— Положи на землю и разверни, — поморщился синяевский авторитет.
      Золотистые глаза Лолиты потускнели, шерсть слиплась от крови.
      — Действительно, похоже на топор, — задумчиво произнес Психоз. — Убийца нанес два удара. Один — в основание шеи, другой — в голову. Не знаю, какой из ударов был первым, но оба были смертельными. Спрашивается: почему два удара, если одного было более чем достаточно?
      — Что взять с психа? — пожал плечами Глеб. — Захотелось ему ударить дважды — он и ударил. Мог ударить и двадцать раз.
      Денис наклонился и аккуратно, двумя пальцами что-то снял с шеи Лолиты.
      — Что ты делаешь? — нахмурил брови Психоз.
      — Смотрите! Это волос. Женский волос.
      Волос был длинный и черный как смоль.
      — Похоже, убийца — женщина, — заметил Бычков. — Может, Лолита у нее ужин стащила?
      — Длинные волосы бывают и у мужчин, — покачал головой синяевский авторитет. — Сейчас вообще не разберешь, где мужик, а где баба. Недавно в Тайланде победительница национального конкурса красоты оказалась мужиком. Тот еще скандал был.
      Зыков протягивал волос между пальцами, внимательно рассматривая его.
      — Это женский волос, — сказал он. — Видите, вот здесь, у самого корня он не черный, а каштановый. Эта женщина красит волосы в черный цвет. Мужчина не стал бы этим заниматься.
      — А ведь верно. — Психоз забрал волос у Дениса и внимательно осмотрел его корень. — Молодец, парень. В наблюдательности тебе не откажешь. Я вот думаю — что с трупом делать.
      — Может, закопать? — предложил Биомицин. — Уж больно, падла, воняет.
      — Есть у меня свой патологоанатом, — размышлял вслух авторитет. — Он мог бы провести вскрытие, но без трупа Красномырдикова не удастся определить, были ли оба убийства совершены одним и тем же оружием. Может, отдадим кошку ментам?
      — Ментам? — усомнился Бычков. — Стоит ли связываться с ментами?
      — Стоит, если это удобно. По своим каналам я смогу получить результаты экспертизы.
      — Что же нам, звонить в милицию?
      — Зачем звонить? Много чести, — поморщился Психоз. — Заморозьте зверюгу. Не сомневайтесь, менты сами к вам прибегут, может даже сегодня. Из-за генерала на них начальство так насядет, что они копытами землю будут рыть, лишь бы убийцу найти.
      — Сделаем, — кивнул Глеб. — Эй, Биомицин, — обратился он к грузчику. — Найди какую-нибудь коробку, засунь в нее трупешник и запихни поглубже в морозилку, только смотри, чтоб Зоя не увидела, а то она с нас обоих шкуру спустит.
      — А волос тоже милиции отдать? — спросил Денис.
      — Отдай, — кивнул Психоз. — Только сначала на всякий случай померяй длину, мало ли что, может и пригодится.
      Некоторое время синяевский авторитет молчал, внимательно разглядывая Зыкова.
      — А ты, журналист, писать-то умеешь? — неожиданно поинтересовался Психоз.
      — Писать? — удивился Зыков. — В каком смысле?
      — В смысле — хорошо писать.
      — Я этому в университете учился, — пожал плечами Денис.
      — Мог бы ты, например, написать «Крестного отца»?
      — Как Марио Пьюзо?
      — Как Марио Пьюзо, — кивнул авторитет.
      — Даже не знаю. Я пока книг не писал, только статьи. Тут главное — информация. Если бы мне было известно о жизни итальянской мафии столько же, сколько автору «Крестного отца», может и я бы что-либо подобное сочинил.
      — Ты читал «Синяевскую братву» Вениамина Сукина?
      Денис кивнул.
      — А «Щупальца синяевского спрута» этого кретина, Арнольда Блатоватого?
      — Читал.
      — Ну и как?
      — Это явно не «Крестный отец».
      — Вот и я о том же. Надо писать так, чтоб до печенок пробирало, чтобы душа сворачивалась и разворачивалась, а от их суконно-канцелярского языка скулы сводит.
