Безумный магазинчик

      — Если волос у корня был каштановым, это означает, что он покрашен, то есть это не мог быть волос китайца, — возразил Богдан. — Нестыковочка получается.
      — Наоборот, все совершенно логично. Член «Ангбинхоай» никогда не оставил бы свой волос на месте преступления. Его специально подбросили, чтобы направить ментов по ложному следу.
      — Может, ты и прав. — Пасюк решил не вступать в спор. — Объясни мне только одно: на хрена козе баян. Если китаезам приспичило убрать генерала, зачем потребовалось устраивать весь этот цирк с ритуальным убийством кошки, с крашеным волосом?
      — Китайцы, — пожал плечами Психоз. — Маленькие желтенькие человечки с манией величия и сдвинутыми набекрень мозгами. Они и не на такое способны.
      — Я все-таки склоняюсь к версии о маньяке. Генерал подвернулся под руку чисто случайно.
      — Может, это был и маньяк, — кивнул синяевский авторитет. — Тем не менее китайская версия мне кажется интересной. Я хочу, чтобы ты ее проверил.
      — Я? Почему я?
      — А что мне, своих братков на это дело посылать, чтобы они пальцами «козу» китайцам показали? Они же дубоголовые, как менты, а тут дипломатия нужна. Восток — дело тонкое. Надо разнюхать обстановку, не привлекая к себе внимания. Если китайцы замочили Красномырдикова, не исключено, что на этом они не остановятся. В этом случае нужно будет выяснить, в чем заключается их интерес и принять соответствующие меры. Если же Триады не причастны к убийству, следует выяснить это, не вызывая подозрений у косоглазых.
      — Хорошо, я попробую поработать в этом направлении, — вздохнул Богдан.
      — Знаешь. — Психоз бросил задумчивый взгляд на «Ивана Грозного, делающего контрольный выстрел». — Я уже подумываю том, чтобы заказать себе картину «Чеченцы пишут письмо китайским Триадам».
      — Я тоже люблю искусство, — усмехнулся Пасюк.
 
      — Хреново, — сказал Колюня, задумчиво созерцая лежащий в коробке замороженный трупик Лолиты. — Очень хреново.
      — Действительно. Бедное животное, — сочувственно вздохнул Денис и отхлебнул пива.
      — Да я не о том, — поморщился опер. — Хреново, что мы вчера в помойку не заглянули. Как теперь эту улику оформлять, непонятно. И волос тоже. А вдруг это вы с Глебом его подкинули, чтобы направить следствие по ложному пути?
      — Зачем? — удивился Зыков. — Я не меньше вашего хочу это убийство раскрыть.
      — Мало ли зачем, — пожал плечами Чупрун. — Может вы сами генерала замочили, а теперь заметаете следы.
      — Глупости, — возразил Денис. — Я вообще здесь только после смерти Красномырдикова появился, а работникам магазина чего ради генерала убивать? Насколько я понял, генерал работал на синяевскую группировку.
      — По пьяни, — объяснил опер. — Знаешь анекдот про Илью Муромца? Приходит Илья в лес, а там деревья повыдерганы, у Змея Горыныча крылья переломаны, избушка Бабы Яги по бревнышку рассыпана, сама Баба Яга грустно так на пеньке сидит с подбитым глазом.
      Илья Муромец спрашивает ее: «Кто ж, бабуля, здесь такое безобразие учинил, вас с Горынычем изобидел?», а Баба Яга вздыхает и говорит: «Какой же ты, Илюша, добрый, когда трезвый!»
      — Вряд ли, — возразил Зыков. — По пьяни так топор не бросишь. Тут твердая рука нужна.
      — Как раз по пьяни и бросишь. Пьяные еще не такие чудеса творят. Везет им, заразам.
      — Так как насчет кошки? — спросил Денис. — Проведете экспертизу?
      — Проведем, обязательно проведем, только надо придумать, как теперь эту чертову улику оформить.
      — А вы обратили внимание на камеры слежения у особняков новых русских? Убийца ведь мог попасть в поле зрения камеры, и тогда его изображение есть на видеокассете.
