- Огромное спасибо, - произнесла иностранка нежным, почти ласковым голосом и лучезарно улыбнулась. Сжимая обеими руками свой М-16, Антонио смотрел, как, не отрываясь, она пила из горлышка бутылки теплую жидкость и стыдил себя за то, что уже выпил половину сам. Зрелище опускавшегося, а затем поднимавшегося адамова яблока прямо-таки заворожило парня. Покончив с напитком, девушка поставила бутылку на пол и только теперь, казалось, обратила внимание на его персону.
      - Жарко, - пропела она.
      Действительно, жара стояла тяжелая и влажная. Однако ночи были холодными. Антонио захотелось сказать что-нибудь светское, но слова не приходили в голову. А выйти теперь из комнаты было выше его сил. Ему до смерти хотелось потрогать нежные и круглые груди иностранки, дразнившие его из-под прозрачной ткани. В глазах его было столько напряжения, что девушка рассмеялась:
      - Тебе плохо? Да?
      Ничего не ответив, "чуло" боднул головой воздух и отвернулся. Пленница снова взялась за ножницы. Вдруг она прервала свое занятие.
      - Страшно жарко... Ты не помог бы мне снять сапоги?
      Парень заколебался. Одной рукой стянуть сапоги было невозможно. Значит, надо будет поставить винтовку. А что если она ее схватит? Антонио был в растерянности. Грудь иностранки притягивала, как магнит... А что если удастся ее нечаянно задеть?.. Он выскочил из комнаты, приставил винтовку к стене и быстро возвратился. Вцепившись в кровать, девушка откинулась назад, и он потянул. Сапоги снялись с обидной легкостью. Обманутый в своих ожиданиях, Антонио встал. Задеть грудей так и не удалось.
      - Спасибо, - поблагодарила иностранка.
      И в то же мгновение Мендиета увидел то, чего никак не мог ожидать.
      С олимпийским спокойствием девушка расстегнула молнию джинсов и, стянув их со своих длинных ног, осталась в полупрозрачных белых трусиках. Затем, сложив брюки, она положила их на кровать и повернулась к нему. Сквозь тонкую ткань Антонио отчетливо видел темный и выпуклый треугольник. "Чуло" открыл рот и, как завороженный, смотрел на несколько шаловливых волосиков, выбивавшихся из-под трусов иностранки.
      - Страшно жарко, - объяснила она и, мило улыбнувшись, спросила:
      - Тебя это не смущает?
      Антонио Мендиете еще никогда не приходилось видеть таких красивых ног. Бедра блондинки были стройными и тугими, ее колени - круглыми, а щиколотки - удивительно изящными... А уж этот восхитительный цвет кожи!.. Девушка поудобнее устроилась на кровати и опять принялась за ногти.
      Она сидела прямо перед "чуло", широко расставив ноги и склонив головку набок. Вот она поставила пятку на кровать и взялась теперь за ногти ноги. Натянутая прозрачная ткань обтягивала ее формы с анатомической откровенностью. Простой мозг парня буквально кипел. Он даже не подозревал, что женщины могут себя вести так. "Чуло" решил, что должно быть, у иностранок совсем Другие обычаи и что в ее поведении нет ничего особенного... Но все-таки видеть это было приятно... Ему было немного стыдно, потому что желание его проснулось и демонстрировало себя слишком откровенно. Мендиета искал, как бы так согнуться, чтобы ничего не было видно. Руки его, лишенные винтовки, глупо болтались.
      Девушка подняла глаза и улыбнулась, поглядев на зеленые брюки солдата.
      - Иди сюда, - ласково сказала она, хлопнув ладонью возле себя.
      Послушно, как робот, Антонио сел, вдыхая аромат молодого женского тела. Ноздри его раздувались. Он покосился. Сбоку грудь блондинки выглядела еще более полной. Мендиета попытался глядеть только на ножницы, но глаза упрямо опускались к белым трусикам.
