Моа нервно переминалась с ноги на ногу, оглядывая мрачный интерьер мастерской кодировщика. Турпан не спускал глаз с владельца заведения, который отсчитывал платиновые пластинки на металлическом прилавке, слабый утренний свет проникал в узкие щели окон за его спиной. Было холодно, но на душе у Моа царил куда более страшный холод. Тоска такая, что хоть в петлю…
      Осталось четыре дня. Четыре дня до отплытия. Если Моа не успеет, она упустит единственный шанс осуществить свою мечту.
      Их выгнали из Килатаса с позором. Провели по извилистым переходам мимо стражников с суровыми лицами, через ворота под неодобрительными взглядами часовых. Моа почти всю дорогу проплакала, но никто не спешил ее утешить. Даже Турпан держался отчужденно, но его она как раз понимала. Он согласился помочь ей проникнуть в Нулевой шпиль. Согласился рискнуть своей жизнью и мечтой о богатстве – и все ради того, чтобы вернуть Ваго, который ему никогда не нравился, ради того, чтобы Моа могла вернуться в Килатас и уплыть, покинув Турпана навсегда. У него не было абсолютно никаких причин ввязываться в охоту на голема. Он отправился с Моа лишь потому, что она так хотела.
      И это было для нее тяжелее всего. Моа и не думала, что может быть такой эгоисткой. Как она могла требовать от Турпана подобной жертвы? А с другой стороны, что ей еще оставалось? Ей была нужна помощь Турпана, чтобы найти Ваго. А вдруг голем попал в беду? Моа искренне привязалась к Ваго и не хотела бросать его на произвол судьбы, что бы там ни говорил про него Турпан.
      – Плчт дньг, – проскрипел кодировщик. Турпан покачал головой.
      – Мало.
      Кодировщик не шелохнулся. Невозможно было понять, что у него на уме. Все его тело покрывали пластины экзоскелета, похожие на хитиновый панцирь, лица было не разглядеть из-за шлема, сделанного из гладкого черного материала, сквозь забрало виднелись только глаза – выпуклые, ничего не выражающие, горящие бледно-голубым светом. Равнодушный механический голос доносился из круглого зарешеченного отверстия на впалой груди кодировщика.
      – Чнь хрш, – произнес он и продолжал отсчитывать пластинки.
      Кодировщики вообще были существа загадочные – отчасти люди, отчасти машины. Никто не знал, сколько в них на самом деле осталось человеческого. Кодировщики хотели, чтобы их считали живыми машинами, вроде голема, но подобными технологиями обладал только Протекторат. Кодировщики стыдились своей человеческой сущности и прятали ее за броней из высокотехнологичных материалов.
      Кодировщики поклонялись механическому богу и стремились походить на него. Они верили, что их бог живет в Осевой Цитадели, точнее, в генераторе хаоса, а вероятностные шторма и призраки – это проявления его гнева. Кодировщики посвящали всю свою жизнь тому, чтобы уловить промысел божий в микросхемах и передаточных числах редукторов. Поэтому они всегда охотно покупали всяческие сложные приборы. Вот Турпан и принес одному из них свои детекторные очки в надежде выручить достаточно денег, чтобы им с Моа хватило на дорогу вверх по Западной артерии.
      Сами того не подозревая, Турпан и Моа повторяли путь, который Бейн и Ваго совершили прошлой ночью.
      – Двльн? – спросил кодировщик.
      Поклонники механического бога пропускали все гласные в словах, так что понять их было нелегко, но у Турпана был богатый опыт.
      Он смахнул пластинки в сумку.
      – Вполне.
      Заключив таким образом сделку, Турпан и Моа вышли из мастерской в тусклое, серое утро. Дома здесь, на улочках, уступами спускающихся к каналу, были невысокие, в три-четыре этажа, фасады их занимали витрины магазинов. Обветшавшие лестницы и мостики скрипели под сапогами прохожих, снующих по узким улицам. В воздухе стоял запах рыбьих потрохов и гнили.
