До этих пор я и все те, кто будет назван свободными гражданами Спарты (периэками), будем всего лишь зрителями; но затем мы должны отбросить свою одежду и омыться в водах Эврота. Затем помощники благовонными маслами умастят наши тела и подадут нам полотенце и новую белую одежду. Соответствующим образом подготовившись, мы построимся в колонну во главе со мной и Гиппоклисом (я должен стоять справа от него) и пройдем перед храмом Ортии, где нам дадут факелы и подношения для богини и жриц, заранее приготовленные нашими помощниками. (Во время подношения нами даров будет петь женский хор.) Затем мы по очереди обойдем все храмы Спарты. Первыми должны идти танцоры, за ними женский хор, а потом уже мы, вторя припеву каждой песни - мне сказали, что припев всегда короткий и очень простой и что он нам успеет надоесть еще во время репетиции. В каждом из храмов сто человек совершат жертвоприношения. (Всех их уже предупредили об этом; мы так и будем идти - по сто.)
      Когда мы вернемся к храму Ортии, я должен буду поднести богине свои дары, и вместе со мной дары принесут все те, кто еще не успел этого сделать. Регент Павсаний, пятеро судей и оба царя пройдут по рядам неофитов в сопровождении жриц. По мере того, как они будут каждого по отдельности провозглашать свободным, стоящая рядом жрица будет надевать неофиту на голову венок из диких цветов. Я буду первым из освобожденных обряд этот совершит сам регент и царица Горго. Я должен каждого поблагодарить - кратко, внятно, искренне, но скромно. Как только я закончу свою речь, я должен бросить свой факел в реку.
      К тому времени, когда будет освобожден последний раб, должно быть готово мясо жертвенных животных. И начнется всеобщий пир. И, как предупреждал меня Симонид, вино польется рекой.
      Во дворце моей памяти есть одна статуя - Гидра с семью головами и четырьмя лапами. Я все предстоящие действия распределил по ее головам и конечностям: первые жертвоприношения, речи, выступление Фемистокла, подношение ему даров, его собственное жертвоприношение богам, наше очищение в реке, распределение факелов и жертвенных даров, прохождение по городу, мои дары богине, церемония освобождения от рабства и утопление факела в реке.
      Ио спросила, не видел ли я нашего чернокожего. Мы отыскали его в гимнасии неподалеку, где он смотрел, как Гиппоклис учит Полоса орудовать спартанским мечом. Ио показала нам маленькую комнатку без окон напротив той, где спим Ио, Полос и я. Там всего лишь пара дубовых колодок, укрепленных бронзой и железом; на полу кровавые пятна. Ио с чернокожим нашли на стене место, где ее чинили. Они говорят, что здесь был заключен один человек, которого мы знаем, однако он бежал, проломив эту стену. Оба предупредили меня, чтобы я никому ничего об этом не говорил. Мы вышли из этой комнаты так, что никто нас не заметил, хотя, когда мы шли через двор, нас видел один из подручных Киклоса.
      Ио говорит, что будет очень рада поскорее покинуть Спарту - ей здесь очень не нравится. Мне тоже, хотя после завтрашних событий это будет мой город. Ио попросила меня узнать у Киклоса, когда мы отправляемся в Дельфы на Игры.
      Мы поужинали в казармах той моры (*72), в которой состоит Гиппоклис. Это длинное помещение с низким потолком, где нет ничего, кроме столов и скамей. Ио сказала, что мы уже однажды ели в таком доме, когда были здесь в прошлый раз, и предупредила меня, чтобы я даже не пробовал их суп. Я вскоре увидел, однако, что все спартанцы едят его с удовольствием, и тоже попробовал, однако он показался мне каким-то горько-соленым. Копченая свинина, лук и ячмень, тушенные вместе, составили второе блюдо, хотя Гиппоклис говорит, что вообще-то мясо им дают очень редко.
      Потом я сидел и слушал разговор Киклоса с Гиппоклисом и другими молодыми людьми, хотя кое-кому из них мое присутствие явно не нравилось. Я бы не сказал, что Киклос красноречив, да и голос у него не благозвучный, а фразы редко бывают удачно построены - однако молодые люди впитывали каждое его слово.
