Услышав мое решение, которое было умышленно заострено, представители авиации ПВО попросили разрешения сначала доразведать обнаруженные колонны противника, а потом уже совершить налеты на них. Я на это и рассчитывал.
      Вскоре выяснилось: все обнаруженные колонны, как и следовало ожидать, оказались нашими войсками и тылами Юго-Западного фронта, отходящими на восток.
      В этот день меня занимало неотложное дело: нужно было срочно выделить 140 автомашин для новых артиллерийских полков, которые направлялись на фронт. Срок исполнения, установленный Ставкой, - одни сутки. В округе автомашин не оказалось. Я обратился за помощью к местным властям. Мобилизовали машины в городе. Большую распорядительность проявил комендант города майор В. X. Демченко.
      Срочно направив десять артиллерийских полков на фронт, я с группой командиров выехал для проверки готовности обороны 62-й и 64-й армий. Стояла нестерпимо жаркая погода. Все дороги были закрыты сплошными тучами пыли.
      Войска наши продолжали отходить. Все спешили, как можно скорей переправиться через Дон и добраться до матушки-Волги. На переправах царила толчея и суматоха. Я вглядывался в усталые лица. Люди смотрели виновато, как бы стыдясь своих фронтовых неудач и отступления. Часто прямой призыв к совести и чести был лучшим средством подъема их духа. Как важно, думалось мне тогда, большим начальникам быть среди войск в такие минуты! Солдаты и офицеры нуждались в теплом слове, ободрении. Я не упускал случая собрать бойцов, завести с ними беседу, рассказать о подходящих или уже подошедших резервах, о делах на других фронтах, о героизме тружеников тыла. Сразу менялось настроение людей. Куда девались усталость, уныние и безразличие!
      В этом особая сила наших людей - не умеют они унывать, быстро переходят к всеобщему воодушевлению, которое так необходимо в бою.
      Мы объехали дивизии, уже занявшие оборону на дальних подступах к городу. Основное внимание уделяли организации системы артиллерийского огня. и управления им. Батареи ориентировались так, чтобы можно было взять под обстрел не только подступы к переднему краю, но и объекты в ближайшей глубине своей обороны на случай вклинения противника. В дивизиях усиленно готовились к борьбе с танками противника. Боевую готовность артиллерии мы проверяли тщательно и всесторонне. Занимались даже отдельными орудиями, расположившимися на открытых огневых позициях для стрельбы прямой наводкой по танкам противника. Сопровождавшие меня офицеры подразделений не раз бывали вынуждены признать, что они не всегда умело контролируют действия своих подчиненных: то плохо подготовлена карточка противотанкового огня, то не выверены прицельные приспособления, то не отработано взаимодействие с соседом.
      Подходя к одному из орудий, я издали услышал стук костяшек: орудийный расчет играл в домино. Наше появление на огневой позиции было полной неожиданностью. Все растерялись. Командир орудия робко доложил о том, что "орудие занимается по расписанию"!
      - Готовы ли к немедленному открытию огня? - спросил я.
      - Так точно! - был ответ.
      Приказали ему показать карточку противотанкового огня. Ее не оказалось. Выяснилось, что орудие совершенно не готово к эффективной стрельбе по танкам. На огневой позиции остался представитель дивизии, чтобы проследить за устранением недочетов. Орудийный расчет энергично взялся за работу.
      Побывал я и в только что сформированных артиллерийских полках, прибывших с берега Волги. Личный состав их много поработал и неплохо освоил новые 76-миллиметровые пушки. Командиры и бойцы дали обещание до конца выполнить свой долг перед Родиной. Свое обещание они вскоре с честью сдержали.
      Вернувшись в город, я встретился с командующим фронтом С. К. Тимошенко и членом Военного совета Н. С. Хрущевым, рассказал им о своей работе. На следующий день всех нас троих вызвали в Ставку. Когда я смотрел из кабины самолета на город, растянувшийся вдоль правого берега Волги почти на 60 километров, густо населенный, с очень большим количеством деревянных строений, без постоянных мостовых переправ через Волгу, я думал о том, как трудно будет отстаивать его от бомбежек с воздуха и вызванных ими пожаров. Облик города, запечатлевшийся мне в тот день с самолета, непрестанно стоял перед моими глазами все дни героической обороны волжской твердыни.
