Слепой (№8) - Двойной удар Слепого

Но и разговор для непосвященного оказался бы совсем непонятным.

– Через два, на сегодня, – сказал Мерцалов.

– Понял, – глухо ответил знакомый ему голос, и в трубке запищали короткие гудки.

«Отрапортовал. Можно приступать непосредственно к делу, – думал Мерцалов, спеша по пустынной улице вдоль занесенных снегом живых изгородей. – Небось, недоумевают, почему так рано. Но это моя забота. Неохота здесь рассиживаться, к тому же подвернулась такая великолепная возможность позабавиться».

Мерцалов не чувствовал усталости, когда взбирался на крутой холм, к его непокрытой лесом вершине. Он вновь увидел озеро, маленькие домики, хвосты дыма над их крышами, проследил цепочки следов. Нет, к его домику никто не подходил, разве что потом заметал следы. Но это маловероятно.

И он, глубоко проваливаясь в снег, побежал с откоса, то и дело натыкаясь на стволы деревьев, хватаясь за них руками. Не прошло и двадцати минут, как он уже был на берегу озера. Используя низкие ели как прикрытие, он немного отошел в сторону – так, чтобы его никто не видел. Солнце уже опустилось довольно низко, тень леса легла на лед, накрыв ею и домик, в котором якобы безвылазно удил рыбу Мерцалов.

Пригнувшись, он пробежал по льду, стараясь попадать в следы, оставленные прежде, и, распахнув окно, перевалился животом через подоконник. Первым делом Олег осмотрел волосок от шарфа. Тот остался нетронутым.

«Ну вот и отлично! Окно закрыто, здесь тепло, остается только для полного счастья поймать крупную рыбу. Как все-таки греет душу знание того, какие произойдут события, когда другие об этом и не догадываются! Есть прелесть в жизни, просчитанной наперед, хотя некоторые и говорят, что так жить скучно. Единственное, чего не хочется знать, так это дня и часа собственной смерти. Но человек моей профессии должен готовить себя к тому, что не доживет до старости и не умрет своей смертью. Умереть своей смертью – жребий бедных и не рисковых людей. Если ты богат, а тем более, живешь в России, жди бомбы, подложенной в подъезде, в автомобиле, жди автоматной очереди в спину, влетевшей в форточку гранаты. Жди, что детей твоих украдут, что жену твою похитят и изнасилуют. Это все плата за владение большими деньгами. А если хочешь жить тихо и мирно – раздай деньги нищим и больше не высовывайся».

* * *

Мерцалов взглянул на свои выставленные с точностью до секунды часы. Прошло ровно два часа с того момента, как он позвонил посреднику.

«Значит, в „Пещеру горного короля“ уже пришел факс».

Он отдернул занавеску на втором окне, выходящем на озеро.

Все дальнейшее происходило в точности, как он предвидел. Девушка-администратор в наброшенной на плечи лисьей шубе вышла из отеля, держа в руке лист бумаги. Остановилась в некоторой растерянности, кого-то высматривая на льду.

– Да здесь я, здесь, ты же ко мне идешь, – пробормотал Мерцалов.

Девушка торопливо шла по льду, решая, к какому домику подойти.

«В ближайшем сидит Шарлотта», – думал Мерцалов.

Девушка остановилась возле двери, постучала. Показалась белокурая голова Шарлотты. Затем женщина вышла на лед, оживленно жестикулируя, начала объяснять, что, мол, мистер Слипин рыбачит либо там, либо вон там, но никак не в тех домиках, потому что они уже были заняты, когда она пришла на озеро, а Слипин пришел позже.

Девушке-администратору оставались на выбор только два домика. Домик Батулина располагался ближе и, естественно, она зашла в него.

Вновь состоялся короткий разговор. Батулин уже точно указал, где следует искать лже-Слипина.

Мерцалов сам пошел навстречу девушке, перед этим пробежав пару кругов возле домика, вроде бы согреваясь, а на самом деле затаптывая свои следы, которые он оставил, залезая в окно. Следы, ведущие к лесу, уже успел замести ветер.