      В течение какого-то времени, показавшегося ему бесконечно долгим, они сидели неподвижно... Затем девушка вдруг повернулась и смущенно посмотрела на него. Антонио не был слишком искушен в любви, и ему пришла шальная мысль, что иностранка ждет его и что он, дурак, рискует упустить такой редкий случай... Пьянящее ликование, как снежная лавина, уничтожило всю его стеснительность... "Чуло" протянул руку и положил ладонь на бедро девушки.
      Та лишь отвернулась, продолжая обрабатывать ноготь большого пальца. Посидев так, Антонио набрался храбрости и, вытянув другую руку, погладил грудь иностранки. От прикосновения к нежной и теплой плоти сердце его бешено заколотилось. Ему до смерти хотелось сорвать лифчик. Но вместо этого рука лишь крепко сжала бедро девицы.
      Щелкнув последний раз ножничками, она разогнулась и откинулась на спинку кровати. Ее вызывающий взгляд застыл на лице индейца... Рука его поползла вверх по ноге, и ладонь ощутила вдруг что-то влажное и податливое. Не осмелившись просунуть руку под трусы. Мендиета стал с наслаждением гладить полупрозрачную ткань.
      Это испытание оказалось для "чуло" чрезмерным. Он почувствовал сладостное щекотание между ног и понял, что переоценил свои силы. По внезапно остановившемуся взгляду парня пленница догадалась, что произошло. Она ласково погладила черные волосы Антонио левой рукой, слегка приподняв его голову. Сцепив пальцы, он сидел не двигаясь.
      Когда левая рука прекрасной белокурой иностранки погрузилась в шевелюру Мендиеты и потянула голову назад, он уже не сопротивлялся.
      Тогда правой рукой она изо всех сил всадила свои маленькие ножнички в его правый глаз.
      Майор Гомес с ненавистью смотрел на Антонио Мендиету, сидевшего в углу комнаты с широкой повязкой на правом глазу. Красный ручеек сочившейся крови был уже возле шеи. На улице, толкаясь и ругаясь, люди из "политического контроля" извлекали из джипа троих подозреваемых и одного раненого партизана. День прошел удачно. И все же майор был взбешен: Мартину, невесту Джима Дугласа, найти так и не удалось. Похоже, ей удалось сесть в какую-нибудь ехавшую в Ла-Пас машину. Неудовлетворенная страсть майора боролась в его душе с беспокойством. Если эта бельгийка расскажет в своем посольстве, что он ее похитил и изнасиловал, могут быть неприятности. Даже для такого всемогущего человека, как он.
      Майор ругал себя. После того, как он изнасиловал эту блондинку, ее надо было тут же прикончить... Но воспоминания о стройном и нежном теле резали его сердце на части. Она не была похожа на девиц из "Маракаибо" в Ла-Пасе, демонстрирующих стриптиз.
      Уго Гомес подошел к Антонио и пнул его ногой. Солдат поднял голову. В глазах парня стоял смешанный с покорностью судьбе страх. Майор вынул из кобуры четырнадцатизарядный "херсталл" с удлиненной рукояткой и приставил ствол ко лбу несчастного:
      - Ну? Куда она уехала?
      Тот лишь мотнул головой. В приступе бешенства Гомес нажал на курок. Почти не думая. Голова Мендиеты ударилась о стену, а сам он сполз на пол. За спиной майора раздался голос:
      - Пойдемте, Уго. Есть дела и снаружи.
      Голос принадлежал "доктору" Гордону, служившему в боливийской армии американским советником. Вопреки титулу, его единственным свершением в области медицины было то, что он лично очень искусно расчленил оба запястья Че Гевары для снятия отпечатков с кистей рук.
      "Зеленый берет" Гордон обеспечивал связь между боливийским "политическим контролем" и посольством США. Как специалист школы подготовки кадров по борьбе с партизанами в Манаусе (Бразилия), он сопровождал карательные отряды и следил за тем, чтобы никакие сантименты не мешали ходу операций.
      Похищение Мартины ему не понравилось, но это дело Гомеса. Его же личной заботой было не попадаться ей на глаза.
      Гомес вышел на улицу. Бешенство его поутихло. Он вспомнил о доне Федерико. Немец будет ругаться.
