Вот возьмем, например, наш институт - тысячи полторы народу кормится, это точно. Толку от них чуть. Закрой нашу лавочку - никто и не почувствует, но только попробуй сделать это. Зато деловитости, активности, собранийзаседаний хоть отбавляй. Ты знаешь, самой изощренной пыткой, придуманной фашистами, была бессмысленная, бесполезная работа - сегодня кучу камней перенести сюда, а завтра - на прежнее место. Так и у нас в институте - такая же бездуховность, бессмысленность. Причем появились мастера заправлять арапа столь высокого класса, что за ними никак не угнаться. - А может как раз и не стоит с такими наперегонки соревноваться? - миролюбиво заметила Люся. - Как же! Тогда они обгонят тебя, - охотно объяснил Виктор. - И грязью обольют, и станут относиться к тебе с презрением, если ты не входишь в их элиту. Виктор и дальше развивал мысль об элите, хотя это была не его идея, а Антона. Виктор излагал Люсе концепцию Антона, искренне веря, что в его устах она выглядит также по-мужски, почеловечески веско, как у Антона. Но в то же время то, что так безоговорочно звучало в изложении Антона, оказалось не столь убедительным в пересказе Виктора. И чем дальше, тем больше, ощущая скорее подсознательно, чем разумом, Виктор почувствовал, как зазмеилась трещинка в их с Люсей счастье. Виктор где-то в глубине души неясно встревожился и новыми примерами пытался укрепить безаппеляционность концепции Антона. - Такая бездуховность проявляется не только на службе. Ну, кому нужны мои маски, мои лица, кроме меня, а теперь и тебя? Ты знаешь, когда-то жили-были три художника: один ваял человеческие лица, другой писал картину всеобщего благоденствия, а третий строил структуры. Где же теперь эти художники? Один стал кандидатом технических наук и ходит в институт, как чиновник в присутствие. Другой превратился из художника и в оформителя. Сейчас большая нужда именно в оформителях, а не в художниках, разве не так? Каждому директору хочется красиво оформить свой завод, свой институт, чтобы, когда посетит его высокое начальство с визитом, куча мусора была бы закрыта художественным панно или монументом. Вот и вызывают художника Петрова, вот и покупают талант художника Петрова, а потом при встрече Петров говорит: "Старик, это я для денег делал, а для души пока некогда." О чем же мне с ним после этого говорить, что обсуждать, чем делиться? Третий художник уехал кудато... Нет, это раньше мы вместе ходили по мастерским других художников, по другим подвалам, сами устраивали свои выставки, спорили до хрипоты ночами напролет, открытием нам казалось каждое новое полотно, каждая новая работа... А сейчас?.. Скучно. Сейчас мы увидели, что все уже давно открыто, картины все уже написаны, структуры созданы, маски изваяны. И что надо успеть прожить, пригубить, насладиться остатком жизни, неужели не так? Чем дольше говорил Виктор, тем крепче к нему прижималась Люся, она воспринимала слова Виктора как исповедь любимого человека о переживаемом им духовном кризисе, в котором он находится после стольких лет одиночества, после смерти матери и отца. Виктор же, уже волнуясь по-настоящему, уже понимая, насколько серьезно все то, о чем он говорил, явственно ощущал, что за зазмеившейся трещинкой в их счастье зазияла пропасть. - Вот и получается, что жизнь - одинокая, горькая штука, страшно одинокая, люди одиноки и каждый в отдельности, и все вместе, потому что смертны мы и боимся смерти, и только любовь, такая любовь, как у нас, только как у нас, именно как у нас, способна отогреть от могильного холода и даст забыться от страха небытия... Люся не дала договорить Виктору, она обхватила его голову, целовала глаза, губы, лоб, закрыла его собой, защитила, как мать укрывает своего ребенка... А потом они замерли оба, и уже жар-птица великой любви спрятала Люсю и Виктора под сень своих крыльев... Виктор отвез Люсю, но остановил машину за квартал до ее дома. - Помнишь, ты мне говорила, что ты - человек, не любящий неопределенности?.. - Виктор положил руки на руль. И Виктор, и Люся сидели в машине и смотрели прямо перед собой. - ... Что ты предпочитаешь жить по принципу: раз - и все! Может быть, так и договоримся?.. Я понимаю, как тебе нелегко вырываться, но раз в неделю давай: раз - и все!.. А?.. Люся повернулась к Виктору. - Я постараюсь, любимый, - сказала Люся и долго-долго вглядывалась в лицо Виктора. - Не печалься ни о чем.