– Простите, мистер Слипин, что отрываю вас от рыбалки, – произнесла девушка и слегка закашлялась.

– Пустяки, все равно мне пока не везет, ничего не поймал.

– Пришло на ваше имя, – девушка протянула факс, напечатанный по-английски.

Он был немногословным. В нем говорилось, что мистер Слипин, сотрудник какой-то фирмы с неудобочитаемым названием, в конце которого можно было разобрать лишь «International», должен прервать отдых и встретиться завтра утром со своим рекламодателем.

Тон, в котором было составлено послание, указывал на одно: отказаться Слипин не имеет права.

Мерцалов умело изобразил досаду и огорчение.

– Не дадут отдохнуть!

– Сожалею, что нарушила ваши планы, но, как понимаю, эта бумага очень важна для вас.

– Что ж, дело есть дело, – вздохнул Мерцалов, неуклюже забираясь в домик.

А затем, как бы в раздражении, бросил факс в пылающую жаровню. Огонь тут же охватил бумагу, и она рассыпалась черными хлопьями.

– Придется ехать, – Мерцалов смотал удочку и зашагал рядом с девушкой.

Вид его был настолько мрачен, что администратор даже не пыталась с ним заговаривать. К чему дергать человека, если он и без того расстроен?

Но в холле гостиницы она не выдержала, все-таки была от природы словоохотлива.

– Мистер из соседнего номера просил передать, что желает вам отличной рыбалки…

– Я его понял, – усмехнулся Мерцалов, – и могу вас заверить" он имеет в виду не рыбу.

Администратор пожала плечами. В ее обязанности не входило разбираться в тонкостях отношений между постояльцами.

– Мы сможем выплатить вам неустойку за неиспользованный отдых лишь начиная с завтрашнего дня, – извинялась администратор, листая книгу регистрации и просматривая номера заказов.

– Что вы, это лишнее, – возразил Мерцалов.

– Как это? – вырвался у девушки удивленный вопрос, деньги ведь были немалые.

Она могла представить себе, что богатый клиент оставит большие чаевые, по просто так подарить деньги фирме, а не работнику… Такое в ее голове не укладывалось. Но потом до нее дошло, что предлагает Мерцалов.

– Ну конечно же, мы учтем эти оплаченные дни, когда вы приедете в следующий раз.

– Жаль, но придется ехать прямо сейчас.

Мерцалов убедился, что девушка-администратор пошла в другое крыло отеля, а сам даже не стал останавливаться у двери своего номера. Коридор замыкала стеклянная дверь, ведущая на улицу. Мерцалов осмотрел замок. Изнутри он отпирался поворотом ручки, ключа не требовалось.

Он осторожно повернул ручку и чуть-чуть приоткрыл дверь. Замок имел такую конструкцию, что защелкивался сам.

– Совсем отлично. Совсем, – еле слышно прошептал Мерцалов.

Он знал, если что-то в его жизни начинает складываться, то обстоятельства идеально прилегают одно к другому, как блоки в египетской пирамиде – не подсунешь и лезвие ножа. Он верил в свою удачу, и почти никогда она ему не изменяла. Мерцалов воткнул под язычок замка обломанную спичку и затем, подложив под резиновый уплотнитель еще одну спичку, прикрыл дверь. Теперь она не распахнулась бы, даже если бы подул сильный ветер. А чтобы открыть снаружи, следовало навалиться на нее плечом.

«Порядок!»

Мерцалову хотелось хохотать, когда он собирал свои вещи.

Он торопливо вышел с ними в холл, на глазах у прислуги выронил из-под мышки чехол с удочками, попрощался и направился к автомобильной стоянке. Минут пять он прогревал двигатель «вольво», потом тронул с места. Лыжи и палки, укрепленные на крыше автомобиля, напоминали Мерцалову о себе тихим постукиванием.

