Ни на Тернивщину, ни на Шенгериевку вы не сворачивайте, а идите все прямо и прямо! Пройдете Халдеевщину, а там уже скоро и Дубяги будут.
      От вашего хутора до Дубяг будет не больше, должно быть, километров восьми.
      Чтобы не скучно вам было идти, вы могли бы повторять наизусть, шагая по пшеничной меже:
      По ниве прохожу я узкою межой,
      Поросшей кашкою и цепкой лебедой.
      Да, но вы же еще не умеете повторять наизусть такие слова, потому что вам еще только семь лет. Такие слова вы сумеете повторять только через два года, когда Мария Андреевна, старенькая-престаренькая учительница, которая, когда и весна и солнце на дворе, так и тогда кутается в теплый платок,- уж очень она старенькая, и все, бедная, кашляет, - она научит вас.
      Только через два года она вам скажет:
      - Вот эти две строчки, детки, вы мне на завтра чтоб на память выучили! Вот эти:
      По ниве прохожу я узкою межой,
      Поросшей кашкою и цепкой лебедой.
      - Вот вы их и выучите на память! Все вам тут понятно? А кто знает, что такое "цепкая"?
      - Я знаю, - поднимаете вы руку, всю в чернилах.
      - Ну, скажи!
      - "Цепкая" - это есть цепок, такая палка, цепок- он вроде как мальчик, а "цепкая" - так это она, вроде как палка, девчонка...
      Мария Андреевна смеется и от смеха еще сильнее кашляет.
      - Нет, не то, не то, - говорит она, - "цепкая"- это такая, что очень цепляется!
      - "Чiпка", значит? - выкрикиваете вы со всеми в хоре.
      - Ну да, "чiпка"! "Чiпка" - это будет по-украински, а "цепкая" - это по-русски! Понимаете?
      - Ага! - снова хором.
      А на другой день вы уже уверенно повторяете наизусть Марии Андреевне:
      По ниве прохожу я узкою межой,
      Поросшей кашкою и чiпкой лебедой.
      - Да не "чiпкой", а "цепкой"!
      - А я забыл, что так надо! Да я еще раз!
      - Ну, ну!
      - "Поросшей кашкою и..."
      Тут вы останавливаетесь, немного думаете, потом мысленно сами себе говорите: "Ага", - и с ударением победно бросаете:
      - "И чiпкой лебедой!"
      Мария Андреевна, улыбаясь, спокойно машет рукой:
      - Садись!
      Где теперь могилка кроткой-кроткой Марии Андреевны? Поклонился бы я ее могилке, ведь это она, бывало, учит нас букву "о" писать: "Бублик, бублик, детки, пишите! Кругленький! Вот это и будет "о"!" - а затем рассматривает тетради.
      - Ой, хороший мальчик! Какое "о" красивое написал! И руки не очень в чернилах! На вот тебе - конфетка!
      Пускай на ее могилке весной, когда сирень распускается, пускай все время соловей поет!
      Итак, значит, про "кашку" и про "цепкую лебеду" вы, идя по пшеничной меже, еще не умеете повторять наизусть, потому что вы еще не научились.
      Вы рвите васильки... И васильки, и колокольчики, и клевер, и ромашку! Вы тех цветов нарвите целый большой-большой сноп, а потом свяжите повиликой и несите его.
      А если вам снова скучно, тогда ловите на колосках жучка-кузьку. Поймали - и за пазуху, А когда наберете кузек так с полпазухи, они там ползают, шелестят и щекочут вас, щекочут.
      Вам тогда не будет скучно, и вы, подпрыгивая, сразу же в Дубягах очутитесь!
      А в Дубягах кулак живет, который из кувшина водку пьет.
      Вы приходите, а в саду за столом два кулака сидят и водку из кувшина пьют.
      А потом, когда напьются, крикнут:
      - Данило! Запрягай Желудя и Горилку в арбу, да чтобы сена полная арба была! На дрофы поедем! А ты с нами поедешь? -спрашивает меня кулак.
      - Поеду, - нерешительно говорю я.
      - Вот и добре! На арбу сядешь, лошадей будешь погонять? Добре?
      - Добре!
      - Вот и ладно!
      А я спрашиваю усатого дядька:
      - Дяденька! А что это такое за дрофы?
