Николай Ефимович Ковалевский слыл человеком общительным.
      Он легко договаривался с чиновниками из местной администрации, непринужденно “давал на лапу” вороватым бюрократам и потеющим от умственного перенапряжения сотрудникам правоохранительной системы, и организовывал различные фирмы и фирмочки, где всенепременно занимал должность Генерального директора.
      Проблем с набором штата не существовало, на обещание высокой оплаты люди слетались, как мотыльки на свет лампы. Ковалевский проводил сделки, используя преимущественно личные сбережения своих сотрудников, а когда наступал момент выдачи зарплаты, сворачивал свою коммерческую деятельность, ссылаясь на внезапно возникшие трудности, и быстренько перебирался на новое место.
      Он любил порассуждать о “многоуровневом маркетинге”, но, едва речь заходила о деньгах, без сожаления расставался со своими “партнерами и единомышленниками”. Благо, Питер предполагал, да и предполагает, широчайшее поле возможностей для любого экономического эксперимента.
      В последнее воскресенье августа Ковалевский решил вместе с женой посетить выставку-продажу моделей одежды осеннего сезона. Лето уже подходило к концу, и хотя днем солнце палило, как в Зимбабве, о наступающем “сезоне дождей” свидетельствовали вечерние порывы прохладного ветерка и появляющиеся в городе загорелые и поиздержавшиеся на Канарах “братки”.
      Диана, супруга бизнесмена, была довольно глуповатой особой, но в глазах Ковалевского имела одно несомненное достоинство – могла часами слушать бесконечные рассуждения Николая о преимуществах жизни на Западе и гипотетических “сладких вариантах” в коммерции.
      Пока Диана, томно поводя пустыми глазами, примеряла кажущиеся ей элегантными морковные и салатные плащи из блестящего винила, Ковалевский направился в бар павильона. Нельзя сказать, что жена раздражала его больше всех предыдущих женщин, однако ее страсть к дорогущим нарядам была фактором, грызущим экономного Колюню. На себя, на свой так называемый “имидж”, он был готов тратить любые суммы, а вот обязанность отдавать нажитое непосильным трудом супруге вызывала чувство сродни переживаниям активиста общества “Память”, втайне от товарищей по борьбе уплетающего мацу в подсобке еврейского ресторана.
      Премерзкое это было чувство…
      В свои тридцать семь Ковалевский мнил себя настоящей акулой бизнеса, прошедшей огонь задорной комсомольской молодости, мутную водицу становления кооперативного движения и трубные, но бестолковые призывы правительства о развитии мелкого предпринимательства. Иллюзий, как ему казалось, он не питал, урывая по кусочкам то, на что не успевали обратить внимание окружающие. Этичность своих действий он оценивал по своеобразной шкале, ибо мнение о порядочности составил, ориентируясь на виденные им фильмы из жизни западных бизнесменов, частенько отвратительные по содержанию. Вообще преклонение перед всем “нерусским” постепенно захватывало все его существо – он занимался “джоггингом” и аэробикой, увлекался всевозможными диетами и режимами питания, старался бросить курить, штудировал книги Карнеги и Смита, уснащал свою речь американизмами, а в одежде предпочитал джинсы в сочетании с твидовым пиджаком. А еще Николая угнетало неумение “вести себя свободно и раскованно”, столь милое сердцу в образах “крутых штатовцев”. Он старательно копировал движения агентов ФБР из боевиков и триллеров, просматривая их на раскадровке , но в результате добился того, что своими манерами стал напоминать местечкового педика. Однако в кругу его знакомых такое поведение было общепринятым, поэтому коллективный поход в ресторан или на пикник группы “малых бизнесменов” сильно смахивал на марш протеста сексуальных меньшинств.
      Не меньшее самомнение Ковалевский проявлял и общаясь с женским полом, считая себя образцом мужественности. Явно завышенная самооценка, конечно, отталкивала от него большинство женщин. Длинноногие красавицы предпочитали мужчин посолиднее и побогаче, и от этого Николай пасся в кругу ларечниц и пэтэушниц. Со своей первой женой он расстался давно, особым умом или, на худой конец, мужской силой похвастать не мог и, что совершенно естественно, наконец нашел пристанище на могучей груди молчаливой Дианы. Будучи родом из совхоза “Бугры”, она быстро завоевала расположение Ковалевского и переехала к нему на правах невесты.
