Инкассатор (№6) - Утраченная реликвия...

На протяжении многих лет основу существования Бондарева составляли приказы и рефлексы. Приказ задавал направление движения, определял стратегию, а рефлексы бывалого солдата составляли основу его тактики – куда поставить ногу, за какой бугорок нырнуть, в какую сторону отклонить голову, чтобы автоматная пуля просвистела над плечом, а не влепилась тебе в переносицу.

«Хреново, – думал Валерий, зажигая новую сигарету от окурка предыдущей, – хреново целиком состоять из рефлексов и привычки к слепому повиновению. Саныч сказал: расслабься, выкинь все из головы и выпей водки, – и вот она, водочка, стоит на столе, греется, дожидаясь, когда мне надоест насиловать свои мозги. Так и тянет махнуть на все рукой и целиком довериться Фантомасу: он начальство, ему виднее. А наше дело солдатское: день прошел, и хрен с ним, жив пока – и ладно… Жратвы навалом, водка под рукой, наливай и пей, а об остальном отцы-командиры позаботятся!»

Пить водку ему окончательно расхотелось. Адреналин вместе с кровью бестолково бродил по всему телу, бросаясь то в руки, то в ноги, побуждая куда-то бежать и что-то делать – не то бить морды, добиваясь правды, не то рвать когти, пока не поздно. Валерия так и подмывало снять трубку и позвонить Филатову, но он сдерживался. Это выглядело бы чертовски глупо: столько лет не виделись, встретились совершенно случайно, и сразу такое… И потом, вряд ли стоило пороть горячку: они ведь все равно договорились, что Филатов придет завтра утром. По поводу, блин, трудоустройства… До утра-то, наверное, можно потерпеть!

Он продолжал упрямо сидеть перед бессмысленно бормочущим телевизором, и постепенно дело пошло на лад, как будто где-то глубоко в мозгу вода начала размывать некую плотину, воздвигавшуюся десятилетиями.

Очевидные факты, лежавшие беспорядочной грудой, стали мало-помалу связываться в логические цепочки. Валерий старательно пробовал эти цепочки на прочность, и, когда они рвались, аккуратно откладывал обрывки в сторону – авось потом пригодятся. Перебирая цепочки звено за звеном, он вытаскивал на поверхность выводы – чудовищные, но неоспоримые. Он атаковал эти выводы со всех сторон, ища слабину, не находил ее и мрачно кивал в такт собственным мыслям: да, да. Да. Кажущаяся очевидность сделанных выводов не обманывала его, он понимал, что все это еще нуждается в доказательствах, найти которые, скорее всего, не удастся, но он был солдатом и знал другое: там, на войне, им было не до сбора доказательств. Кто успел, тот и съел, а кто не успел, тот опоздал – так было там, на войне, и, похоже, здесь, на гражданке, в огромной мирной Москве, это правило снова начало вступать в силу.

И в тот самый момент, когда Валерий пришел к этому неутешительному выводу, за окном раздался шум подъехавшего автомобиля и по стене пробежал косой четырехугольник электрического света. Бондарев бесшумно вскочил и оказался у окна как раз вовремя, чтобы увидеть остановившуюся у подъезда машину. Из машины вышли пятеро – полный комплект. Валерий знал каждого из них, и вместе с острой обидой в душе родилась надежда: а может, они просто решили заехать в гости, выпить водки, помянуть Дракона? Он бросил взгляд на будильник. Светящийся дисплей показывал четверть второго – ночи, естественно. Поздновато для дружеских посиделок…

Бондарев не стал смотреть, куда пойдут гости, было ясно и так. Он вернулся к столу, по дороге споткнувшись о путавшегося под ногами Шайтана, тихонько прикрикнул на пса, схватил ручку, отодрал от лежавшей рядом с бутылкой программы телепередач кривой бумажный лоскут и быстро написал на полях несколько коротких слов – ровно шесть, если быть точным. На лестнице уже звучали осторожные шаги; телевизор все бормотал, из динамика тягучими волнами выползала мрачная заунывная музыка, но Валерий слышал приближающиеся шаги своих коллег – своих друзей, черт бы их побрал! – даже сквозь этот назойливый посторонний шум.

