Джин ВУЛФ
      КHИГИ HОВОГО СОЛHЦА
      КНИГА ВТОРАЯ
      "КОГОТЬ МИРОТВОРЦА"
      Шипы твои и ныне силу источают, из бездн твоих струится музыка сама. И сердце бедное в тенях, как в розах, утопает, и, точно крепкое вино, твоя ночная тьма.
      Глава 1
      Деревня Сальтус
      Aдинственный луч света во мраке озарял лицо Морвенны, прекрасное, обрамленное волосами, почти такими же темными, как мой плащ. Кровь с ее шеи каплями падала на камень. Губы шевелились, но беззвучно. Зато в пространстве между ними я видел (словно был Предвечным Богом, приникшим глазом к некой прорехе в Вечности, дабы лицезреть Мир Времени) ферму, Стахиса, ее мужа, бьющегося в агонии на постели, и маленького Чада, который пытался охладить водой из пруда свое пылающее от лихорадки лицо. На улице визжала, как ведьма, Евсебия, обвинительница Морвенны. Я попытался дотянуться до решетки, чтобы велеть ей умолкнуть, но тут же мрак темницы поглотил меня. Когда наконец я увидел свет, он тянулся зеленой дорогой от Врат Скорби. Кровь струилась по щеке Доркас, и, несмотря на оглушительные вопли и визг множества людей, я слышал звук капель, падающих на землю. Столь велико было могущество Стены, что она разделяла мир надвое так же нерушимо, как простой линией между переплетами отделены друг от друга рядом стоящие книги. Теперь перед нами возвышался лес, существовавший, наверное, с самого рождения Урса. Его деревья быeи подобны скалам, закутанным в зеленое покрывало. Между ними пролегала дорога, вытоптанная в молодой траве, а по ней стремился людской поток. В воздухе стоял запах дыма от горящей одноколки. Навстречу людям продвигались пятеро всадников на боевых конях, чьи исполинские копыта были инкрустированы лазуритом. Головы всадников венчали небесно-голубые шлемы, с плеч ниспадали накидки того же цвета, а наконечники длинных копий источали синее сияние. Сходство воинов было еще разительней, чем у братьев. Встречаясь с ними, толпа расступалась, как разбивается волна прибоя о скалу. Доркас вырвали из моих объятий, и я обнажил "Терминус Эст", чтобы проложить к ней дорогу, и вдруг увидел, что заношу меч над головой мастера Мальрубиуса, который неподвижно стоял среди бегущих людей. Рядом с ним сидел мой пес Трискель. Тогда я понял, что сплю, и одновременно понял, что видения, в которых он мне являлся ранее, не были снами. Я отбросил одеяла. До моего слуха доносился перезвон с Колокольной Башни. Пора вставать, пора бежать на кухню, застегивая на ходу одежду, крутить вертел под присмотром Брата Кока и стянуть колбаску - сочную, аппетитную, еще почти пылающую - из кухонного очага. Время умываться, время прислуживать подмастерьям, время повторять задание к уроку мастера Палаэмона. Я проснулся в спальне учеников, но все было не на своих местах: плоская стена вместо ниши, квадратное окно вместо перегородки. Ряды узких, жестких коек исчезли, а потолок казался слишком низким. И тут я очнулся. Деревенские запахи - аромат цветов и листвы, так похожий на тот, которым всегда веяло из-за полуразрушенной стены некрополя, но теперь смешанный с жарким духом хлева, - проникали через открытое окно. Звенели колокола на какой-то звоннице, расположенной неподалеку, сзывая тех немногих, кто еще сохранил надежду узреть приход "Нового Солнца, хоть еще было и очень рано: старое солнце лишь слегка приподняло покрывало ночи с лица древнего Урса, и, кроме звона колоколов, ничто не нарушало покоя в деревне. Прошлой ночью Иона обнаружил, что в наших кувшинах для умывания не вода, а вино. Я прополоскал рот глотком вина, и его терпкость освежала лучше, чем вода, которая тем не менее была мне нужна, чтобы умыться и пригладить волосы. Перед сном я свернул плащ, спрятав Коготь внутри, и подложил его под голову. Теперь я развернул его и, вспомнив, как Агия однажды попыталась сунуть руку в кожаную ташку на моем поясе, опустил Коготь в голенище