      Многочисленная родня с вожделением взирала на обшарпанный десятилетний “мере” жениха и шумно готовилась к свадьбе. Церемония бракосочетания особым шиком не отличалась, выделялась только “молодая” в ярко-розовом платье с белыми оборками, что постоянно наводило гостей на мысль о борделе.
      Погуляли нормально, только раз пришлось приводить в чувство перебравшего самогонки тестя. Виной тому были то ли оставшиеся в девках три Дианиных сестры, статью напоминавшие газонокосилки, то ли горсть таблеток димедрола, тайно подмешанных в самогон дегенеративным и хулиганистым племянником Федькой. Закончилось все благополучно, тестя уложили на обычное в таких случаях место в сарае, и молодые убыли в город. Вдогонку “мерседесу” свистнули вилы, но Федькин организм был уже ослаблен возлияниями, да и рука потеряла былую твердость. Вилы застряли в кусте крыжовника и так и провисели там до следующего лета, пока на них не напоролся один из родственников, приехавший проведать деревенскую родню.
      Проведал, и всей родне пришлось скидываться на лечение и протез левой ноги.
      В кафе, куда вошел Ковалевский, было тихо, мирно дремали мухи, и казалось, сам бармен, похожий в своем черно-белом одеянии на разморенного пингвина, вскоре раскинется на стойке и засопит. Народу не было, только в углу сидел за столиком какой-то парень и читал журнал.
      Ковалевский заскучал.
      Ему представлялось, что с его появлением все взоры устремляются на него, женщины бросают призывные взгляды, а мужчины начинают неловко суетиться, пытаясь вернуть утраченную на фоне Николая привлекательность в глазах своих дам. Так иногда и бывало, однако причина была в другом – своим нелепым видом Ковалевский вносил в атмосферу нормального заведения резкий диссонанс, сравнимый с тем, который произвело бы появление Майкла Джексона на конгрессе по защите детей от сексуальных домогательств.
      – На два пальца джина, остальное – тоник! – резко, по-ковбойски, бросил Ковалевский бармену и в нетерпении постучал портмоне по стойке.
      Парень в углу бросил недоуменный взгляд на посетителя и вернулся к чтению.
      – Чьих пальца, сэр? – деланно вежливо осведомился бармен.
      – Не валяйте мне тут дурачка! – мгновенно вскипел бизнесмен. – Вас что, не учили, как наливать в таких случаях?
      Бармен пожал плечами и молча отмерил граммов пятьдесят джина.
      – Какой тоник предпочитаете? – снова осведомился он.
      – Грейпфруктовый, – с ударением на предпоследний слог рявкнул Ковалевский.
      В общении с обслуживающим персоналом он считал правильным вести себя жестко, не подозревая, что путает умение держать дистанцию с элементарным хамством. Ну, а грамотность была вообще слабым местом “великого коммерсанта”.
      – И соломинку с оливкой давайте, как положено!
      – Оливку положено в мартини, а у вас джин-тоник, – возразил бармен.
      – Что вы мне мозги вкручиваете! Я что, по-вашему, похож на человека, не знающего, что где положено? Кладите, если клиент требует! Учить меня еще будет!
      Первый посетитель отложил журнал и с интересом энтомолога посмотрел на скандалиста. Бармен брезгливо опустил оливку в стакан.
      – Белый “Давидофф” есть? – поинтересовался Ковалевский, шаря глазами по полке с выставленными сигаретными пачками.
      – Восемь тысяч , – отреагировал бармен. – Пепельницу дать?
      – Не нужно, – отказался бизнесмен, демонстрируя свою независимость от “жалкого халдея”.
      – С вас тринадцать пятьсот.