      В Москве шла лихорадочная работа по формированию новых артиллерийских частей и соединений. Высокими темпами создавались резервы артиллерии для предстоящих активных действий наших вооруженных сил.
      В центре и на фронтах велась большая работа по введению в строй поврежденного оружия. В Москве была организована выставка образцов артиллерийского вооружения, прошедших ремонт и восстановление. Мне показали простреленный ствол легкой полевой гаубицы, заткнутый специальной пробкой, обеспечившей полную надежность боевой стрельбы из орудия. По понятиям мирного времени ствол с таким дефектом должен был направляться на переплавку. А он стрелял. Много чудесных дел показали на этой выставке рационализаторы и изобретатели артиллерийских баз.
      Под впечатлением увиденного на Сталинградском фронте я еще оттуда написал письмо в Центральный Комитет партии. Оно было рождено долгими раздумьями и выражало не только мои взгляды, но и мысли многих товарищей, с которыми довелось поговорить в той тревожной обстановке.
      Жизнь настоятельно требовала укрепления единоначалия в армии. Институт военных комиссаров, введенный в начале войны, сыграл свою роль. Наши славные комиссары, которых партия и правительство поставили рядом с командирами, чтобы они на равных правах с ними несли всю ответственность за действия частей и подразделений, обучение и воспитание воинов, сделали очень много для повышения боеспособности войск. Но времена изменились. В огне сражений наши командиры выросли, идейно закалились, приобрели боевой опыт. Настала пора сделать их единовластными руководителями, чтобы в бою командир мог принимать самостоятельные, быстрые решения и до конца нести ответственность за действия вверенных ему войск. Это еще больше повысит дисциплину. Введение единоначалия будет способствовать и улучшению политического воспитания воинов, так как освободит политработников от несвойственных им командных функций и даст им возможность посвятить все свои силы политической работе - важнейшему условию высокого боевого духа войск.
      "Нужно поднять авторитет командиров,- писал я в донесении,- чтобы они могли полностью, единолично отвечать за все хорошее и плохое. Без этого не создать условий для роста командира, воспитания у него силы воли, решительности, смелости, энергичных действий и т. д. Путь один - вернуться к единоначалию...
      С введением единоначалия, я убежден, многое у нас в армии сразу улучшится, будем успешнее воевать".
      В записке содержались конкретные предложения: главную ответственность за политико-моральное состояние части возложить на командира; вместо комиссаров ввести заместителей (я назвал их помощниками) командиров по политической части и т. д.
      По-видимому, не я один обращался с этой мыслью в ЦК. Были, наверное, и другие письма, так как вопрос этот назрел. Но нашлись и противники. Об этом как-то мне сказали в Ставке. Через несколько месяцев постановление о введении единоначалия было наконец принято.
      На Волге и Дону
      Секретная миссия
      Осенью 1942 года в Ставке в обстановке строгой секретности назревал замысел разгрома немцев под Сталинградом. Началась деятельная подготовка.
      В сентябре А. М. Василевскому и мне приказали побывать на Сталинградском, Юго-Западном, а затем и Донском фронтах, изучить обстановку, уточнить силы и средства противника в этом районе, выяснить действительные возможности наших войск для предстоящих наступательных действий. Надо было подсчитать, что реально может быть привлечено на каждом фронте для наступления, чтобы затем окончательно решить вопрос об усилении этих фронтов. Нам поручалось наметить такие направления прорыва, где наиболее всего вероятен успех. Мне, как артиллеристу, надлежало, кроме того, продумать вопросы сосредоточения необходимого количества артиллерийских частей и подвоза боеприпасов для предполагаемой операции.
      И еще было строгое предупреждение: своими действиями мы не должны были давать даже намеков на то, что в этом районе предполагается переход к активным действиям. В Ставке условились, что в целях соблюдения полной секретности в первоначальный период вовсе не будут издаваться по этому поводу директивы и оперативные приказы, - все должно выполняться путем личного общения, устных распоряжений и условных обозначений на оперативных картах.
      Из Москвы мы летели втроем - к нам присоединился член Военного совета Сталинградского фронта Никита Сергеевич Хрущев. Во время перелета мы обменялись мнениями по очень многим важным вопросам. Благополучно добрались до одного из приволжских аэродромов. Но тут не оказалось автомашин, и нам пришлось ожидать их довольно долгое время.
