Дети Брагги

Хальвдан не делал секрета из того, что со временем намеревается вернуть себе земли в Сканей, а также и Зеландию, объединив их в королевство, которое когда-то принадлежало его предкам. Не таил он и своих замыслов собрать однажды под свою руку все земли от Балтики до Северного моря, создав державу, какой не владел ни одни конунг с тех самых времен, когда конунг Гутфрид бился с Карлом Великим.
      Однако противник его, Хакон ярл Сканей, остановивший саксов у Даневирка, принял предложение Круга и поселился с личной своей дружиной на четверти скальдов. Здесь же нашли себе приют со своими драккарами и людьми форинги дружественных Кругу небольших вольных флотилий, в поисках удачи и славы бороздивших северные воды.
      Конунг Вестмунд, по словам Бранра, радушно принимал у себя все появлявшиеся во Фюркате корабли, лишь бы с крепкими драккарами к нему все больше прибывало славных хольдов и умелых хускарлов. А потому среди ратников верных конунгу дружин немало было тех, кто по тем или иным причинам оказался изгнан из своей земли. Без сомнения, были среди них и такие, кто, не выплатив положенной виры за убийство, бесславно бежал от мести родичей, и тех, кого преследовал закон. Однако основу этих дружин наряду с датскими ратниками составляли бродячие дренги или хускарлы из Норвегии.
      Это были те самые норвежцы, которые из поколения в поколение продвигались от острова к острову все дальше от насиженных мест к самым окраинам кельтского региона: с Оркнейских островов на Шетландские и дальше на Гебриды и побережье Эрины. Десятилетия морских походов на восток к финнам, десятилетия постоянных набегов на Эрину и остров Мэн, Уэссекс и Северную Кумбрию закалили этих людей, как закаляют в кузне железо огонь и вода.
      Нередко эти норвежцы, забывавшие, что из дому их гнало отсутствие земель или ярость Харфарга, задирали датчан, поскольку никак не могли забыть поражения, каких-то десять лет назад нанесенного им у берегов Эрины. Датские корабли тогда еще только-только появились у эринских берегов, и ирландский конунг Уи Ньяль просил их помощи против распоряжавшихся в его стране, как в своей вотчине, норвежцев. Кальв сын Арфинна тогда похвалялся, что, овладев всей Эриной, станет править из древнего замка на берегу черного озера, из самого Дубх Линна, и поведет стаи своих непобедимых кораблей против немощных королевств христианского запада. Однако под натиском ратников Уи Ньяля непобедимый флот Арфинссона рассеялся как дым, а тела норвежцев на эринских полях еще долго служили обильной пищей воронам, как было это во времена Финна и Кухулина и витязей Ульстера.
      Память о давних распрях еще жива, говорил Бранр, и среди дружинных домов конунга нередки стычки и столкновения, и лишь Вестмунду удается силой воли держать в узде своих воинов.
      - Въехав через северные ворота, мы оказались сейчас как раз там, где поселились люди с Оркнейских островов, и прости мне мой совет, гаутрек, и тебя это тоже касается, Скагги, я предложил бы вам не глазеть по сторонам, а глядеть лишь прямо перед собой.
      Чернобородый дружинник, ответивший на приветствие Карри оскорблением, обернулся, лицо его перекосилось от ярости. Он сплюнул под ноги Карри и только открыл рот, чтобы добавить что-то еще, как Карри ударила его в лицо. Из разорванной щеки хускарла хлынула кровь - въезжая во Фюркат, дочь Раны Мудрого не стала снимать латных рукавиц. Чернобородый пошатнулся и, раскинув руки, рухнул навзничь. Повисло мертвое молчание.
      Хускарл медленно поднялся на ноги, выплюнул на раскрытую ладонь один зуб, затем второй. Потом, глянув на своих людей, пожал плечами. Бросив поводья лошади, двое его дренгов, также без единого слова, двинулись следом за предводителем.
      - Ну что ж, этого ведь ты и добивалась?
      Карри хмуро кивнула.
      - Чего? - встревоженно встрял Скагги.
      - Не знаешь? Теперь может произойти лишь одно.
