Шторм-вор

      Атаманша настаивала, чтобы все подданные обращались к ней только так.
      – Полагаю, вы достали то, за чем я вас послала?
      – Конечно, – ответил Турпан. – А вы думали, что мы вас подведем? Мы – самые лучшие.
      При этих его словах среди воров поднялся ропот, но Анья-Джакана разразилась хохотом.
      – Такой юный и уже такой самоуверенный! Какова наглость! Ну не стану отрицать, у вас есть талант, это ясно. И почти сверхъестественная способность просочиться в любое из тех мест, куда мне вздумается вас послать. – Она взглянула на Моа, и ее крохотные глазки почти исчезли в складках кожи, когда она широко улыбнулась. Потом снова перевела взгляд на Турпана. – Ну показывайте, что там у вас!
      Двое ее служителей подошли и остановились перед Турпаном, держа между собой натянутую шкуру. Он вывалил содержимое сумки на шкуру, и на ней образовалась небольшая кучка монет, батареек и других мелочей. Служители отнесли ее по ступенькам на помост и показали атаманше.
      Она порылась в горке добычи.
      – Вы сделали все точно так, как я вам говорила? – спросила она через некоторое время.
      Турпану ее тон не понравился.
      – Да, матушка. Мы нашли маленькую бронзовую шкатулку и опустошили ее. Она стояла именно там, где вы сказали.
      Анья-Джакана пристально смотрела на них.
      – Вы все забрали из шкатулки?
      – Все, – ответил Турпан.
      Ему стало здорово не по себе. Атаманша по-прежнему широко ухмылялась, но глаза ее становились все холоднее.
      – И все, что вы взяли, здесь? – настойчиво спросила Анья-Джакана. – Все вещицы до единой?
      Теперь в комнате царила мертвая тишина. Сердце Турпана бешено колотилось. Казалось, мир сжался настолько, что в нем хватало места только ему и атаманше. Этого он боялся больше всего. Анья-Джакана послала их в логово моцгов не наугад. Ей требовалось то, что должно было находиться в бронзовой шкатулке. То, чего он, Турпан, ей не принес.
      «Ты погиб», – сказал он себе, внутренне содрогнувшись от ужаса, но сумел выдержать взгляд атаманши.
      – Все, – услышал он свой собственный голос.
      Он знал, что если она хоть на секунду решит, будто он что-то от нее утаил, то очень рассердится. А когда Анья-Джакана сердится, ее подданные умирают.
      Ее взгляд медленно скользнул к Моа.
      – Все? – повторила она.
      Моа была испугана и сбита с толку. Она не понимала враждебности в тоне Аньи-Джаканы. Она повернулась к Турпану в поисках поддержки, но он старательно избегал ее взгляда. Девушка снова посмотрела на Анью-Джакану.
      – Все.
      Тишина скребла по нервам, как ноготь по камню. Анья-Джакана сурово смотрела на Турпана и Моа, и ее ухмылка постепенно гасла. Они ничего не говорили, но держались внешне спокойно. Напряжение стало почти невыносимым.
      – Я буду очень разочарована, если узнаю, что вы мне солгали, дети мои, – медленно произнесла Анья-Джакана. – Очень разочарована. – Она повернула голову к одному из служителей. – Пятьдесят процентов. Поровну, деньгами и барахлом. Остальное отдай им.
      У Турпана задрожали коленки. Он пытался справиться с собой, но не смог. Он не считая забрал свою долю и поспешно пошел прочь, стараясь не выглядеть виноватым. Моа последовала за ним.
      Когда они вышли, тучная «матушка» подозвала одного из мальчишек, прятавшихся в тени. Худое лицо, желтоватая кожа и темные круги вокруг глаз выдавали, что со здоровьем у этого парня было не лучше, чем у большинства изгоев из гетто. Он был одет в темные грязные штаны и куртку, из-под капюшона, натянутого на голову, торчали жидкие белесые волосенки.
      – Грач, – прошептала Анья-Джакана. – Проследи за ними. Я хочу получить то, за чем их послала.