      Раб принес вино и сушеный инжир. Я хотел разбудить Ио и Полоса, чтобы они тоже полакомились, но Киклос покачал головой. А я все-таки спрятал для каждого по одной большой ягоде.
      Хотя обо всем здесь говорилось как о чем-то обыденном, кое-что из сказанного Киклосом показалось мне просто невероятным. Он рассказывал о Кире (*73), царе варваров, который завоевал многие страны и народы. Один из его советников предложил ему перенести столицу Персидской империи туда, где климат помягче, а земля более плодородна. Кир отказался, заявив, что мягкая земля плодит мягких людей. Затем Киклос заговорил о плодородных землях Лаконии, где во множестве произрастает пшеница, ячмень и самые разнообразные фрукты, и спросил: отчего же тогда спартанцы оказались не такими же "мягкими", как их земля?
      Киклос также говорил о законе, который превращает женщину во вдову на все то время, что ее супруг находится за пределами своей родной страны. Сперва он спросил у молодых спартанцев, справедлив ли этот закон по отношению к мужу, а потом (когда никто не ответил на первый вопрос) справедлив ли он по отношению к жене. Молодые люди заспорили и пришли к выводу, что он несправедлив по отношению к обоим: мужчина не должен терять то, что принадлежит ему по праву, стоит ему покинуть свой дом, а женщина не должна подвергать риску доброе имя своего мужа только потому, что находится с ним в разлуке. Киклос объяснил причину, по которой был принят этот закон: это было сделано во имя процветания Спарты, чтобы дети рождались вне зависимости от наличия в домах мужей. А я еще подумал: вряд ли у мужчин после этого могла возникнуть слишком большая тяга к путешествиям.
      - Ты бы оставил здесь свою жену, Латро? - спросил Киклос. - Теперь, когда знаешь этот наш закон?
      Я сказал, что нет, и все засмеялись.
      - Ну тебе беспокоиться нечего, - сказал он. - Этот закон применим только к спартиатам, а не к вам. - Но мне кажется, что он абсолютно справедлив: я-то, конечно же, забуду свою жену сразу же, как нас разлучат. На самом деле весьма вероятно, что я и сейчас женат, только жена моя считает себя вдовой! Видишь ли, - продолжал он, - наш город в основном ведь защищают именно спартиаты, а не периэки, хотя мы можем в случае нужды призвать в свою армию и вас. Видел ли ты, сколь мощны наши стены?
      Я сказал, что вообще никаких стен не видел и даже не думал, что этот город окружен стеной.
      - Он окружен стеной из наших щитов! - напыщенно провозгласил Киклос. Потом зевнул и потянулся. - У нас завтра полно дел - боюсь, как бы мы не проспали.
      Я встал вместе с остальными, намереваясь идти, однако он жестом велел мне остаться.
      Когда все ушли, я сказал:
      - С твоей стороны очень великодушно было принять в своем доме меня и этих детей, однако, боюсь, мы тебя сильно стеснили. Впрочем, скоро мы, я надеюсь, будем уже на пути в Дельфы, и ты вздохнешь с облегчением.
      Он только отмахнулся, наливая мне еще вина. Налил он и себе.
      - Гиппоклис говорит, ты отлично владеешь мечом?
      Я сказал, что вроде бы не хвастал ему этим.
      - Да нет, - покачал головой Киклос, - он просто учил твоего мальчишку и обнаружил, что ты уже успел многое из своего искусства ему передать. Пасикрат говорит, что ты ему руку отсек и вообще в тебе есть нечто сверхъестественное. То же самое говорит и наш регент...
      - По-моему, - сказал я, - я самый обыкновенный человек.
      - Ну нет - обыкновенные люди никогда так о себе самих не скажут! По словам Фемистокла, ты все забываешь. А завтра утром ты будешь помнить то, что я говорю тебе сейчас?
      Я сказал, что запишу все это в дневник, а утром перечитаю.
      Киклос открыл сундук, на котором сидел, и вытащил два деревянных меча. Один он протянул мне.