Он скатал газетный обрывок в тугую трубочку, подозвал Шайтана и засунул бумажку в кармашек на его ошейнике – кармашек, нашитый давным-давно именно для этой цели. Затем Валерий снял телефонную трубку, но было, конечно же, поздно – телефон молчал. Этого можно было ожидать, и именно поэтому Валерий начал с записки – способа не слишком надежного, конечно, но, как ни крути, последнего. Там, на войне, тоже не всегда была возможность воспользоваться связью, и тогда их выручал Шайтан – первый Шайтан, не этот щенок, на которого теперь была вся надежда. Тот Шайтан тоже мог не дойти, но обычно все-таки доходил…

В дверь позвонили, и Валерий с трудом подавил в себе желание открыть и встретить то, что суждено, на пороге квартиры. Потом он вспомнил про Шайтана и передумал: этот дурак непременно бросится его защищать, и тогда пришьют обоих. В квартире им, кроме Валерия, искать нечего, так что…

Он снова метнулся к окну, открыл его, стараясь не шуметь, и стал на подоконник. Третий этаж – пустяк для десантника, хоть и бывшего. Бондарев присел, поглубже вдохнул пахнущий морозцем ночной воздух и оттолкнулся от подоконника. Уже в воздухе он вспомнил, что не взял с собой даже ножа, и мысленно махнул рукой: толку от кухонного тесака все равно было бы мало.

Он приземлился сравнительно мягко и услышал у себя за спиной лай Шайтана – приглушенный, обращенный в сторону входной двери. Валерий выпрямился, с неуместной при сложившихся обстоятельствах гордостью отметив, что даже не ушибся, сделал шаг, и тут от темной массы разросшихся кустов навстречу ему шагнула какая-то фигура, а из-за угла дома, будто по волшебству, вынырнула еще одна.

– Не дури, – сказала первая фигура голосом Тимохи. – Игра сделана, ставок больше нет. Садись в машину, Бондарь.

– Суки вы, ребята, – сказал ему Валерий и бросился вперед.

Тимоха вскинул ему навстречу вытянутую руку, раздался негромкий звук, вроде хлопка в ладоши, и что-то неимоверно тяжелое, горячее и твердое безболезненно толкнуло Валерия в середину лба.

Вторая фигура торопливо приблизилась и склонилась над убитым.

– Готов, – сказал этот человек. – Блин… Интересно, за что его так?

– Было, наверное, за что, – равнодушно сказал Тимоха, свинчивая с пистолета глушитель и кладя его в карман. Пистолет он с сожалением бросил в кусты. – Ну что, берем?

В отдалении послышался прерывистый шум автомобильного двигателя, сверкнули фары.

– Сюда, что ли? – насторожился напарник Тимохи. – Точно, сюда! Линяем, браток!

Тимоха сделал неуверенное движение в сторону трупа, но его приятель был прав: лучше было оставить мертвеца здесь, чем попасться на глаза случайному свидетелю. Они бросились бежать к своей машине, где их уже поджидали остальные, и через минуту возле дома было тихо и пусто.

* * *

Юрий Филатов встал рано утром, когда за окном едва-едва начало светать, принял душ, побрился, опрыскался дорогим одеколоном и позавтракал чашкой крепкого кофе с могучим бутербродом. Есть не хотелось, но он мужественно сжевал бутерброд до конца: день предстоял долгий, и перед его началом следовало основательно подзаправиться. Лишь после этого он позволил себе выкурить первую за день сигарету и пошел одеваться.

