Таких вечеров за год у Великанова обычно набегало где-то чуть больше трехсот шестидесяти.
Главной достопримечательностью поселка Волосянец являлось местное КПЗ
, которое для жителей было неким синтезом масонской ложи, в лице участкового, паспортистки и заведующей магазином, и деревенского Гайд-парка, по недоразумению забранного решеткою. Из малюсенького оконца, прорезанного под самым коньком крытой поносного цвета шифером крыши, круглосуточно неслись комментарии важнейших политических событий в стране и в мире, обильно уснащаемые неизвестными ранее широкой публике подробностями национальной и сексопатологической принадлежности лидеров мирового сообщества. Эти открытия, по мнению “узников совести”, должны были вызвать взрыв народного негодования и привести к немедленному штурму “тюрьмы”.
Последним животрепещущим вопросом было обсуждение темы – а не еврей ли Нельсон Мандела?
Некоторые узники высказывали мнение, что негр вряд ли может быть иудеем, однако наиболее прогрессивная часть коллектива, возглавляемая киномехаником с труднопроизносимой фамилией Недоперепогоняйло и поддержанная антисемитом Ортопедом, склонялась к мысли, что иудей – это не национальность, а состояние “тонкого астрального тела”. После того как Ортопед дал в “человеческий фактор” парочке наиболее ярых оппонентов, дискуссия плавно перешла уже на процентное содержание “сионизьма” в товарище Манделе.
Единственным непримиримым оставался местный “оскал коммунизма” – спившийся парторг совхоза. По его суждениям, выходило, что “рабочий человек” Мандела, которого он упорно именовал Нильсом, евреем быть не может, так как является “скрытым интернационалистом” и “агностиком”. Умные слова Ортопед уважал и демократично парторга не трогал. Тем более что в любом приличном обществе должна быть своя ручная оппозиция. Парторг, по сути своей, был человеком безобидным, этаким местным ссыльным Ильичом, задвинутым в совхоз во времена антиалкогольной кампании за безобразную пьяную драку с секретарем райкома комсомола на конференции по обсуждению решений очередного съезда. Если бы не единственный “не принявший” в зале по причине “зашитости” проверяющий из Москвы, дело бы не получило огласки – всего-то свернули трибуну и надели на голову начальника райотдела милиции бюст Дзержинского из папье-маше!
Милиционер и не обиделся вовсе, а наоборот, поддержал коллектив и, выхватив табельный “Макаров”, пару раз пальнул в потолок и улетел в оркестровую яму. Однако душу москвича не согрело зрелище катающегося по сцене клубка тел, завернутого в красный кумач портьеры, и он, сволочь, доложил на горкоме. Происки москвича дружно осудили, справедливо полагая, что тот настучал по гнусному природному порыву любого обделенного возможностью на предмет выпить – сам не ам и другим не дам.
В Волосянце с этим выводом полностью согласились. Тем более что и сами с подозрением относились к любому проявлению здорового образа жизни – поселковый спортсмен, сын местного кузнеца, побеждал на многочисленных соревнованиях, но в родной деревне, хоть тресни, к заслугам земляка относились с пренебрежением – тот не “употреблял”. Зато демонстративно обсуждали подвиги Гришки Мыкина, сумевшего без закуски засадить литр плохо очищенного клея БФ и в таком состоянии почти пройти по бревну через ручей. То, что Гришка все же сверзился башкой вниз и минут пять торчал из грязи, словно неразорвавшийся иракский “СКАД”
, объясняли происками соперника-агронома, “нарушившего центровку бревна”. Раздосадованный спортсмен, разуверившийся в своих способностях заслужить высокое доверие земляков, впервые принял внутрь две кружки самогона, заглушившие горе, и, к вящей радости всего населения, проспал до вечера в луже на центральной площади. До момента “отключки” он успел поврываться в соседние избы, имея на себе из одежды только незастегнутый развевающийся белый халат, реквизированный в медпункте, и одинокий оранжевый носок. Сначала никто всерьез не поверил в перерождение спортсмена, принимали его за ожившую репродукцию Сальвадора Дали и пару раз встретили поленом.
