Инкассатор (№6) - Утраченная реликвия...

Мало ли что! Сунул отец-командир кому-то сгоряча в ухо да еще матерком обложил, а человек возьми да и обидься: чего это он, дескать, себе позволяет? Затаил обиду, улучил момент и подставил отца-командира по полной программе. И очень может статься, что в «Кирасе» этот человек давно уже не работает – переметнулся к конкурентам, например, а то и вовсе стал волком-одиночкой.

Правда, для волка-одиночки у него слишком высокий уровень информированности – знал, куда и зачем шел, а такие сведения в газете не прочтешь.

Но почерк!.. Почерк спецназовский, тут перепутать невозможно. Быстро, грубо, эффективно – без лишних трупов, но зато и без единого живого свидетеля. Никаких раненых, никаких заложников, никакого шума и гама, никаких сирен, мигалок и массированных штурмов – пришел, зачистил объект, взял, что хотел, и ушел. Мастер!

«Это, между прочим, тоже указывает на Аверкина.., Узнать бы о нем побольше, а то ведь внешность и строчка из послужного списка – это еще не весь человек и даже не его половина…»

Шайтан доел наконец корм, вылизал миску, похлебал воды и, цокая когтями по линолеуму, вышел из кухни. Юрий знал, что будет дальше, и предстоящая процедура не вызывала у него никакого энтузиазма: на улице почти совсем стемнело, над городом повисли тяжелые тучи, за окном на грязно-синем фоне подсвеченного электрическими фонарями низкого неба опять порхали белые мухи, и выходить из дома Юрию решительно не хотелось. Увы, у Шайтана на этот счет имелось свое собственное мнение: размеренное цоканье когтей по полу стало приближаться, потом в дверь кухни просунулась собачья голова со смешно торчавшими в разные стороны ушами и с горькой укоризной посмотрела на Юрия слезящимися карими глазами. Вид у пса был настолько несчастный, а в глазах застыл такой немой укор, что Юрий чуть не расхохотался. Однако смех смехом, а надо было пошевеливаться: на стороне Шайтана была сама мать-природа со всеми вытекающими из нее последствиями. Шайтан был крупным псом, и последствий из него могло вытечь очень много. И потом, собаке, особенно молодой и сильной, необходим выгул – годовалый пес не может сутками валяться на ковре и смотреть телевизор.

До собачьей площадки они, как это частенько случалось, не дотянули. Едва выйдя из подъезда, Шайтан натянул поводок и устремился к ближайшему кусту сирени. Юрий покорно поплелся следом. Дотащив хозяина до вожделенного куста, бессловесная тварь четким, математически точным движением вскинула заднюю лапу и застыла, прикрыв от удовольствия глаза. Юрий трусливо покосился на освещенные окна соседей, закурил и отвернулся от занятого важным делом Шайтана, старательно делая вид, что они незнакомы. Это выглядело тем более глупо, что их по-прежнему связывал поводок, но так, по крайней мере, Юрий мог притвориться, что ничего не замечает. Задумался человек о чем-то своем, а собака тем временем… Ну, так что с нее возьмешь, с собаки?

Наконец тугой энергичный плеск у него за спиной прекратился, и Юрий позволил себе обернуться. Шайтан стоял рядом как ни в чем не бывало и смотрел на него едва ли не с удивлением, словно говоря: ну, чего стал?

Пошли, ты же гулять хотел, изверг…

– Бесстыдник, – сказал ему Юрий. – Эксгибиционист хвостатый. Вот напишут на нас с тобой жалобу, что мы сутки напролет гавкаем и под окнами мочимся, тогда узнаешь, почем фунт лиха. Думаешь, я стану щадить твои чувства? Черта с два! Поставлю тебя перед участковым, и пускай он тебе лекцию читает, прямо в твои бесстыжие гляделки! , Шайтан ничего не имел против. Восстановив нормальное соотношение между своим внутренним давлением и давлением атмосферным, он вновь преисполнился философского отношения к жизни и был готов спокойно выслушать любые упреки в свой адрес.