      - Надо бы найти эту бельгийку и ликвидировать ее, - сказал он Гордону.
      - Это вполне возможное решение, - осторожно ответил "зеленый берет".
      Существовала некоторая разница между уничтожением неграмотных крестьян и убийством иностранки. Но мышление майора Гомеса не улавливало оттенков.
      - У дона Федерико будут из-за нас неприятности, - настаивал боливиец. - Мы ему многим обязаны.
      Его люди выкрали эту Мартину для того, чтобы уничтожить единственного свидетеля, позволявшего установить связь между доном Федерико Штурмом и исчезновением молодого американца.
      Год назад немец прятал в своем имении целую группу "политического контроля", в то время преследуемого, и снабдил ее купленным в Панаме оружием. Такие услуги не забываются.
      Гомес и Гордон подошли к брошенному на землю партизану. Левая нога его была забинтована, лицо - искажено болью.
      Гордон сказал:
      - Он стрелял в нас. Мы его пытали. Он ничего не знает.
      Не говоря ни слова, майор достал свой "Херсталл" и выстрелил в грудь раненого. Тот подскочил и начал хрипеть. Изо рта потекла кровь.
      - Мне надоели эти свиньи, - заявил Гомес.
      Гордон промолчал. Следовало бы еще попытать пленного. Но в голове у Гомеса, как видно, была одна Мартина. Оставалась тройка связанных и посаженных спиной к тяжелому деревянному столу крестьян.
      - Эти трое, - продолжал пояснения Гордон, - кормили и прятали людей с гор.
      Гомес молча взглянул на них. В черных глазах майора блеснула ненависть. К тому же не терпелось поскорее возвратиться в Ла-Пас.
      - Мачете! - приказал он.
      Один из полицейских принес наточенное мачете. Помахивая им перед крестьянами, Гомес произнес:
      - Ублюдки, сейчас вас всех расстреляют. Обычно вам отрубают руки после. А так как вам это уже все равно, то сегодня я поступлю наоборот.
      Он подал знак, и полицейские отвязали одного их пленных. Двое солдат взяли его за плечи и подвели к столу. Крестьянин даже не успел испугаться. Мачете резко опустилось, и кисти несчастного упали на землю. Из обрубков хлынула кровь, заливая вонзившееся в дерево мачете. Крестьянин посмотрел на них и взвыл.
      Раздалась очередь из М-16 и, сраженный в спину, он тут же упал. Подвели следующего, и майор Гомес снова занес мачете. Сила его была велика. Однажды одной рукой он задушил пленного... В три минуты все было кончено. Изрешеченные тела еще шевелились, но никто уже на них не обращал внимания. Один из солдат завернул в тряпку обрубки. В Ла-Пасе с них будут сняты отпечатки для картотеки тайной полиции.
      После убийства Че Гевары это делалось уже всегда, чтобы по незнанию не уничтожить какого-нибудь важного руководителя.
      Почувствовав себя немного лучше, майор Гомес заторопился в Ла-Пас, где надеялся разыскать Мартину, если, конечно, уже не было поздно.
      О результатах этой карательной экспедиции населению будет рассказано, чтобы отбить у тупых крестьян желание помогать партизанам.
      Майор направился к вертолету.
      Мартина осторожно выглянула из зарослей. Послышался шум мотора. На противоположном конце долины показался джип, спешивший в сторону Ла-Паса. До места, где скрывалась девушка, ехать ему было минут десять.
      Мартина пряталась у водопада уже сутки, но еще ни разу не решилась "проголосовать". Она ждала иностранцев. Многие туристы брали напрокат машины в Ла-Пасе, чтобы прокатиться до Янгас. Надо было дождаться кого-нибудь из них...
      Но время шло, и силы Мартины таяли. Поначалу она боялась, что ее тут же поймают. Сбежав с фермы "политического контроля", она забилась в самую гущу джунглей, где долго не могла прийти в себя от тошноты. Потом, с горечью во рту, пошла прямо сквозь заросли. Мартина никогда не думала, что была способна на такое. Всю свою жизнь она будет вспоминать хлынувшую из глаза "чуло" кровь и его страшный вопль.