Выходной костюм он подготовил с вечера, и вечером же, изрядно помучившись и произнеся немало слов, не занесенных ни в один словарь по причине своей непечатности, завязал перед зеркалом галстук. Снял он его не развязывая, и теперь тот лежал поверх белоснежной рубашки, здорово напоминая готовую к применению классическую петлю-удавку. На свежую голову критически осмотрев узел, Юрий пришел к выводу, что довольно далеко продвинулся по пути эволюции: вот уже и приличным костюмчиком обзавелся, и даже галстук научился завязывать – сам, без посторонней помощи, по инструкции, с мясом выдранной из какого-то старого, найденного на антресолях журнала – «Работница и крестьянка», что ли…

«Фраер, – подумал он, осторожно натягивая на широкие плечи жесткую от крахмала рубашку. – Ну и порядочки у них в „Кирасе“! Можно подумать, что я иду устраиваться не ночным сторожем, а пресс-секретарем президента. Нет, правда, это же просто смешно. Сколько можно обезьянничать с американцев? Это только герои голливудских фильмов ухитряются в одиночку перебить целую толпу террористов, не запачкав при этом белый воротничок и не помяв стрелки на брюках».

Откинув голову, он затянул узел галстука, продел руки в рукава пиджака, одернул полы и осторожно подвигал плечами: не жмет? Пиджак не жал, и рукава были в самый раз – не короткие и не длинные, а именно такие, какие требовались. «Научился, – подумал Юрий. – Даже костюмы покупать научился… Тьфу!»

Застегивая пиджак, он заметил, что под рубашкой в районе живота у него образовалась некая округлая, гладкая выпуклость – пока небольшая, но явно имеющая неплохие перспективы роста.

– Эге! – озадаченно произнес Юрий и похлопал по выпуклости ладонью. Выпуклость отозвалась гулким звуком. Она была крепкая, упругая, ладонь к ней прямо-таки прилипала. – Э-ге-ге! Это еще что такое?

«Бюргер, – сердито подумал он, пряча наметившийся живот под полами просторного пиджака, – рантье, Илюшенька Обломов… Нет, Юрий Алексеевич, пора приниматься за дело! Неважно, за какое именно, лишь бы зад от дивана отклеить, пока он не стал размером с этот самый диван».

Он положил во внутренний карман пиджака бумажник из натуральной кожи – хороший бумажник, дорогой и к тому же далеко не пустой, – защелкнул на левом запястье браслет часов, надел пальто, захватил со стола в кухне сигареты и зажигалку и, перед тем как выйти из дома, окинул взглядом свое отражение в зеркальной дверце платяного шкафа. В мутноватом старом зеркале отражался высокий и широкоплечий, одетый с иголочки и причесанный по последней моде мужчина в самом расцвете сил, с некрасивым, но мужественным лицом – одним из тех неброских, но значительных лиц, которые так нравятся женщинам. Его можно было принять за опытного биржевого маклера, бизнесмена и даже за банкира – за кого угодно, только не за ночного сторожа в каком-нибудь дорогом шалмане или казино. Твердое выражение слегка прищуренных глаз и едва заметная белая полоска старого шрама над левой бровью могли принадлежать офицеру спецслужб, отошедшему от дел спортсмену, которому повезло попасть в струю и обеспечить себе безбедное существование, или владельцу частного охранного предприятия… Вот именно, владельцу, а не соискателю должности младшего помощника старшего вышибалы! Даже самому себе Юрий Филатов гораздо больше напоминал потенциального клиента ЧОПа «Кираса», чем его рядового сотрудника.

"Зря, наверное, я так вырядился, – подумал он. – Павлин павлином, только шляпы не хватает, а туда же – в охранники… А с другой стороны, Бондарь ясно сказал: костюмчик по классу "А" и чтобы никаких джинсов, никаких кроссовок. И потом, возраст ведь все равно ни под какими джинсами не спрячешь. Вот в этом, наверное, и дело – в возрасте. Какой из меня к дьяволу охранник!

Скучно ведь это, если разобраться, и заниматься этим делом можно только ради денег – чтобы, значит, с голодухи копыта не отстрелить. Мне голод не грозит, так какого дьявола, спрашивается, я там потерял?.. Ох, и попрут меня оттуда! Взашей попрут, хоть ты и вовсе никуда не ходи. Но пойти все-таки надо. Бондарь уже обо всем договорился, да и я обещал быть как штык. Попрут так попрут – пошлю их всех куда подальше да и пойду себе весь в белом. А Валеру подводить не стоит. Схожу.