      - Что?
      - Хольмганг.
      - Что да, то да. Весь лагерь теперь соберется поглазеть на поединок. Где тут сыскать лучшее развлечение, - внес свою лепту Грим. - Наших слов, похоже, Весовым воинам недостаточно.
      - Да, сдается мне, многое здесь изменилось с моего отъезда. - Голос Бранра был безрадостным. - Тем больше причин скорее разыскать Оттара Черного и Грима Ульвсона.
      - Я останусь с Карри, скальды подождут.
      - А твой отец? - довольно резко возразил Гриму Бранр.
      - А ты уверен, что он в лагере или, если уж на то пошло, что он еще жив? Бранр промолчал.
      - Я тоже останусь, - неожиданно заявил Скагги, которому почему-то показалось, что в этом недружелюбном лагере он предпочел бы остаться с Карри Рану и Гримом. Кто знает, как его примут эти скальды.
      - Драккары "Хронварнр" и "Линдормр" прибудут в Фюркат через пару дней, разве что форинг Гутхорм Домар пожелает задержаться в Ольсборге, - закончил свой рассказ Бранр.
      В небольшой светлой горнице, окнами выходящей на залив и верфи с собираемым на них долгим кораблем, повисло молчание. В центре горницы в дощатый пол было воткнуто серебряным наконечником вниз длинное копье - символ Одина, возле него в небольшой жаровне плясали оранжево-красные язычки огня Локи.
      - Что ж, доброго пира Гламу Хромой Секире, - задумчиво проговорил Гранмар, - и Тровину Молчальнику.
      Собравшиеся согласно кивнули. На этот раз молчание прервал Скальдрек, скальд Хеймдаля:
      - Призванные прибыли.
      - Не совсем так, - отозвался Амунди-целитель. - Подумать необходимо об ином, о том, как и почему за каких-то три года из простого хускарла Вес, сын второй жены ярла Сканей Хакона, превратился в конунга Вестмунда, правящего теперь половиной Дании. Поддерживая нового конунга, мы все это время считали причину его возвышения второстепенной. Всегда находилось иное, более неотложное дело. Не доискиваясь причины происходящего, равно как и причины того, почему покинул Круг Тровин Молчальник, мы разменивались на повседневные мелочи, учили, исправляли ошибки, улаживали свары. Сейчас же наше дело решить, кто или что такое есть созданный с нашей помощью конунг Вестмунд.
      - В Том мире, сколь бы я ни искал его в видениях, я видел конунга лишь Тюром асов. Тем самым странником в синем меховом плаще, каким он явился под именем Гримнира к конунгу Грейрреду.
      - И мне было подобное видение, - согласился Оттар Черный. - Этого достаточно, чтобы предположить, что они впрямь порождение или воплощение Хрофта? Но с чем пришел тогда в Мидгард Тюр-ноши? Станет ли он для нас Одином Всеотцом, отцом асов и людей? Или Одином Бельверком, асом-висельником, Тюром павших, призывающим к себе героев ради собственных, лишь ему ведомых целей?
      - Дело здесь даже не в рождении или роде Веса, они нам известны, как известно и его отрочество. Важны для нас последние три-четыре года. К сожалению, Тровин оставил нас, а теперь он мертв.
      - Скагги из рода Хьялти, возможно, вспомнит хотя бы часть послания Молчальника, - напомнил скальдам Бранр.
      - А оно того стоит? - усмехнулся Ивар Белый, скальд Ньерда. - Молчальник любил добрую шутку. - Корабельщик стряхнул с рукава одинокую стружку.
      - Стоит, - с непоколебимой уверенностью возразил Бранр. - Не стал бы он иначе отправлять мальчишку к чужому ему человеку, да еще такому, как Грим.
      - Если так, то послание зашифровано, и только Грим способен разгадать его, - заключил Ивар.
      - Да, Грим, - задумчиво повторил Оттар и многозначительно уставился в огонь Локи.