      Невдалеке в поле работали колхозники. Никита Сергеевич подошел к ним и стал расспрашивать. Они оказались эвакуированными с Украины. Не узнавая Никиту Сергеевича, колхозники жаловались на непорядки и вспоминали хорошую организацию дел на Украине. Никита Сергеевич, чтобы оживить беседу, нарочно усомнился в этом. Тогда один из собеседников заявил, что их колхоз был лучшим на Украине.
      - С чего вы это взяли? - спросил его Никита Сергеевич и стал называть другие хорошие колхозы.
      - Перед войной я был на слете лучших колхозников Украины,- заявил колхозник Вовк.- На нем был сам товарищ Хрущев. Он хвалил наш колхоз, а мне посчастливилось даже лично разговаривать с Никитой Сергеевичем.
      Никита Сергеевич стал вспоминать некоторые подробности этого слета, отметил характерные черты лучших колхозов и их председателей. Собеседник был крайне удивлен этими подробностями и спросил:
      - Откуда ты это все знаешь? - И, внимательно всмотревшись в лицо собеседника, радостно вскрикнул:- Никита! - и бросился к нему. Они расцеловались. Картина была трогательная. Все колхозники потянулись к Никите Сергеевичу, жали ему руку. На лицах их отражалась сердечная радость. Заговорили о своих делах, о том, что они будут делать на Украине после победы над врагом. Нет, они не собирались опускать руки, твердо верили в победу. Я необыкновенно остро ощутил в эти минуты свою личную ответственность перед этими людьми, как и перед всем советским народом, за успех того великого наступления, которое готовилось в междуречье Волги и Дона.
      Вскоре доложили, что машины прибыли. Мы отправились на командный пункт Сталинградского фронта.
      Нам предстояли встречи с командующими фронтами - генералами Еременко, Рокоссовским, а затем и с Ватутиным. Это были опытные, волевые, энергичные полководцы, хотя очень не похожие друг на друга по характеру, манерам и методам работы.
      Генерал-лейтенант А. И. Еременко встретил нас с большим радушием и сразу же "атаковал", требуя новых пополнений, боевой техники и вооружения. Андрей Иванович мечтал, как можно больше перемолоть немцев огнем артиллерии, бомбежками с воздуха и активной обороной. Он с воодушевлением рассказывал, что войска фронта стоят насмерть на занятых позициях.
      У меня состоялся разговор с начальником артиллерии фронта генералом В. Н. Матвеевым и начальником его штаба полковником И. С. Туловским. Я интересовался количеством и качеством артиллерии, ее возможностями с точки зрения обороны, а сам размышлял о том, как все это можно использовать в наступлении.
      То и дело раздавался характерный свист тяжелых снарядов. Это била по врагу знаменитая Заволжская артиллерийская группа. Артиллерия большой и особой мощности была своевременно выведена за Волгу. Конечно, эта группа меня интересовала до деталей.
      Бросились в глаза недочеты в управлении ее подразделениями. Возникло решение сформировать из Заволжской артиллерийской группы, имевшей на вооружении орудия калибром 203 - 280 миллиметров, отдельную тяжелую артиллерийскую дивизию. Тогда всю эту мощь будет легче собрать в один кулак. Об этом поставили в известность А. И. Еременко, доложили в Ставку, и оттуда получили согласие. Таким образом, в войсках Сталинградского фронта появилась первая тяжелая артиллерийская дивизия.
      Да, моя миссия на этот раз была очень своеобразной. Я вел долгие беседы с генералами и офицерами об обороне, а думал в это время о наступлении. Я не имел права и, словом обмолвиться об открывающихся перспективах.
      Внезапность наступления покупалась очень дорогой ценой за счет снижения качества подготовки операции в ряде звеньев - и это тревожило нас. Правда, в дальнейшем предусматривалось постепенное ознакомление некоторых категорий командиров с предстоящим планом действий, но только "в части, их касающейся".
      Вместе с А. М. Василевским мы на "виллисах" выехали на левый фланг Сталинградского фронта. Нашим проводником был генерал Георгий Федорович Захаров, старый мой знакомый и сослуживец по Пролетарской стрелковой дивизии. Проезжая по степным районам, я с тревогой отмечал, насколько местность здесь не соответствует замыслам Ставки. Скрытность действий, маскировка войск будут страшно трудными.
