4

На страстную неделю Гай собрался было поехать в Даунсайд, но затем передумал и отправился в Мэтчет. Отель «Морской берег» был все еще переполнен, но шума и оживления теперь уже не было. Администрация и обслуживающий персонал стали придерживаться очень простого правила: делать, меньше, чем они делали раньше, и получать за это значительно большую плату. В холле висела доска для объявлений. Если не считать, что объявления обычно начинались со слов: «Уважаемые гости, напоминаем вам…», «Уважаемые гости, просим вас…», «Уважаемые гости, сообщаем вам…», то они до смешного походили на военные приказы, и в каждом из них сообщалось о каком-нибудь небольшом сокращении удобств.

— Мне кажется, что здесь с каждым днем становится все хуже и хуже, — заметил Тиккеридж, ставший теперь подполковником.

— Я уверен, они делают все, что возможно, — сказал мистер Краучбек.

— Они даже цены на все повысили.

— По-моему, они сталкиваются во всем с огромными трудностями.

По великим постам мистер Краучбек неизменно воздерживался от вина и табака, однако на его столе по-прежнему всегда стоял графин с портвейном и чета Тиккериджей каждый вечер пользовалась возможностью отведать вина.

Когда вечером в четверг на страстной неделе Гай и его отец стояли на ветру у парадной двери отеля, а Феликс резвился в темноте где-то рядом, мистер Краучбек сказал:

— Я очень рад, что ты попал в батальон Тиккериджа. Он такой хороший человек. Его жена и маленькая девочка ужасно скучают по нему… Он говорит, что тебя, вероятно, назначат командиром роты.

— Вряд ли. По-моему, в лучшем случае меня назначат заместителем командира роты.

— Он сказал, что ты получишь роту. Он очень хорошего мнения о тебе. Я очень рад. А ты носишь тот медальон?

— Да, конечно, ношу.

— Я очень доволен, что у тебя все идет так хорошо. Впрочем, ничего неожиданного в этом, конечно, нет. Кстати, завтра успение, утром я пойду в церковь. Не думаю, что ты тоже пожелаешь пойти…

— А в какое время?

— Видишь ли, в ранние утренние часы люди идут туда с наименьшей охотой. Для меня же это не имеет никакого значения, поэтому я буду там от пяти до семи.

— Это для меня, пожалуй, многовато. Может быть, я загляну всего на полчасика.

— Обязательно приходи. В этом году у них там все очень красиво.

Утром в страстную пятницу Гай вошел в маленькую церковь. Уже брезжил рассвет, но в самой церкви стояла ночная тьма. В нос ударял резкий запах цветов и свечей. В церкви находился только его отец. Он опустился на колени у аналоя, перед импровизированным алтарем, выпрямился и застыл, устремив взгляд прямо перед собой. Когда вошел Гай, мистер Краучбек повернулся к нему, улыбнулся и снова погрузился в молитву.

Гай опустился на колени неподалеку от отца и тоже начал молиться.

Вскоре пришел ризничий и сдвинул черные занавеси с окон восточной стороны. Яркий солнечный свет на мгновение ослепил глаза.

В те же минуты в Лондоне (в этом сверхсекретном штабе считалось, что в целях сохранения тайны следует работать в необычные часы) шел большой разговор о Гае.

— По делу в Саутсанде, сэр, поступают новые материалы.

— Это относительно валлийского профессора?

— Нет, сэр. Вы помните перехваченное нами донесение радиофицированного агента «L-18»? Вот оно: « Два офицера-алебардиста заявляют, что Саутсанд тайно посетил видный политический деятель Бокс[22], который совещался с высокопоставленным военным чиновником».

— Я никогда не думал, что это донесение может оказаться важным. Насколько мне известно, у нас нет ни одного подозреваемого по фамилии Бокс, а в районе Саутсанда нет ни одного высокопоставленного военного чиновника. Впрочем, конечно, это может быть какое-то кодовое имя.

