы увидели летовку, стены которой выложены из камня, а крыша представляет собой переплетенные ветви деревьев, засыпанные слоем земли. Внутри нее царит полумрак. Сквозь единственное отверстие в крыше для выхода дыма едва пробивается дневной свет. Все почернело от копоти. Видимо, пища готовилась здесь же прямо на костре, рядом лежит чугунный казан. Недалеко от жилой постройки каменная ограда – загон для скота. Да и вода здесь совсем рядом – в 200 м отсюда протекает ручей. Сюда на сочные травы альпийских лугов таджики выгоняют летом скот. Эта мера связана не только с наличием здесь хороших пастбищ, но и со стремлением уберечь от порчи и без того скудные посевы. Сейчас, осенью, когда уже снят урожай, скот угнан в долину, и летовка будет пустовать до будущей весны.

Вскоре тропа свернула с террасы и по крутому склону большими зигзагами начала спускаться в долину. Мы уже видели, что тропа должна привести нас к небольшому кишлаку Ван-Ван на правом берегу Ванча. Мы знаем из описания, что этот кишлак богат фруктовыми деревьями, а для наших уже немного истощенных желудков это было опасно.

«Да, на зелень ни в коем случае набрасываться нельзя, – предупреждал заранее Валентин, – помните, что легкомыслие может плохо кончиться».

Вдали уже показались густые заросли деревьев, среди которых мы едва различили две-три постройки. Это и был Ван-Ван. В § часа дня мы спустились к кишлаку. Но едва только мы подошли к первым же деревьям, нашим взорам предстали отяжелевшие от обилия созревших плодов ветви деревьев. Сочные пожелтевшие яблоки едва держались на ветвях, груши, слегка покрытые матовым налетом, темные, сочные сливы, придающие деревьям багровую окраску – все это в изобилии окружало нас. Разве можно было устоять и вспомнить о предусмотрительных предостережениях Валентина, которого и самого нельзя было оторвать от сочных фруктов. Еще через несколько минут нам пришлось есть кислое молоко и арбузы, которыми нас угостил гостеприимный хозяин первого же дома, куда мы пришли. Наш отказ мог показаться хозяину обидным, и мы безнадежно махнули рукой на вероятную реакцию своих желудков: «Будь что будет!» – сказал Валентин, заканчивая кислое молоко и принимаясь за арбуз.

16 сентября

Когда наши дни с утра до вечера были заполнены тяжелой работой, которая представляла собой движение по ледникам, мы как-то не обращали внимания на наш внешний вид. Было не до этого. Но теперь, когда мы снова оказались среди людей, наш далеко не привлекательный вид нам же самим стал неприятен. Штормовые костюмы были выпачканы грязью и кое-где порваны. Обгоревшие и обветренные лица обросли густыми бородами. Мы принялись срочно приводить себя в порядок.

Наш приход сюда из ущелья Оби-мазар вызвал у жителей маленького кишлака удивление. Старики, показывая руками в ту сторону, откуда мы пришли, повторяли один и тот же вопрос: «Музтаг?»[37] и недоуменно покачивали головой. Они привыкли, что люди приходят только со стороны низовьев Ванча. После долгого объяснения посредством жестикуляции с хозяином дома мы выяснили, что он еще не забыл, как 8 лет назад тем же путем пришли сюда люди в таких же, как и у нас, ботинках на металлических шипах. У них за плечами были такие же вещевые мешки, а в руках ледорубы. Речь шла об отряде экспедиции 1932г.

Хозяин дома – старик с большой седой бородой и слезящимися глазами. Поверх широких шаровар опускается почти до колен просторная белая рубаха. Старик, несмотря на свой преклонный возраст, еще крепок. Широкая грудь и плечи свидетельствуют о здоровье и силе. Я видел, как он гнал двух черных буйволов, запряженных в волокуши[38]. С горных лугов он привозил скошенную траву на этих своеобразных санях. В ущельях Западного Памира вьючные тропы еще не видели колес. В любое время года по тропинкам, на головокружительных высотах, все грузы перевозятся вьюком или на волокушах. Под вечер старик усаживался на веранде своего домика и занимался починкой обуви для всей своей многочисленной семьи. Фактически руководит всей семьей его жена. Большая часть работы лежит на ее плечах.