      - Только в лицо не бить, хорошо? Все остальное как всегда. А теперь попробуй меня убить.
      Я ударил его по руке. Он очень ловко парировал и стал наступать; я перехватил его за запястье, швырнул на пол и приставил свой деревянный меч ему к горлу.
      Когда он поднялся на ноги и отдышался, то спросил:
      - Как же так получается, что этой науки ты не забываешь?
      Я объяснил, что умение и память - вещи различные.
      - А ты умеешь управлять колесницей? С четверкой лошадей справишься?
      Я сказал, что не знаю этого.
      - Утром тебя об этом будет спрашивать Павсаний. Не пройдет и суток, как ты будешь объявлен жителем Спарты и его подданным. Что ты ответишь ему?
      Я сказал, что, разумеется, попробую, если этого пожелает правитель моей новой родины.
      Киклос отвернулся и прошелся по двору, больше на меня не глядя.
      - Наш авторитет значительно упал, - бормотал он. - Сперва Марафон, потом Платеи, Микале, Сест... Однако мы вскоре выведем Фемистокла из игры, а тогда посмотрим. Если мы победим на Пифийских играх - а мы просто обязаны выиграть скачки на колесницах! - и храбро выступим против какого-нибудь из городов Великого Царя...
      Я спросил, почему он хочет убить Фемистокла.
      - Нет-нет, напротив! - сказал он. - Я намерен возвеличить его буквально осыпать его почестями и подарками! За такое никто никогда нас винить не станет.
      36. ЗАПЯТНАННЫЕ КРОВЬЮ ДОСПЕХИ
      Порванная одежда, искореженные латы и оружие висели в зале царского дворца.
      - Все это принадлежало царю Леониду, - пояснил нам сын регента Павсания, Плейстоанакс. - Мой отец подобрал все это у Фермопил, когда вез домой тело Леонида. Мой дед и царь Леонид были братья. Пожалуйста, не трогайте здесь ничего, мой отец никому не позволяет трогать эти вещи!
      Я убрал руку, которой дотронулся было до хитона покойного царя, а Фемистокл заверил юношу, что мы ничего трогать не будем. Ио шепнула Полосу:
      - Значит, ты хочешь стать великим воином? Видишь, какую цену за это приходится платить?
      Полос, похоже, ее даже не слушал; потрясенный, он лишь смотрел на все вокруг огромным темными глазами.
      - Все мы смертны, - сказал Плейстоанакс. - Я знаю, что должен умереть, но я бы очень хотел умереть так, как он, - в рукопашной битве с врагом, видя его лицо!
      - Вряд ли он видел лицо того, кто его убил, - заметил я. - Ему нанесли сзади удар дротиком.
      Плейстоанакс улыбнулся:
      - Я вижу, ты многое знаешь о том героическом сражении, господин мой. Да, царь Леонид прорвал оборону варваров и угрожал их предводителю, один из стражников которого и убил Леонида именно так, как ты сказал.
      Фемистокл смотрел на меня прищурившись.
      - Не думаю, чтобы Латро мог помнить историю Леонида - если он вообще когда-нибудь ее слышал. Как ты это узнал, Латро?
      - По его хитону. Там большое кровавое пятно на плече у ворота, однако на боках крови почти нет; и мне еще кажется, что Леониду, уже мертвому, кто-то отрубил ноги и руки. А вот след от той раны, что оказалась для него смертельной, - круглая дырка на спине, примерно на ладонь выше талии, и совсем небольшое отверстие спереди - там, где наконечник копья вышел из груди.
      Плейстоанакс все это время внимательно рассматривал хитон, не решаясь даже коснуться его. Он пока что еще подросток, хотя довольно высокий и, пожалуй, чересчур красивый на мой вкус.