Но!
Обсудив богатырский сон чемпиона, перегородившего вход в магазин, и характерный “выхлоп”, пришли к мнению, что невозможно жить в обществе и быть свободным от него. Со следующего дня Ортопед, а это он и был, одномоментно получил всю силу нерастраченной народной любви и привычку регулярно ударяться в запой.
В дежурке отделения было тихо, бубнившие в “обезьяннике” голоса доносились мерным гулом, так как по причуде архитектора из каморки участкового не имелось непосредственного доступа к камере. Задержанных проводили через угольный склад местной пекарни. Причем санузел располагался также непосредственно в помещении для задержанных. По нужде участковый бегал домой. Дело в том, что постройкой данного шедевра конструкторской мысли руководил бывший прораб, посланный на поселение после отсидки за служебные нарушения и разбазаривание государственных средств, люто ненавидевший ментов и отомстивший им столь своеобразным способом.
Суть предъявленных обвинений сводилась к тому, что при строительстве тысячепятисотдвадцатиквартирного дома он начисто упустил необходимость сооружения лестничных пролетов и лифтовых шахт. В результате, когда сняли леса, оказалось, что сорок парадных дома ведут каждая в две квартиры на первом этаже. Как добраться до остальных тридцати шест в блоке – одному Богу известно. Это дикое сооружение, не поддающееся реконструкции в силу своих громадных размеров, долго торчало памятником истинно русского подхода к проблемам градостроительства, пока темной дождливой ночью не было взорвано консерваторами из треста.
Прораб не согласился с обвинением, на суде зачем-то орал про “происки завистников” и обозвал прокурора “ярким примером ошибки природы при проведении генетического отбора” и “результатом внутривидовой мутации”. Суд заявления склочного прораба учел, и он схлопотал пять лет общего режима вместо двух условно, которые запрашивал прокурор-“мутант”. На зоне прораб прослыл возмутителем спокойствия, неоднократно уезжал в ШИЗО
, что отнюдь не прибавило ему любви к людям в форме.
На лавочке у стены сидел вялый участковый и смотрел телевизор.
На вошедших Садиста со товарищи он отреагировал живо, вскочил и принял независимый вид, что заранее предполагало нелегкую борьбу между денежным эквивалентом освобождения Ортопеда и принципиальной позицией старшего лейтенанта. Воспоминания о свистящей над головой оглобле укрепляли мнение участкового о необходимости искоренения антиобщественных проявлений. Синяк через всю спину вопил о справедливости.
– Что вам, товарищи? – Старлей был суров.
– У тебя Мишка парится? – вопросом на вопрос отреагировал Садист.
– Во-первых, не у тебя, а у вас, – наставительно начал милиционер, – а во-вторых, в свете последних проявлений и действий гражданина Грызлова, посягнувшего на сотрудника при исполнении служебных обязанностей…
Денис с интересом взглянул на участкового и покосился на телевизор, где доктор Щеглов мило улыбался крашенной перекисью водорода журналистке, чье лицо выражало смесь похоти и самолюбования. Начиналась передача “Советы врача”.
– Ты это, давай короче, – Садист не любил долгих объяснений, – нам Мишку к врачу везти…
– К какому врачу? – Участковый сбился. Могучее здоровье Ортопеда не предполагало такой поворот событий.
– К гастроэнтерологу, – выдохнул Горыныч, пряча за спину бумажку с названием мудреной медицинской профессии. Листок ему дал Денис еще в машине, ибо Горыныч изъявил желание принять посильное участие в выполнении благородной миссии.
Участковый уставился на верзилу в ожидании продолжения.
Горыныч же хмуро смотрел в стену, жалея о том, что не узнал у Дениса, что же такое “гастроэнтеролог”.
Повисла пауза.
– У него проблемы с флорой тонкого кишечника, – пришел на помощь интеллигентный Денис.
