Тайна дочери пророка - Заговор во Флоренции

– Сердечно приветствую вас, синьорина, – сказал он, положив свои огромные руки на плечи Анны. По-отечески поцеловав ее в щеку, он шепнул ей на ухо: – Не слушай Клариче. Она мельком увидела картину Боттичелли и говорит тебе колкости из чисто женской зависти.

Он улыбнулся и сделал шаг назад. В отличие от Клариче, которую все раздражало в Анне, от Лоренцо исходили добро и теплота. В него нельзя было не влюбиться. Он был далеко не красив, как его младший брат Джулиано, и Анна сразу подметила, что скульптор сильно приукрасил его в своей знаменитой работе. Однако Лоренцо обладал шармом и юмором поистине великого человека. Независимо от того, с кем он говорил – со слугой или с деловым партнером, – он каждому давал чувствовать себя на равных, редко выходил из себя. О его великодушии, терпимости и широте ходили легенды. Анна чувствовала, что если бы ей вздумалось попросить его отвезти ее, например, в Милан, он, не задумываясь, сделал бы это лично.

– Моя дорогая Клариче права, нам потребуется ваша помощь, – сказал он, широко улыбаясь. – Через час начнут съезжаться гости, и я бы хотел просить вас про следить за порядком в парадном зале. Клариче будет присматривать на кухне, а я позабочусь о прибывающих гостях.

Джулиано засмеялся, потирая руки от предвкушения удовольствия.

– С радостью, дорогой брат. Ты же знаешь, как я люблю твои праздники. – Взяв Анну под руку, он проводил ее в зал. – Идем, моя возлюбленная! – сказал он, подмигнув ей. – Кто не праздновал с Медичи, тот не знает, что такое праздник!

Парадный зал был истинной усладой для глаз: две огромные люстры – по сотне свечей на каждой – излучали ослепительный золотистый свет. В оконных нишах и на низких столиках также сверкали светильники. Почти во всю длину зала протянулся огромный стол со всевозможными яствами. Он уже ломился под тяжестью жареных кур, гусей, уток, фазанов и поросят, но слуги несли все новые и новые блюда. В углу зала устроились музыканты в ярких, пестрых костюмах уличных скоморохов, и вскоре шарканье снующих слуг потонуло в звуках диковинных инструментов, которые Анна приняла за инструменты бушменов. Литавры, флейты, свистки и барабаны причудливой формы явно требовали настройки. Сквозь разноголосицу инструментов, напоминавшую школьный оркестр, состоящий из учеников без слуха, изредка прорывались веселые нотки.

В то время как Джулиано давал указания слугам: куда поставить блюдо, надо ли принести дополнительный подсвечник, – Анна украдкой поглядывала на стену над камином: там висел новый шедевр Боттичелли «Рождение Венеры». Хотя картина была еще завешена огромным полотном, белея гигантским пятном на охряной стене, Анна с волнением думала о скрытой за полотнищем картине. В горле у нее пересохло при мысли, что она присутствует при первом «явлении» шедевра. Невероятно!

– Нет, не туда, – услышала она голос Джулиано. – Какой головотяп! С ума сошел, – ставить туда блюдо? Это место оставь для жаркого.

Слуга от страха вздрогнул и быстро поставил блюдо на другое место. Джулиано сокрушенно покачал головой.

– Клариче права, – продолжал он, – слуги совсем распустились, суетятся, как куры в курятнике, будто к ним залетел ястреб. – Он дважды хлопнул в ладоши и грозно топнул ногой. – А ну пошевеливайтесь, – крикнул он стоявшим у окна слугам. – Сейчас начнут прибывать первые гости, а у вас еще ничего не готово!

Анна с грустью смотрела на Джулиано, отчитывающего слугу за то, что тот забыл заменить свечи в светильнике. Пройдет немного времени, и эти пустяки его перестанут волновать – его просто не будет на свете…

Анна встряхнулась и распрямила плечи, чтобы ото-гнать от себя тяжелые мысли. Сегодня она встретится с семьей Пацци. Удастся ли поговорить с кем-то из ких?