Какое ни есть, а все-таки приключение…"

Он спустился вниз. Его машина, пятилетняя «Вольво» неброского серого цвета, ночевала во дворе у подъезда.

Странное дело, но до сих пор на нее никто не покушался, хотя местечко здесь было глухое, укромное – в самый раз для того, чтобы не спеша распатронить брошенную богатым лохом без присмотра дорогую телегу. Садясь за руль, Юрий подумал, что это, должно быть, неспроста.

«Все-таки иметь приятелей не так уж плохо, – решил он, – даже таких бестолковых и запойных, как Серега Веригин. Я знаюсь с ним, а он знается со всей окрестной шпаной, так что вся она, шпана окрестная, в курсе, что со мной шутить не стоит».

Водить машину он любил, особенно такую, как эта, – удобную, послушную, надежную и скоростную, – и особенно по утрам, когда транспортный поток на московских улицах еще не достиг обычной, сводящей с ума плотности и суматошности. "Адреналинчик, – насмешливо думал он, разгоняя автомобиль до ста километров в час и проскакивая перекресток на желтый сигнал светофора, – вот чего вам не хватает, уважаемый Юрий Алексеевич. Вот зачем вы, почтеннейший, тащитесь через весь город в какую-то подозрительную шарашку наниматься ночным сторожем. Занялись бы дайвингом, что ли.

При ваших бабках это развлечение будет в самый раз Или скайдайвингом – там вместо акваланга парашют, как раз по вашей военно-учетной специальности. Существует еще такой вид спорта, как прыжки с парашютом с неподвижных объектов – очень, говорят, опасное развлечение, и тоже недешевое. Или те же автогонки – и адреналин гуляет, и денежки капают… Чем не жизнь?

Только все это суррогаты вроде бойцовского клуба, ими душу не обманешь. Ей, душе, подавай натуральный продукт, она к заменителям не привыкла".

Путь до дома, в котором жил Бондарев, был недалек, ехал Юрий быстро, так что сделать окончательный вывод из своих невеселых размышлений он не успел – не хватило времени. Высматривая номера домов, он свернул во двор и сразу же остановился. Внутридворовый проезд был наглухо перегорожен кавалькадой из трех автомобилей и окружившей их толпой, довольно редкой по случаю раннего часа и рабочего дня. Выработанный годами рефлекс, повелевавший держаться как можно дальше от милиции, сработал и сейчас.

Красно-белая «газель» медицинской службы, посверкивая синими проблесковыми маячками и выплевывая из выхлопной трубы облачка белого пара, ерзала из стороны в сторону, пытаясь выбраться из затора. Помимо «скорой помощи» здесь стояли сине-белый, сто раз перекрашенный и отрихтованный милицейский «уазик» и еще одна «газель», баклажанная, с затонированными до непрозрачности стеклами и выписанной белыми буквами надписью:

«Технологическая». Возле подъезда торчала парочка скучающих сержантов, обремененных бронежилетами и укороченными милицейскими автоматами – передовой заслон, призванный удержать любопытных аборигенов на приличном расстоянии.

Картина была до отвращения знакомая: «скорая помощь», вероятнее всего, была никакой не «скорой помощью», а обыкновенной перевозкой, предназначенной для транспортировки в морг клиентов, которым медицина уже не в силах помочь; фиолетовый кузов «технологического» микроавтобуса скрывал в своих прокуренных недрах работников прокуратуры, криминалистов с их оборудованием, медицинских экспертов – словом, следственную группу; что же до ментовского «уазика», то он был именно тем, чем казался, то есть ментовским «уазиком», и ничем больше.