      21 Если в квартире Виктора, несмотря на порядок и чистоту, всетаки не хватало женской руки, женского присутствия, то в квартире Марины точно также среди стерильно вымытых полов, среди, казалось, только что принесенных из прачечной и химчистки портьер, занавесок, ковриков ощущалось отсутствие мужчины, отсутствие детей. Люся думала об этом, оторвавшись от журнала мод, который ей сунула Марина перед тем как уйти на кухню, где она стряпала что-то вкусное. Люся хотела появиться у Марины вместе с Виктором, но сложилось так, что она случайно встретилась с Мариной и та затащила Люсю к себе. Люся невольно сравнивала двухкомнатную квартиру Виктора и однокомнатную Марины со своей, тоже двухкомнатной и пусть не столь ухоженной, зато носящей отпечаток бурной Денискиной деятельности. От мыслей о квартирах Люся незаметно перешла к раздумьям об их хозяевах. После последней встречи с Виктором Люся часто впадала в состояние глубокой задумчивости, причем размышления ее были непоследовательны, нелогичны, но эмоционально насыщены. Люсе было по-женски жалко Марину, потому что не каждому отпущено столько счастья, сколько досталось на ее долю с Виктором. И в то же время Люся беспокоилась о Викторе, о Вике, остро сопереживая его одиночество, и в глубине души надеясь, что он обретет душевное равновесие в своей любви к ней. Марина появилась с кухни в домашнем халатике, разгоряченная и от того по-домащнему уютная, какая-то сдобная. Она тяжеловато плюхнулась на тахту и обняла Люсю: - Есть хочется смертельно, но давай потерпим с полчасика. Я мясо с майонезом в духовку заладила и бутылочку "Мукузани" припасла - устроим пир горой... Ты что такая мрачная?.. Не в духе?.. Или устала?.. - Ну, что ты! - улыбнулась Люся. - Ничего подобного. Просто сижу, расслабилась... Как у тебя все-таки уютно, чисто, хорошо... - Нравится?.. - оглядела комнату Марина. - Хорошо-то, хорошо... - вздохнула она в ответ своим мыслям. Слушай, я тут по случаю косметические наборы прикупила, по два пятьдесят, очень приличные. Хочешь парочку? Возьмешь? - Ой, да на что они мне? - пожала плечами Люся. - Косметики у меня, слава богу, хватает - мне отец из-за границы возит. Тем более два. - А зря отказываешься, подруга. Ведь как бывает сплошь и рядом? Пошел на день рождения, бац, а дарить нечего, полез в шкаф и будто нашел, ну просто, нашел и все тут. - Марин, - мягко спросила Люся, - а почему ты все время как мужчина говоришь? Пошел, нашел... - Не как мужчина, золотая моя, а как мужик, - усмехнулась Марина. - Знаешь, в детстве я так гордилась, что я - девочка, а вот к старости мечтаю стать мужиком. А сама ненавижу их, подлецов... Последние слова Марина сказала хоть и шутливо, но с такой горечью и вызовом, что Люсе захотелось утешить ее: - Ну, что ты? Разве можно так? Неужели ты и Сережу ненавидишь? Но Марина, вспомнив свою старую обиду, свою незаживающую рану - свою неудачную любовь к Пижону, уже не могла остановиться: - А что Сережа? Князь? Все они, мужики, одинаковые - любят, когда им подадут, когда уберут за ними, когда подарят им чтонибудь, когда ты покорна, как рабыня. А как дело коснется главного - в кусты. Так и Сережа - той же, мужицкой, породы. Ты не смотри, что он такой тихий. - А мне нравится за ними ухаживать, они же как дети. И еще нравится, когда мужчина ест с аппетитом... - попыталась возразить