Одежда местных таджиков, особенно стариков и детей, очень скромна, но зато молодежь не прочь щегольнуть костюмом, украшенным вышивкой. Особенно мне запомнился один из собеседников старика. Это был молодой таджик. На очень смуглом лице из-под густых темных бровей смотрели красивые черные глаза. Правильной формы нос и несколько выдающаяся вперед нижняя челюсть придавали лицу волевое выражение. Тщательно подстриженная и подбритая черная клинообразная бородка на лице соединялась с бакенбардами. Его крепкое телосложение ясно обозначалось под широким полосатым халатом, подпоясанным кумачевым поясом. На голове красовалась новая тюбетейка с яркими узорами, которой он, видимо, очень гордился. На нем были мягкие сапоги собственного изготовления, они подчеркивали легкость его походки.

Небольшой глиняный домик – жилище семьи гостеприимного старика-таджика. Южная сторона дома выходит открытой верандой в фруктовый сад. С веранды, сквозь ветви деревьев, можно видеть реку Ванч, текущую по долине на запад, где неясные голубые контуры гор уходят в сторону Афганистана. Выше дома по склону есть ровная площадка для молотьбы хлеба. Ее окружают несколько деревьев. Там, где их ветви расходятся в пышную шапку листвы (в двух-трех метрах над землей), устроены площадки, к которым приставлены лестницы. На этих площадках в летнее время ночует вся семья. Даже люльки грудных детей внесены наверх. Молодые горцы уже с пеленок получают основательную закалку во время ночных заморозков, которые здесь нередки.

Дома кишлака Ван-Ван

Кишлак Ван-Ван, как я уже упоминал, весь утопает в зелени. Я никогда еще не встречал такого обилия яблок: Маленький кишлак не в состоянии потребить всех плодов[39]. Яблоки повсюду валяются под ногами, плывут по арыкам и, если сделать на несколько минут запруду, то их можно вытаскивать из воды ведрами. Плоские крыши домиков сплошь засыпаны ими – это сушатся запасы на зиму. Домашний скот тоже поедает фрукты. И, несмотря на это, большая часть яблок, переспевая, падает с деревьев и сгнивает. По ночам к кишлаку близко подходят медведи полакомиться яблоками. Собаки со всего кишлака, почуяв зверя, поднимают невероятный шум.

Местные таджики ощущают недостаток соли, снабжение которой почему-то в это время было плохо организовано. Как раз в связи с этим произошел случай, поставивший нас в неловкое положение. В ответ на любезное гостеприимство хозяина, мы также хотели отплатить чем-нибудь полезным. Когда старик попросил у нас соли, Валентин с готовностью принялся искать ее в своем рюкзаке, он вытряхнул все содержимое из рюкзака, но соли в нем не оказалось. Тогда мы обшарили и свои мешки, но и в них не было соли. Мы установили, что Валентин оставил соль на месте последнего бивуака в ущелье Оби-мазар. Нам было очень неловко перед стариком, терпеливо ожидавшим результата наших поисков. Другой случай помог нам полностью реабилитировать себя в глазах этой таджикской семьи.

Веранда таджикского дома в кишлаке Ван-Ван

Когда мы пришли в кишлак, то первым встречным был больной мужчина с желтым изможденным лицом. Он тяжело дышал и все время на что-то жаловался. Разумеется, мы его не понимали. Александр взял на себя миссию врача. Диагноз установить оказалось нетрудно: у таджика был приступ малярии. В качестве «местного средства» больной держал на животе компресс из листьев неизвестного нам растения. Александр дал ему порошок акрихина. На другой день этот таджик с благодарной улыбкой пожимал нам всем руки. Предпочтение было отдано, понятно, Александру, который успел в кишлаке прослыть за доктора.

