Коллективным творчеством командующих артиллерией и их штабов найдены новые формы и методы управления массированным огнем. Они скрытно от противника сосредоточивали к участкам прорыва значительные группы артиллерии и внезапно обрушивали на врага мощные удары, научились взаимодействию артиллерии с пехотой, танками и авиацией.
      Разговор шел далее о действиях противника и наиболее характерных особенностях его стратегии и тактики. Я доложил об итогах допросов пленных генералов и офицеров. Все они, безусловно, имели знания, солидный опыт ведения наступательного и оборонительного боя. Им ранее многое удавалось из-за допускаемых нами ошибок. У них успех бывал тогда, когда все шло точно по уставу. Но как только мы своими боевыми действиями решительно нарушали этот немецкий порядок, у них начинался кавардак. Среди гитлеровских генералов и офицеров мало таких, кто способен был бы проявить инициативу. Куда девается в такие острые моменты немецкая аккуратность и точность! Слепая дисциплина и приказ часто входят у них в противоречие с боевой обстановкой, создавшейся на фронте.
      Я прочел выдержки из показаний немецкого капитана фон Нейдгардта, в которых нашел отражение педантизм Паулюса, приведший к гибели его войска.
      - Давайте чаще создавать кавардак в немецких штабах! - сказали мне.
      Рассказывал о наших кадрах. Называя командиров, оценивая их действия, был осторожным: я-то знал, что могла значить для аттестуемого моя отрицательная оценка в докладе.
      Беседа продолжалась более четырех часов. В конце меня спросили:
      - Как без вас работали в Москве ваши подчиненные?
      Я похвалил своих заместителей и весь коллектив центрального аппарата артиллерии. Они проделали большую работу и здесь, в центре, и непосредственно на фронтах.
      - Вот и хорошо! Завтра - послезавтра вам нужно будет снова выехать на фронт.
      Огромная битва, отгремевшая у берегов великой русской реки, закончилась всемирно-исторической победой Советской Армии. Уже тогда по результатам этой битвы и последовавшего вслед за нею успешного наступления на всем Южном крыле фронта от Воронежа до Северного Кавказа чувствовалось, что стратегическая инициатива вырвана из рук противника и в ходе войны начался важный перелом в пользу Советских Вооруженных Сил. Окончательно был развеян миф о непобедимости немецко-фашистской армии.
      Одержанная победа была итогом длительной и ожесточенной борьбы наших войск, величайших усилий всего советского народа, неутомимой и самоотверженной работы Коммунистической партии Советского Союза.
      Битва на Волге явилась важным этапом в развитии советского военного искусства, в росте военного мастерства командного состава всех родов войск. Советское командование мастерски разработало и осуществило замысел крупной по масштабам, решительной по целям стратегической операции на окружение и разгром значительной группировки немецко-фашистских войск. В этой операции впервые специально выделенные представители Ставки занимались координацией действий группы фронтов в интересах достижения общей стратегической цели. Для меня как представителя Ставки, как и для каждого генерала и офицера, участие в подготовке и проведении наступательных операций на Волге и Дону явилось лучшей школой совершенствования воинского мастерства. Мы приобрели ценнейший опыт, который явился основой для разработки ряда важных уставных положений по тактике и оперативному искусству всех родов войск и оказал огромную помощь в проведении операций в 1943-1945 годах.
      Наука побеждать не дается сразу
      Забыли про овраги...
      Мне предстоял путь на Северо-Западный фронт, где в районе Демянска длительное время упорно оборонялась находившаяся в полуокружении 16-я немецкая армия. Северо-Западным фронтом командовал тогда Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко.
      Перед отъездом я получил в Генеральном штабе предварительную информацию. Под Демянском предстояло повторить, правда, в более скромных масштабах, то, что было недавно осуществлено на берегу Волги. Но уже тогда кое-что меня смущало: план операции был разработан без учета характера местности, весьма неважной дорожной сети, а главное, без учета приближавшейся весенней распутицы. Некоторые районы Калининской и Новгородской областей мне были знакомы с детства. Весной в этих местах всегда была грязь непролазная, сковывающая всякое движение. Многие соединения и части, которые должны были участвовать в наступлении, находились еще либо на марше, либо в глубоком тылу. Главная новинка в этой операции - широкое использование воздушно-десантных соединений в качестве обычных стрелковых дивизий.