      - Разве не слыхал?
      - Не слыхал!
      - Птица такая большая, как два гуся вместе! Степная! В степи водится! Пугливая!
      - Ага!
      Вот вы на арбе и поехали! Полная арба сена да кругом еще и бурьяном утыкана! Я впереди сижу, лошадей погоняю, ружья на сене лежат, кошелка с кувшинами и с харчами.
      А дядьки лежат навзничь на арбе и пытаются петь:
      Вилiтали орли з-за крутоi гори...
      Но дотягивали они только до "крутой", а на "крутую гору" взобраться им никак не удавалось, они с "крутой" сползали к началу, откуда снова "вылетали орлы".
      Так всю дорогу только то и делалось, что "вылетали орлы", а что с теми орлами дальше стало, куда они вылетали и чего они вылетали, для меня тогда так и осталось тайной.
      Это была моя первая, охота на дрофу!
      Когда мы отъехали довольно далеко в степь, один из дядьков говорит:
      - Погляди-ка, Дорош, не -видать ли?
      Дядько Дорош встал на арбу, я остановил лошадей, и дядько Дорош начал смотреть во все стороны. Долго смотрел он, а затем и говорит:
      - Вон там за скирдой будто что-то виднеется! На клевере! Поворачивай на эту вот межу и прямо - на скирду! - говорит мне дядько Дорош.
      Поехали межой...
      Стали у скирды. Дядько вылез на скирду, поглядел сюда и туда, слез, подошел к арбе:
      - Есть! - говорит. - Семеро! Только как -же к ним подъехать?
      Говорили что-то они, говорили, а. потом стали меня учить, как мне ехать.
      - Мы, - говорят, - поедем и по дороге незаметно с арбы попадаем и заляжем вон там в пшенице, а ты езжай вон туда да, не доезжая буерка, сверни налево и объезжай их, этих дроф, с той стороны. Немного проедешь, а потом заверни лошадей и езжай назад, немного уже к дрофам поближе. Как доедешь снова к буерку, возвращайся назад и езжай еще ближе к ним. Нагоняй их будто на нас. Да не высовывайся из арбы, чтобы они тебя не заметили! И не нокай и не чмокай! Потихоньку езжай! Понял?
      - Понял!
      - Погоняй!
      Поехали...
      Дядьки по дороге повыпадали из арбы, а я направился к буерку, там свернул налево и поехал. Когда доехал до клевера (клевер уже был скошен), заметил вдали табунчик каких-то больших птиц, которые паслись на клевере.
      Я все делал так, как говорил мне дядько Дорош.
      И туда ехал, и назад возвращался, и снова туда возвращался, все к тем птицам приближаясь.
      И очень уж мне захотелось разглядеть их. Особенно того, самого большого, что все время, высоко подняв голову, на арбу на мою посматривал! А из-за бурьяна плохо было видно. Вот я и встал на арбу и выглянул через бурьян. Как разгонится самый большой, а за ним и все снялись и полетели. Я так и упал в арбу! А они полетели не на дядьков, а в сторону!
      Подъехал я к дядькам.
      - Это ты их напугал? - спрашивает дядько Дорош.
      - Ей-бо, дяденька, нет! Я сидел, как вы сказали, а они чего-то испугались и снялись!
      - Ох, и пугливая, ох, и осторожная птица! - вздохнул дядько Дорош.
      А второй:
      - А ну их к чертям! Заверни к скирде! Подъехали мы к скирде, вытащили.дядьки из арбы кошелку, расстелили под скирдой попону...
      - А ты лошадям сена подбрось, - приказал мне дядько Дорош, - и разнуздай! Умеешь?
      - Умею!
      Ну, потом уже охота на дроф была такая: я ловил кузнечиков, а дядьки из кувшина в чарку наливали и закусывали. А потом пели, и под скирдой, и на арбе, когда домой ехали, и в саду, когда домой приехали, а я на скамейке дремал.
      А дядько Дорош все старался доказать, что:
      - Дрофа - она очень пугливая птица! Очень пугливая! А вы говорите! Я заснул.
      А дрофа действительно-таки очень пугливая и весьма осторожная птица.