Груша в садах кишлака

Помост на деревьях для ночевок летом

Но как ни приятно отдыхать и наслаждаться фруктами, задерживаться в кишлаке нам нельзя. Впереди еще не пройденная часть маршрута, кольцо которого нам предстояло замкнуть. Перед выходом надо было предпринять все меры, чтобы обеспечить себя продовольствием на дорогу. Для этой цели мы решили купить козла, но сразу же наткнулись на серьезные препятствия. Во-первых, мы не говорили и ничего не понимали по-таджикски так же, как и таджики по-русски. Во-вторых, мы были сильно стеснены в деньгах, а это, как известно, заставляет торговаться. В-третьих, в наш «торг» вмешалась жена старика и, что еще хуже, она играла в переговорах главную роль. Ее совсем не интересовало, сумеем мы или нет на оставшуюся сумму денег добраться до города Ош. Она упрямо показывала на свою поношенную одежду, давая тем самым понять, что нуждается в ткани и больше знать ничего не хочет.

Неожиданно положение изменилось. Из соседнего кишлака, расположенного ниже по долине, где уже знали о нашем появлении, пришли два молодых таджика. Это были А. Надимов, учитель школы, и И. Давлятов – заведующий почтовой связью в долине Ванча. Оба они – представители молодой советской таджикской интеллигенции. Учитель лишь год назад закончил педагогический техникум в Сталинабаде. Таким образом, одно из наиболее диких когда-то ущелий Памира теперь имело свою школу!

Пришедшие таджики почти свободно разговаривали по-русски и очень помогли нам. Особенное внимание проявил А. Надимов. Нам удалось не только купить козла по доступной цене, но и условиться с хозяином другого дома относительно выпечки нам лепешек на дорогу.

Мы перешли ночевать в другой дом; наши новые хозяева провели всю ночь в хлопотах. Всю ночь разваривалось на очаге мясо старого козла и пеклись лепешки. Наш новый хозяин тоже оказался весьма щедрым на угощенье. Но блюда были те же – кислое молоко и арбузы. Вечером на лужайке Александр демонстрировал перед собравшимися жителями кишлака нашу походную кухню. Особое восхищение у окружающих вызвало горение сухого спирта.

Когда мы узнали через наших добровольных переводчиков о том, что хозяин умеет играть на дутаре, мы попросили его исполнить какой-нибудь из национальных напевов. Он долго отказывался, но в конце-концов согласился. Песнь под аккомпанемент дутары, которую исполнил этот таджик, произвела на нас очень сильное впечатление, несмотря на то, что мы не понимали ни слова. Мы все слушали, затаив дыхание. В тишине вечернего полумрака неслись слова песни; им вторили звуки несложного двухструнного музыкального инструмента; они то замирали, то с новой силой нарастали после непродолжительных пауз. Лежа на траве, я видел, как в небе одна за другой загораются звезды, начинается ночь. Песня постепенно затихает, и последний, едва слышный, звук струны заканчивает мелодию. Я слышал много монотонных напевов в Средней Азии и на Восточном Кавказе и рассчитывал, что и здесь будет что-либо подобное. Но сила чувства, заложенного в мотиве, и прекрасное исполнение были для меня совершенно неожиданными. Учитель объяснил, что наш хозяин исполнил свою любимую вещь.

На следующий день рано утром мы тепло распрощались с жителями кишлака Ван-Ван. Мы не знали, как отблагодарить молодого учителя за проявленные к нам внимание и заботу. Лучшее, что мы придумали с Александром – подарить ему мой свитер. За пределами кишлака нас еще долго провожали малыши-таджики с огромными, но легкими плетеными корзинами. Эти корзины гораздо выше некоторых из малышей. Ребятишки приходят сюда за яблоками из кишлаков, расположенных ниже по течению Ванча.

Из Ван-Вана мы направились вверх по долине, по хорошо проторенной тропе к кишлаку Пой-Мазар. Тропа, оттесняемая рекой к правому склону долины, поднимается вверх по нему высоко над долиной, а затем короткими серпантинами опускается к реке и переходит на левый берег по типичному для Памира висячему мосту. На высокой левобережной террасе, среди зарослей ивы и тополя расположился кишлак Пой-Мазар. Несмотря на то, что от Ван-Вана его отделяет не более четырех километров, мы не увидели здесь ни одного фруктового дерева.

В Пой-Мазаре Александр, несмотря на то, что мы все возражали против этого, деятельно принялся за розыски проводников. Необходимости в них, по-моему, не было, но его неожиданное желание мне было понятно. В прошлом году он уже однажды тонул в реке Бартанг и теперь побаивался переправ через горные реки. Нам предстояло переправиться через бурную и опасную реку Абду-кагор, Александр твердо верил в таджикский способ переправы через реки, с которым он познакомился в своих предыдущих путешествиях. Одного проводника он подобрал быстро, а второго, его товарища, пришлось ждать до момента, когда он спустится с гор. Из-за этого ожидания Целый день был потерян, и мы заночевали на окраине кишлака.

