Ни пуха вам, ни пера

      Хваткою она называется потому, что, пока вы ее из реки вытяните, у вас начинаются схватки в животе, в пояснице, "вот тут" и вы тяжело дышите...
      А как отдышитесь, говорите:
      - А что-то большое попалось! Должно быть, щука!
      ........................................................................ .......................................
      Ловят сеткою... Натягивается через речку сетка, а рыбаки заезжают челнами с "хрокалами" в руках, "хрокают" - загоняют рыбу... "Хрокало" это деревянная такая штука, внутри выдолбленная, ну, вроде горшка, что ли, и надета на длинную палку. Как "шурнешь" этим хрокалом в воду, звук такой получается: "Х-р-р-о!"
      Рыба этого звука страшно боится и мчит прямо в сетку. Потом сетку вытягивают на берег...
      Тянут ее потихоньку, тянут, тянут...
      - И-и-я! А чтоб тебе пути не было! Опять зацепилась! Я так и знал, что здесь "зацепа" есть! И-и-и! Отцепляй! Ныряй Тяни! Не дергай! Тяни! Не дергай! Уже!
      Вытащили...
      - Я так и знал, что порвем. Сворачивай сетку, неси домой да садись починяй. Вчера зацепились и позавчера зацепились. И в прошлом году зацепились и в запрошлом зацепились.
      - Ну, а как? Ловите сеткою?
      - Ого, как ловили. Бывало, как затянем - пудов двадцать. Да все вот такая...
      ...Лавливали...
      Занятнее всего ловить рыбу удочкой...
      Это очень интересный, захватывающий, превосходный спорт...
      Только и удочка - уж на что, кажется, простая штука, а требует она большого и уменья и знания дела...
      Не умея, рыбки не поймаешь...
      Здесь (с. Мануиловка) с берега не ловят.
      Здесь стоят "гатки" в воде и удят с этих гаток.
      Гатка - это такой помост на сваях, где сидит бородатый мужчина и смотрит на удочки, закинутые в воду...
      - Клюнет. Такую уж примету вижу!
      Но еще до того, как удочки закидывать, нужно не мало кое-чего знать и сделать... Прежде всего приманка.
      - Приманить рыбу надо. Разве хороший удильщик без приманки удит?!
      Для приманки лучше всего вареная пшеница...
      - Если сварить пшеницы, да еще если с творогом - вот тогда кишит в этом месте рыбой!
      Пшеницы на сезон нужно пудов пятнадцать... Хорошо, если такое время, что она в копнах на поле лежит - можно "свистнуть", вымолотить, сварить и засыпать...
      А если нет?
      Тогда:
      - До каких пор ты, скажи мне, пшеницу из кладовой для рыбы таскать будешь? Передохла бы она тебе! Ей-богу, удочки на твоей голове поломаю...
      - А где ты кувшины поставила?
      - Зачем тебе?
      - Творогу хочется!
      ........................................................................ .......................................
      Вот когда вы уже эту приманку засыпали, тогда можно и удочки закидывать. Ловят рыбку на червяка, на кузнечика, на жмыхи (конопляные), на хлеб.
      Больше всего здесь ловят на макуху...
      Кусочек макухи на крючок надевают и в воду забрасывают.
      Сидит человек и смотрит на удочку.
      - Клюнет. Такую уж примету вижу.
      Минут через десять вытаскивается удочка и надевается новый кусочек макухи - тот уже вода смыла...
      И так можно целую ночь удить...
      Очень интересный спорт...
      В Псле есть очень большая рыба...
      Например: карп, лещ, марена, голавль, окунь, сом, щука и т. д.
      Карп не ловится на червяка, на кузнечика, на хлеб и на макуху...
      Лещ, марена и голавль не ловятся ни на макуху, ни на червяка... Лучше всего ловить на "живца".
      Живец - это маленькая живая рыбка, надеваемая на крючок. На живца очень хорошо ловится хищная рыба: щука, окунь.
      Один недостаток ловли на живца - это то, что живцы не ловятся...
      ........................................................................ .......................................
      Ловит рыбу очень много народу.