      Пошел второй день, как она ничего не ела. Сырость пронизывала ее до мозга костей. Но надо было держаться.
      С того момента, как к ней постучали люди из тайной полиции, она жила, словно в кошмарном сне.
      Звук мотора становился громче. Мартина поползла по грязи в сторону дороги. Стиснув стучавшие от холода зубы и стараясь забыть о стонавшем от голода желудке, она стала ждать.
      Когда до автомобиля было уже метров пятьдесят, она снова поползла.
      За плоским ветровым стеклом Мартина разглядела светлые волосы. У большинства боливийцев волос такого цвета не бывает.
      Вдруг перед джипом возникло что-то синее. Малко едва успел затормозить, что было сил нажав на педали. Машину занесло, и она ударилась о каменную насыпь.
      Дверца резко открылась, и показалась мокрая от дождя белокурая голова, а женский голос спросил на английском языке:
      - Вы едете в Ла-Пас? Умоляю вас! Возьмите меня с собой!
      Малко еще не ответил, а девушка уже рухнула на заднее сидение. Она тряслась от холода и плача. Малко заглушил мотор и обернулся. Он увидел исцарапанное миловидное лицо и сумасшедшие глаза. Предчувствие, как молния, пронзило его.
      - Вы - Мартина? - спросил он.
      Девушка быстро распрямилась. Еще никогда Малко не приходилось видеть более удивленных глаз.
      - Откуда вы знаете? - воскликнула, насторожившись, девушка. - Вы кто?
      Сам не зная почему, Малко готов был петь и смеяться.
      - Вы меня не знаете, - сказал он в ответ. - Но я приезжал сюда, чтобы вырвать вас из рук "политического контроля".
      Мартина слабо улыбнулась.
      - Я сбежала вчера. Всю ночь пряталась в джунглях. Они меня искали на вертолете. Я бы пошла в Ла-Пас пешком, если бы не встретила иностранцев. Вы - первые.
      От удачи Малко был вне себя. Два часа кружил он вокруг Короико, прежде чем решил возвращаться.
      Он включил газ, и машина тронулась. Лукресия набросила на дрожавшую Мартину свой жакет.
      Как же вы смогли сбежать?
      - Это было ужасно.
      Девушка рассказала, как ей удалось заманить часового, как еле-еле успела одеться и выскочить из дома, как стрелял солдат, но не попал.
      - Но зачем вы меня искали? И кто вы? - повторила она свой вопрос.
      - Я искал тех, кто убил Джима Дугласа.
      Мартина вскрикнула.
      - Джим убит?
      Она зарыдала снова. Лукресии не оставалось ничего другого, как пытаться ее успокаивать.
      Малко был занят дорогой. Начался страшный ливень, и видимость сократилась до десяти метров. Лишь вспыхивавшие над горами молнии освещали шоссе.
      Все еще рыдая, Мартина проговорила:
      - Я боялась, что нечто в этом роде обязательно произойдет. В день его отъезда, часов в пять, явились полицейские. Меня тут же увезли на ферму. В грузовике. Там пришел какой-то толстый боливиец и меня изнасиловал. Сегодня он должен был снова ко мне прийти. Я была уверена, что после этого они меня сразу же убьют. Но тому хотелось использовать меня еще раз.
      Один вопрос не давал покоя Малко, и он прервал рассказ бельгийки.
      - Вы знаете, куда собирался Джим Дуглас в день его исчезновения?
      Она отбросила мокрые волосы.
      - Разумеется. К дону Федерико Штурму. Это возле озера Титикака. Он хотел расспросить его о Клаусе Хейнкеле.
      - О Клаусе Хейнкеле?
      От неожиданности Малко чуть было не сбросил всех с восьмисотметровой высоты.
      - А чем вообще занимался Джим?
      - Это был замечательный парень. Идеалист. Приехал в Боливию, чтобы провести какие-то расследование, затрагивавшие интересы ЦРУ. Кажется, по заданию журнала "Рэмпартс". Он говорил, что ЦРУ прилгало к услугам бывших нацистов и что это вызовет жуткий скандал.