С проводниками мы договорились о следующем: они обязаны выполнять функции носильщиков до Абду-кагора и обязательно должны переправить нас на другой берег. Я думаю, что они не очень хорошо поняли, чего мы от них требуем: переговоры происходили главным образом при помощи жестов.

Кишлак Пой-Мазар – последний населенный пункт в долине Ванча, для нашего маршрута он является поворотным пунктом: отсюда нам предстоит повернуть снова на восток. Нам придется пройти в верховья долины и подняться по леднику Географического общества к перевалу Кашал-аяк на ледник Федченко, по которому мы спустимся к метеорологической станции. Там нас уже ждут зимовщики. Там же лежит наш ящик с продовольствием на обратный путь. Когда мы расставались с караваном, то вместе с этим ящиком передали на метеостанцию и записку с сообщением предполагаемого срока привода на метеостанцию – 20 сентября. Теперь у нас оставалось уже очень мало времени на путь к станции, и мы знали, что в случае, если не выдержим контрольного срока, станция по радио поднимет тревогу и наши альпинистские организации будут предпринимать поисковые и спасательные работы. Этого допустить нельзя, нужно спешить!

Сегодня утром мы покинули кишлак. Постепенно исчезают зеленые луга и таджикские летовки на них. Их место занимают каменистые площадки и осыпи левого склона долины. Мы медленно продвигаемся на восток в верховья долины Ванча. В своих верховьях эта долина разделяется на два самостоятельных ущелья. Из левого, северо-восточного, выползает грязная масса языка ледника Географического общества. Его поверхность почти сплошь погребена под моренами. Из правого, юго-восточного, узкого ущелья вырывается с шумом река Абду-кагор. Она сливается с потоком, вытекающим из-под ледника Географического общества и образует реку Ванч. Для того чтобы попасть на ледник Географического общества, для нас неизбежна переправа через Абду-кагор. Вот мы стоим у его берега. Это – очень бурная река; она неширока – всего 8-9 м, но подходящего брода нет. Глухой шум камней, влекомых по дну, заглушает наши голоса.

Наши, проводники, до сих пор честно выполнявшие функции носильщиков, несомненно, считали свою миссию законченной. Они улеглись на песчаной отмели берега, предоставив нам самим думать о переправе. Показывая на реку и отрицательно качая головами, они, видимо, пытались объяснить нам, что переправа здесь по меньшей мере безумна. Один из них, показывая рукой в низовья долины, объяснил жестами, что надо возвращаться обратно и что они нам в этом помогут. Незнание языка, как это часто бывает с экспедициями, привело к очередному недоразумению. В другой раз мы бы вволю посмеялись над создавшимся положением, но сейчас нам было не до шуток: время не ждало, контрольный срок прихода на метеостанцию был близок.

Перед нами был выбор: вернуться обратно и через мост, который находится ниже Пой-Мазара, перейти на правый берег Ванча и по той стороне подойти к леднику Географического общества или попытаться перейти здесь. Но первое решение означает потерю по крайней мере двух дней. Язык ледника сейчас находится от нас всего в нескольких десятках метров, до ледника, как говорят, рукой подать. Но эта девятиметровая полоса воды преграждает нам путь. Мы решили во что бы то ни стало перейти ее сегодня[40]. Река вздулась от усиленного дневного таяния ледников, и переправа через нее сейчас крайне опасна. Но ждать до утра, когда уровень воды станет ниже, мы не можем, так как должны ночевать на другом берегу, чтобы с восходом солнца выйти на ледник Географического общества.