      Погода стояла ужасная. Перед отъездом я ознакомился с долговременным прогнозом: в феврале, марте и апреле он обещал мало утешительного.
      Всю дорогу я думал о предстоящей операции. В демянском "мешке" вот уже полтора года находилось тринадцать пехотных дивизий 16-й немецкой армии. Три пехотные и одна моторизованная дивизии были вне "мешка", занимая оборону на широком фронте. Противник за полтора года, конечно, приспособился к местности и основательно укрепился. Собраны ли достаточные сведения об обороне гитлеровских войск в этом районе? Я больше всего надеялся на получение нужных данных от артиллеристов. Должны же они были накопить их во время неоднократных попыток наступления, разведок боем и, конечно, путем постоянного наземного наблюдения и фотографирования с воздуха.
      Во время долгого и тяжелого пути (болезнь моя обострялась от тряски) решили сделать небольшую остановку в селе Зуевы Горки. В хате, где мы отдыхали, нас окружили сельские ребятишки.
      - Видели ли вы пленных немцев? - спросил я детей.
      Ответа не было, все молчали. Тогда я повторил свой вопрос:
      - Проводили через вашу деревню пленных немцев? Маленький мальчуган поднял руку и отчеканил:
      - Пленных немцев через деревню не проводили, а вот пленных фрицев проводили много раз!
      Это меня обрадовало. Значит, на фронте ведется разведка и берутся пленные.
      Фронтовые дороги были забиты войсками. "Пробки", как рассказывали шоферы, не рассасывались круглые сутки. Противник между тем беспрепятственно вел воздушную разведку и, очевидно, точно знал о сосредоточении войск в этом районе. В одной из "пробок" я случайно встретился с А. А. Новиковым, который тоже прибыл на фронт представителем Ставки. Вместе с ним мы подивились такой беспечности.
      Командный пункт фронта находился в лесу, где было вырыто множество землянок. Мне и А. А. Новикову сразу предоставили по "подземной вилле".
      Не успел я умыться, как в землянку вошел бывший Маршал Советского Союза, а теперь генерал-майор Григорий Иванович Кулик.
      В эти часы маршала Тимошенко на месте не оказалось, командующий артиллерией фронта тоже отсутствовал - все находились в войсках и должны были вернуться поздно вечером. Пользуясь свободным временем, я выслушал рассказ Г. И. Кулика о том, как шла подготовка к наступлению. Потом Григорий Иванович откровенно говорил о том, что творилось у него на душе в связи с его проступками и связанным с ними строгим наказанием. У меня сложилось мнение, что он решил личной храбростью искупить свою вину. В этой дружеской беседе я говорил ему, что не в одной храбрости дело, нужно заняться решением крупных вопросов, которые были бы вкладом в общее дело победы.
      - Быть простым артиллерийским наблюдателем в передовых цепях наступающей пехоты - дело не хитрое. Артиллерийских командиров у нас много, - говорил я ему. - Ты, Григорий Иванович, вчера был Маршалом Советского Союза, лишен этого звания за невыполнение ответственного задания Ставки в первые дни войны. Мне думается, что Верховное Главнокомандование ждет от тебя большой организаторской работы на фронте.
      Однако не внял советам Г. И. Кулик. Он никак не проявил себя, ни на этом фронте, ни на других.
      Вечером мы с А. А. Новиковым встретились с Г. К. Жуковым и С. К. Тимошенко. Они познакомили нас с общей обстановкой на фронте. Как и следовало ожидать, главные задачи по прорыву обороны противника и развитию успеха возлагались на артиллерию и авиацию. В злосчастном рамушевском "коридоре" будет нанесена серия последовательных ударов, и здесь-то особенно должна показать себя наша артиллерия. Операции пора бы уже начаться, но ее приходилось откладывать из-за медленного сосредоточения войск и неполадок в снабжении.