Судя по маневрам, осуществляемым перевозкой, клиент уже лежал в ее кузове, однако, как ни странно, зеваки не спешили расходиться: вытягивая шеи, они с любопытством прислушивались к доносившимся из подъезда звукам и нетерпеливо переминались с ноги на ногу, явно ожидая продолжения бесплатного спектакля. Глядя на них, Юрий брезгливо поморщился: конечно, все люди в принципе одинаковы, но соотечественники все же бывают порой какими-то.., более одинаковыми, что ли. Вот так посмотришь-посмотришь на них, а потом плюнешь, махнешь на все рукой и купишь себе клочок суши где-нибудь в Тихом океане, куда уже лет двести не ступала нога человека. А к клочку суши прикупишь еще и крупнокалиберный пулемет – чтобы, значит, эта самая нога не ступала туда и впредь…

"Однако что же это они не расходятся? – подумал Юрий, закуривая сигарету. – Неужели там, в подъезде, кого-то вяжут по горячим следам? Да непохоже как будто. Задержание по горячим следам обычно происходит до прибытия экспертов, и делают это сержанты из ППС…

Черт, как все не вовремя!"

Тут до него мало-помалу дошло, что дом, возле которого собралась толпа, и есть тот самый, который ему нужен. Где-то здесь жил Валерий Бондарев – завтракал, наверное, или просто курил, стоя у окна и наблюдая за тоскливой суетой во дворе. Ему, как и Юрию, было не впервой видеть трупы, и все это копошение вряд ли вызвало у него интерес – одну только тоску, раздражение да еще, может быть, жалость в том случае, если он был знаком с покойным. А может быть, и не жалость, а, наоборот, удовольствие. Может, покойный был редкостной сволочью, и Бондарь сто раз желал ему сдохнуть – и мысленно желал, и вслух, прямо в поросячьи его гляделки.

Желал-желал, а потом взял и помог – отвернул тупую башку голыми руками, и весь разговор…

«Эй, эй, – мысленно прикрикнул на себя Юрий, – Тпру, родимый! Куда тебя занесло! Тьфу, тьфу, тьфу, пронеси, Господи! Оно, конечно, если менты там, внутри, пытаются повязать Бондаря, тогда понятно, почему народ не расходится. Бондаря вязать – дело затяжное, и не всякому оно по плечу. Да ну, чепуха! Солдат ребенка не обидит. Что он, с ума сошел? Здесь ведь все-таки не Ичкерия, и он это должен понимать…»

Однако беспокойство, закравшись в душу, не думало уходить. Юрий припомнил номер квартиры Бондарева – тридцатый – и произвел в уме нехитрый подсчет, исходя из того, что в стандартных хрущевских пятиэтажках на лестничную площадку, как правило, выходят двери четырех квартир. Получив результат, он не захотел ему верить и посчитал снова. Увы, сколько ни пересчитывай, получалось одно и то же: квартира Бондарева располагалась именно в том подъезде, возле которого толпился народ.

«Спокойно, – сказал себе Юрий, – не надо раньше времени поднимать пыль до неба. В подъезде двадцать квартир, так что суетиться действительно рано. Бондарь, по идее, только что вернулся с суточного дежурства, ему не до дебошей и драк с летальным исходом».

Он вышел из машины, запер центральный замок и не спеша двинулся к подъезду по сухому пыльному асфальту с узкими черными наледями, прятавшимися по краям, в тени бордюров. По дороге ему пришлось остановиться и отойти в сторонку, пропуская перевозку, которой наконец-то удалось вырваться на оперативный простор и даже развернуться на узком асфальтовом пятачке перед подъездом. Проезжая мимо Юрия, водитель микроавтобуса погасил проблесковые маячки – его клиенту больше некуда было торопиться.

Плечом вперед протиснувшись сквозь кольцо зевак, Юрий спокойно подошел к подъезду, бросил окурок в осевший, покрытый черной коркой сугроб на газоне и начал все так же не спеша, как ни в чем не бывало подниматься по выщербленным ступенькам крыльца. Теперь ему стали слышны доносившиеся из темного жерла подъезда звуки, и от этих звуков Юрию сделалось не по себе: где-то там, наверху, за закрытыми дверями, бешено лаяла собака.

Один из карауливших дверь сержантов шагнул вперед, заступая дорогу. Сержант был молодой, с гладкой розовой физиономией и прозрачными нагловатыми гляделками под козырьком форменного кепи. Впрочем, держался он вполне корректно, не толкался, не хватал и даже разговаривал сравнительно вежливо.

– Туда нельзя, – вежливо сказал он.