      — Не считай нас за дураков, — почему-то обиделся Колюня. — Естественно, мы изъяли и просмотрели пленки, заснятые в ночь убийства.
      — И что?
      — А ничего. В некоторых особняках камеры так, для отвода глаз стоят, чтобы воров пугать, в других видеокассету по второму кругу успели использовать, суки экономные, на кассетах, полученных у хозяев находящихся поодаль от Дачного проспекта особняков, вообще после полуночи никто не заснят, в итоге есть только одна пленка, которая может оказаться полезной, да и от нее толку немного.
      — А что на ней? — оживился Зыков.
      — Силуэт мужчины, который проходил по Дачному проспекту незадолго до смерти генерала.
      — Так это же здорово! — обрадовался журналист. — А опознать не удалось?
      — Какой там опознать! — расстроено махнул рукой опер. — Он в тени шел, далеко от фонарей, шапочка на нем с длинным таким козырьком, так что лица не видно. Промелькнул в темноте, как привидение. Разве такого опознаешь?
      — Жалко, — вздохнул Денис.
      — Жалко, — согласился Чупрун.
      — Значит, мы договорились? Будем сотрудничать?
      — Слушай. — Колюня доверительно наклонился к журналисту. — Скажи мне только одну вещь: как он это делает?
      — Кто? Что делает? — не сразу сообразил Зыков.
      — Да пес этот, будь он неладен! Как он палку-то с крыши достает?
      — Понятия не имею, — пожал плечами Денис. — Я здесь работаю только с сегодняшнего утра. По правде говоря, мне и самому до смерти интересно.
      — Но ведь собаки не летают. Так? — Колюня испытующе посмотрел на журналиста.
      — Не летают, — подтвердил тот. — Если верить Глебу, они только левитируют.
      — Вот что, парень, — решительно произнес опер. — Хочешь работать со мной — разбейся в лепешку, но узнай, в чем тут трюк.
      — Узнаю. Обязательно узнаю, — честно глядя в глаза Колюне, пообещал Денис.
 
      Марина Александровна Червячук включила телевизор и вставила кассету в видеомагнитофон. Эту четырехчасовую кассету, на которой были зафиксированы люди, проходящие в ночь убийства генерала перед камерой слежения с десяти часов вечера до двух часов ночи, дал оперативникам предприниматель, особняк которого стоял на пересечении Дачного проспекта и Лесной улицы, примерно на полпути между памятником Зое с кислотой и железной дорогой.
      На экране телевизора возникло чуть затемненное изображение погружающейся в сумерки улицы. Червячук нажала на перемотку с одновременным просмотром кадров. Люди с комично-лихорадочной поспешностью сновали взад-вперед по тротуару. В правом нижнем углу высвечивались яркие белые цифры, указывающие дату и время съемки с точностью до секунды.
      Экран становился все темнее и темнее. На Дачном проспекте зажегся фонарь, золотистым полукругом выхватывая из ночного мрака часть тротуара. Время перевалило за полночь. Теперь улица была пуста.
      Темная фигура утрированно торопливыми шагами пронеслась по экрану и растворилась в темноте.
      Марина нажала на «плей», на обратную перемотку и снова на «плей».
      Неясный размытый силуэт теперь уже с нормальной скоростью двигался по неосвещенной стороне дороги, подальше от фонарей.
      Раз за разом прокручивая эту сцену, Червячук до рези в глазах вглядывалась в туманную фигуру. Прежде чем исчезнуть с экрана, идущий по дороге человек делал своеобразное движение головой, поднимая и поворачивая ее. Похожим жестом мужчина, в которого она была влюблена, иногда разминал на ходу мышцы шеи.
      «Я схожу с ума, — подумала Марина. — Это уже превращается в наваждение. Я не должна больше думать о нем, иначе скоро я начну видеть его в каждом пятне на стене».
      Червячук снова отмотала пленку назад и включила воспроизведение. Призрак прошлого, повернув голову до боли знакомым жестом, растаял за кадром. Марине хотелось вцепиться в него руками, не позволяя ускользнуть, развернуть лицом к свету, сорвать с его головы идиотскую шапочку с закрывающим лицо козырьком и, заглянув в глаза, задать наконец вопрос, неотступно терзающий ее на протяжении пятнадцати лет. Только после этого она спросила бы у Богдана Пасюка, почему он убил генерала Красномырдикова.