Анна чувствовала себя здесь лишней. Джулиано носился по всему залу, проверяя, все ли в порядке, придирчиво оглядывая стол, а она праздно стояла в стороне, рассматривая гобелены, изображавшие сцены охоты. Иногда до нее долетали обрывки фраз из разговоров слуг: одни жаловались на Джулиано, другие болтали о женщинах.

«Как мало изменился мир, – подумала Анна. – Меняется лишь внешняя оболочка жизни: рождаются новые технологии, открытия, изобретения. Меняются мода и наука. Все развивается. Лишь человек остается тем, кем был тысячи лет назад».

– Рад видеть вас в этом доме, – раздался за ее спиной хрипловатый голос.

Анна обернулась. Перед ней стоял Козимо Медичи, насмешливо глядя на нее. На те волнение и страх, которые так удивили Анну во время их последней встречи, не было и намека. Его словно подменили. Это был другой человек. Не болен ли? Или принял наркотик? А может быть, хлебнул волшебного эликсира?

– В ваших глазах столько радости! Вижу, вы счастливы снова меня увидеть! Мне это льстит, синьорина Анна.

Анна почувствовала, что краснеет.

– Я хотела…

Но Козимо небрежным жестом остановил ее.

– Не старайтесь скрыть своего удивления, синьорина Анна. Не вы одна испытываете подобные чувства. Вы, наверное, забыли, что я тоже принадлежу этому старинному и благородному роду, определяющему судьбы Флоренции. И как бы ни старались некоторые представители этого семейства забыть о моем существовании и игнорировать мое родство с ними, Лоренцо, пригласив меня, поступил, как подобает истинному аристократу. Возможно, он рассчитывал, что я отклоню его приглашение. Однако… – по лицу Козимо промелькнула лукавая улыбка, – я и не претендую на всеобщую любовь.

– Козимо! – воскликнул Джулиано, быстрой походкой подойдя к ним. Стоя рядом с Анной, он положил ей руку на плечо, словно желая защитить ее или показать кузену, кому принадлежит эта женщина. – Не верю своим глазам. Ты пришел?

– Благодарю и тебя за несказанно сердечный прием, – ответил Козимо и шутливо поклонился кузену. – А что касается моего появления, то не могу же я отказать себе в удовольствии присутствовать на сем эпохальном событии, которое обещает стать поворотным пунктом в истории города, а может быть, и всего мира.

Джулиано крепче сжал плечо Анны. Прежде чем он успел ответить на язвительный выпад кузена, Козимо настойчиво продолжил:

– Замечу, мой дорогой кузен, что тебе должно быть известно, как я высоко ценю искусство, живопись, в частности. Признаюсь, Сандро Боттичелли не относится к тем мастерам, чьими произведениями я бы украсил собственный дом. Он для меня слишком… как бы это сказать… – он щелкнул языком, ища подходящее слово. – Слишком прост, словом – банален. – Он бросил беглый взгляд в сторону двери, откуда появились слуги с подносом. – Кажется, несут жареного быка. За этим актом чрезвычайной важности надо хорошенько проследить. От него зависит успех всего празднества.

Джулиано напряженно следил за тем, как четверо крепких парней с трудом волокли гигантское блюдо. Он вопросительно посмотрел на Анну – можно ли ее на время оставить наедине с кузеном? Она утвердительно кивнула. Козимо не зверь. Не набросится же он на нее как сумасшедший. «Как-нибудь справлюсь», – решила Анна. Джулиано еще раз с сомнением посмотрел на нее и, что-то буркнув, извинился и направился к слугам.

Козимо изобразил облегчение.

– Вот он, наш красавец, любимчик города, кумир всех женщин. И почему он мною пренебрегает? Ведь только я вызываю гнев и раздражение окружающих. Когда-то мы часто встречались. Он приглашал меня к себе, мы часами спорили об искусстве, философии, вместе выпивали. И так продолжалось, пока в его жизни не появились вы, синьорина Анна.

Анна бросила на него недоуменный взгляд. В его голосе звучало искреннее сожаление и даже грусть. Ей показалось, что он больше страдает от своей репутации белой вороны в семействе Медичи, чем бравирует ею.