Девушка-администратор в это время думала об уехавшем постояльце: «Боже, какой он неловкий! И бывает же, чтобы такие недотепы ворочали большими деньгами! Прямо умопомрачение какое-то…»

Мерцалов ехал, поглядывая по сторонам. Когда его от отеля отделяло километров семь, он присмотрел на обочине дороги огромный неровный камень. Здешние места считались зоной туризма, и поэтому при строительстве дорог старались оставлять как можно больше природных красот – валунов, старых деревьев. Ради дерева полосы дороги могли расходится в стороны, и оно гордо росло между ними, защищенное ограждением.

Мерцалов вышел из автомобиля, прошелся слева от камня. Снега возле него намело сантиметров семьдесят, на машине не въедешь. Пришлось доставать маленькую лопатку и расчищать площадку. Затем «вольво» с урчанием заехала под прикрытие валуна. Мерцалов снял с крыши лыжи, палки, воткнул их в снег, после чего еловыми лапами забросал крышу машины и заднее стекло.

Сверху все это присыпал снегом. Даже стоя в двух метрах, нельзя было заметить, что здесь спрятана машина.

А что уж говорить об автомобилистах, проезжавших по шоссе! Впрочем, их здесь было мало. В это время года большинство местных жителей передвигается на машинах лишь в пределах городов и поселков. Параллельно с шоссе проходила железная дорога – ею и пользовались.

Теперь оставалось только ждать.

Мерцалов забрался в машину и выключил мотор, чтобы не выдать себя шумом. Он слышал, как сыплется снег, как поскрипывают под ветром, постреливают от мороза стволы деревьев, и блаженно улыбался. Рядом с ним на сиденье покоился тощий рюкзачок, на дне которого лежали пистолет с глушителем и тонкий стилет.

Стрелять в свои жертвы Мерцалов не любил – нет остроты ощущений. Другое дело действовать холодным оружием, когда чувствуешь трепет предсмертного человеческого ужаса, чувствуешь, как входит лезвие в теплую податливую плоть! И самое великое наслаждение – ощутить, как последний раз дрогнет сердце, выталкивая из нанесенной раны горячую кровь.

Приходилось то и дело заводить мотор и включать на полную мощность печку, чтобы прогреть салон. Руки Мерцалов берег больше, чем бережет скрипач или пианист. Он всегда носил самые дорогие и самые теплые перчатки. Во всех его зимних куртках и пальто имелись глубокие карманы, подбитые мехом. Он сидел, протянув руки к пластмассовой решеточке автомобильной печки, из которой тек теплый, навевавший воспоминания о лете, воздух.

Когда наступило одиннадцать часов вечера, Мерцалов вылез из машины, закрыл дверцу, забросил за плечи рюкзак и, застегнув крепления лыж, двинулся в дорогу. Он пересек шоссе и исчез в густой темноте леса.

По дороге Олег старался запомнить нужные ему для возвращения ориентиры. Их не так-то много найдешь в зимнем лесу, освещенном ущербной луной. Весело скрипел снег, душа Мерцалова ликовала.

Он любил подвергать свою жизнь опасности. Наверное, если бы не афганская война, у него была бы какая-нибудь рисковая профессия. Не был бы он инженером, управдомом или учителем физкультуры.

Теперь Мерцалов уже мало чем напоминал того неуклюжего мистера Слипина, каким его запомнили в отеле. Каждое его движение было выверенным и четким. Он скользил на лыжах так, что со стороны могло показаться, будто человек летит над снегом, лишь изредка касаясь палками верхушек сугробов.

Мерцалов выбежал на опушку леса рядом с «Пещерой». Полумесяц, взошедший над деревьями, заливал окрестности каким-то ртутным, неживым светом, в котором даже румянец на щеках казался трупными пятнами.

Мерцалов пошарил взглядом по второму этажу отеля.

«Так, где же окна Шарлотты?»

И тут же отыскал. В них пылал яркий свет. Олег даже увидел саму женщину – она стояла в ванной, не закрыв за собой дверь. Ловкими движениями Шарлотта подкрашивала ресницы. На ее обнаженной спине блестели капли воды.