Юрий наблюдал этот процесс далеко не впервые и уже перестал на него реагировать.

– Готов? – только и спросил он. – Ну, тогда пошли дальше. Тебе ведь есть, чем еще поделиться с человечеством? Вот и пошли на площадку, а то человечество не одобряет, когда собаки раскладывают свои подарки у него под ногами. И знаешь что? В этом я с человечеством солидарен. Ну, айда!

Дважды повторять не пришлось. Шайтан дисциплинированно зашагал рядом, глядя прямо перед собой, – не собака, а иллюстрация из учебника по служебному собаководству. Кажется, он действительно начал привыкать к Юрию, но вел себя по-прежнему сдержанно, и развеселить его никак не удавалось. При попытке втянуть его в игру пес просто отворачивался и уходил – не обижался, нет, и не объявлял бойкот, а просто ставил Юрия на место, как дурно воспитанного малыша.

С неба продолжал падать редкий мокрый снег, вдоль улицы тянуло ровным ветром, сырым и холодным, как выполосканная в проруби простыня. Из-под кожаного намордника, в котором, как в кобуре, пряталась морда Шайтана, вырывался пар – не густой и белый, как зимой, а легкий, едва заметный. Снег таял, едва коснувшись мокрого асфальта, но на газонах он уже лежал ровным слоем толщиной в пару сантиметров – проигравшая генеральное сражение зима отлежалась в берлоге, набралась силенок и бросилась в отчаянную, обреченную на поражение контратаку. Время от времени Шайтан энергично встряхивал головой, пытаясь сбросить с морды садившиеся на нее снежинки, и недовольно ворчал.

– Терпи, казак, – сказал ему Юрий, сворачивая к воротам парка и переходя дорогу. – У природы нет плохой-погоды, слыхал? Ничего, скоро лето, набегаешься по травке. На речку съездим, искупаемся… Ты как, купаться-то любишь? Лично я люблю, так что и тебе придется привыкать, не обессудь.

На собачьей площадке, прятавшейся за поворотом боковой аллеи, было тихо и пусто. Собачники уже разошлись, и это не удивило Юрия: он нарочно приходил сюда как можно позже, чтобы не встречаться с членами собачьей тусовки. Поначалу он думал, что Шайтану будет легче пережить смерть Бондарева, если он станет встречаться со знакомыми псами. Да и собачники – народ доброжелательный, могут что-то посоветовать, подсказать…

Увы, со смертью хозяина Шайтана покинуло чувство юмора, и любое заигрывание со стороны других собак он теперь воспринимал не иначе как вызов на смертный бой. Пару раз поучаствовав вместе с матерящимися собачниками в растаскивании намертво сцепившихся, рычащих, не слышащих окриков псов, Юрий решил, что надо сделать передышку. Да и собачники прямо ему сказали: «Убери ты этого психа малолетнего от греха подальше, пока его здесь на куски не разорвали. Дай ему в себя прийти, оклематься, очухаться…» Сказано это было доброжелательно, и Юрий, хоть и обиделся за «психа», вынужден был признать, что собачники правы. Они знали Шайтана гораздо дольше, чем он, были знакомы с Бондаревым и, наконец, гораздо лучше Юрия разбирались в тонкостях собачьей психологии. Так что к их совету, пожалуй, стоило прислушаться. Юрий стал выводить Шайтана на ночь глядя, когда собачья площадка пустела, и поздним утром, когда там, опять же, никого не было.

Словом, собачья площадка была пуста и безжизненна как обратная сторона Луны. На краю этого безжизненного пространства, застроенного сломанными барьерами, лестницами, у которых недоставало половины ступенек, и прочими деревянными руинами, предназначенными для дрессировки собак, горел одинокий фонарь на покосившемся чугунном столбе. В конусе желтого электрического света мельтешил мокрый снег, голые ветви деревьев были густо забрызганы белым.

– Гуляй, Шайтан, – сказал Юрий и полез в карман за сигаретами.