      Много гаток на Псле настроено...
      Однако есть такие, что и не занимаются ловлей...
      - Отчего вы рыбки не ловите? - спрашиваете вы их.
      - Рыбка плавает по дну! - отвечают они.
      Что они этим хотят сказать? Кто их знает!
      ПО КАМБАЛУ!
      Чтоб не было недоразумений, условимся сразу: камбала - это рыба. Ловится она в Черном море. Ловится довольно далеко от берега - верстах в восьми. Ловится на крючки, наживленные мелкой рыбкой-султанкой. Крючки эти привязываются к длиннющему шнуру (перемет), забрасываются среди синего моря на двух якорях на самое дно.
      Так вот "по камбалу" - значит по рыбу, в море! Подымать крючки, снимать эту рыбу, а потом уже ее продавать или самому есть...
      * * *
      - Во втором часу едем! Приходите! Пришел, конечно. "Гетман" уже готов.
      "Гетман" - это (не пугайтесь!) не Скоропадский, "ялик" так называется...
      Уже укреплена на нем мачта, уже лежит вдоль него парус, уже Хайали переходит с кормы на нос и отдает последние распоряжения. Старый Зекир крутит цигарку, Юнус несет ведерко со "сладкой" водой, а Васька вдевает весла в уключины.
      - Прыгайте!
      Прыг! - и я в ялике...
      Хайали берет руль... Вы знаете Хайали? Не знаете?.. Жаль... Хайали капитан "Гетмана". Он низенький, лысый, у него мало зубов, но он силен и упруг, как черный резиновый мяч. Лицо у него побурело от солнца... Лысина, как кожа для подметок, а волосы (они у него только на затылке) пегие... Он и в бурю бурную и на солнце жарком без шапки... Он всегда на корме калачиком (он ведь коротенький) сидит, поджавши ноги, в руках у него руль и парус, а маленькие глазки никуда не смотрят, но все видят. Он ко всему равнодушен, но за семь верст слышит шум берегового ветра... Он никогда не следит за тем, что делают Юнус, Васька, Зекир, но время от времени с его обветренных губ слетают слова, и от слов этих подскакивает Васька, бежит к парусу Юнус, кряхтит, передвигаясь по ялику, старый Зекир. Вот каков Хайали! А вы его не знаете?
      А Юнус... Юнус смуглый... У Юнуса кудрявые с проседью волосы и кроткие светло-карие глаза... Он всегда улыбается, когда смотрит на вас и спрашивает:
      - Не страшно, Зекир?
      Зекир - старик, в татарских штанах на вздержке, в чувяках, с цигаркой в зубах, и цигарка эта, скуренная до отказа, шипит у его губ, припекает его подстриженные усы, и они пахнут паленым и скручиваются желтенькими колечками над синеватыми губами... Тогда старый Зекир наклоняет голову над бортом и- тьфу! - табак летит в море, а на губах старого Зекира пленка тоненькой папиросной бумаги. Он молчит...
      А Васька молодой! У него бронзовое стройное тело... Блондин, с прекрасно развитыми мускулами... На груди у него вытатуировано рулевое колесо с двумя флагами... На правом плече у него чернеет крест на пьедестале, вокруг него канат, на канате якорь, а ниже, на предплечье, во весь рост, с распушенными волосами красавица; у красавицы большие, как два арбуза, круглые груди... Васька весь разрисован. Он, Васька, быстрый, говорит крепко, с "матерью", но он еще "зеленый", и слова его разбегаются по Черному морю. От Васькиных слов никто в ялике не подскакивает... Все сидят на своих местах и о чем-то думают...
      * * *
      - Вира!
      Двинулись... Юнус и Васька на веслах, Хайали на руле, а Зекир перебирает султанку в корзинке (наживка).
      Вышли из бухты.
      - Парус!
      Миг - Васька и Юнус возле паруса... Миг - и парус трепещет в воздухе.
      - Вира в море!
      "Гетман" летит, подскакивая на волнах...
      Скрипит парус... Мурлычет что-то Юнус, кряхтит Зекир, а Васька приглаживает свои белые брюки чтобы посредине, от верха до ступни, была на них складка.