      — Так что ж вы хотите! Арнольд Блатоватый — бывший мент, а Вениамин Сукин — вообще воспитатель детского сада, канающий под секретного агента.
      — Ладно, журналист, — подытожил синяевский авторитет. — Ты пока иди, поработай. Мне с Быком потолковать нужно.
      — С ума сойти! — воскликнула Червячук. — Поверить не могу!
      — Во что это ты не можешь поверить? — мрачно поинтересовался Николай Чупрун.
      Они работали в просторном кабинете Красномырдикова, расположенном на втором этаже украшенного башенками, витражами и мозаиками генеральского особняка, напоминающего то ли замок Золушки, то ли католический собор. Из широкого светлого окна открывался вид на рузаевское озеро и лес. Вдоль забора на аккуратно постриженном газоне росли усыпанные крупными красными цветами розовые кусты. Два дня назад Роман Анатольевич любовался из окна всей этой красотой. Теперь его распотрошенное патологоанатомом тело покоится в холодильнике морга. Через два дня адское пламя печей крематория превратит останки генерала в прах. Через два месяца люди забудут о том, что он существовал.
      Колюня рылся в бумагах, а Нержавеющая Маня бодро щелкала по клавиатуре генеральского компьютера.
      — Незадолго до смерти, а именно в ноль часов восемь минут Роман Анатольевич соединился с сервером «страшна яместь. ру», — сообщила Червячук.
      — Страшна яместь. ру? — повторил Колюня. — Это еще что такое?
      — Если верить тому, что здесь написано, этот сервер позволяет расправляться с врагами при помощи виртуальной компьютеризированной магии.
      — Полный маразм, — фыркнул опер.
      — Маразм, — согласилась Червячук, щелкая мышью и открывая следующую электронную страницу.
      — Никогда бы не подумал, что Роман Красномырдиков мог поверить в такую чушь, как компьютерная магия.
      — Может, он в нее и не верил, а вот ты сейчас поверишь.
      — Что ты имеешь в виду? — заинтересовался Чупрун.
      — На этот сервер можно поместить имя своего врага, — пояснила Марина. — Тогда все посетители сервера будут желать ему всякие пакости, придумывать способы смерти и так далее. Знаешь, что пожелал генералу некий девятилетний Вова Мусин из села Большие Мячики?
      — Понятия не имею, — пожал плечами Колюня.
      — Он предложил зарубить генерала летящим томагавком, — пояснила Червячук.
      — Томагавком? — недоверчиво вскинул брови опер.
      — Вот именно.
      — Но ведь томагавк — это же топор, а генерала убили топором! — повернулся к Марине Чупрун. — Если предположить, что топор в генерала метнули с расстояния в несколько метров, становится понятно, почему Роман Анатольевич повернулся к убийце спиной. Он мог вообще не увидеть убийцу. Стоял себе у памятника, думал о своем, а киллер незаметно подкрался и бросил топор. Тут явно поработал профессионал. Топор — это тебе не нож. Чтобы метать его с такой точностью, надо не один год тренироваться. Эй, что с тобой?
      Лицо Червячук покрывала смертельная бледность, посиневшие губы были сжаты с такой силой, что превратились в узкую ассиметрично изогнутую линию.
      «Приступ», — мелькнуло в голове у опера.
      Подскочив к Марине Александровне, он схватил ее за плечи и потряс.
      — Эй! Ты слышишь меня? Что с тобой? Тебе плохо? Может, скорую вызвать?
      Лицо Червячук исказилось гримасой, в которой яростная, животная ненависть соседствовала с невыразимым отвращением. Большой некрасивый рот распахнулся, выбрасывая наружу дикий, нечеловеческий крик.
      — Не трогай меня! Нет! Уйди! Ненавижу! Ненавижу! — Марина забилась в руках Чупруна, отталкивая его и яростно лягая ногами.
      Опер отпустил ее плечи и на всякий случай отскочил в сторону.
      Червячук судорожно всхлипнула и вдруг замерла, затихла, непонимающим взглядом уставившись на злого Колюню.