      - Дротик пробил заднюю пластину его кирасы, - продолжал я, - прошел сквозь тело и был остановлен нагрудной пластиной. Стрела никогда бы не смогла пробить бронзу, да и отверстие оставила бы поменьше. Разрез от меча был бы более широким, как и от кинжала. А тяжелое копье - если бы ударил всадник - проделало бы огромную дыру, да, пожалуй, и нагрудную пластину тоже пробило бы. - Я хотел еще сказать, что дыра на хитоне - если бы ударил своим копьем гоплит - тоже была бы больше, однако вовремя умолк. А потом сказал: - Царь Спарты не должен был подставлять спину под вражеские копья. Так что, по всей вероятности, кто-то метнул дротик с довольно близкого расстояния, причем метнула его чья-то умелая и сильная рука. И из-за спины.
      Молодой однорукий спартанец влетел в зал, оборвав своим появлением мою речь. Из того, что я прочитал с утра в своем дневнике, я знаю, что это Пасикрат. Я поздоровался с ним, назвав его по имени, и, хотя выражение его лица осталось непроницаемым, в глазах вспыхнуло удивление. Однако сказал он только то, что обязан был передать:
      - Великий регент сейчас примет вас, в том числе и детей.
      - А меня? - Плейстоанакс надменно поднял бровь, что должно было означать, что себя к понятию "дети" он не относит, хотя вряд ли он был старше Ио.
      Регент Павсаний поднялся нам навстречу и приветствовал нас самым сердечным образом: обнял Фемистокла, Симонида и меня, потрепал Ио по голове и ласково ущипнул Полоса за щечку. Хотя Ио предупреждала меня, чтобы я не слишком доверял ему, мне он сразу понравился. Его лицо превращено в ужасную маску шрамами от старых ран, из-за которых правый угол его рта постоянно приподнят, словно он усмехается. Однако разве можно винить человека за полученные в бою увечья!
      - Это Тизамен, мой прорицатель, - сказал регент, указывая на какого-то коротышку, который тут же вскочил. Увидев его, я быстро посмотрел на Ио. "Мы обо всем поговорим позже", - сказал я ей взглядом. Она мне описывала этого похожего на кролика человечка как самое настоящее чудовище, однако "чудовище" готово было прыгать перед Фемистоклом на задних лапках, стоило тому щелкнуть пальцами.
      - Садитесь же, прошу вас. И ты тоже, Пасикрат. Поскольку ты идешь с нами, то почему бы и тебе не послушать нашу беседу.
      Фемистокл поднял голову:
      - Кимон говорил мне, что ты, великий регент, желал бы, чтобы Латро представлял Спарту в Дельфах? А сам ты будешь участвовать в Играх?
      - Да, я туда отправлюсь, и вместе с тобой, если ты не против, потому-то я и просил вас всех прийти сюда. Это безусловно произведет благоприятное впечатление, если мы сегодня во время церемонии упомянем о нашем решении отправиться на Игры вместе.
      Фемистокл и регент уселись, остальные тоже сели, и Фемистокл сказал:
      - Я довольно давно не видел соревнований - для меня это большое искушение. Вон Симонид каждый год бывает на Играх.
      - Это же моя работа! - скромно заметил старый поэт. - Я прославляю победителей из Афин и даже платы не прошу. Я как бы отдаю тем самым свой долг городу, который так хорошо принял меня, иноземца. А от представителей других городов, если они побеждают, мне порой действительно достается богатое вознаграждение.
      Регент Павсаний подмигнул сыну:
      - Предположим, победителем стану я. Ну как, поэт, ты ведь не заставишь платить меня, а? Разве ты сам - как, впрочем, и Афины - не нам обязан победой при Платеях?
      Симонид откашлялся:
      - Да, разумеется. Я бы даже сказал, что мы вам обязаны в той же степени, что и вы - всей Аттике, когда Фемистокл - о, это всего лишь пример! - выиграл битву при Саламине. Кстати, кто был тот, кого вы, спартанцы, поставили во главе соединенных флотов? Я забыл его имя... Так или иначе, из двух названных побед я бы счел Саламин более важной - ведь то была первая ваша сокрушительная битва с персами.
      Павсаний громко рассмеялся, ему вторили толстенький прорицатель и однорукий Пасикрат, а потом засмеялся и сам Фемистокл. Ио прошептала:
      - Но ведь это Фемистокл командовал флотами при Саламине!