Люся. - ... и любит с аппетитом, - грубовато рассмеялась Марина. - Я Сережу могу довести до экстаза, он аж бросается на меня, но только, если его не накормить, то и любит он без аппетита. А накормить не так-то просто. Вот у нас позавчера собрание было, так я в магазин попала только к закрытию. На прилавках можно в футбол играть, в мясном отделе только два ценника стоят на котлеты и на яйца диетические. Подхожу к кассе, десяток котлет, говорю, пробейте. Кассирша худющая, как метла, разозлилась на меня, как свекровь на сноху, где это вы котлеты видели? Я говорю, раз на прилавках нет, значит, под прилавком есть. И ценник висит. Все равно, отвечает щучка, котлет нет и неизвестно. Ладно, говорю, десяток яиц выбейте. Она посомневалась, но выбила. Подхожу к прилавку. Стоит экземпляр мужского идеала, глаза залил, набряк весь. Я ему чек, он протрезвел аж. Где же у меня яйца, спрашивает он меня. Я ему - не знаю и знать не хочу, но ценник-то есть. Заржал. Этого добра у нас навалом, говорит, ты лучше глаза разуй. Вернулась я к кассе, деньги, говорю, верните. А что, разве яиц нет, щучка спрашивает. Ничего там нет, говорю, кроме пьяного идиота. Да еще ценники. Тут метелка с мясником сцепились, давай скандалить через весь зал, а я взяла свой рубль и домой пошла. А дома Сережа ждет, голодный... - А как Сергей к тебе относится? - спросила Люся. Спросила не только с тайной надеждой, что Марина все-таки сменит гнев на милость, но и с острым, чисто женским любопытством. - Любит, - равнодушно ответила Марина. - Во всяком случае говорит, что любит... Марина замолчала. На самом деле равнодушие ее было показным. Марине вовсе не хотелось ругать на чем свет стоит этих непутевых, этих эгоистичных, этих невнимательных мужчин, ей просто хотелось своего женского счастья с одним из них, с таким же непутевым, с таким же эгоистичным и невнимательным, но зато своим, которого можно и поругать, и пожалеть, но который в трудный для женщины момент сам придет ей на помощь и встанет на ее защиту. Марина думала и о Сереже, об этом милом, бесспорно влюбленном в нее человеке, который по молодости лет наивно не понимает, что разница между ними составляет ни много, ни мало шесть лет, и что эта разница сейчас возможно и не чувствуется, зато будет проявляться с каждым годом, тем более, что благодаря своей худобе, Сергей всегда будет выглядеть мальчишкой. Марина как-то случайно видела родителей Сергея и поразилась моложавому виду его отца. В тот момент у нее даже мелькнула мысль, что отец подошел бы ей даже больше, чем сын. Марине стало больно от этих воспоминаний, тем более, что рядом сидела Люся, которая светилась от любви к Виктору, а уж Виктора-то Марина знала хорошо... Виктор звонил Марине постоянно и все в подробностях рассказывал, хотя Марина вовсе и не требовала от него отчета, наоборот, ей было совсем не просто выслушивать Виктора, сопоставляя с оттенком зависти гармоничность сочетания так удачно подошедших друг другу Люси и Виктора и ущербность, свое возрастное несоответствие с Сергеем. И вот еще о чем думала Марина. Закон триумвирата - Антон, Марина, Виктор - провозглашал полную внутреннюю свободу и независимость даже друг от друга. Так оно и было, так оно и есть, так оно и будет, но для Марины существовал свой изъян в союзе троих. Если Антон и Виктор могли чисто по-мужски обсуждать свои проблемы, то Марине приходилось преодолевать свою женскую сущность, чтобы быть с ними на равных. Иными словами, для полного равновесия Марине не хватало в триумвирате подруги. И Марина решила, что для этой цели скорее всего подходит Люся: она обязана Марине своим счастьем, она любит Виктора, она сама жаловалась на неудовлетворенность своей жизнью. Марина не торопила события. Она опекала Люсю, осыпала ее мелкими подарками, при случае вела с ней длинные задушевные беседы, и Люся искренне верила, что она нашла в жизни