Глава 10

Бо возобновил командование «Смельчаком» с рвением, окончательно убедившим всю команду в том, что он полностью оправился от болезни. Серинис давно перестала тешить себя надеждой, будто он помнит их близость. Пробудившись после кризиса и обнаружив Серинис в каюте, да еще в своей постели, Бо вновь прибег к ухищрениям молодожена, стремящегося уговорить девственницу жену изведать с ним радости супружества. Осыпая ее настойчивыми поцелуями, он обещал быть нежным и уверял, что, как только первая боль утихнет, она испытает наслаждение. Продолжая умолять, он словно невзначай развязал тесемки ворота ее ночной рубашки, и Серинис стало совершенно ясно, что Бо выздоровел и ничуть не утратил прежний пыл. Его льстивые речи пробудили в ней уже знакомое желание. Но мысль о том, что Бо по-прежнему считает ее девственницей, так разозлила Серинис, что она в порыве гнева запустила в него подушкой.

Бо выплыл из мрачной пучины сновидений и вступил во владения реальности, испытывая странную легкость, не похожую на прежние ощущения. Почти сразу он понял, что был болен, и, очевидно, болезнь оказалась длительной и серьезной, поэтому непреходящее чувство удовлетворения еще сильнее озадачило его. Он понятия не имел, откуда оно взялось: события прошлых дней не остались в его памяти. И все же за это время произошло нечто важное, и по какой-то туманной причине это событие было связано с Серинис. Ему вспоминалось, как жена ухаживала за ним, как прижималась к нему в постели, согревая своим телом. По крайней мере в этом он был уверен. Но обрывки гораздо более чувственных впечатлений то и дело всплывали в памяти и казались удивительно реальными. Однако связать их никак не удавалось, и Бо наконец смирился с тем, что это было всего лишь видение. Разве можно поверить в то, что его юная жена сидела на корточках перед кроватью в сползающей с плеча ночной рубашке, не пытаясь прикрыть манящие розоватые холмы, на которых играл отблеск лампы? Ему наверняка почудилось ее сбивчивое дыхание на пути к вершине наслаждения. В поведении Серинис ничто не изменилось. Напротив, она стала еще упорнее избегать его прикосновений: стоило ему потянуть за тесемку у ворота ночной рубашки и распахнуть его, как она швырнула в него подушкой. Тонкая наволочка лопнула, и пух разлетелся по всей каюте, забиваясь в носы и рты. Серинис испуганно ахнула.

Благодушие Бо мгновенно улетучилось, сменившись яростью. Серинис вскочила на ноги на кровати и подняла подол рубашки, чтобы перешагнуть через Бо. Он поднял ногу, преграждая ей путь к свободе, но, поставив миниатюрную ступню на грудь мужа, она легко спрыгнула с кровати, на миг продемонстрировав соблазнительное зрелище, от которого у Бо захватило дыхание. Очутившись на полу, Серинис принялась швырять в саквояж свою одежду и прочие вещи. Она собиралась так торопливо, словно спасалась от пожара. Само собой, волнение, которое Бо ощутил, увидев Серинис рядом, быстро сменилось еле сдерживаемым раздражением.

Заворчав, Бо смахнул с лица пух и встал, не заботясь о том, какое впечатление произведет на жену его нагое тело.

— Во что вы превратили мою каюту? — возмущенно выпалил он. — Теперь Билли полдня придется запихивать пух обратно в подушку.

Серинис отвернулась и, помедлив, с достоинством ответила:

— Подушка лопнула случайно. Я этого не хотела.

— Да, вы хотели только ударить меня, — недовольно подтвердил Бо. — Неужели вы не испытываете ни малейшей жалости к человеку, изнуренному болезнью? За что вы меня ударили?

— Вы вели себя грубо, — с упреком объяснила Серинис.

Бо с отвращением отмахнулся от парящих в воздухе перьев.

— Я вел себя как подобает мужу, но похоже, девственная чистота не позволила вам вынести такое обращение. Как я уже говорил, мне нравится любоваться вашей грудью. Никогда не видел ничего более прекрасного.