      — Ты что, совсем спятила? — взорвался опер. — Вчера ни с того ни с сего убежала с работы, бросив в своем кабинете прикованного к стулу подозреваемого, теперь на меня орешь. Да что на тебя накатило, дура ненормальная? К тебе что, и прикоснуться нельзя? Я думал, тебе плохо, помочь хотел, а ты вопишь, будто я тебя изнасиловал.
      — Прости, — прошептала Марина. — Мне показалось…
      — Что тебе показалось?
      — Да так, ничего. Просто что-то нашло. Не знаю. Я не понимаю, что со мной.
      — Зато я понимаю, — проворчал Чупрун. — Это называется синдром старой девы. Слышала о таком? Трахаться тебе надо, мужика завести, как любой нормальной бабе, может тогда бросаться на людей перестанешь.
      — Я сейчас вернусь.
      Марина поднялась и, пошатываясь, двинулась в ванную.
      — Психопатка, — проворчал ей вслед Колюня, усаживаясь за компьютер.
       «Старый похотливый кобель, занимающийся растлением малолеток», — с нарастающим интересом прочитал он данную Красномырдикову характеристику. «Врун, мерзавец, подлец и вор. Этот засранец распродал налево половину вооружений Российской армии, не говоря уже об обмундировании и стратегических материалах с военных заводов. Проститутка в генеральских погонах, он беззастенчиво торговал честью и достоинством офицера…»
      — Любопытно. Очень любопытно, — пробормотал Чупрун.
 
       Я налогов не платил,
       Ну не платил — и не платил,
       А за бездетность за мою
       Мне Бог простил и суд простил.
       А кругом на заготовке
       Древесины деловой
       Мужики, да мужики —
       Подбор как в бане половой…—
      лился из колонок музыкального центра приятный баритон.
      Психоз сделал знак официантке Леночке, и она, кокетливо повиливая бедрами, подскочила к столу с двумя новыми кружками пива.
      — Налоги, — усмехнулся синяевский авторитет. — Вот ведь придумали, мать их так. При нашей системе налогообложения добровольно платить налоги способен только псих или самоубийца.
      — Придурки, что с них взять, — адресуясь к российским политикам, — кивнул головой Глеб Бычков. — Мы и то с бизнесменов берем меньше, чем они не платят государству, да еще и крышу обеспечиваем, шкурой своей рискуем, их защищая. И после этого падлы-воспитатели детского сада типа Вениамина Сукина строчат книги о том, что в мафии одни звери. Ничего в нас человеческого, видите ли нет.
      — Деньги, паразит, зарабатывает, — вздохнул Психоз. — Надо бы узнать его адресок. И вообще, каждая страна имеет такую мафию, которую заслуживает. Кто мы такие? Граждане России. Что, менты лучше нас? Фигушки! Мы по крайней мере не получаем зарплату за то, что нарушаем закон. Бизнесмены ведь тоже в милицию не идут на нас жаловаться — а почему? Потому что деньги от налогообложения утаивают. Нам-то они платят черным налом. Было бы государство поумнее, сделало бы нормальные налоги, как в Америке, например, платило бы ментам по совести, — оно бы денежки гребло, а не мафия. Все от жадности идет. Хотят побольше хапнуть — а народ, естественно, сопротивляется. Тут и появляемся мы.
      — Верно говоришь, — согласился Глеб.
 
       А я дитя родить не мог, родить не мог.
       А мне говорят — плати налог, плати налог.
       А я говорю — а баба где?
       Да, хоть, говорят, судья в суде,
       А я говорю — ее б не смог.
       Вот, вот, говорят, — и плати налог…
      — А ты бы судью смог? — поинтересовался Психоз.
      — Мне из судей пока одни мужики попадались, — хмыкнул Глеб. — Судьи ведь тоже разные бывают. Если б симпатичная подвернулась — отчего б не смочь.
      — А этот паренек, Денис, — смышленый, мне понравился, — неожиданно переменил тему синяевский авторитет.
      — Да, приятный парень, неиспорченный. Идеализм из дурака, мать его, так и прет. Прямо экземпляр из Красной книги. Такого даже бить жалко.
      — За что бить-то?
      — В том то и дело, что не за что. Этот блаженный, похоже, даже воровать не будет.