настоящую подругу. Теперь же, по мнению Марины, пробил ее час, тем более, что Люся больно уколола ее вопросом о Сергее и поэтому Марина решила напомнить Люсе, что и ее счастье недолговечно. - Хотела бы я знать, - тихо сказала Марина, - что скажет Сереженька, когда узнает, что я не только старая, но и больная женщина, что и рожать-то мне смертельно опасно. Это тебе хорошо, решила - и родила, ты же замужем, а я от своих только аборты делала. Вот и допрыгалась... - Мне Михаил предлагал, но я не согласилась, - в этот момент Люся с большой неприязнью подумала о Михаиле. - О, вопль женщин всех времен! - воздела Марина руки вверх. - О, боже ты наш, технический прогресс! Дай ты нам надежное, выгодное и удобное противозачаточное средство! О, пресвятая дева Мария! Маруся! Ты же зачала, не согрешив, так пожалей сестер своих, дай нам согрешить, не зачав. За что же мы, подруга моя, так страдаем, такое терпим? За что нам такое проклятие? - Какое же это проклятие? - улыбаясь, сказала Люся. - Да я не только рожать, я любую боль терпеть готова ради любимого... А как же иначе?.. Ради него... - Терпеть?.. - переспросила Марина. - Это ради мужа... или ради Вики?.. Люся смутилась. Пока они рассуждали абстрактно, она была спокойна и уверена в своей правоте, после же прямого, откровенного вопроса Люся вся внутренне напряглась, потому что поняла, что она должна дать честный ответ на этот вопрос, если не для Марины, то для себя. И Люся ответила: - Зачем же так? Михаил ни в чем не виноват. Мне стыдно, что я его обманываю, я не хочу этого... Но пойми и меня - я не знала, какая она всепоглощающая, настоящая любовь, как это сложно, как это больно... и как это сладко... Помнишь, как об этом Антон говорил?.. - Помню, - мрачно согласилась Марина. - Я все помню и многое знаю, знаю то, что тебе неведомо даже... Ох-хо-хо, вот смотрю я на тебя и думаю, подруга ты моя хорошая: какие же мы все-таки женщины! Иезуиты! Племя иезуитов! Дикое племя! Что хочешь оправдаем, если любим. Как же это получается, посуди сама? Что такое любовь она не знала, а ребенка родила. И жила - не тужила, и с мужем ладила, но тут явился принц и открыл девочке глаза, дал отведать сладкого! Ты извини, Люська, я ведь специально так нехорошо, так грубо говорю, потому что страшно мне за тебя! Я-то свою боль пережила, перетерпела, а вот тебе, не дай бог, еще все предстоит. Глупостей не наделай, смотри, когда протрезвеешь, когда сладкое горечью обернется... Значит, и больно тебе с ним, и сладко, говоришь? Люся совсем залилась краской, но не смогла сдержать своей радости: - Да... И еще как... Во всем... Всегда... И даже противно ворча, ты несешь в себе часть луча... Люся непроизвольно повторила стихотворную строку, которую ей шептал на ухо Виктор. Она хотела продолжить, но ее перебила Марина: - Ты любовь, как лучи, излучаешь... Люся широко раскрыла глаза и, растерянно глядя на Марину, машинально продолжила: - ...мне светло, мне тепло... - ...понимаешь? - закончила, вздохнув, Марина. - Нет, - медленно покачала головой Люся. - Не понимаю. Эти стихи мне читал Вика. Это мои стихи. Откуда ты их знаешь? - Конечно, знаю, - грустно усмехнулась Марина. - Я спрашиваю: откуда? - не веря своей догадке повторила Люся. - Разве непонятно? - протянула Марина. - Это им больно и сладко. А нам только больно в результате, я же тебе говорила... Не будь наивной - это стихи Валерия Истомина мне их Антон читал когда-то, когда спасал меня, а потом мне их читал Вика, когда я спасала его. -.