      Николай достал новенькую пятидесятитысячную купюру, хотел со щелчком, взявшись за углы, расправить ее и красиво бросить на стойку. Действо вышло только до половины – он не рассчитал усилие и порвал купюру пополам прямо перед носом изумленного бармена.
      Взбешенный Ковалевский попытался выдернуть из бумажника еще одну купюру, раздался треск, и рядом с половинками полтинника на черную поверхность стойки лег зеленоватый уголок червонца. Бармен и бизнесмен несколько секунд тупо рассматривали скрутившийся спиралью обрывок.
      – Такие тоже не берем, – осторожно заметил бармен.
      Багровый Ковалевский аккуратно расстегнул портмоне и припечатал к стойке очередной полтинник. Бармен бережно взял его двумя пальцами и переложил к кассе. Товарно-денежные отношения близились к финалу. Отсчитав сдачу и выставив на стойку заказ, работник общепита удалился в подсобные помещения, где он мог дать волю эмоциям. Общаться с финансовым Геростратом ему более не хотелось.
      Коммерсант огляделся и решил подсесть к одинокому посетителю. Тот ничем не выразил своего отношения к произошедшему, и это, по мнению Ковалевского, заслуживало одобрения.
      – Редкое хамство, – обаятельно улыбнувшись, Николай плюхнулся на стул, расплескав джин-тоник на брюки, и стал срывать обертку с сигаретной пачки. – Обслуга место свое забыла.
      – Возможно, – согласился парень и отложил журнал.
      – Бизнес или так? – спросил коммерсант, обводя рукой помещение.
      – В смысле кафе – нет, в более широком – да, – туманно ответил собеседник.
      – Значит, коллеги, –обрадовался Ковалевский. – И какой интерес?
      – Новые формы оптовых поставок…
      – О, свое дело? – Ковалевский обожал обсуждать с малознакомыми людьми вопросы торговли, намекая на “крутые связи” и щеголяя фамилиями сильных мира сего, в чьих друзьях он якобы состоял.
      – Да нет, – вяло махнул рукой парень, – отчет для оптовиков готовлю. На свое дело пока рано замахиваться…
      – Зря вы так, свое дело всегда лучше, – бизнесмен приготовился переубеждать своего визави. – Кстати, я не представился. Николай Ефимович Ковалевский, владелец и генеральный директор акционерного общества “Наш Дом ЛТД”, – прямоугольник визитки лег на пластик стола.
      – Михайлов Михаил Иванович, – отрекомендовался собеседник, – старший менеджер минского филиала фирмы “Саламандра”.
      – Имеете интересы в Петербурге? – поинтересовался Ковалевский, соображая, что может ему дать это знакомство. Сидящий напротив был одет неброско, но дорого. Николай, начинавший с перепродаж дешевых шмоток из Польши, оценил стоимость костюма в тысячу долларов, а обуви – в пятьсот. На руке Михайлова тускло блестели часы “Омега”, по всей видимости – не подделка.
      – Я недавно переехал сюда из Минска, пока присматриваюсь… – сообщил Михайлов.
      Ковалевский начал сворачивать газетный кулечек для пепла. Он закурил, но пепельницы не обнаружил. Просить о чем-то бармена было ниже достоинства гордого бизнесмена.
      Михайлов еле заметно улыбнулся.
      – Давно в бизнесе? – Слово “бизнес” было для Колюни магическим, он употреблял его и по делу, и просто так.
      – Седьмой год, – Михайлов внимательно смотрел, как пепел струйкой высыпался из плохо завернутого конца кулечка на брючину бизнесмена. – Сначала в Москве, потом в Нижнем Новгороде, Минске, теперь вот сюда перебрался, квартиру купил, пока ремонт, то-се…
      – Евростандарт, – утвердительно кивнул Ковалевский. Другого способа отделки помещений он не признавал, считая обычное жилье “уделом серой массы”.
      – Конечно, – после секундной паузы согласился собеседник.
      – А с работой как?
      – В банк предлагают, но пока думаю…
      – И на какую сумму в месяц рассчитываете?
      – Две-три тысячи долларов, – не моргнув глазом, заявил Михайлов.