      Парень ухмыльнулся, обнажив почерневшие десны и заточенные напильником коричневые зубы.
      – Считайте, дело сделано, матушка.
 
      – Что это все значило? – спросила Моа, когда они снова вышли на улицу.
      Она вся дрожала.
      – Она пыталась нас запугать, вот и все, – пробормотал Турпан, глядя на мокрые булыжники площади под ногами. – Сама знаешь, время от времени она нагоняет страху. Чтобы держать нас в узде. – Его тон был совершенно неубедительным.
      Моа с несчастным видом оглядела площадь. Такие же подростки, как они, бродили вокруг поодиночке или группами. В гетто почти нечем было заняться. Ни работы, ни денег, почти никакой еды. А пойти в другой район изгои не могли из-за татуировок на руках. Только в такие же гетто, где жизнь ничуть не лучше. Каждые несколько дней кого-то уводили солдаты Протектората по обвинению в заговоре против Патриция. Порой случалось это и со знакомыми Турпана и Моа. Никто не знал наверняка, когда придет его черед. От этого и без того мрачное существование становилось еще более безрадостным.
      Запертые здесь, как в ловушке, они жили без всякой цели, им давали ровно столько, чтобы они не умерли от голода, но недостаточно, чтобы почувствовать себя живыми. Деньги в гетто циркулировали только для всяких темных дел: товары и услуги черного рынка, воровство, рэкет, убийства. Если кому-то из богачей нужно было кого-то убрать, они шли в гетто. Здесь находились люди, от отчаяния готовые на все.
      Турпан на ходу теребил один из своих дрэдов. Он места себе не находил. Моа это видела, несмотря на гладкий металлический респиратор, закрывающий его лицо. Беспокойство отражалось в его широко расставленных карих глазах. Моа подумала, что он по-настоящему красивый парень, черты его лица тонкие и изящные, а кожа безукоризненно гладкая. Неудивительно, что он ненавидит город, который заставил его носить уродливую маску, горб на спине и трубки.
      – Ты что-то сделал, да? – спросила она. – Турпан, что ты натворил?
      Он с деланным безразличием пожал плечами. Как будто от его равнодушного вида неприятности станут меньше!..
      – Я кое-что взял себе.
      – Ты… что?! – вскрикнула Моа. Турпан свирепо взглянул на нее, и она понизила голос до шепота.
      – Ты что-то взял? Из сундучка? Он кивнул.
      – Я думал, она не заметит. Я думал, она не знает, что оно там было.
      – Ох, Турпан… – выдавила Моа, ей не хватило слов, чтобы выразить всю бурю охвативших ее чувств.
      Ей показалась, что под ногами у них разверзлась бездна и они балансируют на самом краю. И все-таки Моа не могла винить в этом Турпана. Она хорошо понимала, почему он так поступил.
      Они ушли с площади и углубились в путаницу узких переулков, примыкающих к набережной канала. По дороге Турпан рассказал Моа о своей находке. Гетто, как и весь нынешний Орокос, было построено на остовах старинных зданий Функционального века. Огромные чужеродные сооружения из загадочных материалов возвышались над халупами из кирпича и ржавого железа. Не поддающиеся разрушению мосты из блестящего обсидиана тянулись над грязными дворами, полными мусора. Если когда-то архитектура гетто и была сколько-нибудь упорядочена, то теперь от этой упорядоченности не осталось и следа – вероятностные шторма перемешали все так, что стало трудно отличить, где кончается прошлое и начинается настоящее. Это был многоуровневый лабиринт, который время от времени запутывался еще больше.
      – Мы убежим, – в конце концов сказал Турпан. – Это единственный выход. Мы убежим.
      – Нет, только не это! – взмолилась Моа. – Может быть, Анья-Джакана и правда просто пугала нас. Давай просто притворимся, будто ничего особенно в той шкатулке не находили! Может, она решит, что ей дали неправильную наводку. Моцги могли перепрятать эту вещицу до того, как мы попали туда. Анья-Джакана ведь не говорила нам, что искать, так как она может винить нас в том, что мы не нашли это?
      – Она знала, – ответил Турпан. – Я это понял.