Когда? - уже понимая, что случилось непоправимое, спросила Люся. - Давно, слава богу, - миролюбиво ответила Марина. - Ты только, подруга, пожалуйста, не ревнуй. Что было, то было, чего прошлое ворошить? Конечно, я преувеличивала, когда сказала, что ненавижу всех мужиков и считаю их подлецами, нет, есть и среди них люди. И Антон, и Вика - прекрасные ребята, надежные, если их о чем-нибудь попросишь, они всегда готовы помочь, не бросят. Но ты пойми - они из разряда тех, кто причисляет себя к элите, кто превыше всего ценит свою независимость, свою свободу... И Марина рассказала Люсе, как Антон помог ей, спас ее от Пижона, когда она потеряла голову, превратившись в рабыню этого ничтожества, как она в благодарность за это помогала, в свою очередь, выкарабкаться из беды другу Антона - Вике, как они уже много лет поддерживают друг друга по принципу: "Не считайся ни с чем, но выручи друга, если он просит." И что, собственно говоря, и ее знакомство с Сергеем, и знакомство Люси с Виктором - результат действия этого принципа, добровольно принятого ими и неукоснительно исполняемого. - Этого не может быть! - не выдержала Люся. - Это же гадко, как ты не понимаешь? Я не верю тебе, ты лжешь, ты ревнуешь, Марина... Извини, я не хотела тебя обидеть, может быть что-то и было между тобой и Антоном, а потом между тобой и... Но чтобы Вика... чтобы он... Я не верю... - А он предлагал тебе жениться? - с иронией в голосе спросила Марина. - Раз уж у вас такое всепоглощающее чувство... - Нет, - торопливо ответила Люся. - Да разве дело в этом... Мы просто не говорили на эту тему... И тут Люся осеклась. Марина поняла это по-своему и продолжала убеждать Люсю в своей правоте, приводя новые примеры из своей жизни и из жизни триумвирата, стараясь постепенно доказать подруге, что в общем-то здесь нет ничего странного и предосудительного, наоборот, Люсе повезло, что в нее влюбился именно Виктор и что хорошо бы ей стать четвертой в их тройственном союзе. Люся молчала, иногда даже согласно кивала головой, потом позволила увести себя на кухню, где они с Мариной поужинали аппетитно приготовленным мясом с "Мукузани". Затем Люся поехала домой. Марина, справедливо со своей точки зрения считая, что дело сделано и что Люсе просто надо усвоить сказанное, не стала ее задерживать. Весь остаток вечера и всю длинную бессонную ночь Люся напряженно вспоминала день за днем, час за часом все с самого начала... ... И как она пришла в дом Виктора, не зная, что за столом сидят трое, чей союз так расчетливо вершил ее судьбу и судьбу Сергея... ... И как настойчиво, последовательно Виктор вел двойную игру, добиваясь встречи с ней... ... И как ей позвонила Марина и сказала с тревогой в голосе, что Виктор болен, серьезно болен... ... И свою последнюю встречу с Виктором Люся тоже вспоминала, но уже совсем по-иному, чем прежде, и уже совсем иначе понимала его исповедь опустошенной души, не верящей в смысл работы, а значит, жизни, разочаровавшейся в бывших друзьях и не обретшей новых... ... И вспомнила Люся предложение Виктора встречаться регулярно, еженедельно, по принципу: раз - и все! С удивительной ясностью и высокой болью поняла Люся, что пришла к ней настоящая любовь и что счастье свое она разделила с двойственным по натуре человеком, под красивой оболочкой которого оказались пустота и прах. И вместе с рассветом нового дня Виктор для Люси как любимый, как личность, как человек умер.
      22 Виктор жил. Но он не был жив в полном смысле этого слова. Время, сложенное из мгновений, как поток из капель, имеет свойство не только сжиматься и бежать или растягиваться и еле ползти. Время может быть не только пустым, как бессмысленность, или наполненным, как квант энергии. Время может быть светлым и мрачным. Механизм отсчета времени у Виктора замедлил свой ход почти до полной остановки. Нет, Виктор спал без сновидений, просыпался, делал энергичную зарядку, был активен, многое успевал сделать, и все у него получалось, выходило, достигалось почти без напряжения, как легкое дыхание. Виктор ощущал высокий, как весенний паводок, эмоциональный подъем, и для него каждое мгновение достигало необычайной плотности. Но при этом в глубине души у Виктора росла, ширилась, чернела трещина духовного