— Да, сэр. Мы начали поиски в этом направлении, как вы приказали тогда, и обнаружили, что есть член парламента по фамилии Бокс-Бендер, шурин которого, по фамилии Краучбек, служит в алебардийском полку. Раньше фамилия Бокс-Бендера была просто Бокс. Добавление «Бендер» было принято его отцом в тысяча восемьсот девяносто седьмом году.

— Что ж, это, кажется, опровергает подозрение, а? Нет никаких причин, по которым этот человек не мог бы посетить своего шурина.

— Тайно, сэр?

— А у нас есть что-нибудь по этому Боксу? В том, что его фамилия пишется через черточку, надеюсь, нет ничего особо подозрительного?

— Ничего важного у нас нет, сэр, — ответил младший офицер по фамилии Грейс-Граундлинг-Марчпоул, каждая черточка в которой указывала на расчетливую женитьбу в век земельной собственности. — Он ездил два раза в Зальцбург. Якобы на какой-то музыкальный фестиваль. Но зато Краучбек — это совсем другое дело. До сентября прошлого года он жил в Италии и, как мы узнали, был в хороших отношениях с местными фашистскими властями. Не считаете ли вы необходимым завести на него досье, сэр?

— Да, пожалуй, стоит завести.

— На обоих, сэр?

— Да. Заведите на всех.

Эти двое тоже раздвинули светомаскировочные шторы и впустили в кабинет первые лучи восходящего солнца.

Так совершенно секретный индекс пополнился двумя фамилиями. Позднее такие добавления переснимались на микропленку, размножались и рассылались для внесения в десяток индексов в штабах контрразведывательной службы свободного мира и становились постоянной составной частью совершенно секретных архивов второй мировой войны.

— Мой брат служит в алебардийском полку, сэр, — сказал Грейс-Граундлинг-Марчпоул неизвестно к чему. — Краучбек, по их мнению, ничего особенного из себя не представляет.

5

Мысль о событии огромной важности — когда сформируется бригада — теплилась в сознании Гая, как и в сознании всех его сослуживцев, пять с лишним месяцев. Божественная идея! Никто не знал, как, в сущности, все это произойдет.

По окончании пасхального отпуска они собрались в долине Пенкирк, в южной части Шотландии, приблизительно в двадцати милях от Эдинбурга, на земле, покрытой возделанными полями, с небольшими крестьянскими усадьбами. В начале долины стоял небольшой каменный замок эпохи королевы Виктории. Первые два дня они столовались и спали в этом замке. Количество людей увеличилось за счет многих незнакомых кадровых военнослужащих различных рангов. Появились начальник медицинской части, неконфессиональный военный священник и придирчивый, имеющий много орденских ленточек ветеран, который командовал саперами. Но это были только офицеры. Набор рядовых пока не производился, потому что еще не была решена проблема их размещения.

Предполагалось, что саперы развернут лагерь, однако в назначенный день ничего существенного на поверхности отведенного участка не появилось. Они пробыли здесь всю зиму, уютно устроившись в конюшнях замка. Некоторые из них просто полюбили это место, особенно резервисты, которые нашли себе друзей и подруг в соседних населенных пунктах, просиживали все рабочие часы у их домашних очагов и платили за гостеприимство инструментами и провизией из ротных складов. Предполагалось, что эти ветераны составят костяк соединения, в которое помимо них войдут настроенные против фашистов виолончелисты и продавцы абстрактных картин из стран Дунайского бассейна.

— Если бы мне дали что-нибудь около взвода фашистов, — сказал командир этих ветеранов, — я закончил бы все работы здесь в течение одной недели.

Но он нисколько не жаловался. Ему вовсе не плохо жилось в сравнительно комфортабельном привокзальном отеле, который находился в трех милях от лагеря. Он был непревзойденным знатоком всех тайн финансовой службы и ухитрялся получать множество необычных специальных надбавок к своему окладу. Если новый командир понравится ему, то он готов оставаться на своем посту до конца лета.

