На следующий день город сиял, умытый ночным дождем. Небо расчистилось, и солнце хотя и не согрело землю, зато залило город резким белым светом. Башни и минареты Орокоса отбрасывали четкие тени. Море, окружавшее город со всех сторон, ослепительно сверкало. Морские птицы, которых здесь называли бомбовозами, носились над водой, время от времени пикировали к волнам и вновь взмывали вверх, набив мешки под клювами трепещущейся рыбой.
      Летучие крысы сегодня летали огромными стаями – огромные крылатые твари сновали между самыми высокими башнями и шпилями города, парили над океаном. Одни охотились на птиц, другие бранились со своими соплеменниками, шипя и завывая. Ранним утром одна из них схватила солдата Протектората с палубы сторожевого дредноута, курсировавшего у подножья утесов. Дредноут открыл огонь разрывными снарядами, но крыса улетела далеко от острова, туда, где пушки дредноута не могли ее достать. Крысы не отличались умом, но со временем поняли, что броненосцы не отходят от острова дальше определенных пределов. Город не отпускает их. У него есть свои способы пресечь любые попытки побега.
      В самом центре Орокоса, в кольце одиноко стоящих гор, которые торчали тут и там в паутине тесных улочек, высилась Осевая Цитадель. В ее тени маячил Нулевой шпиль.
      Осевая Цитадель была одним из самых потрясающих архитектурных сооружений, переживших Угасание. Большинство горожан считали, что этому шедевру технической и конструктивной мысли нет равных во всем Орокосе. Другие возражали, что витой Серпантин на юге или движущиеся зеркала Садов Света (последние находились в затопленных восточных районах, захваченных призраками) – не менее потрясающее зрелище. Но Цитадель внушала особое благоговение и ужас. Внутри нее, по слухам, находилась огромная машина, которая управляла Орокосом, вызывала вероятностные шторма и создавала призраков. Машина называлась генератором хаоса.
      Осевая Цитадель представляла собой расширяющуюся кверху спираль, настоящее произведение искусства, блистающую мозаику стекла и металла. Спираль эта, опровергая все законы физики, стояла не прямо, а словно бы слегка накренившись к западу, так что казалось, будто она вот-вот упадет. Внешние стены Цитадели состояли из сотен и сотен узких заостренных секций, похожих на наконечники копий, которые прилегали друг к другу, как чешуйки шишки. «Чешуйки» были сориентированы вдоль витков спирали, так что вся конструкция напоминала гигантский вихрь сверкающих листьев. Это умопомрачительное сооружение, состоящее сплошь из острых граней, надежно хранило свои тайны от нешнего мира. Многие мечтали попасть внутрь, но еще никогда и никому не удавалось заглянуть туда и одним глазком.
      Нулевой шпиль, напротив, был строгим и безыскусным – толстая спица тьмы, нацеленная в небо. Из-за близости Цитадели он казался не таким уж и высоким. На верхнем этаже Шпиля обитал Патриций, бессмертный глава Протектората. Именно туда, в святая святых, явился с докладом Лизандр Бейн, начальник тайной полиции.
      Комната была маленькой, круглой и тускло освещенной, без каких-либо украшений. Все в ней было черным: стены, потолок, мраморный пол. Тьму рассеивал единственный светящийся шар под потолком. На возвышении посреди комнаты, на витом бронзовом троне, восседал Патриций. В своей черной шинели с высоким воротом он выглядел таким же сумрачным, как и его приемная. Его лицо полностью скрывала маска, сделанная, казалось, из абсолютной темноты. Маска поглощала свет и ничего не отражала, так что чудилось, будто на месте лица Патриция чернеет бездонный мрачный провал.
      Стоя перед главой Протектората, Бейн оставался совершенно спокойным. Зловещий вид Патриция ничуть не пугал его. Бейн понимал, что Патриций внушает людям страх и неуверенность, потому что запуганный человек легче соглашается сотрудничать. Шеф тайной полиции и сам часто использовал этот прием.