– Простите, – не менее вежливо возразил Юрий, – но мне надо именно туда.

Собачий лай наверху действовал ему на нервы, заставляя торопиться и путая мысли. Лаял, скорее всего, Шайтан, и лаял не просто так, от нечего делать, а так, как лает серьезный, воспитанный, знающий себе цену пес, когда враг силен, а отступать некуда. Это было паршиво, и Юрий с огромным трудом преодолевал искушение просто расшвырять сержантов, как кегли, и устремиться вверх по лестнице.

– Вы здесь живете? – спросил сержант.

Юрий поборол желание ответить утвердительно и помотал головой.

– Нет, я пришел к знакомому. Мы договорились встретиться в это время.

Сержант окинул его профессиональным взглядом.

«Сопляк, – подумал Юрий. – Малолетний клоун. Это он пытается меня смутить и заставить пойти на попятную – дескать, я подъездом ошибся, извините, зайду попозже. Сначала заставить человека лепетать вздор, потом строго потребовать документы, потом задержать для выяснения личности, а после, промурыжив часов пять, отпустить, ничего не объясняя и, уж конечно, не извиняясь, – просто так, чтоб вперед неповадно было лезть, куда не ведено…»

Он твердо посмотрел прямо в глаза сержанту и коротко дернул уголком рта, обозначив нечто вроде улыбки, столь же сухой, сколь и оскорбительной. Тонкости его мимики, похоже, до сержанта не дошли, но он, по крайней мере, понял, что первый раунд закончился вничью.

Заметно посуровев, сержант значительно поправил на боку автомат, покосился на напарника (напарник наблюдал за этой сценой с деланным равнодушием, за которым скрывалась готовность броситься, заломать, скрутить и бросить в машину, как бы между делом пару раз подвесив клиенту по почкам), нахмурил белесые брови и спросил:

– В какую квартиру?

– В тридцатую, – честно ответил Юрий. Шайтан наверху продолжал гулко, на весь подъезд, лаять, и Филатов понял, что попасть под подозрение – единственный способ очутиться в центре событий. А в том, что упомянутый центр находится именно под дверями тридцатой квартиры, он уже не сомневался.

– В тридцатую? – с непонятным выражением переспросил сержант и бросил быстрый взгляд на своего напарника. Юрию показалось, что тот едва заметно кивнул и слегка подобрался, как будто и впрямь намеревался прыгнуть. – Что ж, проходите. Постойте, я вас провожу.

Юрий пожал плечами – дескать, я бы и сам нашел дорогу, но, если хочешь, провожай, – и ступил в воняющую кошками полутьму подъезда. Доносившийся сверху лай гудел в лестничном пролете, отдаваясь от стен, как внутри колокольни. Подошвы модельных туфель Филатова и сержантских сапог вразнобой стучали по узким бетонным ступенькам, и Юрий поймал себя на том, что помимо собственной воли пытается подстроиться под шаг милиционера, чтобы идти с ним в ногу.

– Что тут у вас за форс-мажор? – миролюбиво спросил он. – Обокрали кого-нибудь?

Сержант промолчал. Пристроившись Юрию в спину, он сразу начал вести себя как конвоир, он даже взял наперевес свой куцый автомат, чтобы воспрепятствовать возможной попытке побега подконвойного, и, если бы не обстоятельства, его поведение насмешило бы Филатова.

Он был готов подниматься по этой лестнице хоть сто лет, лишь бы оттянуть неизбежную развязку, но Бондарев жил всего-навсего на третьем этаже, и они с сержантом пришли на место быстро – намного быстрее, чем хотелось бы Юрию.

На площадке третьего этажа произошла какая-то заминка. Здесь стояла еще парочка сержантов, трое штатских с колючими глазами прожженных столичных оперов, полупьяный мужичонка в засаленном ватнике и с ободранным чемоданчиком в руке – похоже, слесарь из домоуправления, – а также кучка напуганных аборигенов в количестве четырех человек – надо полагать, понятые.