      ........................................................................ ....................................
      - Вон буек!
      Васька первый увидел.
      - Где?
      - Вон-вон-вон! Не видите?
      - Не вижу. Все видят, а я не вижу...
      Да и как ты его увидишь так далеко, когда на море волны, а флажок на нем черненький, малюсенький и волны перескакивают через него, нагибают, захлестывают...
      - Майнарь, Васька!
      Мгновение -парус в лодке, связанный, скрученный, бессильный...
      Несколько взмахов весла - и буек уже в ялике...
      Буек - связка пробок, обтянутых сеткой, с привязанной к ним торчком палкой, а на палке небольшой флажок... Это знак, где стоят крючки... Он (буек) на якоре, в большинстве случаев просто на камне, который держит его на нужном месте.
      Крючки ставят на двух камнях. Два, значит, буйка... Начало и конец крючков. Крючки на дне морском.
      На нашем перемете 750 крючков, привязанных небольшими шнурками к длинному шнуру на расстоянии полутора-двух саженей один от другого...
      Тянется эта штука версты три-четыре в море.
      ........................................................................ .....................................
      Подняв буек в челн, Васька быстро-быстро вытягивает камень... Тянет его минут десять, потому что поднять камень нужно с пятидесяти-восьмидесяти-саженной глубины.
      Вот, наконец, камень в челне.
      Тогда уже берет шнурок Хайали и осторожно, крючок за крючком, подымает в ялик. Сбрасывает старую приманку, в большинстве случаев объеденную, и кидает крючок в круглую корзинку, стоящую на корме. У корзинки Васька. Он подхватывает крючок, накалывает на него рыбку и укладывает крючки один за другим правильным кругом по стенке корзины. Шнур ложится внутри этого круга. Таким образом, крючки в корзине идут спиралью снизу и до самого верху.
      Делается это необычайно быстро, ловко и красиво... "Как по писаному"...
      Юнус на веслах. Он подталкивает лодку в направлении шнурка...
      Зекир курит цигарку, я, вытаращив глаза, смотрю в море и слежу за тем, что "идет" на крючок.
      Вот шнур задрожал и забил по борту...
      - Кот! - бросает Хайали.
      - Ничего не видно, - говорю.
      - Кот! Я знаю!
      Через несколько времени вижу, действительно что-то бьется на крючке, силясь вырваться... Рр-раз! - и в лодке.
      Морской кот. Не гренландский, конечно, а простой, черноморский. Я не знаю, как он называется по-ученому, а на нашем черноморско-рыбацком языке это кот.
      Кот - плоское морское животное, сверху бурое, снизу белое, с огромным, тонким, как палка, хвостом в колючках. Голова какая-то треугольная, глаза выпученные, а возле глаз дырочки. На брюхе у него какие-то не то плавники, не то ноги, и он, когда идет на шнуре, освобождает их и бьет ими... Его рыбаки не любят... Сразу выбрасывают обратно в море, отрезав то место, которым он зацепился за крючок. В большинстве случаев он бывает порядочных размеров... Аршина в два...
      ...А вот идет камбала. Она распласталась на шнуре, торчком поставила все свои плавники и увертывается. Не хочет. Но Хайали не из тех, у кого можно сорваться... Он знает... Он в море все знает.
      Плюх! - и камбала уже бьется на дне...
      ...И так крючок за крючком, шаг за шагом. Семьсот пятьдесят крючков...
      И только из уст Хайали короткое:
      - Ач! Ач!
      Это Юнусу. "Вперед!" Лодку подтолкни!
      ........................................................................ ...................................
      Вдруг Хайали быстро взглянул на берег...
      - Береговой!
      Васька дернулся, сердито наколол на крючок рыбку и помянул "мать".
      - Будет дело!
      - Бросаю! Не дает работать! Вира! И полетел ялик на веслах, и забулькали в море один за другим наживленные крючки!
      - Вира! Вира!
      А с берега уже слышен шум! И зарябило у берега! А возле нас море тихое-тихое...
      - Чего вы? - спрашиваю.