      Лукресия и Малко переглянулись. Выходило, что у Малко и молодого американца была одна и та же цель. Малко в нескольких словах объяснил бельгийке, зачем он сам приехал в Боливию. Мартина выслушала его молча. Затем сказала:
      - Джим вам наверняка бы понравился... Надо отомстить за него. Я вам помогу. После того, что со мной произошло, мне уже больше ничего не хочется.
      - С кем он поехал туда?
      - Его повез один старый таксист по имени Фридрих. Надо бы его найти.
      - Я его знаю! - воскликнула Лукресия. - Он постоянно дежурит перед гостиницей "Копакабана", на Прадо.
      - Завтра я пойду в посольство и подам жалобу, - мрачно произнесла Мартина.
      - Не советую вам выходить отсюда, - возразил Малко. - Пока вы в Боливии, смерть ходить за вами по пятам. Изнасиловавший вас майор Гомес представитель законных властей этой страны, и вы для него теперь очень опасны. Я попросил Лукресию помочь вам завтра утром тайно выехать в Перу или Чили.
      - Но я хочу отомстить за Джима! - запротестовала молодая бельгийка. Эти мерзавцы...
      - За него отомщу я, - сказал Малко. - Это моя работа. Мне за нее платят деньги. Вам же подвергать себя опасности нет никакой необходимости. Завтра вы уедете.
      Мартина взглянула на него сквозь слезы. От горя губы девушки распухли, и она сделалась особенно привлекательной. Кроме Малко, в комнате никого не было. Мартину покрывало лишь легкое домашнее платьице, красиво облегавшее ее стройное тело.
      - Если бы я вас не встретила, - прошептала она, - они бы меня поймали и расстреляли. Я вам обязана всем. Как мне вас отблагодарить?
      По тому, как она на него посмотрела, Малко понял, что девушка хотела выразить свою благодарность лишь одним возможным способом. Он почувствовал, как теплая волна прокатилась по позвоночнику. Приблизившись вплотную к Мартине, он положил ладони на ее бедра. И тут же, как будто наделенная самостоятельной жизнью, нижняя часть ее тела прижалась к нему.
      Послышался стук открывшейся двери, и голос Лукресии позвал:
      - Малко!
      Мартина отпрянула, повернулась и отошла к кровати.
      Они молча посмотрели друг на друга.
      Когда Лукресия вошла, бельгийка говорила:
      - Мне кажется, я любила Джима... Он верил в нечто, совершенно не существующее... Это было великолепно...
      Лукресия испытующе посмотрела на Малко:
      - Ты с ней спал?
      И, не дав ответить, сказала, пожав плечами:
      - Впрочем, это не имеет значения... Завтра она улетает.
      - Тебе удалось что-нибудь найти?
      - Есть один самолет, который рано утром летит в Кочабамбу. Она поедет со мной... Самолет сядет в Лиме... Все устроила Хосефа. За пятьсот долларов.
      - Это было трудно?
      Лукресия иронически улыбнулась.
      - В Боливии, - произнесла она, - имеется около трехсот тайных аэродромов, обслуживающих контрабандистов и торговцев наркотиками... Так что...
      Малко вдруг подумал, что, к его великому сожалению, кроме имени, о Мартине ему не известно ничего.
      Лукресия наклонилась к его уху и спросила:
      - О чем думаешь?
      - О визите к дону Федерико Штурму.
      Глава 11
      Малко искоса поглядел на Фридриха. Подбородок таксиста был заметно недоразвит, а глаза его прятались под очками-линзами. Череп водителя был гол, как колено. Одну ногу Фридрих приволакивал. Вся его манера держаться была заискивающая.
      Как было условлено, он подобрал Малко в девять часов у Дверей гостиницы "Ла-Пас". У него была старая "Импала" кремового цвета. Прошедшей ночью Малко спал мало и плохо. Словно желая изгнать из его памяти воспоминание о Мартине, улетевшей несколько дней назад, Лукресия превзошла самое себя... Вчера вечером она договорилась с Фридрихом относительно поездки на озеро Титикака. И вот уже час, как они катились по прямому, как стрела, шоссе, пересекавшему Альтиплано, пустынный пейзаж которого без особого успеха разнообразили редкие саманные хижины.