Он отпустил поводок на всю длину, вставив ладонь в ременную петлю на конце, но этого все равно было мало, и Шайтан с легкой укоризной оглядывался на него всякий раз, когда ошейник начинал давить ему на горло. Это происходило с периодичностью примерно в пять секунд как и все собаки, Шайтан любил подолгу выбирать местечко, чтобы присесть и подумать о жизни, и поводок, естественно, ограничивал свободу его передвижений.

Юрий вздохнул: держа на поводке крупного, почти взрослого пса, озабоченного своими собачьими делами, он чувствовал себя полным идиотом, наподобие тех истеричных старых дев, которые выгуливают своих мопсов и болонок, никогда не спуская их с поводка из опасения, что их сокровище подхватит какую-нибудь заразу или снюхается с беспородным кобелем. Он знал, что иначе нельзя, да и Шайтан, похоже, отлично понимал, какими соображениями продиктовано не вполне корректное поведение его нового хозяина; тем не менее ощущение не правильности происходящего упорно не отпускало Юрия, и сегодня он как-то вдруг решил, что с него хватит. В конце концов, Шайтан, несомненно, был личностью, это Юрий решил для себя с первой минуты их знакомства. Личность эта, понятное дело, по развитию вряд ли дотягивала до пятилетнего ребенка, но тут был важен принцип: личность – это все равно личность, и насилием ее не переделаешь. Изуродовать – это пожалуйста, это сколько угодно, но уродовать что бы то ни было Юрий больше не хотел; с него хватило собственной изуродованной жизни.

К тому же он искренне сочувствовал Шайтану с чисто мужской точки зрения: ему никогда в жизни не приходилось справлять нужду, будучи привязанным за шею, но он подозревал, что это не самое приятное занятие – Погоди, Шайтан, – сказал он. – Иди-ка сюда.

Пес послушно подошел, хотя и не преминул одарить Юрия удивленным и укоризненным взглядом: ну, какого лешего тебе еще от меня понадобилось? Филатов наклонился, нащупал на ошейнике ледяную мокрую сталь карабина, отстегнул поводок и затолкал его в карман куртки.

– Гуляй, Шайтан, – сказал он снова. – Гуляй, мальчик. Разомни конечности, чего там!

Шайтан недоверчиво посмотрел на него, встряхнулся, как будто только что вылез из воды, и сделал осторожный шаг в сторону.

– Гуляй, гуляй, – повторил Юрий. – Только, если можно, давай без глупостей. Ночь на дворе, погода ни к черту… Не хватало мне еще за тобой по всей Москве бегать!

Впрочем, глупость уже была совершена, и Юрий это отлично понимал. Он догадался об этом в то самое мгновение, когда отстегнул карабин от стального кольца на самодельном собачьем ошейнике, а когда Шайтан, отойдя от него шагов на пять, повернул голову и снова уставился в дальний конец аллеи, догадка превратилась в твердую уверенность.

– Черт возьми, – с тоской произнес Юрий. – Может, все-таки не надо? А, Шайтан?

Услышав свое имя, пес развернул в сторону Юрия правое ухо, как локатор, – только и всего. Филатов окликнул его еще раз, но теперь Шайтан вообще не отреагировал на его голос. Он сделал шаг, потом еще один и еще. На границе светового круга он остановился и оглянулся на Юрия. Было слишком далеко и чересчур темно, чтобы верно оценить выражение его глаз, но Юрию показалось, что пес безмолвно извинился перед ним: дескать, прости, хороший ты мужик, но у меня дела, мне надо хозяина найти…

– Елки-палки, – сказал Филатов, глядя на то место, где только что была собака и где теперь сделалось пусто. – Ну, а дальше что? Т-т-твою мать, кинологавангардист, экспериментатор вшивый, собачий психолог… Вот где его теперь искать?

Ему никто не ответил, да он и не ждал ответа: его вопрос был риторическим. Залепленный мокрым снегом парк был пуст и молчалив, лишь тяжелые, слипшиеся хлопья тихо шуршали в ветвях да изредка раздавался едва слышный шум от падения на землю соскользнувшего с ветки снежного пласта.

– Шайтан! – позвал Юрий. – Ко мне, Шайтан!

Ага, – добавил он гораздо тише, обращаясь уже не к собаке, а к себе, – сейчас, держи карман шире. Эх ты, собака… Шайтан как есть, Шайтан.

В общем-то, если пес убежал не просто так и если в его поведении имелась хоть какая-то логика, то она была предельно проста: Шайтан отправился искать хозяина, с которым его зачем-то разлучили. Первую половину своей программы он уже выполнил: сбежал от разлучника Филатова. Возможно, он просто решил, что, спустив его с поводка, Юрий дал ему долгожданную свободу – может, совесть его, разлучника, замучила, а может, просто надоело кормить и выгуливать чужого пса. Да, с первой частью – побегом – Шайтан разобрался мастерски, но это была сущая мелочь по сравнению с его основной задачей – отыскать Бондарева.

Юрий заметил, что до сих пор держит в руке размокшую, так и не зажженную сигарету, бросил ее в пропитанную водой снеговую кашу под ногами и полез в карман за новой. Он знал, где искать Шайтана, но не испытывал уверенности в том, что ему удастся снова посадить пса на цепь. А если не удастся ему, непременно удастся другим – хмурым ребятам из службы очистки города от бродячих животных. Народ нынче пошел резкий, нетерпеливый, нервный и где-то даже жестокий, особенно москвичи, и болтающуюся возле подъезда здоровенную бездомную овчарку долго терпеть никто не станет. Найдется, конечно, парочка сердобольных бабусь, которые станут подкармливать осиротевшего пса объедками собственных скудных харчей; возможно, кто-то зная историю соседской собаки, попытается взять ее к себе в дом, но из этого, вероятнее всего, ничего не выйдет: из всех на свете домов и любых возможных хозяев Шайтану был нужен один-единственный, оттого-то он и сбежал от Юрия. А потом непременно появится ребятня, которая захочет поиграть с красивой собачкой. А где ребятня, там и родители со своей заботой, неотъемлемой частью которой являются проповеди об опасностях, таящихся в общении с бродячими животными. А отсюда и до фургона с собачниками недалеко. Приедут и пристрелят – вот и вся недолга…

Он сделал несколько глубоких нервных затяжек, выбросил сигарету и на всякий случай еще разок позвал Шайтана. У него еще оставалась слабая надежда на то, что пес просто решил побегать, размяться – дело молодое, в общем. Но в глубине души он знал, что никакой разминкой тут и не пахнет: Шайтан сбежал, и крики Юрия для него были все равно что скрип тюремной двери, сквозь которую ему, Шайтану, каким-то чудом удалось проскочить на пути к свободе и в которую он не собирался входить снова.

«Животные просто честнее нас, людей, – подумал Юрий, – они не умеют притворяться. Они не умеют выдумывать красивые слова, за которыми на самом деле ничего нет, и возводить умение играть этими словами в ранг наивысшей добродетели. Все у них, бессловесных, в простом и чистом виде – и любовь, и голод, и ненависть, и верность. Верность, не признающая никаких доводов, не верящая даже в смерть и не имеющая цены – просто потому, что нельзя оценить то, что не продается».

Тем не менее Шайтана следовало как можно скорее отыскать и водворить обратно в квартиру. Сначала отыскать и изловить, а уж потом решать, как быть с ним дальше. В питомник, что ли, отдать, ментам? А что? Чем сутками лежать на ковре напротив телевизора и тосковать, пускай бы работал. Бондарев, помнится, говорил, что сейчас самое время приступить к серьезному курсу дрессировки. Правда, тот же Бондарев немного позже сказал, что не хочет натаскивать Шайтана на людей, превращать его в идеального солдата, каким был его папаша. М-да…

Бондарев не хотел превращать пса в солдата, а Юрий Филатов решил сделать из него мента… Трудностей, что ли, испугался?

Пожалуй, что и испугался. Да и как было не испугаться? Все, что Юрий знал о воспитании собак, было почерпнуто им в основном из старых советских фильмов – «Ко мне, Мухтар!», «Белый Бим Черное Ухо».

Он пошел по аллее, которая, словно мощный магнит, притягивала Шайтана все последние дни. В свете редких фонарей ему удалось разглядеть глубоко впечатанные в мокрый снег следы собачьих лап. Судя по расстоянию между следами, пес уносился прочь огромными прыжками – домой торопился, дурень, от погони спасался, балбес… Следы заносило снежными хлопьями, они буквально на глазах теряли четкость и глубину, и неожиданно Юрий испытал трусливое желание развернуться на сто восемьдесят градусов и отправиться восвояси, предоставив своенравного пса самому себе. Набегается, проголодается – сам придет, никуда не денется.

Уж на то, чтобы найти дорогу к дверям, за которыми его, дурака, кормят, поят и любят, даже его собачьего ума хватит…

Впереди из-за плавного изгиба аллеи показалась темная человеческая фигура, и Юрий ускорил шаг. Прохожий мог встретить Шайтана. Да что там – мог! Почти наверняка встретил и видел, куда этого дурня понесло на ночь глядя…

Они заговорили практически одновременно – Юрий о своем, прохожий о своем, – и одновременно смущенно замолчали.

– Простите, – первым вырулил из неловкой ситуации прохожий, – у вас огонька не найдется?

Это был высокий, чуть ли не выше Юрия, крепкий, но при этом стройный и гибкий парень лет двадцати пяти. Лицо у него было овальное, веснушчатое и бледное, а торчавшие из-под низко надвинутой кепки слегка вьющиеся волосы в свете фонаря отливали старой потемневшей бронзой. Уголки полных губ были приподняты в вежливой улыбке, рука в тонкой кожаной перчатке держала наготове незажженную сигарету.

Юрий кивнул, вынул из кармана зажигалку и, спрятав ее в сложенных ладонях, принялся чиркать колесиком.

– Вы пса не видали? – спросил он. – Молодой такой, в ошейнике из офицерского ремня. Овчарка.

– Не видел, – ответил парень и наклонился, чтобы прикурить.

В следующее мгновение его левая рука мертвой хваткой вцепилась Юрию в запястье, а правая, вынырнув из кармана куртки, молнией метнулась вперед. Сделано это было мастерски, стремительно и точно, но нервы Филатова буквально гудели, как натянутые струны, из-за дурацкой выходки Шайтана, и он отреагировал на нападение едва ли не раньше, чем оно началось. Нацеленный под грудину удар пришелся чуть выше левого локтя; руку обожгло ледяным прикосновением острой как бритва стали, а потом Юрий вырвался из захвата и что было сил вмазал противнику по челюсти.

Реакция у нападавшего была отменная, и Юрий тоже промахнулся, что случалось с ним нечасто. Парень пригнулся, и кулак Филатова, который должен был сломать ему челюсть, скользнул по голове, сбив кепку. Правда, это уже была родная стихия мастера спорта по боксу Филатова, здесь он имел возможность без лишней спешки просчитать все на десять ходов вперед и выбрать наиболее приемлемую тактику боя. Поэтому, нырком уйдя от левого кулака Юрия, противник буквально напоролся на правый, соприкосновение с которым оторвало подошвы его модных ботинок от земли и бросило обладателя бронзовых кудрей спиной в мокрую снеговую кашу. Нож с испачканным кровью широким лезвием отлетел в сторону, блеснув в свете фонаря тусклой голубоватой молнией. Юрий шагнул вперед и рухнул, как бык на бойне, сбитый с ног страшным ударом в затылок.

Глава 10

Он сел, набрал пригоршню липкого мокрого снега и, не понимая, где находится и что делает, приложил сочащуюся ледяной влагой снежную лепешку к затылку, почти уверенный, что пальцы наткнутся на торчащие из-под разодранной в клочья кожи острые обломки черепной кости. Никаких клочьев и обломков на затылке не оказалось. Шишка была, и притом здоровенная, чуть ли не с кулак; и кровь, кажется, сочилась – под пальцами ощущалось что-то густое, липкое, почти как варенье или казеиновый клей. Юрий отнял от затылка расплющенный, степлившийся снежный блин, бросил на него взгляд: да, кровь, но не слишком много. Кость, похоже, осталась цела. Хорошая кость, крепкая… Чем же это они меня?

Драка началась слишком стремительно – не драка, собственно, а избиение, служившее, очевидно, только преамбулой к убийству, – ив самом ее начале Юрию от души навернули по затылку, так что подробности побоища смешались в какой-то невообразимый и неудобоваримый винегрет. Филатов вообще подозревал, что половина этих подробностей ему привиделась, пока он валялся без сознания в раскисшем от талой воды снегу и играл незавидную роль футбольного мяча.

Он поднес к лицу растопыренную пятерню правой руки и осмотрел со всех сторон, как некий чужеродный и абсолютно незнакомый предмет. Костяшки пальцев бы-, ли ободраны в кровь. Значит, драка все же имела место, и, судя по характеру ссадин, кто-то ушел отсюда без зубов. «Что ж, – подумал Юрий, подтягивая под себя ноги и делая неуклюжую попытку встать для начала хотя бы на колени, – что ж, зубы – это даже лучше, чем шерсти клок. Зубы, в отличие от шерсти, не отрастают заново, а значит, тот подонок будет помнить нашу встречу до самой смерти. По утрам, в ванной, с зубной щеткой в руке, и по вечерам тоже, и во время еды, не говоря уж о визитах к стоматологу, – будет, будет вспоминать наше знакомство…»

Зубы… Что-то такое было, связанное с зубами, что-то произошло во время этой драки, но вот что это было и при чем здесь зубы, Юрий, сколько ни пытался, вспомнить не мог. Зато ему вспомнилось, что в него дважды стреляли – судя по звуку, не из пугача какого-нибудь, а, как минимум, из «Макарова». Левая рука выше локтя ныла, как больной зуб, рукав пропитался кровью, отяжелел.

Юрий осмотрел плечо. Ткань куртки была распорота наискосок, словно по ней полоснули саблей, и мышцы руки тоже были распороты, располосованы едва ли не до кости. Крови вытекло много, и она продолжала течь, но на огнестрельное ранение это увечье не походило. "А, – вспомнил Юрий, – так это ж меня ножом угостили!

В самом начале угостили, и, если бы я не успел увернуться, мне бы сейчас ни о чем не пришлось беспокоиться – валялся бы кверху брюхом, как дохлый карась, и ждал перевозку из морга. Но ведь еще и стреляли, я точно помню! И не менты стреляли, а тот самый рыжий, который меня порезал. С двух шагов стрелял, но почему-то промазал. Или не промазал? А дырки тогда где? Ни черта не понимаю. И зубы… Какие зубы, почему зубы?

А ну-ка, стоп. Зубы? Да нет, дело не в зубах, а в… Ну да, черт побери! Собака!"

В голове у него вдруг прояснилось, и он вспомнил все: и прогулку в парке, и побег Шайтана, и парня, который попросил у него огонька и попытался пырнуть ножом – хорошим ножом, очень похожим на спецназовский «скорпион». Да это, наверное, и был «скорпион» – в самом крайнем случае, грамотная и очень удачная подделка под него. Вон как руку-то распластал…

Юрий отмахнулся от мыслей о ноже. Стащив с шеи мокрый размотавшийся шарф, он кое-как перевязал глубокий порез на левом плече, подобрал намокший собачий поводок, который почему-то валялся рядом, и как жгутом стянул им руку выше пореза, останавливая кровь.

Получив страшный удар по затылку, он не потерял сознания, это был просто легкий аут, временно лишивший его возможности оказывать сопротивление нападавшим. Нападавших было трое, и в течение минуты, показавшейся Юрию долгой, как век, они избивали его ногами и бейсбольной битой – той самой, которая, как он понял, только что соприкоснулась с его черепом. Потом кто-то сказал, что делу время, а потехе час, и велел кончать. Кончать, естественно, собирались его, Юрия Алексеевича Филатова. Юрий был с этим решительно не согласен и, выражая это свое несогласие, попытался встать, но его снова повалили, ткнув в грудь грязным носком ботинка. "Какой дурак придумал, что это – Инкассатор? – услышал Юрий вместе со щелчком передернутого пистолетного затвора. – Обыкновенный бык. Вот и все, бык, не будешь больше бодаться. И никто о тебе не вспомнит, разве что твой журналюга некролог напишет.

Да и то – если успеет… А он не успеет, понял?" – «Кончай гнилой базар!» – приказал другой голос. Юрий стиснул зубы и подумал, что вот-вот узнает, что ждет его на той стороне, есть там что-нибудь или все это просто вранье.

Вместо выстрела он услышал глухой шум столкновения, крик испуга и яростное, сквозь зубы, рычание хищника, терзающего добычу. Кто-то снова заорал – матерно, зло и в то же время испуганно; послышался треск – не то рвущейся ткани, не то ломающихся костей, – и опять раздалось злобное клокочущее рычание.

«Мочите эту тварь!» – завопил кто-то, и в этом голосе Юрий без труда уловил нотки скотской паники. Один из убийц размахнулся бейсбольной битой, готовясь встретить вылетевшую из темноты мохнатую, рычащую торпеду, но Юрий уже немного оклемался и, не вставая, сделал резкую подсечку. Убийца замахал руками, теряя равновесие и все больше заваливаясь назад, и в это время в него врезался Шайтан – сбил с ног, распластал по слякотному асфальту и лязгнул жутко белевшими в темноте зубами, норовя одним махом, по-волчьи, вырвать горло. Человек закрылся руками, и пес принялся рвать эти руки с таким ожесточением, словно его не кормили пять недель и все это время накачивали психотропными препаратами, целенаправленно превращая в бешеного зверя. Убийца бился в снежной каше, брыкаясь и оглашая парк бессловесными паническими воплями, в которых не было ничего человеческого.

Еще один бросился на Шайтана с ножом, но Юрий уже был на ногах и встретил его ударом в зубы – да, в зубы, и пальцы он ободрал, конечно же, именно тогда.

Шайтан все еще рвал своего клиента, и тут рыжий перестал нянчить свое прокушенное запястье и поднял пистолет. Юрий метнулся к нему, но поскользнулся в раскисшем, истоптанном, забрызганном кровью снегу и немного не успел. Рыжий опять сбил его с ног, ударив по лицу рукояткой пистолета, и перед тем, как отключиться, Юрий услышал два выстрела, а за ними – собачий визг.

Отключился он совсем ненадолго, а когда пришел в себя, обнаружил, что лежит у рыжего на спине и, набросив ему на горло собачий поводок, пытается удавить противника этой сыромятной штуковиной. Дело у него явно шло на лад, рыжий уже хрипел, сипел и слабо скреб землю всеми четырьмя конечностями, как раздавленный майский жук. Порезанное плечо жутко мешало Юрию, левая рука почти не чувствовалась, и силы в ней не было никакой, но он упорно стягивал ременную петлю на шее врага, старательно прижимая его к земле всем своим весом, не давая вывернуться, перекрывая кислород. Рядом кто-то возился, стонал и плаксиво ругался матом, и где-то на самом краю сознания тихо, едва слышно поскуливал Шайтан. Услышав этот жалобный звук, Юрий собрал остатки сил и рывком затянул удавку. Рыжий захрипел совсем уже страшно, готовясь отдать концы, но тут Юрия опять гвозданули по черепу битой, и он вырубился по-настоящему.

– Блин, – сказал Юрий и вздрогнул от звука собственного голоса, показавшегося ему каким-то чужим, прозвучавшим со стороны, – вот это прогулка. Шайтан, ты где? Кончай в прятки играть, шутки в сторону. Ты живой или нет?

Шайтан не отозвался. Тогда Юрий встал, невольно скрипнув зубами от боли в избитом теле, и посмотрел на часы. Стекло часов треснуло и запотело изнутри, но собранный на совесть педантичными швейцарцами механизм продолжал работать, показывая, что Юрий вышел из своей квартиры сорок с чем-то минут назад. С учетом дороги и всего прочего получалось, что в отключке он провалялся совсем недолго – минут пять, от силы десять. «Дешево отделался, спасибо Шайтану», – подумал Юрий и огляделся.

Шайтан лежал на боку шагах в пяти от него, вытянутый во всю длину и какой-то не правдоподобно плоский, как будто это была не собака, а просто собачья шкура.

Снег вокруг него и под ним казался черным, но Юрий догадался, что это всего-навсего милосердный обман зрения: на самом деле снег был не черным, а красным, и гадать о причине такого странного явления не приходилось.

– Что же ты, пес? – с трудом протолкнув застрявший в горле ком, выговорил Юрий. – Что ж ты такой дурак-то, а? Не надо было тебе убегать. А если уж убежал, так не стоило возвращаться…

Он подошел к собаке и тяжело опустился на колени.

Шайтан был жив. Он часто и неглубоко дышал, глаза были закрыты, челюсти сомкнуты. Юрий провел ладонью по мокрой, слипшейся сосульками собачьей шерсти, почувствовал запах псины, но так и не нашел пулевых отверстий. Он даже не понял, кровь под его ладонью или талая вода – рука была испачкана его собственной кровью, а может быть, не только его, но и чьей-нибудь еще.

– Шайтан, – снова позвал Юрий, и пес снова не откликнулся, даже ухом не повел. – Ты только не подыхай.

Ты потерпи немного, я сейчас все организую. Ты живи, понял? Хватит уже с меня. Что я, нанялся, что ли, друзей хоронить? Знал бы ты, какое это поганое занятие…

Он принялся лихорадочно рыться в карманах. Карманы были забиты мокрым снегом, но из них ничего не пропало – портмоне, ключи от квартиры, размокшие в кашу сигареты в расплющенной пачке и даже зажигалка лежали на своих местах. Присутствие в кармане зажигалки озадачило Юрия, потому что она была у него в руке в момент начала драки и, по идее, не могла не потеряться, но он тут же забыл об этой загадке, потому что отыскал наконец мобильник.

Мобильник тоже был мокрый, но вода каким-то чудом не проникла в корпус, и игрушка работала. Юрий вызвал «скорую». Оператор хотела знать причину вызова, и Юрию пришлось объяснить ей, в чем дело. Разумеется, он не сказал, что врач нужен собаке; ему тоже не мешало бы наложить швы на плечо, но, если бы не Шайтан, Юрий предпочел бы не связываться с медиками, поскольку, где они, там и милиция.

Он уселся прямо на заслякощенный асфальт и осторожно положил голову Шайтана к себе на колени. Пес никак не отреагировал. Он, как умел, выполнил свой долг, и теперь ему было все равно, где лежать. Продолжая перебирать немеющими от холода пальцами мокрую собачью шерсть, осторожно похлопывать и поглаживать остывающее тело, Юрий терпеливо ждал «скорую» и считал минуты.

На десятой минуте Шайтан перестал дышать – просто вытолкнул из пробитых легких воздух и больше не вдохнул. Юрий не удивился и не испугался: ему частенько приходилось видеть, как подобные вещи происходят с людьми. Он только вздохнул и подумал', что Бондарев ошибся, не желая тренировать Шайтана на активную оборону: все-таки солдатами не становятся, ими рождаются…

– Спасибо, солдат, – сказал он Шайтану и потрепал его по деревенеющей шее. – Спасибо, брат. Еще сочтемся – не на этом свете, так на том.

Тут ему вспомнилось кое-что, имеющее отношение не столько к мертвым, сколько к живым, и он снова полез в карман за мобильником. Номер домашнего телефона Светлова Юрий не помнил, поскольку ни разу им не пользовался, но этот номер был записан в памяти мобильника, и Филатов подумал, что, сколько ни ругай прогресс, от него все-таки иногда бывает хоть какой-то толк. Все еще сидя в луже и держа на коленях голову мертвого пса, сделавшуюся теперь совсем уже тяжелой, прямо как двухпудовая гиря, он вызвал номер из памяти и нажал кнопку соединения.