      - Береговой подул! Самый скверный для нас ветер! Приходится на веслах... Парусом не возьмешь! Можно было бы лавировать, но ялик негруженый, опрокинет.
      - Вира! Вира!
      Успели все-таки крючки закинуть. И вот :как зашумело, как заревело, как забесновалось-святители вы мои!
      "Гетмана" рыбкой подбрасывает...
      Васька, Юнус и Зекир на веслах... Хайали на руле...
      - Вира, Васька! Вира!
      У Васьки лицо уже посинело от напряжения, старый Зекир весь мокрый, Юнус покусывает губы...
      А море взбесилось! Оно, как зверь, накидывается на "Гетмана". Подкатывает под него, ставит его на дыбы, а потом выскакивает сзади и кидает носом в пенную яму...
      Потом скачет рядом, бьет в борта, разливается ливнем и плюет в нас соленой слюной...
      - Вира, Васька! Вира!
      И Васька, и Юнус, и Зекир из сил выбиваются...
      А лодка на месте!
      Тогда подскакивает Хайали! Мне:
      - Руль прямо на берег! Держите крепко! Сам уже рядом со старым Зекиром:
      - Вира! Вира!
      А "Гетман" дрожит, а "Гетман" грудью кидается на волны...
      - Крепче руль!
      - Крепче?! Когда его вырывает, выбивает из рук, выдергивает?!
      Держу, хоть глаза на лоб лезут!
      - Вира! Вира!
      Два часа бешеной, чертовской работы и напряжения!
      Вдруг тихо.
      Как появился, так и пропал береговой... Вот был, вот-вот нет его!
      - Не верь морю! - говорит Юнус...
      Все закуривают и вытирают пот и соленую воду с красных физиономий.
      ........................................................................ ......................................
      А на дне ялика широко разевает пасть и лениво бьет хвостом камбала...
      ........................................................................ .....................................
      Не верь морю! - это правда... Никогда не знаешь, как оно над тобой подшутить вздумает... И когда - тоже никто не знает...
      А море огромное! И голубое.
      И когда оно взбесится, то, несмотря на всю вашу храбрость, несмотря на то, что вам доверили руль в такой ответственный момент, несмотря на вашу политическую, экономическую и всяческую грамотность, берите с собой "крепительного"! - И вам будет спокойнее и вашим соседям!
      О МУДРОМ ЗАЙЦЕ
      Поехал я как-то на досуге за город, вон туда за Бровары, а потом свернул чуть в сторону за Полтаву, взял налево за Харьков, оттуда на юг - на Донбасс, с Донбасса-на Днепропетровщино-Херсонщину и остановился на Правобережье, около Каменец-Подольска.
      Сижу себе, отдыхаю...
      Как вдруг мимо меня заяц только - шмыг!
      Я на него:
      "Тю!"
      А он мне:
      "Не тюкай, - говорит, - я не только твоего "тю" не боюсь, я на все сирены и на все фары со всех автомашин, всех, какие есть на свете марок, на всех на них положил я все четыре лапки".
      "Смотри, - говорю, - какой храбрый! Ну-ка, - говорю, - подходи! Такого еще не видел!"
      "И подойду!" - говорит заяц.
      И подошел.
      "Так откуда ты, - спрашиваю,-такой храбрый?"
      "А потому, - говорит, - что я рекордсмен!"
      "Рекордсмен?"
      "Да! Рекордсмен! Я за свою короткую жизнь вывел из строя уже двадцать автомашин".
      "Вот сколько ты автомашин покалечил! Как? Каким способом?"
      "Я им еще не то покажу. Они думают, что я теперь тот зайчик, про которого поют:
      - Зайчик, зайчик,
      Где бывал?
      - На мельнице!
      - Что видал?
      Не на мельнице я побывал, а я доты и дзоты видел! И танки видел! А они меня хотят фарами напугать! Не на такого нарвались!"
      "Да что такое? Ничего не понимаю!"