      Избранники Одина среди скальдов бывали нередки, но мало кто из них доживал до преклонных лет. Быть скальдом аса асов немалый почет, но тяжела и ноша. Снова повисло молчание, скальды смотрели в огонь, проказливо трещавший сосновой смолой. Наконец заговорил Банланди, скальд Фрея:
      - Я, как и все вы, тоже страшусь предательства Одина. И все же я призываю Круг задуматься о том, что Один и последователи его пришли к нам не без причины. Они пришли к нам, дабы отогнать худшие силы. - Он кивнул на огонь Локи. - Как всем вам известно, я видел Веса на восьминогом коне. Но в Том мире я видел и иное. И поверь мне на слово, Ивар, в Том мире есть и более страшные создания, чем воспитанник Тровина. И среди них один из потомства самого Фенрира, сына Локи...
      Эгиль приподнялся на локте, силясь заговорить, но Лысый Грим жестом призвал его к молчанию.
      - И все же я скажу это, поскольку ни один из вас не решается этого сказать. Да, я по-прежнему полагаю, что Грим, Сын Эгиля, скальда Одина, Грим Квельдульв много опаснее для нас, чем когда-либо сможет стать Вес. Знаю, Грим, ты желал лишь добра, давая внуку имя свое и Ратей Отца, и не его вина, что он стал избранником Локи. И все же он ненадежен. Кто знает, какие силы в нем сокрыты?
      - Я поручусь за него, - со сгустком крови выхаркнул Эгиль, и снова его прервал Лысый Грим:
      - Мы сами призвали его, сделанного не вернешь. Вспомни, Ванланди, не ты ли согласился тогда с решением Круга? Скажу тебе более, тот, кто хоть однажды встречал в Том мире Грима и Локи, никогда не спутает одного с другим.
      - А что случалось с теми, кому довелось встретить там твоего внука? угрюмо возразил Ванланди. - Ты помнишь?
      - Не время для старых споров, - вмешался Амунди. - Важнее сейчас разобраться, кто таков Вес. Если две силы ведут войну в горнем мире, там, где асы бьются с великанами, где неумолимо надвигается Рагнарек, то и у нас на глазах в мире этом одна из воюющих сторон, если вдуматься, нередко начинает походить на противную.
      Медленно склонились в согласии головы, наконец, неохотно кивнул и Ванланди.
      - Битва Последнего дня? - переспросил вдруг встревожено Бранр. - Ты помянул о той Битве случайно, целитель, или тебе что-то сказали руны.
      - Видение, - коротко ответил Амунди.
      - И мне тоже оно было, - неожиданно сказал Оттар Черный.
      Лысый Грим и Эгиль только мрачно кивнули.
      - Я спросил вас потому, что в ту ночь, когда "Линдормр" причалил в Скаггене, такое же видение было и мне. И Гриму тоже что-то привиделось, хотя он не захотел говорить об этом.
      - И об этом тоже, я хотел поговорить с Кругом, - целитель мягко улыбнулся Бранру. - Если повторяются вещие сны, то близок, возможно, сам последний день, когда эйнхерии Отца Ратей выйдут на битву с исчадиями Локи. Если прав Ванланди и с Гримом-младшим к нам действительно пришли силы Локи и хаоса, конунг же Вестмунд есть сила порядка асов, но меж ними нет брани.
      - Пока, - мрачно вставил Ванланди.
      - Если сражающиеся в последней битве стороны определены, то кто или что ведет надвигающиеся на нас лавины смерти. Кто стоит во главе обратившихся к вере своих предков норманнов, тех, кто умирает с охотой, забирая с собой противника? Мечи и секиры их весомы, а хольдов и ратников защищает чья-то рунная волшба.
      X
      РУНА ПИВА УРУЗ ИЛИ ЗУБР, ХОЗЯЙКА ЕЙ - ТВОРЧЕСТВА СИЛА. И ВОПЛОТИВШИЙ ЕЕ ОДИН-ШАМАН
      Сила вращает мир, Сила играет людьми,
      асы подвластны ей, и ассиньч с ними.
      Рунной Силой волшбы,
      Аудумлой был вскормлен Имир.
      Лишь опыт шамана и духа свобода эрилю даст
      власть править сей Волей,
      Свободой и Силой творенья.
      На лавках вдоль стен палаты совета чинно восседали просители.