С голубого экрана доктор Лев Щеглов задумчиво вещал о “неизбежности оргазма”. Внимание старшего лейтенанта рассеивалось, он очень любил беседы доктора, выискивая их в программе, и даже звонил на телецентр, чтобы узнать, не переносится ли передача. Как-то раз он смог дозвониться до доктора в прямом эфире и ошарашил того вопросом – влияет ли на потенцию ношение милицейской формы. Щеглов, конечно, мог бы ответить то, что сразу приходит на ум любому русскому человеку, когда речь заходит о родной милиции, особенно в таком пикантном контексте, но сдержался и глубокомысленно успокоил взволнованного телезрителя. Участковый после каждой передачи гордо сообщал жене Любе то, что узнавал от доктора об интимной жизни, экспериментировал с ней и продавщицей автолавки Клавой, приобретал познавательную литературу и являл собой образец деревенского Казановы. Неудачи сносил спокойно, относя их на счет малограмотности партнерш. Хотя они и старались, и пыхтели, но, окромя сломанной в прошлом году руки, когда страстная Клавка случайно спихнула его с крыши овина, похвастаться было нечем.
– Ну чо, решили вопрос? – Садист грубо отвлек старлея от объясняемого доктором Щегловым способа обольщения.
– Не решили, – твердо заявил тот.
– Сколько? – спросил Садист.
– Нисколько. Не выпущу.
– Да ты чо… – начал было Горыныч, но Денис удержал его за рукав.
– Давайте поговорим как интеллигентные люди, – вежливо обратился он к участковому, – вы же понимаете, что через час здесь будут лечащий врач Михаила, а потом – его адвокат. Или наоборот. Я вам предлагаю выход, который всех устроит. Вы отпускаете задержанного, а мы оказываем спонсорскую помощь лично вам…
Доктор Щеглов закончил с экрана “…а если вы что-то не поняли, я принимаю по четвергам с шестнадцати до восемнадцати часов в помещении стационара номер тридцать семь…”.
– Вот именно, – сказал Денис. Старлей тряхнул головой. Рыбаков понял, что тот близок к примирению и дожимать нужно сейчас.
– Триста долларов. – В руку Дениса легли поданные Садистом зеленые бумажки. – Вас как звать-то? Неудобно обезличенно общаться…
– Владимир Иванович, – недоуменно представился участковый.
– Ну что, Владимир свет Иваныч, по рукам? – Веер из стодолларовых бумажек завораживал взгляд. Старлей вздохнул и протянул руку.
– Зер гут, Вольдемар! – зычным голосом штандартенфюрера СС рявкнул Денис. – Вы сделали правильный выбор! А что касается инспекции по личному составу… – участковый отдернул руку, Денис внимательно посмотрел ему в глаза, – …то есть мнение, что это не их дело, – Рыбаков открыл лежащий на столе Уголовный кодекс, вложил купюры между страниц и захлопнул книгу.
– Да понятно, – старлей брякнул ключами, – только вы подстрахуйте меня, когда я Мишку выпускать буду…
– А что, ломанутся остальные? – удивился Горыныч.
– Могут.
Постоянные массовые побеги из КПЗ стали в Волосянце привычным явлением. Бежали вот только прямиком до магазина или к самогонщице и гадалке бабе Нюре. Иногда, если старлей был зол или с похмела, он беглецов водворял обратно, но чаще плевал на это. Если в стране бардак, из-за которого ему вместо девятимиллиметровых патронов к штатному “макару” выдали маленькие бутылкообразные заряды калибра 5, 45 к какому-то новому пистолету, которого он в глаза не видел, то что уж говорить о побегах алкашей. Слава Богу, что в отчетах об использованных патронах химичить не приходилось, а то бы по пьянке расстрелял обойму – и либо отчет пиши, как в Волосянце террористов задерживал, либо в Питер на рынок за “маслятами”
езжай. А так благодать. Из “макара”, как ни изворачивайся, нестандартным патроном не выстрелишь.