Серинис задумалась: заметит ли он при более пристальном осмотре крохотные царапины, оставленные его щетиной? Похоже, он предпочел похоронить воспоминания о минутах безумной страсти и забыл про случившееся, как человек, который, протрезвев, не помнит, как бушевал во хмелю. Для Серинис близость означала не просто физическое удовольствие: ведь теперь она по-настоящему стала женой Бо. Серинис непрестанно упрекала себя в опрометчивости, однако исправить положение уже нельзя. Больше всего ее огорчала невозможность выразить свою нежность, вести себя как подобает любящей жене.

Стараясь выглядеть невозмутимо, Серинис осведомилась:

— И много грудей вы повидали, капитан?

Бо уставился на ее надменный профиль. Кажется, голос Серинис дрогнул — или ему почудилось?

— Достаточно, чтобы понять: вам нет равных. Ваша грудь не только прекрасно умещается в моей ладони — она выглядит совершенством.

— Вероятно, у вас богатый опыт, капитан, — холодно заметила Серинис, не оборачиваясь. — Надо ли мне благодарить вас за возможность сделать столь лестное сравнение?

— Нет, черт побери! — рявкнул Бо и широкими шагами подошел к ней. Он открыл рот, собираясь заговорить, но зафыркал и начал отплевываться.

Серинис отступила на безопасное расстояние и разразилась смехом.

— Теперь вас осталось лишь вымазать смолой, капитан. Обвалять вас в перьях мне уже удалось.

Бо оглядел себя и умышленно медленным движением сбил перышко с самой интимной части своего тела.

— Я бы не удивился, если бы заметил там слой пыли.

— Вот как?

Бо вопросительно приподнял бровь и прищурился. На кончике языка у него вертелся вопрос о том, занимались ли они любовью. Неужели это ему лишь пригрезилось?

— Должно быть, вам известно больше, чем мне, мадам, — осторожно заметил он.

Серинис закусила губу, чтобы не выпалить правду, и усилием воли заставила себя небрежно пожать плечами.

— Полагаю, вы успели развлечься с лондонскими распутницами. Незадолго до свадьбы я видела вас в компании особ легкого поведения.

Она надеялась изумить его этим откровением. Бо решил разочаровать жену:

— Вы видели, как я отказался от их услуг, выйдя из экипажа.

Самодовольная улыбка мужа убедила Серинис, что он ничуть не озадачен ее замечанием. Вскинув подбородок, она с чопорным видом кивнула в сторону окон:

— Вы явно наслаждались ласками одной из этих женщин. Помню, она была весьма миловидна.

— Странно… — произнес Бо задумчивым тоном, поглаживая щетинистый подбородок. — В тот вечер, насколько я припоминаю, ничего не произошло — уверен, вы заметили это, мадам.

Серинис не скрыла изумления:

— Откуда вам известно, что я наблюдала за вами? Усмехнувшись, Бо покачал головой:

— Это мой секрет, мадам, и я не намерен выдавать его. Серинис замахала рукой, отгоняя пух от лица. Напрасно она ударила Бо с такой силой, да еще после болезни. Будь удар послабее, подушка осталась бы целой. Сколько же времени понадобится ей и Билли, чтобы привести каюту в порядок?

— Лучше бы вам одеться, чтобы мы могли приступить к уборке, — деловито произнесла Серинис. — Она может занять целый день.

Бо подошел к шкафу, вытащил халат и запахнулся в него.

— А я тем временем выкупаюсь в каюте помощника, побреюсь и приведу себя в приличный вид. Я хотел бы, чтобы вы присоединились ко мне, мадам, но боюсь, если попрошу об этом, в лицо мне полетит еще одна подушка.

Подпустив последнюю шпильку, он вышел, громко хлопнув дверью. Впервые после болезни Бо провел на ногах целый день.

На следующее утро Серинис обосновалась в крохотной каюте, с помощью Билли разместив там все свои вещи. Она решила, что впредь пользоваться великодушием Стивена Оукса было бы невежливо, и потому сообщила ему, что ни при каких обстоятельствах не вернется в его каюту. Помощнику капитана пришлось смириться с ее решением: других свободных помещений на корабле не осталось.

Серинис попросила у Бо разрешения развесить на стенах свои рисунки, чтобы придать новому жилищу менее мрачный вид. Сообразив, что она всерьез решила поселиться отдельно от него и ради этого даже примирилась с каморкой без окон, Бо нахмурился, однако дал согласие.