– Что с вами, синьорина Анна? – спросил он. – Вы, кажется, чем-то удручены?

– Вовсе нет. Я только спрашиваю себя… – стараясь избегать его испытующего взгляда, Анна искала подходящие слова, чтобы ответить ему. – Зачем вам это?.. Почему вы такой?..

– Такой злой, мерзкий и отвратительный безбожник? – Он рассмеялся, и от его смеха Анну передернуло. – Я знаю, вы недавно во Флоренции, и все же я удивлен, что до ваших ушей еще не дошли слухи о том, что я одержимый, безумец, что мою мать посетил дьявол, когда она носила меня под сердцем, что я безбожник, проклятый, позор Флоренции. Спросите первого встречного слугу или кучера на улице. Они подтвердят мои слова.

Анна посмотрела на него долгим взглядом.

– Людям свойственно заблуждаться. Вы не безумец и не проклятый. Вы только играете роль мерзавца. Открыв для себя волшебный эликсир, вы поставили себя над людьми, которые живут по общепринятым законам, для которых правила приличия не пустой звук. Вы думаете, что вместе с эликсиром обрели мудрость, которая позволяет вам топтать все, что свято для других, ничтожных в ваших глазах людишек. А теперь вы пожинаете плоды своего высокомерия, безграничного сарказма и ненависти к людям. Вас боятся слуги, избегают почтенные граждане, ненавидят родные. Но знайте, я вас не боюсь. Не забывайте, откуда я, и вы меня не удивите своей дерзостью и эксцентричностью, за которыми пытаетесь скрыть безысходность и страх перед одиночеством. С подобными вам я ежедневно сталкиваюсь в жизни, вижу по телевидению. Поэтому я вас не боюсь. Положа руку на сердце, скажу: мне жаль вас, синьор Козимо.

Анна повернулась и отошла от него.

Козимо проводил ее взглядом. Его поразила прямота чужестранки. Почему он не оскорбился, не обиделся? Да и зачем? Ведь она сказала чистую правду. Честно и откровенно. Острым языком и соблазнительными устами. Он не мог оторвать глаз от удаляющейся фигуры Анны. Это было само совершенство: умная, образованная женщина с лицом Мадонны… Без изъянов. Богиня.

С отсутствующим видом Козимо схватил бокал вина с подноса у слуги, обносившего напитками прибывающих гостей, и двинулся вслед за Анной. Она манила его как сладкоголосая Сирена. Козимо сделал глоток и задумался. Почему она оказалась у Джулиано? Разве не он, Козимо (если верить ее словам, а у него не было причин не верить ей), вырвал ее из будущего и перенес сюда, в это время? Не для того же, чтобы обеспечить кузена невестой? Разумеется, нет. Джулиано в этом не нуждался. Невест для него было предостаточно. Любая мать из самого родовитого семейства Флоренции не желала бы лучшего мужа для своей дочери. Молодые девицы вешались ему на шею. «Ничего удивительно», – без зависти думал Козимо. Джулиано молод, красив и богат. Прекрасные манеры, живой ум. Не все Медичи обладали такими достоинствами. Девушка, которой удалось бы покорить его сердце, могла считать себя счастливицей. И все-таки такой женщины, как Анна, он не стоил. Симонетта, другие, подобные ей девицы – да, эти ему по зубам. С ними можно развлекаться и даже предлагать руку и сердце. Они были равны. Но эта женщина – она другая. Козимо не мог представить ее вместе с Джулиано. Ведь Афродита тоже не спустилась с Олимпа, чтобы согрешить с пастухом. Нет, Джулиано не стоил этой женщины: ей было бы скучно с его веселым, ласковым, но пустым кузеном.

– Синьор, что с вами? У вас такой странный вид! Я не пойму – то ли вы встретились с ангелом, то ли заглянули в глаза собственной смерти? – Козимо отвел взгляд от Анны, которая уже собиралась покинуть зал вместе с Джулиано, и увидел Ансельмо.