Обитатели камеры с удивлением воззрились на околоточного в окружении группы гориллообразных “товарищей”. Денис скромно держался сзади.
Громадные мускулистые парни начали гулко хлопать друг друга по спинам и обниматься.
“Разок меня так хлопнут – и кранты, – подумал Денис. – Как же им не больно-то?”
Ортопед оторвался от братков и бросился к Денису.
“Здравствуй, травма”, – пронеслась мысль.
Ортопед затормозил в полуметре, взрыв каблуками земляной пол угольного склада, и осторожно тронул Дениса за плечо. В его взгляде читалось искреннее уважение к умственным способностям визави и глубокая скорбь от обделенности Дениса в плане телесной обширности.
– Ты чо такой грустный? – осведомился Ортопед.
– Да думаю я, – Денис посмотрел на оставленные сорок седьмым номером кроссовок две глубокие борозды на полу, – может, и мне в зал начать ходить? Покачаюсь, не так стыдно будет. А то ведь кто-нибудь от чувств ткнет меня кулаком – и на инвалидность…
– Да ты чо! – возмутился Ортопед. – Мы ж всегда аккуратно…
Это соответствовало действительности. Всего лишь раз Комбижирик, неудачно повернувшись в лифте, сломал Денису два ребра. За что был подвергнут резкой критике коллектива и во время вынужденного “больничного” завалил пострадавшего пакетами фруктов и всяческой снеди.
Ортопеду вручили ключи от его “ниссана”, сиротливо стоявшего у входа в отделение, и двинулись обратно. Миша получил задание лететь к Паниковскому, объяснить ему суть завтрашнего представления и подготовить кандидатуру для “зарядки” пиротехникой.
Глава 2 Тебе я стрелку, брат, забью по рукоятку.
Денис поужинал с женой и обсудил с ней детали и возможные варианты поведения на “разборке”.
Ксения была в курсе всех дел мужа, являлась его ближайшей соратницей и частенько давала ценные советы. Росточку она была небольшого, чуть выше полутора метров, фигурой напоминала японскую статуэтку и носила мальчишескую стрижку. Знакомые братки смотрели на нее с трепетным недоумением, явно не понимая, как ей удается управляться с любимцем семьи, сумасшедшим рыжим питбультерьером Адольфом, который целью своей жизни сделал получение звания “самый отмороженный пес на свете”. Как-то Денис разъяснил браткам, что мерзопакостность женского характера обратно пропорциональна габаритам – слова “обратно пропорционально” братки не поняли, но посчитали объяснение приемлемым и уважительно поглядывали на Ксению.
Особенно их поразил случай, когда Ксения одним махом сбила разошедшегося Адольфа с оцепеневшего Глюка, которого пес избрал для отработки приема “уничтожение куртки турецкого производства с владельцем внутри”. Улетев в угол от пушечного удара ногой, рыжий беспредельщик сразу стал независимо чмокать и облизывать лапу, а спасенный Глюк получил двадцать капель валокордина, которые Ксения недрогнувшей рукой влила в глотку окаменевшего в ступоре “быка”. Позднее эта история, в интерпретации Глюка, обросла душераздирающими подробностями в виде описания явившихся рассказчику существ в белом за полсекунды до чудесного спасения и полившихся откуда-то сверху звуков божественной музыки, которые он пытался воспроизвести, фальшиво насвистывая и гудя, изображая трубу. Слушатели завороженно внимали, потрясенные глубинным смыслом испытания, выпавшего на долю двухметрового братишки. Глюк побывал в церкви, поставил свечу Николаю Чудотворцу, чем привел узнавшего об этом Дениса к парадоксальной мысли, что, если население страны начать травить боевыми собаками, уровень религиозного сознания резко возрастет.
Однако до практического осуществления этой прогрессивной идеи (например, в виде сдачи Адольфа в аренду батюшке соседнего храма) не дошло, ибо, по причине малоподвижного образа жизни и отсутствия навыков бега по пересеченной местности у большинства прихожан, такое нововведение привело бы лишь к численному сокращению обслуживаемой паствы.