      Турпан и Моа спустились с четвертого этажа, где находилась мастерская, и направились к причалам. Баржи и буксиры медленно отплывали вверх по каналу, держа курс на Осевую Цитадель или к меньшим каналам, сетью опутавшим город. Вниз по течению никто не плыл – там, на западе, высилась городская стена. Гигантские водозаборники всасывали воды канала и выплевывали их по ту сторону стены.
      Моа брела вслед за Турпаном по булыжным мостовым, зажатым меж домов из темного камня и металла, вниз, к набережной. Оба молчали. Турпан, собственно говоря, не разговаривал с ней с тех пор, как согласился отправиться на поиски Ваго. Похоже, он решил таким образом наказать девушку. Моа некоторое время терпела, но вскоре молчание стало невыносимым.
      – Все образуется, Турпан, – слабом голосом сказала она. – Вот увидишь. Мы вернем Ваго.
      – И что потом? – фыркнул он. – Потом ты сядешь на корабль и тебя убьют. Один из трех, помнишь? Или ты забыла, каковы шансы убежать из Орокоса живой? – Он сердито смотрел прямо перед собой. – И это еще если Чайка не ошиблась в расчетах.
      Моа хотела возразить, но он перебил ее:
      – И еще одно: что, если она права насчет Ваго? Что, если он и правда враг? Что мы о нем знаем? Ничегошеньки! Если он и правда в Нулевом шпиле, – а мы знаем об этом только от девочки на картине, – тогда он, возможно, уже выболтал все о Килатасе и о нашем артефакте.
      Моа нечего было ответить на это, и они вновь погрузились в молчание. Турпан был прав. Теперь она поняла, что никогда-никогда не сможет убедить его плыть вместе с ней. Он скорее согласится потерять ее навсегда, чем признает, что у плана Чайки есть хоть какой-то смысл. Если бы Моа могла заставить его увидеть то, что виделось ей, – прекрасную землю, раскинувшуюся, возможно, сразу за горизонтом!.. Если бы он мог заглянуть в ее грезы, то понял бы: эта земля стоит того, чтобы рискнуть всем. Но словами этого не передашь. Любые слова будут для Турпана пустым звуком.
      Только теперь, когда между ними разверзлась пропасть непонимания, Моа впервые осознала, как крепко переплелись их с Турпаном жизни. Они всегда были вместе и больше всего на свете боялись расстаться. А сейчас их дороги расходятся. Сначала Ваго, потом Чайка и, наконец, самое главное: мечты, которые оказались у них такими разными…
      «Зачем только мы нашли этот покрюченный артефакт! – с горечью думала Моа. – Зачем только я вообще научилась открывать двери! Некоторые двери должны оставаться закрытыми, потому что если их откроешь, то уже никогда не закроешь снова».
      Пока Турпан торговался с хозяином судна, который согласился подбросить их вверх по каналу, она задумалась о Нулевом шпиле. С чем они столкнутся, когда доберутся туда? Возможно, артефакт позволит им проникнуть внутрь. И возможно, внутри их ждет верная гибель. Но Моа должна была попытаться. Она знала, что Турпан ее не понимает, но иначе поступить не могла.
      – Придется немного подождать, – негромко сказал ей Турпан, когда договорился-таки с хозяином судна.
      Она пожала плечами. Все равно потребуются целый день и вся ночь, чтобы добраться до центра Орокоса на барже. Еще сутки долой. Время неумолимо утекало сквозь пальцы.
      Пока хозяин пересчитывал плату за проезд, Турпан на всякий случай озирался по сторонам. Он не забыл о Граче, но был почти уверен, что любимчик Аньи-Джаканы уже давно оставил мысли о погоне и вернулся к атаманше ни с чем. Грач ведь не вездесущий.
      А между тем в это самое время за Турпаном наблюдали. Притаившись за грудой мусора, его разглядывал уличный мальчишка, до которого дошли слухи о том, что некто платит хорошие деньги за сведения о смуглом парне в респираторе и с дрэдами и бледной девушке в холщовых штанах. Мальчишка проследил, как они садятся на баржу, запомнил ее название и убежал.