Ансельмо по-прежнему был строен, однако отменное и регулярное питание дало свои плоды: он округлился и уже не выглядел голодной, бездомной собакой. С тех пор как его волосы были аккуратно причесаны, руки ухожены, а сам он одет в дорогую одежду, специально пошитую портным, мало что осталось от того грязного, голодного шута с базарной площади у церкви Санта Мария Новелла. Его вполне можно было принять за аристократа.

– С ангелом? Нет, Ансельмо, ангела я не встретил, – ответил Козимо.

Он уже не удивлялся, что доверял Ансельмо то, чего не мог бы рассказать даже духовнику, если бы имел его. Ансельмо был близкий человек. Он на лету угадывал его мысли и намерения, понимал с полуслова. Узы, связывающие его с Ансельмо, были теснее, чем между братьями или ближайшими друзьями.

– Ангелы слишком хороши для меня, к тому же глуповаты. Они лишь исполняют Божью волю. Архангелы не в счет. Они, как известно, существа мужского пола. Нет, – он покачал головой, – я встретил существо, которое не исполняет ничьей воли. Эта женщина, Ансельмо, сама богиня.

Ансельмо ухмыльнулся.

– В общем, я угадал. Не так ли, мой господин? Чем я могу помочь?..

– Сегодня вечером мы должны сделать все возможное, чтобы сблизиться с ней, – сказал Козимо, доверительно положив руку на плечо Ансельмо. – Для этого потребуется твоя смекалка – Джулиано не сводит с нее глаз. Он, видно, опоил ее каким-то зельем и свел с ума. Мы должны вырвать ее из когтей моего кузена.

Ансельмо понимающе кивнул.

– Слушаюсь, господин, и ни минуты не сомневаюсь, что это нам удастся.

Тем временем гости все прибывали и прибывали. Держа в руках бокалы из драгоценного венецианского стекла, они восхищенно оглядывали зал, тихо нахваливали или преувеличенно громко восторгались многообразием блюд и широтой хозяев – Лоренцо де Медичи и его восхитительной супруги Клариче.

Болтая о разных пустяках, гости разгуливали по залу, как стадо коров по пастбищу в поисках лучшего корма. Завидев Козимо, люди бледнели и шарахались от него. Ансельмо неодобрительно потер лоб.

– Господин, – возмутился он, – эти болваны шарахаются от вас, как от прокаженного.

– Не беспокойся, Ансельмо, – ответил Козимо, с улыбкой пожав плечами. – Они не могут иначе. Одних пугают сплетни обо мне, другие боятся меня самого. Тебя они тоже боятся.

– Меня?

– Да, Ансельмо, тебя тоже. Разумеется, они боятся не твоих ловких пальчиков, о которых, надеюсь, не догадываются, а ты, если у тебя хватит ума, не дашь повода с ними познакомиться. Их не пугает и твой острый язычок. Они тебя боятся, потому что ты со мной, потому что мы вместе. Я это вижу по их испуганным лицам: они не понимают, что связывает Козимо де Медичи с этим красивым, прекрасно одетым юношей. Кто он? Отпрыск богатой семьи? Член семьи Медичи? Мой близкий друг? Приемный сын? Любовник? Или сатир в человеческом облике? – Козимо улыбнулся. – Есть четыре порока, властвующие над людьми: зависть, глупость, страх и суеверие. Но это не повод для печали. Не будем терять времени, Ансельмо. Давай лучше послушаем, о чем тут болтают. В другое время мне было бы наплевать на это, но нынче…

Козимо весело подмигнул Ансельмо, хотя на душе было неспокойно. Обычно он не придавал значения, что о нем говорят. Что для него эти люди! Здесь собралась вся флорентийская знать: банкиры с женами – толстые лысые старики с красными от вина и обжорства лицами, обязанные своим богатством не уму, а счастливому случаю, сыновья банкиров со своими женами – повесы, франты, проматывающие состояния отцов на дорогие тряпки и картины. Не будь у их отцов власти и богатства, их ума и таланта хватило бы лишь на попрошайничество. Но судьба оказалась к ним благосклонна – они могли позволить себе прожигать жизнь, не думая о будущем. Среди гостей были городские художники и литераторы, поэты и актеры, музыканты и композиторы, и все без исключения зависели от банкиров, для которых люди искусства служили лишь украшением – брошью, кольцом, ожерельем, которыми от скуки увешивали себя богатеи. Жизнь художников зиждилась на богатстве их покровителей. Разорялись благодетели – закатывалась и их звезда, и вскоре о них забывали, будь они даже гениями.

Среди всей флорентийской знати особое место занимали Медичи. Если кому-то выпало счастье родиться под крышей одного из их бесчисленных дворцов, самого этого имени было достаточно, чтобы добиться власти, денег и уважения. Все блага жизни давались Медичи проще, чем остальным. Одно имя Медичи открывало безграничные возможности для многочисленных кузенов и кузин, дядьев и теток первой, второй и третьей степеней родства вместе с их женами, мужьями, детьми и внуками. У каждого из Медичи было достаточно власти и богатства, чтобы окружать себя лучшими портными, мастерами, художниками и поэтами, которые нуждались в покровительстве. По своей сути Медичи были деспотами, автократами в лучших традициях Древнего Рима. Они лишь выдавали себя за прогрессивных мыслителей. Исключение составлял один Лоренцо Медичи, образованный и тонко чувствующий искусство человек. Он по праву заслужил славу могущественнейшего правителя Флоренции. Слово Лоренцо Медичи было законом, и никто в городе не отважился бы перечить ему.

«Невелика честь вращаться в этом блестящем обществе, – не без сарказма подумал Козимо, опрокинув бокал роскошного вина. – И все же чувствуешь себя изгоем, чужаком. От тебя шарахаются, как от прокаженного».

– Как я рад видеть тебя, Козимо!

Приятный мужской голос прервал его мрачные мысли. Обернувшись, Козимо заметил красивого молодого человека с длинными густыми вьющимися волосами и проницательными светлыми глазами. Улыбнувшись, он дружески поприветствовал Козимо, и эта искренность пролилась бальзамом на его истерзанную душу. Если такие, не худшие на этом свете люди, как Леонардо да Винчи, рады его видеть, значит, не все потеряно.

– Я тоже рад вас видеть, Леонардо! – сказал Козимо, схватив протянутую ему руку. – Теперь нас уже двое, хотя и приглашенных в это изысканное общество, но не совсем желанных в глазах достопочтенных граждан нашего прекрасного города.

– Вы ошибаетесь, нас трое, Козимо, – поправил Леонардо, и на его губах заиграла лукавая улыбка. – Вы забываете вашего юного спутника, который не долго бы здесь задержался, если бы его узнал кто-то в этом зале: слишком болезненными бывают воспоминания об украденном кошельке или броши. Но надо отдать ему должное: он очень ловко замаскировался в костюме Арлекина и вряд ли кто-нибудь его узнает.

– От зоркого глаза Леонардо да Винчи не скроешься, – ответил Козимо, учтиво поклонившись молодому художнику. – Я восхищен вашей проницательностью и остроумием. Вы неподражаемы!

Но Леонардо скромно отмахнулся.

– Главное – уметь видеть, – сказал он и, посмотрев на Ансельмо, добавил: – Не беспокойся, я тебя никому не выдам, как и Козимо де Медичи. Да и в карманах у меня пусто, не на что польститься.

Он собирался положить руку на плечо Ансельмо, но тот быстро увернулся, по-видимому, вспомнив про слухи, ходившие в городе о Леонардо. Возможно, они были так же далеки от истины, как и сплетни о Козимо.

– Ансельмо, не бойся Леонардо, – успокоил его Козимо.

– Да, не надо меня бояться. Я не чудовище, как утверждают злые языки. Правда, меня дважды привлекали к суду, приписывая мне самые невероятные, гнусные преступления и каждый раз оправдывали за недоказанностью обвинений. Но кому придет в голову говорить о моей невиновности, когда интереснее судачить о других вещах? – Он тяжело вздохнул. – Меня не очень-то беспокоят сплетни, я буду и дальше жить, как жил, и делать, что мне вздумается. Беда в том, что я лишен заказов и вынужден влачить жалкое существование в мастерской Сандро Боттичелли – среди этих бездарей и болванов. Вот почему я попал сюда: великий Боттичелли дал мне почетное задание – выступить в роли носильщика его бессмертного шедевра. Мне было поручено повесить и закрыть полотнищем его новую работу.

Козимо улыбнулся.

– Не скрою, мне очень любопытно посмотреть на его новую картину. Мой кузен Лоренцо ее уже видел, не может нахвалиться, а Боттичелли расхаживает тут с гордо поднятой головой. Я слышал, что картина – настоящий шедевр. А что вы думаете?

Леонардо задумчиво опустил голову.

– Хорошая работа. Не знаю, шедевр или не… – он запнулся и повел плечами. – Время покажет, кто прав. Признаюсь, я не ожидал, что Боттичелли еще способен творить. Он многому меня научил. Эта картина – безусловно, его лучшая работа.

Козимо улыбнулся. Леонардо ему нравился, и не только за его ум и необыкновенный талант. Он любил его за чувство юмора и честность. На свете не так много художников, способных оценить успех своего соперника.

– Леонардо! – раздался властный голос Боттичелли, заглушивший даже звуки оркестра. Таким тоном зовут денщика, чтобы тот снял сапоги с генерала. – Леонардо, куда ты подевался?

– Извините меня, Козимо, – сказал Леонардо, слегка поклонившись. – Мастер зовет. Надо помочь с картиной.

Ансельмо проводил его взглядом, полным любопытства и ужаса.

– Неужели он действительно со скотиной… – открыл было рот Ансельмо, но сразу осекся. – Не могу поверить.

– И правильно, не верь, Ансельмо, – успокоил его Козимо. – Подлость человеческая и низость не знают границ. Люди жестоки. Леонардо дважды обвиняли в содомии. Это такая же ложь, как и то, что я сын дьявола. – Ансельмо с ужасом уставился на Козимо, и тот невольно рассмеялся. – Тебе пора уже привыкнуть к клевете и научиться пропускать мимо ушей всякую чепуху, если хочешь служить у меня и дальше. Как говорится, много шума из ничего! Не забывай эту поговорку.

– Да, господин, не забуду.

Улыбки, рукопожатия, бесконечный обмен поцелуями: Анна и Джулиано встречали все новых и новых гостей, помогая Лоренцо и Клариче справиться с этой нелегкой задачей. Прошло всего полчаса, а Анне казалось, что она здесь уже целую вечность. Поток гостей не убывал.

«Не представляла, что во Флоренции столько жителей», – удивлялась Анна, целуясь с бесформенной толстухой. От постоянных улыбок у нее сводило мышцы лица. Казалось, эта глупая гримаса навсегда приклеилась к ней. Только теперь Анна на себе испытала, как нелегко приходится королевским особам во время приемов – пожимать руки бесчисленным гостям, приветливо улыбаться, кивать, говорить любезности. «Легче почистить двадцать туалетов», – решила она.

– Скоро конец, – шепнул ей Джулиано, улыбка которого тоже слегка потускнела. – Кажется, все собрались.

– Нет еще Пацци, – тихо сказал Лоренцо, пожимая обе руки гостю с блестящей лысиной и провожая его в зал.

– Ну, разумеется, – едко заметила Клариче. – Пацци всегда устраивают целый спектакль из своего появления. Не удивлюсь, если они явятся в последний момент и нам придется отложить открытие. Не понимаю вообще, зачем ты их пригласил. Они с нами не считаются и вполне могут назло нам опоздать, чтобы испортить вечер.

– Пацци – влиятельные и уважаемые люди. Их семейство, Клариче, как и наше, определяет жизнь города. Кстати, на этот раз ты была неправа, – сказал Лоренцо с сияющим лицом. – Вот и Пацци в полном составе. Надеюсь, им будет оказано особое внимание.

Клариче напряглась и, гордо вскинув голову, нацепила на себя счастливейшую улыбку, будто не было для нее большей радости, чем видеть Пацци в своем доме.