Пять минут, проведенные командиром саперов с бригадиром Ритчи-Хуком, заставили его без колебаний принять решение оставить это теплое местечко и уехать. Ветераны не только горячо принялись за работу сами, но и склонили к этому антифашистов. За строительство лагеря взялись довольно серьезно, но не настолько серьезно, чтобы удовлетворить Ритчи-Хука.

В первое же утро в Пенкирке он приказал своим молодым офицерам копать и таскать землю. Накануне вечером, он, к несчастью приказал сделать офицерам все противовирусные прививки, которые имелись в санчасти бригады. Заметив отсутствие энтузиазма, бригадир попытался развернуть соревнование между алебардистами и саперами. Музыканты начали работать с огоньком; продавцы картин абстрактных художников — менее рьяно, но зато вполне серьезно и качественно; алебардисты же не проявили никакого энтузиазма, ибо едва передвигали ноги.

Они рыли дренажные канавы и таскали доски для настила полов в палатках (самая нескладная ноша из всех придуманных человеком), сгружали с грузовых машин печки «Сойера» и оцинкованные водопроводные трубы. Тело ныло от усталости, ходили они пошатываясь, а некоторые и вовсе падали от изнеможения. Токсическое влияние привитых вирусов не прекращалось до тех пор, пока вся работа не подошла к концу.

Первые две ночи они спали на разостланных одеялах и питались в замке где попало. Везде царил такой же беспорядок, как в Кут-эль-Амаре во времена майора Маккини. На третий день установка жилых офицерских палаток, палатки-столовой, водопроводного крана и полевой кухни для каждого батальона наконец-то была завершена. Офицеры перебрались из замка в палатки. Начальник штаба достал контейнер алкогольных напитков. Начальник квартирмейстерской части наскоро организовал обед. Подполковник Тиккеридж пил рюмку за рюмкой и вскоре оказался достаточно пьяным для того, чтобы сыграть свою непристойную сценку под названием «Однорукий флейтист». Второй батальон обрел себе пристанище и обосновался в нем.

В этот первый вечер в палаточном лагере Гай, одурманенный джином, усталостью и привитыми вирусами, не без труда пробрался между оттяжками и колышками в палатку, где разместили его и Эпторпа.

Эпторп, этот старый служака, открыто не подчинился приказу (как вскоре выяснилось, точно так же поступили и все кадровые офицеры) и привез с собой бОльшую часть своих личных вещей. Он ушел из столовой раньше Гая. Теперь Эпторп лежал на высокой раскладной койке, под балдахином из белой кисеи, освещенным изнутри оригинальной масляной лампой накаливания, словно крупный ребенок в плетеной колыбели с верхом, курил трубку и читал «Наставление по военно-судебному производству». Его «спальню» окружали стол, стул, ванночка, умывальник для рук (все раскладное), довольно громоздкие сундуки и чемоданы; здесь же находилось странное устройство, похожее на небольшие строительные козлы, на которых были развешены предметы форменного обмундирования. Гай зачарованно осмотрел этот попахивающий дымком, ярко освещенный кокон.

— Надеюсь, тебе хватит оставшегося места, — сказал Эпторп.

— Да, пожалуй.

У Гая были только резиновый матрац, штормовой фонарь и парусиновый тазик для умывания, который устанавливался на треногу.

— Тебя, может быть, удивляет, что я предпочитаю спать под балдахином?

— По-моему, это очень разумно — принимать все меры предосторожности.

— Нет, нет, нет. Это не предосторожность. Это просто потому, что так я лучше сплю.

Гай разделся, бросил одежду на чемодан, разложил матрац на полу и улегся на него между двух одеял. Было очень холодно. Гай порылся в рюкзаке и достал пару шерстяных носков и подшлемник, которые ему связала одна дама, живущая в отеле «Морской берег» в Мэтчете. К одеялу на матраце он добавил еще и свою шинель.

