– Веди.

Тот заспешил. Открыл одну дверь, выкрашенную черной краской, затем вторую, обычную, цвета слоновой кости. Аркаша сидел на тахте, уронив голову на колени. Стены и пол этой маленькой комнатки – три на три метра – были выложены рыжей кафельной плиткой. У ног Аркадия стояла начатая бутылка минералки.

Лишь только он увидел Антона, его руки поднялись, словно он решил сдаться, словно на него был нацелен пистолет.

– Собирайся, урод, едем!

На этот раз Аркаша не спорил. Он поднялся, его шатнуло, он несколько раз икнул и произнес:

– Простите…

– Убить бы тебя, исчезли бы проблемы. Когда-нибудь ты нарвешься, щенок, на тех, кто не знает, чей ты отпрыск.

– Не звезди, – выдавил из себя Аркадий, мобилизовав остатки гордости. Он вскинул голову, словно его вели на расстрел.

– Возьмите его.

– Сам пойду.

Но послушались не Аркадия, а Антона. Его взяли за локти, сжали с двух сторон, и охраннику ночного клуба показалось, что у Галкина-младшего ноги едва касаются земли. Когда Аркадия проводили мимо девушек, он запрокинул голову и крикнул:

– А все-таки я тебя трахну при всем народе. Сцена была жутковатой, если бы не напоминала то, как Галилей выкрикнул инквизиторам в самый последний момент, а может, прошептал: “Все-таки она вертится!"

– Не вякай, – отозвался немногословный Антон.

– И что вы мне сделаете? – спрашивал Галкин, когда его тащили по винтовой лестнице, передавая из рук в руки, опасаясь, что если он вырвется, то полетит вниз через низкие перила и наверняка раскроит череп.

– Тебя есть кому воспитывать. Моя бы воля, я ремень из штанов вытащил..

– И что, задушил бы?

– Нет, выпорол бы при бабах. Так высек, чтобы ты на задницу месяц сесть не мог.

– Руки у тебя коротки, – чеканя слова, произнес Аркадий.

– В машину его, на заднее сиденье. Если хотите, сядьте на него сверху.

Сыну олигарха, оказавшемуся на улице, глотнувшему свежего воздуха, нестерпимо захотелось крикнуть:

"Свободу Аркадию Галкину! Свободу!”. Но в свете последних событий он не стал этого делать, даже на пьяную голову понимая, что вряд ли фамилия Галкин вызовет у кого-нибудь из прохожих сочувствие.

Он покорно забрался в машину:

– Куда теперь? Где на меня кандалы наденут?

– Скоро узнаешь.

Когда машина оказалась на окраине города Аркаша забеспокоился.

– Где отец? Я хочу с ним поговорить. Дай телефон! – протянутая рука так и осталась пустой.

На него никто не обращал внимания. Город остался позади, машина мчалась по шоссе.

– Куда вы меня везете?

– Куда, куда… – скоро поймешь.

Этих мест Аркадий не знал. Он и предположить не мог, что в глухом лесу стоит такой шикарный отель, весь сияющий огнями. Метров за пятьсот до здания был наспех сооружен шлагбаум, у которого стояла охрана – два милицейских автомобиля с мигалками. Антон предъявил пропуск, шлагбаум взлетел вверх, и джип помчался дальше, миновав парадный вход. Затем он остановился на задворках здания.

Галкин-старший сидел в конференц-зале. Один из участников круглого стола, а за ним сидело человек пятьдесят, делал доклад о проблемах макроэкономики и тенденциях развития бизнеса в России на ближайшие десять лет.

Мероприятие, проходившее в подмосковном лесу, в только что отстроенном информационном центре, называлось “Российская экономика в двадцать первом веке”. Люди, собравшиеся в конференц-зале, были один другого известнее: политики, бизнесмены, крупные чиновники.

Борис Аркадьевич Галкин ничем особым среди них не выделялся, и поэтому некоторые из знаменитостей даже позволили себе неодобрительно взглянуть на олигарха, когда у него в кармане зазвенел телефон.

– Извините, – сказал он своим соседям, выбираясь из-за стола.

Он прошел рядом с журналистами, кучно сидевшими в холле рядом с пепельницами и мониторами, по которым они следили за происходящим в зале.

– Слушаю, – тихо, почти шепотом сказал Галкин, прижимая трубку к уху, прячась за колонну от любопытных глаз. – Да, да, слышу.