Серинис попросила Билли помочь ей и велела ему вбивать малюсенькие гвоздики только в стыки между панелями стен, чтобы Бо позднее не пришлось пожалеть о своей доброте. Она старательно разместила рисунки, добиваясь ощущения большого пространства, ветра и свободы, как на палубе. Написанную красками картину, изображающую дельфинов в прыжке, она повесила так, чтобы видеть ее сразу после пробуждения. Оглядев каюту, Серинис изумилась плодам своих трудов, ибо теперь каморка приобрела уютный вид. Смотреть на картины и рисунки было гораздо приятнее, чем на голые унылые стены.

Шторм, страх за Бо во время болезни и неожиданное посвящение в полноправные жены изнурили Серинис. Она решила для разнообразия позаботиться о себе и предупредила Билли, что некоторое время ее не следует беспокоить. Проспав несколько часов, она проснулась свежей и воспаряла духом. Затем, как и полагалось поступить женщине в прекрасном настроении, она занялась собственной внешностью, о которой совсем забыла, заботясь о Бо. Во время шторма Билли выставил на палубу несколько пустых бочек для сбора дождевой воды, поэтому теперь Серинис с избытком хватило пресной воды для купания. Сообразуясь со своим настроением, она выбрала для ванны соли с ароматом жасмина, напоминающим о родине.

Со вздохом блаженства Серинис погрузилась в горячую воду. Она ненавидела обливания, предпочитая ежедневно принимать ванну, но во время плавания такая роскошь была почти недоступна.

Пока она нежилась в ванне, перед се мысленным взором всплыли картины близости с Бо — такие ошеломляющие и яркие, что они вновь раздули огонь, который, как наивно полагала Серинис, был потушен поведением ни о чем не подозревающего мужа. Закрыв глаза, она словно чувствовала его прикосновения, слышала хриплое дыхание. Продолжительный, прерывистый вздох сорвался с ее губ. Какое счастье — оказаться в объятиях Бо! Еще раз вздохнув, Серинис потрясла головой, прогоняя навязчивые воспоминания. Незачем грезить о несбыточном: ради собственного спокойствия она должна держать мужа на расстоянии вытянутой руки, пока он сам не заявит о том, что не желает развода.

Серинис по-прежнему блаженствовала в ванне, когда в коридоре раздался скрип пола — кто-то направлялся к двери. Шум закрывшейся соседней двери подсказал, что это может быть только ее муж. Не прошло и минуты, как скрип послышался под самой дверью и после продолжительной паузы в нее постучали.

— Серинис! — изменившимся, непривычно мягким тоном позвал Бо. — Я приглашаю вас сегодня поужинать со мной.

Серинис взяла большую губку, подняла ее над грудью и . выжала, гадая, не прибег ли Бо к очередной уловке, чтобы заманить ее в постель. Как бы ей ни хотелось быть рядом с ним, Серинис понимала, что гораздо безопаснее отказаться от подобного удовольствия.

— Простите, Бо, но я занята.

Но Бо не пожелал смириться с отказом. Его интриговали воспоминания о теплом теле Серинис. Они не давали ему покоя по ночам. Слегка повысив голос, он повторил приглашение:

— Серинис, я прошу вас сегодня поужинать со мной. Нам необходимо поговорить, и к тому же я просто проголодался и хотел бы насладиться ужином в вашем обществе — если, конечно, вы удостоите меня такой чести.

Серинис не знала, что именно Бо подразумевает под словом «проголодался». Интересно, как при своем темпераменте Бо ухитряется выдерживать длительные плавания, обходясь без услуг какой-нибудь потаскухи? Любезным тоном она повторила:

— Я занята.

— Опять дуетесь, — недовольно упрекнул он, чувствуя прилив раздражения.

— Совсем нет! — воскликнула она, оскорбленная таким выводом. — Уходите, пока кто-нибудь из матросов не застал вас у моей двери.

— Мне нет дела до того, кто увидит и услышит меня, — отрезал Бо. — Откройте дверь, я хочу поговорить с вами.

— А я повторяю вам: я занята!

Если Серинис еще несколько минут назад считала, что в каюте, за запертой дверью, она находится в безопасности, то вскоре ей пришлось признать свою ошибку и понять, что запертая дверь не преграда для Бо. Одним ударом плеча он распахнул дверь, сломанный засов с грохотом упал на пол. Он шагнул через порог и застыл, увидев Серинис в ванне. Но не успел он окинуть жадным взглядом ее влажно поблескивающую грудь, как вновь получил удар по лицу — на этот раз мокрой губкой. От неожиданности он пошатнулся, поскользнулся и рухнул, ударившись о противоположную стену коридора.

