– Есть немного.

Игорёк сменил Морриконе на средневековые гимны, те самые, с которых всё началось.

– А «Надежду» Пахмутовой можешь?

– Легко.

Игорёк сыграл «Надежду» и опустил крышку фоно.

– Хорошо, – вздохнула Варвара. – В стройотрядах пели.

– А я в стройотрядах не был. Эх, вот взять бы всех звёзд и в стройотряды, навсегда. И продюсеров. И сочинителей. Музыки уже нет. Её прикончили. Понимаешь, Варя, пристрелили, как собачонку, выставили на панель. Где великая русская культура? Бизнес, сплошной бизнес. Разве можно музыкой торговать? Это ведь не колготки.

– Да, крепко тебя придавило. Ну-ка иди сюда, садись.

Она показала рядом с собой на диване.

– Мне бы душ принять. Два дня не мылся. Как в Каире ополоснулся, так и всё.

– Будет тебе душ, всё будет. Ты рассказывай. От кого, такой, бежишь?

– Не поверишь, Варенька, от судьбы бегу.

– Кто ж от судьбы бегает? – подобные фразы Варвара почерпнула из отечественных сериалов, персонажи которых никогда не разговаривают по-человечески и широко судят о жизни. – Убил кого-нибудь?

Игорёк помассировал кадык и обронил:

– В пустыне. Иорданской.

Пустыня, вообще-то, называлась Сирийской. Но «Иорданская» звучало гораздо внушительнее, почти по-библейски. Игорёк принялся рассказывать об арабской кухне. Затем о том, какая ужасная штука хамсин. Потом в стиле сатирика Задорнова об американцах, какие они тупые и беспомощные в боевой обстановке и как легко обвести их вокруг пальца.

Варвара слушать умела. Настоящие женщины умеют слушать мужчину. Бутылка водки как-то незаметно опустела. В голове у Игорька образовался приятный шум, и чувствовал он себя вполне по-домашнему. Уже собирался живописать большую луну над Багдадом и яркие звёзды над минаретами, но Варвара взъерошила ему волосы и ласково приказала:

– Марш в душ. Душ наверху. Пойдём покажу.

– А джакузи есть? – развязно спросил Игорёк.

– Что хочешь есть.

– А давай вдвоём?

– Не-ет, вдвоём не будем. Могу спинку потереть. Хочешь?

– Или вдвоём, или без спинок, – отрезал Игорёк.

Игорёк проснулся. Дневной свет пробивался сквозь кремовые занавески спальни. Игорёк лежал на широкой кровати с водяным матрацем, покачивался на волнах. Вставать не хотелось. Он смотрел на синий, в серебристую звёздочку потолок и блаженствовал.

– Продрал глаза, соколик? – в спальню вошла одетая в короткий махровый халатик Варвара. – Вставай, время не ждёт.

– Куда спешим?

– Прислуга скоро явится.

– Стесняешься?

– Дурак. Ты же в бегах. Горничные у нас тут все «стучат». Собирайся, я повезу тебя в санаторий.

– Это зачем? – Игорёк насторожился.

– Да здесь недалеко, в «Кремле».

«Кремлём» на жаргоне обитателей Рублёвки назывался Санаторий Управления Делами Президента «Барвиха».

– Да нужен он мне!

– Нужен, нужен, – не допускающим возражения тоном сказала Варвара. – Там тебя искать не станут. От храпа тебя вылечим. Нервы поправишь.

Игорёк пошарил взглядом в поисках одежды. Одежда валялась, разбросанная по всей спальне.

– Что ты такое говоришь, Варечка? Ещё ни одна женщина меня в храпе не уличала. Не храплю я.

– Хорош трепаться. Храпишь. Держи свои трусы. И в душ.

– Да? Неужели меня всё-таки контузило, – решил Игорёк.

– Красивый ты мальчик, – любовалась Варвара, став в дверях ванной.

– Не храпел я никогда! – никак не мог успокоиться Игорёк. – Да-а, нехорошо. Спать, наверное, мешал?

– Да ладно. Я сплю как убитая. Министр мой приучил. Не храпел – ревел, скотина. Куда только его не водила. Так и не вылечили идиота. После «Кремля», правда, потише сделался. Чтоб ты знал, все болезни от расстройства сна. Я тоже там лечилась. Врачи вежливые и компетентные. Я договорюсь, будет тебе и питание, и койка.

– Ты меня спасаешь, – небрежно произнёс Игорёк и стал вытираться.

– Да, по-моему, тебя спасать не от кого. Тебя от самого себя спасать надо, – пробормотала Варвара.

В ожидании Варвары Игорёк слонялся по двору, пинал сосновые шишки.

Наконец хозяйка вывела из гаража небольшой соломенного цвета «пежо». Из будки выбрался, потягиваясь, давешний пёс, кавказская овчарка. Варвара потрепала его за ухо.

– Загуляла твоя хозяйка, совсем про тебя забыла, Дик.

Игорёк присел на корточки и позвал:

– Дик, иди сюда.

Пёс и ухом не повёл.