Вскоре мы нашли единственное место, где поток делился на два рукава. В каждом из них течение было несколько спокойнее. Переход в этом месте был, конечно, легче, но все же оставался опасным. Ближайший к нам поток был очень бурлив и опасен, а тот, что за островком, уже много спокойнее и мельче. Посоветовавшись, мы приняли план переправы. Первым переправляться должен был я. Сняв верхнюю одежду и освободившись от рюкзака, я оставил на ногах ботинки, чтобы случайно не поранить ноги камнями. Обвязавшись концом веревки, которую держали мои товарищи, я вступил в бурлящий поток. От взгляда на стремительное течение у меня закружилась голова, и поэтому я смотрел поверх воды на камни островка. Вода уже выше колен. С большим трудом переставляю ноги, напор воды усиливается, отрывает меня от грунта, отводит поднятую ногу в сторону течения. Вот уже середина потока. Вдруг под ногами исчезла опора, я погрузился в воду и успел лишь крикнуть: «Держи!». За шумом реки меня, понятно, не услышали, но Валентин и Владимир, вероятно, по выражению моего лица, догадались, в чем дело. Веревка мгновенно натянулась, и я удержался на ногах. Ощущение такое, что вот-вот поток собьет меня с ног и понесет вниз по течению, ударяя о камни. Наконец, мне удается сделать еще шаг вперед. Веревку постепенно ослабляют и дают мне возможность сначала приблизиться к островку, а затем и вступить на него. Самое трудное сделано – через поток протянута веревка, с помощью которой Александр и Владимир перенесли рюкзаки. Валентин переправляется последним. Он расплатился с носильщиками, с удивлением следящими за нашей затеей.

Второй поток мы преодолели быстро. Нам теперь хорошо видно ущелье Абду-кагор. В глубине его крутые склоны сужаются, и в самых верховьях, украшая ущелье, высится одинокая белоснежная вершина. Она освещена вечерним солнцем и в темном ущелье сияет, как белый клык.

У одинокого валуна огромных размеров, в нескольких метрах от ледника, мы поставили палатку. Недалеко отсюда много сухих сучьев арчи, которая выделяется зелеными пятнами кое-где на окружающих склонах. После переправы мы сильно продрогли и с большим удовольствием грелись у костра. Кругом разложили подмокшее снаряжение. Валентин готовит необычайный ужин – гренки на козьем жире.

В ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

18 сентября

Мы опять среди ледяной стихии. Обстановка нам уже хорошо знакома, и это притупляет интерес к окружающему. К тому же мы очень спешим. Мы рассчитывали за один дневной переход пройти ледник Географического общества, но вся его поверхность почти до самых верховий покрыта мореной, по хаотическим нагромождениям которой итти трудно. На перевал подняться в первый день мы не успели. Чистый лед на леднике виднелся у правого берега неширокой полосой, но на ней видны трещины и едва ли там мы могли бы двигаться быстрее. На морене мы и заночевали.

Ледник Географического общества имеет в длину около 10 км. Он течет по довольно пологому ложу, почти точно с северо-востока на юго-запад. Склоны ущелья, особенно по выходе ледника, покрыты травой, среди которой кое-где темно-зелеными пятнами выделяется арча. По многочисленным, очень узким, расщелинам склонов белыми пенящимися струями стекают вниз ручьи, то и дело образующие водопады. Ледник начинается на склонах хребта Академии наук, с которого круто спадают три небольших ледника, образующих ледник Географического общества. Один из них – крайний левый – стекает с перевала Кашал-аяк, а два других с южного, запорошенного снегом, склона двухвершинного пика Коммунистической академии. Ледник Географического общества имеет притоки. С запада в него впадает безыменный ледник, который в верхней своей части поворачивает на север, обтекая очень большой снежно-ледяной массив. Этот массив очень хорошо виден из верховий ледника Географического общества. Судя по карте, это должен быть пик Гармо, но сравнение того, что мы видим, с формой вершины, как она представлялась с востока, севера и запада, заставляет сомневаться в этом. Справа в наш ледник вливается ледник Красной Армии, представляющий собой сложную систему с многочисленными боковыми ответвлениями. Притоки соединяются с основным ледником в самых его верховьях. В верхней части ледник Географического общества свободен от морен, но лед изрезан многочисленными поперечными трещинами.