      Каждый новый повтор навязчивого эпизода словно забивал гвоздь в ее израненное сердце, но Червячук, уже не в силах остановиться, продолжала жать на кнопки дистанционного управления, истязая себя с отчаянной одержимостью мазохиста.
      В видеомагнитофоне что-то щелкнуло. Вместо темного силуэта на экране под аккомпанемент неприятного скрипа заметались черно-белые зигзаги.
      «Зажевывает пленку! — мелькнуло в голове у Марины. — Проклятье!»
      Червячук сорвалась с места и бросилась к видику, в приступе паники не сразу сообразив нажать на «стоп». Когда сообразила, было уже поздно. Богдан опять обманул ее. Он снова ускользнул, как и пятнадцать лет назад.
      Глотая скатывающиеся по щекам слезы ярости и отчаяния, Марина нажала «эджект» и, не сдержавшись, яростно дернула на себя кассету, корежа и разрывая застрявшую в механизме пленку. Швырнув на пол безнадежно испорченную улику, она выскочила из кабинета, чуть не сбив с ног идущего по коридору полковника Обрыдлова.
      Иван Евсеевич озадаченно наблюдал, как рыдающая Червячук, громко топоча по паркету каблуками своих не по-женски грубых ботинок, неуклюже бежит к выходу из Управления.
      — Елки зеленые, с какими кадрами приходится работать, — укоризненно покачал головой полковник.
 
       Ой, цветет калина в поле у ручья.
       Парня мало — дога полюбила я…—
      подвизгивая в стиле «русская деревня», напевала Сусанна Потебенько.
      — Кого ты там полюбила? — изумился Максим Лизоженов.
      — Дога! — гордо откликнулась несовершеннолетняя путанка.
      – Дога полюби-ила на свою беду…
      — Мастино неаполитано, — поправил Максим.
      — Кого? — не поняла девушка.
      — Неаполитанского мастифа. Это порода такая. На дога похож, только чуть пониже и морщинистый.
      — А что, с дельфином глухо?
      — Увы, — развел руками Лизоженов. — С дельфинами в Москве напряженка.
      — Жаль, — вздохнула Сусанна. — А я уже представляла себя в костюме русалки. Хочется побыстрее стать звездой. Кстати, знаешь, у меня тут несколько отличных идеек возникло. Я вообще натура творческая.
      — Кто бы сомневался, — язвительно хмыкнул сын поэта.
      — Почему бы нам не снять настоящее, большое кино? — не обращая внимания на звучащую в его голосе издевку, вдохновенно продолжала путанка. — Нечто вроде эротических римейков шедевров советского киноискусства. Порноверсию «Белого солнца пустыни» можно было бы назвать «Белое солнце постели». Только представь: Абдулла на поверку оказался бы бородатой активной лесбиянкой, а закопанному по горло в песок Саиду Сухов засовывал бы в рот не носик чайника, а сам понимаешь что. Другой вариант — «Джентльмены у дачи» — о том, как чувиха, дочь барыги-спекулянта, на даче занимается сексом с беглыми уголовниками, изображающими из себя археологов, ищущих золотой фаллос Александра Македонского. Еще можно сделать картину «Операция „Х“ или Новые приключения Шурика», или «Трах-тористы» — о вспашке целинных земель новаторскими методами. Я могла бы играть передовую доярку Фросю…

      — Хватит! — не выдержал Лизоженов. — Ты, случайно, не ошиблась в выборе профессии? Может, тебе в сценаристы податься?
      — Вот еще, — фыркнула Потебенько. — Делать мне больше нечего — сценарии писать. Я родилась, чтобы быть звездой мировой величины. У Мадонны вот вокальных данных — кот наплакал — а посмотри, чего она добилась. Мужикам что надо? Сиськами перед ними потряси, задницей покрути, пару нот для вида возьми — вот ты уже и звезда. Только трясти и крутить надо умеючи — «с психом» — как Мадонна, например. Главное — чтобы никаких комплексов. Кому надо — давай, кого надо — дави — и ты на вершине мира. Простенько и со вкусом.