      Регент вытер слезы, выступившие от смеха у него на глазах.
      - Бедняга Эврибиад! (*74) Его славы хватило бы на дюжину полководцев, однако никто не желает выказать ему должное уважение. Если я одержу победу, Симонид, ты сочинишь в мою честь победную оду. Бесплатно, раз ты сам на этом настаиваешь. Впрочем, никто никогда не мог упрекнуть меня в неблагодарности.
      Симонид молча ему поклонился.
      - Мое участие в Играх, однако, носит лишь номинальный характер, продолжал Павсаний. - Это не секрет, и сейчас вы узнаете весь расклад: именно моя тетка тренировала нашу команду. Насколько я понимаю, с нею вы уже встречались?
      Фемистокл и Симонид кивнули.
      - У нее особый глаз на лошадей, и она отлично умеет с ними обращаться. Однако вам закон известен: ни одна замужняя женщина или вдова участвовать в Играх не может. Вступишь в брак, добра не жди - видно, так решили боги, - пошутил регент. - Мы сперва сочли это не столь большим препятствием ведь Горго могла бы передать свою команду Плейстарху...
      - Разумно, - вставил Фемистокл. - Но что-то не получилось?
      - Дело главным образом в самом Плейстархе. Он ведь еще мальчишка, но упрямства у него не меньше, чем у любого взрослого спартанца. И он настаивает на том, чтобы самому поехать в Дельфы - если мы, разумеется, хотим, чтобы он возглавил нашу команду. Полагаю, на самом-то деле он рассчитывает сам поучаствовать в гонках на колесницах, хотя духу предложить это матери у него не хватает.
      Фемистокл тихонько засмеялся.
      - Ну и, естественно, тетка моя и слышать об этом не желает. Как, впрочем, и наши архонты - они начинают страшно нервничать, стоит одному из царей покинуть Спарту: кто знает, когда варвары вздумают снова начать войну?
      Фемистокл сказал примирительно:
      - Ну, я надеюсь, война пока что окончена. А царю Спарты грозит куда больше опасностей на Пелопоннесе, чем за его пределами.
      - Вот и я так же считаю, - подхватил Павсаний. - Все постепенно приходит в норму. Взгляни на это письмо. Вчера вечером мне его гонец доставил.
      Фемистокл развернул папирус и прочел вслух:
      - "Привет тебе, славный царь Павсаний Клеомброт! Это пишу я, твой преданный слуга Агис из Коринфа! Добытое тобой на войне имущество, порученное моим заботам, я передал честнейшему Муслаку Библу на весьма выгодных условиях. Муслак уже сегодня вручил мне полных восемь сотен золотых дариков для тебя. Из того, что принесет ему продажа твоего имущества, он намерен оставить себе лишь каждую десятую монету. Остальное он передаст в течение года, и это составит лишь чуть меньше тех восьми сотен дариков, которые он уже уплатил. Отослать ли тебе это золото? Или же ты хочешь, чтобы я пустил его в оборот? Олово снова поступает на рынок, и мы могли бы неплохо заработать".
      Ио прошептала Симониду:
      - А я думала, они вообще торговлей не занимаются.
      Услышав ее шепот, регент сказал:
      - Мы и не занимаемся, дитя мое. Вот, например, Пасикрат уж точно не занимается, да и прочие спартиаты тоже. Но царь Леотихид постоянно занимается куплей-продажей от имени нашего города; и я тоже - от имени царя Плейстарха. Вы теперь знаете о содержании этого письма и легко можете догадаться сами, о каких опасностях там не упоминается. Я понимаю, как они велики - ведь в торговле оловом приходится взаимодействовать с финикийцами, нашими постоянными соперниками и даже врагами (по крайней мере, по сути).
      Мы вышли из дворца, и по дороге я спросил Ио, как она считает: действительно ли этот торговый агент регента сотрудничает с врагами Фив? Павсаний и Фемистокл шли рука об руку далеко впереди нас, так что услышать нас они не могли.