      “Круто берет!” – завистливо подумал Ковалевский.
      – А если с нуля, на фирме, как партнер?
      – Тогда на процент с прибыли, не меньше десяти…
      – Разумно, – одобрил бизнесмен. – Я смогу с вами связаться?
      – Конечно, но не раньше чем через месяц, – невозмутимо ответил Михайлов, – когда мне телефон в квартиру проведут. Дом новый, только сдан…
      – А мобильным не пользуетесь? Или пейджером?
      – Еще не успел обзавестись. Мне фирма обязана предоставить, жду. Я ведь только позавчера приехал…
      – Тогда вы – мне. Не забудьте, – Николай сбился на начальственный тон, – здесь и рабочий, и домашний. Обсудим перспективы бизнеса.
      У Михайлова дрогнули уголки рта, но он взял себя в руки.
      – Хорошо, обязательно позвоню. Только с делами немного разгребусь…
      В дверях появилась Диана. По ее поджатым “куриной гузкой” губам Ковалевский понял, что примерка гардероба прошла неудачно. По всей видимости, отвисшая задница супруги слишком уж распирала коротенькие полы плащиков. Если не удастся до вечера что-нибудь купить, то Николаю предстоит и на этот раз обойтись без своей законной доли супружеской ласки, как это происходило регулярно. Закапанный джин-тоником и слегка присыпанный пеплом бизнесмен встал.
      – Ну, договорились. Бай!
      – До звонка, – кивнул Михайлов.
      Ковалевский взял жену под руку и повлек вниз по лестнице на выход. Михайлов облегченно вздохнул и ехидно улыбнулся.
      – Ну-ну, созвонимся… – пробормотал он себе под нос.
      Молодой человек, представившийся Михайловым, соврал.
      Звали его Денис Рыбаков, всю жизнь он прожил в Питере и органически не переносил никакой коммерции. Подсевший к нему странноватый барыга хоть и развлек его на несколько минут, но от таких типов Денис предпочитал держаться подальше. В кафе он оказался, прибыв на встречу с братвой из Антоновской группировки, которые готовили очередную пакость очередному “бизнесмену” и, как водится, по-дружески обратились к Денису за советом.
      В определенных кругах Денис слыл человеком начитанным, большим выдумщиком и весельчаком. И, что немаловажно, детские годы он провел в шумной компании дворовых пацанов, многие из которых впоследствии стали авторитетами среднего звена. Со “старшим” группировки Антоновым Денис вместе плавал в бассейне, потом пути разошлись – Антон стал заниматься боксом и вышел на международный уровень, а Денис продолжал потихоньку бултыхаться, добравшись лишь до кандидата в мастера спорта. В институте, куда он поступил безо всякого блата, учился легко, однако на третьем курсе внезапно сорвался в армию. Что послужило причиной, он уже сам толком не помнил – вроде была какая-то неразделенная любовь, а вроде и просто обрыдло видеть вокруг себя рожи, мечтающие о комсомольской карьере и дерущие горло на собраниях. По возвращении на гражданку он оказался в стране, вступившей на путь перемен. Старые связи не забылись, – пару раз дав – дельные советы, Денис стал внештатным консультантом набирающей силу группировки. Тем не менее в нее не входил, ценя личную независимость. Неординарный подход ценился, “торпеды” веселились от души, воплощая в жизнь необычные решения юмориста Рыбакова. Да и к тому же каждая подобная консультация приносила ощутимый доход, к обоюдному удовлетворению.
      Троица “братков” прибыла точно в срок. Опоздания в бригаде не поощрялись, а консультанта ценили за благополучный исход разработанных мероприятий и отсутствие пренебрежения к умственным способностям собеседников, чем грешат многие так называемые “интеллигенты”.