      Максим посмотрел на лучащуюся самоуверенностью девушку с суеверным ужасом.
      «А ведь это бесстыжее малолетнее чудовище и впрямь может пробиться в звезды, — подумал он. — Русская Мадонна, мать твою. Хорошо хоть, пока ни один поющий пидор не додумался взять псевдоним „Иисус Христос“. Черт бы побрал этот гребаный шоу-бизнес. Куда только катится этот мир?»
      В здании Петровки, 38, дежурный милиционер покрепче прижал к уху телефонную трубку и быстрым движением пальца нажал кнопку записи разговора на магнитофон.
      — Вы не ошиблись? Вы в этом совершенно уверены?
      — Вы что, за дуру меня принимаете? — возмущенно произнес голос в трубке. — Я что, по-вашему, глухая, слепая или ненормальная?
      — Да нет, что вы! — В голосе дежурного прозвучали заискивающие нотки. — Это был чисто формальный вопрос. Видите ли, мы просто обязаны уточнять полученную информацию. Лично я ни на секунду не усомнился, что вы на редкость проницательны, умны и наблюдательны. Будьте так любезны, назовите ваше имя и фамилию.
      — Вот еще! — презрительно фыркнула трубка. — Так я вам прямо и назвалась. Чтобы вы меня потом свидетельницей по судам затаскали?
      — А как же гражданский долг? — тоскливо произнес милиционер.
      В трубке язвительно затренькали короткие гудки.
      — Вот ведь зараза! — выругался дежурный, торопливо набирая номер полковника Обрыдлова.
 
      Глеб Бычков, явно наслаждаясь ситуацией, насмешливо смотрел на взволнованного Дениса.
      — Здесь должен быть какой-то трюк, — убежденно заявил журналист. — Чука что, кто-то закидывает на крышу? Кто-нибудь из грузчиков?
      — Говоришь, в университете учился? — ухмыльнулся продавец. — А толку-то? Как не просекаешь чего-то, так сразу — трюк, трюк! По-твоему, у нас в магазине даже собаки мошенничают?
      Журналист растерянно пожал плечами.
      — Никто его никуда не закидывает, поверь. И трюка никакого нет. Просто пес достает палку с крыши — вот и все. Сам. Без всякой помощи.
      — Я вижу, что достает. Но как?
      — А вот так, — пожал плечами Глеб. — Чук, ко мне, — позвал он.
      Бычков размахнулся и швырнул палку на крышу. Пес стрелой сорвался с места, и минуту спустя радостно всовывал ее в руки продавца.
      — Ты поиграй пока с собачкой, — подмигнул Денису Глеб. — Может, что умное в голову и придет, интеллектуал ты наш дипломированный. А мне торговать надо.
      — Ты что, и вправду летаешь? — наклонясь к собаке, доверительно поинтересовался Денис.
      Чук растянул губы в улыбке и радостно завилял хвостом.
      — Ладно, посмотрим, как ты это делаешь.
      Зыков обогнул магазин, отошел к забору заднего двора и с возгласом: «Чук! Апорт!» — метнул палку.
      — С ума сойти! — восторженно хлопнул себя ладонью по лбу журналист, наблюдая за стремительно взлетающим на крышу псом. — Вот это да! Прямо чудеса, да и только. Ну все, теперь этот опер у меня в руках.
 
      Полковник Обрыдлов сердито нажал на карандаш, и остро заточенный грифель обломился, прочертив на изображаемой Иваном Евсеевичем схеме жирную некрасивую галочку. С отвращением взглянув на карандаш, Обрыдлов, немного подумав, сунул его в рот и с ненавистью тяпнул зубами.
      Оглядев появившиеся на провинившемся предмете канцелярского обихода глубокие вмятины, полковник, к своему удивлению, почувствовал себя немного лучше.