      - Они вовсе моему городу не враги, - возразила Ио. - И я о них не так уж много знаю. Зато я достаточно наслышана о Павсаний, и, честно говоря, мне этих финикийцев очень жаль. - Помолчав, она продолжала: - Да, по-моему, он вполне способен с ними сотрудничать. Он же знает, что именно нужно Павсанию - золото! Как можно больше золота, каким бы способом он его ни добыл! И он прекрасно понимает, что Павсаний не станет высказывать ему вслух свое одобрение даже в случае удачной сделки.
      Об этом я не подумал. И в который раз восхитился проницательным умом этой девочки, хоть и пытался ранее уговорить ее не осуждать так пылко покрытого боевыми шрамами регента. По-моему, именно его внешность прежде всего внушает Ио такое отвращение. Я чувствовал, что ей очень хочется взять меня за руку, но сделал вид, что этого не замечаю, и держал руку плотно сжатой в кулак.
      Когда мы добрались до места, где проводятся тренировки (это в семи стадиях от города, по словам Пасикрата), там нас ждала лишь та колесница, которой мне предстояло править. Я взял в руки поводья и немного погонял лошадей, не заставляя их бежать в полную силу. Они мне показались вполне хорошими, прекрасно слушались, однако, на мой взгляд, были недостаточно горячи.
      Потом ко мне подошел Полос и сказал, как было чудесно слушать мой столь подробный рассказ о гибели царя Леонида. Рядом никого не было, и никто не мог нас подслушать, так что я признался ему, что тот дротик на самом деле так никто и не метнул - человек, убивший Леонида, стоял с ним рядом и просто проткнул своим дротиком латы царя, ударив его в спину. (Я не понимаю, откуда мне все это известно, но абсолютно уверен, что именно так все и было.)
      Полос был озадачен.
      - Но разве в таком случае острие бы не прошло сквозь его нагрудную пластину? Ведь просто ударить легче, чем метнуть с расстояния?
      - Это верно, - сказал я, - если ты, тренировки ради, просто бьешь дротиком в дерево или во что-нибудь еще в этом роде. Однако в настоящем бою дротик, если его должным образом метнуть, всегда наносит более глубокую рану, чем если им просто ударить. А ударить достаточно сильно в спину того, кого уже сбили с ног, особенно трудно.
      Перечитав все это, я взял свиток с собой, чтобы сделать новые записи, когда выдастся свободная минутка. Царица на своей колеснице пока так и не появилась; так что я пишу. Место здесь очень приятное - ровная широкая площадка, по краям которой растут большие деревья, и в их густой тени могут укрыться и отдохнуть и лошади, и люди, а рядом течет чистый холодный ручей. Дует слабый ветерок, воздух удивительно прозрачен.
      Мне показалось, что где-то пастух играет на свирели, и я пошел посмотреть; но это была всего лишь Ио, которая играла на сиринге, которую, по ее словам, сделал для нее Аглаус. Я видел, что для этого он срезал зеленый тростник, набил трубочки пчелиным воском и перетянул расщепленным лоскутком ивовой коры. Ио сегодня утром уже называла мне его имя, и теперь я спросил, не стыдно ли ей, что у нас такой бедный и жалкий слуга, да еще беззубый - я знаю, что многим женщинам подобные вещи далеко не безразличны.
      Ио засмеялась и сказала, что у нас скоро будет другой слуга, потому что у Полоса уже выпадают молочные зубы. У нее-то самой они почти все выпали. Потом она вдруг стала серьезной и сказала, что очень любит Аглауса, хотя он, как ни странно, чем-то похож на Элату. Я Элату не помню и попытался это скрыть, но Ио сразу все поняла и пояснила, что Элата - жена прорицателя Эгесистрата.
      - Она была неплохая и даже нравилась мне, - сказала Ио. - Но я почему-то ее боялась.
      Ну вот, Полос что-то кричит.
      37. ВЗГЛЯД МЕРТВЕЦА
      Его лицо и застывшие, вытянутые вперед руки видятся мне, стоит лишь закрыть глаза. Он словно пытается поговорить со мной, но я не могу уловить слов. Попробую отвлечься и заняться своим дневником, хотя сперва придется, видно, побить хозяйского раба, чтобы заставить его наконец принести мне лампу. Буду писать, пока не усну от усталости прямо на этом табурете, опершись спиной о стену.