      Патриций не был бессмертным. За черной маской в разные годы скрывались разные люди. За многие десятилетия на посту главы Протектората сменилось больше десятка лидеров. Люди порой сомневались в бессмертии Патриция, однако доказать обмана не могли. В конце концов, есть ведь вероятностные шторма и наука Угасших. И кто знает, может, он и правда вечен? В Орокосе все возможно. Поэтому они позволяли дурить себе головы. Ведь гораздо лучше, когда городом управляет один бессменный вождь, надежный и неприступный, как скала, чем когда на высшем посту сменяют друг друга десятки безликих правителей.
      Бейн уже битый час докладывал о работе тайной полиции, объясняя победы и провалы, описывая текущее положение дел. Тайная полиция обеспечивала истинные доходы Протектората. Тщательно отредактированные новости по паноптикону нужны были для того, чтобы население чувствовало себя счастливым и защищенным. Солдаты ходили по улицам по большей части для виду. Как и в любой политике, самое главное происходило за кулисами, и народ не должен был подозревать об этих делах. И хотя граждане никогда бы себе в этом не признались, их самих это вполне устраивало.
      Он уже почти закончил и готовился перейти к заключению, но тут Патриций прервал его.
      – А что насчет голема, Лизандр Бейн? Его голос отозвался призрачным эхом – то ли виной тому была пустота приемной, то ли этот эффект создавала маска, Бейн не знал.
      – Голем пока что от нас ускользает, – ответил он.
      – Понятно, – сказал Патриций. – А если сделать другого?
      – Это невозможно. Существовал только один голем. Прототип.
      – Вы не изготовили копий? – спросил Патриций. – Непредусмотрительно.
      В его тоне прозвучали угрожающие нотки, но Бейн был готов к таком повороту.
      – Копирование технологии, по которой был создан голем, отняло бы долгие годы, – объяснил он. – Мы убедились, что эта технология работает, так что не было смысла тратить столько усилий на копирование. Поэтому мы построили прототип для полевых испытаний.
      Патриций некоторое время обдумывал его слова. Бейн поймал себя на том, что пытается увидеть свое отражение или хотя бы намек на него в черноте маски. Подсознание утверждало: хоть что-то да должно там отражаться, но маска поглощала весь падавший на нее свет без остатка.
      – Весьма вероятно, голем не знает собственных возможностей, – продолжал Бейн. – Он исчез прежде, чем мы успели закончить его настройку.
      – Да. Неудачный инцидент.
      Бейн скрипнул зубами. Патриций умудрился сказать это так, словно Бейн был лично виноват в исчезновении голема. Хотя глава Протектората не хуже Бейна знал, что никто не может отвечать за вероятностный шторм. Самые хитроумные планы за всю известную историю Орокоса рушились из-за этих штормов. Шторм мог превратить блестящую победу в поражение или, вопреки всякой логике, принести успех провальному начинанию. Иногда Бейну казалось, что город получает удовольствие, разрушая совершенство порядка, что чем лучше стратегия, тем больше риск, что вероятностный шторм сведет на нет все усилия. Бейн ненавидел шторма столь же истово, как призраков.
      – Я не верю, что голем представляет для нас угрозу, – произнес он, взяв себя в руки. – Самое худшее, что может случиться, – его уничтожат раньше, чем нам удастся его вернуть.
      – Допустим, вы его вернете. И что тогда? – спросил Патриций.
      – По возможности закончим настройку и проведем полевые испытания.
      – А потом?
      – В конце концов, когда мы убедимся, что все работает, мы уничтожим его и разберем на составляющие, чтобы исследовать их и овладеть технологией. После чего мы сможем производить столько големов, сколько потребуется.
      – Проследите, чтобы голем снова оказался у вас в руках, Бейн. Протекторат не любит неудач.
      На этом Патриций позволил шефу тайной полиции удалиться.
      Спускаясь вниз, на первый этаж Нулевого шпиля, Бейн обдумывал проблему голема. Правильно ли он поступил, заключив сделку с Грачом? Впрочем, не важно. Делу это все равно не навредит. Голем столь уродлив, что рано или поздно привлечет к себе внимание. Куда бы он ни пошел, всюду он вызовет панику и отвращение. Слухи о появлении урода дойдут до Бейна, и тайная полиция схватит голема.
      Эта тварь не может скрываться вечно.

      Бейн не знал, что как раз в эти минуты убийца, о котором он размышлял, пробирается по улицам территории «Запад-190» и тоже думает о нем. Грач и сам был заинтересован в поимке голема, но по гораздо более личным причинам.
      Он пробирался вдоль северного берега канала, перебегая от укрытия к укрытию и настороженно оглядываясь по сторонам. На нем были детекторные очки, которыми снабдил его Бейн, при дневном свете их линзы придавали всему вокруг бледно-желтый оттенок. Призраки пока не показывались – должно быть, разбрелись по каким-то своим делам, и Грач не мог нарадоваться этой удаче. Ему удалось не только выжить в хаосе минувшей ночи, но и остаться незамеченным. Вероятностный шторм он переждал в подвале брошенного дома. Конечно, от шторма стены подвала не защитили бы, зато там его не засекли призраки.
      Грач выбрался из своего укрытия и обнаружил, что идти по следу Турпана и Моа не составляет никакого труда. Перед рассветом он нашел на одной из улиц отметины на стенах, оставшиеся от выстрелов эфирной пушки. Что еще важнее, он нашел следы убитых оборотней. Именно следы, а не сами трупы – мертвые тела убрали выжившие оборотни, некоторые из них заново захватили призраки.
      От места побоища Грач спустился к каналу – и тут след исчез. Вор мог лишь предполагать, что беглецы сели в лодку. А если так, то они наверняка поплыли вниз по течению. Слухи о тайном маршруте не дошли до него, однако Грач, сам о том не подозревая, следовал этим путем. Вскоре впереди показалась башня, торчащая на северном берегу канала, словно нацеленный в небо указующий перст из керамики и стекла.
      Грач машинально потер металлическую полоску браслета у правого плеча. Как будто это могло помочь…
      «На твоем месте я бы не стал пытаться ее снять, – сказал ему Бейн. – Она очень чувствительна. Легко взрывается».
      При мысли о шефе тайной полиции Грач злобно оскалился.
      Возможно, ему следовало бы сказать спасибо, что его не казнили, когда поймали у ворот запретной территории. Но Грач сомневался, что должен благодарить тайную полицию. Может быть, лучше было бы, если б его прикончили на месте. Просто и без затей. Вместо этого Бейн сделал ему предложение. Предложение, от которого Грач не мог отказаться.
      «Хочешь жить? – спросил тогда Бейн. – Скажи мне, что ты здесь делал».
      Грач, разумеется, солгал ему. К тому времени он уже сообразил, что тайная полиция явилась к воротам не по его душу, хотя он не представлял себе, что натворили Турпан и Моа. Возможно, агентов интересовало, как нарушители проникли в запретный район. Не важно. Грач наплел Бейну, что его нанял убить тех двоих какой-то богатей. Нет, имени заказчика он не знает. Он, Грач, просто взял аванс. Бейн проглотил эту историю, поскольку и ожидал услышать что-нибудь в таком духе. В гетто подобные дела были в порядке вещей.
      Об артефакте Грачи не обмолвился ни словом. Этот лакомый кусок он приберег для себя.
      «Я хочу, чтобы ты пошел за ними, – сказал Бейн. – Что будет с этими двумя выродками, мне все равно. Меня интересует их спутник. Голем из плоти и металла. Найди его».
      Сначала Грач не мог поверить в свою удачу. Сейчас Бейн его отпустит, Грач отойдет подальше – и только его и видели!.. Ха! Мог бы и догадаться, что так просто он не отделается.
      Бейн поманил одного из своих людей, и тот закрепил на руке Грача устройство, которое теперь натирало ему кожу, скрытое рукавом от посторонних глаз. Вор понятия не имел, как эти штуки называются на самом деле, на уличном жаргоне их звали просто «убеждателями». Устройство представляло собой тонкую металлическую полоску с утолщением на конце, где находился заряд взрывчатки. Это было одно из самых излюбленных средств в арсенале тайной полиции, поскольку оно очень эффективно убеждало людей сотрудничать.
      – Если ты не появишься у Нулевого Шпиля в течение двадцати дней, – сказал Бейн, – эта штука взорвется и оторвет тебе руку. Если ты попытаешься меня обмануть до этого срока, – он поднял маленький бронзовый кругляш, похожий на игрушку йо-йо, – я нажму вот здесь, и она оторвет тебе руку. Если ты попробуешь снять полоску…
      – Я понял, – сухо прервал его Грач.
      Он весь кипел от злости. Еще неизвестно, что лучше – когда тебя казнят или когда заставляют служить тайной полиции.
      – Как мне с вами связаться?
      – С помощью вот этого. – Бейн вручил ему короткую, толстую бронзовую трубку с кнопкой наверху. – Ты ведь знаешь «стук-постук», правда? Конечно знаешь. – Он показал ему другую трубку. – Мы называем эти устройства «вокскодерами». Этот я оставлю у себя. Просто выстукивай свое послание этой кнопкой, и я его услышу. Я могу связаться с тобой таким же способом.
      Грач удивился. «Стук-постук» был воровским шифром, который первоначально использовался заключенными, чтобы перестукиваться через стены камер. Грач знал его с пеленок. Но его до икоты поразило, что Бейн не только слышал о существовании этого языка, но и владел им. Оказывается, тайная полиция знает куда больше секретов, чем думают воры…
      – Это тоже возьми, – сказал Бейн, протягивая черную пластиковую карточку с несколькими белыми строчками остроконечных орокосских буковок.
      Грач схватил ее. Он знал, что это такое – пропуск, чтобы он, парень из гетто, мог ходить по всему городу и его не арестовали. Вообще-то Грачу такой пропуск был совершенно без надобности. Чихал он и на пропуска, и на законы Протектората, запрещающие ему покидать гетто. Он всегда мог пробраться куда угодно. Однако говорить этого Грач, разумеется, не стал и спрятал пропуск в карман.
      – Я вижу, ты не слишком рад нашему соглашению, – сказал Бейн. – Что ж, раз так, я попробую немного прибавить тебе охоты. Если добудешь то, что мне нужно, то есть приведешь нам голема, тебе заплатят. Больше, чем ты получил бы за убийство тех двоих. Считай это премией за сотрудничество с тайной полицией… – И он назвал сумму.
      Услышав ее, Грач от изумления отвесил челюсть.
      Итак, он снова шел по следу Турпана и Моа, но теперь еще и охотился за их таинственным спутником. Зачем тайной полиции понадобился этот, как его… голем? Грач не знал. Впрочем, его это не слишком интересовало. Главное – заполучить артефакт Угасших, который украли Турпан и Моа, и тогда он сможет послать к крючам и Бейна, и Анью-Джакану, и всех на свете.
      Эта мысль его немного приободрила. Через несколько минут он наткнулся на лодку, причаленную к подножию странной башни, а в лодке лежали очки. Очки Моа, которые Турпан так неосторожно забыл. Подняв взгляд чуть выше, Грач увидел люк.
      – Глупые козявки, – пробормотал он себе под нос, гнусно ухмыляясь. – Грач идет к вам.

      Моа дышала. Больше Турпан пока ни о чем не мог думать. Раз дышит – значит, жива, а раз жива – значит, есть надежда, что очнется. Сначала он боялся, что Моа не дотянет до Килатаса. Что короткое и поспешное путешествие от территории «Запад-190» до этого тайного убежища оборвет последнюю тонкую нить, которая удерживает ее душу в теле. Но Моа осталась жива.
      Пещера была пустая и неуютная, грубо высеченная в скале, с тяжелым занавесом на входе. Сквозь занавес просачивался дневной свет, освещая Турпана и Моа. Турпан сидел на стуле, Моа лежала на полу, а чтобы девушку не продуло ветром с моря, ее закутали в колючие одеяла из шерсти бьютов – лохматых зверей, которых разводили в Орокосе.
      Турпан смотрел на Моа и пытался убедить себя, что она просто спит. Вот еще немного отдохнет – и придет в себя… Хотя на самом деле никто не мог сказать, что станет с ней. К Моа прикоснулся призрак. А вдруг она проснется оборотнем? Или вообще не проснется?
      Прошло уже три дня с тех пор, как они бежали с территории «Запад-190». Самым тяжелым был первый день, когда им пришлось нести Моа на руках. Турпан ничего не понимал в медицине, он даже не сообразил проверить пульс Моа, но он где-то слышал, что трогать больного или раненого опасно – он даже может умереть от этого. Однако если где и могли ей помочь, то только в Килатасе. Ни одна больница Орокоса не примет выродка из гетто, да еще и беглого.