      Где только черти носят эту треклятую Червячук с ее шекспировскими страстями? Час назад Нержавеющая Маня убежала из Управления вся в слезах и в соплях, и, мать ее так, до сих пор не вернулась. Вот ведь выбрала момент, чтобы влюбиться в убийцу. Удачнее просто не могла подгадать. Начальство рвет и мечет, требуя результатов по убийству Красномырдикова, журналисты проходу не дают, вопя на всех углах о том, что от милиции толка, как с козла молока. Колюни тоже, как на зло, нет на месте. Ну, с Чупруном, положим, все ясно, он в Рузаевке работает, но Червячук… Она-то должна сейчас заниматься делом генерала. И где, спрашивается, обретается Нержавеющая Маня?
      Задав себе этот риторический вопрос, полковник вздохнул и, чувствуя, как внутри поднимается новая волна раздражения, снова выместил ярость на ни в чем не повинном карандаше. Интуиция старого опытного сыщика подсказывала, что майор Червячук сейчас, как ненормальная, мотается по Москве, пытаясь разыскать своего криминального Ромео.
      При других обстоятельствах ситуация с по уши влюбленной в преступника Нержавеющей Маней даже позабавила бы Ивана Евсеевича, но только не сейчас. Пару минут назад ему позвонил дежурный и доложил о звонке, поступившем от не пожелавшей назваться женщины. Если свидетельница не врала, полученная от нее информация могла оказаться исключительно важной для хода следствия. Кроме того, полчаса назад полковнику принесли весьма любопытные данные экспертизы…
      За годы совместной работы нудная, как таблица логарифмов, и принципиально-твердолобая, как упертый сектант-пятидесятник, Марина Александровна попортила полковнику немало крови, так что Иван Евсеевич, наблюдая за любовными терзаниями Нержавеющей Мани, испытывал злорадное удовлетворение. Даже хорошо, что эта сверхпринципиальная стерва немного помучается. Ей будет только полезно для разнообразия испытать нормальные человеческие чувства.
      «Жалко, Колюни нет, — подумал полковник. — Вот он обалдеет, когда я ему расскажу, что майор Червячук спала с Богданом Пасюком!»
      Однажды они с Чупруном даже поспорили на бутылку пива о том, девственница Нержавеющая Маня или нет. Колюня утверждал, что женщина с таким характером наверняка должна быть старой девой. Обладавший большим жизненным опытом Иван Евсеевич не соглашался, полагая, что подобная ненависть к мужчинам скорее всего основывается на каком-то печальном опыте в прошлом.
      Задавать Марине щекотливый вопрос о состоянии ее девственной плевы ни один из них, естественно, не решился бы. Идея переспать с Нержавеющей Маней и таким образом разрешить спор была отброшена сразу, как технически неосуществимая. Колюня, правда, предлагал, переодевшись, сымитировать изнасилование майора Червячук, разумеется, не доведя дело до конца, а потом провести медицинскую экспертизу, которая развеяла бы их сомнения, но Иван Евсеевич возразил, что бутылка пива не стоит таких жертв, да и вообще шутить с Нержавеющей Маней опасно — не дай Бог узнает, тогда лучше сразу гроб заказывать, причем пуленепробиваемый. И вот теперь все разрешилось само собой. Колюня проиграл, полковник победил.
      При мысли о выигранной бутылке пива у Ивана Евсеевича потеплело на душе. Не то, чтобы он не мог купить себе бутылку пива. Купить, положим, он мог бы и ящик, но купленное пиво совсем не то, что пиво трофейное, тем более добытое в результате победы над таким серьезным противником, как Колюня Чупрун.
      Вынув из ящика керамическую точилку в форме тыквы с прилепившимся к ней жуком-скарабеем, Обрыдлов принялся неторопливо затачивать многострадальный карандаш.
      От этого занятия его отвлек громкий стук в дверь.
      — Привет начальству! — вваливаясь в кабинет, энергично пробасил Колюня. — Сюрприз!
      Сунув под нос полковнику картонную коробку, опер театральным жестом откинул крышку, и глазам Ивана Евсеевича предстал уже успевший оттаять труп Лолиты.
      Полковник отшатнулся, с отвращением зажимая нос.
      — Эта кошка… — начал было Чупрун.
      — Догадываюсь, — махнул рукой Иван Евсеевич. — Была убита тем же оружием, что и генерал. Где ты ее нашел?