      День выдался солнечный, видимость отличная. Вдоль фронта - мертвая тишина. Вражеские войска, видимо, всячески стремились, чтобы тут была "тишь да гладь". Противник обладал здесь небольшими силами и вовсе не помышлял о наступлении. В этом районе мы усиленно вели артиллерийскую разведку. В частях пока никто не вносил каких-либо предложений о переходе от обороны к наступлению. Для этого здесь не было достаточных сил и средств. Мне понравилось, что общевойсковые и артиллерийские командиры всех звеньев хорошо изучили противостоящего противника, отлично знают силы, средства и моральное состояние румынских королевских войск.
      Закончив объезд, мы пришли к выводу, что этот фланг хорошо прикрыт нашими войсками.
      Затем мы побывали в ближайшей к городу 57-й армии, которой командовал генерал Ф. И. Толбухин. Я был хорошо знаком с ним по совместной службе в Ленинградском военном округе, часто встречался на сборах, военных играх и учениях. Федор Иванович мне нравился своим недюжинным умом, большими знаниями, умением работать и организовать работу своих подчиненных. Он хорошо знал штабную службу и имел неплохие административные навыки. Нечего и говорить, как радостна была для нас встреча здесь, на фронте.
      Ф. И. Толбухин вместе с нами объехал ряд командных и наблюдательных пунктов, рассказывал Василевскому и мне о характерных особенностях этого района, о группировке противника и расположении наших войск. Длительная поездка на вездеходах дала себя знать - у меня начался очередной приступ болезни. Я был вынужден лечь на твердую койку, пролежать на ней более суток без пищи и малейшего движения. Из-за этого мне, к величайшему сожалению, не удалось побывать в знаменитой 64-й армии, которой командовал Михаил Степанович Шумилов, боевой генерал, отличный организатор, мастер взаимодействия родов войск на поле боя.
      На командном пункте Сталинградского фронта мы вновь встретились с Андреем Ивановичем Еременко и Никитой Сергеевичем Хрущевым, поделились своими впечатлениями и выводами, сделанными в результате объезда значительной части войск фронта.
      Рано утром выехали на вновь организованный Донской фронт. Над сражающимся городом высоко в небо поднимались дым пожарищ, пыль от разрывов снарядов и бомб. Языки пламени, тучи черного пепла висели над городом, где шел непрерывный бой. Хотя мы и удалялись от города все дальше и дальше, он не терялся из виду. Больно щемило сердце. Еще острее мы, посланные сюда с заданием Ставки, почувствовали свою ответственность за судьбу этого огромного города.
      Донским фронтом командовал генерал К. К. Рокоссовский, которого я знал еще по Ленинградскому военному округу, где он в 1936 - 1937 годах командовал кавалерийским корпусом. А всего несколько месяцев назад мы встречались с ним на Западном фронте, где Константин Константинович командовал 16-й армией. Он всегда мне нравился - я ценил его знания, умение руководить войсками, большой опыт, исключительную скромность и тактичность в обращении с людьми. Рокоссовский пользовался какой-то особой любовью у своих подчиненных.
      Командующий Донским фронтом нарисовал нам правдивую и точную картину состояния войск противника. Много рассказали мне начальник артиллерии фронта генерал В. И. Казаков, мой сослуживец по Московской Пролетарской стрелковой дивизии, и его начальник штаба Г. С. Надысев.
      Мы подсчитали силы противника, наметили меры повышения боевых возможностей артиллерии фронта. Я мысленно прикидывал, какие плотности огня могут быть созданы здесь, на решающих направлениях, во время предстоящей наступательной операции.
      Оставаясь наедине, мы, представители Ставки, непрестанно обсуждали способы прорыва обороны противника и, конечно, развития успеха на всю ее глубину. Шли споры и о том, как во время наступления одновременно "сматывать" вражескую оборону в обе стороны от места первоначального ее прорыва, для этого в планах артиллеристов должны быть предусмотрены огневые налеты и методический огонь, накладываемый на обнажившиеся фланги противника. Именно "сматывание" обороны противника должно было обеспечить, по нашему мнению, наибольшее развитие прорыва по фронту и в глубину.
      Разведка противника, артиллерийская подготовка, артиллерийское сопровождение наступающих войск, борьба с вражеской артиллерией и танками, правильный расчет потребностей в боеприпасах, своевременный подвоз их к огневым позициям - все эти и многие другие вопросы предстоящего наступления занимали меня более всего.