Наутро подъем был ранний.
Денис тихо шмыгнул на кухню, наспех заглотил чашку кофе и накормил приплясывающего от нетерпения Адольфа. Что-что, а жрать тот был готов с утра до вечера. Влекомый туго натянутым поводком, Денис вывалился из квартиры, вихрем промчался по лестнице и выскочил во двор, едва не снеся дверь.
С утра Адольф был особенно бодр и игрив. Прогулка прошла успешно, наученные горьким опытом предыдущих боев местные собачники не спускали с поводков своих питомцев, как, кстати, это и положено среди нормальных людей – чтобы постичь это нехитрое правило, любителям животных из близлежащих домов потребовалось три месяца и около ста драк. Питбули обладают одним очень гадостным качеством – часто, завидя собаку, они ложатся на землю и поджимают хвост. Сей хитрый тактический прием обычно подвигает противника нестись вперед с победным лаем, а идиота хозяина – высокомерно и презрительно глядеть на “труса”. Высокомерие владельца атакующей псины лечится очень быстро. Достаточно приблизиться на расстояние рассчитанного питбультерьером броска. На коротких дистанциях бойцовые собаки развивают сумасшедшую скорость и буквально сшибают противника с ног. Далее – уже дело челюстей, сжимающихся с огромной силой, и змеиной изворотливости питбуля. Самое трудное во всем этом – оторвать четвероногую мясорубку от поверженного врага. Басни про деревянные лопаточки, которыми якобы разжимают челюсти бойцов, пусть рассказывают на выставках декоративных пород. Денис убедился, что, только улучив момент, когда питбуль пытается перехватить другую собаку поудобнее, можно отволочь его от места драки.
Пихать ему что-либо в пасть бесполезно. Не реагирует, гад.
Адольф весело поскакал вокруг Дениса, стараясь обмотать его поводком и, получив таким образом временную свободу, добраться до предмета своих давних вожделений – девяностокилограммового ротвейлера Рика, чинно прогуливающегося неподалеку.
С хозяином ротвейлера, Юрием Иванычем, Денис был хорошо знаком, обменивался собачьими советами и хаживал в гости. Иваныч полжизни провел в море и знал бесчисленное количество веселых и поучительных историй.
Адольф с Риком хрипло поорали друг на друга, хозяева на расстоянии поздоровались. Решающий, по мнению Адольфа, поединок опять не состоялся.
Заведя домой питбуля, Денис разбудил жену, чтобы та закрыла за ним дверь и вообще не забывала, что у нее есть муж. Из всех житейских неудобств Ксения больше всего ненавидела отсутствие полноценного десятичасового сна и крайне недовольно реагировала на ранние подъемы. Не раскрывая глаз, она прошлепала к двери, ткнулась губами куда-то в район подбородка, изображая страстный поцелуй, и задвинула щеколду на двери. Денис мягко напомнил, что он еще не ушел, отодвинул засов и шагнул на лестничную площадку.
Помимо рыжей четвероногой акулы в обитателях квартиры числились южноамериканский попугай, наученный Комбижириком единственной фразе – “Смерть ментам!”, карликовый пудель Даша и семейство барбусов в аквариуме. К счастью, пуделя и рыбок зоолог Комбижирик научить ничему не мог.
Не поддавались, блин.
По утрам они все спали и в развлечениях Адольфа участвовать не желали.
У “форда-эксплорера” прохаживался Горыныч. Он был полностью захвачен мыслями о предстоящей работе и радостно потирал руки. Денис решил его немного развлечь и продекламировал с крыльца:
– Солнце встало в зенит,
На разборку пора.
Нас барыга трепещущий ждет.
Горыныч подпрыгнул.
– Ты чего?
– Настроение хорошее. Слагаю подходящие моменту хайку…
– А-а, – Горыныч успокоился. – Поехали, братва ждет…
По пути на место он кратко ввел Дениса в курс дела:
– “Зарядили” Антифашиста, он у нас самый тощий, – “тощий” при росте сто девяносто сантиметров весил всего сто пять килограммов, – на нем мульки видны не будут, сапер пластинки для защиты приладил, мешок с кровью – на спину…
– Зачем? Обычно же где пиропатрон, там и пластик с кровью…
– Да мы посоветовались, надо впечатлительно…
– Впечатляюще, – привычно поправил Денис, бывший в команде неким “лексическим фильтром”.
– Ну, да… Трубки там провели к пиропатронам, а мешок на спину, он к барыге лицом стоять будет, не видно… А упадет – кровища и польется…
– А ствол приготовили? – спросил Рыбаков. Стрелять и одновременно нажимать кнопки пульта дистанционного управления предстояло именно ему.
– Ага, газовик взяли, шумовыми зарядили, нормально…
– Пиротехник на месте?
– За ним Ортопед с утра сорвался…
– Кто против нас стоит?
– Антифашист, Гугуцэ и Паниковский… Паниковский в машине останется. Антифашиста ты, типа, мочканешь, а Гугуцэ испугается и на переговоры пойдет…
– Нормально, – Денис уже работал с названной троицей, они все делали грамотно. – Место определили, куда “убитый” свалится?
– Конечно, он рядом встанет, там холмик такой… Сейчас перетрещим, потом как бы с разных сторон подъедем… Барыгу Олег с Гошей привезут…
– Лады. Ствол у кого?
– Да здесь он, в бардачке… Денис залез в ящик и вытащил сверкающий хромом “Дезерт Игл”.
– Ого! Вы что, меньше не могли найти? – Пистолет поражал своими размерами, он был раза в полтора больше своего отнюдь не маленького боевого аналога.
– Дык нормально, барыга лох, не разберет… Газовиков-то нет, еле этот нашли, его и так Глюк под дробь переделал…
Денис заглянул в ствол – рассекателя как не бывало. Жуткое отверстие носило явные следы работы ручной дрелью мастеровитого Глюка.
– Стрелять боевыми не пробовали?
– Нет еще…
– И не рекомендую. Если засунуть патрон под сорок пятый, то стрелка ногами вперед понесут. Ствол не выдержит, это ж силумин, а не оружейная сталь. А на кой вообще Глюку самопальная пушка? Боевые кончились?
– Нет, почему… По пьяни сделал, наверное… Объяснение было универсальным. Глюк, бывший слесарь завода турбинных лопаток, в отрешенном состоянии становился Кулибиным и ваял черт знает что.
Доверия к его творчеству Денис не испытывал.
– Останови на минуту.
Вездеход въехал в кусты на обочине. Денис выщелкнул обойму, проверил патроны – все были шумовые, с красной головкой, – опустил стекло и выстрелил. От дикого грохота на машину посыпалась какая-то труха.
– Нормально, только шумно больно. Осталось четырнадцать зарядов…
– Сапер говорил, – Горыныч не любил зеркал заднего вида и лихорадочно крутил головой, выбираясь обратно на шоссе, – он десяток заложит, больше нельзя…
– Многовато, – согласился Денис. – Ладно, пульт последовательный, остановиться всегда можно… – Он вытащил из футляра темные очки и нацепил на нос. – Ну как?
– Ну ваще, Арнольд прям… – восхитился Горыныч.
“Форд” свернул на проселок и через километр выехал на полянку. Там уже стоял “ниссан” Ортопеда и “мицубиши-паджеро” Паниковского. В лесу было тихо, птицы и зверье старались держаться по дальше от поляны, ибо прибывшие развлекались испытанием нового арбалета Гугуцэ. Плакат с изображением манерного и безголосого “певуна” Сташевского был густо утыкан стрелами. Денис выбрался из машины.
– Где пиротехник?
Пьяненький Зубинский сидел на бампере “ниссана” и наслаждался лесным воздухом.
– Ты что, – прошипел Денис Ортопеду, – не мог его не поить?