      — А ведь когда-то и я таким был, — вздохнул Психоз. — Приятно быть идеалистом, когда есть где жить, что жрать, и никакая падла на тебя не наезжает. Ну что, давай еще по кружечке?
      — Давай, — кивнул Бычков.
 
       Пидорок по кличке Машка —
       Он с нарядчиком живет.
       Жизнь, конечно, половая, —
       Так и он детей не ждет.
       А на воле я — чуть-чуть —
       Да и к начальнику опять.
       Хоть бы дали бы менты
       Да хоть бы с кем-то переспать…
      — Знаешь что, — задумчиво произнес Психоз. — Ты с ментами особо не контачь — не к лицу тебе это. Подпусти к ним Дениса. Вдруг что-то да получится у парня с этим чертовым убийством Красномырдикова. Может, станет тогда журналистом при хозяине. — Понял. Будет сделано, — поднося к губам третью кружку темного английского пива, кивнул головой Глеб.
      В генеральской ванной, склонившись над вырезанной из цельного куска оникса раковиной, Червячук яростно плескала себе в лицо холодную воду.
      — Я схожу с ума, — бормотала она. — Больше так продолжаться не может. Я действительно схожу с ума.
      Видение пришло к ней неожиданно, после того, как она произнесла фразу «он предложил зарубить генерала летящим томагавком».
      Она словно провалилась в дыру во времени и пространстве, вернувшись в ущелье, по дну которого, извиваясь среди облепиховых деревьев, бежала чуть не убившая ее молочно-белая речка.
      — Потрясающе! Как ты это делаешь? — воскликнула Марина.
      Он подошел к сосне и, покачав, выдернул глубоко вонзившийся в древесину топорик.
      — Очень просто. Смотри.
      Он отсчитал от дерева десять шагов, резко развернулся и мощным взмахом руки послал топор в цель. Несколько раз провернувшись в воздухе, топорик вонзился на пару сантиметров выше предыдущей отметки.
      — Индейцы так метали томагавки.
      — Научишь меня?
      — Почему бы и нет? Тут вся хитрость в том, чтобы рассчитать количество оборотов. Топор должен удариться о дерево именно лезвием, а не обухом или топорищем.
      — А как это рассчитать?
      — Не знаю. Я это чувствую.
      Марина тренировалась несколько дней, но топор вонзился в дерево всего пару раз, да и то по чистой случайности…
      Червячук плеснула себе в лицо еще пригоршню воды, подняла голову и посмотрела в зеркало.
      Это действительно было похоже на сумасшествие. Она настолько глубоко погрузилась в воспоминания, что когда Колюня схватил ее за плечи, на миг ей показалось, что это ондержит ее, что это он, сбежав из камеры предварительного заключения, непостижимым образом отыскал ее и настиг в кабинете убитого генерала.
      — Это ведь тыубил генерала, — почти беззвучно, одними губами произнесла Марина Александровна. — Я знаю, что это ты…
 
      — Лючия, девочка моя, — бормотал Андреич. — Кушай, моя маленькая, кушай, сладенькая.
      Бодрый округлый крысеныш, привстав в стеклянной банке на задние лапы, тянулся к кусочку ветчины.
      Андрей опустил ветчину пониже, и крысеныш, обхватив кусок лапками, впился в него острыми белыми зубами.
      — Ах ты, моя прелесть, — умилился Андреич. — Как же ты хорошо кушаешь. А как насчет печеньица?
      — Симпатичная мышка, — заметил Денис.
      — Крыса, — поправил его Андреич. — Молодая.
      — Любишь крыс?
      — Не, — помотал головой Печников. — Откармливаю. Как девственницу для дракона. Сожрут Лючию.
      — Кто сожрет? Кот? — заинтересовался Зыков. — Или, может, у тебя дома питон есть?
      — Какой, на хрен, питон, — поморщился Андрей. — Железный Дровосек сожрет.
      — Железный Дровосек? Из «Волшебника Изумрудного города?»
      — Из зоны строгого режима, — усмехнулся продавец. — Железный Дровосек — это Егор. Грузчиком у нас работает.
      — Он что, ест мышей?