      Горго и мальчик, которого они называют своим царем, приехали в ее колеснице. Возничим был раб, довольно мускулистый коротышка, по-моему, весьма неплохо разбирающийся в лошадях. Он стал спрашивать, много ли мне доводилось ездить на колеснице, и, когда я сказал, что не могу сказать с уверенностью, он счел это шуткой, подмигнул мне и толкнул ладонью в плечо.
      Царица Горго говорила со мной. В мире нет второй такой женщины! Она спросила, помню ли я нашу первую встречу в храме Ортии. Когда я объяснил, что все забываю, она мягко упрекнула меня:
      - Но ты же не мог забыть нашу вчерашнюю встречу в моем доме?
      - Конечно нет! - отвечал я. - Разве можно забыть встречу со столь прекрасной и доброй царицей! - Из лести я соврал и, разумеется, тут же покраснел, а потому поспешил переменить тему - заговорил о ее лошадях. Кони у нее серые, очень ухоженные и красивые.
      - Я думаю, это самые лучшие лошади в Элладе, - сказала она. - Мы раньше не раз соревновались с моим племянником, и моя упряжка всегда легко побеждала. Но теперь он говорит, что его колесницу никому не обогнать, если ею будешь править ты. Надеюсь, ты не собираешься пользоваться каким-нибудь колдовством?
      Я сказал, что понятия о колдовстве не имею.
      Она медленно покачала головой; глаза ее были печальны.
      - Ты мне напоминаешь Леонида; ты такой же простой и честный воин, как он. И в тебе, по-моему, заключена та же энергия, что была в нем. Для Спарты очень хорошо, когда в ней встречаются такие люди. Но как же это тяжело для их жен и матерей!
      Пока я разговаривал с Горго, Полос внимательнейшим образом осматривал ее упряжку. Он сказал мне, что этим коням очень хочется бежать и они совершенно уверены в своей победе. По поводу той упряжки, которая предназначалась мне, он сказал:
      - Они понимают, что им не победить, и хотят одного: поскорее со всем этим покончить и вернуться на пастбище.
      - Почему они так уверены, что не победят? - спросил я. - Они что, сами тебе об этом сказали?
      Полос пожал плечами с таким подавленным видом, словно сам был одним из этих коней.
      - Они говорят, что тот человек, который управляет ими, всегда заставляет их бежать чересчур быстро, так что они выдыхаются задолго до конца состязаний.
      Я опустился перед ним на колено и заглянул в глаза:
      - Скажи им, что я не стану заставлять их лезть вон из кожи до самого последнего круга. И кричать на них тоже не буду. А если крикну - значит, до финиша осталось совсем чуть-чуть. Вот тут-то они и должны показать, на что способны. Обещаю, что потом они спокойно отправятся на пастбище. Можешь это им передать?
      - Наверное. Надеюсь, они меня поймут и запомнят эти слова.
      Мы сделали три круга по краю поля, которое, как я уже говорил, было довольно большим. Круг начинался и кончался у огромного дуба, под которым мы отдыхали. Горго должна была судить. Она стояла под дубом и поднимала вверх руку с растопыренными пальцами, показывая нам количество пройденных кругов, в чем, собственно, не было никакой необходимости. Когда возничий на ее колеснице заметил, что я вовсе не гоню своих коней, то ухмыльнулся и поудобнее перехватил поводья. Пусть себе, подумал я, хотя все, даже регент Павсаний, кричали мне, чтобы я ехал быстрее.
      Возможно, не стоит об этом писать, но мне доставляло огромное удовольствие ехать так - быстро и все же не понукая лошадей. Казалось, колесница плывет в прозрачном, теплом воздухе утра. С мягкой травы, увлажненной росой, не взлетала еще пыль, а высокие деревья по краю поля и низкие каменные стены сухой кладки, казалось, исполняли передо мной какой-то веселый танец.