      Грач не был вездесущим, что верно, то верно. Но небольшое вознаграждение, обещанное кому надо, творит чудеса.

      На Орокос снова опустилась темнота. Самоходная баржа медленно ползла по каналу, ее двигатели натужно боролись с течением. Это было большое пассажирское судно с дюжиной кают, грузное и уродливое, увешанное цепями и канатами, которые тихо позвякивали, когда судно покачивалось на волнах Западной артерии. Сегодня луну скрывали облака, моросил мелкий дождь и непроглядно-темная ночь казалась враждебной. Дома на берегу канала тонули во мраке. Баржа бороздила воду, направляясь к центру города. Сонные матросы направляли ее, ориентируясь на огни судов впереди.
      Никто не заметил худощавую фигурку, которая уцепилась за тяговый канат, проворно, как крыса, вскарабкалась по нему и бесшумно скользнула через планшир. Грач осмотрел палубу, убедившись, что поблизости никого нет, скользнул в тень палубной надстройки, где помещались каюты. Дождь мгновенно скрыл мокрые следы, оставленные им на палубе. Грач осторожно подергал первую попавшуюся дверь, и она беззвучно открылась. За ней оказались металлические ступеньки, ведущие вниз, в грохочущее и пыхтящее сердце баржи. Он стал спускаться.
      «Лучше бы тот пацан не соврал, – подумал Грач. – Потому что иначе гнить ему с перерезанной глоткой».
      Весь день прошел в погоне. Грач заплатил капитану быстроходного баркаса, направлявшегося вверх по течению, но только с наступлением ночи они обогнали судно, которое он искал. Убийца сошел на берег выше по течению и стал ждать. Наконец сквозь пелену дождя показались приближающиеся огни баржи. Тогда Грач прыгнул в воду и поплыл навстречу судну. Все предприятие отняло у него много времени, сил, а главное – денег: он почти полностью израсходовал сумму, которую удалось выручить за детекторные очки Моа. Но дело того стоило. Грач очень хотел заполучить артефакт. И заодно убить парня с девчонкой – за то, что он влип из-за них в эту историю.
      Но убивать их было нельзя. По крайней мере теперь. Бейну они требовались живыми, а Грач, покуда он щеголял «убеждателем», был вынужден подчиняться приказам Бейна.
      Спустившись по ступенькам, он очутился в коротком коридоре из клепаного железа. Под потолком покачивались фонари, отбрасывающие на стены тусклый зеленый свет. По обеим сторонам коридора тянулись овальные двери с круглыми окошками-иллюминаторами. Все окошки были темными. Уже поздно, пассажиры давно легли спать.
      Грач пошел по коридору, заглядывая в каюты. Слабый лунный свет, льющийся в маленькие квадратные иллюминаторы, освещал спящие фигуры, скорчившиеся в плетеных гамаках. И за очередной дверью Грач увидел Моа.
      Она свернулась калачиком в своем гамаке, намотав на себе одеяло как кокон. Но гамак над ней был пуст. Турпана там не было.
      Грач, озабоченно хмурясь, огляделся по сторонам, однако спрятаться в коридоре было негде. Так где же этот Турпан? На палубе?
      «Не важно, – подумал убийца, вынимая кинжал из кожаных ножен. – Если он вернется, я с ним разберусь. Пора браться за дело!»
      Он повернул ручку и вошел в каюту, аккуратно закрыв за собой дверь. Грохот и гул двигателей заглушили легкий шум его движений. Моа не проснулась.
      Грач подкрался к ней. Его насквозь промокшая одежда прилипла к телу. Дождь стучал в окно снаружи. Девчонка что-то пробормотала и шевельнулась – должно быть, шестое чувство предупредило ее об опасности. Вот только глаза она все равно не открыла. Пока не почувствовала холодное лезвие ножа Грача у горла.
      – Привет, милашка, – проворковал убийца, оскалившись. – У тебя есть кое-что, что мне нужно.
      Моа замерла. Она машинально огляделась в поисках Турпана, но его в каюте не было. Только Грач.