      Поэтому Турпану и Ваго пришлось нести Моа по туннелям и переходам, по темным улицам Орокоса. Хороши же они были: выродок и голем с бесчувственной девушкой на руках, пытающиеся не привлекать внимания! Просто чудо, что их не схватили солдаты Протектората. И все же, была ли тому заслугой осторожность Турпана или простая удача, но им удалось миновать два района, не попавшись на глаза служителям порядка. Оставалось лишь надеяться, что никто из случайных прохожих не донесет властям об их странной компании.
      К счастью, Моа в свое время подробно описала Турпану, как пройти в Килатас. Это их и спасло. Хотя маршрут немного изменился с тех пор, как девушка последний раз им пользовалась, большинство основных ориентиров сохранились и Ваго с Турпаном без особого труда отыскали дорогу.
      Они нашли бар, который держал человек по имени Кроншнеп. Сначала он отнесся к ним с подозрением и заявил, что не знает места под названием Килатас. Но Турпан назвал старый пароль, и этого оказалось достаточно, чтобы убедить хозяина бара выйти из-за стойки и взглянуть на Моа. Кроншнеп сразу же узнал девушку и сам проводил их остаток пути по тайным тропам, мимо охраняемых ворот и через лабиринт туннелей – все вниз и вниз, в глубь скалы, туда, куда они так стремились.
      Моа выдержала путешествие. В Килатасе ее осмотрели врачи, но все, что они смогли ей предписать, – это покой. Они, как и Турпан, не понимали, что произошло. Моа коснулся призрак. Она должна была умереть. Еще никому не удавалось выжить после прикосновения призрака.
      «Во всяком случае, ни одному человеку», – подумал Турпан, вспомнив Ваго.
      Не считая сильной простуды от долгого пребывания под дождем, которую вылечили старыми народными средствами, Моа, казалось, вовсе не пострадала от той встречи. Вот только все никак не могла очнуться.
      С тех пор как они добрались до места, Турпан не отходил от Моа. А вот Ваго ни разу не пришел ее навестить, что очень злило юношу. Моа была так добра к этому голему, а его, похоже, совершенно не заботит ее состояние!.. Но если бы Турпан был честен с самим собой, он признал бы, что ему просто хотелось выплеснуть на кого-нибудь свои отчаяние и горе, а Ваго был самой подходящей мишенью, чтобы сорвать на нем злость.
      Однако голем не приходил. Он болтался неподалеку, за его передвижениями следили стражники. Жители Килатаса сомневались, что можно доверять этому чудовищу, пусть его и привела Моа. Через несколько дней, как сказали Турпану, должна была вернуться глава здешней общины Чайка. Вот она придет и решит, что с ними делать. А до тех пор за Ваго будут присматривать и Турпану с Моа тоже не позволят уйти.
      Иногда кто-нибудь приходил их навестить. В основном это были люди, которые когда-то знали саму Моа или ее отца. Но, как и врачи, они ничем не могли помочь. Турпан не доверял незнакомым людям, а потому встречал их неприветливо и не оставлял наедине с Моа.
      Он вздохнул и убрал со лба девушки прядку черных волос. В гетто Моа всегда густо красилась, и теперь, без толстого слоя косметики на лице она выглядела непривычно маленькой и беззащитной. Турпан был готов сделать все, что угодно, лишь бы она поправилась. Если бы ему сказали, что для этого нужно отнести ее на вершину Нулевого шпиля, он бы согласился без раздумий. Но он ничем не мог ей помочь. Он был беспомощен против ее неведомого недуга, так же как против вероятностных штормов. Сколько бы он ни старался себя обмануть, беспомощность преследовала его всю жизнь. Что может сделать один мальчишка против этого беспощадного мира?
      Может, Моа права. Может, нужно просто радоваться каждой удаче и надеяться на лучшее…
      Турпан помнил тот день, когда они познакомились, словно это было вчера. А годы, которые были до этой встречи, хотя и не стерлись из памяти, но сильно потускнели и словно бы выцвели. У него всегда был талант делить свою жизнь на отдельные этапы, отсекать прошлое и делать вид, будто все это происходило не с ним.