— Разумеется, так мы разместились лишь на время, — сказал Эпторп. — Командирам рот положены одноместные палатки. Я на твоем месте взял бы себе сожителем в палатку Ленарда. Он, пожалуй, самый лучший из младших офицеров. Его жена родила ребенка на прошлой неделе. Я почему-то считал, что такое дело только испортит ему весь отпуск, но он, кажется, очень доволен и в хорошем настроении.

— Да, он рассказал мне.

— Надо избегать прежде всего таких сожителей, которые то и дело пытаются воспользоваться какой-нибудь твоей вещью.

— Да, это правильно.

— Ну ладно, я буду спать. Если будешь вставать ночью, смотри не наткнись на что-нибудь, ладно? У меня здесь лежат довольно ценные вещи, для которых я пока еще не нашел места.

Эпторп положил трубку на свой столик и погасил лампу. Через несколько минут, невидимый под своим балдахином, окутанный ароматной дымкой, успокоенный и умиротворенный, словно утомленная лаской Гера на руках Зевса, он сладко заснул.

Гай убавил свет в своей лампе, но, скованный холодом и усталостью, долго еще не мог заснуть, хотя и не испытывал никакого недовольства.

Он размышлял об этой необыкновенной способности армии приводить все вокруг в порядок. Разори ногой муравейник, и покажется, что в нем в течение нескольких минут будет царить полнейший хаос. Муравьи начнут бешено носиться и карабкаться в разные стороны без видимой цели. Затем инстинкт берет верх. Каждый муравей находит свое определенное место и начинает выполнять определенную функцию. Солдаты действуют подобно муравьям.

В последовавшие годы Гаю не раз пришлось убедиться в неизменности этого процесса, иногда в чрезвычайно трудной и тяжелой, а иногда в приятной, прямо-таки домашней обстановке. Люди, бессердечно оторванные от жен и семей, сразу же начинают создавать себе некое подобие дома. Они красят и по возможности обставляют свое жилье, разбивают цветочные клумбы и обрамляют их белой галькой.

Гай размышлял этой ночью и об Эпторпе.

Во время работ по разбивке лагеря Эпторп чувствовал себя в своей стихии.

Когда в тот первый вечер подошла его очередь делать прививку, он настоял на том, чтобы ему она была сделана после всех других. А когда пришел и этот момент, Эпторп перечислил начальнику медицинской части столько заболеваний, от которых он временами страдал, рассказал о стольких сделанных ему когда-то различного рода прививках и их воздействии на его организм, о стольких предостережениях относительно прививок в будущем, якобы высказанных ему выдающимися специалистами, поведал о таких приступах идиосинкразической аллергии и тому подобных вещах, что начальник медицинской части быстро согласился сделать Эпторпу лишь чисто символическую, совершенно безболезненную и безвредную, инъекцию.

Таким образом, Эпторп сохранил физическую бодрость и полную ясность мышления, поэтому большую часть времени он провел с командиром саперов в качестве советника но выбору места для лагерных кухонь с учетом преобладающих в этом районе ветров или в качестве браковщика неумело поставленных палаточных оттяжек.

Эпторп весьма эффективно использовал двухдневное общение со штабными чинами бригады. Теперь все они хорошо знали его. Он случайно обнаружил, что давно уже знаком с кузиной начальника штаба бригады. В общем, у Эпторпа все шло очень хорошо.

И все же Гай не мог избавиться от какого-то странного ощущения подозрительности в отношении Эпторпа. Нельзя сказать, что Эпторп вызывал у Гая какие-то сомнения, отнюдь нет, это было бы большим преувеличением. Гай испытывал нечто такое, что никак не поддавалось определению, что-то едва уловимое, какое-то легкое дуновение. Тем не менее это «что-то» было явно подозрительным.