      — Мы поспорили на бутылку водки, что он живьем проглотит мышь. Я вместо мыши крысеныша отловил, он покрупнее будет, уже неделю Лючию откармливаю, чтобы вес набрала. Кому охота проигрывать?
      — Проглотит живьем? — усомнился Денис. — А не подавится?
      — Говорит, что нет. У них на зоне один парень был, раньше служил во Вьетнаме, — маскируясь под косоглазого, американцев мочил, — так он рассказывал, что телки из вьетнамского спецназа, обучаясь выживанию, глотали живых ящериц. Главное было пошире открыть рот и направить тварюгу прямо в горло. Ящерица думает, что там норка и сама лезет вперед, чтобы спрятаться. Так и ползет по пищеводу аж до самого желудка, пока не сдохнет.
      — Ужас какой! — сморщился Денис, представив, как острые коготки ящерицы впиваются ему в гортань.
      Андреич с усмешкой посмотрел на него.
      — Эк тебя перекосило! Нервный ты какой-то. Сразу видно, что в армии не служил.
      — Я бы не смог, — честно признался Зыков.
      — Не сможешь — в джунглях не выживешь, — пожал плечами продавец. — Мотай на ус, Маугли: не сожрешь ты — сожрут тебя. Закон джунглей, мать его так.
 
      — Ты едешь в Управление? — изумился Колюня. — Сейчас? С чего это вдруг? У нас в Рузаевке работы невпроворот.
      — Мне надо допросить Пасюка, — объяснила Червячук.
      — Так срочно?
      — У меня есть для этого серьезные основания.
      Чупрун с интересом изучал странные трансформации, происходящие с лицом Нержавеющей Мани. Марина Александровна то краснела, то бледнела, то покрывалась красными пятнами. Впервые за пять лет сотрудничества на лице майора Червячук отражалось нечто похожее на нормальные человеческие чувства.
      — А что ж ты вчера от него сбежала? — спросил Колюня.
      — Я что, обязана давать тебе отчет?
      — Да в общем-то нет. Просто интересно.
      — Ничего интересного. Почувствовала себя нехорошо — вот и все. Видно, съела что-то не то. Так ты справишься без меня?
      — Я-то справлюсь, — хмыкнул Колюня. — А ты, часом, не влюбилась? Вот была бы катастрофа! Майор милиции сходит с ума по уголовнику. По торговцу оружием, убийце и бабнику. Кстати, знаешь, где мы его взяли? В постели Агнессы Деникиной, налоговой инспекторши. Тепленьким с нее сняли. Ты ведь, кажется, знакома с Агнессой?
      — Прекрати! Как ты смеешь! — Марина изо всех сил грохнула кулаком по красному дереву генеральского письменного стола и, болезненно сморщившись, схватилась за ушибленную руку. Ее лицо приобрело цвет перезревшего помидора.
      «Твою мать, а ведь и вправду влюбилась, — изумленно подумал Чупрун. — Вот это номер! Полковнику расскажу — не поверит! И главное в кого — в убийцу из синяевской мафии. Сам черт не разберет этих баб!»
      — Так я пойду? — сказала Червячук.
      В голосе Нержавеющей Мани впервые в жизни звучали жалобно-просительные нотки.
      — Иди, конечно, иди, — понимающе усмехнулся Колюня. — Допрос подозреваемого — дело святое. Я уж как-нибудь справлюсь без тебя.
 
      — Вы что, мужики, там же очередь! — ворвавшись в подсобку, возмущенно воскликнула Регина. — Кто-то ведь должен торговать. Глеб, вернись в торговый зал.
      — И пропустить такое зрелище? — отмахнулся от директорши Бычков. — Пусть Шайба торгует.
      — Она считать не умеет, — возразила Регина.
      — Вот заодно и поучится.
      — Почему я? — заныла Шайба. — Я тоже хочу посмотреть.
      — А кто деньги из общака воровал? Тебя вообще к смерти приговорили.
      — Не пойду, — упрямо заявила уборщица.
      — А если в морду? — вскинул брови Глеб.
      — Да ладно, черт с ней. — Регина поняла, что спорить бесполезно. — Пусть он глотает поскорей эту чертову крысу, а то возмущенные покупатели магазин разнесут.