      Зацепившись за массив Иллимани, высота которого достигала шести тысяч метров, тяжелые тучи висели над горизонтом.
      Неожиданно Фридрих нажал на газ, пытаясь обогнать группу пешеходов. Повернувшись к Малко, он сказал на немецком языке:
      - Эти молодые - совершенно ненормальный народ! Каждую Пасху они таскаются к Копакабане... Три дня пешкодралом.
      Он имел в виду один из священных городов на Титикаке.
      Три дня пешком... Навьюченные, как верблюды, сотни юношей и девушек, в одиночку или группами, шагали по шоссе.
      - Вам часто приходится возить народ с озера? - задал вопрос Малко.
      - Почти каждый день.
      Малко подался немного вперед, чтобы в зеркале заднего обзора уловить выражение лица таксиста.
      - Вы их привозите всегда?
      Фридрих нахмурился, а затем засмеялся, хрипло и устало:
      - Разумеется! И их всех привожу обратно, майн герр! На Альтиплано ничего интересного нет.
      Малко не поддержал его смеха.
      - А вот Джима Дугласа, американца, вы не привезли, - заметил он с деланным безразличием.
      Глаза таксиста вдруг застыли под толстыми стеклами. Шоссе он больше не видел. Малко взглянул вперед и заметил на дороге двух индианок, тащивших на веревке черного поросенка. Фридрих смотрел на них как бы в бессознательном состоянии. Его "Импала" неслась прямо на женщин.
      - Осторожно! - крикнул Малко.
      В последнюю секунду немец нажал на тормоза, и машина остановилась в клубах пыли. Одна из индианок отлетела в кювет вместе с черной свиньей, но сбитая левым крылом "Импалы" старуха упала на обочину. Страшно ругаясь, Фридрих заковылял к ней.
      Сбежались работавшие неподалеку "чуло". Малко вылез из машины. Таксист достал двадцать песо (около двадцати долларов США) и протянул их старой индианке, не переставая осыпать ее бранью. Младшая индианка меланхолично протянула руку за деньгами.
      Малко думал, что их сейчас линчуют, но никто из индейцев даже не пошевелил пальцем. Двадцать песо оказались достаточным выкупом за одну человеческую жизнь. Старуха же получила, как видно, довольно серьезную контузию. Но из-за бесчисленных юбок определять ее состояние было невозможно.
      - Поехали, - буркнул Фридрих.
      Они сели в машину. Немец сердито ворчал:
      - Дуры! Так и лезут под колеса...
      Малко спросил его:
      - Вас выбил из колеи мой вопрос о Джиме Дугласе? Вы знаете, о ком я говорю... о парне с бородой, которого вы возили к дону Федерико Штурму.
      Таксист снова сделался похожим на старую сердитую сову.
      - Не понимаю, о ком вы говорите... Столько всякого народа приходится возить на Титикаку.
      - Да, конечно... Но этот парень так и не вернулся, - безжалостно отметил Малко. - Мне известно, что вы отвезли его к дону Федерико. Но после этого никто его больше не видел.
      Узловатые руки старого таксиста судорожно вцепились в баранку. Глаза его неотрывно смотрели на дорогу, избегая взгляда Малко.
      - Вы ошибаетесь, - заявил он уже более твердо. - Этого молодого человека я обратно привез... Я вспомнил... Его ждала еще одна очень красивая блондинка.
      - В котором часу это было?
      - Часов в восемь или девять. Уже стемнело...
      Мартина была арестована в пять. Фридрих врал.
      - Почему вы не хотите мне помочь? - настойчиво продолжал Малко. - Дон Федерико Штурм - нацист, один из тех, кто преследовал ваш народ... Это ваши враги.
      - Моя мать погибла в Освенциме, - глухим голосом произнес старик. - Но я ничем не могу вам помочь. Я ничего не знаю.