      План предстоящих действий был вкратце таков: 11-я и 53-я армии должны встречными ударами ликвидировать рамушевский "коридор" и таким образом осуществить полное окружение немцев. Затем последуют удары 27-й и 1-й ударной армий навстречу друг другу, чтобы надежно обеспечить окружение, а в дальнейшем приступить к уничтожению окруженной демянской группировки противника. Кроме того, 1-я ударная армия должна была обеспечить прорыв обороны противника южнее Старой Руссы. В этот прорыв войдет особая группа генерал-лейтенанта М. С. Хозина, состоящая из 68-й армии и 1-й танковой армии. Основная задача этой группы - развить наступление в направлении Сольцы - Луга и выйти во фланг и тыл 18-й немецкой армии, действовавшей под Ленинградом.
      Оперативный замысел был интересен и обещал успех.
      Но чем больше я вникал в детали плана, тем более убеждался в справедливости поговорки: "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить". Трудно было выбрать более неудачное направление для использования артиллерии, танков и другой боевой техники, чем то, что намечалось в плане. В районе предстоящих действий множество болот, а там, где их нет, проступали грунтовые воды. Проложить здесь дороги стоило огромного труда. Особенно доставалось артиллеристам. Для большинства огневых позиций следовало строить прочные деревянные настилы, чтобы орудия при стрельбе не утонули в трясине. На это требовалось длительное время.
      Я вспоминал свою землянку, в которой жил: под деревянным полом постоянно стояла вода, ее ежедневно откачивали, вычерпывая сразу до восьмидесяти ведер.
      Трудно было вести артиллерийскую разведку обороны противника. Видимость очень плохая - мешали снегопады и туманы. Вокруг мелколесье. К тому же противник очень искусно маскировал свои огневые средства. Даже выдвижение передовых артиллерийских наблюдательных пунктов на предельно короткие расстояния от противника, устройство их на деревьях не приносили ощутимых результатов.
      Да, рамушевский "коридор" был очень серьезным "орешком". Уже полтора года наша авиация вела здесь фотосъемки, но ясной картины обороны противника все-таки не было. А ведь для артиллерии нужны точные координаты всех огневых точек, входящих в систему обороны противника. Недаром в артиллерии царской армии был девиз: "Не вижу - не стреляю".
      Кроме того, грунтовые условия сильно снижали эффективность артиллерийского огня: снаряды и мины с установками взрывателя на фугасное действие глубоко проникали в зыбкий грунт и почти совсем не поражали живую силу противника осколками. Это было одной из причин неудач наших предыдущих наступательных операций.
      Мы выехали в особую группу генерала М. С. Хозина и там обнаружили крупные недостатки в боевой готовности соединений и частей, хотя на картах все изображалось красиво и правильно. Меня больше всего удивило, что командиры соединений почти не касались трудностей, возникающих из-за бездорожья и тяжелых грунтовых условий. Когда же я спрашивал об этом, они обещали срочно провести разведку путей и района предстоящего исходного положения. Было ясно, что эта сильная группа, в которую входили 7 воздушно-десантных дивизий, 10 лыжных бригад, механизированный и танковый корпуса, 6 артиллерийских истребительных противотанковых полков и ряд других частей, не подготовлена к боевым действиям. Она еще не закончила даже свое формирование, сколачивание и обучение.
      Тем не менее наступление началось. 15 февраля 11-я и 53-я армии после артиллерийской подготовки взломали передний край обороны противника, несколько продвинулись вперед, но развить успех им не удалось. Зато противник получил хороший предупредительный сигнал. Впрочем, гитлеровцы, видимо, заранее знали о наших приготовлениях к наступлению на этом направлении и, наученные горьким опытом на Волге и Дону, стали усиливать оборону рамушевского "коридора". Наши последующие удары успеха также не имели.
      Я искренне восхищался работой нашей авиации. На своих крошечных самолетах У-2 летчики производили до 10 вылетов за ночь. Нельзя забыть этих ночных полетов: некоторые самолеты возвращались продырявленными, как решето, но на них летали, пока работал мотор. Один из таких полков проложил свой курс через наш командный пункт, и ночью можно было слышать, как возвращающийся с бомбежки лихой летчик выключал двигатель, планировал над нами и, перегнувшись через борт, пел сильным и красивым баритоном знакомую песню: "Дайте в руки мне гармонь..."
      Находившиеся в передовых частях командиры-артиллеристы присылали весьма безрадостные донесения.