сапога. Иона еще спал. По моим наблюдениям, люди во сне выглядят моложе, но Иона казался старше или, вернее, - просто древним. Такие лица, с прямым носом и плоским лбом, мне приходилось видеть на старинных картинах. Я засыпал тлеющие угли пеплом и вышел, не потревожив его. Я умылся из колодезного ведра во дворе гостиницы. Улица уже не безмолвствовала - она была оживлена чмоканием множества копыт по лужам, оставленным вчерашним дождем, и глухими ударами рогов симитаров. Все животные были выше человеческого роста, черные или пегие, с глазами навыкате, почти скрытыми жесткой гривой, падавшей на морду. Отец Морвенны, вспомнил я, торгует скотом - может быть, это его стадо, хотя вряд ли. Я подождал, пока пройдет последний неуклюже переваливающийся зверь, и увидел людей, которые погоняли стадо. Их было трое - простолюдины в запыленной одежде, у каждого острое бодило длиной в человеческий рост, а с ними их злые, бдительные, беспородные псы. Вернувшись в гостиницу, я заказал завтрак, и мне подали горячий хлеб, свежее масло, яичницу из утиных яиц и взбитый шоколад с перцем. (Последнее было верным знаком того, что жители деревни вывезли свои обычаи с севера, но тогда я еще этого не знал.) Гномоподобный лысый хозяин, который, без сомнения, видел, как прошлым вечером я говорил с алькальдом, нависал над столом, утирал нос рукавом, осведомлялся о качестве каждого блюда (надо сказать, еда была очень вкусной), обещал гораздо лучший ужин и на чем свет стоит бранил кухарку, свою жену. Он обращался ко мне "сьер" не потому, что принимал меня, как бывало в Нессусе, за знатного господина, путешествующего инкогнито, а потому, что в этой глуши палач, будучи представителем власти, считался важной персоной. Как большинство пеонов, он не мог представить себе, сколь велико число сословий, занимающих более высокое положение, чем то, к которому принадлежал он сам. - Удобна ли постель? Одеял не маловато? Принести еще? Я кивнул, потому что рот мой был набит едой. - Будет исполнено. Трех хватит? Не тесно ли вам вдвоем с тем, другим господином? Я уже собирался сказать, что предпочел бы отдельную комнату (я не сомневался в честности Ионы, но все же опасался, что Коготь может оказаться слишком сильным искушением для любого человека, и, кроме того, я не привык спать вдвоем), но мне пришло в голову, что у Ионы не хватит денег, чтобы заплатить за целую комнату. - Ты там будешь нынче, сьер? Когда пробьют стену? Каменщик мог бы разобрать кладку, да поговаривают, что Барнох там, внутри, еще шевелится. Может, кой-какие силенки у него и остались. Возьмет да тяпнет за руку. - Как официальное лицо - нет. Но посмотреть приду, если смогу. - Все собираются. - Лысый человечек потер руки, которые скользили, словно смазанные жиром. - А ты знаешь, что у нас будет ярмарка? Алькальд объявил. Ну и голова наш алькальд! Возьми обыкновенного человека. Разве бы он до чего особенного додумался, если бы увидал вас здесь, в моей гостинице? Ну, может статься, подрядил бы твою милость покончить с Морвенной. А он - нет. Он свое дело знает. На шаг вперед видит. Можно сказать, вся ярмарка так и выскочила у него из головы: и разноцветные палатки, и ленты, и жареное мясо, и жженый сахар. Сегодня? Сегодня мы взломаем проклятый дом и вытащим оттуда Барноха, как старого барсука. Это подогреет народ, станут собираться со всей округи. Потом мы посмотрим, как ты управишься с Морвенной и этим парнем. А завтра примешься за Барноха. С каленого железа начнешь? Вроде так положено? Кто ж не захочет посмотреть? На следующий день ему конец, и сразу палатки долой. Нечего им тут шляться, когда деньги кончатся, а то начнут побираться, да драки затевать, да все такое. Все продумано! Вот каков наш алькальд! После завтрака я снова вышел на улицу и увидел, как идея алькальда воплощается в жизнь. Крестьяне стекались в деревню с корзинами фруктов и тюками домотканой