      — Откуда вы знаете? — оторопел Колюня.
      Обрыдлов помахал у него перед носом папкой с заключением экспертизы.
      — На лезвии топора обнаружена кровь и следы серого мозгового вещества кошки. Судя по всему, она была зарублена незадолго до смерти генерала.
      — Есть что-нибудь еще?
      — Есть, — сказал полковник. — На топорище обнаружены следы канифоли, которую обычно используют для натирания смычка и несколько коротких красных волокон. Специальный велюр с такими волокнами применяется для внутренней отделки скрипичных футляров.
      — То есть убийца или хранил топор в скрипичном футляре, или, что более вероятно, принес его в футляре на место преступления.
      Иван Евсеевич кивнул.
      — Но и это еще не все. Четверть часа назад в Управление позвонила женщина, отказавшаяся назвать свое имя, и сообщила, что около полуночи в день убийства находящаяся в подпитии бывшая жена генерала Оксана Макаровна Красномырдикова угрожала генералу смертью. Похоже, она заявила, что заказала его.
      — А вот это уже любопытно, — вдохновился Колюня, — если, конечно, свидетельница не врет. Удалось определить номер, с которого она звонила?
      — Удалось, — без особого энтузиазма ответил полковник. — Из телефона-автомата в районе метро «Беляево».
      — Хреново, — вздохнул Колюня.
      — Не так уж и хреново, — заметил Иван Евсеевич. — Свидетельница заявила, что Оксана Красномырдикова разговаривала по мобильному телефону из расположенного в Перелыгино бара «Пещера Дракулы». Генеральша ушла из бара почти сразу после разговора. Эти факты нетрудно проверить.
      — Но ведь Перелыгино — это следующая за Рузаевкой станция!
      Обрыдлов кивнул.
      — Неплохо, — взволнованно щелкнул пальцами опер. — Пожалуй я съезжу в «Пещеру Дракулы», поговорю с барменом. Если информация подтвердится, имеет смысл всерьез потрясти генеральшу на предмет алиби. Если верить слухам, Красномырдикова — дама пьющая, горячая, скандальная и неуправляемая. Такая может и убить.
      — Но ведь, если верить свидетельнице, Оксана говорила, что заказала генерала. Раз заказала — зачем ей самой убивать?
      — Баба — она и есть баба, — что с нее взять, — фыркнул Колюня. — Бабы, как известно, логике не подчиняются. Сначала заказала, а потом ей вдруг приспичило, ждать не захотелось, вот и рванула по пьяной лавочке в Рузаевку. Наверняка она знала, что генерал любил в одиночку гулять по ночам — это и охрана подтвердила. Подвернулся он ей случайно под горячую руку — вот и прикончила беднягу. Женщина вообще непредсказуема, а уж пьяная женщина — тем более. Возьми хоть Нержавеющую Маню.
      — Да, кстати о Нержавеющей Мане! — встрепенулся полковник. — Ты можешь себе представить…
      — Можешь не продолжать, — небрежным жестом руки остановил его Чупрун. — Дай, я догадаюсь. Наш оплот нравственности и принципиальности до потери пульса втрескался в Богдана Пасюка.
      — Ты-то откуда знаешь? — изумился Иван Евсеевич.
      — Я же все-таки сыщик, — ухмыльнулся Колюня.
      — Кстати, ты проспорил мне бутылку пива, — заметил Обрыдлов. — С прискорбием вынужден сообщить, что майор Червячук уже давно не девственница.
      — То есть она и Богдан… — Опер сделал недвусмысленный жест руками.
      — Представь себе, — лукаво подмигнул ему полковник. — Она мне сама подтвердила. Не прямо, конечно, но все было более, чем очевидно.
      — С ума сойти, — восхитился Чупрун. — Вот это действительно новость. За такую новость и дюжину бутылок отдать не жалко. Значит я сейчас отправлюсь в Перелыгино, а потом к Оксане Красномырдиковой. Времени в обрез, а я еще собирался послать запрос в село Большие Мячики, чтобы узнать адрес Вовочки Мусина, так удачно предсказавшего убийство генерала. Хотелось бы потолковать с пареньком. Попросите кого-нибудь из ребят заняться этим?