      "Ты знаешь, - говорит заяц, - какой теперь народ пошел? Черт знает, что за народ!! Охотится на нас, честных зайчиков, в незаконное время, из-под автомобильных фар!! Мы себе честно ночью пасемся, знаем, что полевать нас еще не разрешено, вдруг какая-то чертова образина, чаще всего под градусом, летит по стерне, пугает нас, берет в фары, мы мчимся как осатанелые под фарами, а он колотит нас из ружья... И много нашего брата гибнет от такого неслыханного в культурной стране хулиганства. Ты же сам подумай: мы еще молодые, мех у нас жиденький, тельце худенькое, а он, сатана, лупит! Ну, кому оно, ну, зачем оно? Стыдно за этих людей!"
      Я грустно покачал головой.
      "Действительно-таки стыдно!" - говорю.
      "Так мы теперь, - говорит заяц, - умнее стали. Теперь на каждом таком участке у дороги мы поставили старых опытных зайцев, которые знают, что им делать. Как только появляется машина, такой зайчик сразу вскакивает в фары, а потом вывертами и зигзагами ведет машину к балке или противотанковому рву... И там "Форд" или "Адмирал" только трах! бах! треск! - и будь здоров! Потом уже ведут его домой на буксире, составляют акт, тратят народные деньги на ремонт, обманывают государство, нарушают закон и т. д. и т. п.".
      "Ну, ну!" - только и мог я сказать.
      "А мы, - продолжает заяц,-между собой соревнуемся, кто сколько машин из строя выведет... Так я больше всех уничтожил! Я рекордсмен!"
      Стыдно, стыдно мне стало. Я молчал.
      А заяц обжигал меня словом, допекал:
      "А ты, - говорит, - думаешь, что мне не жалко тех машин, которые из-за меня терпят аварию?! Разве не жаль добра народного?! Но что мне делать?! Должен же я защищаться! Ах, если бы я мог тем людям хоть немножко вставить своих заячьих мозгов! И тем, кто так поступает, и тем, кто за этим обязан следить..."
      ........................................................................ ..................................
      Как же я краснел от тех справедливых заячьих слов!
      За людей краснел!
      УТЯТА ПЛАЧУТ
      Открытое письмо Прокурору УССР
      Глубокоуважаемые товарищи!
      Позвольте обратиться к вам с этим моим письмом.
      Пишет вам дикая утка - Селезень-Крыжень, осиротевший отец одиннадцати яиц.
      Выслушайте меня, прошу я вас.
      Однажды вечером - это было в феврале или в марте - прослышали мы по радио, что на Советской Украине запрещена весенняя охота.
      Как же мы обрадовались!
      Мы летали со своей старушкой над нильскими берегами и весело улыбались.
      - Вот где умные люди! Они знают, что никакой пользы от весенней охоты нет: один только вред, ибо птица как раз прилетает, размножается, чтобы осенью дать народному хозяйству большие доходы, а спортсменам-охотникам и полезный отдых.
      Поглядели мы с женой на карту, да и говорим друг другу:
      - Давай поселимся мы неподалеку от Киева. Там есть озера, есть болота и могучий Днепр. Да около столицы и люди лучше законы знают и почитают, так что не может случиться такого, чтобы кто-нибудь нас там обидел: бабахнул в нас тайком или разрушил наше гнездышко.
      Так и порешили.
      Выбрали мы себе такое болото, что называется "Ковпыто", в Броварском районе на Киевщине.
      Полетели, прилетели, выбрали местечко, свили гнездышко.
      Старушка моя нанесла яичек, укрыла гнездышко пухом и села на яички высиживать утят.
      И вот в апреле этого года пролетаю я над болотом, гляжу - идут двое с ружьями. И направляются к той купине, где на гнезде сидит моя супруга.
      Я стремглав упал в рогозу, рогозой пробрался к гнезду - и к старой:
      - Идут! С ружьями идут! Гляди же, не пошевелись! Нагни головку, они не заметят! А она:
      - Ой, боюсь!.
      - Молчи, - говорю, - и ни гугу.
      Ну, она же, знаете, женщина, дама нервная, не выдержала, взлетела.
      "Бах" - и упала Смотрю я на свое гнездо, смотрю на остывшие одиннадцать яичек, смотрю и плачу.