      Здесь собрались те, кто, потеряв терпение, решил не ожидать осеннего тинга, а обратиться со своей тяжбой к новому конунгу.
      Вестмунд сидел у дальней стены лицом к ним на простом треногом стуле. Одет он был в шерстяную рубаху и грубые шерстяные штаны, о высоком его положении говорила лишь золотая фибула, скрепляющая на плече тяжелый плащ. Однако на сгибе левого локтя покоился скипетр из странного серого камня. Тот, кто пригляделся бы к нему поближе, разглядел бы, что это всего лишь самый обычный оселок, каким точат ножи или секиры, но разглядел бы он также и застывшие в довольном оскале жестокие лица. Впрочем, поразглядывать, повертеть точильный камень в руках мало кому удавалось, поскольку скипетр теперь никогда не покидал своего нового хозяина. Время от времени конунг задумчиво проводил пальцами по одному из ухмыляющихся лиц, продолжая слушать свидетелей:
      - ...так что мы пошли с этим делом сперва на тинг, а потом к Горму конунгу в Еллинг. И он рассудил его в своих личных покоях, он тогда только что вернулся с вейцлы у Ведрира ярла. Да ослепнут мои глаза, если я вру. И он постановил, что все луга между Тистром и Вистингой, равно как и прилегающий к ним лес, должны отойти ко мне на десять лет, а потом их предстоит возвратить.
      Говоривший, средних лет бонд из Вистингстрана по имени Угьярд, помешкал, подбирая слова. Годы сытой жизни немало растянули наборный с серебряными бляхами пояс.
      - Ты можешь назвать кого-нибудь, кто бы подтвердил твои слова? - спросил Вес.
      Угьярд-бонд набычился, изображая надменность, и Бранру пришлось прикрыть рот рукой, чтобы спрятать усмешку. Полный бонд не в одном поколении, подумал он, и из тех, похоже, кто не привык, чтобы в его речах сомневались. Вернувшись во Фюркат, Хамарскальд вернулся и к своим обязанностям - выполнять роль советника от Круга при Вестмунде, на чем когда-то настаивал сам Вес и о чем он теперь, со всей очевидностью, сожалел.
      - Да, разумеется, в покоях были тогда многие достойные мужи. И Эйнар ярл, и Свейн Кнута. И скальд конунга Горма Торбейн Рот.
      Однако Торбейн по прозвищу Рот погиб в походе на Западные земли, а Эйнар ярл и Свейн Кнута пали в битве. В великой битве у Даневирке, - повторил бонд, как будто это прибавляло веса его словам.
      - И все же дело обстоит, как я говорю! - вызывающе заключил Угьярд, в упор оглядев всех сидящих вдоль стен, а также охрану, слуг, и наконец пригвоздил взглядом сгорбленного пожилого человека, который, примостившись позади конунга, передвигал по столу перед собой деревянные дощечки.
      Вестмунд задумчиво провел пальцем по каменной переносице, потом перевел взгляд на противника Угьярда:
      - К чему тогда тяжба? - мягко поинтересовался он у противника Угьярда. Или решение конунга Горма кажется тебе несправедливым? Или же ты отрицаешь, что этот человек верно изложил его решение?
      Истец, средних лет бонд из того же теста, что и его противник, заметно побледнел, когда в него уперся пронзительный взор конунга.
      Этот человек, да что там - юнец еще годами, каких-то пять лет назад был всего лишь воспитанником скальда, колдуна-рифмоплета в морской банде. А также последний, кто говорил с замученным свейским властителем старой династии, которого, захватив в плен, предал безжалостной казни жестокий сын Харфарга. И как это ему удалось превратиться в вожака не то что дружины, целого воинства?
      И еще говорят, он раскопал могильник в Упланде, не устрашившись гнева мертвецов. Как бы то ни было, слишком странный это человек, чтобы ему солгать.