«Только что приняла душ, сейчас наводит последний марафет перед свиданием. – Он взглянул на часы. Близилась половина двенадцатого. – Чистоплотная и пунктуальная, – усмехнулся Мерцалов, – то, что надо. Хорошая все-таки привычка у этих скандинавов – жить и ничего не прятать за занавесками. Но ничего, скоро и сюда доберутся наши „братки“. Идешь себе по улице, смотришь в окна: кто-то прячет денежки, кто-то ставит в сейф драгоценности и набирает код. Смотри, запоминай, бери – не хочу. Они живут, словно звери в заповеднике, и поверили, будто уже никогда и никто не откроет на них охоту. Но оголтелым браконьерам и дела нет, что перед ними граница, пересекают и привычек своих не меняют. То ли дело я! Действую аккуратно, интеллигентно, без хамства. Любое преступление может быть красивым, культурным. В конце концов, эффектно обставленная смерть – тоже награда».

Мерцалов сбросил лыжи, воткнул их, чтобы не потерять, под толстым стволом ели, туда же пристроил и палки.

Окна номера Батулина, расположенного на первом этаже, тоже сияли электрическим огнем, но Валентин скандинавом не был, поэтому сдвинул планки жалюзи.

То и дело его силуэт возникал в окне, ложась тенью на закрытые планки, а затем расплывался, исчезал.

«Он один», – отметил Мерцалов и, вынув из рюкзака стилет, спрятал его в рукаве.

Сквозь дверное стекло он убедился, что коридор пуст. Нажал плечом па дверь. Та, чуть зашуршав, отворилась, и тут же Мерцалов закрыл ее за собой. Это произошло так быстро, что в коридор почти не успел попасть холодный воздух. Олег, ступая на цыпочках, подобрался к двери Батулина и негромко постучал костяшками пальцев.

Послышались быстрые шаги, дверь широко распахнулась. На пороге стоял Валентин Батулин, широко и радушно улыбаясь. И сразу же крайнее недоумение возникло на его лице: перед собой вместо назначившей встречу Шарлотты он увидел одетого в зимнюю куртку, в теплые кожаные перчатки недавнего знакомого из соседнего номера. Хотя Валентин точно знал – об этом сказала администратор – Слипин уехал на своей машине.

– Что-нибудь… – начал обескураженный Батулин.

– Пустите!

Мерцалов резко шагнул вперед, толкнув грудью Батулина, и захлопнул за собой дверь.

– Какого черта! – уже злость и ненависть прозвучали в голосе Валентина.

Он лихорадочно шарил глазами, что бы такое можно было схватить в руку, если придется защищаться.

– Да вы никак боитесь меня? – Мерцалов расплылся в улыбке – добродушной и приветливой, способной развеять любые опасения.

– Я не понимаю…

– Поймешь.

Валентин лишь успел увидеть сверкнувшее жало стилета, когда Мерцалов перехватывал оружие, вынутое из рукава. Его левая рука сдавила Батулину горло так, что он даже не мог захрипеть, а правая изо всей силы вонзила стилет ему в пах. Сперва Батулин даже не ощутил боли, просто леденящий ужас пронизал все его тело. Он ожидал чего угодно – выстрела в сердце, в голову, но не удара стилетом в пах. Это было пострашнее, чем мгновенная смерть.

А Мерцалов, оказавшийся намного сильнее Батулина, выволок его из прихожей в комнату, повалил на пол возле кровати и, придавив ему руки коленями, прошептал:

– Ты помнишь пятнадцатое февраля?

Его голос не был зловещим, он произнес эти слова, словно поздравлял Валентина с большим праздником.

Батулин же, услышав про пятнадцатое февраля, вдруг обмяк, будто уже умер, его глаза помутнели; так ведет себя котенок, которого держат над водой, собираясь топить, – он предчувствует гибель, но не сопротивляется.

Мерцалов протянул руку назад и с поворотом выдернул стилет из тела поверженного противника. А потом медленно, продолжая сжимать ему горло, чтобы Батулин не мог издать ни звука, вколол стилет ему в грудь, точно в сердце. Он наслаждался тем, как потрескивают ткани, расступающиеся под острием, и наконец ощутил толчки сердца, соприкоснувшегося со сталью.