      Общаясь с артиллерийскими командирами, мысленно прикидывал, на что они и их подчиненные способны, смогут ли они обеспечить выполнение задачи. Очень часто было трудно увидеть в условиях обороны, насколько тот или иной командир обладает умением и способностями руководить своими подчиненными в наступлении.
      Ставка торопила нас и рекомендовала не задерживаться на мелочах. Но ведь крупные вопросы возникали часто из мелочей.
      Мы, представители Ставки и командующие войсками фронтов, видели, что противник напрягает последние свои силы и вот- вот выдохнется. Тут-то по нему и надо ударить, пока он еще не закопался основательно в землю. Только бы не прозевать удачный момент для нанесения решающего удара!
      Сердечно распрощавшись с К. К. Рокоссовским, двинулись на вновь созданный Юго-Западный фронт. Дорога проходила по районам, где был неплохой урожай. Хлеба уже настолько созрели, что вот-вот можно приступать к уборке. На полях работали старики, женщины и дети. В разговорах с местными жителями мы слышали только одну настойчивую просьбу:
      - Не пускайте сюда немца! За хлеб не беспокойтесь: уберем!
      Действительно, проезжая снова по этим же районам через 8-10 дней, мы увидели, что весь хлеб с огромных площадей убран.
      Снова и снова убеждаешься в богатырских силах колхозного крестьянства. Новый человек вырос в нашей советской деревне. Теперь это не забитый нуждою темный мужик-горемыка. Представителя деревни ныне с трудом отличишь от горожанина. Это грамотный, думающий человек, привыкший иметь дело и с машинами, и с наукой. Колхозники в армии становятся замечательными бойцами. А их ведь большинство в войсках. Единой семьей воюет народ - рабочие, колхозники, интеллигенция. Воспитанные партией в духе пламенной любви к социалистической Родине, наши люди изумляют мир своей отвагой, стойкостью, мужеством.
      И еще бросалось в глаза, когда мы проезжали по прифронтовым селам: судьба нашего сельского хозяйства в те дни почти целиком находилась в руках женщин. Проводив мужей на фронт, колхозницы-солдатки приняли на свои плечи все заботы о снабжении армии и огромной страны. Им приходилось трудиться за двоих, за троих, справляться с работами, которые до этого считались мужскими. Так было не только в деревне. И на заводах теперь трудились большей частью женщины и подростки. Матери, жены, сестры солдат заменили мужчин у станков. Им было трудно. И смело можно сказать: советские женщины в тылу проявили героизма не меньше, чем воины на фронтах. Благодаря им армия получала все необходимое. И именно потому мы и победили, что в стране каждый - независимо от общественного положения, национальности, возраста, пола, специальности - вел себя как боец одной великой армии, имя которой - советский народ.
      Положение на фронте волновало всех. Стоило нам остановиться в станице, как машину обступала толпа. Женщины, старики расспрашивали, как дела у наших войск. С надеждой интересовались судьбой "почтового ящика", под номером которого приходили письма от мужа, сына, брата, а подчас сестры или дочери ведь тысячи наших отважных подруг плечом к плечу с мужчинами сражались на фронте. Завязывающиеся разговоры были пронизаны верой в победу, безграничной верой в силы народа, в правоту дела партии. И каждая беседа заканчивалась заверением: люди не пожалеют сил, чтобы помочь фронту.
      Однажды на околице станицы мы увидели необычное скопление людей. На земле сидели 20 - 25 пленных солдат и унтер-офицеров румынской армии, около них расположились три наших красноармейца. Конвоиры, положив на землю винтовки, с аппетитом закусывали вместе с пленными: колхозницы в изобилии принесли еду. Женщины тесным кольцом окружили красноармейцев и румын, оживленно беседовали с ними.
      Один из наших товарищей, увидя эту сцену, возмутился, отругал бойцов, приказал взять в руки оружие и вести пленных по назначению.
      Послышались обиженные голоса колхозниц. Мы пытались разъяснить им, что красноармеец в любых условиях должен нести, как полагается, свою службу, а вражеских солдат, пусть и пленных, нельзя так распускать.
      Наши добрые колхозницы согласились с тем, что нужен, конечно, порядок, но ведь солдаты лишь пользовались их хлебосольством.