      "Пехота к атаке не подготовлена. Отсутствие огневого воздействия со стороны противника после артиллерийской подготовки пехотой использовано не было. Ружейно-пулеметный огонь, ротные и батальонные минометы использовались крайне недостаточно. Управление в динамике боя со стороны командиров пехоты скверное",- сообщал полковник Афанасьев.
      Подобные донесения я получал непрерывно и требовал от соответствующих командиров устранить недостатки, старался оказать практическую помощь. Мои ближайшие помощники, опытные офицеры, находились в передовых подразделениях наступающей пехоты, но, несмотря на все усилия, не могли добиться устранения недостатков в действиях войск.
      После блестящих побед на Дону и Волге неудачи на этом фронте удручали. Ясно было, что не следовало затевать здесь крупной операции. Нашей могучей технике нужны просторы, здесь же она увязала в болотах. Снова в душе накапливалось раздражение против тех, кто составлял красивые планы операции, не потрудившись изучить условия местности, пути сообщения, особенности климата.
      Я не мог молчать. Решил: будь что будет, но выскажу все, что думаю по поводу поспешных и необдуманных планов наступления в этом районе. Мы обрекали на гибель технику, теряли множество людей и неисчислимое количество боеприпасов на явно бесперспективных направлениях.
      8 марта я послал в Ставку донесение, в котором попытался разобрать причины неудач на Северо-Западном фронте. Первой из них я назвал плохое изучение противника. Мы не учли, что враг здесь имеет стойкие кадровые дивизии, хорошо оснащенные, всесторонне подготовленные к упорной обороне. Его оборонительные полосы отлично оборудованы в инженерном отношении, умело замаскированы естественными масками: густыми лесами, мелколесьем и кустарником.
      Вина командования Северо-Западного фронта в том, что оно не знало района предстоящих действий. Части занимали оборону в двух и более километрах от противника, не имея с ним постоянного соприкосновения. Этот-то участок и был намечен для прорыва. Без наблюдения, без хороших позиционных районов (болота и под снегом вода), почти без дорог наша мощная артиллерийская техника попала в весьма невыгодные условия. Войска даже не всегда могут использовать свои огневые средства. Батальонные минометы, станковые пулеметы при наступлении отстают, не говоря уже о 45-миллиметровых пушках, а тем более 76-миллиметровых полковых орудиях - их тянут на руках 20 - 30 человек, несут потери от огня противника и все-таки отстают. Для использования танков местность крайне неблагоприятная.
      Войска Северо-Западного фронта почти полтора года пробыли в обороне, к наступлению никогда по-настоящему не готовились. Прибывшие сюда вновь сформированные соединения, недостаточно обученные и сколоченные, попали сразу в очень трудные условия, многие командиры, естественно, растерялись, не сумели во всех звеньях организовывать и проводить бой.
      К проведению операции очень плохо подготовились тылы фронта и наступающих армий. По-моему, это имеет место потому, что у нас во всех звеньях длительное время хранятся в секрете готовящиеся операции, проводятся сначала оперативные перевозки, а потом снабженческие, поздно подвозятся материальные средства, а также горючее, боеприпасы и продовольствие. Вот почему часто район будущих действий остается без дорог, без организованной службы тыла. Вот почему сталкиваемся мы с недостачей тех или иных средств к началу действий.
      При планировании операции в центре и на местах у нас не всегда правильно учитывается элемент времени. Сроки начала действий устанавливаются без учета реальных возможностей. Гораздо хуже все это обстоит во фронте, армиях, дивизиях и ниже. Тому, кому нужно непосредственно воевать - командиру роты и батальона, командиру батареи и дивизиона, - обычно времени остается очень, очень мало, что пагубно сказывается на подготовке и организации боя.
      В настоящее время бои приняли затяжной характер. Пехотой занимается только то, что начисто очищено от противника нашей артиллерией, минометами и реактивными установками. Противник от этого огня несет, безусловно, большие потери, но и мы теряем людей и огромные материальные средства. Пехота несет значительные потери от огня противника потому, что лежит в исходном положении, очень неохотно подходит к разрывам своей артиллерии, чтобы сразу после переноса огня в ближайшую глубину вражеской обороны немедленно и стремительно атаковать позиции противника. Расход снарядов и мин непомерный, продвижение же за день боя исчисляется сотнями метров Пехотное оружие используется очень плохо, даже при отражении контратак противника.