В 10 часов утра мы вплотную подошли к началу подъёма на перевал Кашал-аяк. Здесь ледник очень крут и падает несколькими ступенями. Только у перевальной точки видно пологое фирновое поле, но к нему ведет нагромождение ледяных игл, башен, валов, ступеней. В среднем течении этой части ледника выступающий скальный массив разрезает его на два рукава. Правый примерно на половине своей высоты имеет пологую площадку, на которую можно подняться по осыпи с выступающими на ней скалами. Этот подъем находится справа от нас. Мы знаем, что им хотели воспользоваться еще альпинисты из экспедиции 1932 г. Но не зная, что могло их встретить на площадке, они отказались от этого пути и поднялись на перевал через ледопад. Мы же решили рискнуть и пройти этим подъемом.

Площадка оказалась своего рода цирком, куда доходил ледопад, спускающийся с перевала. Прямо по этому ледопаду подняться на перевал очень трудно, поэтому мы выбрали путь из юго-восточного угла цирка, где ледник все же не так разорван и кое-где есть возможность подниматься по фирновому склону. Но этот путь не приводил нас непосредственно на перевал, а гораздо левее и выше его. Казавшийся нам издали сравнительно доступным, ледопад оказался трудно проходимым и опасным. Нам пришлось перебираться через широкие трещины по непрочным ледяным мостикам и через глыбы льда, рубить ступени, переползать по острым гребням.

Ледник Географического общества. Вдали перевал Кашал-аяк

Ледник северо-западнее перевала Кашал-аяк

Несколько часов мы потратили, чтобы подняться на 150—200 м по ледопаду. Когда мы, наконец, стояли на фирновом поле выше перевальной точки, уже темнело. Перевал Кашал-аяк представляет собой очень широкое фирновое седло в хребте Академии наук. Где-то, совсем близко, на леднике Федченко должна быть метеорологическая станция, но мы все идем и идем по перевальному полю на северо-восток и от усталости нам кажется, что не будет конца этому перевалу, и мы не дойдем до метеостанции.

Из-за гор взошла луна и осветила снежные поля ледника Федченко. По его поверхности черными полосами уходили на север срединные морены. Холодным безжизненным отблеском сверкала громада пика Коммунистической академии. В свете луны мы хорошо различали перерезающие нам путь трещины. Мне неожиданно показалось, что мелькнул огонек на скальном массиве, который господствует над левым берегом ледника Федченко, в месте его поворота на север. Я сразу же сказал об этом товарищам. Мы остановились и начали внимательно всматриваться вдаль, но никакого огонька не было.

«Галлюцинация», – заявил Александр. – «Я считаю, что надо ставить здесь палатку и ночевать».

За такое решение говорит все: опасность пути ночью, наше невероятное утомление и напряжение после 15 часов беспрерывного движения. Но желание сегодня же прийти на метеостанцию было сильнее благоразумия. Наши сомнения разрешил огонек, снова появившийся на том же скальном утесе. Теперь его ясно видели все. Это мог быть только свет на метеостанции.

Мы снова пошли вперед. Наконец появился заметный спуск с перевала, и мы, забыв усталость, ускорили свой шаг. Под самым утесом мы начали кричать, чтобы дать знать о себе. В ответ мы услышали радостные голоса зимовщиков, гурьбой спускавшихся навстречу нам на ледник. Фонарь «летучая мышь», освещавший их фигуры, то исчезал за скальным выступом, то снова появлялся, быстро приближаясь к нам. Через несколько минут произошла теплая дружеская встреча. Мы приветствовали друг друга так, как будто были знакомы много лет. Нас, советских людей, объединяла общая деятельность на пользу Родины, общее стремление к изучению высокогорья нашей страны.

Пик Коммунистической академии

Фото Д.Гущина

Здание метеорологической станции на леднике Федченко

Фото Д.Гущина

26 сентября

Прошло восемь дней после нашего прихода на метеостанцию. В тот же вечер, 18 сентября, при свете керосиновой лампы я рассмотрел зимовщиков метеостанции. Их пять человек – два наблюдателя-метеоролога, радист, повар и начальник зимовки. Это – все молодые энергичные люди, с бронзовыми от загара и обветренными лицами. Они уже целый год провели здесь. Год суровой жизни успел наложить известный отпечаток, хорошо заметный постороннему наблюдателю, – некоторую молчаливость. В долгие зимние вечера уже рассказано все о себе, а текущая работа и жизнь не требуют длительных обсуждений. Но никаких следов угнетенности нет и в помине – работники станции представляют собой дружный коллектив.