      - Наши мужья и братья,- сказала одна из женщин,- тоже на войне. Кто знает, может, они в беде сейчас. Пусть на свете будет побольше добрых женщин, пусть и они оказывают помощь нашим мужьям и братьям.
      На пленных колхозницы смотрели по-своему:
      - Румынский солдат пришел на нашу землю не по своей воле,- вступила в разговор худая пожилая женщина.- Его сюда силой пригнали. Если он голоден, как его не накормить. Тоже ведь человек...
      Эта встреча произвела на нас глубокое впечатление. Какие мудрые, добрые и миролюбивые у нас матери, жены и сестры - наши русские женщины! - думалось в дороге.
      Наконец мы добрались до Юго-Западного фронта. В это время фронтом командовал Н. Ф. Ватутин, членом Военного совета был А. С. Желтов, начальником артиллерии фронта - М. П. Дмитриев.
      Николай Федорович Ватутин имел высокую теоретическую и практическую подготовку в оперативном отношении, которую он приобрел за время службы в общевойсковых штабах. Очень часто его можно было видеть над оперативной картой, куда непрерывно наносилась обстановка. Впрочем, у него можно было видеть и другую карту, на которую Николай Федорович исподволь набрасывал свои замыслы, различные варианты предполагаемых действий. Такова была его методика работы. Ватутин был, бесспорно, талантливым полководцем.
      С его помощью мы проделали здесь такую же работу, как и на других фронтах. Хотя у нас оставалось очень мало времени на изучение обстановки, на анализ сил противника, но при содействии генералов Н. Ф. Ватутина, М. П. Дмитриева мы собрали множество важных сведений и составили ясную картину того, какими возможностями располагают войска Юго-Западного фронта, в какой помощи нуждаются.
      На Юго-Западном фронте я встретил заместителя командующего войсками ВВС генерала авиации А. В. Ворожейкина. Он занимался изучением воздушного противника, состоянием имевшихся аэродромов и возможностью постройки новых и многими другими вопросами обеспечения боевых действий нашей авиации в этом районе. Он тоже получил указание закончить свою работу и прибыть в Москву. Мы решили лететь вместе.
      Помнится, было очень холодно - нам предоставили неутепленный транспортный самолет. Меня спасала бурка, а легко одетый генерал Ворожейкин совсем замерзал. Я время от времени уступал ему бурку, основательно простудился и в конце концов заболел гриппом. Но болеть было некогда, грипп пришлось переносить на ногах.
      План созрел
      В Ставке и на фронтах было ясно, что наступление немецко-фашистских войск на подходе к Волге, наконец, стало захлебываться. Скорее, скорее надо начинать контрнаступление!
      Усиленно готовились значительные резервы Ставки из общевойсковых, танковых, кавалерийских, а также артиллерийских соединений и частей. Кроме того, велась большая работа по восстановлению утративших необходимую боевую готовность соединений и частей различных родов войск как в центре, так и на фронтах. Шло накопление боеприпасов различных видов и калибров.
      Меня порадовали итоги выполнения плана промышленностью по артиллерийскому вооружению, приборам и боеприпасам за третий квартал. Хорошо поработали наши заводы! Значит, и в следующем квартале они нас не подведут. Это давало возможность четко планировать наши ресурсы, которые в основном направлялись теперь к Волге. Тем фронтам, которые не вели и не будут в скором времени вести активные действия, отпуск боеприпасов был резко сокращен. Сколько из-за этого было неприятных разговоров, сколько приходилось выслушивать разных обвинений! Но надо было отмалчиваться - наступательная операция по-прежнему готовилась в глубокой тайне.
      Замысел и план наступления были действительно блестящими. Часто спрашивали и спрашивают, кто же автор этого плана?
      Это был плод коллективного творчества. Разработку замысла и плана Сталинградской наступательной операции вели генералы и офицеры Ставки, Генерального штаба, командование и штабы родов войск, командование и штабы фронтов. Они работали весьма согласованно, советуясь и обмениваясь мнениями.
      Замысел операции вытекал из сложившейся в то время оперативно-стратегической обстановки в районе Волги. Противник понес большие потери, наступательный порыв у него иссяк, дальнейшее продвижение для него стало невозможным, 6-я и 4-я немецкие армии оказались на острие образовавшегося клина, а фланги были весьма ослабленными.