      Кое-кто из командного состава, в связи со слабым продвижением вперед, пытается свалить вину на других: пехотное командиры винят артиллерию, артиллеристы - пехотинцев и т. д.
      "На Северо-Западном фронте, - писал я в донесении,- мы, безусловно, частично выиграли в оперативном отношении, так как создали угрозу окружения демянской группировки, изрядно ее побили, заставили противника отступить и тем самым отказаться в будущем здесь от активных действий. В то же время мы прогадали в том, что противник получил резервы за счет вывода из демянского "котла" своих войск для прикрытия важного оперативного направления, намеченного нами для удара.
      По моему мнению, не следует замышлять крупные операции с большими целями на таких фронтах, как левое крыло Говорова, фронты Мерецкова и Тимошенко, а также правое крыло их ближайшего соседа. В своих предыдущих операциях они уже поглотили очень много сил и средств и добились результатов, далеко не оправдывающих затраты. Мне думается, что нужно искать больших решений там, где мы сможем наиболее продуктивно использовать свою громадную и богатейшую боевую технику всех видов. Тогда обойденные нами леса и болота будут взяты одной только угрозой окружения в крупных оперативных масштабах.
      В современной войне, как никогда, кроме необходимых для победы сил и средств, кроме умения воевать, кроме желания наступать и разбить врага, еще нужно особенно внимательно учитывать возможности наиболее продуктивного использования нашей могучей техники на том или ином направлении.
      Для обеспечения лучшего управления, для лучшей организации, увязки действий и взаимодействия на поле боя родов войск при прорыве обороны противника, особенно в ударных армиях, нужны корпусные управления. Командующему армией, совершающей прорыв, оснащенной большими средствами усиления, очень трудно организовать бой и управлять войсками в бою без корпусных управлений. Вообще, по моему мнению, наступило время, хотя бы на важнейших фронтах, поднять роль армий и создать побольше корпусных управлений. В то же время, может быть, стоит пойти на сокращение количества фронтов.
      Крайнее беспокойство вызывает отсутствие нужных нам к весенне-летней кампании запасов самых ходовых снарядов и мин. Их расстреливают фронты, где по условиям лесисто-болотистой местности каждый убитый немец стоит тысячи снарядов и мин.
      К лету же нам обязательно нужно иметь хотя бы небольшие запасы наиболее ходовых снарядов и мин".
      Отправляя донесение, я рассчитывал, что в Москве посчитаются с моими соображениями. Однако, кроме положительного решения о восстановлении корпусных управлений, Ставкой ничего не было сделано.
      Наступили оттепели, потекли талые воды. Дороги разбухли и стали непроезжими.
      17 марта войска Северо-Западного фронта вышли на реку Радья и дальше продвинуться не смогли.
      Неприятно было улетать с фронта, где хотя и был ликвидирован демянский "котел", но задача выполнена с весьма ограниченными результатами. Сколько раз мне вспоминались заманчивые, но неиспользованные оперативно-стратегические возможности на среднем Дону! Вот бы туда к 15-20 декабря 1942 года послать такие силы, как под Демянск, - туго пришлось бы Гитлеру и его компании!
      Уже в Москве я ознакомился с приказом нового командующего Северо-Западным фронтом генерала И. С. Конева. В этом приказе были подведены итоги боевых действий, со всей прямотой вскрыты причины февральско-мартовских неудач фронта и намечены пути их устранения. Мне приказ понравился, особенно за то, что он ответственность за все недочеты в равной степени возлагал на общевойсковых и артиллерийских командиров. Этот документ безусловно сыграл большую роль в подготовке войск фронта к предстоящим наступательным операциям.
      Опять воздушные тревоги
      В Москве ждала напряженная работа.
      Весной 1943 года активизировалась бомбардировочная авиация противника. Она стала производить ночные 360 налеты на промышленные объекты, находившиеся в нашем глубоком тылу. Я вспоминаю эти тревожные ночи. Вся система противовоздушной обороны страны проходила серьезный экзамен. Зенитчики и истребительная авиация ПВО действовали с большим напряжением, чтобы отбить вражеские воздушные налеты. Тем не менее, отдельным самолетам противника удавалось выходить на объекты и бомбить их. Так, в одну ночь в двух приволжских городах был нанесен значительный урон нашим заводам. Это было расценено в Ставке как слабость руководства противовоздушной обороной.