Из-за двери квартиры по-прежнему доносился бешеный лай Шайтана, сопровождавшийся душераздирающим скрежетом когтей по дереву, – пес рвался на волю, чтобы встретиться с противником в честном бою и на деле выяснить, кто тут мужчина, а кто – так, дерьмо овечье. Дверной косяк скалился длинными белыми клыками свежих щепок – дверь была взломана, но входить в нее почему-то никто не торопился. Юрий мог бы поспорить на все свои деньги, что знает причину этой неторопливости, но ему сейчас было не до пари.

На его глазах один из оперативников в штатском отодвинул слесаря в сторону и толкнул дверь. Дверь приоткрылась сантиметров на десять, после чего по ней нанесли мощный удар изнутри, вслед за которым последовал новый взрыв яростного лая пополам с хриплым ненавидящим рычанием. Дверь захлопнулась с пушечным гулом, оперативник отскочил в сторону, бледнея и хватаясь за пистолет, понятые как по команде попятились вверх и вниз по лестнице, в зависимости от того, кто где стоял.

– Вот зараза, – слегка дрожащим голосом проговорил опер. – Хорошо, что дверь вовнутрь открывается!

– Товарищ капитан, – обратился к нему сержант, который привел Юрия, – вот этот гражданин утверждает, что пришел в тридцатую.

– Сержант! – почти взвизгнул оперативник. – Мать твою через семь гробов в мертвый глаз! Ты что, совсем обалдел?! Кто разрешил пускать посторонних?! Увести немедленно!

– Я пока что не под следствием, чтобы меня сержанты уводили, – вмешался в эту содержательную беседу Юрий. Внутри у него все ныло, как больной зуб, и вся эта бодяга с выяснением личности, проверкой документов, допросами, протоколами и объяснениями, вся эта нудная и бесполезная чепуха была ему сейчас не в жилу. Он уже догадался, что произошло, но никак не мог понять почему, и выяснять отношения с нервными сотрудниками следственных органов было выше его сил. Однако обходного пути не существовало, потому что внутри квартиры был заперт Шайтан. – Да и стоит ли меня уводить, раз я все равно уже здесь? Одним понятым больше, одним меньше – какая разница?

– Сержант! – не глядя на Юрия, процедил опер. – Ты что, оглох? Я сказал – увести! Кулаков, – повернулся он к другому сержанту, – оружие к бою. Стреляй, как только я открою дверь.

– А может, прямо через дверь? – предложил осторожный и рассудительный Кулаков, снимая с плеча автомат. – Полотно хлипкое, враз пробьет. И никакого риска.

– Риска сколько угодно, – сказал Юрий, аккуратно высвобождая локоть из захвата своего сопровождающего. – Первому, кто выстрелит в эту собаку, я сверну шею к чертовой матери, а потом… В общем, там видно будет. Начнете палить – покрошите и друг друга, и своих понятых, а голыми руками… В общем, не буду зря хвастаться. Знаю я, как вас на занятиях по рукопашному бою обучают. Давай, Кулаков, не стесняйся, открывай огонь. Прямо через дверь, так действительно спокойнее.

Возглавлявший собравшееся на площадке стадо капитан снизошел наконец до непосредственного общения с посторонним, мешавшим нормальному ходу следственных действий.

– Это еще что за хрен с бугра? – поинтересовался он, с недобрым прищуром оглядывая Юрия с головы до ног. – Документики предъявите!

Документики у Юрия были с собой – как же, он ведь, как-никак, на работу шел устраиваться! – и он их предъявил, отлично зная при этом, что будет дальше. Капитан невнимательно пролистал его паспорт и сунул его во внутренний карман плаща.

– Уведите задержанного, – сказал он.

– Погоди, капитан, – запротестовал Юрий. – Не горячись. В чан с дерьмом нырнуть всегда успеешь. Я тебе судом грозить не буду, хотя и мог бы. Поверь, в моих силах тебя без погон оставить, но речь сейчас не об этом.

Речь о том, что я тебе помочь хочу, а ты меня гонишь.