Серинис поморщилась, услышав глухой стук. Внезапное молчание заставило ее встревожиться: а вдруг Бо потерял сознание? Вскочив, она в мгновение ока вылетела из ванны, схватила халат и бросилась к мужу, торопливо просовывая руки в рукава. Бо приоткрыл один глаз, но едва оглядел прелестные формы жены, как в коридоре послышался шум шагов. Нежелание делиться восхитительным зрелищем с другим победило. Бо прервал пиршество взгляда.

— Немедленно оденьтесь, пока вы не перебудоражили весь корабль!

Встретив бесцеремонный приказ презрительной гримаской, Серинис отступила в каюту и закрыла дверь. Стоит ли ждать очередной попытки Бо войти к ней? Очевидно, он твердо решил поужинать вместе с ней. Серинис услышала, как он, поднявшись на ноги, пробормотал:

— Надеюсь, уединение вам по вкусу, мадам, — в отличие от меня. Похоже, вам доставляет удовольствие мучить людей.

Вряд ли события, происходящие в жизни молодоженов, ускользнули от внимания офицеров и матросов корабля. Серинис поняла это, когда на следующее утро в дверь каюты постучал мистер Оукс и предложил ей прогулку по палубе. Если бы не желание подышать свежим воздухом и переменить обстановку, она наверняка отказалась бы от приглашения. Поразмыслив, она поняла, что Бо слишком рассержен вчерашним отказом, чтобы сопровождать ее.

Стивен Оукс старательно отводил взгляд, но когда они с Серинис поднялись по трапу, попытался оправдать капитана:

— Видите ли, мэм, после болезни и тому подобного капитан стал более раздражительным, чем обычно. — Он не стал объяснять, что подразумевает под словами «тому подобное», но как мужчина вполне понимал досаду капитана. Стивен подозревал, что Серинис не удостаивает мужа благосклонностью. С другой стороны, помощник капитана сочувствовал девушке. Брак заключили так поспешно, что ей, вероятно, не хватило времени даже подумать о том, какие требования предъявит к ней муж. — Уверен, это вскоре пройдет.

— Да, — тяжело вздохнула Серинис, не сомневаясь, что Бо злит прежде всего ее присутствие на корабле, — к концу плавания.

Стивен Оукс растерялся, подыскивая утешительные слова. Он мог бы рассказать Серинис, что ее муж пользуется уважением и на корабле, что его недолюбливают лишь те, кто сам гроша не стоит. Как еще могли относиться к нему матросы, если он рисковал собственной жизнью, чтобы спасти их на Майорке? Помощник задумался. Стоит ли поведать о том, какие возможности предоставил ему самому капитан в то время, когда он лишь мечтал командовать кораблем? А если Серинис считает, что дар мистеру Кармайклу был единственным в своем роде, тогда Стивен Оукс рассказал бы о щедрости капитана и в конце концов примирил бы молодых супругов. Вероятно, о своих достоинствах Бо Бирмингем даже не задумывался, не говоря уже о том, чтобы обсуждать их с другими людьми. Временами он становился чертовски скрытным, даже себе во вред.

— Насколько я понимаю, мэм, вы давно знаете капитана. Вам, разумеется, известны его достоинства, иначе вы не согласились бы стать его женой. Необходимо лишь набраться терпения. Вскоре все наладится.

Серинис грустно улыбнулась. Что наладится? Бо смирится с браком? Вряд ли! Капитан Борегар Бирмингем слишком дорожит своей свободой, чтобы всерьез подумывать о семье. Такой красавец, как Бо, мог выбрать себе любую невесту, но довольствовался услугами блудниц, и это ясно свидетельствовало о том, что он не собирается прощаться с холостяцкой жизнью и потому старательно избегает ловушек молодых миловидных девственниц.

Бо стоял на шканцах рядом с боцманом, одетый в темно-синий свитер и узкие бриджи того же оттенка. За время болезни он похудел, отчетливее обозначились скулы. Судорожные подергивания мышц на его впалых щеках Серинис заметила издалека: очевидно, он недоволен ее поведением.