      Охотятся на нее именно так, как мы когда-то с дядьком Дорошем охотились: арбу и воз обтыкают бурьяном, ветками с листьями, а затем, объезжая табун, медленно нагоняют на укрытых охотников.
      А самый интересный способ охотиться на дроф - это подкрасться к табуну на выстрел и трахнуть.
      Подкрадываться надо очень осторожно и довольно издалека.
      Заметили вы табун далеконько, так километра за три в степи, ложитесь и начинайте ползти.
      И все присматривайтесь, чтобы так переползать - от кустика лебеды до кустика чертополоха, бурьяна какого-нибудь, курая...
      Ползать лучше всего на животе, шапку-в карман, голову пригнуть низко к земле, ибо дрофа больше всего головы человеческой пугается!
      Вот так и подползайте, подкрадывайтесь!
      Это ничего, что на втором километре вашего подкрадывания вы уже будете ползать не штанами и не рубашкой, а голыми локтями и голыми коленями, что на третьем километре уже из коленей и локтей кровь будет капать, - это ничего, это как раз самые сильные и самые острые моменты охоты на дрофу: никакая благородная и большая дичь даром не дается, а дрофа, если это не она, а он, дудак, то учтите, что
      он весит пуд, целый пуд, а сала от него целый кувшин, а вышкварков полрешета.
      Да еще имейте в виду, что дрофяной жир не только для каши - это вам не гусиное сало, а дрофяной жир,- от рожистого воспаления очень сильно помогает!
      Вот вам: пуд мяса, кувшин жиру, полрешета вышкварков. И никакой рожи ни у вас, ни у соседей.
      Вот что значит дрофа!
      Да ко всему этому еще и гордое:
      - Дрофу убил! О!
      Так что будете ли вы смотреть на какие-нибудь там три километра подкрадывания, на штаны и на рубашку и на ободранные колени и локти!
      Мелочи все это!
      Не обращайте на них внимания и подкрадывайтесь дальше.
      Подползти надо на выстрел - это значит метров на пятьдесят-шестьдесят, не больше!
      Дробь должна быть крупной - два-три ноля, а то и картечь, потому что птица крупная.
      Ну, уже недалеко осталось, метров пятьдесят!
      Последние усилия, еще метр - и дрофы... снимаются и летят!
      Вы стреляете "в божий свет, как в новую копейку", садитесь, рвете нательную рубашку и перевязываете колени и локти!
      А потом уже потихоньку идете домой.
      И представьте себе, дрофы, как правило, всегда срываются и улетают именно тогда, когда вам осталось проползти еще только не больше чем один или два метра.
      Характер у них такой!
      Вы, ясное дело, не поверите, но однажды я все-таки убил дрофу.
      Убил, не подкрадываясь, а просто так - выстрелил, и все!
      Вижу, небольшой, так с десяток, табунчик дроф летит и садится на свеклу.
      Я бродил с ружьем по степи, охотился на перепелов, а в запасе у меня было несколько патронов с крупной дробью.
      Перезарядив свою централку, пошел я против ветра по свекле на то место, где сели дрофы.
      Было это в августе, веял небольшой ветерок.
      Свекла была высокая и лапчатая, ветерок по ней тихонько шелестел, я медленно и потихоньку шел, и дрофы меня подпустили, так как, очевидно, шеле-стенье ботвы заглушало шум моих шагов.
      Поднялись они недалеко, метров за сорок, я выстрелил, и - о радость! - одна из них камнем на землю.
      Подбежал-есть!
      Я не скажу, чтобы это был дудак весом в целый пуд, это не был дудак, а скорее дудачка, и до пуда ей было очень далеко.
      И все же дрофа! Настоящая дрофа!
      Домой я ехал гордый, с вокзала до квартиры шел гордый, а когда вошел в квартиру, ни на кого и не смотрю.
      Домочадцы все спрашивают:
      - Что это за птица? А я сквозь зубы:
      - Что? Дрофа! Не видите, что ли? Проведали родственники, знакомые, товарищи.
      - Правда, что дрофу убил?
      - Убил.
      - Когда же пригласишь на дрофу?
      - Да заходите, - говорю.
      Подсчитал я, сколько на дрофу придет, вышло человек двадцать. Я и говорю жене.
      - Знаешь, - говорю, - что? Не поместятся все они у нас! Отдам я дрофу, пускай там приготовят, а мы все туда пойдем, посидим, дрофу поедим!