      — Попрошу, — кивнул Обрыдлов. — Я и сам подумывал о запросе, только не кажется мне перспективным это направление. Девятилетний мальчик, насмотревшийся фильмов про индейцев явно не тянет на роль подозреваемого. Что с него взять? Дурацкое совпадение.
      — Я не верю в совпадения, — покачал головой Колюня.
      — И правильно делаешь, — согласился полковник.
 
      Прокурор Чернов посмотрел на майора Червячук с плохо скрываемым отвращением.
      — На вашем месте я бы не осмелился делать подобные заявления, — прилагая неимоверные усилия, чтобы держать себя в руках, дипломатично заметил он. Прямого конфликта с Нержавеющей Маней следовало избежать любой ценой. — Успокойтесь, придите в себя. Может, водички вам налить? Вы вообще нормально себя чувствуете? А то вы бледная какая-то и глаза красные, опухшие. Вы что, плакали? Какие-то личные проблемы? Откуда вдруг такой неожиданный интерес к Богдану Пасюку?
      — Не заговаривайте мне зубы, — злобно окрысилась на прокурора Марина Александровна. — И не стоит проявлять лицемерную заботу о моем здоровье. Со мной-то как раз все в порядке. Это у вас проблемы, а не у меня. Это вы, как и вся наша система правосудия, прогнили до самой сердцевины. Я хочу знать, кто и сколько вам заплатил за то, чтобы вы сняли с Богдана Пасюка обвинение в убийстве.
      — Никто ничего мне не платил, — с расстановкой произнес прокурор. — Дело не имело судебной перспективы. Оно было закрыто за недостаточностью улик.
      — Знаю я вашу… — начала было Червячук.
      — Хватит! — не сдержавшись, хватил кулаком по столу Чернов. — Я пытаюсь быть с вами вежливым, но и моему терпению может прийти конец. Ни для кого не секрет, что вы как кость в горле всего Управления. Интересно, как это так получается, что вы одна хорошая, а все остальные плохие? Вы одна ловите преступников, остальные их отпускают. Вы одна честная, все остальные насквозь прогнили. Вам еще не надоело размахивать у всех перед носом флагом своей честности, непорочности и принципиальности? Вы у нас прямо как Орлеанская девственница. Знаете, я с детства задавался вопросом, стала бы она лезть в герои, если бы знала, что ее за это сожгут на костре? Только разница между вами и Жанной д’Арк заключается в том, что героиней вы в любом случае не станете и в историю не войдете.
      — Вы что, угрожаете мне?
      — Делать мне больше нечего! — презрительно фыркнул прокурор. — Буду с вами откровенным. Представляете себе, что такое заноза в заднице? Это вы. Вы мешаете мне работать, и я просто стараюсь от вас отделаться. Я пытался быть вежливым — но безрезультатно. Нормальную человеческую речь вы попросту отказываетесь понимать. Могу повторить еще раз, если пожелаете, по слогам. Никто мне за освобождение Пасюка не платил, да и вообще этим делом, как вам хорошо известно, занимался следователь Наврузов. Я сделал лишь то, что должен был сделать в свете представленных мне фактов. А теперь, будьте добры, объясните наконец с чего вдруг у вас возник столь неожиданный и горячий интерес к Богдану Пасюку?
      — Значит, я заноза в заднице? — мрачно повторила Марина.
      — Увы, — покаянно развел руками Чернов. — Извините за излишнюю прямоту. Я просто пытаюсь называть вещи своими именами.
      — Ладно, — кивнула Червячук. — Считайте, что вы добились своего. Я ухожу. Но, поверьте, наш разговор еще не закончен.
      — Сука, — мрачно сказал прокурор в закрывшуюся за Мариной дверь.
      Подождав пять минут, он вышел из здания городской прокуратуры, прошел несколько кварталов, купил в газетном ларьке телефонный жетон, и, сунув его в щель уличного автомата, набрал номер.
 
      — В-вы что, подозреваете меня? — нетвердо держащаяся на ногах Оксана Макаровна Красномырдикова возмущенно вперила в Колюню слегка расфокусированный взгляд.