«Вот что такое тренинг», – подумала Анна, восхищаясь тем, как владела собой жена Лоренцо. Стараясь подражать Клариче, она вздернула подбородок и, превозмогая усталость, улыбнулась во все лицо. Как хорошо было бы сейчас выпить бокал шампанского. Но, увы, шампанского еще не знало человечество.

Пацци явились в количестве одиннадцати человек. С подчеркнутой вежливостью и очаровательной улыбкой Джулиано представил Анне всех членов семейства поименно. Никто из Пацци не произвел на нее особого впечатления. Донна Лючия де Пацци, глава семейства, холодно протянула Анне костлявую руку. Это была пожилая сухощавая женщина. При ходьбе она опиралась на трость из эбенового дерева. Ее узкое морщинистое лицо обрамляла черная кружевная накидка. Она выглядела хрупкой болезненной старухой, но первое впечатление Анны оказалось обманчивым. Светлые голубые глаза донны Лючии были острыми, как сталь, свидетельствуя о ее несгибаемом характере. Она оценивающе взглянула на Анну, и этот взгляд встревожил ее. Через мгновенье донна Лючия милостиво кивнула, как бы давая понять, что ничего не имеет против пребывания Анны в этом доме.

В этот вечер Джованна была бледнее, чем в тот день, когда посетила Анну. Ее блуждающий взор был еще беспокойнее, чем тогда. Казалось, она совсем не понимала, где и по какому поводу находится. «Поговорить с ней вряд ли удастся», – подумала Анна.

Мужчины, члены семьи Пацци, чьих имен Анна не запомнила, были похожи друг на друга и не произвели на Анну большого впечатления. Ни злобы, ни хитрости она в них не заметила. Они лишь бегло поздоровались с Анной. Казалось, были заняты одной мыслью – не вызвать раздражения Медичи.

Анна засомневалась: та ли это семья, которая замешана в заговоре? Нетрудно было представить, что Пацци способны с помощью интриг и хитроумных уловок уничтожить любого конкурента. Это были ловкие и умелые дельцы. Но чтобы замыслить страшный заговор и спланировать убийство? Нет. Эти люди проворачивают дела с помощью денег, пером на бумаге, а не с кинжалом в руке. Нет ли здесь исторической ошибки? Возможно, в заговоре участвовали совсем другие люди? И не приписала ли народная молва заговору имя Пацци потому, что именно они больше всего выиграли от него? По крайней мере – в первое время. Позднее они были сурово наказаны и изгнаны из Флоренции. А что, если Медичи воспользовались ситуацией, чтобы привлечь к себе симпатии горожан и избавиться наконец от своих заклятых врагов? Не сами ли Медичи свалили на Пацци вину за убийство Джулиано? Анна поразилась собственной проницательности, настолько логичным было ее предположение. Безусловно, Медичи честолюбивы. Объективно говоря, их правление носило чисто автократический, если не диктаторский, характер. Своего господства они добились не святостью и беззаветным служением народу. Нет. Они всегда руководствовались девизом: – «Qui pro quo» («один вместо другого»), – и в этом им не было равных.

«Надо пересмотреть свою версию», – решила Анна, здороваясь с каждым из Пацци, обмениваясь дежурными фразами или улыбками, кивками и короткими «да, конечно». Возможно, убийцу Джулиано надо искать не среди них, а среди самих Медичи. Сердце взволнованно забилось. Но кто же это? Лоренцо? Нет, Лоренцо слишком любил своего младшего брата. С другой стороны, если Джулиано своим поведением бросил тень на репутацию Медичи, то ради ее спасения не пожертвовать ли его жизнью? А Козимо? У него были все основания ревновать Джулиано, и он больше остальных Медичи ненавидел Пацци. К тому же, как говорится, у него не хватало винтика.

В этот момент Джулиано собирался представить Анне Джакомо де Пацци, который когда-то был закадычным другом Козимо, а теперь превратился в заклятого врага. Если она правильно поняла Джулиано, никто так и не узнал об истинных причинах их разрыва. Возможно, психическое состояние Козимо послужило причиной их размолвки? Конечно, Анна не могла рассчитывать, что Козимо скажет ей правду, если она спросит его. Но этот вопрос можно задать Джакомо. Кажется, никто другой во Флоренции не знал Козимо лучше, чем он. Анна с интересом присматривалась к нему.