раскола. Из нее веяло могильным холодом, она грозила погубить жар его полнокровной любви, грозила превратить нирвану его счастья в мертвое, обыденное существование. Поэтому Виктор не был жив в полном смысле этого понятия. И как неверным светом сдваиваются тени во время солнечного затмения, так Виктор все острее ощущал двойственность своего бытия... ... Шел четвертый день после последней его встречи с Люсей. Виктор не знал о том, что Люся побывала у Марины, не знал об их разговоре, но необъяснимо для себя суеверно боялся звонить ей. Виктор пришел в свой кабинет, как всегда, за полчаса до начала работы. Давно миновали те времена, когда он демонстративно являлся в лабораторию со звонком. Его рабочий день, день начальника лаборатории, начинался с составления плана дня. В принципе каркас дня складывался заранее, в процессе предыдущей работы, но уточнялся Виктором именно в эти полчаса до трудового старта. Виктор продумывал, к кому из начальства и влиятельных в институте людей ему надо зайти с утра. Такой ежедневный ритуал таил в себе необходимость постоянного напоминания о себе, о своих проблемах. Кроме того, в этих, чаще коротких, а иногда и весьма длинных беседах Виктор получал отрывочную информацию о состоянии дел в других лабораториях, о котировке своих и чужих акций, точнее понимал, чем надо заниматься в первую очередь, чтобы не отстать от заклятых друзей и закадычных врагов по службе. Ровно в девять в кабинет заглянул Иван Сергеевич, бывший начальник Виктора, бывший начальник лаборатории, бывший хозяин этого кабинета. Он продолжал работать в лаборатории, руководимой Виктором, после того, как расформировали его собственную, попрежнему педантично и безропотно исполняя свои обязанности. - Здравствуйте, Виктор Григорьевич! Вы мне вчера назначили на девять. - Здравствуй, Иван Сергеевич! - Виктор употреблял в общении с подчиненными добродушно-доверительную форму обращения на "ты", подчеркивая этим, что они вместе делают одно дело. - Да, назначал. Точно. Только я прошу прощения, мне надо один звонок сделать. Я тебя, Иван Сергеевич, вызову через минут пятнадцать. Договорились? - Хорошо, через пятнадцать минут, Виктор Григорьевич, - сказал Иван Сергеевич и вышел из кабинета. Виктор посмотрел на телефон. Люсе звонить рановато, подумал он, но успею сделать это попозже, а вот Антону... И Виктор набрал служебный номер Антона. - Слушаю, - поднял трубку Антон. - Привет, старина, это я, Вика. Как настроение?.. Слушай, Антон, у меня к тебе просьба. Во-первых, извини, что я не смог предупредить тебя заранее... Как у тебя со временем завтра вечером?.. Выручи, пожалуйста... Понимаешь, ко мне один высокий гость в дом придет. Он очень нужный человек, от него моя очередная командировка в ГДР зависит... Надо бы его приласкать... Нет, ты его не знаешь... Он очень занятой, но когда узнал, что у меня двухкомнатная квартира пустует, заинтересовался, понимаешь?.. Я ему уже ключи обещал. К сожалению, он только вчера вечером сказал мне, что у него единственный свободный вечер на этой неделе только завтра... Нет, ты ни о чем не беспокойся, я все обеспечу, естественно, только Таисия пусть немного поможет... Да... Ну, и Люсю попрошу... Да... Все в порядке... Он в общем-то демократ, мужик свойский, коньячку попьем, посидим в теплоте да не в обиде. Ему человеческое общение необходимо, одиноко ему. Значит, договорились? Спасибо тебе большое, из ГДР вернусь, отомщу тебе сувениром, заказывай... Ну, хорошо, до встречи, завтра часиков в семь, в полвосьмого... Да, созваниваться больше не будем...