– Да я ни при чем, – заголосил Ортопед, – я приехал за ним, а он уже тово… Но говорит, все нормально будет, все готово…
– Да нормаль, Диня, Антифашиста зарядили, – подошел Гугуцэ с какой-то книжкой в руке. – Парень сделал все, вот пульт.
Денис оглядел собравшихся. Лица товарищей по борьбе светились предвкушением очередного торжества принципов демократии над проштрафившимся барыгой. Паниковский, получивший свою кличку за кражу двадцатитонного контейнера мороженых гусей с мясокомбината, Антифашист и Гугуцэ были проверенными парнями, видевшими в любом коммерсанте не “хомо сапиенса”, а толстую пачку долларов, скоробченную из нетрудовых доходов.
Формально “звеньевым” был Паниковский, но по сути лидировал Гугуцэ, единственный отсидевший в команде. Так его прозвали за регулярно надеваемую офицерскую шинель без погон, доходящую до пола – издалека он напоминал персонаж из молдавского мультика. Свой срок он получил за то, что как-то у пивного ларька рядом с домом не сошелся во взглядах с одним из завсегдатаев на проблему происхождения человека и эволюции в целом. Его оппонент, по гнусности своих воззрений, привел самого Гугуцэ в качестве примера возможного внешнего вида “промежуточного звена” между обезьяной и человеком. Тот предложил решить дело дуэлью и вытащил из сапога нож. По причине отсутствия у соперника адекватного оружия было принято решение драться “на кулачках”. Перевес было перешел на сторону оппонента, но Гугуцэ выхватил из другого сапога вилку и насадил на нее обе щеки “дарвиниста”, проколов заодно и его длинный язык. Приехавшие менты забрали всех, включая доказывающего свою правоту – “Вилка не нож!” – Гугуцэ, и тот огреб полтора года. Суд принял во внимание глубокую душевную травму, нанесенную публично, и свой срок Борис Евгеньев отбыл на “химии”.
– Значит, вот, – Денис посмотрел на Зубинского, который уже сполз на землю и сидел, привалившись к колесу. – Наши привозят барыгу, пока вы там с ними чичи-гага
, я не вмешиваюсь…
– Ну ты, типа, киллер, – кивнул Паниковский.
– Да, потом мне это как бы надоедает, я валю Антифашиста и наставляю пушку на тебя… Эй, Борь, ты что там читаешь?
– Да ничего, – Гугуцэ захлопнул книгу. – Слушаю…
– Ну вот, ты резко пугаешься и снимаешь претензии к барыге… Да, перед тем, как в Димку палить начну, я очки поправлю…
– Понял.
– Как с кровью?
– Вот, – Антифашист повернулся боком – под курткой угадывался горб. – Я на спину падаю, краска под моим весом пойдет…
– Да-а, – протянул Денис, – прям звонарь из Собора Парижской Богоматери…
– Кто звонарь
? – возмутился Антифашист.
– Это я так, к слову, – Денис понял, что Виктора Гюго Антифашист тоже не читал, – литературный герой такой, не бойся, пацан правильный был, барыг тогдашних глушил, – Антифашист успокоился и улыбнулся, – а крови не много?
– Нормально, она ж не вся вытечет…
– Ты смотри, в машине не раздави…. А где патроны?
– У тебя, – удивился Паниковский.
– Я имею в виду пиропатроны.
– Здесь, – Антифашист расстегнул куртку. Денис сосчитал заряды, их оказалось девять, к каждому были подведены трубки. – Сильные, блин, натурально отбрасывают…
Денис с сомнением покосился на пиротехника, известного склонностью к гигантомании.
Однажды в Крыму, на съемках какого-то боевичка из жизни мафии, он по-настоящему рванул прогулочный катер, переборщив со взрывчаткой. Скандал был большой, администрация курорта, где у пирса затонул катерок, требовала привлечь Зубинского за терроризм, и его даже продержали двое суток за решеткой. Возмущенный подобными “сталинскими замашками” пиротехник проник в здание местной мэрии и запалил там дымовые шашки красного цвета, как бы намекая жителям на “коммунистическое прошлое” нынешнего руководства города. Под воздействием краски из дыма здание из белого превратилось в веселенько-розовое.