      Плачу и слезами своими пишу вам это письмо.
      Кто были эти люди, я знаю, но вы, глубокоуважаемые товарищи, можете узнать об этом подробнее в областном отделе Союза охотников и рыбаков. Они лучше меня вам расскажут, что и к чему.
      Заканчивал я уже вам это письмо, как вдруг подлетает ко мне утка... не моя, ведь моя уже никогда не будет летать. Подлетает и тоже плачет:
      - Убил - плачет, - моего любимого селезня зверь-человек на лугу около озера Осокорки. Он там еще и рыбу, преступник, глушил толом.
      О чем я вас прошу: пускай те двое, что убили мою утку, пускай они по очереди приходят, садятся на мое гнездо и высиживают мне утят, а то я сам не справлюсь. Пропадут ведь одиннадцать утят.
      Может, это научит их уважать законы.
      С глубоким почтением к вам
      Дикий Селезень-Крыжень, неграмотный, а за
      него расписался Остап Вишня.
      ОЛЕКСА ИВАНОВИЧ
      Олексе Ивановичу стукнуло уже семьдесят шесть лет, когда я с ним познакомился. Он с незапамятных времен охотник. Охотился и по перу и на зверя. По перу - это значит на птицу: на утку, бекаса, дупеля, горлинку, перепела, куликов... На зверя - это значит на зайца, на лисицу, на волка.
      Когда-то он охотился и на диких гусей и лебедей,
      разумеется, ранней весной и поздней осенью, когда
      гуси и лебеди, перелетая с юга на север и с севера
      на юг, останавливались на наших реках и на озерах.
      Теперь Олекса Иванович уже на диких гусей и лебедей не охотится.
      - Лета не те! - говорит Олекса Иванович. - А когда-то...
      Жил Олекса Иванович на селе. У села было огромное озеро, даже не одно, а два озера; между теми озерами было вроде широкого перешейка, и были между теми озерами хорошие перелеты дикой утки.
      И как-то так оно выходило, что утром утки "тянули" с большого озера на меньшее, а вечером - с малого на большое.
      На перешейке копались ямки, ямки те маскировались бурьяном, камышом, рогозой...
      Охотники садились в те ямки и ждали, когда утки пролетят над ямками.
      Перешеек был не маленький, ямок таких можно было выкопать на расстоянии одна от другой на сто приблизительно метров штук пять-семь...
      Охота на тех озерах очень была по душе истинным охотникам-спортсменам: они стреляли только влет, - не так как те, что сидели за камышом около плеса, ожидая, когда сплывутся вместе сто или тысяча, и тогда по сидячим - "ба-бах!".
      Таких охотников в тех местах не любили и называли шкурниками, или массовыми убийцами.
      - Ты влет стреляй! А сидячую и палкой можно подстрелить!
      Олекса Иванович был простой человек с благородным сердцем охотника-спортсмена и никогда по сидячим не стрелял.
      Даже когда он, бывало, подкрадывался к озеру на выстрел к сидячим уткам, поднимался, говорил: "А-киша!" - и стрелял только летящих.
      У Олексы Ивановича была пара гончих - Докучай и Бандит.
      Гончие были хорошо натасканы, гоняли хорошо, особенно Докучай, старый уже, очень строгий пес: никогда не оставит зверя и никогда не потеряет след. Голос у Докучая был низкий, октавистый, как говорят охотники, башур.
      Бандит был моложе, ретивее, но не такой опытный, как Докучай. Голос у него был с раскатом, тонкий, заливистый... Лес, когда гнал зверя Бандит, был полон звона-перезвона...
      И такой они, Докучай и Бандит, дуэт давали, что слушать бы и не переслушать...
      И вот однажды вечером, когда мы вернулись с охоты по чернотропу, Олекса Иванович заявил мне:
      - Стар я уже, с гончими мне тяжело! Забери у меня Докучая и Бандита. Ты молодой, они тебе еще послужат.
      - Как так "забери"? Таких собак и забери?! - удивился я. - Если вы на самом деле решили не охотиться с гончими, купить собак я могу, а взять так... Что вы, Олекса Иванович?!