      “Звеньевым” был Садист, происхождение клички которого терялось в доперестроечных годах на полях “черных следопытов” . Почему и как Олег Левашов обзавелся столь мрачным прозвищем, никто толком не знал. Сам он в подобных пристрастиях замечен не был. Один только Рыбаков знал предысторию этого погоняла , ибо сам так окрестил юного Олега. Когда обоим было лет по четырнадцать, они проводили лето в одном и том же дачном поселке. Однажды Олег обиделся на некую деревенскую особу, настучавшую о его проделках суровым родителям, и всадил в ее неохватный зад стрелу из арбалета с наконечником из расплющенного гвоздя-“сотки”. Особа как раз в это время собирала свою любимую сливу, и момент представился наиудачнейший – корма объекта торчала над забором. Пока собирательница, истошно вопя, висела на стремянке, Олег умудрился влепить еще пару стрел.
      Единственным напоминанием о временах боевой юности оставалась любовно сохраняемая в бумажнике справка о шизофрении средней степени тяжести, полученная Садистом у знакомого “лепилы” и избавлявшая от ответственности, когда его в очередной раз ловили со стволом. Такое случалось часто, но Олег не унывал – когда есть умелые руки и хорошая лопата, перебоев в пополнении арсенала не бывает.
      Вторым был здоровенный бугай, облаченный в камуфляжную куртку и внешностью напоминавший лидера ЛДПР в молодости. За это сходство и страсть к маскхалатам Гоша Собинов получил кличку “Комбижирик”. Третий, не менее капитально сложенный товарищ прославился тем, что на пикнике по ошибке выкушал стакан авиационного керосина заместо спирта и стал, естественно, Горынычем. Последний участник “антибарыжных мероприятий”, Миша-Ортопед, отсутствовал. То ли водку жрал, то ли совершал обход подведомственной территории.
      Оставив Горыныча у стойки, где тот сразу стал требовать соответствия спиртного в коктейлях вкусам новоприбывших и грозно смотреть на бармена, Садист и Комбижирик бухнулись за столик Дениса. Стулья скрипнули, но устояли.
      – Здорово, блин, – буркнул Садист и сразу принялся выгружать на стол кучу предметов из карманов своего роскошного малинового “адидаса”. Сигареты, ключи, разномастные бумажки и скомканные деньги веером разлетелись по белому пластику.
      – Гутен морген, майне камераден! – с хорошим венским прононсом сообщил Денис.
      Комбижирик кивнул в знак приветствия и уставился на Садиста, который, словно пораженный болезнью Паркинсона , отряхивал с бумажек табачные крошки.
      Кучка предметов на столе росла.
      – Ты что-то потерял? – вежливо поинтересовался Денис.
      – Да, блин, вот засунул… Мне Антон дал психический портрет барыги… Куда дел?.. Ага, вот он! Держи…
      Листок перекочевал к Денису.
      Подошел Горыныч, шумно поручковался с Рыбаковым, указал бармену, куда ставить поднос с напитками, и объявил, что не откажется выпить в такую жару, благо за рулем сегодня не он.
      – А где Мишель? – спросил Денис, по диагонали просматривая записи психолога.
      – В Волосянце Мишка, – вдруг зло выдал Садист, – в камере. Нажрался и по деревне голый с оглоблей бегал. Менты дождались, когда заснул, и в околоток пристроили…
      – Давно?
      – Вчера днем, – Садист гулко припал к стакану. – А все ты! Надоумил его, идиота… На Руси, мол, оглоблями дрались, не чета занюханным самураям… Вот он себе и вообразил. Последнюю неделю кажинный день к мамане ездил, по деревне рыскал, все оглоблю себе потяжелее выбирал…
      – Никого не зашиб?
      – Не… Пасечника только местного напугал. Подкараулил его и давай верещать, что, типа, фуражку тому с тыквы собьет, а до башки и не дотронется… Мент от него по улице чесанул, ну Мишка оглоблю и метнул…
      – И что, попал?
      – Как обещал, блин… Фуражка в одну сторону, мент – в другую… Хорошо, по спине влетела. Если б в дыню – кранты, прихлопнул бы мусорка…
      – Да, – протянул Денис, – прям Вильгельм Тель наоборот. Выручать-то когда будем?
      – Ты это, прочел? – Судьба Ортопеда, пострадавшего за тягу к старинным русским способам решения вопросов, мало интересовала Садиста. – Чо делать с барыгой будем?