одежды на продажу, вели скот. Несколько аборигенов тащили шкуры, связки черных и зеленых птиц, подстреленных ядовитыми стрелами. Теперь я жалел, что при мне нет накидки, которую продал мне брат Агии, потому что мой черный плащ привлекал любопытные взоры. Я уже собирался вернуться в гостиницу, как вдруг послышался знакомый звук. Я часто слышал его, когда в Цитадели маршировал гарнизон. Стадо, которое я видел раньше, уже спустилось к реке. Скоро его погрузят на баржи и отправят в последний путь к скотобойням Нессуса. Солдаты же, наоборот, шли от реки, то ли потому, что офицеры решили взбодрить их маршем, то ли отряд направлялся в места, удаленные от Гьолла. Когда они вклинились в густеющую толпу, раздался приказ "Запевай!", и сразу вслед за этим послышались удары кнута и вопли прибитых неудачников. Солдаты явно принадлежали к племени келау, каждый был вооружен пращой с ручкой длиной кубита в два, и у каждого на поясе висела сума из раскрашенной кожи с зажигательными снарядами. Лишь несколько человек казались старше меня, а почти все - моложе, но позолоченные кольчуги, богатые перевязи и ножны длинных кинжалов указывали на принадлежность к элитным войскам эрентариев. Повинуясь приказу, они запели, но не о войне или женщинах, как почти во всех солдатских песнях, а старинные народные куплеты, сложенные поколениями моряков и воинов. Мне в детстве говорила мать: "Сын, вытри слезы да в кровать. Еще немного, а потом Навек забудешь отчий дом. Ведь ты родился в миг, когда На землю падала звезда". Отец, давая тумака, твердил: "Жизнь будет нелегка. Учись терпеть. Как может сметь Из-за царапины реветь Тот, кто явился в мир, когда На землю падала звезда?" Один мудрец шепнул: "Юнец, В сраженье ждет тебя конец. Я вижу кровь, огонь и дым. Простишься с жизнью молодым, Коль ты родился в миг, когда На землю падала звезда". Пастух сказал: "Смиренен будь. Не сам ты выбираешь путь. Мы - те же овцы: нас ведет Пастух, что на небе живет, К Вратам Восхода, и туда На землю падает звезда". И так далее... Куплет за куплетом - то загадочные (во всяком случае, мне они казались загадочными), то шутливые, то явно состряпанные наспех только для того, чтобы сохранить рефрен. - Приятно на них взглянуть, верно? - Это был хозяин гостиницы, чья лысая голова едва доставала мне до плеча. - Сразу видать - южане. Заметил, как много рыжих и веснушчатых? Они там у себя привыкли к холоду, так что им в горах в самый раз будет. От этой песни так и хочется встать в строй. Сколько их, как ты думаешь? В поле зрения появились вьючные мулы, нагруженные запасами продовольствия. Их подгоняли остриями мечей. - Тысячи две. Может, две с четвертью. - Благодарствую, сьер. Люблю я провожать войска. Не поверишь, сколько таких парней уже мимо нас прошло. А назад - раз, два и обчелся. Ну, война есть война. Я все говорю себе, что они просто еще воюют, но все мы знаем многие остаются там на веки вечные. И все равно, когда мужчина слышит такую песню, ему хочется быть вместе с ними. Я спросил, известно ли ему что-нибудь о войне. - О да, сьер. Вот уж несколько лет мы тут следим, что да как и, по правде говоря, вроде бы все одно и то же, если вы понимаете, про что я толкую. Ни туда, ни сюда. Мне иной раз приходит в голову, что наш Автарх и ихний назначили место, где сражаться, а когда люди кончатся, оба разойдутся по домам. Жена моя, дурища, та и вовсе не верит, что война идет на самом деле. Толпа сомкнулась за последним погонщиком мулов. С каждым произнесенным нами словом она становилась все гуще. Плотники торопливо забивали в землю опоры, воздвигали шатры и палатки, сужая и без того готовую лопнуть под напором толпы тесную улицу. Оскаленные маски на высоких шестах, казалось, вырастали прямо из земли, как молодые деревья. - А куда же тогда, она думает, идут солдаты? - спросил я хозяина. - Она говорит, ищут Водалуса. Как будто Автарх - да