      Именно так Турпан поступил, когда убежал из дома в далеком детстве. Ему не нравилась его жизнь, и он изменил ее. И хотя он был тогда совсем мальчишкой, это решение далось ему без малейшего труда. Родители никогда не обижали его и делали для сына все, что могли, но они жили в жестоком мире и семья постоянно голодала. А маленький Турпан восторженно слушал россказни о дальних районах, где жизнь куда лучше, где к выродкам относятся с таким же уважением, как к нормальным людям. Однажды через их сектор проходил какой-то бродяга. Он без умолку расписывал удивительные приключения и великолепные возможности, которые якобы ждут любого где-то на далеких территориях. Его рассказы совершенно очаровали Турпана, и он ушел вместе с бродягой, не попрощавшись с родителями и с теми немногими друзьями, кому еще доверял.
      Разумеется, рассказы бродяги оказались просто небылицами. В конце концов Турпан понял: дело не в районе, дело в самом Орокосе. Но город – это единственное место во вселенной, где можно жить. Покинуть его невозможно, да и нет за горизонтом ничего, кроме бесконечного океана. И Турпану ничего не оставалось, кроме как смириться с этим и научиться в нем выживать.
      Когда их с бродягой пути разошлись, Турпан оказался в другом гетто, не намного лучше, чем то, где он вырос. Он подумывал вернуться домой, однако после его побега пронеслось множество вероятностных штормов и он не был уверен, что найдет дорогу. То есть попытаться было можно, но ему туда не так уж и хотелось. Прошлое – это прошлое; ни к чему в него возвращаться.
      Однажды двое знакомых парней решили ограбить роскошный старый дом и предложили Турпану постоять на стреме. Он согласился, и кража удалась. Спустя какое-то время они снова попросили его о том же, а когда и это предприятие закончилось благополучно, отвели его к Анье-Джакане. Тучной атаманше Турпан понравился, и она предложила ему свое покровительство в обмен на долю в награбленном. Вот так он стал вором.
      Совесть Турпана не мучила. Суровая школа жизни заставила его усвоить одно-единственное непререкаемое правило: думать прежде всего о себе. Чтобы выжить, необходимо быть эгоистом. Он знал, разумеется, что чужое брать нехорошо, но для него это были лишь пустые слова, которые к нему никак не относились. Ему нужны деньги, а у других людей они есть. Если у него хватает сообразительности, чтобы отнять деньги, а у его жертв – глупости, чтобы ему это позволить, так почему бы и нет? В гетто каждый за себя, будь то мужчина, женщина или ребенок.
      Моа никогда так не считала. Возможно, именно это и привлекало Турпана в ней. Он не хотел быть таким безжалостным, но заставил свое сердце ожесточиться, потому что считал, что иначе в этом мире нельзя. А приступы доброты, которые то и дело накатывали на Моа, возвращали ему веру в людей, в то, что жизнь не обязательно должна быть такой, какая есть, что кого-то еще можно спасти. Даже его.
      Воровское ремесло давалось ему легко, у Турпана обнаружился к нему талант. Не будь этого дара, он бы не выжил, когда во время вероятношторма вдруг обнаружил, что не может дышать. Турпан в компании других воров тогда как раз шел добывать кое-какое оборудование Протектората со складов на берегу канала. Когда с Турпаном случилось несчастье, его сообщники, не придумав ничего лучше, повернули назад и отнесли его к атаманше.
      Анья-Джакана сказала, что может ему помочь, но не бесплатно. Умирающий, отчаявшийся Турпан готов был согласиться на все, что угодно. И они заключили сделку: атаманша дала ему респиратор под огромные проценты. Он так и не расплатился с этим долгом и не надеялся расплатиться. Проценты накапливались быстрее, чем он успевал воровать. Однако Анья-Джакана и не нуждалась в деньгах, ей нужны были его услуги.
      Он боялся атаманшу, страх удерживал его у нее на службе. А теперь Турпан сбежал. Он больше никогда не сможет вернуться в гетто. Он пустился в свободное плавание. Одно хорошо – он странствует в этом плавании вместе с Моа.