      Растянутые и вялые губы Фридриха от страха побелели. Похоже, дон Федерико был действительно могущественным человеком, коли его так боялись даже враги. Все замолчали.
      До озера Титикака оставалось но более десятка километров. Справа от шоссе Малко заметил ведшую к группе домов аллею.
      - Не знаете, чье это хозяйство? - спросил он.
      Таксист ответил не сразу.
      - Это владение дона Федерико.
      - Я передумал, - бросил Малко. - Мы едем туда.
      Ему показалось, что Фридрих едва не зарыдал.
      - Я не могу туда ехать, - застонал он. - У меня будут неприятности. Дон Федерико не любит, когда его беспокоят...
      - Если вы отказываетесь туда везти, - пригрозил Малко, - я выйду здесь и пойду пешком. Но вы уже не получите ничего.
      Буркнув что-то себе под нос, Фридрих пожал плечами и замолчал. Проехав около ста метров, он притормозил и свернул вправо, к аллее. Сердце Малко бешено колотилось. Несколькими днями раньше этот же путь проделал Джим Дуглас, после чего оказался в гробу другого человека.
      Фридрих остановил "Импалу" посреди двора, перед свежевыбеленным домом.
      - Подождите меня здесь, - распорядился Малко.
      Он вылез из машины и подошел к тяжелой деревянной двери. Справа, в загоне, с гордым видом жевала свою жвачку лама-викунья. Все дышало миром и спокойствием. Не успел Малко постучать в дверь, как она открылась, и показавшийся на пороге индеец спросил:
      - Что угодно, сеньор?
      - Мне нужно видеть дона Федерико.
      Индеец подумал несколько мгновений и впустил гостя в библиотеку. Ее стены были уставлены полками, украшенными альпинистскими принадлежностями и картинами примитивистов. Это напомнило Малко его собственный замок. Индеец закрыл за ним дверь. Малко опустился в широкое и глубокое кресло. Миниатюрный пистолет слегка надавил на правое бедро. Малко не хотелось повторять участь Джима Дугласа.
      Он прислушался, ловя каждый звук... А что если Клаус Хейнкель где-то здесь, рядом?
      Стального цвета глаза Штурма были остры, как скальпели. Его кисть была энергична и значительно более красноречива, нежели голос, которым он произнес:
      - Вы хотели меня видеть, герр...
      - Линге, князь Малко Линге.
      Титул гостя, похоже, не произвел впечатления на бывшего эсэсовца. Как кол, прямой, с безукоризненным пробором, в твидовом пиджаке, он стоял перед Малко, явно удивленный визитом.
      - Вероятно, у нас есть общие знакомые?
      Малко понял, что дон Федерико его прощупывал, желая донять, к какой категории посетителей отнести визитера. Только знание гостем немецкого языка удерживало хозяина дома от того, чтобы приказать его выпроводить. Для Малко наступил момент, так сказать, бросаться в воду.
      - В некотором смысле - да, - ответил он. - Я ищу следы некоего Джима Дугласа. В последний раз его видели здесь. И мне подумалось, может, вы располагаете сведениями о его дальнейшей судьбе.
      Немец остался холоден, как мрамор. Но его нижняя губа непроизвольно напряглась. Голос Штурма стал ледяным.
      - Кто вы?
      Малко скромно улыбнулся.
      - По поручению одной официальной службы американского посольства я ищу пропавшего гражданина Америки.
      - Какой службы?
      - Той, которой руководит Джек Кэмбелл.
      - Вы не американец, - пролаял дон Федерико Штурм. - А я не знаю никакого Джека Кэмбелла.
      - Позвоните в посольство, если сомневаетесь в моих полномочиях, продолжал Малко. - Но мне бы хотелось, чтобы вы сказали что-нибудь по поводу Джима Дугласа.
      Они стояли друг против друга посреди комнаты.
      Немец смерил Малко глазами.
      - Кто вам наговорил этого вздора?
      - Таксист, что привез меня сюда, - ответил Малко. - Тот самый, что доставил к вам Дугласа.