источают его руки золото, да лижут враги его пятки - пошлет целую армию за одним жалким бандитом. Из этой речи до меня дошло только одно слово: "Водалус". Я отдал бы все на свете за возможность стать одним из вас - тех, кто жалуется, что с каждым днем воспоминания тускнеют. Мои не тускнеют. Они остаются со мной навсегда - столь же яркие, как изначальное впечатление, и до конца жизни держат меня в плену. Наверное, я отвернулся от хозяина и шагнул в толпу, где толкались нищие и старались перекричать друг друга торговцы, но я никого не видел. Я ощущал под ногами усыпанную костями дорожку некрополя и сквозь колышущийся речной туман видел высокую фигуру Водалуса. Видел, как он передает ружье своей подруге и вынимает из ножен меч. Тогда я об этом не думал, но теперь (вот что значит повзрослеть) меня поразила экстравагантная нелепость этого жеста: он, который в сотнях подпольных листовок клялся, что сражается за прошлое, за высокую древнюю цивилизацию, ныне утраченную Урсом, отвергает надежное оружие этой цивилизации. Может быть, мои воспоминания не гаснут именно потому, что прошлое существует только в воспоминаниях. Водалус, который хотел воскресить прошлое, сам пребывал в настоящем. То, что мы можем быть лишь тем, что мы есть, всегда останется нашим неискупимым грехом. Не сомневаюсь, что, если бы я был одним из вас, чья память меркнет, я не увидел бы его тем утром, когда локтями прокладывал дорогу в толпе, и, возможно, избежал бы той смерти при жизни, которая держит меня в тисках даже сейчас, когда я пишу эти строки. А может быть, и не избежал бы. Вернее всего, нет. В любом случае ожившие чувства были слишком сильны. Я не мог выбраться из ловушки памяти и снова восхищался тем, что меня восхитило когда-то. Так мушка, залетевшая в кусок янтаря, навек остается пленницей давным-давно погибшей сосны.
      Глава 2
      Человек во мраке
      Aом разбойника ничем не отличался от остальных деревенских жилищ: сложенный из нетесаного камня, одноэтажный, с плоской массивной крышей из того же материала. Дверь и единственное окно, выходящее на улицу, закрывала грубая кладка. Около сотни зевак слонялись поблизости, переговариваясь и показывая на дом, но изнутри не доносилось ни звука, а из трубы не шел дым. - Так принято в этих местах? - спросил я Иону. - Да, такова традиция. Наверное, слышал пословицу: "Неправда, полуправда и немножко правды - это и есть традиция". - Мне кажется, он мог бы без труда выбраться оттуда. Можно было пробиться через окно или через дверь ночью или сделать подкоп. Если он действительно шпионил для Водалуса, то должен был знать, что его ждет, и мог заранее запастись едой, водой и инструментами. Иона отрицательно покачал головой. - Перед тем как заложить окна и двери, они всегда врываются в дом и забирают все, что найдут: продукты, инструменты, свечи. Ну и конечно, ценные вещи. Звучный голос произнес: - Да, обладая малой толикой здравого смысла, позволю я польстить себе самому и согражданам, именно так мы и делаем. Это был алькальд, который незаметно подошел к нам и встал позади. Мы обменялись приветствиями. Алькальд был приземистым, крепко сбитым человеком, чье открытое лицо несколько портили какие-то слишком уж умные глаза. - Я узнал тебя, мастер Северьян, хоть ты и сменил платье. Это новое? Похоже на то. Если оно тебя не устраивает, скажи мне. Мы хотим, чтобы у нас на ярмарке торговали честно. Пусть только кто-нибудь попробует тебе не угодить - утопим в реке, можешь быть уверен. Одного-двух в год утопить полезно, чтобы остальные не распускались. Он сделал шаг назад и осмотрел меня с головы до ног, потом кивнул сам себе, как бы одобряя мой вид. - Словно на тебя шито. Надо сказать, фигура у тебя прекрасная. И лицо красивое. Бледноватое немного, но наше жаркое северное солнце это скоро поправит. Как бы там ни было, одежда тебе к лицу и носиться будет долго. Если