– Слушай, а как он тебя впустил? – удивилась Варвара. – Он, кроме меня, никого к себе не подпускает.

– Я невкусный, – пошутил Игорёк. – Дик умный. Дик знает, кого жевать бесполезно.

Умный Дик смотрел хмуро. «Точно знает. Вот собака!» – подумалось Игорьку.

– Ну ладно. Открывай ворота.

Вскоре они подъезжали к санаторию. Остановились перед небольшим, скорее декоративным, шлагбаумом. Варвара постучала в окошко проходной и, сняв тёмные очки, осведомилась:

– А что, Витя сегодня не дежурит?

– Пересменка у него, Варвара Степановна, – бодро ответил лейтенант. – А это кто с вами?

– Это мой племянник Игорь. Везу от храпа лечить.

– Дело нужное, – понимающе улыбнулся офицер. – Проезжайте.

Загорелся зелёный свет, и шлагбаум поднялся.

Главный корпус представлял собой трёхэтажное здание с пристройкой в виде ротонды, в которой размещалась столовая. Перед входом имелся фонтанчик с тремя неведомыми бронзовыми птицами. Вокруг фонтанчика уже были высажены весенние цветы, зябнувшие на апрельском ветру.

В холле, выполненном в стиле ампир, стояли между колонн на сияющем паркете диванчики-банкетки с затейливыми резными спинками, у окна регистратуры имелся вольер с канарейками и попугайчиками; чуть поодаль – аквариум, где вальяжно фланировали в водной стихии пучеглазые телескопы и солидные, величиной с ладонь скалярии; стены украшали пейзажи.

– Паспорт у тебя есть, беглец? – осведомилась Варвара. – Посиди пока.

Игорёк послушно уселся на диванчик и от нечего делать принялся разглядывать пейзажи. Пейзажи как пейзажи. Не Шишкин. Канарейки хороши.

Канарейки рассказывали весенние истории. Ни одной фальшивой ноты, ни одного коммерческого такта. Игорёк упивался безыскусностью пернатых и прикидывал, какая крутая вышла бы фишка – брать заказы у обитателей Рублёвки на песни для их попугайчиков, павлинов и прочих сов, а так же для их четвероногих друзей. И писать не попсу, а что-то на уровне Моцарта. Не хотят люди слушать хорошую музыку, пусть хоть их домашние любимцы насладятся. Заработок мог получиться неплохой.

– Мечтаешь? – раздался над ухом Варварин голос. Она бросила ему на колени какие-то бумаги. – Смотри, что я принесла. Паспорт – по правилам надо, чтобы он хранился в администрации, но исключения подтверждают правила. Путёвка, карточка для столовой. Питание здесь шестиразовое. Жить будешь в четвёртом корпусе, там спокойнее. Люкс однокомнатный.

– Спасибо, конечно, – обронил Игорёк.

– Спасибо не спасибо, а на выходные жди меня в гости.

Игорёк усмехнулся.

– Смотри, как бы твой пупсёночек не загулял.

– Га-а, – прыснула Варвара и толкнула Игорька в плечо. – Пупсёночек, га-а… Пошли в лабораторию сна. Покажем тебя.

– Ну пойдём.

В лаборатории сна их принял заведующий, улыбающийся моложавый брюнет с энергичным взглядом довольного жизнью человека. Брюнет крепко встряхнул руку Игорька, галантно поздоровался с Варварой, величая по имени-отчеству, осведомился, как её, Варвары Степановны, «ничего» после очередного курса лечения. Варвара Степановна проворковала, мол, вы, Александр Петрович, просто чародей, сон – лучше некуда, а вот у племянника проблемы – храпит. Чародей заверил, что это мы как дважды два, у нас швейцарская и австрийская аппаратура. С храпом мириться, конечно же, нельзя – врач строго посмотрел на Игорька, – а между тем, храп чреват такими осложнениями, как сердечно-сосудистая дистония, раздражительность, дневная сонливость, и в перспективе – глубокая депрессия.

– Глубокая депрессия происходит не от сна, а от трёх глобальных заболеваний человечества: кариес, перхоть и месячные, – съязвил Игорёк.

Врач лишь улыбнулся снисходительно и нажал кнопку селектора:

– Танечка, оформите пациента, – распорядился он. – А мы с вами, Варвара Степановна, ещё немного побеседуем.

В соседнем кабинете Игорёк под руководством Танечки заполнил длинную анкету, требовавшую подробных ответов о том, как Игорёк спит, как бодрствует, каков его рабочий режим и как проводит досуг.

– Придёте после обеда, – сказала Танечка. – Снимем с вас сомнограмму.

– Танечка, а вы просто сестра или старшая сестра? – сколько жил, Игорёк не переставал поражаться, откуда в больницах столько сексапильных медсестёр. Лежишь, бывало, в палате, корчишься от боли, а перед глазами нимфа со шприцем, и коротюсенький халат чуть ли не на голое тело, а под халатом ну просто безукоризненные формы. И пальчики тонкие-тонкие, хрупкие-хрупкие, а как уколет, зараза…

– Это так интересно?