      Кто-то предложил создать комитет ПВО. Предложение мгновенно было принято. Председателем назначили Маршала Советского Союза А. М. Василевского, в числе членов этого комитета оказались А. А. Новиков, я и другие. Комитет существовал недолго, он не смог в краткие сроки оказать какое-либо влияние на улучшение всей боевой деятельности ПВО. Воздушные налеты гитлеровцев продолжались, а комитет лишь заседал, регистрируя недостатки. Жаль было время переводить на пустые словопрения.
      Как-то поздно вечером на моем столе зазвонил кремлевский телефон.
      - Товарищ Воронов, Ставка только что приняла решение подчинить вам ПВО страны. Вашим заместителем будет Громадин. Вам ясно? Вопросов нет? Вот и хорошо.
      Я продолжал держать трубку, но слышал только частые гудки.
      "Как же так? - мучила мысль. - Принимать такое ответственное решение, даже не вызвав меня для предварительных переговоров? Почему выбор пал именно на меня? Не много ли взвалено на мои плечи?" Как командующий артиллерией я отвечал за очень важный участок. Ставка непрерывно направляла меня в качестве своего представителя на фронты. Мне поручены все дела по изобретательству и рационализации в наркомате обороны. А теперь на меня возложена новая огромная обязанность, которая требует четкого оперативного руководства. Я понимал, что мне придется за все неудачи ПВО нести личную ответственность в полном объеме.
      На следующее утро у меня в кабинете уже были генерал М. С. Громадин, мой первый заместитель по войскам ПВО, и начальник главного штаба ПВО генерал Н. Н. Нагорный. Сразу всплыло множество организационных и оперативных вопросов. Мы прежде всего задумались над дальнейшим насыщением войск ПВО новейшей боевой техникой и обеспечением их кадрами. Мое счастье, что М. С. Громадин и Н. Н. Нагорный оказались хорошими заместителями, и я твердо полагался на них.
      Мы работали дружно. Несмотря на многие трудности, дело шло не так уж плохо. Были разработаны важные мероприятия по улучшению противовоздушной обороны войск и страны, организации четкого взаимодействия истребительной авиации с зенитной артиллерией.
      Конечно, пришлось немало волноваться. Каждая неудача войск ПВО приносила множество огорчений и неприятностей.
      Однажды ночью противник совершил длительный ночной налет на станцию Дарница, восточнее Киева. Все средства противовоздушной обороны, прикрывавшие этот объект, были мобилизованы на борьбу с вражескими самолетами. Это была тревожная, бессонная ночь. Мне непрерывно докладывали о действиях зенитчиков и истребительной авиации ПВО. Гитлеровцы сбросили множество бомб, но наш урон был, в общем, невелик. В 9 часов 30 минут утра я получил об этом исчерпывающие донесения. Но через несколько минут вызвал к телефону нарком путей сообщения Л. М. Каганович и набросился на меня, угрожал привлечь к строгой ответственности за разгром противником Дарницы. Кажется, не было конца его ругательствам. В заключение Каганович сказал, что мне не поздоровится.
      В тот же день меня вызвали в Ставку для докладу о ночном налете на Дарницу и наших потерях. Я сообщил, что в эту ночь на станции находилось около 50 железнодорожных составов, причем многие из них были с такими огнеопасными грузами, как боеприпасы, горючее и сено. Первая группа немецких самолетов сбросила бомбы на парк порожних вагонов, находившихся в некотором удалении от главных и запасных путей станции.
      Начался пожар: загорелись вагоны и деревянные строения, расположенные неподалеку. Все последующие группы немецких самолетов, ориентируясь на пламя пожара, сбрасывали бомбы только на этот участок. Основные сооружения станции и транспорты с боеприпасами остались целыми и невредимыми - нам просто повезло. Зенитчики сбили за ночь пять самолетов противника. Я выразил удивление по поводу неправильных действий наркомата путей сообщения - нельзя допускать такой загрузки станций в ночное время да еще с ассортиментом легко воспламеняющихся грузов. Моим, докладом и предложениями все остались довольны, кроме тех, кто жаловался.