– Ага, хорошо. Антон, освободишь номер на третьем этаже, который занимают охранники, и незаметно ведите его туда. Я сейчас подойду.

Возвращаться в конференц-зал Галкин-старший не стал. Сунул телефон в карман и быстро зашагал по длинному коридору. Все здания информационного центра соединялись застекленными переходами. Галкин оказался в жилом корпусе, у дверей номера его уже поджидал личный врач. Охранник, стоявший у двери, пропустил босса. Номер Борису Аркадьевичу показался тесным и убогим, на самом же деле, он был далеко не худшим среди апартаментов недавно возведенного центра.

Борис Аркадьевич нервничал. Он уже знал о кровавой расправе над Лилей, какую учинил его отпрыск, и еле сдерживал себя, чтобы не сказать лишней грубости при посторонних.

Одна из журналисток заметила внезапный уход Галкина. Она, стараясь не потревожить своих коллег, сперва отошла к балкону, а затем заспешила в жилой корпус. Она уже радовалась тому, что никто за ней не увязался и что сможет задать пару провокационных вопросов Галкину. Она уже увидела олигарха, шагавшего по коридору, как дорогу ей преградил человек в униформе.

– Дальше нельзя.

– Почему? Я представляю прессу.

– Нельзя, – так же вежливо и спокойно отвечал человек в униформе, – там только для гостей. А вы гостем ле являетесь, вы на работе.

– Мне Борис Аркадьевич назначил встречу, – пошла ва-банк журналистка.

– Вам никто ничего не назначал, – так же спокойно продолжал мужчина.

– Я должна с ним переговорить. Борис Аркадьевич! – закричала журналистка. Галкин исчез за дверью.

– Вот видите, вы свободны.

Журналистка, раздосадованная, невнятно пробормотала проклятия.

– Что, сорвалось? – спросил ее коллега из толстого и скучного журнала по экономике, когда журналистка обнаружила, что ее место на кожаном диване занято. Свободным оставался лишь тонкий подлокотник, на котором долго не высидишь.

– Сорвалось…

– Все ищут встречи с ним. Он всем отказал, даже нашему журналу, хотя раньше подобного не случалось. Он даже прикормленных журналюг к себе не подпускает, не то что тебя, – и журналист захихикал, глядя на то, как девушка устраивается на неудобном подлокотнике. – Садись лучше мне на колени.

– Нет уж, дождусь, когда кому-нибудь из вас приспичит отлить, – журналистка закурила и нагло пустила дым в бороду экономическому обозревателю.

А тем временем Аркадия уже вели по служебной лестнице. На его плечах была чужая серая куртка. Сын боялся встречи с отцом, но хмель еще не до конца выветрился, и он пытался хорохориться.

Прежде чем войти в номер, он вскинул голову и расправил плечи, отчего тут же икнул. По тому напряжению, которое возникло у охранника, он понял, что за дверью с золоченой ручкой находится его отец.

Борис Аркадьевич сидел в кресле напротив окна спиной к двери и не сразу обернулся, когда Аркадий переступил порог. Он заставил сына понервничать, и когда услышал робкое “Добрый вечер” поднялся и с презрением посмотрел на Аркадия. Так смотрят на использованный презерватив, оказавшийся на видном месте.

– Ты пьян, свинья!

– Я.., ничего, – Аркадий опять икнул. – Я не хотел. Папа…

– Альберт Семенович, займись им, приведи в чувство. Я вернусь минут через пятнадцать. Этого времени тебе хватит?

Врач уже распаковывал саквояж. Борис Аркадьевич двинулся прямо на сына, и тому пришлось отшатнуться.

– Смердит от тебя, как от барыги. Аркаша обреченно сел на широкую кровать и принялся развязывать шнурки ботинок. Запутался в них.

– Лучше куртку снимите, – попросил врач. Аркадий нехотя повиновался.

– О, да у вас раны?

– Да, – недовольно проворчал Галкин-младший, поглядывая на окровавленный пластырь, криво наклеенный на предплечье. – Собака бешеная покусала, сучка в руку вцепилась.

– Нет, это у вас не укус, – осторожно отклеив пластырь и оглядев рану, констатировал доктор, – это резаная рана.

– Колотая, – уточнил Аркадий.

– Обработаем, немного придется потерпеть. Можно и не зашивать, не такая она и широкая.

Аркадий прилег и скрипел зубами, пока врач обрабатывал рану. Он наложил на предплечье аккуратную повязку.