– Все, – пробормотал Мерцалов, загоняя стилет в грудь Батулина по самую рукоятку.

А затем, испытывая приятную слабость и блаженное облегчение, словно после близости с женщиной, он поднялся, оглядел свою одежду: ни пятнышка крови, хотя на ковре уже образовалась порядочная лужа.

Мерцалов взглянул на часы: без четверти двенадцать.

«Самое время».

Он осторожно, не снимая перчаток, затолкал труп Батулина вместе с ковром под кровать. Побрызгал в воздухе туалетной водой, найденной на полке в ванной комнате, чтобы перебить запах крови. Затем быстро разделся, сняв даже белье, и набросил махровый халат владельца, оставленный в ванной. Погасил свет и сел на край кровати. В темноте лишь светились цифры на экранчике будильника, который, скорее всего, Батулин привез с собой, потому что в номере у Мерцалова такого не было.

«Вот же черт, – подумал Мерцалов, – почему я жду, что на часах загорится двенадцать ноль-ноль? Ведь двенадцать ночи – это четыре нуля».

Когда вместо последнего нуля загорелась единица, в дверь осторожно постучали.

– Войдите, – по-английски спокойно произнес Мерцалов и шагнул навстречу гостье, наверняка зная, что после ярко освещенного коридора она не сможет рассмотреть его в темном номере.

– У вас темно…

– А насчет освещения мы не договаривались.

Мерцалов закрыл дверь.

Гостья стояла в растерянности. От нее пахло легкими, ненавязчивыми духами. Мерцалов подошел к ней сзади, нежно обнял за плечи.

– Валентин, – с усилием проговорила Шарлотта, – так вас, кажется, зовут? Мы договаривались сперва попить шампанского…

– Шампанское подождет, – горячо прошептал Мерцалов в ухо женщины и коснулся его языком, а руки его скользнули Шарлотте под свитер.

Она напряглась, повела плечами, прогнулась и попробовала повернуться к Мерцалову лицом. А тот уже подталкивал ее к кровати.

Он повалил ее лицом вниз и принялся стаскивать с нее джинсы вместе с трусиками.

– Валентин… Валентин… – пыталась остановить его Шарлотта.

– Молчи, молчи… – хрипел Мерцалов, срывая с нее одежду.

Он навалился на Шарлотту сзади, вошел в нее резко и грубо. Но вместе с болью она ощутила сладостный жар.

Вскоре Шарлотта уже во всем подчинялась Мерцалову, напрочь опровергая миф о холодных скандинавках. Она успела дважды достичь пика наслаждения, прежде чем Мерцалов замер и опустился на колени.

Шарлотта попробовала обернуться, но руки Олега прижали ее к постели.

– Подожди, подожди, еще рано…

На Мерцалова накатила новая волна вожделения.

Редко ему приходилось с такой остротой чувствовать сексуальную близость. Обычно он быстро возбуждался и быстро кончал. Но теперь мысль о том, что совсем рядом лежит еще теплый мертвец, что Шарлотта думает, будто с ней совсем другой мужчина, возбуждала Мерцалова сверх меры, наделяла его фантастической силой.

Шарлотта задыхалась, пыталась остановить партнера, но он двигался так же ритмично и быстро, как двигается иголка швейной машины. У Шарлотты уже темнело в глазах, когда Мерцалов остановился и тяжело выдохнул.

– Все!

Шарлотта обессиленно вползла на кровать, уткнулась лицом в подушку и зажала между ног простыню.

Мерцалов прилег рядом, поглаживая себе низ живота.

Шарлотта даже боялась заговаривать, ей казалось, произнеси она хоть слово – и этот странный мужчина вновь примется за свое. А ей сейчас хотелось лишь одного – чтобы ее оставили в покое. Но не было сил даже подняться в свой номер, и она заснула тут глубоким, как обморок, сном.