      Не знаю, на самом ли деле Полос умеет разговаривать с лошадьми. По-моему, это невозможно. Но когда мы миновали последний поворот, я почувствовал, что моя четверка готова к последнему решающему рывку. Мы сразу и намного обогнали колесницу Горго.
      Потом прошли полкруга... две трети... "Давай!" - заорал я, набрав полную грудь воздуха, и кнут мой молнией взвился над головами коней. Они полетели вперед точно дикие олени.
      Когда обе колесницы наконец остановились, возничий царицы был разъярен и долго злобно ругался - я некоторые его ругательства вообще никогда не слышал. Пришлось Пасикрату встать между нами, потому что мой соперник все норовил еще и кнутом меня огреть. Регент Павсаний практически не обратил на него внимания и, к моему удивлению, улыбнулся Горго, которая улыбнулась ему в ответ. Что же касается хорошенькой Ио и маленького Полоса, то они прямо-таки сияли от радости. Даже Фемистокл и Симонид цвели улыбками.
      Потом возничий Горго бросился к ее ногам и стал что-то очень быстро говорить, все время указывая на ее упряжку. Я не все из сказанного мог разобрать, но знаю, что он молил ее о втором заезде. А это всегда очень плохо - заставлять лошадь дважды в день выкладываться до предела. Хотя во время войны такое случается и куда чаще. По правде, лучше всего сейчас было бы дать лошадям несколько дней отдохнуть после трудного забега.
      Однако регент с готовностью согласился на второй заезд. Лошадей выводили, дали им как следует обсохнуть, осмотрели им ноги и наконец разрешили немного попить. Я спросил Полоса, понимают ли наши лошади, что им придется бежать снова. Он кивнул, и я попросил его объяснить им, если можно, что моей вины тут нет. Я был уверен, что после первого заезда они смогут вернуться на пастбище.
      Полосу было явно приятно слушать мои слова, и он сказал:
      - Они совсем не против. Они даже хотят бежать снова.
      Я бы не стал сдерживать их, даже если б мог. Впрочем, я их и не понукал. По собственной воле мчались они, подобно вихрю, держась вровень с колесницей царицы Горго до самого последнего поворота. И тут у ее колесницы вдруг отлетело колесо. Возничий упал, и четверка серых поволокла его по земле. На мгновение мне показалось, что мы его затопчем, но мои кони успели чуть свернуть вправо. Возница лишился чувств, а когда я увидел, как Пасикрат срезает вожжи, намотанные у него на руку, то решил, что он и вовсе умер. Однако не успели мы отъехать немного, как возница встал и пошел.
      Позавтракали мы прямо под дубом. Еда была так себе, но Ио говорит, что в казармах куда хуже. По ее словам, мы там иногда едим. Она хочет, чтобы я попросил царицу разрешить нам ужинать с нею вместе, хотя в таком случае и я уже говорил Ио об этом - Киклос непременно обидится и будет прав. Ио спросила Аглауса, где чернокожий, но он мог лишь сказать, что тот куда-то недавно ушел один.
      Отправляясь с Гиппоклисом на репетицию, я случайно проходил мимо комнаты, где спят чернокожий с женой, и услышал, как он отдает ей какие-то приказания командирским тоном. Вскоре они оба нас догнали, и жена чернокожего спросила, задыхаясь от быстрого бега, смогу ли я носить свой меч, когда стану полноправным жителем Спарты. Гиппоклис сообщил, что любое оружие у них носить строго запрещено. Тогда она оттащила меня в сторонку чуть ли не силой, а чернокожий тем временем отвлекал Гиппоклиса.
      - Сегодня ночью будут крупные неприятности, - едва слышно шепнула мне жена чернокожего. - Мой муж хочет, чтобы я придвинула к двери стол и никого не впускала, пока не услышу его голос. Он собирается на эту церемонию и принесет тебе твой меч, завернув его в плащ. В случае нужды он тебе его бросит.
      Я сказал, чтобы она взяла к себе Ио и Полоса, но она возразила:
      - Аглаус сумеет защитить их куда лучше меня, а мой муж убьет меня, если обнаружит в моей комнате Аглауса.