Высокий воротник свитера Бо был поднят, защищая горло от ветра, но Серинис вдруг показалось, что капитан вздрогнул. Неужели болезнь возвращается к нему? Мимо пробежал Билли, и Серинис остановила его, велев принести плащ. Юнга вскоре вернулся, протянул ей плащ и убежал так быстро, что Серинис не успела попросить его отнести плащ капитану. Перебросив одежду через руку, Серинис заверила себя, что беспокоиться не о чем: при посторонних Бо будет держаться в рамках приличий.

С трудом сдерживая нервную дрожь, она поднялась на верхнюю палубу и приблизилась к Бо и его собеседнику, но не решилась вмешаться в разговор. Бо старательно игнорировал ее, и мистеру Макдарметту пришлось обратить на Серинис его внимание. Бо не осталось ничего другого, кроме как вопросительно оглянуться на жену. Серинис шагнула вперед.

— Я принесла вам плащ, капитан, — робко пробормотала она. Румянец на щеках Бо усилил ее тревогу: она могла лишь надеяться, что он вызван прохладным ветром, а не подступающим жаром. — Вы еще не оправились после болезни, и мне стало бы спокойнее, если бы вы оделись потеплее. Позвольте, я помогу вам.

Яростно сверкнув глазами, Бо схватил ее за запястье, мешая набросить плащ на плечи.

— Если вы приняли меня за изнеженного ребенка, мадам, то вы ошиблись, — процедил он. — Я вполне способен позаботиться о себе сам. Вам незачем разыгрывать заботливую мамашу. Уберите это с глаз моих долой.

Его слова ранили Серинис больнее, чем стальные тиски пальцев, сжимающих запястье. Внезапно Бо отпустил ее и повернулся к боцману, как ни в чем не бывало продолжая беседу. Боцман смущенно вспыхнул, виновато взглянув на Серинис.

Она поспешно попятилась, пряча глаза, полные слез. Каким-то чудом ей удалось благополучно спуститься на главную палубу и с достоинством пройти мимо деликатно отворачивающихся матросов. Бо отверг ее помощь в присутствии посторонних людей! Сердце Серинис обливалось кровью.

Торопясь скрыться в каюте, Серинис не замечала, как со шканцев за ней внимательно наблюдает еще один человек. Бо перестал делать вид, что не замечает жену, и смотрел ей вслед со смешанным чувством сожаления и тревоги. Если бы не гордость, он бросился бы вслед за ней, предоставив матросам думать что угодно. Он злился на себя и, несмотря на все усилия, не мог забыть о соблазнительных сновидениях, теперь куда больше напоминавших воспоминания.

С подавленным всхлипом Серинис захлопнула дверь каюты, рухнула на кровать, уткнулась лицом в подушку и разразилась слезами. Обида казалась ей невыносимой. Все опасения и любовь к Бо слились в кратком взрыве страсти, который стал ее тайной и ее мукой. А Бо был холоден как море, по которому они плыли. Серинис поняла, что несколько минут назад лишилась последней надежды на прочный брак.

Продолжая всхлипывать, Серинис погрузилась в неспокойный сон, но и во сне ее преследовал давний кошмар, вызывающий панический ужас. Она бежала по темному дому, Алистер Уинтроп и Ховард Радд преследовали ее по пятам, в темноте вокруг нее вспыхивали молнии, ноги предательски дрожали. Ждать помощи было неоткуда, спрятаться — негде. Преследователи завывали, словно демоны ада, и пытались накинуть на нее громадные черные простыни. Внезапно Серинис оказалась в тупике. В ужасе она обернулась, прижавшись спиной к стене, и вдруг на нее набросили черную простыню, лишив возможности дышать…

С пронзительным криком Серинис вскочила с подушки, отбрасывая ладонь, касающуюся ее щеки. В нарастающей панике она принялась бороться с неизвестным, который старался удержать ее за руки.

— Не надо! — умоляла она. — Я еще жива! Не надо хоронить меня…

— Серинис, проснитесь, — раздался знакомый голос. — Это только сон.

Открыв глаза, она растерянно огляделась. Страх не отступал. Неужели все, что случилось после смерти Лидии, — всего лишь сон? Алистер Уинтроп и Ховард Радд никогда не пытались обсудить с ней завещание? Значит, и свадьбы не было?

Ее взгляд упал на Бо, сидящего на корточках возле кровати, и желание броситься к нему в объятия и выплакаться на широком плече чуть не сорвало ее с узкой кровати. Но воспоминания о том, как жестоко и грубо он отверг ее заботу на палубе, заставили Серинис со стоном отстраниться.