Убедившись, что гостья Батулина спит, Мерцалов соскользнул с кровати, наскоро протер все предметы в номере, к которым он прикасался без перчаток, затем краем простыни обернул ручку стилета, выдернул его из груди Батулина и положил на подушку – так, чтобы Шарлотта, едва проснувшись, увидела лезвие, испачканное запекшейся кровью. Ковер вновь лег на свое место.

Мерцалов оделся. Неслышно открыл дверь, оказался в коридоре и вскоре уже был на пути к своему укрытию.

Кровавая забава совсем не забрала его сил, наоборот, придала новых. Мерцалов с чемпионской скоростью бежал на лыжах по ночному лесу. Вскоре он уже садился в остывшую «вольво». Ветки он закинул подальше за валун, чтобы никому не попались на глаза, лопатой разбросал по колее, проложенной автомобилем, снег и помчался по направлению к железнодорожной станции.

К последнему поезду он успел вовремя. На привокзальной площади он оставил машину вместе со своими вещами, прихватив лишь легкую сумку, где были бритва, зубная щетка и смена белья. Поезд уносил его обратно в Осло.

* * *

«Вольво» на привокзальной площади простояла недолго. Владелец автомобиля, не знавший Мерцалова в глаза, подошел к машине, открыл дверцу своим ключом, спрятал в карман связку ключей, которыми действовал наемный убийца, и погнал машину к гаражу.

Назавтра, ближе к обеду, сидя в баре на пароме «Принц Датский», Мерцалов медленно жевал бутерброды и запивал их кофе. В телевизионной программе новостей, конечно же, сообщили о жестоком убийстве русского предпринимателя, занимающегося торговлей нефтью, но пока не выдвигали никаких версий, сообщив, однако, что в номере с ним находилась женщина.

Аппетит у некоторых сидевших в это время в баре испортился, но отнюдь не у Мерцалова.

Вдруг он почувствовал, что на него кто-то смотрит.

Олег обернулся и увидел знакомое лицо.

Глава 6

В Рим Марина Сорокина прибыла с паспортом на имя Фионы Лоуренс, подданной английской короны.

При ней была небольшая кожаная сумка и такой же кожи чемодан на колесиках. В аэропорту Сорокина взяла такси и направилась в центр города. Она выбрала недорогой отель. До отеля «Хилтон» оттуда было два квартала. Ее номер состоял из двух комнат и размещался на третьем этаже.

Войдя в номер, Марина-Фиона сразу же подошла к окну и отдернула тяжелые шторы. Перед ее взором открылась площадь с покрывшимся патиной бронзовым памятником в центре. Рим показался Марине Сорокиной ужасно холодным, ведь она прибыла оттуда, где температура воздуха стояла тридцать градусов выше нуля. А в Риме сегодня было плюс десять.

– Собачий холод! – пробормотала женщина.

«За время, проведенное на Востоке, я привыкла к теплу и только сейчас, когда покинула свой новый дом, стала ощущать холод. Наверное, я очень сильно изменилась за эти годы».

Кроме того, что было холодно, еще и шел дождь – мелкий, нудный, противный. Марина смотрела, как капли стекают по стеклу, заштриховывая площадь с позеленевшим памятником, здания, прохожих под пестрыми зонтами, разноцветные автомобили.

«Да, погода не из лучших, – подумала Марина. – Надо принять душ, взбодриться».

Она разделась, сняла искусно изготовленный темный парик и направилась в ванную комнату. Марина долго плескалась, приходя в себя, под теплой ласковой водой.

Наконец она с удовольствием потянулась.

«Вот теперь я в полной боевой готовности!»

Не вытираясь, она накинула на влажное тело гостиничный махровый халат и уже в нем вошла в комнату.

Марина распаковала чемодан, тщательно осмотрела все отобранные для поездки вещи и отметила, что она действует довольно предусмотрительно. Если бы вдруг на таможне кому-то пришло в голову открыть ее чемодан и начать разбираться в вещах, то вряд ли даже самый дотошный таможенник догадался, что эта привлекательная англичанка является профессиональным убийцей и прилетела в Вечный город с заданием убрать Аль-Рашида – одного из самых богатых и влиятельных людей Востока.

Мягкая кожаная куртка, такие же мягкие кожаные брюки, свитер, лыжная шапочка, водительские перчатки, тонкие резиновые перчатки и масса всевозможной косметики. А почему бы у молодой симпатичной женщины и не быть такому количеству косметики?

Она же следит за собой, ревностно относится к своей внешности. Правда, в двух красивых коробочках, где были разложены тюбики с губной помадой, хранились пули для снайперской винтовки. Пули были специальные, обладающие очень точным полетом и очень большой разрушительной силой. Пули были искусно спрятаны в тюбиках.

Никаких документов, никаких фотографий Аль-Рашида и его любовницы, никаких адресов Марина Сорокина, она же Фиона Лоуренс, при себе не имела.

Всякую информацию лучше всего держать в голове, там до нее практически невозможно добраться постороннему. После одного из проколов Марина больше не доверяла бумагам и никогда не возила их с собой. Она старалась все запоминать. Ее память была отлично натренирована. Огромное количество адресов, телефонных номеров, имен, географических названий, дат и прочих данных – все это хранилось в ее голове, и хранилось надежно.

Тщательно одевшись, прихватив с собой зонтик и закинув на плечо кожаную сумку, Марина покинула свой номер, предупредив портье внизу, что, если кто-нибудь будет ее искать, пусть оставит записку. Когда она вернется и куда уходит, Марина докладывать портье, разумеется, не стала.

Перейдя площадь, Марина прошла квартал и завернула в уютное кафе. Вернее, это было не кафе, это был небольшой ресторан, который держала итальянская семья. Марина заказала равиолли, бокал вина и бараньи ребрышки с овощным гарниром. Перекусив, рассчитавшись с услужливым хозяином, Марина направилась к отелю «Хилтон».

Ей надо было уточнить, приехал ли Аль-Рашид.

В последнее время она не очень-то полагалась на полковника, начальника секретной службы. Он мог и ошибиться, и тогда ее поездка в Рим оказалась бы безрезультатной.

Когда Марина добралась до «Хилтона», она не стала заходить внутрь и расспрашивать служащих. Зачем привлекать к себе лишнее внимание? Она перешла на другую сторону улицы, уселась в кафе прямо у большого окна, заказала кофе и рюмку коньяка. Закурила длинную коричневую сигарету – сигареты она привезла с собой – и стала смотреть в окно.

Зимние сумерки быстро сгущались, вспыхивали огни рекламы, зажигались окна в отеле. Наконец Марина увидела то, что хотела увидеть. Окна на втором этаже «Хилтона» зажглись, причем зажглись одно за другим сразу все.

«Ну что ж, прекрасно, исключено, что это кто-то другой, а не Аль-Рашид, ведь номер выкуплен на несколько лет вперед».

Прямо напротив отеля «Хилтон» стояло большое старинное здание в строительных лесах, его огораживал высокий дощатый забор, украшенный яркой рекламой.

«Хорошо, – отметила про себя Марина, – очень хорошо, на фоне этой пестроты не так виден человек, он сливается с ней».

Расстояние от здания до отеля составляло, метров сто пятьдесят. С такого расстояния такой профессионал, как она, никогда не промахнется. Самое главное, как понимала Марина, чтобы Аль-Рашид не приказал слугам опустить плотные шторы. Тогда, естественно, стрелять будет абсолютно бессмысленно.

Но на случай, если не удастся застрелить Аль-Рашида прямо в номере, у Марины имелся другой вариант – подкараулить араба на входе или выходе из отеля.

И тот, и другой варианты были вполне приемлемыми.

Но предпочтительнее выстрел в окно. Ведь тогда стрелявшего хватятся не скоро, и у Марины будет время унести ноги.

Убедившись, что Аль-Рашид прибыл, Марина вышла из кафе и отправилась осматривать старинное здание в лесах, построенное в стиле барокко. Она нашла лаз в заборе и проникла на территорию стройки.

И вдруг почему-то передумала идти осматривать реставрируемое здание и искать точку, с которой она, затаившись, произведет свой роковой выстрел.

Она выбралась из-за забора, и вот здесь ее подстерегала неприятность. По улице, разбрызгивая лужи, пронесся один мотоцикл, за ним второй. Марина едва успела отпрянуть к дощатому забору, иначе мотоциклисты облили бы ее с ног до головы густой грязью.

«Носятся как угорелые!» – подумала девушка.

Но уже через пару минут ей пришлось пожалеть о том, что она не осталась за высоким забором, обклеенным рекламой. Мотоциклисты, промчавшись по безлюдной улице метров триста, резко, почти на месте, развернулись. Марина не могла слышать, о чем разговаривали между собой два длинноволосых парня в черных кожаных куртках, украшенных заклепками; на запястьях у парней поблескивали металлические браслеты, тяжелые ботинки тоже были усеяны сверкающими заклепками. Впрочем, она и не понимала по-итальянски.

– Видал, какая красотка шляется? – сказал один мотоциклист хрипловатым простуженным голосом.

– Видал, видал, – ответил второй, уже догадываясь, что задумал приятель.

– Ну что, затащим на стройку и поразвлекаемся?

По-моему, бабенка что надо!

– Слушай, Пако, я, честно говоря, ее не рассмотрел, но твоему вкусу доверяю.

– Ты на фигуру смотри. Красавчик!

– Фигура – что надо.

В принципе, обоим парням было абсолютно все равно, хороша ли собой девушка, которую они чуть ли не окатили грязью, или страшна как смерть. Им было до невозможности скучно и ужасно хотелось приключений, причем приключений, как они полагали, настоящих мужчин. На то, чтобы снять проститутку, которыми были буквально запружены соседние улицы, у них не было денег. А те двести тысяч лир, что имелись у Пако, предназначались совсем для другого – они были отложены на бензин.

– Так что. Красавчик, едем? – Пако поскреб рукой, одетой в кожаную перчатку, свой небритый подбородок.

– Поехали быстрей, а то смоется шлюха куда-нибудь. Испугалась небось.

Мотоциклы с ревом сорвались с места, и парни помчались туда, где осталась стоять у забора Марина.

Девушка носовым платком пыталась стереть грязь, которая кое-где попала на ее куртку и брюки.

«Мерзавцы! Козлы! – чертыхалась Марина. – Угораздило же меня оказаться на дороге этих безмозглых рокеров!»

Первый мотоцикл мчался прямо на Марину, слепя светом фары. И Марина даже растерялась. Она прижалась спиной к доскам забора, покрепче сжала в руках, как солдат сжимает ружье, длинный зонтик с загнутой ручкой и длинным ремешком. Мотоцикл, на котором сидел Пако, чуть не сбил Марину с ног.

– Ну что, испугалась? – глуша двигатель, просипел Пако. Он спрыгнул с мотоцикла и приближался к Марине. – А ты ничего, красотка.

Марина не могла рассмотреть лицо парня, надвигавшегося на нее, тот шел спиной к свету, а фары светили ей прямо в глаза. Второй мотоцикл подъехал и остановился шагах в двух от Марины.

– Слушай, да она настоящая красавица! Тебе такие нравятся? – обратился Пако к длинноволосому приятелю.

Тот положил скрещенные ладони на ширинку и, облизывая потрескавшиеся губы, сказал:

– Очень нравятся! Очень! – он хлопнул в ладоши. – И куда ты, красотка, собралась бежать?

– От нас не убежишь, – сказал Пако, приблизившись к Марине почти вплотную.

За свою жизнь Марине Сорокиной довелось бывать в десятках, если не в сотнях самых разнообразных переделок. Приходилось участвовать в драках, преодолевать порой смертельные опасности и выбираться из почти безвыходных ситуаций. Но сейчас она немного испугалась. Испуг, который она пережила, был каким-то инстинктивным, чисто женским, скорее, даже животным.

Так могут испугаться и очень смелые люди. Этот страх испытываешь не умом, а чем-то скрытым внутри, может, душой или самим телом, самой беспомощной плотью.