      – Я слышал, к тебе попала одна цацка, – прошептал он, нагнувшись к ней так низко, что капли с его капюшона упали на ее щеку. – Очень ценная. Почему бы тебе не рассказать мне, что она делает, Моа? Мне очень любопытно.
      – Она ничего не дела… – начала девушка, но осеклась, потому что лезвие кинжала едва не впилось ей в шею.
      Грач тихонько поцокал языком.
      – Давай не врать друг другу, а?
      От страха у нее пересохло во рту, очень хотелось сглотнуть, но кинжал был слишком близко. Где же Турпан? Почему он бросил ее?
      Перепуганная до полусмерти, Моа пролепетала:
      – Она открывает двери. Она делает… ну чтобы можно было пройти.
      – Я так и думал, – ответил Грач. – Иначе бы я добрался бы до вас еще в бункере.
      Он повернул лезвие так, что его острие оказалось под подбородком Моа. Она тихонько всхлипнула, на глазах у нее выступили слезы.
      – Отдай его мне, – велел убийца.
      Моа сунула руку под одеяло. Она спала полностью одетой, так как в каюте было холодно. Едва она достала на свет устройство Угасших, как Грач тут же выхватил его и принялся разглядывать со всех сторон.
      – И как оно работает?
      – Надо надеть его… надеть на руку, – еле слышно выговорила Моа.
      Слеза покатилась по ее впалой щеке, но Грач не обратил на это ни малейшего внимания. Он недобро прищурился и приказал:
      – Не дергайся. И ни звука. Иначе я тебя сильно порежу.
      Он немного отодвинулся и отложил кинжал, освободив обе руки, чтобы попробовать надеть артефакт. Моа строила отчаянные планы. Может, рвануться к двери, пока Грач отвлекся? Но она понимала, что ей далеко не уйти. Вот если бы Турпан вернулся! Нет, хорошо, что его тут нет. Не хватало еще, чтобы и он пострадал.
      «Возьми артефакт, – мысленно умоляла она убийцу. – Возьми и уходи».
      – Не надевается, – пробормотал Грач. Поднял на нее глаза и сердито повторил: – Не надевается!
      Он бросил ей устройство, и Моа машинально поймала его.
      – Надень, – прошипел Грач. – Я хочу посмотреть.
      Моа сделала, как было велено. Она села в гамаке, спустив ноги, и надела артефакт на руку. Он подошел легко, янтарный диск уютно устроился в ее ладони, словно его для того и сделали. А потом появились краски: странные, туманные вихри цвета, подобные всепроникающей кисее вероятностного шторма. Они закружились в медленном танце вокруг ее руки, озарив каюту мягким сиянием.
      Некоторое время Грач потрясенно таращился на это диво, потом вдруг разорвал на груди мокрую рубаху и спустил ее с одного плеча. Кожа его была бледной, покрытой шрамами. Вокруг верхней части руки обвилось тусклое серое кольцо «убеждателя».
      – Ты сказала, что оно делает вещи такими, что можно сквозь них пройти, – сказал он. – А как насчет этого?
      Моа озадаченно уставилась на браслет. Она понятия не имела, что это за штука и почему он просто не может сам ее снять.
      – Не знаю, я…
      – Попробуй! – прошипел Грач, снова схватив кинжал.
      Моа хотела предупредить его – она ведь понятия не имела, что может произойти, если к нему прикоснуться. Но она прикусила язык: какое ей дело, если Грач пострадает?
      Девушка протянула руку с артефактом.
      – Только без шуток, – предостерег Грач, потрясая кинжалом.
      – Мне не до шуток, – прошептала она. И обхватила рукой «убеждатель».
      От ее руки потекли разноцветные полосы, обвили металлический браслет. «Убеждатель» и рука вокруг него начали таять, становиться полупрозрачными, как тела призраков. Грач с воплем отдернул руку… и та проскользнула сквозь просвечивающее насквозь кольцо металла. Раздался глухой стук – это браслет упал на пол.
      Грач негромко рассмеялся и потер руку, которая мгновенно потеряла всю прозрачность, как будто ничего и не было. Браслет лежал на полу у ног Моа.
      – Брось его мне, – сказал Грач. Девушка послушалась. Он поймал «убеждатель», сунул в карман и снова надел рубаху.
      – Ну вот, – ухмыльнулся он. – Кажется, мне следует поблагодарить тебя за то, что ты помогла мне избавиться от этой небольшой обузы. Но на самом деле ты уничтожила единственное, что мешало мне тебя убить. – Он мерзко улыбнулся и шагнул к ней, его кинжал сверкнул в тусклом свете, льющемся в наружное оконце. – «Убеж-датель» снят, так что я сорвался с поводка Бейна. Я могу взять эту цацку Угасших и исчезнуть. Интересно, будет ли она действовать, если я просто отрежу тебе руку?
      Но Моа не собиралась подпускать его к себе. Она шлепнула ладонью о пол каюты, и снова потекли цвета. Грач успел только удивиться, как пол под его ногами разверзся и убийца с воплем провалился в грузовой трюм. Моа осталась сидеть в гамаке, закрепленном на стенах. Она отдернула руку, и пол снова стал сплошным.
      Она ошалело огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что каюта пуста. Ей не верилось, что у нее это получилось. Но в каюте больше никого не было. Грач исчез.
      Потом Моа спохватилась – рассиживаться было нельзя. Она сняла артефакт с руки и снова сунула его в карман брюк. Ей хотелось только одного: оказаться подальше от этого места, от этой баржи. Грач в трюме, но он не исчез. Она слезла с гамака, распахнула дверь…
      И столкнулась нос к носу с Турпаном.
      И тут ее прорвало. Весь ужас, которого она натерпелась за последние несколько минут, хлынул наружу.
      – Где тебя носило? – завизжала она. – Крюч тебя раздери, куда ты подевался, когда был так нужен?
      Турпан схватил ее за руки и посмотрел в глаза так, что весь праведный гнев Моа как ветром сдуло.
      – Здесь агенты тайной полиции, – сказал он.
      – Что? Что они…
      – Сматываемся!
      Моа больше не спорила. Они поспешно прошли по коридору, и Турпан потащил ее вверх по металлической лестнице.
      – Я был на палубе, – шептал он на ходу. – Думал. На дождь мне было наплевать. И увидел, как подошел их корабль. Они что-то ищут. Думаю, что нас.
      Он схватился за ручку двери и оглянулся на Моа. С его дрэдов капала вода, респиратор тоже был мокрым.
      – Готова?
      – Турпан, – сказала Моа. – Здесь Грач. Он чуть не убил меня.
      Турпан прищурился.
      – Сматываемся, – повторил он и приоткрыл дверь.
      Выглянув в щелку, они увидели темные фигуры во френчах, крадущиеся вдоль бортов баржи. В руках агенты держали дум-пистолеты.
      – Прорвемся к воде, – сказал Турпан. – Если мы сможем добраться до борта, то, может быть…
      – Ты иди, – перебила его Моа.
      – Сейчас не время для… – начал возражать он, но она снова его перебила.
      – Я не умею плавать, – сказала она.
      – Что?!
      – Я не умею плавать.
      – Ты выросла у озера, твой отец был рыбаком, и ты не умеешь плавать?
      – Меня что-то укусило… когда я была еще совсем маленькая. После этого я и подходить-то к воде боялась… – Моа оборвала себя, осознав, как жалко это звучит. – Крюч раздери, Турпан, мы живем посреди города. Я никогда не думала, что это важно.
      Сердце Турпана упало.
      – Мы попались, – сказал он.
      – Нет! Ты можешь убежать. Ты ведь умеешь плавать.
      Он отвернулся от двери и покачал головой.
      – Я не побегу. Без тебя – нет. Повисло долгое молчание. Они смотрели друг на друга.
      – Прости меня, – пробормотала Моа, и слезы снова брызнули у нее из глаз. – Прости, что втянула тебя во все это…
      Турпан спустился на ступеньку, где стояла она.