— Не прикасайтесь ко мне!

Бо проглотил вставший в горле ком.

— Ложитесь, Серинис. Вскоре ваши мысли прояснятся. Я перепугался, услышав с палубы ваш крик.

С изумлением сообразив, что она кричала во сне, Серинис легла на подушку и отвернулась, почувствовав, как к глазам вновь подступают слезы.

— Простите, если я опозорила вас… Бо хотелось утешить ее, как в детстве:

— Не думай об этом, дорогая. Ты просто напугала меня, вот и все. Мне вспомнилось, как ты кричала много лет назад, оказавшись в запертом сундуке.

— Наверное, матросы тоже все слышали… — отрешенно пробормотала Серинис, не глядя на него. — Как и то, что происходило здесь вчера вечером.

— Ну и что? — Бо усмехнулся, ради Серинис делая вид, будто ничего из ряда вон выходящего не случилось.

Вероятно, теперь они держат пари о том, кто из нас победит, но похоже, мало кто решается поставить на меня. — Он осторожно приподнял ее подбородок. — Повернись, моя любимая, дай взглянуть на тебя.

Как неожиданно иной раз возвращаются картины прошлого! В детстве, вытащив Серинис из сундука, Бо сумел моментально успокоить ее этими же волшебными словами, но на этот раз она взбунтовалась.

— Не смейте называть меня так! — прошептала она, упрямо отворачиваясь. — Я не ваша любимая, поэтому перестаньте тратить на меня сладкие слова, предназначенные для других женщин. Мы оба знаем, чего вы хотите — покрыть меня, словно бык, одержимый похотью!

Услышав подобные выражения из уст леди, Бо невольно поморщился, но вовремя вспомнил о том, какие ругательства срывались у него с языка в присутствии Серинис.

— Филипп приготовил на обед суп. Вы позволите пригласить вас отобедать вместе со мной?

— Вряд ли.

— Черт бы… — Бо осекся. Вскипая каждый раз, КОГДЕ Серинис отклоняла его приглашения, он только осложнял отношения между ними. Он предпринял еще одну, более мягкую попытку: — Мне по душе ваше общество, Серинис Прошу вас, подумайте хорошенько. И потом нам надо о многом поговорить.

Серинис осталась непоколебимой:

— Я не голодна.

Шаги в коридоре заставили Бо оглянуться. На пороге застыл Стивен Оукс, обеспокоенно глядя на Серинис, от вернувшуюся к стене. Посмотрев на капитана, Оукс смущенно спросил:

— Все ли в порядке с миссис Бирмингем, сэр?

— Да. — Бо вздохнул и поднялся. — Просто ей приснился страшный сон.

Несмотря на риск вызвать гнев капитана, помощник намеревался дать ему понять, как беспокоится команда за его жену. Возможно, Бо не знает, какое сокровище ему досталось.

— Билли рвется спуститься сюда, капитан, — он уверен, что с миссис Бирмингем случилось что-то страшное. Остальные матросы готовы схватиться за оружие по той же причине.

Только теперь Бо понял, что за время плавания Серинис удалось завоевать любовь всей команды. Следовательно, в нынешних затруднениях виновата отнюдь не она. И вправду своим упрямством и вспыльчивостью он способен довести до мятежа самого покладистого матроса.

— Прошу вас, известите Билли и всех остальных, что миссис Бирмингем просто приснился плохой сон. Она жива и невредима.

— Слушаюсь, капитан. — Стивен Оукс помедлил, устремив на капитана серьезный взгляд. — Мы все были бы рады завтра утром видеть ее улыбающейся, сэр.

Бо кивнул:

— Я позабочусь об этом, мистер Оукс.

— Не сомневаюсь, сэр, — отозвался помощник и с краткой улыбкой вернулся на палубу.

Серинис лежала не шевелясь. Бо склонился, чтобы подоткнуть вокруг нее одеяло и отвести вьющиеся пряди с виска.

— Вам холодно. Я принесу из своей каюты пуховое одеяло.

— Прошу вас, не беспокойтесь.

Подавив раздраженный вздох, Бо направился к двери. Серинис даже не взглянула на него и отмахнулась от его помощи и утешения!

Она дождалась, когда Бо тихо прикроет за собой дверь, и только после этого уткнулась лицом в подушку и зарыдала с новой силой.