      – Пока не знаю. Ты мне сообщил конечную цель мероприятия, тогда и решим…
      – Припугнуть надо.
      – Это я понял. Что барыга сделать должен?
      – Процент отстегнуть… Сам выплату назначил, а ребята проверили – химичит, левак гонит, вообще туфту закрутил не по теме, бакинские наваривает, как бульдозер, а платит… – Садист махнул рукой.
      На лицах Горыныча и Комбижирика выразилось явное неодобрение действий барыги и тревога за дальнейшее экономическое процветание страны.
      – Засверлить , как Ихтиандра… – бормотнул Горыныч.
      – Кто это? – заинтересовался Денис.
      – Да ладно, было дело, – похоже, воспоминания о некоем Ихтиандре не грели душу Садиста. – Щас этот вот завис…
      – Ладно. Что на сегодняшний день с барыгой? Есть какие подвижки? – Денис прикурил от поданной заботливым Комбижириком зажигалки.
      – Наши, Паниковский с братвой, поднаехали на него, типа делиться надо, стрелу забили , мы разводить поедем… – Комбижирик мыслил тактическими категориями, размах стратегии был ему чужд. Братан он был правильный, но, как бы это поточнее выразить, не всегда в полной мере использовал данный ему природой интеллектуальный потенциал.
      – Цель разводки?
      – Бабки за левак, и пусть работает, – заявил Садист.
      – Как Ихтиандра… – вдруг очнулся Горыныч.
      – Да замолчи ты со своим ученым! – цыкнул Садист.
      – Почему ученый? – изумился Денис. – По книге, Ихтиандр сам был объектом эксперимента…
      – Да наш в институте работал, – пояснил Горыныч, – океаном занимался, рыбой…
      – Тогда, братец, не Ихтиандр, а ихтиолог, – успокоился Рыбаков. – А за что его?
      – Карту Толяну продал…
      – Какую еще карту? С кладом?
      – Почти… – Садист насупился. – У них в архиве карта месторождения нефти со сталинских времен, вроде Кувейта… Ну, Толян и прикупил, за участок пляжа бился, двойную цену отдал…
      – Какой пляж?
      – Ну, где нефть… Недалеко…
      – Где именно недалеко?
      – В Солнечном… Теперь Толяна Нефтяником зовут, он же месяц по городу с картой этой носился, всем хвастал, придурок… Буровую вышку сюда привез из Тюмени… – Толян был корешом Садиста и неудачу друга переживал, как свою собственную. – Рабочих нанял…
      Денис сжал зубы, чтобы несвоевременным весельем не нарушить грустный пафос повествования. Садист воспринял это как выражение возмущения поведением неизвестного ихтиолога и глубоко вздохнул.
      – Ничего, разобрались, – успокоил он Рыбакова, – только теперь Толик со свидетелями схлестнулся…
      – Что, вы ихтиолога на людях глушили?
      – Да нет… Свидетели эти, ну, религиозные, секта… Они на этой площадке центр строить собираются, а Толян не дает, , мой пляж, орет, хочу гостиницу строить…
      – Ну и пусть строит. Он же купил участок…
      – Купить-то купил. Но как! – Садист грустно посмотрел на Дениса. – Так торопился, что ни черта нигде не зарегистрировал, теперь эти свидетели вопят, что это, типа, им было обещано… Ну, в мэрии подмазали кого-то…
      – А, понятно. Ну, пусть Толян бабки вернет – и все, пляж-то ему ни к чему теперь.
      – Не скажи. Он на принцип пошел…
      – Ладно, Толян сам разберется, вернемся к барыге, – Денис любил узнавать подробности из жизни замечательных людей, к коим относил и пресловутого Толяна, но текущие дела оставлять было нельзя. – Когда стрела?
      – Завтра…
      – Ну вы даете! Хоть бы заранее, дня за два-три…
      – Сегодня забивали, резко вышло… Барыга совсем от рук отбился, – теперь Садист напоминал оскорбленного мизерным размером взятки налогового инспектора. – И на будущее полезно, а то как лавэ хавать, так он с черпаком, а братва и не врубилась, под что подставляется…
      Денис не всегда понимал ход мыслей “братков”, но переспрашивать не стал.