Так, то впадая в легкую дремоту, то возвращаясь к ускользавшим мыслям, Гай провел все часы до побудки.

6

К концу четвертого дня была поставлена последняя палатка. Вдоль и поперек долины, от замка до шоссе, протянулись батальонные ряды палаток, кухонь, складов, столовых, отхожих мест. Многого еще недоставало, многое было сделано на скорую руку, но в целом лагерь был готов к размещению войск. Утром следующего дня должны были прибыть солдаты. В тот вечер офицеров собрали в замке, где теперь размещался штаб бригады, и перед ними выступил бригадир.

— Джентльмены, — начал он, — завтра утром к вам прибудут солдаты, которых вы поведете в бой.

Это были хорошо знакомые, сильно действующие, волшебные слова. Постоянно произносившиеся две фразы: «Офицеры, которые будут командовать вами…» и «Солдаты, которых вы поведете в бой…» — точно определяли место младших офицеров в самой гуще сражения. Для Гая они были равнозначны запомнившемуся с детства перезвону полного набора колоколов курантов.

Бригадир продолжал свою речь. Было первое апреля — день, в который бригадир мог бы не удержаться от какой-нибудь веселой шутки, но в данном случае он оставался совершенно серьезным, а Гай впервые слушал его лишь краем уха. Офицеры, многих из которых он видел впервые, уже не воспринимались им более как привычное окружение. Менее чем за сорок восемь часов у него появилось новое, более чтимое и почитаемое окружение — второй батальон, и все его мысли сосредоточились на том, что завтра прибудут солдаты.

Офицеров распустили, и бригадир, который до этого момента играл в их жизни доминирующую роль, на время как бы отдалился от них. Он жил со своим штабом в замке. Он прибывал и убывал — в Лондон, в Эдинбург, в центр формирования, — и никто не знал, когда и зачем. Он стал источником надоедливых безличных приказов: «Командование говорит, что мы должны вырыть одиночные окопы…», «Командование говорит, что в любой данный момент из батальона может быть отпущено не более трети личного состава…», «Поступили новые приказы командования…».

Таков был Ритчи-Хук, с его ранами и веселыми проделками, этот необыкновенный вояка, всеми называемый теперь командованием.

Каждый батальон отправился к своему ряду палаток. В палатке столовой второго батальона стояло четыре печки, отапливаемые керосином, однако, когда подполковник Тиккеридж собрал второй батальон, чтобы объявить о назначениях, усевшиеся на скамейках офицеры поеживались от вечерней прохлады.

Тиккеридж читал медленно. Прежде всего — штаб батальона: он сам, его заместитель и начальник штаба — все кадровые офицеры; помощник начальника штаба по общим вопросам и по разведывательной, химической, бытового обслуживания и транспортной службам — Сарам-Смит; командир штабной роты — Эпторп; заместитель командира штабной роты — один из совсем молодых кадровых офицеров.

Последнее назначение вызвало общий интерес. Среди офицеров, имеющих временный чин, ходили слухи о том, что один или два из них, возможно, будут продвинуты по службе; никто, кроме Эпторпа, не рассчитывал на этом раннем этапе получить в подчинение роту, но даже Эпторп не надеялся, что в его подчинение будет назначен кадровый офицер, каким бы он ни был молодым.

Это назначение явилось полной неожиданностью и для кадровых офицеров, и они обменялись недоверчивыми взглядами.

Командиром и заместителем командира первой роты были назначены кадровые офицеры, командирами взводов — три офицера, имеющие временный чин. Во второй роте назначения были произведены по такой же схеме. В третьей роте на должность заместителя командира был назначен Ленард. Теперь оставались Гай, еще два офицера с временным чином и один очень нахальный молодой кадровый офицер по фамилии Хейтер.

— Четвертая рота… — продолжал Тиккеридж. — Командир — майор Эрскайн, которого в настоящий момент здесь нет. Он прибудет через несколько дней. А пока роту примет его заместитель Хейтер. Командиры взводов: де Сауза, Краучбек и Джарвис.