      Моа взяла его за локоть, вынудив остановиться.
      – Я не хочу бежать. Лучше избавимся от этой штуковины! Просто выбросим, и все!
      Турпан бросил на нее взгляд, полный снисходительной жалости. Моа боялась неизвестности. Но она, как и он, понимала: теперь уже не важно, есть у них артефакт или нет. Если Анья-Джакана посчитала, что они ее обокрали, им перережут глотки еще до наступления ночи.
      И тогда Турпан решился окончательно. При этом он поймал себя на том, что даже где-то рад случившемуся. Странное возбуждение охватило его.
      – Это возможность. Это шанс изменить всю нашу жизнь. – Он заглянул Моа в глаза в надежде увидеть ее одобрение. – Ну признайся, разве тебе самой хочется выбрасывать эту штуковину?
      – Все и так изменится, само по себе, Турпан. Все постоянно меняется, надо только уметь ждать.
      Он постучал по респиратору.
      – Я сам позабочусь о своей удаче, – с горечью сказал он и зашагал дальше.
      Моа побрела следом.
      А за ними, держась на расстоянии, шел Грач с небольшой шайкой воров. Атаманша послала их вернуть то, что принадлежало ей.

1. 7

      Турпан захлопнул за собой люк бункера и не отпускал его до тех пор, пока не услышал громкий щелчок запирающихся замков. Моа уже соскользнула вниз по лестнице и возилась в своей комнате, выкапывая разные дорогие ее сердцу вещицы, спрятанные под ворохом одеял и мехов. Убедившись, что вход надежно запечатан, Турпан прошел к себе, достал артефакт Угасших из-под подушки и положил в сумку. Когда он вернулся в общую комнату, Моа сидела, скрестив ноги, на коврике и запихивала в потрепанный рюкзак свои безделушки.
      – Куда мы пойдем? – спросила она.
      – Не знаю, – ответил Турпан. – Пока не знаю.
      – Мы не можем уйти, если нам идти некуда! – воскликнула Моа.
      – Еще как можем, черт возьми! – огрызнулся он. – Если ты не хочешь поспорить с Аньей-Джаканой.
      Девушка несколько мгновений молчала, потом тихо проговорила:
      – Я знаю, куда мы можем пойти. Турпан тоже знал. Он просто не хотел в этом признаваться.
      – Я знаю, куда мы можем пойти, – повторила она. – Знаю, где мы будем в безопасности, где есть люди, которые нам помогут.
      Она не говорила об этом раньше, потому что ждала, чтобы он сказал сам. Турпану нравилось принимать решения, а ей нравилось, что он их принимает. Так им обоим было спокойнее. Турпану необходимо было оставаться главным, а Моа необходим был кто-то главный. Так уж между ними повелось.
      – Ладно, – в конце концов сказал он. – Идем в Килатас.
      Моа вскочила, бросилась ему на шею и чмокнула в щеку рядом с холодным краем респиратора, закрывавшего рот и нос.
      – Я иду домой! – воскликнула она. Турпан резко отстранился. Моа забыла: он не любил, когда прикасаются к его лицу. Она смутилась и тихонько попросила прощения.
      – Ничего, – ответил он, отводя глаза.
      Ей грустно было видеть Турпана таким. Он стыдился себя, стыдился своего увечья. Не желал примириться с тем, что сделал с ним вероятностный шторм. Как он не понимает: никому не по силам изменить свой жребий! Почему не хочет смириться с судьбой? Можно всю жизнь потратить на то, чтобы выбиться в люди, выбраться из гетто, а потом в один прекрасный день проснуться больным, или превратиться в кошку, или очутиться на другом конце города, откуда нет дороги назад. Так уж устроен мир. Так зачем усложнять себе жизнь, пытаясь грести против течения? Гораздо разумнее расслабиться и ждать, когда удача тебе улыбнется.
      Но Турпан не соглашался. Он злился из-за того, что ему приходилось носить респиратор. Он даже не подумал о том, как ему повезло, что в запасах Аньи-Джаканы нашелся этот дыхательный прибор. Атаманша спасла Турпану жизнь, потому что он был хорошим вором. Но этого ему было мало. Он хотел стать прежним. Мечтал прийти к какому-нибудь дорогущему врачу, чтобы тот все исправил. Но ведь у них никогда не будет таких денег, чтобы оплатить операцию, и ни один врач не возьмется лечить изгоя с татуировкой жителя гетто. Турпан хотел разбогатеть, чтобы вернуть то, что отнял у него город.
      Моа знала об этой его мечте. И понимала, что именно она заставила Турпана обокрасть атаманшу.
      – Вот, – сказал он, порылся в сумке, достал находку и бережно передал девушке.
      Моа в изумлении уставилась на странную вещицу. Внезапно девушка поняла, почему Турпан повел себя так безрассудно. Эта штука завораживала. Бронзовые колечки были невероятно тонкой работы. Диск янтарного цвета казался выточенным то ли из камня, может быть, даже драгоценного, то ли из стекла, но, если приглядеться, становилось ясно – это какой-то другой, незнакомый материал. Диск странным образом отражал свет, и, если смотреть под определенным углом, казалось, что он уходит в глубину – не плоский кругляш, а зев огромной, выложенной янтарем ямы, хотя сам диск был не толще печенья. Это было маленькое чудо, эхо давно забытого прошлого, в которое Моа отчаянно верила. В то время все было иначе…
      – Как красиво! – ахнула она.
      – Пусть он будет у тебя, – предложил Турпан.
      – Но он твой, – возразила она, впрочем, не слишком твердо – вещица очаровала ее. – Ты его нашел. Он, наверное, стоит целое состояние.
      – Ты охраняй его, а я буду охранять тебя. Идет?
      Моа подняла на него взгляд и улыбнулась чистой и счастливой улыбкой. Она никогда не понимала, почему Турпан так заботится о ней и столько для нее делает, но за это она его и любила. Нет, не так, как девушке полагается любить парня – по крайней мере, по представлениям Моа, – просто с ним она чувствовала себя нужной. Они были одни на целом свете, ни у него, ни у нее не было больше ни одного близкого человека.
      – Конечно, – ответила она, сжав его руку запястье.
      Турпан на мгновение накрыл ее ладонь своей, потом отвернулся и ушел в свою комнату, как будто она к нему и не прикасалась.
      Некоторое время девушка рассматривала изделие Угасших в странном свете бункера. Турпан и Моа так и не поняли, откуда берется этот свет. Днем и ночью там всегда было светло, но не видно было никаких фонарей, или светящихся палочек, или чего-то подобного. Свет просто исходил от стен, от пола, от потолка.
      Они не очень-то ломали над этим головы. Ни один человек в Орокосе, столкнувшись с диковинкой Функционального века, не мог понять, как это было сделано. Люди воспринимали неизвестное как должное, потому что были окружены им. Многие поколения ученых и изобретателей тщились понять наследие времен, что были до Угасания. А таким неучам, как Турпан и Моа, нечего было и надеяться разобраться в древней технике. Они не получили образования и не имели никаких перспектив, они были отверженными, обреченными гнить в гетто. Поэтому они просто порадовались такому везению: как хорошо, что нет нужды запасаться фонарями для дома, – и на этом успокоились.
      Но артефакт… это совсем другое дело. Моа вертела его в руках, пока Турпан собирал свои скромные пожитки в соседней комнате. На краю янтарного диска имелись две петли, расположенные к нему под прямым углом и вплотную друг к другу. Они очень напоминали два драгоценных кольца. Моа по наитию сунула средний и безымянный пальцы в эти колечки, и янтарный диск лег ей на ладонь. Пальцы еле пролезли, но кольца совсем не жали. Она повертела рукой и так и эдак.
      – Турпан! Кажется, я поняла, как носят эту штуку.
      – Носят? – отозвался он через открытую дверь.
      И тут Моа взвизгнула. Турпан, испугавшись за нее, пулей влетел в комнату.
      – Моа, что ты…
      Он не договорил. Моа стояла в оцепенении, вытянув перед собой руку с артефактом. Кисть девушки окутал мягкий свет, языки пурпурного, синего и зеленого тумана обвились вокруг ее предплечьях Моа помахала рукой, однако разноцветная дымка и не думала развеиваться.
      – Сними его! – крикнул Турпан.
      Он двинулся к ней, но тут же остановился в растерянности.
      – Все в порядке, – ответила она. – Это не больно.
      Испуг Моа быстро прошел, и она слабо улыбнулась.
      – Посмотри на него.
      Турпан и так смотрел. Глаз не мог отвести.
      – Знаешь, на что это похоже, Моа? – по-трясенно проговорил он. – На вероятностный шторм, только маленький.
      Моа не успела ответить – в этот момент кто-то громко и бесцеремонно постучал в люк бункера. Кровь застыла у нее в жилах. У Турпана, впрочем, тоже.
      – Выходите, выходите, ребятки, – раздался из-за люка вкрадчивый голос. – Нам тут с вами поболтать захотелось…
      Турпан сделал подруге знать молчать, но Моа и не собиралась отвечать. Она узнала голос. Это был Грач, любимчик Аньи-Джаканы. Он отлично умел воровать, но убивать у него получалось еще лучше.
      – Я знаю, что вы там! – крикнул Грач. – Я за вами следил. Ну что, открывать будете или как?
      Турпан в отчаянии огляделся, хотя и понимал, что надеяться не на что. Он знал бункер как свои пять пальцев. Никакого другого выхода из него не было, только люк. Они оказались в ловушке.
      – Что теперь? – тихо спросила Моа. Турпан лихорадочно пытался придумать путь к спасению, но в голову ничего не приходило. У этого логова всегда был один недостаток: отсутствие второго выхода. И от артефакта теперь не избавиться… Их поймают на горячем, и тогда пощады не будет. Турпана охватило отчаяние, и если бы он был один, он бы, возможно, сдался. Но он должен был думать о Моа. Ради нее он обязан был оставаться сильным, оставаться ее защитником.
      – Сними эту штуку, – велел он, имея в виду артефакт.
      Диск продолжал переливаться яркими, насыщенными красками.
      Моа попыталась это сделать. Но не смогла.
      – Не выходит! – сказала она, дергая диск. – Он не снимается!
      – А ты постарайся! – прошипел Турпан, все еще не смея дотронуться до артефакта.
      Он боялся этих красок. Такие цвета появлялись при вероятностном шторме. Один из этих штормов вынудил Турпана надеть респиратор. Так что у него были все основания опасаться этих коварных цветов.
      Снаружи раздался нарастающий вой, который становился все выше и выше.
      – Раз вы не хотите выйти к нам, крысеныши, – крикнул Грач, – мы сами придем к вам!
      Вой стал таким пронзительным, что почти перешел в ультразвук, и в люк что-то с грохотом ударило, словно великан врезал по нему кулаком. С потолка посыпалась пыль.
      – Что это? – вскричала Моа. – Что это такое?
      – Крюч! У них магнитный таран! – прошипел Турпан.
      Снова послышалось завывание.
      – Я вас слышу! – закричал Грач сквозь шум. – Матушка желает вас видеть, голубки!
      Моа взвизгнула, когда магнитный таран еще раз ударил в люк и потолок у них над головами прогнулся.
      Хотя люк снаружи покрылся ржавчиной, он имел в толщину сантиметров пятнадцать, а то и больше. Таран приставили к нему, закрепив на мощных опорах и направив пушку, испускающую магнитные импульсы, вертикально вниз. На тайных складах Аньи-Джаканы хранилось много разных устройств. Респиратор Турпана тоже был оттуда.
      Люк мог в рухнуть в любую минуту, и Турпан с Моа поспешно кинулись в одну из маленьких комнат, чтобы не оказаться под завалом. Моа все еще пыталась снять артефакт, но он будто прирос к ее руке. Турпан в отчаянии уперся ладонями в голую металлическую стену. Снова взвыл магнитный таран. Еще пара ударов, и все будет кончено…
      Никакой надежды. Турпан понимал, что спасения ждать неоткуда. Но все равно пытался придумать выход.
      Грохнул таран, на этот раз удар был таким сильным, что весь бункер содрогнулся. Моа, которая отчаянно пыталась снять устройство Угасших, покачнулась и отлетела к стене. Она машинально выставила перед собой руки, чтобы не удариться…
      … и провалилась сквозь стену.
      Турпан не поверил своим глазам. Он вдруг остался один. Моа исчезла. Он видел, как она прошла сквозь сплошной металл, словно вдруг превратилась в привидение. Он ощупал стену там, куда упала Моа. Стена как стена – твердая, металлическая.
      Снова заработал таран. Люк уже погнулся, его петли готовы были сломаться. Турпан понимал, что следующий удар добьет люк и Грач с дружками ворвутся в бункер.
      «Но Моа спаслась, – подумал он, хоть и не представлял себе, каким образом. Это было похоже на чудо, но жители Орокоса привыкли к чудесам. – И на том спасибо. Она убежала и унесла с собой эту штуку».
      Он смирился со своей участью. Может быть, если атаманша не найдет у него артефакта, она смилостивится. Может, она его не убьет… Впрочем, Турпану было почти все равно. Где бы ни была Моа, Анье-Джакане до нее не добраться. Большего он и желать не мог.
      Снова ударил таран, и люк с грохотом рухнул. Турпан повернулся, чтобы встретить врагов.
      «Идите и возьмите меня», – подумал он.
      Но тут чья-то рука схватила его сзади за плечо и бесцеремонно дернула. Какую-то долю секунды он ожидал, что ударится спиной о стену… но вместо этого провалился сквозь металл и бетон в какой-то сырой металлический туннель, тускло освещенный мигающими фонарями, бурый от ржавчины. Моа была здесь же, она держала Турпана за плечо правой рукой. Левой, на которой был надет артефакт, она упиралась в стенку туннеля.
      Он с изумлением посмотрел назад. Метал в том месте, где к нему прикасалась Моа, будто растворился, открыв круглый проход, заполненный клубящимся туманом нежных оттенков. Сквозь него Турпан видел, как в бункер спускаются парни из шайки Грача.
      Моа убрала руку, и разноцветное марево втянулось в диск, остались только языки тумана, окутывающие ее ладонь. Стена опять стала сплошной.
      – Эта штука открывает двери, Турпан, – выдохнула Моа. – Она откроет дверь куда угодно.
      Ему хотелось обнять ее, но он не посмел, ведь на ее руке по-прежнему был загадочный диск Угасших. Тогда Турпан посмотрел вдоль коридора в обе стороны и выбрал направление. Все, что они хотели взять с собой, осталось в захваченном логове, у Турпана была только сумка с долей добычи, выделенной Аньей-Джаканой. Ну и ладно.
      – Бежим, – сказал он.
      И они побежали, оставив воров в логове гадать, каким образом их жертвы сумели раствориться в воздухе.

1. 8

      Перед рассветом Ваго обычно беседовал с картиной, прислоненной к стене. Это было самое спокойное время: Креч не работал, и поэтому трубы и клапаны не гудели и не щелкали, комнату заливал лунный свет. Ваго стоял у окна, его тощее тело из металла и мышц наполовину скрывала темнота. Он делился с картиной своими мыслями. Картина никогда ему не отвечала. Но она его слушала.
      Это была маленькая картинка в бронзовой раме. Когда он ее нашел, полотно закрывала ткань, покрытая давнишним слоем пыли. Больше ничего такого в башне не было. Ваго гадал, как эта картина оказалась здесь и почему хозяин оставил такую интересную вещь в комнате наверху, куда так редко заходил.
      Картина изображала берег одного из каналов Орокоса. На переднем плане струилась вода, быстро текла слева направо. Чуть дальше красовались висячие галереи и мосты, виднелись двери и унылые витрины магазинов, расположенных на разных уровнях. На заднем плане вздымались высокие шпили и громадный темный храм. Ваго казалось, что он знает это место, вот только откуда?..
      На правой стороне картины, на берегу канала, облокотившись на перила, стояла девочка и смотрела вниз, в воду. Белые волосы падали ей на лицо. Платье выглядело дорогим – значит, девочка была из богатой семьи. И никак не из гетто, это уж точно.
      Когда Ваго смотрел на картину в прошлый раз, девочка выглядывала из окна магазина и вид у нее был такой, будто ей смертельно скучно. А еще раньше она, весело улыбаясь, махала ему рукой с моста. Несколько раз Ваго совсем ее не находил и очень пугался. Он считал девочку своим другом, ведь больше у него никого не было. Но она всегда возвращалась, рано или поздно. И она его слушала, хоть и не отвечала. Он это видел.
      – А ты знаешь, где сейчас тот, кто создал меня? – спрашивал он у нее.
      Воспоминания Ваго о том времени, когда его создали, были размытыми и путаными. Он смутно помнил какую-то камеру, черные металлические стены и решетку на двери. Люди в черных халатах осматривали его, и он их боялся. Однако две вещи он мог вспомнить ясно. Во-первых, лицо – Ваго видел его сквозь округлое окошко какого-то бака или цистерны. Худое, суровое лицо, которое Ваго знал лучше, чем свое собственное. Во-вторых, имя: Тукор Кеп. Оно могло принадлежать только создателю. Тому, кто дал Ваго жизнь.
      Куда исчез Тукор Кеп? Или, точнее, куда исчез Ваго?
      Голем не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он оказался в этой башне. Он попал сюда, когда его память еще окончательно не сформировалась, он был все равно что новорожденный, не понимал, что происходит вокруг. Креч нашел его здесь утром после особенно яростного вероятностного шторма. Шторм-Вор выхватил Ваго оттуда, где его создали, и перенес сюда. Ваго представлял себе отчаяние своего создателя, когда тот обнаружил его исчезновение, и очень горевал. Но он не знал, как вернуться обратно.
      Он погладил длинными пальцами мертвую птицу, висящую у него на шее. Креч в приступе доброты (которые случались с ним очень редко) обработал ее консервирующей жидкостью, чтобы остановить гниение, а потом вернул Ваго. Теперь ее крылья были тесно прижаты к телу и не слишком мешали голему. Эфемера перестала над ним смеяться и теперь лишь презрительно фыркала. Но Ваго нравилась птица, и ему казалось, что девочке на картине она тоже нравится. Когда он в первый раз показал ей птицу, она от изумления открыла рот.
 
      Когда Креч хотел поработать, он посылал Эфемеру наверх за Ваго, и голем послушно приходил. Он оказался полезным помощником в мастерской. Высокий рост позволял ему доставать до самых верхних полок. Пальцы его отличались необычайной гибкостью и силой и отлично подходили для тонкой работы. Ваго с одинаковой легкостью мог раскрошить камень, зажав его в щепоти, или вдеть нитку в иголку с первой попытки.
      В мастерской было жарко и царил полумрак, островки яркого света создавали только лампы под колпаками, которые хищно нависали над рабочим местом Креча. Здесь громоздилась печь для обжига керамики, вращалась пила и завывал токарный станок, гудели паяльная лампа и динамо-машина, отбрасывающая тонкие раздвоенные лучи света. И повсюду стояли изделия Креча: манекены, фарфоровые статуэтки, миниатюрные фигурки животных и крошечные храмы; рожицы, которые копировали выражение лица того, кто на них смотрел; кошки на колесиках, которые гонялись за мышками на колесиках, – их притягивала к мечущимся мишеням какая-то таинственная сила, непонятная для Ваго. Еще тут были механические летучие крысы, непрестанно расправляющие и складывающие крылья. Свои собственные крылья Ваго опасливо прижимал к спине, чтобы ничего не уронить.
      Всякий раз, возвращаясь сюда, он находил что-то новое и удивительное. Даже в незаконченном виде творения Креча были произведениями искусства. Креч был игрушечных дел мастером, и его игрушки считались одним из чудес Орокоса.
      «Но те, кто сделал тебя, могли бы меня кое-чему научить, – не раз говорил он Ваго. – Как бы мне хотелось разобрать тебя и посмотреть, что там у тебя тикает…»
      Ваго это не нравилось, и он помалкивал насчет Тукора Кепа. Однажды он спросил у Креча, не знает ли он, кто его сделал, но тот сказал только, что «у него есть кое-какие подозрения», и больше ничего объяснять не стал. Ваго не решился настаивать.
      Сегодня утром Креч пребывал в отвратительном настроении, потому что плохо спал ночью. Ваго со страхом поглядывал на трость, стоящую у рабочего стола старика. Хозяин сгорбился над какой-то крошечной игрушкой, усыпанной драгоценными камнями, и, подслеповато щурясь сквозь темные очки, легонько постукивал по ней иголкой. Ваго затаился в уголке и постарался стать как можно более незаметным. Он уже давно усвоил, что Кречу, когда он не в духе, лучше под руку не попадаться. Ваго знал: стоит ему сегодня сделать хоть один неверный шаг – и ему достанется. Он гладил свою птицу на груди и настороженно следил за хозяином.
      – Ох, мои глаза… – простонал Креч, потирая лоб. Он уже давно жаловался на зрение, оно становилось все хуже, и работать ему было все тяжелее. – Ваго, поди сюда.
      Голем приблизился и навис над стариком.
      – Подержи это, – приказал Креч, показывая на усыпанную камнями игрушку. Это был жук из сверкающих нитей, тонких, как нити сахарной ваты. – Только осторожно!
      Ваго сделал, что велено: сжал жука в пальцах и стал держать неподвижно. Жук оказался более прочным, чем выглядел, но Ваго все равно было страшно сжимать его, пусть и совсем легонько. Он боялся его сломать. Так он и знал, что Креч поручит ему что-то вроде этого. Старик словно искал предлога избить его.
      – Хорошо, хорошо… – пробормотал Креч. Он склонился еще ниже и снова начал царапать жука иголкой. – Теперь немного поверни. В другую сторону. Хорошо.
      Креч проворно обрабатывал жука со всех сторон острием иглы, счищал крохотные песчинки и крупинки металла, которые застряли по краям драгоценных камней. Ваго немного успокоился. Может, тут и нет подвоха, просто жук слишком маленький, чтобы зажать его даже в самых миниатюрных тисках, вот Креч и попросил Ваго. Если не сжимать его сильнее, чем сейчас, все будет хорошо.
      – Как ты думаешь, для чего тебя создали, Ваго? – рассеянно спросил Креч, не отрываясь от дела.
      Ваго благоразумно промолчал. Креч решил, что голем не понял смысла вопроса, и продолжал:
      – Это непросто, знаешь ли, создавать жизнь. Я сам этого не умею. Я могу создать самые лучшие копии живых существ, но ни одна из них на тебя не похожа.
      – Я живой? – спросил Ваго своим сдавленным голосом, похожим на вой и рычание одновременно.
      – Конечно живой.
      – Но меня сделали. Эфемера говорит, что я не могу быть живым.
      Креч презрительно фыркнул.
      – Что она понимает? Не важно, что тебя кто-то сделал. Нас всех сделали. Сделали в женском животе. И только то, что тебя сделали из другого материала, не означает, что ты менее живой, чем мы.
      Ваго задумался.
      – Но для чего тебя сделали? – размышлял Креч. – Вот что интересно. Чтобы сделать такого, как ты, у кого-то должны были быть причины.
      – Может, я игрушка? – предположил Ваго. Креч отрывисто рассмеялся.
      – Нет. Уж в игрушках-то я разбираюсь. От тебя веселья мало. Возможно…
      Больше он ничего сказать не успел – его иголка соскользнула и глубоко вонзилась в сухую плоть пальца Ваго. Голем непроизвольно сжал пальцы, и драгоценный жук мгновенно превратился в комок нитей.
      Креч завопил от отчаяния, а Ваго забился в дальний угол, дрожа от страха, как ребенок. Голем знал: он провинился. Не важно, что он тут ни при чем, что Креч сам уколол его иглой – Ваго все равно накажут, как всегда наказывают детей за ошибки взрослых.