      – Надо, чтоб кровищи было море, – мечтательно прогудел Комбижирик.
      – А кого там валить? Барыгу нельзя, братанов тоже для натурализма не будешь, не пойдет… – в речи Горыныча послышались нотки сожаления.
      – Почему бы и нет? – Денис протянул руку. – Дай трубу !
      Освобождать томящегося в неволе Ортопеда было решено ближе к вечеру. Днем, в связи с заказом, у Дениса образовалась масса дел – было необходимо посетить киностудию и договориться со знакомым пиротехником о поставке необходимых “примочек”. Возбужденные приобщением к высокому искусству Горыныч и Комбижирик накупили раз в пять больше того, что было нужно для успешной операции. Договорившись на утро с пиротехником об окончательной доработке на месте, они пообещали доставить его обратно на работу “с ветерком”.
      Солнце клонилось к закату. Широченные “лыжные” шины трехсотого “лексуса” мягко шуршали на стыках бетонки. Страсть к навороченным тачкам полностью определяла состав машин в бригаде, поэтому ежегодная смена автопарка воспринималась так же естественно, как смена времен года. Постоянные расходы братвы сразу отражались на жадюгах-бизнесменах, не понимавших острой необходимости презентовать, после мировых автосалонов, понравившиеся по картинкам в журналах сверкающие лимузины и джипы. За это и братки не особо вникали в непрекращающиеся “сложности” коммерсантов, справедливо полагая, что передвижение на новых хороших машинах благотворно сказывается на экономической ситуации. Люди их видят, настроение у них улучшается, а значит, все будут хорошо работать и все в стране стабилизируется. Эту прогрессивную мысль они усиленно вбивали в головы непонятливых торгашей.
      Утопая в мягкой коже огромного переднего кресла, подобно объевшемуся купальщиками нильскому крокодилу в спокойных водах Великой Реки, Денис вполуха слушал эпическое повествование Садиста о глобальных экономических событиях и их влиянии на отечественную коммерцию. Этот обзор сделал бы честь любому профессору, если бы не методы решения возникающих проблем, предлагаемые радикальным Олегом.
      Комбижирик с Горынычем резались в нарды на заднем сиденье.
      Игра шла с переменным успехом, Горыныч злился и в разговор не вступал.
      – …Блин, ну привезли никель, нормально, две тыщи тонн, как с куста. И заплатить обещали по полной, даже лот, типа, на бирже выставили. Ну, день сидим, другой, третий – чего-то не то. Братва в непонятке, мандражирует… А то! Три дня, считай, бабок ждем, пустые … Кабаныч на рынке ихнем пошуршал – нет стволов, местная братва – одни негативы да арабы, лопочут по-своему, не разберешь… Ну ладно, барыга тот наконец пригласил, говорит, типа, лицензию на бирже попросили и квоты какие-то… Ну, братва вообще офигела, сразу никто ж не въехал, что бумаги нужны, пригнали никель, сколько надо, и все… А тут, оказывается, бумажек не хватает… Глюк барыге в грызло, тот верещит, не он, типа, а мужик основной на бирже хочет, распорядитель торгов. Решили и с ним поговорить… Приехали, по залам пошарили – нашли. Он как раз удачно в двойной ноль порулил, мы – за ним… Ну, влетаем, только его к стенке прижали – менты ихние примчались. Там же видеокамеры повсюду, высоко, гады, повесили… Гоблин прыгал, прыгал, все сорвать хотел, себе на дачу, не достал… И менты помешали. Хорошо, не как у нас – пушек нет, ведра на дынях, все на кулачках пытались, ну, и получили… Потом хай в газетах, у нас один пацан по-английски соображал, перевел – там двоим каски вообще ножовкой спиливали, так не снять было. А то! Глюк ведь так раздухарился, а рука у него тяжелая, все ментов об стенку кидал, башкой вперед, как копье… Хотел в конце себе одну каску на сувенир, да куда там… Так натянул, что с головой бы и оторвал, еле успокоили…
      – А что менты?