      Олекса Иванович махнул сердито рукой:
      - Сроду собаками не торговал! Никогда!.. Забери! Мне с ними тяжело, а в плохие руки отдавать не хочу!
      Я забрал Докучая и Бандита.
      Когда я выезжал со двора Олексы Ивановича, он куда-то ушел.
      Семеновна, жена Олексы Ивановича, прощаясь с собаками, каждую из них, и Докучая и Бандита, обняла и поцеловала.
      - Не обижайте их, - обратилась он ко мне. - Хорошие они псы... Докучая на первых порах остерегайтесь: он с характером. Пока привыкнет!
      - А где же Олекса Иванович? - спрашиваю я.
      - В садок пошел. Чтобы не видели, что он плачет...
      Не из-за собак пустил слезу старенький Олекса Иванович - он хорошо знал, что собаки будут в хороших руках, - молодых лет жалко было старенькому.
      Недаром в последнее время, когда, бывало, охотясь, ночевали на лугу, Олекса Иванович, лежа под копной или под стогом сена и глядя на небо голубое, на золотые звезды, старческим голосом заводил:
      Запрягайте...
      Та й поiдем доганяти
      Лiта молодii...
      Остался Олекса Иванович без гончих.
      - Буду охотиться с Пиркой... На дупеля, на перепела... А если подстрелю где-нибудь утку, она и утку мне принесет.
      Пирка (Пират)-пожилой уже, не очень чистой крови ирландский сеттер. Искать умел и перепела, и дупеля, и бекаса, держал хорошо стойку и понимал Олексу Ивановича не только по словам, но и по движению. Махнет рукою Олекса Иванович: "Ложись, мол!" - ложится... Махнет: "Вперед!" идет вперед. Послушный был пес Пирка и спокойный.
      Однако о том, чтобы совсем бросить охоту, у Олексы Ивановича и в мыслях не было.
      - Хоть на горлинку, хоть на воробья... До тех пор, пока ногами вперед из хаты не выеду, ружья не брошу! - твердо заявил Олекса Иванович, когда Семеновна как-то намекнула: "Да куда уже тебе с тем ружьем? Оставил бы уже!"
      Крепко тогда разгневался Олекса Иванович на Семеновну.
      * * *
      Олекса Иванович - охотник, можно сказать, с детства.
      Охотился его дед, охотился и его отец. Деда своего Олекса Иванович уже не застал, а у отца было очень много возни: как бы упрятать от маленького Олексы порох и пистоны.
      Пряталось и ружье, хоть отец держал его всегда незаряженным: у отца была не централка, а шомполка. Хоть ружье было и не заряжено, отец всегда снимал пистон, когда шомполка была дома: отец хорошо знал, что самое опаснейшее дома ружье - всегда незаряженное и без пистона.
      Случалось и с дедом, случалось и с отцом, что ружье всегда стреляло в хате или незаряженное, или без пистона.
      А вы думаете, что с Олексой Ивановичем такого не было, когда ему минуло тринадцать лет?
      Тогда отец не очень-то уж прятал от Олексы ружье. Висело оно на стене, на гвоздочке. Олекса взял да и щелкнул курком. Хоть пистона и не было, а оно - "бабббах!". Хорошо, что он держал ружье стволом вниз. От выстрела в полу только вот такую ямочку выбило...
      Отца и матери дома не было.
      А когда вернулись отец с матерью, мать ахнула, а отец строго спросил:
      - Щелкал?
      - Щелкал, батя!
      - А я что говорил?
      - Чтоб я не трогал ружья!
      - Спускай штаны!
      От правды не уйдешь. "Стрелял" отец пояском Олексу, приговаривая: "Не щелкай! Не щелкай!", до тех пор, пока мать не вырвала поясок и не сказала: "Да хватит уже тебе!"
      После того Олекса больше не щелкал до той поры, пока отец сам как-то в воскресенье не сказал:
      - Ну, идем в сад, учись уже стрелять! Осенью со мною на уток пойдешь... Пора...
      Радость была - и не говорите!