      - Хорошо, - говорит жена, - хлопот меньше! Я так и сделал. Отнес дрофу.
      - Куда, - спрашиваете, - отнес?
      Не скажу, потому что и вы туда пойдете!
      Принес дрофу и прошу:
      - Приготовьте, пожалуйста, на завтра!
      - Дрофа? Э, нет! На завтра не выйдет, потому что надо на двое суток в землю закопать, потом сутки в уксусе вымачивать, а уже потом жарить! На субботу как раз и выйдет.
      - Ну, хорошо! - говорю.
      Оповестил я всех, что дрофу будем кушать там-то в субботу.
      Собрались есть дрофу двадцать восемь человек.
      А моей дрофе, повторяю, до пуда очень далеко было!
      Да и хватило ли бы для такой компании и дудака весом в пуд?!
      Поели дрофу, съели еще индюшку и гуся (это уже домашние птицы) и салату оливье порций пятнадцать съели, был там еще и де-валяй, и карский шашлык!
      Одним словом, разнообразная там была дичь!
      Все меня поздравляли со счастливой охотой, кричали, чтобы мне и в дальнейшем не было ни пуха ни пера, а потом пели.
      А утром дома были долгие разговоры, но уже больше не о дрофе, а о квартире, дровах, туфлях для дочери.
      Разговоры закончились сентенцией приблизительно такого содержания:
      - До каких пор я буду зимой в летнем пальто ходить?
      - Но ты же сама понимаешь: дрофа! Нечасто она случается.
      - Дрофа?! - перебивают вас. - Дрофу человек на зиму в теплые края провожает! А у кое-кого жена зимой мерзнет! Разница! Ну, взял бы да случайно и промазал, если она уж такая редкостная птица!
      - Так я же случайно выстрелил! Разве я хотел, что ли?
      - Слава богу, что не часто она попадается, - перебивают вас снова.
      А Николаю Ивановичу, тому самому, что вам тогда дрофу готовил, вы при встрече уже говорите:
      - Значит, дрофу два дня надо в земле держать, прежде чем как жарить?
      - Не меньше, - отвечает Николай Иванович. - Тогда она избавляется от специфического, не очень приятного запаха!
      - Слушайте, - говорю, - Николай Иванович! Если я когда-нибудь еще принесу вам готовить дрофу, держите ее в земле не два дня, а два месяца!
      - Не выдержит, сгниет!
      - Вот и хорошо! Не так много я зарабатываю, чтобы дрофу есть.
      М. Ф. Рылъскому
      КАК ВАРИТЬ И ЕСТЬ СУП ИЗ ДИКОЙ УТКИ
      Был такой знаменитый орнитолог Мензбир, который на основании многолетних наблюдений и научных исследований установил, что дикие утки, кроме рынка, водятся еще на луговых озерках, и в камышах, и в тихих-тихих заводях изумрудно-чудесной Родины нашей...
      ...Словом, вы едете на луговые озерки, к камышам и к тихим-тихим заводям.
      Само собой разумеется, что вы берете с собой ружье (это такая штука, которая стреляет), патроны и всяческий прочий инвентарь, без которого невозможно правильно целиться, чтобы бить без промаха, а именно: рюкзак, каравай хлеба, консервы, огурцы, помидоры, десяток яиц вкрутую и стопку. Стопка берется для того, чтобы было чем вычерпывать воду из челнока, если в челноке течь...
      Едете вы компанией, то есть коллективом этак человек в пять, ибо дикая утка любит отправляться
      в суповую кастрюлю в результате коллективного труда...
      В вагоне (или на машине) сразу же вы услышите:
      - Э, черт! Стопку забыл! Вы взяли?
      - Взял.
      - Ну, так, если будем вместе, одолжите! А останусь один - придется "из горлышка".
      "Горлышком", согласно охотничьей терминологии, называется та часть охотничьей лодки, которая на морских судах носит название "право руля".
      Дикая утка любит подстреливаться тихими-тихими вечерами, когда солнце уже скользнуло к закату, миновало кроваво-багряный горизонт, послало вам последний золотой привет и отправилось спать... Это вечером... А утром дикая утка срывается с места искать вашего выстрела рано-рано, только лишь начинает рассветать.
      Зовутся эти часы у охотников "зорьками" - вечерней и утренней.
      В эти часы вы слышите и над собой, и пред собой, и за собой, и справа, и слева шум-свист утиных крыльев.
      Вы сюда - "бах", и туда - "бах", и оттуда - "бах!".
      Ах, незабываемые минуты!..
      К вечерней зорьке вы опоздали. Это обязательно. Опоздание к вечерней зорьке - это охотничий закон. Еще выходя из дому - да что там выходя! еще накануне вы знаете, что к вечерней зорьке вы не поспеете. Вот из-за этого самого в день отъезда на охоту вы еще с утра все укладываете, еще с утра вы что-то забываете и в час отъезда выбегаете из дому, летите или на вокзал, или к машине, на вопросы знакомых: "Куда?" - бросаете: "Спешу к вечерней зорьке опоздать..."- и галопом дальше.
      Словом, опоздали. К озеру вы подходите уже тогда, когда утки "выключили моторы", почистили зубы, совершили на ночь физкультурную зарядку с холодными обтираниями и, положив головы на водяные лилии, улеглись спать...
      Но вы не унываете, так как поблизости от каждого лугового озера есть и скирда или копны пахучего-препахучего сена. Вы идете к скирде и устраиваетесь. Вы разгребаете сено, расстилаете плащ, ложитесь навзничь, глядите, на черно-синее глубокое звездное небо и отдыхаете. А отдыхая, думаете...
      Ну, думайте себе на здоровье, а мы станем к утренней зорьке готовиться...
      - Ну что ж, товарищи, давайте с вечера приготовимся, чтоб утром не возиться и сразу же за ружье и по местам. Где ж это... стопка? Просил же положить!
      - Что, нету?
      - Нету!
      - А я захватил! Я себе за правило взял: когда приезжаю домой, ее привязываю в рюкзаке. По-моему, не так нервничаешь, когда ружье забываешь...
      Тут-то и начинается самый интересный момент утиной охоты.
      Это когда старые опытные ваши товарищи по охоте начинают рассказывать разные необычайные приключения из охотничьей жизни.
      Общая для всех охотничьих рассказов черта - это то, что все в них одни факты, что все вправду было: "Расскажу, так не поверят, но это факт!" : ...Швыряется вверху какой-то космический мальчик звездами, оставляя в черно-синей бездне золотые полосы, скрипит Воз*, опуская свое дышло вниз, постепенно бледнеет Чумацкий шлях**, а под скирдой плетется чудесное кружево из охотничьих рассказов.
      И вольно дышится...
      Понемножку голос рассказчика становится все тише, потом начинает прерываться и совсем замирает.
      Сосед как-то тяжело вздыхает.
      - О чем вы думаете, Иван Иваныч?
      - Об Америке! Какая все-таки техника.
      - А что такое?
      - Говорят, двуствольную стопку выдумали! И тихо... Уснули...
      * * *
      "Раннiм-рано та ранесенько", еще только начинает сереть, вас толкают в бок:
      - Вставайте! Вставайте! Пора уже!
      - Г-г-г! М-м-м!
      - Вставайте!
      - М-м-м!
      "Бах-б-бах!"
      С криком "бомбежка" вы вскакиваете и мчитесь.
      - Тьфу, на вас! Это я крыжня трахнул!
      - И промазал.
      - Ну ясно, что промажешь, если вас нечистая сила в бомбоубежище поперла! Чуть в озеро не кувырнулся!
      Началась ранняя зорька...
      Тут уже все зависит от вашего уменья, от мастерства и практики.
      Утка, как известно, птица. Она летает...
      Как ее стрелять?
      Очень просто: цельтесь обязательно в глаз. И бахайте!
      "Бах!" - и в сумку. "Бах!" - и в сумку.
      А если не повезет, то есть если "бах-бах!" - и мимо сумки, тоже не печальтесь: старайтесь ехать или идти с охоты мимо рынка, или, увидев у кого-либо из охотников несколько уток, бросьте ему:
      - Рублей, пожалуй, по "надцать" теперь штука... Потому что все равно, когда вы приедете домой, члены вашего семейства спросят вас:
      - Дорогие, верно, нынче утки?
      Но вы не обращайте на это внимания, а сразу же принимайтесь готовить янтарный суп из дикой утки...
      Самое первое и самое главное - ощипать утку.
      Делать это лучше всего у себя в кабинете.
      Дабы вам не мешали выщипанные перья, откройте окна и двери, чтоб ветерок был: выщипнули, ветерок подхватил - и перо вам не мешает... И утка ощипана и кабинет-перина.
      Ощипали и тогда уже к маме, или к жене, или к сестре, кто чем богат:
      - Уже ощипал! Мама, сварите суп! Если жена или мама бросят вам:
      - Да это же курица, а не утка! - вы авторитетно заявляйте:
      - Это утка. Теперь все такие утки пошли. Яровизированные!
      - А почему у нее горло перерезанное?
      - Почему! Почему! Все вам нужно знать! Летела, летела, увидела, что прицеливаюсь, выхода у нее не было, взяла и... зарезалась. Что же тут удивительного?! Варите уж, прошу вас!
      Остается, таким образом, последнее: есть суп.
      Как его есть?
      Ложкой.
      Поев, ложитесь на кушетку и читайте "Записки охотника" И. С. Тургенева.
      Прекрасная книга!
      -* Воз - Большая Медведица.
      -** Чумацкий шлях -Млечный Путь.
      COM
      Вы были когда-нибудь на речке на Осколе, что течет по нашей Харьковщине в самую реку Северный Донец? Не были? Побывайте!
      ...Оскол за славным городом Энском течет мимо совхоза, и совхозный садок купается в реке.
      Пойма реки Оскол, где он в этом месте разбивается на несколько нешироких рукавов, заросла камышами, рогозой, ивняком и густой зеленой сочной травой. Когда войдешь, головы не видать! Шумит пойма и в мае и в июне...
      В ивняке и камыше видимо-невидимо маленьких озерец, скрытых густой зеленой ряской, кувшинками с желто-золотыми цветочками-чашечками на длиннющих зеленых стеблях.
      А сколько там водяных лилий!
      Озерца те соединены узенькими проливами-ериками- такими узенькими, что по ним еле-еле можно пробиться на небольших лодочках-плоскодонках из одного озерца в другое.
      Девушки, бывало, как сядут в лодочку и поедут по тем озерцам и по заводям, нарвут водяных-лилий и едут домой все в белых венках, и лодка их уже не лодка, а большой продолговатый белый, цветок по реке плывет...
      Девушки едут и поют и "Лодочку" и "Тихо-тихо", разные чудесные песни поют они. "Тихонький вечер на землю нисходит", а саду заливаются соловьи, к Осколу с пастбища спускается колхозное стадо, а с реки доносится игривое: "Лодочка качается посреди воды", или взволнованно-нежное: "Тихо-тихо Дунай воду несет", а еще тише: "Девушка косу расчесывает..."
      Чудесная река Оскол...
      А сколько там диких уток!
      Если вам, чего доброго, посчастливится побывать в тех местах весною или летом, садитесь в лодку-плоскодонку и плывите по ерику тихо-тихо, чтоб ваше веслецо не плеснуло, не булькнуло...
      И углубляйтесь в камыш. Вы обязательно увидите, как в густом камыше мелькнет головка чирка-мамы, а вокруг нее малюсенькие чирочки шмыгают, словно мышата...
      А вот дальше, пробирается утка-крыжень с утятами...
      А сколько там болотных курочек! Как на солидной колхозной птицеферме курочек-леггорнят. Только дикие курочки не белые, а рыжевато-черновато-пятнистенькие, на длинненьких ножках, И ножками этими они бегают по зеленым кувшинкам, как по паркету. Зеленые листья кувшинок под ними даже не прогибаются - такие они легонькие" болотные курочки. К плесу или .к озерцу подплывайте еще тише, чтоб ни звука, ни шороха! На самое озерцо не выплывайте, а остановитесь около него и глядите. Обязательно увидите белолобую лысуху с детка-ми или выводки чирков, крыжней, широконосок...
      Гуляют утята, купаясь в теплой воде...
      Внезапно тревожный мамин голос, тихое: "Ках!" - и утяток нет! Их точно слизало. Они, может, нырнули, а может, к рогозе, к камышам, к кувшинкам прильнули, И не дышат! Опасность миновала; успокоительное мамино: "Ках!" - и снова веселая игра, купанье посреди озерца.
      Чудесные места на реке на Осколе...
      * * *
      Тихо-тихо Оскол воду несет...
      Как раз против совхоза река Оскол разливается шире, вода чистая-чистая. Чуть левее - огромная колдобина, просто настоящий обрыв под тихой сверху водой.
      - Там такая глубина, что и дна не достать! Там никто еще до дна не доставал. Да где уж! Там так глубоко, что и наша колокольня нырнет! Ей-богу, правда! С крестом нырнет! Вот такая там глубина!
      Это нам дед Панько так рассказал.
      - Боже вас сохрани там купаться! Втягивает, вглубь втягивает. Закрутит тебя, завертит, бульк! - и нет человека!
      - А почему ж оно, дедушка, закрутит и завертит? Сверху ж будто и тихо.
      - Да, сверху оно вроде тихо, а под водою крутит. И крутит и вертит! Да это еще ничего! Там сомы живут! Там один такой сом жил, что сохрани господи и помилуй!.. Это еще при господах было. Сидим мы с паном вот тут на берегу... Нет, не так: пан сидит вот тут, на берегу, а я стою подле пана. Темнеет... Плывут гуси. Большая стая господских гусей плывет. Как вдруг гусак как закричит: "Ге-ге-ге-ге!"- и по воде крыльями: ляп-ляп-ляп! Гуси с криком врассыпную! Гусак еще раз: "Ге!" - и крыльями - ляп! И нет гусака! Нырнул под воду! А на том месте, где плыл гусак, что-то как ляпнет по воде, точно черной лопатой! Лясь! Только волны по воде пошли.
      Я с перепугу:
      "Свят, свят, свят! Черт, пан, черт!"
      А пан в крик:
      "Давай ружье! Сом гусака проглотил!"
      Где там "давай"! Разве ружье туда дострелит, на такую глубину?! Про-о-о-пал гусак! Вот какие сомы бывают!
      - Неужели-таки сом проглотил гусака?
      - Не верите? А вы разве книжки Сабанеева не читали? Мне пан ее читал.
      - А кто этот Сабанеев?
      - Охотник знаменитый когда-то был и рыболов. Он и книжек понаписал: и про рыбную ловлю, и про охоту, и про охотничьих собак. Пан говорил, что Сабанеев больно хорошие книжки писал. Профессор он был или еще кто... Так в тех книжках сказано, что когда-то поймали сома весом в четыреста килограммов! Вот какой сом! Двадцатипятипудовый сом! Не сом, а корова! Так что ж вы думаете, что он гусака не проглотит? Да вы послушайте, что дальше с тем сомом было. Да... Решили мы с паном или, вернее, пан со мною поймать того клятого сома. Вот приказал пан кузнецу изготовить огромнейший крюк. Изготовил кузнец крюк. Закалил его, заострил, принес к пану.
      "Ну, Панько, - спрашивает меня пан, - а чем мы тот крюк наживлять будем?"
      "Не иначе, - говорю, - паночек, как гусаком. Сом, - говорю, - уже полакомился гусиным мясом, н на гусака он обязательно пойдет!"
      Приказал пан зарезать гусака или гусыню, я уж не припомню. Общипали ту гусыню, не распотрошили, а так, целиком, чуточку на огне поджарили гусыня упитанная была!-и нацепили ее на крюк. А крюк тот привязали на две веревки и прикрепили к осокорю и поздно вечером закинули в Оскол. Сом, как вы знаете, охотится за добычей ночью. Днем сом может зацепиться на крючок только случайно. Закинули, значит, мы гусыню в Оскол и сели на бережок, над колдобиной. Сидим, ждем. Ночь теплая, лунная. Тихо-тихо вокруг. Только слышно за садком, как Христя, что господских коров пасла, громко выводит:
      Якоби ж таки того пана чорти були узяли,
      Ми з тобою, мiй коханий, не такоi б утяли! *
      Сидим. Я вроде той песни не расслышал, а пан так и вовсе не слышит. Только спрашивает:
      "Кто это так выводит?"
      "Не знаю, - говорю, - пане, это не из наших. Это кто-то из хутора на село через леваду идет".
      Сидим, дремлем. Пан веревку в руке держит. Вдруг это ка-а-ак дернет! Пан не выпускает. А оно пана тащит! Ну, тащит с берега в воду, в колдобину тащит - и все! Пан держит веревку, а я держу пана.
      "Пускайте! - кричу я пану, - Веревка к осокорю привязана, не оторвет! Пускайте!"
      "Э, - говорит, - "пускайте"! Поводить его нужно, чтоб устал!"
      Водим мы, значит, да и водим! А оно как мотанет, как мотанет... а затем снова отпустит. Тихо вроде. А потом снова как мотанет, как мотанет! А потом снова отпустит. А мы водим! Водим себе да и водим!
      - А дальше что? - не выдержал я. - Ну, водите, а дальше?
      - А дальше? А дальше мы водим себе да и водим! А оно как мотанет, как мотанет... а затем и отпустит. Водили мы себе, водили...
      - Да скорей уж, дед! Ну, водили... А вытащили вы в конце концов того сома или не вытащили?
      - Да вытащили. Только же долго, очень долго водили... Водим его себе да и водим...
      - Ну, слава богу, вытащили, дед! Ну, а дальше?..
      - Ох, и сом же был! Величиною, как тебе сказать, ну, не меньше, чем отсюда до той вербы! Ей-бо, правда! Вчетвером несли домой! Пудов на пять, если не больше! Распотрошили его. И что же вы думаете, что там у того в середине было? В животе?
      - Гусак?
      - Если бы гусак! Мы, как увидели, перепугались!
      - А что же там такого страшного было?
      - Было... Да вы послушайте... Пропала как-то у пана охотничья собака сеттер-гордон Джой. Разыскивал его пан везде и повсюду: и письма писал и телеграммы разослал - нет Джоя... Захожу на другой день после того, как сома вытащили, к пану, а он ходит, чуть не плачет:
      "Пропал мой дорогой Джой! Не найдется мой дорогой Джой!"
      "Как,- спрашиваю, - не найдется? Когда он уже нашелся!" - говорю.
      "Как так нашелся? - подскочил пан. - Где же он?"
      "Да вы же, пане, его съели! У сома нашли мы внутри одни подпалины и хвост..."
      Было нам тогда от пана! Но и пану было - и тошнота и икотка. А Джой, видите, любил купаться в Осколе. Вот когда он купался, сом его и проглотил.
      - А вы, дед Панько, часом того... не не бре... бре... что сом собаку проглотил?
      - Не веришь? А вот у Сабанеева в книге написано, что в Уфимской губернии сом проглотил медведя, когда тот переплывал реку. А медведь это тебе не собака! Вот какие сомы бывают! А ты не веришь...
      - А вы не слышали, чтоб сом проглотил паровой катер?
      - Такого не слышал. Чего не слышал, того не слышал... А чему ты смеешься? Думаешь, что для сома катер чересчур уж велик по размеру? Есть такие сомы, что и катер проглотили бы, да им боязно.
      - А чего они боятся?
      - Очень тарахтит катер, когда по реке плывет. А если бы тихо плавал, то и катеру быть бы там, где тот Джой! И не заметил бы, как .у сома в желудке очутился бы! Сомы - они такие!
      * * *
      Сом очень сильная рыба, мощная.
      - Как-то, - рассказывал мне один такой заядлый, но правдивый рыболов, -стою я на лодке с удочками на Днепре. Вот там, чуть пониже Плютова. Ловлю лещей, язей, красноперок. Добре тогда клевало... Вдруг - гульк посредине Днепра мчит против течения лодка. Быстро мчит, а мотора не слышно. "Что за фокус-покус?- думаю себе. - И мотора на лодке нет, и паруса нет, и веслами никто не взмахивает, а лодка, словно глиссер, мчит". Вдруг как раз против меня лодка как закрутится на месте, как завертится, а потом прыг вперед, а потом снова закрутится-завертится на месте... То будто нырнет, то вынырнет, то нырнет, то вынырнет, пока не нырнула так, что с лодки отчаянно закричали: "Спасите! Спасите!" Тихо... И снова: "Спасите!" Я за весла - и к лодке. На лодке перепуганный дедусь. Одна рука за лодку уцепилась, а другая рука почему-то в воду свесилась.