      - Нет, - обрел наконец голос второй бонд, - я не отрицаю, что именно таково было решение конунга Горма, и так же, как Угьярд, я согласился с ним. Но когда заключалось соглашение об этой земле, договор был таков: через десять лет Угьярд вернет означенные земли моему внуку, чей отец также погиб в морском походе конунга Горма Старого. Земля вернется к нему в том состоянии, в каком ее передали! Но посмотрите, что сделал этот человек, - возмущение бонда неожиданно пересилило осторожность, - посмотрите только, что сделал с ней! Он вырубил часть леса и не посадил взамен новых деревьев, он не прочищал канав и рвов, так что они пришли в негодность. Да что там говорить, пахотные земли под ячмень и овес он превратил в заливные луга под сено. К концу договора земля ничего не будет стоить!
      - Ничего?
      Бонд помедлил.
      У дверей в палату возник немолодой воин, попытался привлечь к себе внимание конунга, но решил дождаться конца тяжбы. Появление его заставило бонда решиться:
      - Намного меньше, чем стоила вначале, - признал он. Где-то за стеной звякнул дважды колокол, упреждая о том, что на сегодняшний день конунг перестает разбирать тяжбы. Но это дело предстояло разрешить. Тяжба была долгой и запутанной, весь день Вес выслушивал историю взаимных обязательств и долгов, историю того, как то один, то другой род захватывал этот клочок земли, за поколения тяжбы обе стороны давно уже успели породниться друг с другом. Ни один из тех, кто предстал перед ним сегодня, не были особенно важны. Ни в одном из них не нашел ничего достойного внимания Горм Старый, потому их и оставили жить в своих усадьбах, в то время как других, много лучших, чем они, таких, как Эйнар или Свейн Кнут, ждала битва и смерть.
      - Вот мое решение. - Вес поднялся. - До истечения десятилетнего срока земля останется у Угьярда.
      Красное лицо бонда осветилось неожиданным торжеством.
      - Но ежегодно он будет давать отчет о доходах с нее хавдингу Палю, сыну Скофти. По истечении этих десяти лет, если доход с нее будет большим, чем это представится разумным Палю, сыну Скофти, Угьярд или уплатит разницу в доходах за все десять лет внуку Оспака, сыну Люгра, или же уплатит сумму, установленную Палем, равную по стоимости тому, что потеряла земля за время его управления. А выбор будет произведен присутствующим здесь Оспаком, сыном Скофти.
      С одного лица сошло торжество, другое просветлело. Потом и на том, и на другом возникло выражение, оба бонда что-то озабоченно подсчитывали. Неплохо, подумал про себя Бранр. Ни один из них не удовлетворен полностью. А это значит, что оба станут уважать его решение. Надо признать, в трезвом расчете новому конунгу не откажешь.
      Вес встал.
      - Колокол прозвонил. Остальные тяжбы, - продолжал он в ответ на протестующее бормотание ожидающих, - будут рассмотрены завтра.
      От двери в дальнем конце палаты сквозь толпу выходящих просителей протиснулся дружинник, в то время как Угьярд и Оспак отошли к старику за столиком. Оба они собирались присутствовать при том, как Карли, управляющий Вестмунда, вырежет решение конунга рунами на специально для этого приготовленных деревянных дощечках. Одна из них останется у конунга, другая же будет разломана пополам, и каждой из сторон достанется половина, чтобы никто потом не мог бы представить подделки на каком-либо дальнейшем тинге или суде.
      - За стенами лагеря все готово к хольмгангу, конунг, - заговорил в полголоса, но тем не менее перекрывая гомон голосов, дружинник.
      - Хольмгангу? - недоверчиво переспросил Вестмунд, крепче сжав левой рукой точильный жезл.
      - Один из твоих людей, Ньярви с Зеландии, обвинил в предательстве гаутрека Карри Рану из рода Асгаута, - ответил за дружинника Бранр.
      Вестмунд в недоумении уставился на него.
      - Хольмганг в моем лагере?
      - Вчера, когда Оттар Черный и я пришли к тебе, чтобы рассказать о произошедшем, ты ответил, что сейчас не время для беседы.
      - Но почему в предательстве?