Не знаю, что тут у вас происходит, но собака-то уж точно не виновата. Зачем же в нее стрелять? В квартиру тебе надо, а пес не пускает? Ну так ведь он для того там и сидит, чтобы посторонних в дом не пускать. Давай, я его уведу, и стрелять ни в кого не придется – ни в собаку, ни в меня. А меня тебе придется вместе с псом завалить, это я тебе клятвенно обещаю.

– Пройдемте, задержанный, – сказал стоявший позади Юрия сержант.

– Отвяжись, – отмахнулся Филатов. – Ну, так как, капитан?

– Отставить, сержант, – сказал капитан. – Кулаков, отставить. Вы, собственно, кто? – обратился он к Юрию.

– Мой паспорт у вас в кармане, что, кстати, абсолютно незаконно. Я пришел в гости к знакомому, к Валерию Бондареву, хозяину вот этой самой квартиры номер тридцать и вот этого самого пса по кличке Шайтан, который вас в эту квартиру не пускает. Пес меня знает, и хозяин меня тоже знает…

– Ну, хозяин-то роли не играет, – пробормотал за спиной Юрия сержант, и Филатов едва успел сдержаться, чтобы не выбить ему зубы.

Шайтан продолжал гулко лаять за дверью, и, чтобы слышать друг друга, Юрию и капитану приходилось кричать. Из-за этого волей-неволей получалось, что они не беседуют, а орут друг на друга, и Юрий очень опасался, что эта глупая случайность окажет самое негативное влияние на исход переговоров. Однако оперативник, даром что капитан, оказался не так уж глуп. Что-то прикинув в уме и переглянувшись с коллегами, он отступил от двери и сделал в сторону Юрия приглашающий жест:

– Прошу! Только без фокусов.

– Я не Дэвид Копперфилд, – огрызнулся Юрий, – а у вас тут шесть стволов. Самая та обстановка для фокусов… Чего ты боишься, капитан, – инструкцию нарушить?

– Прошу, – повторил капитан, явно задетый за живое упоминанием об инструкции, и отошел подальше от двери.

Юрий встал на его место, вздохнул и для начала позвал пса по имени. Шайтан ответил новым взрывом яростного лая, но Юрий не отступал, звал его ласковым голосом, и постепенно пес начал успокаиваться. Через пару минут вместо бешеного лая из-за двери послышалось вопросительное поскуливание и энергичное царапанье – пес просился на волю. Тогда Юрий толкнул дверь и вошел.

В квартире почему-то было прохладно, чтобы не сказать холодно, и, заглянув в комнату, Юрий увидел открытое настежь окно и работающий телевизор. Теперь он начал кое-что понимать: если Бондарев погиб, то произошло это не здесь, а на улице. Он либо выпал из окна и разбился (десантник!., с третьего этажа!..), насмерть! – либо выпрыгнул, спасаясь от какой-то угрозы, и угодил прямиком в лапы преследователей.

– Черт знает что, правда, Шайтан? – сказал он собаке, присаживаясь на корточки и озираясь в поисках поводка. Поводка нигде не было видно, и Юрий решительно потащил с шеи галстук. – Но ты не волнуйся, пес, я во всем разберусь. Вместе разберемся, правда?

А пока то да се, поживешь у меня. Мы с твоим папашей знаешь как дружили? 0-го-го, как дружили! Буквально не разлей вода… Да и хозяин твой… М-да… Ну, насчет хозяина мы сейчас все узнаем.

Продолжая нести чепуху ласковым, успокаивающим голосом, он осторожно протянул руку к собачьему ошейнику. Пес негромко зарычал, показав очень белые и чертовски крупные, прямо как у льва, клыки, но Юрий не убрал руку, потянулся еще дальше и медленно, осторожно ухватился за ошейник.

– Тихо, Шайтан, – приговаривал он, – тихо, мальчик. Пойдем, дорогой, пойдем, хорошая собака. Я свой, ты ведь меня помнишь, правда? Конечно, помнишь! Если бы не помнил, давно бы на ленточки порвал своими зубищами… Зубищи у тебя, брат, прямо как у крокодила, ей-богу. Пойдем гулять, Шайтан. Гулять! Ты ведь воспитанный пес и привык делать свои дела на улице, да?