      Андреич услужливо пододвинул Железному Дровосеку банку с Лючией.
      — Ну-ка покажи нам вьетнамский спецназ, — подбодрил он грузчика.
      Столпившиеся в подсобке работники ТОО «Лотос» затаили дыхание.
      Толстые пожелтевшие от табака пальцы грузчика ловко зацепили Лючию за хвост и подняли высоко в воздух. Крысеныш трепыхался и попискивал, бестолково перебирая лапами.
      «Неужели действительно сожрет?» — с ужасом подумал Денис.
      Ему было до боли жаль симпатичную юную крыску с романтичным итальянским именем.
      Железный Дровосек задрал голову и широко разинул рот. В этот момент Зыков понял, почему ему дали это прозвище.
      Во рту прошедшего через зону строгого режима грузчика осталось всего три зуба — железных зуба. Два закованных в нержавеющую сталь резца располагались по бокам верхней челюсти, а третий зуб гордо торчал в середине нижней челюсти, одинокий и загадочный, как дольмен на скошенном пшеничном поле.
      Вьетнамский спецназ не соврал. Испуганный крысеныш, спутав луженую глотку Железного Дровосека с уютной спасительной норой рванулся было внутрь, отчаянно цепляясь когтями за небо и язык, но то ли Лючия почувствовала подвох, то ли застряло в «норе» раскормленное Андреичем туловище, — как часто бывает с идеально продуманными планами, что-то не сработало. Крыска попыталась дать задний ход, но было уже поздно.
      Стальные челюсти сомкнулись с холодной безжалостностью взбесившегося гидравлического пресса. Между серебристо сверкающими зубами, как бьющийся в агонии уж, судорожно извивался голый крысиный хвостик.
      Крысеныш в глотке истошно орал, Железный Дровосек, давясь и задыхаясь, судорожно дергал нижней челюстью, пытаясь перекусить Лючию центральным зубом, но это ему не удавалось. Грузчик вцепился руками себе в горло, дергался и хрипел, как обвитый змеями Лаокоон. [1]
      Зрелище было настолько ужасающим, что Денис, стыдясь себя самого, закрыл глаза, чувствуя, как к горлу подкатывают рвотные спазмы.
      «Нет, только не это, — мысленно уговаривал он себя. — Я должен держаться. Я должен доказать, что я настоящий мужчина, несмотря на то что я не служил в армии и не сидел в тюрьме. Если меня сейчас вывернет наизнанку, я стану всеобщим посмешищем».
      Рядом послышался тихий стон, сопровождаемый звуком падающего тела. Зыков приоткрыл один глаз. Грузчик Биомицин с лицом зеленым, как долларовая купюра, расслабленно лежал на полу.
      Уборщица Шайба, вытаращив глаза, зажимала себе рот рукой.
      Издав горлом странный хлюпающий звук, Лариса Сушко стремглав выскочила из комнаты. За ней последовала побледневшая Регина.
      Лица Зои, Глеба и Андреича выражали живую заинтересованность. Писк крысенка становился все глуше и слабее. Тонкий голый хвостик содрогнулся в последний раз и затих. Железный Дровосек дернул кадыком и с громким чмокающим звуком пропихнул вниз по пищеводу бренные останки Лючии. Затем грузчик выпрямился и гордым взглядом обвел зрителей.
      — Я выиграл, — на всякий случай напомнил он.
      Андреич молча вынул из стоящего у стены ящика бутылку водки и протянул ее Железному Дровосеку.
      — А спорим на ящик коньяка, что я совковую лопату цемента сожру? — предложил грузчик.
      — Совковую лопату? Целиком? Да в ней же килограммов пять цемента будет!
      — Подумаешь, пять килограммов! Спорим, сожру! — гордо выпятил грудь Железный Дровосек.
      — Помрешь, — сказал Глеб. — Как цемент у тебя в кишках застынет, так и помрешь.
      — Не помру, — помотал головой грузчик. — Спорим, не помру?
      — Нет, — твердо сказал Бычков. — На цемент мы спорить не будем. В наше время не просто найти грузчика на такую зарплату. Мы не можем бросаться кадрами.