      А вы думаете, Олекса Иванович не стрелял раньше, до того, как уже сам отец решил учить его стрелять, готовить из него охотника?
      Стрелял. Да еще как стрелял!
      Начиналось, как и у всех будущих охотников, с бузинового пугача.
      Нет, не так: перед бузиновым пугачом была еще брызгалка из болиголова.
      Она, брызгалка, хоть и не огнестрельное оружие, больше гидропульт, но все же она приучала к глазомеру.
      Наберет, бывало, в брызгалку маленький Олекса из лужи у колодца чего-то такого жиденького, что его никак водою нельзя назвать, и подкрадется к коту, чтобы в него попасть. Кот очень хитрющий, сразу на яблоню, с яблони на крышу, с крыши на чердак - и нету кота. В кота трудно было попасть.
      А вот в наседку легче. Наседка сидела под припечком в хате, очень прочно сидела, не удирала. Ну и клятущая наседка была! Только что подойдешь зачем-то к припечку, сразу: "Рль-рль-рль-рль!" Как "зарельчит" и в икру клювом только - стук! Клювом - стук! Вольно клевала клятая наседка!.. Вот ее из брызгалки как обольешь! Ох, и шуму тогда в хате: наседка квохчет, по хате прыгает, яйца под квочкой мокрые, из гнезда грязная жидкость льется... Весело!
      А если заскочит на тот гам в хату мать, тогда уже грустно. Брызгалка разлетается, ударившись об Олексину нижнюю спину, к той спине присоединяется еще такой удар матери, что Олексиной головой открываются двери, и Олекса, не задерживаясь в сенях, летит до самой повети. От повети с криком: "Я больше не буду!", через перелаз на огород и в картофель.
      В картофеле уже отдышка.
      А в хате звучит:
      - Я тебе, разбойник, дам брызгалку! Самого, ирода, под припечек на яйца посажу! Чтоб знал, как наседку из брызгалки обливать!
      Дрожит Олекса в картофеле, лежа в борозде. Дрожит и думает всхлипывая: "Не усижу я под припечком на яйцах, ей-бо, не усижу! Удеру!"
      Долго мать ругается, пока под квочкой сено не переменит, яйца не вытрет.
      А когда успокоится - это уже только вечером, - тогда кричит:
      - Где же ты, брызгальщик? Вылезай! Иди молока выпей!
      - А бить не будете, мама?
      - Ну, иди уже, иди! Да не трогай ты мне наседку!
      - Не буду, мама, накажи бог, не буду!
      Помирились...
      А уже после брызгалки - бузиновый пугач.
      Бузиновый пугач - оружие весьма популярное и очень распространенное среди будущих охотников.
      Жертвами этого оружия большей частью бывают мухи, маленькие лягушки, маленькие цыплята и т. д.
      Муху можно убить из пугача насмерть, лягушонка и цыпленка перепугать.
      "Пук!" - цыпленок только прыг!-и озирается на все стороны: что с ним случилось, что он так подпрыгнул.
      Наседка тоже встревожена, наклоняет набок голову и внимательно всматривается в небо одним глазом, не коршун ли случайно...
      Пугач - оружие не очень агрессивное, но и оно иногда причиняло маленькому Олексе много неприятностей.
      Как-то к маме заглянула тетя Оришка, мамина кума, с маленькой Марьянкой на руках. Марьянке было всего три месяца. Положили Марьянку на полати, на подушку, и болтают себе мама с тетей Оришкой.
      Олекса подошел к Марьянке с пугачом в руках, хорошенько нацелился и в лоб Марьянке "пук!".
      Было реву Марьянки, было крику маминого и тетиного, был горячий шлепок Олексе по нижней спине, но больнее всего было то, что полетел пугач в печь.
      - Ох, и пугач же был! Такого пугача, как у меня, во всем краю не было! - вспоминал Олекса. - Как послюнишь паклю и сделаешь из той пакли пульку - тугую-тугую! - да как выстрелишь, так пулька та
      выше дерева летит! Вот какой был пугач! И сгорел!
      Да чего только не перетерпишь, бывало, ради той охоты?