Отец собирался уже от шомполки переходить на централку и купил пять штук медных патронов двенадцатого калибра.
      Об этом Олекса рассказал Одаркиному Ильку. А Илько сразу:
      - А ты укради один патрон - пистолет сделаем!
      Долго они выстругивали ложу для пистолета, долго прикручивали проволокой патрон к ложу... Наконец прикрутили.
      Немало пришлось повозиться у отцовского ящика, где он прятал порох, дробь, пистоны и прочие охотничьи принадлежности.
      Наконец порох есть! И спички есть!
      Набили патрон порохом и пошли к самому берегу.
      Олекса держал пистолет, а Илько поджигал спичкой.
      Вот бахнуло! Ну и бахнуло! Даже волны по берегу пошли!
      Отца не было дома, а мать, когда Олекса пришел домой, спросила:
      - Кто это на берегу бахал?
      - Это паныч воробьев стрелял! - ответил Олекса.
      - Нечего им, этим панычам, делать, так они воробьев пугают! А уже и не маленький! - бросила мать.
      Стрелял Олекса из пистолета, хоть и не часто, однако стрелял: пороху трудно было достать.
      Однажды они с Ильком надумали, что не очень их пистолет бабахает, надо, чтобы эхо было более сильным.
      Понемногу насобирали пороху. Набили хорошо патрон, чуть ли не полпатрона пороху насыпали.
      Пошли подальше от хаты, под самый лесок, у лозы.
      Протянул Олекса руку с пистолетом, сам отвернулся:
      - Поджигай, - говорит Ильку, - а сам падай!
      Илько чиркнул спичку, ткнул сзади патрон и сам сразу упал.
      Эх, и ббабахнуло же! Эх же и рвануло!
      Разлетелся патрон на кусочки, и одним кусочком так и сняло ноготь на большом пальце у Олексы...
      Не будем рассказывать, что было. Скажем только, что было больно, было грустно, было и стыдно. Пришлось к Александру Петровичу, к фельдшеру, идти - мать повела.
      Стыдил он, стыдил Олексу:
      - А еще охотника сын! Да еще хорошего охотника! Ну, куда это годится?!
      Вот какое было, пока Олекса Иванович не стал настоящим охотником.
      * * *
      Как-то одним чудесным августовским днем захотелось мне проведать старенького Олексу Ивановича, давно уже я его не видел.
      Поехал. Захватил на всякий случай ружье - может, думаю, где-нибудь постою на перелете.
      От небольшой степной железнодорожной станции я межой прошел к Олексе Ивановичу пять километров пешком.
      Копны кругом, копны и еще копны. Кое-где уже скирды стоят, колхозные скирды. Пришел я к Олексе Ивановичу. Встречает меня Семеновна.
      - Здравствуйте! А где Олекса Иванович? - спрашиваю.
      - Поплелся с ружьем и с Пиркой на перепелов! Ничего я с ним поделать не могу. Хворал он последнюю неделю, кашлял и лихорадка была. Фельдшера звала, банки ставил. А чуть полегчало сегодня, встал, позавтракал - и за ружье. "Пойду, - говорит, - на просяще, может, перепелочку подстрелю! А болячку мою солнцем выпечет и ветерком выдует. А на печи куда та болезнь денется? Так во мне и будет сидеть!" И пошел.
      - А где просище у вас?
      - Недалеко за селом, по-над шляхом на Мандриковку. Проса еще не косили, а пшеницу комбайном выкосили, и там, говорят, видимо-невидимо перепелов.
      - Ну, пойду, - говорю, - поищу Ивановича. Да, может, и сам перепелами побалуюсь.
      Увидел я Олексу Ивановича еще издалека. "Дай, - думаю, - погляжу, как старик на перепелов охотится".
      Подошел, стал за копной, наблюдаю. Старик меня не видит.
      И смешная и трогательная картина предстала моим глазам.
      Сидит Олекса Иванович на снопе (над просищем снопы еще не были сложены в копны), а неподалеку от него бегает и, правду говоря, не бегает, а ходит Пирка. Ходит челноком, как и полагается настоящему охотничьему псу. Шел-шел Пирка, вдруг остановился. Стал, повернул голову к Олексе Ивановичу и смотрит. Олекса Иванович, вижу, поднял руку. Пирка лег. Олекса Иванович встает потихоньку и, не торопясь, идет к Пирке. Подошел, взял ружье на изготовку, сделал три шага - перепел сорвался. Олекса Иванович выстрелил - перепел упал. Олекса Иванович сел на сноп. Пирка поднялся, пошел - не побежал - пошел! - обнаружил убитого перепела, принес и положил перед Олексой Ивановичем. Постоял немного, пока Олекса Иванович махнул рукой: "Вперед!" Пирка снова пошел челноком... Стал. Потом лег. Снова подымается Олекса Иванович... Так и охотятся. Пока найдет перепела Пирка, отдыхает
      Олекса Иванович. Пока дойдет к перепелу Олекса Иванович, отдыхает Пирка.
      Долго я стоял, любовался двумя старенькими друзьями.
      Когда Олекса Иванович "мазал", Пирка поднимал голову и долго на него смотрел.
      Олекса Иванович, закладывая в централку патроны, говорил:
      - Ну, не сердись, Пирка! Бывает!
      Подошел я к Олексе Ивановичу, поздоровался.
      - Как здоровье?
      - Прыгаем! Вдвоем с Пиркой прыгаем. Видите, уже полдесятка с Пиркой ухлопали! - показывая на сумку, улыбнулся Олекса Иванович.
      ........................................................................ ...................................
      Всю жизнь с ружьем! До последнего дыхания!
      Благородная страсть благородного человека!
      А МЫ ГЛУШИМ...
      Если бы, к примеру, кто-нибудь встретил компанию веселых-превеселых ребят с рюкзаками за спинами, с термосами, с ягдташами и прочими охотничьими принадлежностями и чтоб эта компания, распевая "Где ты, хмель, хмель, ночевал?", полным аллюром летела на самоходной пушке ну хотя бы в направлении на Белую Церковь и вот, оставив такую компанию, кто-нибудь, к примеру, спросил бы:
      - Здорово, ребята! Куда это вы так торопитесь? На какой прорыв?
      - А это мы на зайцев! Передавали, что около Белой Церкви заяц шоссе перепрыгнул.
      - Да что вы...
      - Черта лысого убежит! Мы его с самоходки трахнем!
      - Тю!
      - Вот вам и "тю"! Тюкайте лучше на зайцев, чтобы на Белую Церковь бежали. Мы их там прямой наводкой...
      Очень удивился бы тот "кто-нибудь", и встали бы у него волосы дыбом...
      Не меньше удивилось бы человечество, если бы увидело такую картину: около просяного поля стоит, замаскировавшись, танк, ну, возможно, не самых крупных размеров, хотя бы и танкетка, а в просе стоит "на стойке" прекрасный сеттер-лаверак... и вот командир танка командует:
      - Пиль!
      Сеттер, как ему в таких случаях и положено, прыгает опрометью вперед. Из-под него - ф-p-p-p! - перепелка.
      Командир:
      - По перепелке огонь!
      "Тарарах-бах!"
      И перепелка камнем падает в просо.
      После этого подается команда:
      - Джек! Апорт!
      И прекрасный сеттер-лаверак красиво и гордо подает командиру танка перепелку. Потом танк мчится к другому просищу, где Джек челноком снова проверяет территорию... Снова стойка. Снова и т. д. Одним словом, называлась бы эта картина: "Охота с танком на перепелок"...
      Картина невозможная. Даже в воображении... Немыслимо, понятное дело, допустить, чтоб эскадрилья "яков" гонялась над болотом за чирками и поливала тех чирков пулеметными очередями...
      Ну, ясно, что это авторская фантазия. Дикая фантазия. Никогда, нигде ничего подобного не было и не будет...
      А вот представьте себе такую картину...
      Пруд... Или Днепр... Или Ворскла, Псел, Десна...
      Сидите вы тихо под лозой, в руках у вас удочка, на одном конце на той удочке червяк, на другом - вы, рыбак...
      Сидите вы, глядите на поплавок, глядите и думаете...
      Вы себе думаете, рыбка себе не клюет. И рыбка вами довольна, и вы рыбкой довольны...
      Хорошо и приятно...
      И вдруг:
      "Б-б-ба-бах!"
      Перед вашими глазами вздымается вверх водяной смерч, вы падаете с перепугу навзничь, крючок цепляется за вашу собственную губу, вы никак не можете вспомнить, где бомбоубежище, срываетесь в кусты и тяжело дышите.
      Очнувшись, видите... Среди пруда (или Днепра, или Псла, или Ворсклы, или Десны) стоит лодка, на лодке милостиво вам улыбаются:
      - Что, папаша, душа где? За каблуками?
      - Да уже, - говорю, - и каблуки минула!
      - Не бойся! Это мы рыбку глушим. Видишь, сколько за один раз? Пол-лодки! Да вон еще сколько поплыло! Собирай! Удочкой-то ее, папаша, и до второго пришествия не надергать.
      Правильно говорят "детки" - не надергать!
      Это еще небольшими гранатами или бутылками с толом глушат! А если начнут тысячетонными глубинными бомбами жарить, тогда и до нового пришествия не надергать...
      И вообще придется ли когда-либо дергать?
      Нужно, обязательно нужно кого-то дернуть!
      ЭПИЛОГ
      Не люблю эпилогов!
      Лучше я, будучи человеком абсолютно не эгоистичным, воскликну:
      - Да здравствует трудовое человечество! Да здравствует молодая радость и радостная молодость! Не забудьте только, товарищи, вот чего;
      1) Берегите птичьи гнезда!
      2) Уничтожайте бродячих собак!
      3) Говорите всем вместо "здравствуйте!" - "боже тебя сохрани, уничтожить гнездо дикой утки!". Если вашего знакомого удивит ваше приветствие, объясните ему, ироду, что из утиных яиц высиживаются прекрасные пушисто-желтенькие утята, что те утята вырастут и станут взрослыми крыжнями или чирятами, что те крыжни или чирята будут совершать утренние и вечерние перелеты, что те перелеты-такая красота, такая роскошь, какой он, ирод, никогда нигде не видел и не увидит. А если ему, дьяволу, обязательно хочется нечто такое выдрать, пускай выдерет у себя левую ноздрю. Тогда все будут знать, что он не любит природы и что вообще он "сероводород".
      4) Любите собак кровных и берегите их!
      И благо вам будет и долголетними будете на земле...
      До свидания!