      – Брось, Моа. Мы вместе в это ввязались. – Он нежно обнял ее. – Я лучше буду здесь с тобой, чем где угодно без тебя.
      Она прижалась к нему, обвила его шею руками. Сквозь куртку Турпана она почувствовала гладкий горб дыхательного аппарата. Так они и стояли, обнявшись, когда дверь наверху открылась и за ними пришли агенты тайной полиции.

      Камеры в Нулевом шпиле были такие же, как коридоры: серые, безликие и стерильно чистые. Пока их вели к месту заключения, Турпан и Моа мельком видели помещения, полные картотечных ящиков, скучные комнаты, где за бесчисленными письменными столами колотили по клавишам легионы секретарей. Это было мрачное место, где меж голых стен гуляло гулкое эхо. Все здесь было казенным и практичным, как в больнице.
      Агенты тайной полиции арестовали Турпана и Моа без объяснения причин. Грачу тоже пришлось пойти с ними. Он арестованным не считался, однако агенты все равно не спускали с него глаз. Убийца то и дело бросал на Моа полные злобы взгляды – он так и не простил ей унизительного падения в трюм.
      Первым делом у Моа отняли артефакт Угасших. Они даже знали, в каком кармане она его держит. По-видимому, за ним-то они и охотились. Они все о нем знали.
      Турпана и Моа предали. И у Турпана не было сомнений, кто это сделал. Сначала он подумал, что это Грач, но, услышав рассказ Моа, понял, что ошибся. Выдавать их агентам было не в интересах Грача: он хотел получить артефакт в свое распоряжение, а Турпана с Моа попросту прикончить. Оставалась только одна возможность. Ваго.
      Турпан ничего не сказал Моа о своих подозрениях. Она умная – в конце концов сама все поймет. А пока они сидели в камере и гадали, что с ними будет.
      Хорошо еще, их посадили вместе. Хоть какое-то милосердие со стороны тюремщиков. Жизнь была кончена, мечты разбиты вдребезги, но их не разлучили. Кроватью здесь служили узкие и жесткие нары. Моа сидела на них, ссутулившись и обхватив колени. Турпан прислонился спиной и затылком к холодному серому металлу стены. Когда их вели сюда по длинному изгибающемуся коридору, они миновали множество других камер, однако двери в них были глухими, так что оставалось только гадать, томятся ли за стенами другие такие же узники или Турпан и Моа здесь одни.
      Почему их не рассадили по разным камерам? Ведь это было бы так логично. Разлучить их, сломить дух, дать помучиться один на один со своими безрадостными мыслями. Впрочем, вполне возможно, в этом просто не было надобности – если тайной полиции и так все известно, допросы долго не продлятся. Дознавателям все равно, станут они запираться или нет. Поэтому их и не стали разделять.
      От таких мыслей Турпана охватила тоска, и он с головой погрузился в трясину безнадежности.
      Он видел, что Моа приходится еще тяжелее. Ему хотелось сказать ей что-нибудь, но он не мог заставить себя заговорить. Турпан был совершенно раздавлен и не способен собраться с духом. Внезапно все, что случилось после того, как они нашли артефакт, – бегство от моцгов, гнев Аньи-Джаканы, путешествие через район призраков, чудесное спасение Моа, Килатас, погоня за Ваго, – все показалось смешным и нелепым. Они жили фантазиями, стремились попасть в иллюзорный мир, где все будет иначе, где они смогут сбросить смирительные рубашки, в которых жили всю жизнь. Но теперь Турпан спрашивал себя: а был ли у них хоть малейший шанс на успех? Как и этот город, жизнь предоставляет тебе определенную свободу выбора, но имеет обыкновение резко одергивать тебя, если пытаешься зайти слишком далеко. Так цепь, сколь бы длинна она не была, не дает собаке сбежать. Это только иллюзия свободы.
      Да, конечно, они по крайней мере попытались переломить свою судьбу, но сейчас это было слабым утешением. Артефакт отняли. Если даже им удастся выйти отсюда, они не смогут вернуться в свое гетто, потому что Анья-Джакана жаждет их крови. И в Килатас им тоже дороги нет. Им больше нигде нет места.