      Второй случай произошел во время весьма напряженных перевозок на один из фронтов западного направления. Однажды рано утром наркомат путей сообщения и Генеральный штаб подняли шум по поводу того, что немецкая авиация ночью вывела из строя важный железнодорожный мост, поэтому движение оперативных эшелонов остановлено, их приходится направлять окружным путем. Штаб ПВО получил другие сведения: мост цел, никаких прямых попаданий в него не было, но по вине железнодорожников поезда через мост действительно не идут.
      После проверки на месте, которую тотчас же произвели офицеры войск ПВО, установили, что наши сведения правдивы. Ночью на полустанке, находящемся в двух километрах от моста, стоял маневровый паровоз. Вдруг раздался сигнал воздушной тревоги. Все бросились в убежища, а паровозная бригада, зная, что в мост ночью попасть трудно, повела паровоз вперед. Когда паровоз был уже на мосту, самолет противника сбросил бомбу. Мост не повредило, но маленький паровоз подбросило воздушной волной, и он встал поперек путей, перекрыв железнодорожное движение.
      Днем меня вызвали в Ставку для разбора инцидента. Я подробно изложил всю историю от начала до конца. Доклад был настолько исчерпывающим, что были даже названы фамилии машиниста и кочегара. Незаслуженное обвинение в адрес войск ПВО тотчас же отпало. Но сколько было волнений и переживаний, сколько обвинений пришлось выслушать до этого!
      Споры о самоходной артиллерии
      Главное артиллерийское управление много лет занималось разработкой опытных образцов самоходных артиллерийских орудий, предназначавшихся для сопровождения наступающей пехоты в бою. Первые, далеко не совершенные образцы таких орудий участвовали на московском параде еще в 1934 году, но тогда они по ряду причин не были приняты на вооружение.
      В 1938 году эти работы возобновились, но продвигались очень медленно и до начала Великой Отечественной войны не были закончены. Кстати сказать, некоторые руководящие военные деятели из числа танкистов, не хотели признавать самоходные орудия, называя их "плохими танками".
      Наши наступательные операции показали, что на поле боя трудно сопровождать наступающую пехоту орудиями на прицепе, а тем более орудиями на конной тяге. Пришлось срочно браться за создание самоходных орудий. Вскоре появилась 76-миллиметровая пушка на гусеничном ходу, стали формироваться первые полки самоходной артиллерии.
      Чтобы готовить кадры командного состава для нового вида артиллерии, выделили одно из военных училищ, создали центр формирования и обучения "самоходчиков".
      В Ставку стали поступать заявки на эти новые, только еще формирующиеся полки самоходной артиллерии. Это меня напугало - никак нельзя было прерывать боевую учебу этих частей. Немедленно отправил свой протест в Ставку, но он не был принят во внимание, и два неподготовленных полка были направлены на фронт. Они, конечно, не сумели проявить себя в бою. Этого оказалось достаточно для шумной дискредитации нового вида артиллерии.
      Когда я вернулся с Северо-Западного фронта, мне стало известно, что некоторые танковые начальники стали снова возражать против создания самоходной артиллерии. Они рьяно доказывали невозможность создания в артиллерии такой же ремонтной базы, какую имеет бронетанковое ведомство. По этому вопросу была создана комиссия, в которой я был единственным артиллеристом при подавляющем большинстве танкистов.
      В комиссии шли бесконечные дебаты. Я доказывал, что в самоходной артиллерии должны быть орудия "различных калибров. Для сопровождения танков нужны самоходные орудия обязательно большего калибра, чем калибр орудий танков. Не было никаких оснований для передачи самоходной артиллерии бронетанковому управлению. Наоборот, имелись серьезные опасения, что танкисты используют ее только для себя, забыв про интересы других родов войск.
      Вскоре состоялось весьма длительное заседание Государственного комитета обороны, на котором обсуждался вопрос о передаче самоходной артиллерии в подчинение командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии. Доводы обеих сторон были те же, что и на заседаниях предварительной комиссии. Мне пришлось много раз брать слово и доказывать нецелесообразность такой передачи. У танкистов; был только один довод: