Воин арете (Воин - 2)

      Я не знал, и она меня совершенно не интересовала. Однако я приведу ее здесь - нужно же мне что-то писать. (Боюсь, что если я перестану писать, то могу запросто броситься на собственный меч. Меня так и тянет сделать это, рука сама тянется к рукояти меча, стоит мне отложить стиль.)
      - Один крестьянин, - сказал Диокл, - все пытался проехать на телеге по довольно узкой дорожке, и кончилось тем, что тележка перевернулась и упала в канаву. "Отец наш, всемогущий Зевс, - молил крестьянин, - пошли мне помощь, прошу тебя! Мне же никогда этой телеги одному не вытащить!"
      И тут, разумеется, появился Геракл, самый сильный человек на свете. "Хвала Зевсу, - сказал крестьянин. - Это он на мою мольбу откликнулся! Благородный Геракл, не вытащишь ли ты эту старую развалину из канавы? И не поможешь ли выбраться оттуда моим быкам?"
      Но Геракл только рассмеялся. "Папаша Зевс ни одного твоего слова не расслышал! - сказал он крестьянину. - А я оказался здесь чисто случайно. Теперь вот что: бери-ка кнут в правую руку, а стрекало в левую да погоняй быков. Подставь-ка плечо вон под то колесо! Так, теперь кричи, проклинай своих быков что было силы - только так папаша Зевс и может порой кого-то из людей услышать".
      И действительно, - продолжал Диокл, - я сам не раз видел, как выигрывали такие мужчины и юноши, у которых не было ни малейшего шанса на успех! У них словно крылья за спиной вырастали, когда они, тащась позади всех, вдруг вырывались вперед и первыми приходили к финишу, чего от них никто не ожидал. Даже они сами от себя не ожидали. Это значит, кто-то из богов смотрел на них и думал: "А ведь этот человечек очень мужественно ведет себя. Дай-ка я ему чуточку помогу!" Ясно?
      Поскольку я промолчал, Диокл сердито закончил:
      - Вот только вряд ли кто из богов станет помогать тебе такому! Во всяком случае, такому, как сейчас.
      И тогда я выложил ему все, что было у меня на душе. Я такого даже Ио никогда не говорил. Я не помню всего, что сказал, да и слова слишком затасканны, чтобы выразить обуревавшие меня чувства. Примерно я сказал следующее: на земле нет ничего, кроме предательства и ненависти; людьми овладела неуемная жажда крови. Человек человеку стал волком. Люди ведут себя хуже злобных хищников, которые никогда не охотятся на себе подобных. Я знаю, что со мной это именно так, хоть и считаю это отвратительным. И, по-моему, точно так же обстоят дела со всеми остальными представителями рода человеческого. И большинству из них это, в отличие от меня, даже не кажется отвратительным.
      Я перестал писать и, опасаясь собственного меча, убрал его с глаз долой в сундучок. Потом нашел уединенную дорогу и прошагал по ней немало стадий. Вскоре мне показалось, что иду я по ней не один. Я не сразу разглядел своего спутника, но через некоторое время заметил его неясный силуэт, а потом я увидел, что это человек из плоти и крови, как и я сам. Я спросил, не призрак ли он, и он совершенно спокойно заявил, что так оно и есть.
      - Но это не повод, чтобы меня бояться, - сказал он мне. - Большая часть людей мертвы - вы, живые, просто как бы находитесь на каникулах, которые скоро кончатся. Скажи, ты помнишь, как помогал мне тащить на гору ту каменную глыбу?
      Я не помнил, но ничего не сказал.
      - Мне позволили уйти оттуда, потому что ты это сделал. Наша царица разрешила мне - порой боги совершают такие вот неожиданные поступки. Я тебе когда-нибудь рассказывал, почему наша царица и ее муж так на меня рассердились? Это весьма занимательная история.
      Призрак явно ждал моего ответа. Я молча покачал головой; увидев это при ярком свете луны, он рассмеялся.
      - Ну так слушай. Задолго до своей смерти я решил, что не стоит особенно беспокоиться по поводу неизбежной отправки в Страну мертвых, и заставил свою жену Меропу пообещать, что она никого слушать не станет, а тело мое ни в землю не зароет, ни на костре не сожжет. Меропа - женщина хорошая, может, не слишком умная, правда, иначе никогда бы не вышла за меня замуж; но если уж она что пообещает, то обещание свое выполнит точно. Даже смерти не побоится.
      - Понятно, - промолвил я.
      - Ничего тебе не понятно! - Он указал на скопление звезд вдали (*80). Она та самая звезда, которую увидеть невозможно - семья ведь так и не простила ее. Ну что ж, когда я умер - ведь я все-таки смертный, - Меропа вынесла мое тело в отдельное помещение и оставила там безо всякого погребения, как и обещала. Вскоре оно воняло на весь дворец, но Меропа никому не позволяла его трогать.
      Вскоре люди стали пробегать мимо дворца бегом, и тогда я сам отправился к правителю своей новой страны (*81). "Позволь мне вернуться в мир живых, - попросил я, - и отомстить своей неверной жене, которая даже не похоронила меня как следует". Видишь ли, я знал, насколько серьезно он относится к подобным вещам.
      В общем, меня оттуда выпустили. Мне удалось отлично спрятаться и неплохо провести время, пока меня снова не потребовали в Страну мертвых. Теперь я, правда, поведу себя иначе - ведь они вполне могут подыскать мне и другую глыбу.
      Голос его стал серьезнее.
      - Так вот, я хочу сказать тебе, друг мой, что мы подумываем, как нам лучше убить Пасикрата.
      - Убейте, если хочется, - равнодушно сказал я.
      Призрак положил руку мне на плечо, и хотя она выглядела точно живая, но была холодна как лед.
      - Большинство из нас согласны с тем, что эта идея весьма привлекательна, но наши предсказатели полагают, что вряд ли тебе это поможет, пока ты сам не умер.
      - Ничего, это скоро произойдет, - сказал я.
      - Ты прав, но не стоит торопить события, друг мой! Все равно, раз убивать Пасикрата ни к чему, мы намерены попытаться заставить его отпустить нас. Эта Элата - хорошая девочка, между прочим. Она очень напоминает мне Меропу, и она на твоей стороне - исключительно по старой памяти. А также потому, что ты обещал Охотнице, что выиграешь эти состязания на колесницах. У Охотницы есть свой прорицатель, и он полностью согласен с Амиклом. Амикл тоже на твоей стороне - из-за племянника, конечно.
      Когда я вернулся в дом, то обнаружил, что кто-то натянул старый плащ на две табуретки, чтобы отгородить то место, где я буду спать. Я не стал особо раздумывать над этим и лег. И тут же обнаружил, что рядом со мной лежит женщина.
      - Ты был такой печальный, - пояснила она. - Я пришла, чтобы поцелуями осушить твои слезы.
      Ах, каким гибким, цветущим и нежным было ее тело, умащенное благовониями! Возможно, призрак поселил в моей душе какую-то надежду, или же просто потому, что эта женщина чем-то отличалась от всех остальных, но с ней я снова стал настоящим мужчиной, хотя ни на что не был способен еще днем, когда та, другая женщина, в роще угощала меня вином.
      Потом мы пошли прогуляться рука об руку в лунном свете.
      - Я тебя знаю, - сказала она мне. - Ничего удивительного, что ты мне снился! Я, наверно, в тебя влюблена.
      Звали ее Анисия.
      - Меня прислал гимнаст Диокл, - сказала она и сунула мне в руку несколько монет. - Вот что он мне дал. Верни их ему - или оставь себе, если хочешь.
      Когда она ушла, я заснул и спал хорошо и крепко, хотя, по-моему, недолго. Теперь я снова бодрствую; солнце еще даже не взошло над вершинами гор.
      40. ПО СТАРОЙ ПАМЯТИ
      Элата добра ко мне, отчасти потому, что я обещал Охотнице, что состязания закончатся так, как того хочет богиня, - так сказал призрак. Перечитав последнюю запись, я спросил, кто такая Элата. Ио объяснила, что мы с ней встречались на севере, как и с Эгесистратом, ее мужем, прорицателем. Элата, похоже, была той самой женщиной, что угощала меня вином в роще.
      - Они приходили к здешнему оракулу вместе с тем человеком - с Закинфа. Закинф - не такой большой остров, чтобы иметь особого прорицателя для каждого отдельного события, как в Спарте.
      Ио хотела знать, помню ли я встречу с Элатой в роще. Я признался, что не помню, но только что прочитал об этом в своем дневнике. Ио покраснела.
      - Элата надеялась тебя развеселить, - сказала она. - Ну я и согласилась - раз так для тебя лучше. Но тебе действительно стало лучше! Впрочем, вряд ли из-за Элаты. Скорее, из-за той особой пищи, которой вас кормят. Кихезипп по этому поводу ужасно спорил с Диоклом, а Амикл чуть не сцепился с ними обоими. Он считает, что вам нужно есть больше ячменя, но никакого мяса.
      Я сказал ей, что буду есть все, что сочтут нужным мои врачи, пусть только помогут мне вернуть память.
      - Не в этом дело, - сказала Ио. - Просто всем хотелось, чтобы ты хоть немного приободрился, и, по-моему, тебе уже чуточку лучше. Ты стал гораздо больше записывать в своей книге, а это добрый знак.
      Еще Ио сказала, что Эгесистрат очень хочет меня видеть, но в наш шатер ни за что не придет - боится спартанцев. Повсюду в Элладе перемирие в честь Игр, но он все равно спартанцам не доверяет.
      Охотница - это богиня, так говорит Ио. Она ничего не знает о том обещании, которое я этой Охотнице дал, но считает, что это произошло в ее храме, в Спарте. А чернокожий ни за что не отпускает Ио и Полоса в этот храм даже со мной.
      Чернокожий и его жена сегодня пойдут вместе с нами - то есть с Пасикратом, Тизаменом и со мной - в Дельфы, чтобы Диокл внес меня в список участников Игр. Сейчас мы как раз ждем Диокла.
      Пока что я читал. Оказывается, "фаретра" значит "чехол для лука". Обыкновенное слово. Но как она надо мной тогда смеялась... Когда я об этом читал эти строки, сердце мое болезненно билось. Что с нею стало? Неужели она умерла от ран?
      Тизамен пришел поговорить с чернокожим и со мной. Я знаю, Ио его терпеть не может, но вел он себя вполне дружелюбно и вежливо. Все вокруг его уважают и считают великолепным предсказателем.
      - Вчера вечером я беседовал о тебе с Триодитой, - сказал он мне. - Она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь тебе, но и ты должен сделать все, что в твоих силах, чтобы помочь Спарте. Она сказала: "Царица должна победить и, таким образом, проиграть". Ты видишь в этих словах какой-то особый смысл?
      Я покачал головой, чернокожий тоже.
      - Я уверен, что царица - это Горго, ее жрица. И она должна победить, сказал Тизамен. - Управляя колесницей регента, господин мой, ты будешь представлять и Горго. Остальное нам еще предстоит разгадать.
      - Благодаря милости дивной Триодиты тебе стало лучше, - продолжал Тизамен. - Мысли твои, я надеюсь, более не обращаются к самоубийству?
      Я не ответил, но чернокожий так и подскочил при его словах.
      - Когда душа переполнена горем, - мягко продолжал Тизамен, - как твоя, например, господин мой, человек все делает машинально, точно во сне, ибо более не верит, что ему еще что-то может помочь. И тогда он совершенно не опасен ни для себя, ни для кого-то другого. Но когда стоит разжаться страшным когтям горя, возвращается надежда - самое последнее чудовище из той ужасной шкатулки (*82), которую боги приготовили людям. Именно тогда семья человека и его друзья должны не спускать с него глаз, ибо он способен подумать, что, положив конец собственной жизни, положит конец и всем своим страданиям и печалям.
      Я признался, что подобные мысли порой шевелились и в моей душе.
      - Никогда не доверяйся им, господин мой. - Тизамен ласково положил руку мне на колено. - Лучше доверься мне. Мне доводилось беседовать со многими призраками - они куда менее счастливы, чем мы, и завидуют нам. Я слышал, что, путешествуя по странам варваров, ты был знаком с неким Эгесистратом Теллидом?
      Я кивнул, припоминая, что Ио говорила мне о нем.
      Тизамен покачал головой.
      - Он великий прорицатель, господин мой, и теперь некоторые считают его главой нашего семейства, хотя он не осмеливается и носа показать в Элиде. Но в нем слишком сильна злоба, господин мой. Я его родственник, и мне самому горько произносить такие слова. Однако это чистая правда. Эгесистрат поклялся быть врагом Спарты и говорил, что уничтожит ее, если она не уничтожит его.
      Тут чернокожий что-то быстро сказал мне с помощью жестов. Я почти ничего не понял, но один жест был достаточно красноречив: он как бы воткнул себе в грудь кинжал.
      - Это правда, - сказал нам Тизамен. - Спартанцы держали его в темнице, и он спасся оттуда именно с помощью кинжала. - Он тяжко вздохнул. - С каким бесконечным терпением трудятся боги над нашим воспитанием! Ведь порой мы совершенно невозмутимо говорим о человеке, который не остановится ни перед чем! И нас совсем не удивляет, когда мы имеем дело с таким человеком - а ведь он действительно ни перед чем не остановится. - Тизамен пронзил меня взглядом.
      - И к тому же он клевещет на наш город, господин мой, - твой город и мой! Ты забыл, да? Я надеюсь, ты не забудешь впредь, что тебя провозгласили жителем самого славного города в Элладе?
      По правде говоря, я совершенно этого не помнил, но из вежливости сказал:
      - Конечно нет!
      - Я тоже... - Тизамен коснулся своей груди. - Мне тоже была дарована эта привилегия. Мы здесь приемные дети, господин мой, мы оба! Ты, возможно, уже слышал, что благородный Пасикрат желает жениться, чтобы ему разрешили усыновить маленького варвара по имени Полос? Скажи, господин мой, кто должен быть более верен своему отцу? Родной сын, плоть от плоти его, или же приемный?
      Я сказал, что, по-моему, приемный сын больше обязан отцу, ибо тот, помимо всего прочего, является также его спасителем.
      - Прекрасно аргументировано, господин мой! В таком случае рассмотрим мою позицию. Я был в Элиде, где у меня есть дом, который я некогда делил со своей супругой, когда туда явился и мой родственник, позволявший себе грубейшие оскорбления и гнуснейшую клевету в адрес того самого города, который незадолго до этого оказал мне честь и сделал своим сыном. Неужели же я должен был сидеть молча и тем самым соглашаться с его словами? Нет, я выступил с ответом на эту клевету - но меня криками согнали с трибуны те, кого я знал с детства и считал своими друзьями! В отчаянии я написал своему повелителю и своему старому другу Киклосу; оба письма понесли самые быстрые из моих рабов. Я поведал в этих письмах о том, что видел и слышал, и потребовал, чтобы они со всей строгостью предупредили моего родственника о том, что многие из его прежних друзей теперь станут его врагами. А как бы ты поступил на моем месте?
      Я согласился, что предупредить Спарту было необходимо, хотя, пожалуй, я бы отправился туда сам, чтобы поскорее со всем покончить, а писем посылать не стал бы.
      - Возможно, господин мой. Тем более что случилось непредвиденное. Регент еще не вернулся в Спарту, а Киклос отправил в Элиду несколько надежных воинов разобраться с моим родственничком. Они прибыли, разумеется, как делегация, а не как военный отряд. Их там и было-то всего человек пять-шесть. Элида должным образом приветствовала их, и они, обнаружив, что никакими увещеваниями не могут заставить моего родственника уняться, пригласили его в Спарту, чтобы он смог поговорить лично с Киклосом, поскольку он даже не потрудился повидать тот город, на который вылил столько грязи. Он колебался; они настаивали и наконец, получив разрешение от магистратов, посадили его под арест и доставили в Спарту силой. Знаете, какой приговор обычно выносят в Спарте преступникам?
      Мы не знали.
      - Бросают в колодец, а потом сверху швыряют им жалкую еду. Но ничего подобного, уверяю вас, с моим дурно воспитанным братцем не произошло. Сам Киклос, один из самых достойных и почитаемых граждан Спарты, приветствовал его в своем доме как гостя, хотя позднее ему все же пришлось передать Эгесистрата властям, поскольку тот стал грубо настаивать на немедленном отъезде.
      Так вот, я, собственно, хотел сказать, что, по-моему, именно мой братец виновен в той печали, что гнетет тебя. Скорее всего, он опутал тебя какими-то чарами. Я решил безотлагательно поговорить с тобой, узнав, что он здесь и собирается присутствовать на Играх. Надеюсь, ты помнишь, как он выглядит? Если нет, твой друг сможет указать тебе на него.
      Излагая все это в своем дневнике, я и понятия не имел, что мы действительно вскоре встретим этого человека, которого зовут Эгесистратом из Элиды. Едва я дописал последнее слово, как пришел Диокл и мы направились туда, где судейская комиссия заносила в списки будущих участников Игр - их было великое множество, и они, насколько я понял, прибыли не только из Эллады, но и отовсюду, где говорят на языке эллинов.
      Всех в первую очередь внимательно осматривали, ибо, согласно правилам, в состязаниях могут участвовать только эллины. Жена чернокожего сказала мне, что чернокожий тоже очень хотел принять участие в соревнованиях по бегу и в метании дротиков, но ему отказали, хотя он предложил сразу уплатить необходимый взнос. Некоторое время нам с Диоклом пришлось подождать, и наконец мы подошли к одному из судей.
      Это был знакомый Диокла, и они дружески приветствовали друг друга. Диокл представил всех нас и пояснил, что чернокожий понимает, что его к соревнованиям не допустят, однако мечтает изучить механизм проведения Игр, дабы учредить нечто подобное среди своих соотечественников. Имя Пасикрата занесли в три свитка, как только за него были уплачены взносы.
      - Ты эллин? - спросил судья, внимательно вглядываясь в мое лицо.
      - Конечно, - сказал я и объявил (как меня наставляли Тизамен и Диокл), что я гражданин Спарты.
      - Это он просто так сильно загорел, Агатарх, - вмешался Диокл. - Мне его регент Павсаний рекомендовал. Пришлось взять.
      - Ясно. - Судья пригладил бороду.
      - Он будет управлять колесницей великого регента, - сказал Тизамен. Меня ведь тоже сделали гражданином Спарты, хотя обычно меня называют Тизамен из Элиды. Благородный Пасикрат, спартанец по рождению, я уверен, готов за него поручиться.
      Глаза всех обратились к однорукому спартанцу, который прошипел как змея:
      - Да, он житель Спарты - но никакой не эллин!
      После чего случилось нечто такое, что мне и в голову прийти не могло. Тизамен взвился от негодования и с кулаками набросился на однорукого, который испуганно отшатнулся; страх был прямо-таки написан у него на лице.
      Диокл ловко отгородил его от разъяренного прорицателя.
      - Тут не без ревности, Агатарх, ты же понимаешь...
      Судья пожал плечами:
      - Ну что ж, Латро Спартанский, проверим, действительно ли ты эллин. Почитай нам какие-нибудь стихи, а мы послушаем.
      Я признался, что ни одного стихотворения не помню.
      - Ну что-нибудь ты же должен помнить! Как насчет вот этого:
      Из-за тебя, мой сын, всю жизнь я провела в слезах;
      Из-за тебя скиталась по темницам вечным ада.
      Но не дарована судьбой мне гибели награда
      Не выпустит стрелы своей златой богиня;
      Ужасная болезнь мое дыханье не прервет.
      Ты, ты, мой сын, - моя болезнь, моя отрада;
      Недобро ты с моей любовью вечной поступил
      Я для тебя хила, тебя не видя - сгину.
      Печаль охватила меня - я точно слышал стон неведомой женщины на ветру. Глаза мои наполнились слезами. Я лишь молча качал головой.
      - Господин мой, - шепнул мне Тизамен, - теперь твоя очередь читать стихи, иначе... Киклос на тебя станет гневаться.
      Дворец моей памяти вставал передо мной камень за камнем. Я спешил от статуи к статуе - от мужчины с головой крокодила к другому - с головой ястреба.
      - Ну? - нетерпеливо поторопил меня судья.
      Я попытался припомнить, что он говорил о богине с золотыми стрелами, хоть и не знал - как не знаю и сейчас, - что это означает. На мгновение мне показалось, что она мелькнула у него за спиной, ее нежный светлый лик светился прямо над его темноволосой головой, и сразу же невесть откуда возникли у меня на устах полузабытые строки:
      Ты лира золоченая для Аполлона и для муз,
      Твоя мелодия ведет их танец дивный,
      Когда, хозяин хора певчих птиц,
      Он заставляет голоса их чистые звучать призывней...
      Еле слышно до меня донесся чей-то крик: "Что?.. Латро!"
      Ты гасишь молнии огонь опасный.
      Орел небесный складывает крылья, что устали не знают,
      Чтоб тебя послушать, твоею песней потрясенный.
      И даже Арес покидает войско,
      Услышав голос твой прекрасный...
      - Латро, это же я, Пиндар! - Он был старше меня по крайней мере лет на десять и значительно ниже ростом, однако заключил меня в поистине медвежьи объятья и даже немного приподнял над землей.
      - Хорошо, он будет участвовать в состязаниях на колеснице великого регента, - пробормотал, записывая, судья. - А также - драться на кулаках. И участвовать в панкратионе.
      Пиндар и чернокожий тем временем устроили настоящую пляску, подскакивая, точно камни в праще, и обнимая друг друга.
      41. ПУСТЬ БОГ САМ РЕШАЕТ
      Так было условлено после долгих споров. Фаретра уезжает завтра со своей царицей, Фемистоклом, Эгесистратом и прочими. Между тем прибывают все новые путешественники, у меня просто глаза разбегаются. В городе только и говорят, что об огромном лагере гостей, который разрастается с каждым днем. Когда Пиндар пригласил нас выпить с ним вина, я засомневался, что в Дельфах осталась хоть капля, да и местечко, где можно было бы спокойно посидеть, вряд ли нашлось бы. Но Пиндар повел нас в гостиницу, где останавливается всегда, когда сюда приезжает.
      - А приезжаю я каждые четыре года, - сказал он, - когда проводятся Пифийские игры. Я, правда, еще ни разу не выиграл, но надежды питаю большие - очень большие! - именно в этот раз. Да и для дела моего полезно бывать на публике.
      Считая его слишком старым для соревнований по бегу, я спросил, не дерется ли он на кулаках, чем ужасно насмешил их с Диоклом (Пасикрата и Тизамена с нами не было, хотя Пиндар пригласил их обоих. Пасикрат ни за что бы не остался, а Тизамен, как мне кажется, опасался, как бы однорукий не поговорил с регентом наедине).
      Мы пили вино, и Диокл с Пиндаром объясняли мне, как проводятся Игры. Оказывается, там есть состязания в музыке и пении, а не только в силе, ловкости и быстроте. И вот сейчас я даже прервал свои записи, чтобы еще раз уточнить порядок проведения Игр. В основном он таков.
      Пение под аккомпанемент лиры. Пиндар как раз стал репетировать, когда мы допили вино. Стихи непременно должны принадлежать самому участнику соревнований и исполняться впервые.
      Игра на флейте.
      Соревнования в беге на короткую дистанцию - один круг. Побежит Пасикрат.
      Соревнования в беге на среднюю дистанцию - два круга. Тоже Пасикрат.
      Бег на длинную дистанцию - двадцать четыре круга. Бежит Пасикрат.
      Пятиборье - бег, метание диска, прыжки, метание дротика и борьба.
      Борьба.
      Кулачный бой - в этом участвую я.
      Панкратион - тоже я.
      Скачки - Павсаний записал своего коня Аргаса; наездник - Ладас.
      Соревнования в беге для юношей.
      Пятиборье для юношей.
      Кулачный бой для юношей.
      Бег на среднюю дистанцию для юношей.
      Гонки на колесницах - возничим на колеснице принца Павсания буду я.
      Игра на лире - сыграет Симонид.
      Бег в доспехах - последний вид соревнований.
      В некоторые дни проводится несколько видов соревнований. Например, в первый день Пиндар и остальные будут утром петь, а играть на флейте соревнующиеся будут днем. Ближе к вечеру состоится забег на стадионе. Все соревнования для юношей (за исключением скачек) будут проводиться в один день, а в последний день Игр сперва будут состязаться музыканты в умении играть на лире, а потом состоится забег в полном боевом снаряжении.
      Ио разыскала нас, когда мы мирно пили вино, и принесла новость: прибыл Фемистокл Афинский на серебряной колеснице. Я этого человека не помню, но Ио и чернокожий сказали, что мы вместе с ним проделали весь путь до Спарты. Амазонки хотят воспользоваться его колесницей, если им разрешат участвовать в состязаниях.
      Выпив вина, мы снова отправились туда, где записывают будущих участников состязаний, чтобы имя Пиндара тоже занесли в список. Там мы встретили Фемистокла, плотного, веселого человека в хорошей одежде, и с ним старика Симонида. Симонид будет состязаться в игре на лире. Фемистокл сказал Пиндару, что сам он приехал только посмотреть, и рассказал, как чернокожий и я стали жителями Спарты. Потом Пиндар рассказал всем, как он ездил в Фивы, чтобы раздобыть денег для того, чтобы нас выкупить, - хотя, по правде, мы никогда рабами и не были. Когда он вернулся в Афины, нас там уже не было, и он оставил деньги одной своей знакомой и снова вернулся в Фивы, где обратился с просьбой к отцам города как-нибудь убедить афинян освободить нас.
      Слушая его рассказ, я чувствовал, что он мне все больше и больше нравится. Я знаю, что далеко не всякий, кто шумно и радостно приветствует тебя, твой истинный друг, но Пиндар, по-моему, - настоящий наш друг. Я спросил, не споет ли он для меня, чтобы разогнать мою печаль. Я знаю, у музыки есть такая власть. Он сказал, что обязательно споет, если я сегодня вечером приду к нему в гости. Теперь я уже не думаю, что его пение мне поможет, хотя Кихезипп уверяет меня, что поможет непременно.
      Еще много чего надо записать; постараюсь быть кратким.
      Амазонки влетели на стадион, точно камень, пущенный из пращи, влетел в окно, и мгновенно смолкли всяческие разговоры. Все головы сразу повернулись в их сторону; нашим изумленным взорам предстали пять весьма мрачного вида женщин, более высоких, чем множество мужчин, исключительно ловких, одетых в лохмотья, однако обладавших великолепным оружием. Но когда самая высокая из них вдруг бросилась меня обнимать и целовать, тысяча глоток, наверное, радостно приветствовала нашу встречу! Даже сейчас щеки мои пылают, когда я пишу об этом. Оказывается, мы с Фаретрой были любовниками еще во Фракии. Я решил поговорить с судьями, чтобы Фаретре и остальным амазонкам разрешили участвовать в состязаниях, но судьи куда-то ушли, и нам пришлось подождать.
      Тогда-то я и разглядел приз, предназначенный победителю в гонках на колесницах. Прежде я его не замечал. То была высокая красная ваза - работа замечательного мастера, - наполненная, как мне сказали, самым лучшим из масел и запечатанная воском. Но меня поразило куда сильнее то, что эта ваза была из дворца моей памяти! И когда я мысленно вошел в тот дворец, она почему-то продолжала стоять там! А вокруг нее прыгали чернокожие танцоры с бородами, лошадиными ушами и хвостами.
      Вернулись судьи, человек двенадцать, по-моему, и тут же принялись качать головами. Никаких женщин, утверждали они. Женщинам запрещено участвовать в соревнованиях! То, что царица амазонок была не замужем, никакого значения не имело - просто женщины не допускались, и все. Как и все неэллины; к тому же ни одна из амазонок не умела говорить по-эллински, разве что несколько слов знала.
      Я и не заметил, как Ио куда-то ушла, но теперь она снова пробиралась к нам сквозь толпу, ведя за собой довольно красивого хромого человека с курчавой бородой. Фемистокл приветствовал его как друга, судьи тоже, а царица амазонок обняла его. Пока он говорил то с одним, то с другим, Ио рассказала мне, что это Великий прорицатель - куда более известный даже, чем Тизамен. И он был на севере вместо с Фаретрой, Ио и со мной.
      Он знает язык амазонок и заверил судей, что этих женщин послал сюда великий Бог войны. Но судьи по-прежнему отказывались допускать их к соревнованиям.
      Тогда он повернулся к Фемистоклу и старому Симониду, и они втроем стали что-то очень быстро обсуждать, но говорили так тихо, что подслушать было невозможно.
      Наконец они согласно закивали головами, и Фемистокл выступил вперед, обращаясь к судьям - а точнее, ко всем присутствующим. Его зычный голос разносился по всему двору.
      - Вы должны извинить мне мое невежество, друзья, - начал он, - но прошло уже много лет с тех пор, как я принимал участие в этих Играх.
      Судьи заверили его, что они очень рады прибытию столь великого человека.
      - Мне сказали, что мой дорогой друг регент Павсаний из Спарты решил принять участие в гонках на колесницах, - продолжал Фемистокл. - Но неужели он сам будет управлять своей колесницей? Неужели сам будет держать поводья?
      При этих словах кто-то из судей указал на меня, пояснив, что управлять колесницей от имени Павсания буду я.
      - А та прекрасная ваза - это и есть главный приз? Так это ее получит Латро, если выиграет? Счастливчик!
      Судьи поспешили объяснить Фемистоклу, что ее получу не я, а Павсаний ведь считается, что это он участвует в состязаниях.
      - Ах вот как! - сказал Фемистокл. - Тогда все понятно. Но я хорошо знаю Латро, и он никакой не эллин...
      Судьи сказали, что решили считать меня эллином и потому разрешили мне участвовать в двух видах состязаний.
      - Но не в гонках на колесницах, - возразил Фемистокл. - Ведь в этом виде состязаний участвует регент Павсаний, не правда ли? Скажите, а что, закон запрещает всем женщинам участвовать в Играх?
      Этот вопрос, казалось, ужасно озадачил судей. Они пошептались, а потом сказали, что, поскольку женщины участвовать не могут, то, согласно правилам, им это и не разрешается.
      - Замечательно! - Фемистокл потер свои крупные руки и широко улыбнулся. - Но я-то могу участвовать? Я ведь мужчина и эллин, да и колесница у меня отличная.
      Судьи сказали, что были бы счастливы включить его в число участников; вопрос о его мастерстве даже стоять не может.
      - Ну так я приму участие в Играх! - заявил он. - Запишите меня, пожалуйста. Я - Фемистокл из Афин, а эта женщина будет моим возничим. - И он указал на Фаретру.
      Потом я долго тренировался под наблюдением Диокла - занимался тем, что пинал ногами бурдюк, набитый просом и подвешенный на веревке. Агатарх, один из судей, пришел посмотреть, поскольку именно он вносил мое имя в списки. Он сказал, что многих записавшихся, возможно, вычеркнут, когда судьи понаблюдают за их тренировками, но меня не вычеркнут совершенно точно. Диокл заявил, что я работаю все лучше, и он, хоть и совершенно не одобряет занятий любовью во время тренировок и перед началом Игр, все же устроил мне кое-что приятное, отчего я, видимо, и повеселел. Я его не понял; но у Ио, которая смотрит, как я пишу, спрашивать мне что-то не хочется. Я чувствую... Вон какие там скалы - если с них броситься либо на камни, либо в море, то непременно погибнешь.