      Как говорила Моа: зачем бороться, если один поворот судьбы может свести на нет все твои усилия? Лучше позволить течению нести себя, чем плыть против него. Только выбьешься из сил, а течение все равно тебя унесет.
      Она считает время. Турпан знал это наверняка. Осталось три дня. В глубине души Моа все еще цеплялась за надежду, что тайная полиция скоро выпустит их и они успеют вернуться в Килатас. И тогда, может быть, Чайка смилостивится над ними и позволит участвовать в самоубийственной попытке сбежать из Орокоса. Турпан был в таком отчаянии, что даже поддался бы на уговоры и присоединился к ней. Но их не выпустят. Тайная полиция не отпускает выродков.
      Все кончено.

      За ними пришли на следующий день. Накануне им принесли питательную кашу и воду. Необходимость пользоваться туалетом в присутствии друг друга обоих очень смущала, но куда денешься… В камере была всего одна кровать, которую Турпан уступил Моа, а сам пытался спать на полу, но она вскоре позвала его к себе. Они обнялись, и измученная Моа мгновенно провалилась в сон. А Турпан заснуть так и не смог. Он лежал, чувствуя тепло ее худенького тела, слабое дуновение ее дыхания щекотало ему шею. Моа по наивности никогда не подозревала, какую муку причиняет, так доверчиво прижимаясь к нему во сне…
      Первое время Турпан сердился на нее за это. Потом понял, что это безнадежно, и смирился. Но теперь он с болезненной отчетливостью вспомнил то, о чем последние дни почти не думал: что у него есть в жизни только одно, за что стоит цепляться и бороться, – девушка, лежащая сейчас у него в объятиях.
      В середине дня за ними пришли четыре плечистых бритоголовых охранника. Повели по коридору, потом вверх по лестнице, мимо закрытых наглухо дверей, обозначенных какими-то символами, которых Турпан не знал. Они шли в полной тишине, только скрипели сапоги охраны и тихо жужжал источник питания респиратора. В коридорах им никто не встретился, словно Нулевой шпиль был совершенно необитаем.
      В конце концов они подошли к кабинету Лизандра Бейна, шефа тайной полиции Протектората. Посторонний ни за что бы не догадался о том, что за совершенно непримечательной дверью скрываются владения столь могущественного человека. Турпана и Моа ввели в серую полупустую комнату. Дальняя от двери стена была выпуклой, и окно в ней выходило на Осевую Цитадель. Они впервые увидели это загадочное сооружение с такого близкого расстояния: колоссальный застывший вихрь стеклянных осколков, рядом с которым Нулевой Шпиль казался маленьким. Перед окном стоял серый письменный стол, одну из боковых стен занимали серые же металлические шкафы. Снаружи был ясный день, но затемненные стекла приглушали солнечный свет, делая кабинет еще более унылым. Единственными украшениями служили три картины на стенах: две изображали марширующие войска, а третья была портретом Патриция в его черной, похожей на халат хирурга шинели и с черным провалом вместо лица. Под портретом висела бронзовая табличка с выгравированной надписью: «Мы снова сделаем этот мир правильным. Бенеджес Фрайн». Ни Турпан, ни Моа никогда не слышали этого имени.
      За столом сидел хозяин кабинета и читал отчет. Они не знали настоящего имени этого человека, и он не стал представляться. Но Турпан и Моа видели его в паноптиконе. Для них он был Мрачный Джек.
      В углу, словно нахохлившаяся горгулья, застыл Ваго.
      При виде него Моа тихо вскрикнула, но радость на ее лице тут же померкла – Ваго посмотрел на нее совершенно равнодушно, будто чужой. Она вдруг поняла, почему голем стоит по другую сторону стола. Свет от окна падал на металлическую половину его изуродованного лица, и, глядя на Ваго, Моа признала то, во что не позволяла себе поверить раньше: он предатель. Теперь он на стороне Бейна.