      - Ньярви обвинил гаутрека в том, что якобы это она предала Рьявенкрик, что это она отвлекла внимание защитников на стенах и открыла ворота франкам. Ньярви и два его человека не доверились слову моему и вернувшегося со мной Грима, сына Эгиля, - при упоминании этого имени на лицо конунга набежала легкая тень, - что гаутрек находилась в то время совсем в ином месте, защищая корабли Гаутланда и своей флотилии.
      - Хольмганга не будет, - еще крепче сжав жезл, неожиданно объявил Вестмунд.
      - Поединка чести не властен остановить даже конунг, - тихо, но твердо ответил дружинник.
      Карри намеренно неторопливо шагала меж шатров, длинных домов отдельных дружин и палат хольдов и херсиров. На плече у нее покоилась алебарда, руки скрывали железные перчатки, но шлем свой она оставила в доме Оттара и Амунди Стринды. Кольчугам и шлемам не место на хольмганге. Этот бой - суд богов и дело чести, здесь речь идет не о жизни или смерти одного из бойцов, что они значат по сравнению с честью? А решение вынесут асы.
      Что вовсе не означало, что она останется в живых.
      "Хольмганг - поединок четверых", - прозвучал вдруг в ее памяти голос Скьельфа, тогда еще звонкий и без малейшей хрипотцы. "Тот, кто решился на поединок, кроме воли асов, вверяет свою судьбу побратиму. Твой кровный брат, как и кровный брат оскорбившего тебя, прикрывает тебя щитом, в то время как ты и твой враг обмениваетесь - запомни - по очереди обмениваетесь ударами. Здесь твоя жизнь зависит от побратима-фелага". Впрочем, усмехнулся тогда доверенный товарищ Раны Мудрого, если нет побратима, сойдет и добрый друг.
      У Карри второго не было. Дружина ее была еще в пути. Бранр в отчаянии дергал себя за рыжую бороду, всадил клинок в колоду, но как член Круга Скальдов он не мог принять участие. Предложи кто-нибудь из скальдов такое, его отклонили бы третейские судьи.
      Владеющим рунной волшбой, даром Одина, не полагалось участвовать в поединках, и свои обиды им приходилось разрешать иным испытанием. Касалось это и Грима, который, услышав об этом, куда-то мрачно исчез. Оставался еще Скагги но какой в мальчишке толк. Его участие скорее всего будет означать гибель для них обоих.
      - Я пойду одна, - сказала Карри Амунди и Оттару Черному. - Ни Бранр, ни Грим не смогли остановить этих людей. Не отрицаю, быть может, гнев их праведен. Тогда пусть нас рассудят Один и сталь, - повысила она голос так, чтобы было слышно всем. К ее удивлению, у дома целителя собрались почти две дюжины воинов. Весь Круг, наверное, улыбнулась про себя дочь Раны Мудрого.
      Больше всего тревожило Карри Рану, пока она пересекала Фюркат, не отсутствие у нее второго, а то, позволят ли ей судьи сражаться одной. Если нет, то она окажется во власти тинглида, суда всего войска. А какого суда ждать от мужчин женщине, да к тому же с клеймом предателя?
      Пройдя через ворота вала, она оказалась на берегу залива, где собрались почти все ратники Фюрката. Ее появление вызвало расходящиеся кругами волны приглушенного бормотания, давая ей пройти, воины расступались. Оказалось, ратники плотной толпой сбились вокруг площадки шириной три метра, которая была обозначена, по обычаю, прутами орешника.
      Хольмганг ведется обычно на острове в речном потоке, снова вспомнила Карри уроки Скьельфа, но там, где нельзя найти оного, место отмечается на земле прутьями орешника, который как бы отъединяет это место от обыденного мира. В хольмганге ты не сможешь увернуться: противники не имеют права отскочить в сторону от удара, уклониться от выпада, они наносят удары, пока один из них не будет убит или не сможет дольше вести бой. Если кто-либо из них бросит оружие или заступит за ореховые отметины, это будет означать, что он сдается на милость своего противника. Противник в таком случае вправе потребовать смерти или увечья. Если же судьи заметят малейшее проявление малодушия в одном из вышедших на поединок, они, без сомнения, потребуют того или другого, или обоих разом.