Это была горькая минута. Никогда ранее в своей жизни Гай не надеялся на успех. Очень немногие и очень несущественные почести и награды, которых он удостаивался в прошлом, сваливались на него совершенно неожиданно. Чувство удовлетворенности своими действиями появилось у него лишь теперь, когда он стал алебардистом. О том, что его ожидает успех, говорили и неоднократные намеки. Он не ожидал и не рассчитывал на что-нибудь большое и важное, но надеялся хоть на какое-то продвижение. Гай был уверен, что так будет просто потому, что фактически он преуспевал в подготовке, и считал, что слова одобрения, которыми иногда награждали его, вовсе не были лишь простой данью уважения к его возрасту. Теперь Гай кое-что понял. Он был не так плох, как Триммер, и не столь плох, как Сарам-Смит, которого назначили на ничтожную должность; он просто едва пробрался и не заработал никаких почестей и отличий. Теперь он убедился — хотя еще раньше должен был понять это, — что Ленард, очевидно, лучше его. Кроме того, Ленард был беднее Гая, и недавно у него родился ребенок. Ленарду нужна более высокая оплата, и он получит ее, когда ему дадут чин капитана. Никакой обиды Гай не испытывал; он никогда в подобных случаях не унывал, потому что имел в этом отношении богатый опыт. Просто у него сразу же резко упало настроение. Сэр Роджер, возможно, чувствовал себя так же, когда ему пришлось обнажить свой меч из-за какой-то небольшой местной ссоры. Он не знал тогда, что настанет день, когда его будут величать «il Santo Inglese».

Подполковник Тиккеридж продолжал:

— Разумеется, все эти назначения пробные. Позднее возможна перестановка. Однако в настоящее время мы считаем такие назначения наиболее целесообразными.

Затем офицерам сказали, что они свободны. Дежурный солдат позади бара усердно наполнял рюмки розовым джином.

— Поздравляю, Эпторп! — сказал Гай.

— Спасибо, старина. Откровенно говоря, я не ожидал, что мне дадут штабную роту. Она ведь в два раза больше любой другой.

— Я уверен, что ты отлично справишься с ней.

— Да, возможно, что мне придется положиться кое в чем на своего два-ай-си.

— На что, на что, Эпторп? Это какой-нибудь новый «гром-бокс»?

— Нет, нет, нет! Это мой заместитель. Ты знаешь, старина, тебе все-таки надо усвоить принятую терминологию. Начальство обращает внимание на такие вещи. Кстати, по-моему, тебе не очень-то повезло с назначением, я ожидал большего. Поговаривали, что один из нашей группы будет назначен на должность два-ай-си. Я так и думал, что они имеют в виду тебя.

— Ленард — толковый парень.

— Да, конечно, они знают лучше нас. Тем не менее я сожалею, что они предпочли Ленарда. Если тебе трудно перенести вещи сегодня, то на эту ночь можешь оставить их в моей палатке.

— Спасибо, я непременно воспользуюсь твоей любезностью.

— Но завтра, старина, ты займешься этим делом в первую очередь, ладно?

В палатке-столовой было так холодно, что им пришлось ужинать не снимая шинелей. В соответствии с полковой традицией Эпторп и Ленард поставили всем по стопке.

Некоторые стажирующиеся офицеры посочувствовали Гаю: «Вам не повезло, „дядюшка“. Оттого что Гая „обошли“ в назначении, он, казалось, стал для сослуживцев более simpatico.

— Это вы Краучбек, правильно? — обратился к нему Хейтер. — Ставлю вам стопку. Пришло время узнать своих подчиненных. Вы наверняка найдете во мне покладистого начальника, если приспособитесь к моим правилам и привычкам. Скажите, а чем вы занимались в мирное время?

— Ничем.

— Ого!

— А каков майор Эрскайн?