– Что пили? – вкрадчиво поинтересовался доктор.

– Хрен его знает! Сперва “Текилу”, а потом уже не помню.

– Золотую или серебряную?

– Золотую, дешевую я не употребляю.

– Не курили, не кололись, не нюхали? – продолжал уточнять врач.

– Нюхал лишь потных баб, – скривился Аркаша.

– Это ничего, – улыбался доктор, – сейчас сделаю пару инъекций, и вы придете в себя.

– Мне бы поспать.

– Нельзя, – сказал Альберт Семенович, – Борис Аркадьевич хотел с вами поговорить.

– Я не хочу, – пробормотал Аркаша, целиком отдавшись в руки врача.

Он чувствовал, как тот ищет иголкой вену, чувствовал, как животворящая жидкость вливается в кровь. Минут через десять ему полегчало, мозг просветлел, он ощутил прилив сил.

– Что это вы мне вкололи? – поинтересовался он, садясь на кровать.

– Мягкое средство, – уклончиво ответил врач, – часто его применять не следует, но в экстренных случаях можно. По-моему, вы теперь в полном порядке, – и доктор отступил на несколько шагов, как художник, любующийся только-только оконченной картиной. – Даже щеки порозовели. – Затем врач вплотную приблизил лицо к лицу Аркадия и попросил:

– Смотрите в глаза. Налево, направо, вверх, вниз. Полный порядок! – он радовался, как ребенок.

Без стука вошел Борис Аркадьевич.

– Готово, – сказал врач, демонстрируя Аркадия.

– Благодарю.

Врач покинул номер, понимая, что Галкин-старший хочет остаться с сыном наедине. В двери стояли два телохранителя в добротных черных костюмах, в белых рубашках, при галстуках, с бэджами на лацканах.

– Сейчас мы с тобой выйдем к журналистам. Ты не произнесешь ни слова, можешь лишь кивать головой, желательно впопад.

– Да уж…

– Ты меня понял?

– Журналисты? Зачем?

– Это не твое дело. Ты больше мне вопросов не задавай, потому что если ты произнесешь еще хоть слово, я тебе за Лилю голову откручу!

– Я не хотел, папа, она сама…

– Заткнись, урод!

– Все, все, папа, я молчу.

Галкин-младший понял: он пока не прощен, но если сегодня вечером все пройдет хорошо и в ближайшее время он будет паинькой, отец вытащит его и на этот раз.

– Я все понял! Я решился, я изменю свою жизнь. Ты будешь мной доволен, слышишь, папа?

– Я тебе не верю, ни одному твоему слову, хотя хотел бы. Одевайся!

В шкафу на плечиках висел костюм. Когда Аркадий одевался, руки его тряслись, он никак не мог завязать галстук.

– Ненавижу! – прошептал Аркадий, швыряя дорогой галстук на кровать.

– Очки надень!

Причесавшись, Галкин-младший надел черные очки и стал рядом с отцом. Оба они отражались в большом зеркале стенного шкафа.

– Вроде, ничего, – прошептал Борис Аркадьевич, – немного на человека стал походить. Жаль, что ненадолго тебя хватит.

– Папа, навсегда! Если хочешь, я буду носить только строгие костюмы.

– Дело не в костюмах, а в голове.

– Папа, я постригусь!

– Вряд ли это что-нибудь изменит.

– Папа, я изменюсь!

– Мы с тобой поговорим потом, ты меня достал. Отец и сын вышли из номера. Охранники сопровождали их, олигарх с сыном шли к конференц-залу. В холле Галкин-старший остановился, на его лице появилась улыбка, искренняя и бесшабашная. Он знал, что нравится журналистам. Перед журналистами все проблемы надо прятать внутрь, они должны видеть лишь улыбку.

Охрана находилась чуть впереди от хозяина, обозначая собой невидимую линию, которую нельзя переступать. Первой на этой линии, проворно соскочив с подлокотника, оказалась журналистка и вытянула вперед руку с диктофоном.

– Где ваши камеры?

Тут же в холле все ожило и завертелось. Загорелись лампы подсветки, возникли микрофоны на удочках и без оных, заблестели логотипы, украшающие микрофоны известных каналов и телекомпаний.

Борис Аркадьевич сделал паузу, продолжая улыбаться заговорил хорошо поставленным голосом:

– В последнее время я не очень жаловал прессу. Слишком уж много и смело вы писали о моей семье. Журналисты любят скандалы, но, к вашему сожалению, скандала не получилось, преступник – угонщик машины, сбивший девушек, найден. Мой сын невиновен, – Борис Аркадьевич, даже не поворачиваясь, продолжая смотреть в камеру, указал рукой на Аркашу.

Тот, памятуя наказ отца, произнес:

– Да уж… – и скорбно кивнул.

Он, не привыкший позировать перед журналистами, не знал, куда деть руки, и Борис Аркадьевич понял, что оператор направил объектив именно на дрожащие руки сына. Он взял Аркадия за руку, приблизил к себе.

– Мы дружная семья. К сожалению, и у меня с сыном, как у любого из вас, бывают размолвки. Мы разные поколения, и по-разному смотрим на жизнь. Как вы любите своих детей, так и я люблю своего сына. Поверьте мне, если бы у меня были хоть малейшие основания заподозрить, что он виновен, он бы не стоял здесь, рядом с уважаемыми людьми, а находился бы там, где должен находиться преступник – в тюрьме.

– Правда, что был выписан ордер на его арест? – раздался провокационный вопрос журналистки. Борис Аркадьевич пожал плечами:

– Во всяком случае, к нам с ордером никто не приходил. Мой сын ни от кого не прятался. Он переживал, что его заподозрили в преступлении. Я пытался его успокоить, утешить… Вы же видите, необдуманными публикациями и домыслами вы травмировали его.

– Да уж… – подтвердил Аркадий и вновь кивнул. Постепенно он входил в роль и чувствовал себя незаслуженно обиженным. Черные стекла очков наводили особо чувствительных зрителей на мысль, что веки припухли от слез.

– Чем Аркадий собирается заниматься в будущем?

– Аркадий Борисович, – поправил Борис Аркадьевич журналиста. – Он еще не решил, но, думаю, пойдет по моим стопам. Нужно же кому-то продолжать дело? Вы же сами видите, как мало молодежи на этом форуме, – и Борис Аркадьевич как бы невзначай провел ладонью по собственной лысине, протер морщинистый лоб. – Мы уйдем, кто будет поднимать экономику России? Конечно же они, вот такие, молодые, как мой сын, как вы. Аркадий приехал с самого утра, но только сейчас нашел в себе силы выйти к прессе. Считайте это его дебютом.

– Да уж, – прозвучало из-за спины Бориса Аркадьевича, и олигарх про себя выругался матом.

Дальше посыпались вопросы про форум и про тенденции. Большинство журналистов поняло, что пора “сливать воду”, остались лишь самые стойкие – из экономических изданий, понимающие толк в терминологии, умеющие отличить дебет от кредита, а инфляцию от дефолта. Борис Аркадьевич вошел в раж и купался в сложных материях, недоступных пониманию простых смертных. Его прогноз для будущего России был достаточно оптимистичен, конечно, не на ближайшие год-два, а в обозримом будущем.

Аркадий держался стойко. Личный врач олигарха не зря ел свой хлеб.

Как бы невзначай Галкин-старший пару раз прошелся по своим негласным конкурентам, для начала похвалив их за успехи, но потом прояснив, каким недальновидным способом их успехи достигнуты. Интервью, в общем-то, мало кого устроило, потому как не было сказано ничего сенсационного и скандального. Но Борис Аркадьевич к этому и не стремился, ему надо было засветить на экране телевизора сына, что он и сделал.

Галкин был уверен, его интервью появится на всех каналах лишь потому, что до этого он молчал.

– Борис Аркадьевич, а почему ваш преемник находится не в зале, не за большим круглым столом?

– В течение дня он следил за событиями по монитору из своего номера, кстати, как и вся ваша пишущая и снимающая братия. Вы-то, кстати, тоже не в зале сидите. Вас допустили снять протокольный момент… Все, благодарю, – Галкин подарил журналистам несколько улыбок, затем, крепко сжав локоть Аркадия, отступил на шаг. Охранники тут же оттеснили прессу, и не выключенные камеры успели снять две направляющиеся к лестнице фигуры в темных костюмах.

– Мне бы такого отца, – негромко произнес один из журналистов.

– Но не дай бог тебе такого сына, – ответила журналистка. – Думаешь, почему он в темных очках? Журналист пожал плечами.

– Потому что такие глаза нельзя показывать крупным планом, они лживые, злые и пустые.

Бородатый журналист задумался. Он не привык мыслить экранными категориями.