      – Да ничего.. Искали, наверное. Да они странные, эти англичане. Побухтели в газетах чуток про нас, а потом на каких-то зомби переключились, на лаборатории военные… Видно, скандал у них какой-то. В статьях, что пацан переводил, про биржу – ну, сначала строк пять, а потом все про зомби, сразу на другую тему…
      – Может, они Глюка имели в виду?
      – Не, Глюк не похож… – серьезно сказал Садист. Денис знал Глюка лично и мог не согласиться с этим мнением – при взгляде на Аркадия Клюгенштейна создавалось впечатление, что всю свою сознательную жизнь он провел на исправительных работах, а бессознательную – в цепких руках сотрудников медвытрезвителей. – Я ваще не понимаю, как в одну статью можно две темы задвигать. Странные они, эти островитяне. – Садист бибикнул встречной колонне джипов без номеров, те в ответ заморгали фарами. – Со стрелки едут… Ну вот, сидим с пацанами в отеле, делать нечего, никель в порту, думаем, может, придушить надо было биржевика этого…
      – Не надо, не поняли бы, – Денис был против насильственных действий в отношении лондонской биржи.
      – Точно, не поняли бы, – согласился Садист. Но по другой причине, – нас пока там не знают, подумали бы, что кто другой, по другим разводкам…
      – В этом случае, конечно, не тот воспитательный эффект, – задумчиво произнес Денис. – А если жмурику табличку на грудь – так, мол, и так, не хотел никель, получай свинец, а?
      Судя по выражению лица, эта мысль Садисту понравилась.
      Ответить, однако, он не успел. Впереди, метрах в пятидесяти, из-за кустов внезапно выскочила фигура в белых ремнях и стала яростно махать полосатым жезлом, словно пытаясь прихлопнуть надоедливую муху.
      – Может, заутюжим? – обрадовался сзади Горыныч. Игра не ладилась, а ментозавров он не любил.
      – Не, у них там гнездо… – Садист нажал на тормоз.
      Гаишник с важным видом обошел автомобиль и приблизился к водительской дверце. Росточку в нем было от силы метра полтора, форма болталась.
      – Нарушаем, товарищ водитель… – привычно заныл гаишник. Судя по ширине лба, сразу после школы для детей с задержкой умственного развития он был из жалости принят в милицию.
      – Представляться надо, – наставительно сказал Садист.
      – Лейтенант Великанов… Ваши права и документы на машину, – загундосил “страж дорог и переездов, всех тропинок командир”. За кустами виднелись “Жигули”, но рядом никого не было. Гаишник постучал по крыше “лексуса”, поторапливая Садиста. – Приготовьтесь к досмотру…
      – А где твой жетон, милай? – неожиданно прервал его Садист.
      – Я на службе, – невпопад ляпнул гаишник и снова постучал жезлом. – Ваши права…
      – Слышь, чудик, – насупился Садист, – если тебе на флакон не хватает, то ты не по адресу. Ты чо, думаешь, – я дорожника от околоточного не отличу? Совсем в своем лесу одичал, а? Еще раз стукнешь, я тебе твою палку в задницу забью! Будет, блин, леденец – “мент на палочке”…
      Гаишник растерялся.
      Он и вправду был участковым из соседней деревни, а на нехитрый промысел его толкнул острый дефицит средств на обольщение местной красавицы Зинки, втайне звавшей его “мусорным Квазимодой” и признававшей только дорогие по деревенским меркам подарки. Зарплаты участкового явно не хватало.
      Садист гордо глянул на Великанова и молча втопил педаль газа. В зеркале заднего вида в последний раз мелькнула нелепая фигурка.
      Участковый плюнул в дорожную пыль и грустно посмотрел на пустое шоссе. “Дежурство” подходило к концу, машин не было. Видимо, и сегодня придется коротать летний вечер без женской ласки и листать на сеновале затертый до дыр польский каталог нижнего белья, предаваясь эротическим мечтам.