В этих действиях уже был состав преступления и Зубинского объявили в розыск. Он сбежал, но по ночам спускался с сопредельных гор и методично издевался над чиновниками, используя богатый арсенал собственных “примочек”. То к заместителю главы администрации раз пять за ночь приезжали пожарные, вызванные из-за языков пламени и клубов дыма из-под крыши его дома, то начальник гор-милиций три дня подряд спотыкался о хитроумные растяжки и взрывом окрашивался в желтый цвет с головы до ног, то у самого мэра на участке укроп и петрушка становились ярко-голубыми – вероломный пиротехник вылил на грядку ведро медного купороса. Жители города веселились вовсю, особенно популярной была шутка: если свежепокрашенного начальника милиции положить на грядку мэра, то получится государственный флаг незалэжной Украины. Верхом цинизма зарвавшегося Зубинского было проникновение в кабинет мэра и добавление тому в бутылку с коньяком двухсот граммов спиртовой древесной морилки. Он узнал, что по вечерам глава города любил посидеть в кабинете, кушая коньячок и размышляя о своем прекрасном настоящем и не менее замечательном будущем.
На следующее утро город получил мэра-мулата
. Главный чиновник визжал, как дискант в запертой снаружи гримерке горящего оперного театра, но сделать ничего не мог – вызванные врачи сказали, что дней через десять все придет в норму, и советовали объяснять это сильным загаром. Положение усугублялось тем, что мэр был лидером местных националистов и завтра должен был ехать на “антимоскальский” конгресс в Киев. Неумело загримированный, он все же явился туда, но был разоблачен как “тайный негр”, жестоко бит придурковатыми соратниками из Львова и месяц провел в больнице. За это время, к счастью, съемочная группа отбыла в Питер, увозя спрятанного в кофре с костюмами пиротехника.
– Ладно, время, – сказал Денис и полез в “форд”.
За ним двинулся “паджеро”, обогнал и свернул на подъездную дорогу. “Ниссан” следовал в хвосте.
Место разборки выбрал Садист, знавший, что этот участок леса хоть и изобиловал старыми окопами и траншеями, был безопасен – последние боеприпасы выгребли лет семь назад.
Их уже ждали.
Грозные Садист и Комбижирик стояли у “гранд-чероки”, в котором сидел барыга, полагавший, что он сумел всех обмануть и сейчас две команды, не договорившись, оставят его в покое. Наивный не знал, что таких “красавцев”, как он, до него прошло через мертвую хватку бригады уже несколько десятков. Если бы он работал нормально, то устраивать “блудняк” не возникло бы необходимости. Никому в голову не приходит подставлять коммерсанта, приносящего стабильный доход, – наоборот, таким людям помогают во всем, в том числе и деньгами на развитие бизнеса, требуя одного – не скрывать доход от “крыши” и получать добро на различные махинации.
Но так бывает редко, это скорее исключение из правила, основная масса бизнесменов “гнала левак” и попадала в разнообразнейшие “непонятки”. Привезенный барыга, Альфред Серафимович Слюсаренко, честно работать не хотел и предпочитал слегка “поблудить”.
С противоположного конца просеки подъехал “паджеро”, из него выбрались Гугуцэ и Антифашист. Они сразу прошли к означенному Садистом холмику с толстенной сосной.
Альфреда вывели из машины.
Денис встал чуть сбоку, прямо напротив Антифашиста. Тот был мрачен, исподлобья поглядывая на “противников”. Злость его не была наигранной. Зная веселый нрав Димы, Гугуцэ, по совету Дениса, начал вслух сомневаться в способностях “жертвы” грамотно исполнить роль. Тот мгновенно озверел и теперь, сопя, косился на Дениса, справедливо полагая его инициатором подобных необоснованных подозрений.