      Выйдя на открытое пространство, Карри обнаружила, что враги ее уже стоят у прутьев. Чернобородый из дружины конунга, которому она выбила зубы и которого, по словам Амунди, звали Ньярви.
      В ярких солнечных лучах на лезвии его тяжелого широкого меча словно извивались гравированные змеи. Подле него стоял его фелаг, высокий крепко сбитый воин одних с Ньярви лет. Этот держал огромный щит из крашеного дерева с металлическим ободом и медной насадкой в центре. Из троих судей ей был известен лишь один и тот понаслышке: Тьодольв всегда рвался в бой - даже там, где без него можно было и обойтись. Говорили о нем также, что он справедлив и уважителен с равными. Впрочем, такой человек едва сочтет равной себе женщину. На поясах, на запястьях двух других поблескивало серебро, признак богатства или высокого положения в дружине. По правилам хольмганга все они были при оружии.
      - Где твой второй? - нахмурился Тьодольв.
      - Мне он не нужен. Я в конце концов женщина из рода Асгаута, а не вояка с островов!
      Из ближайших рядов послышались веселые возгласы, потом бормотание по мере того, как сказанное передавали дальше. Все в дружине, путь даже такой большой, как воинство Фюрката, есть дело общего согласия. Всегда неплохо - перетянуть на свою сторону этих людей.
      Какой-то шум позади, и внезапно рядом с Карри перед судьями предстал рыжий гигант с массивными серебряными обручьями на огромных руках. Ньярви и его фелаг, нахмурившись, отступили на шаг назад.
      - Щитоносцем за нее выступлю я, Гвикка Ирландец, - заговорщицки улыбнувшись, бородач с серьгой в ухе раскинул руки.
      - Она просила тебя?
      - Нет.
      - Тогда по какому праву ты вмешиваешься в это дело?
      - По праву кровного родства.
      - Ох врешь, - шепнула краем рта Карри. Толпа выплеснула новый возбужденный вой. Не каждый день выпадают подобные развлечения. Дружинники Веса вовсе не спешили покончить с потехой так скоро. Люди напирали, стремясь услышать как можно больше, чтобы потом передать все оказавшимся в задних рядах. Их возбуждение повлияло и на судей: на вапна такр не отмахнуться от настроения воинов.
      Судьи отошли в сторону, чтобы обменяться несколькими фразами вполголоса, а бородач проворно обернулся к Карри. Он сделал шаг вперед, наклонился, чтобы хоть как-то сравняться с ней ростом, и быстро зашептал:
      - Послушай, Карри, тебе же не выпутаться из этого в одиночку.
      - Посмотришь, как я научилась управляться с наследством твоего отца. А что, если здесь найдется кто-нибудь из Мармира? Ты ведь мне не родня!
      Но в глазах Гвикки светились хитринка и искренняя радость встречи, смущение и что-то еще... Жажда славы. Никому не дано собрать дружину, стать вожаком в морских походах, если тебя не гонит жажда всегда быть впереди, чувствовать устремленные на тебя взгляды, та самая жажда, что вновь и вновь заставляет пытаться сломить судьбу одной лишь силой воли да твердостью руки.
      "Я должна пройти через это одна". От этой мысли на Карри Рану из рода Асгаута, морского конунга на протяжении последних пяти лет, снизошло странное спокойствие. Она даже сообразила, как спасти лицо давнего друга, отказавшись от его помощи. Худшим ее страхам не дано осуществиться: развеселившиеся ратники не позволят судьям покончить еще до его начала со столь увлекательным поединком.
      - Я благодарю Гвикку Ирландца за предложение держать мой щит в этом хольмганге. Но между нами кровь - и он знает чья. Я верю, что он верно поддержит меня на этом суде, и помощь его будет немало значить для чужака с пятном предателя. - При этих ее словах на лице Гвикки возникло выражение неподдельного изумления. - Если я не права, то затем мы и бьемся, чтобы это выяснить. Я пришла сюда, чтобы смыть оскорбление, пусть остальное решает Один!
      - Одину слава!
      От прокатившегося по рядам крика, казалось, содрогнулся весь берег.
      Судьи переглянулись, понимая, что им ничего не остается, кроме как согласиться.