      Опер задумчиво смотрел на покрытое толстым слоем косметики злое некрасивое лицо. Он пытался решить для себя сложный вопрос: как следует называть бывшую жену усопшего генерала — бывшей вдовой или просто вдовой. Просто вдовой вроде бы нельзя — они же разведены. «Бывшая вдова» звучит еще глупее — можно подумать, что раньше она была вдовой, а теперь нет, то есть что генерал вроде бы как воскрес. Да, действительно проблема.
      Неправильно истолковав молчание и пристальный взгляд милиционера, сорокадевятилетняя то ли вдова, то ли бывшая вдова кокетливым жестом поправила волосы и растянула в улыбке неровно накрашенные кармином губы.
      — Н-не смотрите на меня так. Я смущаюсь, — игриво-призывным тоном произнесла она.
      — Смущаетесь? Почему? — не сразу уловил ход ее мыслей очнувшийся от размышлений Колюня.
      Генеральша закатила глаза и, томно поведя плечами, придвинулась поближе к оперу.
      «Да что она, совсем спятила? — ужаснулся про себя Чупрун. — Соблазнить меня, что ли, решила, старая вешалка?»
      — Скажите, пожалуйста, где вы находились в ночь убийства вашего бывшего мужа с половины первого до половины второго ночи?
      — Где я находилась? Т-точно не помню.
      — Вы уж постарайтесь припомнить, пожалуйста. — Колюня предусмотрительно отодвинулся от наступающей на него Оксаны Макаровны.
      — А! Вспомнила! В баре. «Пещера Дракулы». Можете проверить.
      — Уже проверили. Вы ушли в начале первого. Куда вы отправились?
      — Как куда? Домой. Спать.
      — Кто-нибудь может это подтвердить?
      — Увы. Я сплю одна. Я оч-чень, оч-чень одинокая женщина.
      «Кошмар какой-то, — подумал Колюня, отодвигаясь от наступающей на него генеральши еще на пару шагов. — Такую надо допрашивать в Управлении, приковав наручниками к стулу, как Нержавеющая Маня Пасюка».
      — Есть свидетели, что около полуночи вы разговаривали с Романом Анатольевичем по телефону, угрожали ему и утверждали, что заказали его. Заказали его убийство.
      — Т-так в чем вы меня обвиняете? — Убедившись, что милиционер категорически отказывается понимать ее более чем прозрачные намеки, Красномырдикова снова разозлилась. — В том, что я убила своего бывшего мужа, или в том, что я заказала его убийство?
      — Ни в чем я вас пока не обвиняю, — с трудом подавляя желание свернуть проклятой бабе шею, терпеливо объяснил Чупрун. — Я всего лишь пытаюсь прояснить ситуацию.
      — Да не убивала я Романа. И убийства никакого не заказывала. Так просто болтала, — с кем не бывает. Увидела как-то вечером по телевизору, как он в Госдуме с трибуны вещает — такое зло взяло. На таких, как он, клейма негде ставить — воры, убийцы, предатели, — и ведь не куда-нибудь, а в президенты метит. Вот я взяла и со злости поместила его имя на сайт «страшна яместь. ру» в список врагов. Там что-то было написано о виртуально-компьютеризованной магии, но кто ж поверит в такую ерунду? За помещение имени на страницу Интернета ведь не судят.
      — Не судят, — согласился Колюня. — Но алиби у вас все-таки нет.
      — А какой мне смысл его убивать? — вскинулась Оксана Макаровна. — Из наследства его мне ни копейки не достанется. Роман меня содержал и, прямо скажем, щедро содержал. Теперь все — иссяк источник. Что, спрашивается, я буду делать без денег на старости лет? У меня даже профессии никакой нет. Институт так и не закончила, не работала никогда. Всю жизнь женой военного была, по гарнизонам с Романом моталась. Вы можете себе представить, что означает в наше время голодная нищая старость? Так какой у меня может быть мотив? Надо быть совершенно ненормальной, чтобы собственными руками прирезать единственную дойную корову. Разве я похожа на ненормальную?