      Виктор повесил трубку, взглянул на часы, хотел набрать номер Люсиного телефона, но, помедлив, вместо этого нажал на кнопку селектора: - Иван Сергеевич, заходите, пожалуйста! Кабинет у Виктора был небольшой, в нем помещались два стола, составленные перпендикулярно, один был рабочим столом Виктора, другой, подлиннее, для посетителей. Ко второму столу и подсел Иван Сергеевич. Виктор не остался на своем месте, он всегда садился за один стол с подчиненными. - Как у нас дела, Иван Сергеевич? - Я и сам хотел доложить, Виктор Григорьевич. Разрешите напомнить вам, что нашей лаборатории надо закрыть тему по разработке режимов прокатки для Новосеровского комбината. Иначе без премии останемся. - Премия? - задумчиво улыбнулся Виктор. - Премия - это хорошо, это всегда кстати, а, Иван Сергеевич?! Так закрывайте тему, что вам мешает? - Не успеваем, Виктор Григорьевич. У нас и так график работы был очень напряженный, так мы еще соцобязательство приняли: закончить эту тему досрочно. - Взяли... А что делать?.. Вспомни, Иван Сергеевич, как это было, - вздохнул Виктор. - Собрали всех начальников лабораторий, сказали, что институту надо принять соцобязательства к знаменательной дате. От каждой лаборатории по пункту. Вот мы и решили с тобой сдать эту тему досрочно. Тем более, что Новосеровский комбинат стройка пятилетки... - На что же это вы рассчитывали, Виктор Григорьевич? - Мы, Иван Сергеевич... Не я, не вы, а мы, мы вместе рассчитывали на заграничное оборудование, не так ли? Недаром же за него японцам на бочку столько золота выложили? - Так-то оно так. Выложили, это точно, - согласился Иван Сергеевич и тут же добавил. - А оно у нас во дворе института два месяца пролежало под снегом, потому что фундаменты не были готовы. Наконец, смонтировали, да что толку - не работает. - Не наладите никак? Что-то ты, действительно, затянул с этим делом, - пожурил Виктор Григорьевич Ивана Сергеевича. - Так его же обслуживать надо . Спе-ци-а-ли-ста-ми! Мы оборудование купили, а от обслуживания отказались - экономили на спичках. Думаете, наши горе-лаборанты, наши умельцы доморощенные смогут? Они же все мальчики со средненьким образованием. Им не то, что уникальный прибор, им молотка с гвоздями доверить нельзя - все погнут, ни один тольком не вобьют. Да они уже растащили половину... На запчасти. Чем дольше говорил Иван Сергеевич, тем многозначительно озабоченнее становился Виктор. Он прекрасно знал о всех трудностях, связанных с освоением этой темы, но играл двойную роль перед Иваном Сергеевичем - внешне проявлял озабоченность состоянием дел, а на самом деле, искал веские причины для оправдания перед начальством и повода для наказания Ивана Сергеевича в случае срыва работ. - Иван Сергеевич, я тебя не понимаю, ты же на этом месте, в этом кабинете столько лет проработал. Тебе же скоро на пенсию, извини, на заслуженный отдых, человек ты опытный, а простых вопросов решить не можешь. Или не хочешь? Поздновато ты ставишь меня в известность о том, что тема горит, поздновато... Тебе бы встать на собрании, когда соцобязательства брали, и честно сказать, что так, мол, и так, может быть не стоит этот пункт включать, а следует поискать что-то другое? Виктор великолепно понимал, что Иван Сергеевич никогда не встанет, не выступит без команды, без указания. - И потом, разве ты не знал, что специалистов нет и не будет? Что они не предусмотрены. - Я вам доложил, Виктор Григорьевич, - забубнил Иван Сергеевич. - Вы - начальник, вы и решайте. - Что же это получается? - опять перешел на доверительновкрадчивый тон Виктор. - Тебе, Иван Сергеевич, поручили, ты взялся за это дело, а теперь в кусты?.. Нехорошо, Иван Сергеевич, нехорошо... Ну, откуда я тебе возьму специалиста?.. Рожу?.. Что ж нам с тобой делать?.. Ума не приложу... Виктор дотянулся до своего стола, полистал настольный календарь. - Что там у нас на следующей неделе?.. Посмотрим... На этой-то точно не выйдет, а вот на следующей... Так, понедельник... С утра летучка часа на три-четыре у Чернова, после обеда летучка у нас в лаборатории... Во вторник мы все работаем на строительстве нового здания института, а трое - на овощной базе... Среда?.. В среду я в