Джакомо де Пацци ничем особенным не выделялся: среднего роста, неприметной наружности – не то что Козимо, увидев которого однажды, уже никогда не забудешь. Единственное сходство между ними состояло в их поразительной моложавости. Хотя обоим было больше тридцати лет, никто не дал бы ими девятнадцати. Вот только глаза! Глаза, которые не вязались с такими молодыми лицами.

Джакомо де Пацци взял ее руку и улыбнулся.

– Я рад, синьорина Анна, что наконец представилась возможность познакомиться с вами. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете в нашем городе.

– Благодарю за добрые слова, синьор Джакомо, – ответила она. вспомнив о Джованне. Насколько та была «не от мира сего», настолько открытым и приветливым оказался Джакомо. «Поразительно, какими разными могут быть брат и сестра», – подумача Анна. – Мне очень нравится Флоренция, и я чувствую себя здесь прекрасно.

– Рад слышать, – ответил Джакомо тоном, как будто он, а не Медичи, был здесь хозяином. – Желаю, чтобы ваше дальнейшее пребывание в нашем прекрасном городе было столь же приятным.

– Спасибо, – сказала Анна, кутаясь в шерстяную шаль. По-видимому, кто-то из слуг открыл дверь, и с улицы потянуло холодом. В то время как она подбирала фразу, чтобы ответить Джакомо де Пацци, он продолжал:

– Прошу меня извинить, я с удовольствием продолжил бы нашу беседу, синьорина Анна, но синьор Лоренцо подал знак. Кажется, сейчас начнется официальная церемония, и нас приглашают на открытие. Но… – Он наклонился и, пожав ей руку, добавил: – Мне бы очень хотелось, чтобы вы посетили наш дом. За вами зайдет мой слуга, и мы сможем обо всем спокойно поговорить.

– Спасибо, с удовольствием, – ответила Анна, чрезвычайно удивленная этим любезным приглашением.

– А теперь позвольте проводить вас в зал. Могу я взять вас под руку? – С очаровательнейшей улыбкой Лоренцо Медичи протянул руку престарелой донне Лючии. Искривив рот, что, видимо, означало улыбку, она взяла его под руку: не могла же она отказаться – это вызвало бы скандал. Лоренцо подмигнул Клариче, и она, обворожительно улыбаясь, обратилась к Джакомо де Пацци: не проводит ли он ее вместо мужа в парадный зал?

Джулиано сопровождал Анну.

– Какое впечатление на тебя произвел Джакомо де Пацци? – тихо спросил он.

– Очень мил, – ответила Анна. – Учтивый, славный человек. – Она задумчиво сморщила лоб. – Не могу представить, что он и Козимо были когда-то близкими друзьями.

– Да, невероятно, но это так, – согласился Джулиано.

– И никому не ведомо, почему расстроилась эта дружба.

Джулиано покачал головой.

– Да. И ни один из них ни разу не сказал об этом ни слова. Конечно, у всех свои предположения. Я думаю, все дело в Джованне, сестре Джакомо. Когда-то Козимо оказывал ей знаки внимания, и она, кажется, отвечала ему взаимностью. Ни одна девица не могла устоять перед Козимо. Возможно, с Джованной он зашел слишком далеко. Он соблазнил ее. Узнав об этом, семья Пацци ополчилась против Козимо. Но Джакомо слишком порядочный человек, чтобы болтать на эту тему.

Анна кивнула. Да, это возможный вариант. По-видимому, семья Падци ожидала извинений со стороны Медичи, но напрасно. Джакомо же из чувства стыда молчал, а Козимо не счел нужным извиняться за содеянное. Возможно, он даже не сознавал своей вины и вместо угрызений совести начал испытывать жгучую ненависть к Пацци и прежде всего – к Джакомо. Он плел всевозможные интриги, пороча их репутацию, и делал все возможное, чтобы всю вину за убийство Джулиано приписали Пацци.