      Наступал удачный момент для того, чтобы прорвать фронт противника на его обоих флангах, ввести эшелоны развития прорыва, взять немецкую группировку в клещи и окружить ее. Наши силы и средства позволяли принять такое решение и осуществить эту грандиозную операцию.
      Мне довелось участвовать в работе Ставки, когда решались очень важные вопросы: где и на каком протяжении должен быть прорван фронт противника, как обеспечить скорейшее соединение двух наших группировок, введенных в прорывы навстречу друг другу.
      Завязался оживленный обмен мнениями. Из Генерального штаба были вызваны офицеры - "направленцы". Они помогли найти слабые места в оперативном построении немецко-фашистских войск в районе Сталинграда. Стало ясно, что наиболее выгодно произвести прорывы на слабых флангах немецкой ударной группировки, где оборону занимали румынские войска.
      На этом же совещании в Ставке было решено, что выбор конкретных участков прорыва должен быть поручен командующим войсками Сталинградского, Донского и Юго-Западного фронтов.
      Военные советы и штабы фронтов, получив указание Ставки, тщательно разработали планы своих наступательных операций. Большой вклад в это важное дело вложили сами командующие и члены военных советов фронтов. На Сталинградском фронте огромную работу провел член Военного совета фронта Никита Сергеевич Хрущев. Он очень серьезно и вдумчиво отнесся к подготовке плана наступления и многое сделал, чтобы его выполнение было наиболее надежно обеспечено в военном и политическом отношении.
      В своей работе с воинами Н. С. Хрущев уделял особое внимание повышению боевой готовности и политико-моральному состоянию войск, с присущими ему энергией и умением доходчиво объяснял командирам и бойцам важность новых боевых задач.
      Радостно было на душе в эти дни: все более реальной становилась мечта о победе, и в предчувствии ее мы работали с особенным воодушевлением.
      Представляя себе всю грандиозность невиданной по размаху и масштабам наступательной операции трех фронтов, я беспокоился, будет ли достаточно артиллерии для полного выполнения поставленной задачи? Не сорвет ли наши планы какая-нибудь нехватка, не нарушит ли она должный ритм наступления? Поэтому я снова и снова проверял, как идет подготовка артиллерийских резервов, как накапливаются вооружение и боеприпасы.
      Много работы выпало на плечи начальника ГАУ генерала Н. Д. Яковлева и его первого заместителя И. И. Волкотрубенко, которые отвечали за своевременное снабжение фронтов артиллерийской боевой техникой и боеприпасами.
      Уже в то время я не раз думал, где и как следует расширять в будущем наши успехи в этом районе. Особенно заманчивыми стали бы наши возможности на среднем Дону после первых же побед на Волге. Правое крыло Юго-Западного фронта и левое крыло Воронежского фронта, при должном их усилении и обеспечении, могут сыграть большую роль в создании второго кольца окружения, а далее - и в разгроме всей южной группировки немецко-фашистских войск.
      Как потом выяснилось, такого рода планы продумывались и в Ставке. Стоит одержать победу на Волге, и можно сразу же начинать новую наступательную операцию на среднем Дону с большими, далеко идущими целями и задачами. Но все это, конечно, зависело от успеха готовящейся наступательной операции трех фронтов.
      Я был уверен в успехе. Моя уверенность покоилась на знании наших сил и возможностей, на учете сил противника, я верил в непрерывно растущие организаторские способности наших генералов и офицеров, в беззаветную храбрость и боевую выучку солдат.
      В Ставке и в штабах фронтов продолжала кипеть работа по уточнению планов наступательной операции. Вскоре окончательно определились силы и средства для каждого фронта. Первоначальный срок начала наступления намечался на 6-7 ноября 1942 года.
      С середины сентября вновь завязались ожесточенные оборонительные бои с наступавшим противником на окраинах и в самом городе. Противник предпринимал последние отчаянные попытки овладеть твердыней на Волге, нес большие потери в людях, вооружении и боевой технике. Моральное состояние вражеской армии неуклонно, изо дня в день снижалось.
      За восемь дней до начала нашего наступления, видимо под нажимом Гитлера, немцы возобновили наступление против 62-й армии. На фронте в пять километров противник сосредоточил части девяти дивизий (семи пехотных и двух танковых). Славные защитники города сражались геройски и не пропустили врага.