Прошел целый час, прежде чем Серинис встала, налила воды в таз, смочила в ней полотенце и начала прикладывать его к раскрасневшемуся лицу и опухшим векам. Вытеревшись досуха, она приблизила лицо к крошечному зеркалу над умывальником.

Хватит слез, приказала она себе. Нечего плакать из-за красавца мужа и негодяев, подобных Алистеру Уинтропу. Если Бо не желает видеть ее в роли своей жены, она не позволит себе превратиться в жертву несчастной любви. Где-нибудь когда-нибудь найдется мужчина, который полюбит ее и женится на ней, не обращая внимания на то, что она уже не девственница. А до тех пор она проживет и одна. В Чарлстоне ей предстоит преодолеть столько трудностей, что о безумных мечтах придется забыть. Только после того, как ее картины начнут покупать, она обретет финансовую независимость и перестанет быть обузой для дяди. Кстати, сумеет ли он, извечный холостяк, жить под одной крышей с женщиной да еще терпеть многочисленные картины и рисунки, наводнившие дом? Впрочем, дядя редко отрывался от книг — пожалуй, он и не заметит ее присутствия.

Наметив новую цель в жизни и укрепившись в своей решимости, Серинис достала свои рисунки и принялась перебирать их, но внезапно застыла в изумлении. С листа бумаги на нее смотрел Бо — один из десятков его портретов, разлетевшихся от неловкого движения по всей каюте и напоминающих Серинис о несчастной любви. Со стоном она собрала листки и уже собиралась порвать, как вдруг одумалась. Надо сохранить портреты в память о жестоком уроке, чтобы впредь не позволять сердцу одерживать верх над рассудком. Нет, больше этого не повторится!

Убрав рисунки подальше, она встала перед мольбертом, старательно прорисовывая фигуры на новой картине, как вдруг какое-то предчувствие заставило ее замереть. Серинис подняла голову и прислушалась: хлопанье парусины на ветру, скрип дерева, отдаленные голоса — звуки, которые давно стали для нее привычными, знакомыми и почти незаметными. И все-таки ее не покидало странное ощущение. Серинис насторожилась и так сжала кисть, что чуть не сломала ее. За миг до того, как в дверь постучали, она знала, кто стоит на пороге: лишь один человек на «Смельчаке» умел бесшумно ступать по доскам палубы или коридора.

С трудом сдвинувшись с места, Серинис открыла дверь, напоминая себе о необходимости сохранять самообладание. У Бо был встревоженный вид.

— Утром, на шканцах, я был груб с вами, — без предисловий начал он. — Вы не заслуживаете подобного обращения, поэтому я пришел извиниться и пообещать загладить свою вину.

Серинис молчала — главным образом потому, что неожиданное извинение изумило ее. Бо с пристальным любопытством разглядывал жену: на ее лице остались следы недавних слез.

— Извинение принято, — пробормотала она. Последовала продолжительная неловкая пауза. — Если вам нечего больше сказать, я бы хотела вернуться к работе. Мне необходимо продать хотя бы несколько картин сразу после прибытия в Чарлстон — чтобы вернуть деньги, которые вы отдали Джасперу.

— Не беспокойтесь об этом, Серинис. Считайте, что я сделал вам подарок.

— Мне бы не хотелось злоупотреблять вашим великодушием, — со спокойным достоинством ответила она.

Бо молчал: что-то мешало ему прямо задать вопросы, мучившие его с тех пор, как он оправился от болезни. Он не знал, как загладить свою вину перед Серинис, но ему, как и первому помощнику, так хотелось вновь увидеть ее улыбку!

Потянулась еще одна бесконечная пауза, и Серинис, чувствуя себя неуютно под внимательным взглядом Бо, отступила, чтобы закрыть дверь. Бо поспешно шагнул в каюту, прикрыл дверь плечом и, заметив тревогу в глазах Серинис, попытался оправдать свою навязчивость:

— Видите ли, мадам, проявляя материнскую заботу обо мне в присутствии матросов, вы заставили их усомниться в моем выздоровлении, а у них не должно быть и тени сомнения в том, что я способен командовать кораблем.

— Мир, который создали для себя вы, мужчины, вызывает жалость: если принимать чью-то заботу о себе значит проявлять слабость, — сухо заметила Серинис. — Хорошо все-таки, что я родилась женщиной.