      Бой закончен - и так, как предсказывала Карри. Гаутрек из рода Асгаута на мгновение подняла взгляд к голубому небу, в котором, поглядывая вниз, кружил черный ворон. Добей его, добей, шепнул ей внутренний голос. Добей его, он присоединится ко мне. Добей его - тебе все вернется сторицей. Опустив взгляд, она заметив вдруг в толпе сосредоточенное лицо Веса, и это решило все.
      - Я вышла сюда, дабы смыть оскорбление, - ее крик прозвучал в едва ли не мертвой тишине, накрывшей тинглид ратников Фюрката. - Вести о падении Гаутланда достигли Фюрката раньше меня, и в падении его Ньярви обвинил меня. Спор наш решили асы, и Один и Фрейя судили победу, а Скульд и Мист принесли мне ее. Теперь же я отдаю себя на суд тинглида. Я готова уплатить виру Ньярви, сыну Кальва и Орму, его фелагу, и в обмен на их жизнь прошу в будущем поддержки их и дружбы.
      Рев разочарования смешался в толпе с одобрительными криками.
      Тьодольв и судьи отошли для совета, через пару минут вызвав к себе обоих зеландцев. Толпа постепенно затихла, ожидая решения, чтобы затем утвердить или опровергнуть его. Карри удивилась про себя, что не испытывает страха: если она правильно рассчитала настроение этих людей, судьи не посмеют пойти против них.
      - Итак, все закончится миром, - раздался неожиданно холодный властный голос.
      Опершись о древко алебарды, Карри круто повернулась, чтобы увидеть: у нее за спиной стоит Вес. Конунг Вестмунд - для собравшихся здесь воинов.
      - Миром, хоть и поединок был ради решения и славы Отца Ратей, - также холодно ответила Карри, повысив на последних двух словах голос.
      - Одину слава! - ревом и грохотом рукоятей мечей по щитам откликнулась окружающая их стена воинов.
      - Значит, если я верно понял тебя, ты привела сюда дружину, чтобы вместе с нами попытаться отстоять северный Йотланд. И ты станешь под мое знамя?
      - Стану, - через силу выговорила Карри, понимая, что Вес не оставил ей выбора. - В таком случае, возможно, ты познакомишь меня со своими людьми, конунг Вестмунд, - сама нанесла она ответный удар, причем слова ее прозвучали довольно едко.
      - Карри Рану из рода Асгаута, - негромкий и ставший вдруг тяжелым голос молодого конунга перекрыл гомон собравшихся на берегу Фюна ратников Фюрката, смыла с себя обвинение поединком во славу Одина! Ворота и сердца Фюрката всегда открыты для конунга и ее дружины!
      Карри вдруг почему-то показалось, что если она опять, в который раз за это утро, услышит этот многоголосый рев, она сама закричит, или взвоет, или оборотится в разъяренного волка, как, говорят, обращается Грим. Вспомнив об этих слухах, дочь Рану невольно улыбнулась.
      - И все же жаль, что ты не убила их, - неожиданно произнес вдруг конунг. Они нужны Всеотцу и сегодня же пировали бы с эйнхериями.
      Потеряв дар речи, Карри несколько мгновений вглядывалась в лицо Вестмунда, ища в нем черты Веса, которого, как ей казалось, она прекрасно знала, которого она, казалось, даже любила когда-то.
      Потом все так же без единого слова она повернулась и твердым шагом пошла прочь, туда, где, сдвинувшись теснее вокруг лысого старца, в ожидании стояли скальды.
      Вес смотрел вслед уходящей Карри с престранным холодком в том месте под ребрами, что обычно зовут вместилищем души или сердцем. Хорошо, что она здесь. Плохо, что выглядит столь усталой и изможденной. А еще хуже, что то самое его сердце не перевернулось при виде ее, как он того ожидал, как это было каждый раз, когда он ее видел с того самого дня, когда узнал, что воин из рода Асгаута еще и женщина. Чего-то в нем недоставало. Чего-то в сердце.
      Над огромными дружинными домами безразлично висело солнце, необъятный лагерь казался необычайно пустынным и тихим.