      - И увез обратно, - оборвал гостя Штурм. - Я не захотел иметь дело с этим агитатором.
      - Значит, он все-таки у вас был?
      Дон Федерико повел плечами.
      - Да. Но поводу совершенно странной истории... Он мне показался очень экзальтированным, этот молодой человек... даже фанатиком. Я его тут же выставил за дверь.
      - И вам не известно, что с ним стало потом?
      - Абсолютно.
      Малко и Штурм замолчали. Слегка изменив интонацию, немец продолжил:
      - Пойдемте, спросим шофера... он подтвердит.
      Они вышли. Завидев Малко и дона Федерико, Фридрих вылез из машины и с перепуганным видом заковылял им навстречу. Не дойдя двух шагов, вытянулся по стойке "смирно".
      - Я уже объяснял этому господину, - запричитал он плаксивым голосом, что...
      - Да, да! - прервал его Штурм. - Это просто смешно.
      - Йя, йя, - по-немецки стал поддакивать старик. - Это смешно...
      Он начал нервно переминаться с ноги на ногу и вдруг обратился к Малко с просьбой:
      - Вы мне разрешите съездить в полицейский участок в Уарину? Боюсь, из-за этой индианки у меня будут большие неприятности на обратном пути...
      И, повернувшись к дону Федерико, принялся торопливо объяснять, что с ним произошло на шоссе.
      Тот расцвел в добродушной улыбке.
      - Замечательная идея, - одобрил он. - Поезжай, мой славный Фридрих. А я им позвоню и попрошу быть к тебе снисходительнее. К тому же у меня будет повод пригласить гостя отведать нашего скромного "чучарона"*.
      * Свинина с кукурузой. (Прим. авт.)
      Жестокость исчезла из голубых глаз дона Федерико И Малко пока не понимал причины этого изменения Фридрих быстро сел в "Импалу" и погнал ее так, будто за ним гналось все гестапо сразу. Дон Федерико произнес с добрейшей улыбкой на лице:
      - Бедняга... настрадался во время войны. Да и сейчас ему приходится туго...
      Цинизм Штурма заслуживал золотой медали: встреться ему Фридрих тридцать лет назад, он пустил бы его на мыло...
      - Пойдемте. Я представлю вас Кантуте, моей ламе, - сказал немец.
      Они подошли к загону. Вышел "чуло", и дон Федерико крикнул ему, что сеньор иностранец останется обедать. Несколько минут Малко наблюдал, как хозяин дома перебирал в пальцах шелковистую шерсть викуньи. Затем он направились в столовую. Дон Федерико вежливо пропустил гостя вперед. Малко увидел накрытый стол и вздрогнул: на нем стояло четыре прибора.
      Он быстро обернулся и успел уловить на лице немца выражение крайнего раздражения.
      - Нас четверо?
      Дон Федерико заставил себя улыбнуться:
      - Нет... "Чуло" решил, что Фридрих останется... А я приютил на несколько дней одну мою хорошую знакомую, у которой дома произошло большое несчастье... Я сейчас схожу за ней.
      И он тут же повернулся к лестнице... Все было мило и невинно: накрывший стол человек просто ошибся... Малко ждал недолго.
      Дон Федерико появился в сопровождении молодой и очень красивой брюнетки в костюме из бежевой кожи.
      Ее портрет Малко видел у Педро Искиердо. Это была любовница Клауса Хейнкеля.
      - Этот соотечественник - что-то вроде следователя, работающего по заданию американского посольства, - весело пояснил дон Федерико, представляя Малко. - Он полагает, что я арестовал того сумасшедшего американца, приезжавшего как-то к нам... Вы, наверное, помните его... он был такой, с бородой, высокий...
      - Помню, - мелодичным грудным голосом ответила молодая женщина, лицо которой внезапно побледнело, а натянутая улыбка сделала ее почти уродливой. В глазах собеседницы дона Федерико Малко прочитал страх и покорность. Исходившая от нее напряженность ощущалась почти физически. Под тяжелой кожаной одеждой красавицы угадывалось великолепное тело.
      Хозяин дома тронул ее за руку: