Глава 8

На следующий день ровно в десять утра Марина Сорокина покинула отель.

Тот, кто мог видеть Марину вчера, сегодня ни за что не узнал бы ее. Марина изменила внешность с мастерством гениальной актрисы. Новый наряд, новый макияж, новая прическа – это была совершенно другая женщина.

На улице, почти у самого входа в отель, она остановила такси.

– Куда вам, синьора? – осведомился пожилой таксист-итальянец с большой, на полголовы, лысиной и черными усами на полном добродушном лице.

Марина назвала адрес. Водитель пожал плечами и громко и быстро затараторил, что он такого ресторана не знает, хотя уже двадцать лет работает таксистом. Тогда Марина объяснила, в районе какой площади находится этот маленький ресторан.

– А, площадь Трех Святых? Так бы, синьора, сразу и сказали, – таксист взглянул на Марину уже более приветливо. – Через полчаса будем на месте.

Только сейчас он сообразил, что женщина, севшая на заднее сиденье его автомобиля, плохо понимает по-итальянски. Он постучал правой ладонью по циферблату своих часов, которые поблескивали на волосатом запястье, и показал на пальцах, сколько времени ему понадобится, чтобы добраться до площади Трех Святых.

Марина объяснила ему по-английски, что она не очень спешит, что в принципе она не против, если таксист ее немного повозит по Риму. Таксист, привыкший за долгие годы работы к общению с разномастными туристами, жестикулируя с чисто национальным темпераментом, на смеси итальянского, английского, немецкого и французского принялся уточнять, какие же именно достопримечательности хотела бы увидеть синьора.

Не мудрствуя лукаво, Марина назвала хрестоматийное:

– Колизей.

– Колизей? – таксист, расплылся в улыбке и закивал головой так решительно, что два его подбородка заколыхались.

Марина улыбнулась в ответ.

Автомобиль помчался по улицам Рима.

К счастью, сегодня не было дождя, и даже, время от времени сквозь плывущие по небу облака проглядывало неяркое зимнее солнце. Марина смотрела то в лобовое стекло, то в боковое.

Таксист, вопросительно взглянув на Марину, указал на пачку сигарет, дескать, не будет ли синьора против, если он закурит. Марина не возражала, и таксист закурил. Марине пришлось пожалеть о своей любезности: его сигарета не просто воняла, а смердела. Марина была вынуждена опустить боковое стекло и достать из сумки пачку длинных египетских сигарет. Таксист подал ей зажигалку с уже трепещущим язычком пламени.

Марина прикурила, блаженно затянулась ароматным дымом, продолжая смотреть в окно.

Мелькающие за стеклами автомобиля городские пейзажи она, занятая своими мыслями, воспринимала как-то отстраненно, будто кадры случайно увиденного, почти беззвучного видеофильма. Толстяк водитель, возможно, чтобы хоть немного сгладить вину за свою вонючую сигарету, за свой старый автомобиль и, может быть, по-зимнему серый, как будто вылинявший Рим, нажал кнопку магнитофона. Прокуренный салон такси заполнила итальянская музыка. Неаполитанские песни чередовались с многолетней давности эстрадными шлягерами в исполнении Тото Кутуньо и Адриано Челентано и с совсем новыми, неизвестными Марине хитами.

Музыка, рвущаяся из двух небольших динамиков, укрепленных над задним сиденьем, начала озвучивать видеофильм. И мир показался Марине более привлекательным.

На улицах было очень много туристов, что удивительно – все-таки не туристский сезон; правда, в большинстве попадались японцы. Едва ли не каждый из них был с видеокамерой и, ни на секунду не опуская ее, смотрел на Вечный город исключительно через видоискатель, снимая все подряд.

«Вот уж мне эти туристы, – подумала Марина, – нигде от них нет покоя. Разве что в той стране, где теперь живу я».

Там туристы были очень редкими гостями, и она с ними за последние годы сталкивалась всего лишь несколько раз, большей частью случайно.

Соборы, соборы, площади, узкие улочки, широкие…

Внезапно, точно выросши из-под земли, возникла громада Колизея с многочисленными арками.

– Колизей! Колизей! – бросив руль, торжественно поднял вверх руки и громко, пытаясь перекричать музыку, летящую из колонок, объявил водитель.

Он вертел головой то вправо, то влево, с восторженным лицом оборачивался к Марине, словно желая поделиться с ней всеми теми чувствами, которые охватили его при виде этой величественной архитектурной реликвии…

Затем он провез ее рядом с обветшалыми арками и поколесил по узким улочкам, постоянно повторяя звучные итальянские слова: «тричетто», «барокко», «пьяццо», «Санта Мария», «Сан Себастьян», «Брунилески»…

Марина согласно кивала головой, зачастую не понимая, о чем толкует словоохотливый римлянин.

Наконец, изрядно поплутав, таксист вывез ее на площадь с круглым фонтаном в центре. Фонтан был, конечно же, мертвым и не работал.

«Наверное, летом, когда его включают', он очень красив», – подумала Марина.

А таксист, словно угадав ее мысли, замахал руками, зашевелил пальцами, изображая струи воды. Этого ему показалось мало, и он принялся нажимать на рычажок, на лобовое стекло брызнула вода.

– Я поняла, поняла.

Таксист остановил машину и указательным пальцем ткнул куда-то за окно, дескать, вот, синьора, ваш ресторан. У Марины были лиры, она еще в аэропорту поменяла валюту. Но ей понравился этот пожилой толстяк, она захотела отблагодарить таксиста за его добродушие, обаяние и веселость. И она подала ему пятидесятидолларовую банкноту.

Таксист засветился, засиял, как майское солнышко, зацокал языком, рассыпался в словах благодарности на всех известных ему языках и стремительно выскочил из машины.

Марина даже не успела удивиться, куда это он, как таксист обежал машину, открыл дверцу и помог Марине выбраться, не переставая стрекотать:

– Синьора, мерси, грасио, данке, спасибо, сенкью…

«Подумать только, я сделала его совершенно счастливым!..»

Марина не спеша пересекла площадь и вошла в ресторан, который назывался «Сан Мигель». Еще на подходе она определила, что этот ресторан больше похож на захудалую таверну, нежели на приличное место.

Впрочем, она и не сомневалась: Сайд, с которым ей предстоит встреча, будет сидеть именно в такой занюханной забегаловке. В ресторане остро пахло всевозможными пряностями, но все эти пряности перебивал запах чеснока и какого-то острого соуса. В небольшом помещении с четырьмя окнами стояло восемь столиков. Потолок был низкий, да и сам ресторан помещался в цокольном этаже. У одной стены был бар и маленькая, метра на три с половиной, эстрада, которая сейчас пустовала, если не считать двух микрофонных подставок.

За стойкой бара хлопотал бармен с полотенцем, переброшенным через руку. Два столика были заняты небольшими компаниями, а за столиком у самой стойки бара сидел коренастый мужчина с землистым лицом.

Нездоровый цвет лица особенно подчеркивала огненно-рыжая короткая борода. Его голова была гладко выбрита.

Марина, проходя мимо рыжебородого мужчины, бросила на него пристальный взгляд и устроилась на высоком табурете у стойки бара. Рыжебородый наблюдал за Мариной.

Она повернулась к нему и негромко сказала:

– Аллах помнит о своих правоверных.

– Аллах велик, он помнит обо всех! – ответил рыжебородый, и выражение его лица сразу же изменилось.

Марина узнала и голос: да, с ним она разговаривала вчера вечером по телефону.

– Паоло, – обратился Сайд к бармену, – синьоре компари.

– И кофе, – добавила Марина.

На стойке бара появилась рюмка бледно-розового компари и чашечка кофе. А уже через десять Марина и Сайд уходили из маленького ресторана, провожаемые удивленным взглядом бармена.

Он никак не ожидал, что у Сайда назначена встреча с такой красивой женщиной.

Марина и Сайд в «фиате» древней модели ехали по оживленным римским улицам, удаляясь от центра города. Время от времени Марина задавала мусульманину короткие вопросы, на которые он отвечал по возможности обстоятельно. То, что требовалось Сорокиной от Сайда, лежало в багажнике его давно не модного «фиата», а направлялись они за город, где Марина собиралась опробовать оружие.

Через час они были на месте. Рядом с огромной свалкой каких-то промышленных отходов, битого кирпича, ржавых, разломанных автомобилей, искореженных плит находился огромный карьер, глубокий и длинный. Марина спустилась вниз, Сайд двигался за ней, то и дело гортанно вскрикивал, указывая спутнице, где лучше повернуть направо, а где налево.

Наконец они добрались до самого дна карьера. Марина огляделась по сторонам: вокруг не было ни души.

А Сайд стал объяснять, что это место иногда используют итальянские мафиози для своих разборок и что других людей здесь почти никогда не бывает и даже полиция и карабинеры стараются обходить стороной это страшное место.

– А ты не боишься? – спросила Сайда Марина, взглянув ему в глаза.

Тот осклабился, отчего его лицо приобрело хищное выражение, а его горбатый нос показался Марине похожим на клюв орла.

– Сайд никого не боится.

Стоя на дне карьера наедине с рыжебородым мусульманином, Марина вспомнила фильм, столь любимый народом на ее советской родине; там одним из главных героем был Сайд, у которого главарь бандитов Абдулла (правда, сейчас, в свете новой государственной идеологии, Абдулла в России считался бы не бандитом, а борцом за свободу) спрашивал: «Зачем ты убил моих людей?». И Марине захотелось спросить у Сайда, много ли людей он убил лично и если да, то зачем. Но Марина отлично знала: подобные разговоры между профессионалами не то что неуместны – просто дики, и она воздержалась от ненужных вопросов.

Сайд развернул свою поклажу. Марина через его плечо взглянула на оружие. Черт побери! Карабин был бельгийский, а оптический прицел – немецкий.

– Я же просила, чтобы винтовка была итальянская! – сердито воскликнула Марина.

– Все итальянские мафиози стреляют именно из таких, так что это – самая итальянская винтовка.

Марина уступила.

– Ну ладно, из таких так из таких.

Она забрала у Сайда карабин. Сайд прямо-таки не поверил своим глазам, когда она с" непостижимой сноровкой разобрала и потом вновь собрала оружие. Хотя он, как всякий восточный человек, свои эмоции скрыл, лишь восхищенно щелкнул языком.

– Иди туда и отнеси вот это, – Марина махнула рукой и подала Сайду пустую, но несмятую банку от «Пепси-колы».

Сайд взял банку и пошел туда, куда указала Марина, она в это время передернула затвор и сняла крышки с оптического прицела. Сайд шел и шел, чувствуя, как ноги начинают деревенеть. Чуть больше часа он был знаком с этой женщиной, но уже полностью подчинился ей, подчинился липкому, парализующему волю страху, который он испытывал, находясь рядом со своей новой знакомой.

Наконец он услышал, как Марина свистнула, и остановился. Банка от «Пепси» была вдавлена в глину метрах в пятидесяти от Марины. Сайд заспешил назад – к женщине с оружием в руках.

А Марина опустилась на колено и, как показалось Сайду, не целясь, нажала на курок. Громыхнул выстрел.

– Иди принеси банку, – приказала Марина.

Сайд побежал, подгоняемый тем же леденящим душу страхом. И когда он добежал до банки, то увидел – пуля вошла ровно в середину, оставив аккуратное отверстие. Он принес Марине пробитую банку. Та внимательно посмотрела и приказала нести банку назад, но установить на этот раз плашмя, донцем к ней. Что и было сделано исполнительным мусульманином.

Марина взяла длинный глушитель, который был обернут в чистую белую тряпицу, быстро навернула его на ствол карабина. Трижды выстрелила – прозвучали негромкие хлопки.

– Иди принеси.

Сайд заспешил к банке и вернулся, одобрительно причмокивая. В донце зияло одно большое рваное отверстие.

– Ну что ж, неплохо, – пробормотала Марина, надевая очки с дымчатыми стеклами.

Она сняла с карабина оптический прицел, глушитель, аккуратно разобрала оружие, заботливо, как младенца, запеленала в белый лоскут и, обвязав шнурком, вручила Сайду:

– Неси.

По дороге к машине она спросила рыжебородого спутника:

– Надеюсь, тебе заплатили?

– Да-да, заплатили, конечно же, заплатили, синьора.

– Я не синьора.

– Да-да, заплатили, госпожа…

Сайд с отчетливостью осознал – не умом, а животным наитием, – что его роль рядом с этой темноволосой женщиной – роль слуги. И чем преданнее он станет служить, тем лучше для него. Сайд и знать не мог того, что сказал полковник, лежа в постели с Мариной.

А полковник сказал следующее, и Марина это запомнила прекрасно: «Если будет нужно, дорогая, в целях безопасности, то можешь пожертвовать Саидом. И если почувствуешь, что он может навредить, – не жалей. Твое задание оправдывает любые жертвы».

Тогда Марина ничего не ответила, лишь качнула белокурой головой. Теперь же, поглядывая на Сайда, она чувствовала, что напутствие полковника, вероятно, придется исполнить.

Из ресторанчика «Сан Мигель» Сайд вышел в восемь вечера. Он сел в свой старомодный «фиат» и поехал в сторону отеля, где его ждала странная темноволосая женщина, для которой он достал бельгийский карабин и которой обязан был помогать.

Марина поджидала его на перекрестке у маленького кафе. Выставленные на тротуар пластмассовые столики были пусты; внутри кафе, за большими стеклами, сидели люди, прячась от ужасного, как они считали, зимнего холода.

Марина села на переднее сиденье рядом с Саидом.

– Куда сейчас, госпожа?

– Отель «Хилтон» знаешь?

Сайд кивнул. Марине показалось, что его борода не просто рыжая, а огненно-красная. Может быть, это отблеск рекламных огней упал на его лицо, может, так осветили фары встречного автомобиля, но зрелище пламенеющей бороды навевало жуть.

«Что это со мной? Надо сосредоточиться, а я думаю о какой-то ерунде».

Проезжая у отеля «Хилтон», Марина посмотрела на окна в номере Аль-Рашида. Света в них не было. По просьбе Марины Сайд повернул «фиат» в ту улочку, где произошла схватка с мотоциклистами, и Марина, указав место стоянки, покинула автомобиль, взяв с собой сверток, в котором лежали карабин, оптический прицел и глушитель. Сайду она приказала ждать ее возвращения, ждать сколько потребуется, хоть до самого утра.

Сайд всем своим видом выразил готовность выполнить любую волю госпожи и стремление не подвести что бы ни случилось.

Марина проникла на стройку и уже через пятнадцать минут, лишь дважды коротко осветив себе путь маленьким фонариком, заняла нужную для выстрела позицию. Марина устроилась на третьем этаже в небольшой комнате с сорванными половицами, рядом с окном, в котором не было стекол. Она развернула оружие, вытащила из рюкзака коробку с тюбиками губной помады, быстро с ними разобралась, извлекая патроны.

Приведя карабин в боевую готовность, она положила его рядом с собой. Оставалось только загнать патрон в патронник и, тщательно прицелившись, нажать на спусковой крючок.

Когда до полуночи оставалось несколько минут, к «Хилтону» подкатил лимузин. Швейцар, стоявший на крыльце отеля, бросился к машине, услужливо открывая дверцы. Из автомобиля вначале вышла длинноногая, длинноволосая брюнетка в долгополой шубе, накинутой на плечи. Марина узнала Джульетту Лорснцетти.

Следом за Джульеттой из лимузина появился Аль-Рашид в смокинге и при бабочке.

«Наверное, из ресторана», – с легкой завистью подумала Марина, но не спешила поднимать оружие и устраиваться для выстрела. Тем более что времени было немного и она нужный момент уже прозевала. А ей хотелось действовать наверняка – так, как она действовала всегда, без досадных оплошностей.

«Ничего, ты сейчас поднимешься с гостьей к себе в номер, так что я на вас еще полюбуюсь».

Марина уже было озябла, но сейчас, когда цель возникла перед глазами, снайпершу охватил настоящий азарт, который разогрел се лучше, чем теплая одежда, или костер, или рюмка коньяка.

Спустя четверть часа Аль-Рашид и его ночная гостья расхаживали по большой, богато обставленной комнате с бокалами в руках. На столике поблескивало серебряное ведерко, из которого торчало бутылочное горлышко с остатками фольги.

«Шампанским угощаются. А после шампанского займутся сексом».

Не надо быть великим провидцем, чтобы угадать, как будут развиваться события в такой ситуации.

Марина взяла карабин, в общем-то, тяжелый, тем более, с глушителем и оптическим прицелом, положила его на раму, высунув ствол наружу, сама уперлась локтями в широкий подоконник.

«Да, удобно, как в тире».

Она припала глазом к окуляру и покрепче прижала приклад к плечу.

Сквозь прицел Барби наблюдала за своей жертвой.

Два раза складывалась такая ситуация, что при желании можно было рискнуть и одним выстрелом уложить обоих – и Аль-Рашида, и Джульетту. Но Барби медлила.