главке на совещании... В четверг - партийное собрание, я его готовлю, как член партбюро... Кстати, тебе надо бы выступить от нашей лаборатории, Иван Сергеевич, текст выступления мы с тобой подготовим и согласуем... Значит, остается пятница... Попробую-ка я в пятницу к Евграфу Анатольевичу попасть. - Он что, родит вам специалиста? Или выпишет его из-за границы? - неожиданно для Виктора язвительно спросил Иван Сергеевич. - Конечно, нет, - покосился на него Виктор. - Валюту надо экономить. Я ему доложу, что объект не можем сдать вовремя из-за опоздания строителей, но что делаем все возможное. Есть трудности с наладкой сложного оборудования, но во главе группы поставили опытного человека, бывшего начальника лаборатории, и что есть уверенность - объект пустим в срок, но с небольшим опозданием. Однако рапортовать о его сдаче можем, тем более, что пуск Новосеровского комбината тоже задерживается и он не готов к внедрению разрабатываемой нами технологии. Про выполнение соцобязательств тоже упомяну - этот пункт для них также важен. Вот и получается, что соцобязательства мы выполнили и премию получили. Но с наладкой тебе придется подналечь, Иван Сергеевич, сам знаешь-понимаешь... Иван Сергеевич знал, что хоть подналегай, хоть не подналегай, а необходимой точности на купленном за границей оборудовании он добиться не сможет, и что ему придется выдавать желаемое за действительное, что это желаемое будет принято и выдано Новосеровскому комбинату, который уже сам, в процессе пуска, освоения и доводки добьется приблизительно того же - премия им также всегда кстати. Виктор и Иван Сергеевич еще некоторое время гнули каждый свою линию, потом Иван Сергеевич ушел, получив от Виктора задание составить справку-докладную о ходе разработки темы. "Все-таки будет у меня какой-то документ", - подумал Виктор. Виктор после ухода Ивана Сергеевича пересел за свой стол, опять задумчиво посмотрел на телефонный аппарат и отправился в свой обычный обход чужих кабинетов. Это заняло у него часа полтора, потом он все-таки позвонил Люсе, но никто не взял трубку. Тогда Виктор позвонил Марине. - Привет, подруга, это я - Вика. Как жизнь?.. Молодая, говоришь?.. Моя-то?.. Спасибо, не жалуюсь... Ты куда Люсю дела? Что-то я ей звоню, никто не подходит... Не знаешь, значит, не видела... Ну, ладно... Да, у меня завтра мероприятие, я хотел ее пригласить... Ты передай ей, если она тебе вдруг позвонит, что я интересовался... Да... Думаешь, муж вернулся?.. Может быть, может быть... Слушай, сделали мои мужики то, что ты просила... Да, отковали... Ну, да... Три... В лучшем виде...В багажнике валяются... Я тебе на днях заброшу... Ну, целую... Марина заказала Виктору на экспериментальном заводе его института изготовить ручки для дверей по понравившемуся ей образцу. Про Люсю Марина высказала предположение, что она поехала встречать мужа. Кроме того, Марина сказала Виктору, что с Люсей она не виделась и по телефону не говорила. В обеденный перерыв Виктор съездил на своей машине в расположенный неподалеку ресторан, где кормили в дневное время комплексными обедами. По качеству эти обеды мало чем отличались от дежурных блюд институтской столовой, но зато посетителей обслуживали официанты и при случае можно было заказать вина и что-нибудь из холодных закусок. Виктор также пользовался этой возможностью и подбирал каждый день свой "экипаж" опять-таки из числа нужных ему людей. После обеда неожиданно объявили учения по гражданской обороне, и Виктор просидел на них в кабинете заместителя директора института почти до конца рабочего дня. Вернувшись в свой кабинет, он безо всякой надежды набрал Люсин телефон и вдруг услышал в трубке ее голос: - Слушаю вас. - Люся?! - Виктор растерялся от неожиданности, его бросило в жар. - Люся, это я - Вика. - Да, я узнала, - спокойно сказала Люся. - Что-нибудь случилось, Виктор? - Случилось?