— Мозговитый. Вы хорошо сработаетесь с ним, если будете выполнять все, что вам приказывают. На первых порах он от вас, новичков, многого не потребует.

— А во сколько завтра прибудут солдаты?

— Бриг наговорил об этом чертову уйму, только слушай, а на самом деле завтра прибудут лишь бывалые солдаты. Новобранцы будут здесь только через несколько дней.

Они выпили по стопке розового джина и обменялись недоверчивыми взглядами.

— А кто такие де Сауза и Джарвис? Мне, вероятно, надо и с ними обменяться парой слов.

Когда Гай в последний раз вошел в тот вечер в палатку Эпторпа, ее хозяин не спал и пребывал в приподнятом настроении.

— Краучбек, — сказал он, — я хотел бы сказать тебе кое-что. О том, что произошло в Саутсанде, впредь больше ни слова. Понимаешь? В противном случае я буду вынужден принять меры.

— Какие меры, Эпторп?

— Крутые меры.

Чудак. Настоящий чудак.

7

Без малого через три недели в лагере появилась «Инструкция по боевой подготовке сухопутных войск № 31 . Военное министерство. Апрель 1940 года». Генерал Айронсайд препровождал ее словами: «Всем командирам обеспечить изучение инструкции и тщательно проверить правильность ответов подчиненных офицеров на вопросы, поставленные в части первой. Боевую подготовку продолжать до тех пор, пока ответы на все вопросы не будут удовлетворительными».

— Вам, друзья, пожалуй, придется в этом месяце заглянуть в инструкцию, — сказал подполковник Тиккеридж. — По тем или иным соображениям ей, видимо, придается довольно серьезное значение.

В первом разделе брошюры было поставлено сто сорок три вопроса.

Двадцать первого апреля в выпуске новостей в девять утра сообщили, что генерал Пейджет находится в Лиллехаммере и что в Норвегии дела идут хорошо. По окончании новостей начали транслировать музыку. Гай и де Сауза сели как можно дальше от радиоприемника и в атмосфере, в которой запахи примятой травы и жарящегося ростбифа ослаблялись запахами керосина и разогретого чугуна, начали изучать «жизненно важные обязанности командира подразделения».

— Послушайте, «дядюшка», а вы приобрели на свою дотацию старую ходовую часть автомобиля и запчасти к двигателю, чтобы облегчить подготовку по вождению автотранспорта?

— Нет. А сколько человек в твоем взводе ты предназначаешь для связи?

— Ни одного.

Это было похоже на игру в «счастливые семьи».

— А вы можете сказать, почему с камуфляжем, сделанным с опозданием, опаснее, чем без всякого камуфляжа?

— Наверное, потому, что можно прилипнуть к невысохшей краске.

— А скажите, приспособление для сушки одежды у ваших солдат такое же хорошее, как и у вас?

— Более плохим оно вряд ли может быть.

— Послушайте, «дядюшка», а вы пробовали в своем взводе, можно ли готовить пищу в солдатских котелках?

— Да, мы пробовали. На прошлой неделе.

— А почему во время боевой подготовки ночные действия выгодно начинать за час до рассвета?

— Потому что занятия могут длиться не более часа.

Гай лениво, как во сне, перелистывал страницы. Все это было очень похоже н-а рекламирование полезных советов по достижению цели в различного рода бизнесе: «Как завоевать внимание босса. Курс из пяти уроков», «Почему меня не продвигают?». Гаю то и дело попадались вопросы, которые мысленно возвращали его к событиям последних трех недель.

«Пытаетесь ли вы, стать достаточно компетентным, чтобы принять на себя обязанности вашего непосредственного начальника?»

Гай не испытывал никакого уважения к Хейтеру. Он был совершенно уверен, что смог бы теперь выполнять обязанности заместителя командира роты намного лучше Хейтера. Более того, недавно Гай узнал, что, когда его назначат на новую должность, это вовсе не будет должность Хейтера.