спросят, где купил, скажи: на ярмарке в Сальтусе. Нам на пользу пойдет. Я обещал, что скажу, хотя гораздо больше беспокоился о "Терминус Эст", который спрятал в своей комнате, чем о том, как выгляжу и как будет носиться платье, только что купленное у уличного торговца. - Я полагаю, ты и твой помощник пришли посмотреть, как мы будем выволакивать наружу этого негодяя? Сейчас начнем. Как только Месмин и Себальд принесут стенобитное орудие. Так у нас называется эта штука, хотя, честно говоря, это просто обыкновенное бревно. И не такое уж большое, иначе деревне пришлось бы слишком много платить тем, кто будет им орудовать. Так или иначе, оно свое дело сделает. Я думаю, вам еще не успели рассказать, что у нас тут произошло восемнадцать лет назад? Иона и я помотали головами. Алькальд выпятил грудь, как это принято у политиков, когда им представляется возможность произнести более двух фраз кряду. - Я все это хорошо помню, хотя и был тогда всего лишь подростком. Женщина. Имя забыл, но мы всегда называли ее Матушка Лихорадка. Ее тоже замуровали в доме. Вот точно так же, как Барноха, - занимаются-то этим всегда одни и те же люди. Но тогда был конец лета, время сбора яблок. Я точно помню: все пили свежий сидр, а сам я ел яблоко, пока смотрел. На следующий год, когда взошла пшеница, кто-то пожелал купить дом. Собственность преступника переходит деревне, как вам известно. Те, кто делает работу, получают вместо платы все, что найдут в доме, а сам дом и землю забирает деревня. Короче говоря, мы взяли стенобитное орудие и пробили дверь, думая вымести старушечьи кости и запустить в дом нового владельца. - Алькальд засмеялся, запрокинув голову. В этом смехе было что-то жутковатое, призрачное, а может быть, так казалось из-за того, что его почти заглушал гул толпы. Я спросил: - Она не умерла? - Это смотря что ты имеешь в виду. Женщина, так долго пробывшая в полной темноте, может превратиться в довольно странную тварь, вроде тех, что встречаются в гнилом дереве. Мы в Сальтусе почти все рудокопы и под землей многое повидали, но тут мы взяли руки в ноги да врассыпную, а потом вернулись с горящими факелами. Свет ей пришелся не по нраву, не говоря уж об огне. Иона коснулся рукой моего плеча и указал на толпу, которая пришла в движение. Несколько мужчин с деловитым видом расталкивали народ, прокладывая себе дорогу. На них не было ни шлемов, ни доспехов, но некоторые несли остроконечные пики, а остальные - палки с медными навершиями. Мне сразу вспомнился отряд охранников-добровольцев, который пропустил к некрополю Дротта, Роша, меня и Эату много лет назад. За этими вооруженными людьми четверо мужчин несли стенобитное орудие, о котором говорил алькальд, - грубое бревно примерно двух пядей в поперечнике и шести кубитов в длину. При их появлении толпа выдохнула в едином порыве, потом все оживленно заговорили, послышались одобрительные возгласы. Алькальд оставил нас и отправился отдавать распоряжения. Людям с пиками очистили место вокруг замурованного дома, а когда мы с Ионой стали проталкиваться поближе, алькальд велел им пропустить нас вперед. Я думал, что, как только все будет готово, они начнут ломать стену без предварительных церемоний. Однако я недооценивал алькальда. В последний момент он взобрался на крыльцо и помахал над головой шляпой, призывая к тишине. - Привет вам, гости и соседи! Прежде чем вы успеете трижды вздохнуть, мы взломаем заслон и вытащим разбойника Барноха. Мертвым или - как мы надеемся, потому что времени прошло еще недостаточно, - живым. Вы знаете, в чем он повинен. Он вошел в сговор с приспешниками предателя Водалуса. По его доносам они убивали честных людей. Все вы сейчас думаете, и справедливо, что столь подлое преступление надо карать без пощады. Да, говорю я! Да, говорим все мы! Сотни и тысячи покоятся ныне в могилах по вине Барноха. А скольких постигла еще более страшная участь! Прежде чем упадут эти камни, я призываю вас: задумайтесь! Водалус потерял шпиона. Он будет искать другого. Как-нибудь глухой ночью, и, как я думаю, уже скоро, к одному из вас придет незнакомец. Говорить он будет складно... - Совсем как ты! - раздался чей-то возглас, и все засмеялись. - Куда лучше, чем я. Я всего лишь простой рудокоп, как вам известно. Сладкая речь и, наверное, немного денег, вот что я думаю. Так вот, прежде чем сказать ему "да", вспомните дом Барноха таким, каким видите его сейчас - с каменной кладкой вместо двери. Представьте себе собственный дом без окон и дверей. Представьте в нем себя. А теперь представьте, какое зрелище вас ожидает. Говорю вам всем и особенно гостям: то, что вы сейчас увидите, - только начало. Ярмарка в Сальтусе сегодня только открывается. Мы наняли лучшего мастера в Нессусе, и в ближайшие дни вы станете свидетелями казни по меньшей мере двух человек. Казни по всем правилам искусства, когда голова человека летит с плеч долой от одного удара. Один из осужденных - женщина, и потому нам потребуется стул. Это то, что многие из вас, кичащиеся своей образованностью, никогда не видели и не увидят. Вы также полюбуетесь, как этого человека, - алькальд шлепнул ладонью по стене, - этого Барноха, поведет к смерти наиопытнейший проводник. Может, преступник сумел проделать дыру в стене, как это часто бывает, и тогда он сейчас слышит меня. Его голос поднялся до крика. - Барнох! Если можешь, перережь себе глотку! Потому что, если ты этого не сделаешь, скоро тебе придется пожалеть, что до сих пор не подох с голоду! На мгновение наступила полная тишина. Я был близок к отчаянию, поняв, что мне вскоре предстоит продемонстрировать свое ремесло на соратнике Водалуса. Алькальд поднял правую руку, а потом резко опустил. - Ну, молодцы, давайте! Четверо с бревном вслух произнесли "раз, два, три" и бегом ринулись на замурованную дверь. Однако, пока двое первых карабкались по ступенькам, они почти остановились, и бревно ударило в камень с громким стуком, но без какого-либо видимого результата. - Ничего, ребята, - ободрил их алькальд, - давайте еще разок. Покажите всем, какие силачи растут у нас в Сальтусе. Они повторили попытку. На этот раз те, что впереди, более ловко взбежали на крыльцо, и камни содрогнулись от удара. В воздух поднялось облачко пыли. К четверке присоединился доброволец из толпы - плотный парень с черной бородой, и они ударили снова. Звук от удара не стал громче, но с ним слился треск, похожий на треск ломаемой кости. - Еще разок, и готово, - сказал алькальд. Он оказался прав. От следующего удара кладка провалилась внутрь дома, оставив дыру размером с человеческую голову. После этого "молодцы" обходились без разбега: они молотили бревном о камни, раскачивая его на руках, пока не образовалось отверстие, в которое мог пройти человек. Кто-то еще раньше положил у двери факелы. Теперь мальчишка сбегал в соседний дом и зажег их от очага. Он передал их людям с пиками. Выказав гораздо больше храбрости, чем обещали его умные глаза, алькальд достал из-за пояса короткую дубинку и первым шагнул в дом. Зрители столпились за охранниками, а поскольку Иона и я стояли в первых рядах, мы оказались у самого отверстия. Из него шел зловонный дух, гораздо отвратительнее, чем я ожидал. Повсюду валялась разломанная мебель. По-видимому, перед приходом карателей Барнох запер комоды и шкафы, и они крушили мебель, чтобы добраться до содержимого. На кособоком столе я заметил свечу, сгоревшую до самого основания. Люди, стоявшие позади меня, старались протиснуться вперед, а я, пораженный увиденным, пятился назад. В глубине дома послышалось движение, торопливые нетвердые шаги, кто-то вскрикнул, потом раздался нечеловеческий вопль. - Взяли! - воскликнул мужчина, стоявший позади меня, и это известие прокатилось по толпе. Из темноты выбежал толстенький человечек с факелом в одной руке и пикой в другой. - С дороги! Все назад! Ведут! Не знаю, что я ожидал увидеть. Может быть, какое-нибудь омерзительное существо со свалявшейся гривой до пят. Но увидел я призрак. Барнох был большого роста; он и остался высоким, но сгорбился и совсем высох. Кожа его так побледнела, что, казалось, она светится, точно гнилое дерево. Ни на голове, ни на лице не осталось ни единого волоска. Позже я узнал, что он сам вырвал на себе все волосы. Но страшнее всего были его глаза: выпученные, явно незрячие и такие же черные, как провал рта. Когда он заговорил, я стоял к нему спиной, но понял, что это его голос. - Меня освободят. Водалус! Водалус придет за мной! Как бы я хотел, чтобы мне никогда не доводилось быть узником. Ибо голос его отбросил меня в те удушливые дни, что я провел в камере под Башней Сообразности. Я тоже мечтал, что меня освободит Водалус, грезил о начале восстания, которое сметет животную вонь и упадок нынешнего времени и вернет высокую, сияющую культуру былого Урса. Но спасли меня не Водалус и его призрачная армия, а заступничество Мастера Палаэмона и, несомненно, Дрот-та, Роша и еще нескольких друзей, которые убедили братьев, что убивать меня слишком опасно, а судить слишком неприлично. А Барноху спасения ждать было неоткуда. Я, которому надлежало быть его товарищем, стану пытать его раскаленным железом, вздерну на дыбу и отрублю ему голову. Я пытался убедить себя, что, возможно, он действовал только ради денег, но тут раздался звон - несомненно, это острие пики звякнуло о камень, - и мне показалось, я слышу звон монеты, которую вручил мне Водалус, а я уронил ее на каменный пол полуразрушенного мавзолея. Иногда, когда все наше внимание сосредоточено на воспоминаниях, зрение выходит из-под контроля рассудка и само по себе выделяет из массы деталей какой-либо предмет с ясностью, недостижимой в обычном состоянии. Так было и со мной. В надвигающейся волне лиц я видел лишь одно запрокинутое, озаренное солнцем. Лицо Агии.
      Глава 3
      Балаган
      Aремя остановилось, как будто мы двое и окружавшие нас люди превратились в фигуры на картине: поднятое лицо Агии, мои широко раскрытые глаза, а вокруг крестьяне в ярких одеждах с узлами и котомками. Потом я шевельнулся, и она тут же пропала из виду. Я было бросился за ней, но мне пришлось пробиваться сквозь плотную толпу зевак, и сердце мое успело ударить не меньше сотни раз, прежде чем я добрался до места, где она стояла. Она исчезла. Только толпа бурлила, как вода под веслом, вокруг Барноха, а он вопил от боли, не в силах выдержать солнечных лучей. Я тронул за плечо одного из рудокопов и выкрикнул свой вопрос ему прямо в ухо, но оказалось, что он не обратил внимания на стоявшую рядом с ним женщину и не имел представления, куда она могла подеваться. Некоторое время я шел за теми, кто сопровождал Барноха, пока не убедился, что ее нет среди зрителей, потом, не придумав ничего лучшего, стал заглядывать во все палатки и ларьки, расспрашивая крестьянок, торговавших ароматными хлебцами с кардамоном, и продавцов жареного мяса. Когда я описываю происходившее, неторопливо сплетая пунцовую вязь чернил в Обители Абсолюта, складывается впечатление, что я действовал спокойно и методично. Это совсем не так. Я задыхался и обливался потом, выкрикивал вопросы и устремлялся дальше, не успев выслушать ответ. Подобно образу, что мы видим во сне, стояло перед моим мысленным взором лицо Агии: широкое, с плоскими щеками и мягким округлым подбородком, веснушчатая, бронзовая от загара кожа и раскосые, веселые и дерзкие глаза. Я не мог представить себе, почему она здесь оказалась, знал только, что она здесь, и единственного взгляда на нее было достаточно, чтобы оживить во мне боль, которую я испытал, когда услышал ее крик. "Вы не видели тут женщину вот такого роста с каштановыми волосами?" Я повторял этот вопрос снова и снова, подобно тому дуэлянту, что без конца выкрикивал: "Кадро из Семнадцати Камней", пока эта фраза не стала столь же бессмысленной, как пение цикады. - Да тут все девушки такие. - Как ее зовут? - Женщину? Конечно, я могу достать тебе женщину. - Где вы ее потеряли? - Не беспокойся, скоро отыщется. Ярмарка-то не так уж велика - не заблудится. А вы не назначили место встречи? Попробуй моего чаю - у тебя такой усталый вид. Я вынул монету. - Угощу бесплатно. У меня сегодня дела идут неплохо. Ну, если уж ты так настаиваешь... Стоит всего один аэс. Вот, держи. Пожилая женщина пошарила рукой в кармане передника, подцепив пригоршню мелких монет и снова высыпав их в карман, потом налила почти кипящий чай в глиняную чашку и предложила мне соломинку из какого-то блестящего металла. Я отстранил ее. - Да она чистая. Я все мою после каждого покупателя. - Я к ним не привык. - Тогда осторожнее - очень горячо, - продолжала она. - А ты смотрел на выставке? Там полно народу. - Там, где скот? Смотрел. Я пил чай, пряный и слегка горьковатый. - Она знает, что ты ее ищешь? - Не думаю. Даже если она меня заметила, то вряд ли узнала. Я.., одет не так как всегда. Старуха фыркнула и заправила выбившуюся седую прядь под косынку. - На ярмарке-то? Конечно, не как всегда. На ярмарку все надевают самое лучшее, и любая девушка, если у нее есть хоть капля разума, об этом вспомнит. Может, поискать ниже по реке, где приковали преступника? Я покачал головой, - Похоже, она просто исчезла. - Однако ты все еще надеешься, правда? Это заметно, потому что ты все смотришь по сторонам, а не на меня. И правильно. Думаю, ты ее найдешь, хотя, говорят, в последнее время здесь творятся удивительные вещи. Ты знаешь, что поймали зеленого человека? Прямо здесь, вон на том месте, где сейчас стоит балаган. Говорят, зеленые люди знают все на свете, если, конечно, удается заставить их говорить. А потом собор. Ты слышал о соборе? - Собор? - Говорят, по городским меркам это ненастоящий собор. А что ты из города, я сразу поняла - по тому, как ты пьешь. Но мы здесь, в окрестностях Сальтуса, других не видывали, а этот был красивый, с висячими лампадами. А окна были затянуты цветным шелком. Я сама-то неверующая, то есть мне сдается, что если Панкреатору до меня нет дела, то и мне до него дела нет, ведь правда? И все равно то, что они сделали, это просто позор. Знаешь, они его сожгли. - Ты говоришь о Храме Пелерин? Старуха с глубокомысленным видом покачала головой. - Ну вот, ты ошибаешься, так же как они. Не Храм Пелерин, а Собор Когтя. То есть они не имели никакого права поджигать его. - Они снова раздули пожар, - пробормотал я себе поднос. - Что ты сказал? - насторожилась старуха. - Я не расслышала. - Я говорю, они его подожгли. Наверное, бросили факел на соломенный пол. - Именно так. А потом стояли поодаль и смотрели, как он полыхает. А ты знаешь, что он вознесся к Вечным Полям Нового Солнца? На другом конце прохода загремел барабан. Когда он на мгновение затих, я ответил: - Я знаю, что есть люди, которые будто бы видели, как собор поднялся в воздух. - В том-то и дело, что поднялся. Когда об этом услышал мой внучатый племянник, он полдня ходил как пришибленный. Потом смастерил что-то вроде шляпы из бумаги и стал держать над плитой. Она поднялась в воздух, и тогда он решил, что нет ничего особенного в том, что собор вознесся - никакого чуда. Вот что значит быть глупцом. Он никогда не поймет, что все на свете имеет причину и что собор вознесся, потому что так и должно было быть. Ему не дано видеть Руку, правящую природой. - А сам он его видел? - спросил я. - Я имею в виду собор? Она не поняла. - А как же. Он там не раз бывал. Наш разговор прервали выкрики человека с барабаном. Так обычно зазывал народ доктор Талое, только голос барабанщика был куда грубее, а ему самому, без сомнения, было далеко до изощренности безошибочного расчета доктора.