– Обычно самая красивая медсестра одновременно и старшая.

Танечка пожала плечами и не удостоила ответом.

– У меня есть путёвка, и номер мне дали. Приходите в гости. А то я здесь буду совсем одинок.

– У нас так не принято, – ответила Танечка. – Я из-за вас могу работу потерять.

– Жаль, нам могло быть хорошо вместе. Так, где тут у вас четвёртый корпус?

В устланных пушистым ковролином коридорах четвёртого корпуса было зелено: пальма в кадке, алоэ, папоротники, суданская роза и парочка лимонных деревьев.

Игорёк открыл номер, осмотрелся, посетил санузел и вынес приговор:

– Да, жить можно.

Включил телевизор, плюхнулся на диван. Попереключал каналы, остановился на «Евроньюс» – что там, в воюющем Ираке?

«Евроньюс» сообщало: большая часть иракских сил в Багдаде и окрестностях прекратила сражаться. Иракские войска бегут, оставляя военное оборудование: танки, военную форму и противогазы. Вооружённые силы США укрепляют позиции в Багдаде.

Игорёк хмыкнул – танки и форму в оборудование записали. Позиции они укрепляют. Поздно укреплять. Всё, что надо было, мы уже слямзили.

Взгляд его упал на телефон. «Надо бабуле позвонить. Я ж на целую неделю пропал».

– Привет, ба! – бодро начал он. – Как ты там у меня?

– Привет ему… Куда завеялся, охламон? Ты мне что обещал? – в голосе бабушки радость странным образом сочеталась с железной непреклонностью.

Бабуля была старая гвардия, тридцать лет на посту председателя профкома Атомэнергоэкспорта.

– Да? Я разве обещал? Ну извини, ба, замотался.

– Так всю жизнь и промотаешься, человеком не станешь. Зачем я с людьми договаривалась?

Игорёк пожал плечами. Он совершенно не помнил, о чём идет речь.

– Молчишь? То-то же. Ты откуда звонишь?

Игорёк открыл было рот, чтобы рассказать, откуда он звонит, но испугался, что за бабулей установлено наблюдение и телефон прослушивается.

– Извини, ба, я с переговорного, здесь очередь… Я потом…

И положил трубку.

До ланча Игорёк провалялся у телевизора, слушая, как комментаторы жизнерадостно рассказывают о хорошо уже знакомых дивизиях. Отважная третья пехотная занимала центр Багдада, доблестная сто первая воздушно-десантная орудовала в южной части, что-то подобное на севере осуществляла героическая первая дивизия морской пехоты, а танки победоносной третьей механизированной неудержимо выдвигались на площадь Тахрир. На улицах толпы ликующего народа и мародёры. Саддам Хусейн исчез в неизвестном направлении.

– Хрен вам в зубы, – прокомментировал Игорёк. – И Хусейн тю-тю, и Источник Силы. Будете там пять лет нефть качать до нового цикла.

Санаторская столовая: обширная зала, гигантская, как в оперном театре, хрустальная люстра под куполом, концентрические круги массивных под бордовыми скатертями столов. Более половины столов пустует – не сезон.

Официантка принесла бутерброды с сёмгой и салат. Игорёк стал есть, лениво разглядывая немногочисленных посетителей. Взгляд скользнул по компании из трёх толстяков в спортивных костюмах, по компании дам в купальных халатах с тюрбанами на головах, видимо, только из бассейна, и остановился на одиноко вкушающем человеке во всём чёрном с алым бархатным галстуком-бабочкой. Человек поднял голову и кивнул.

«Сдаётся мне – вампир», – подумал Игорёк.

И решил, буде и этот вампир станет предлагать крови, послать оного на три буквы или к Хомоеду Джафаровичу Весёлому.

Соседний стул отодвинулся, и на него уселся сухощавый пожилой человек.

– Как вам контингент? – бесцветным голосом поинтересовался он.

Игорёк окинул непрошеного сотрапезника рассеянным взглядом. Был тот словно засушенный: бесцветные глаза под бесцветными редкими бровями, зачёсанные назад седые волосы, собранные в короткую жидкую косицу. Кожа нездорового пергаментного оттенка и тонкие подвижные пальцы. Из полураспахнутого турецкого халата виднеется впалая грудь с редкими седыми волосками.

Сосед перехватил взгляд и пояснил:

– Только что с купания. Ледяная водица и лесной воздух – вот рецепт долгой жизни.

Игорёк пожал плечами.

– Не надо, девушка, я сам возьму, – сосед неторопливо принялся снимать с тележки блюда.

Официантка отошла, и старик, подавшись вперёд, доверительно произнёс:

– Игорь Святополкович, есть серьёзный разговор.

Игорёк подумал, надо ли отвечать собеседнику. Решил не отвечать.

– Я такой же бессмертный, как и вы. Нас здесь, в са-натории таких пятеро. Нас называют Кремлёвцами. Мы здесь на особом положении, – старик помолчал, разжёвывая бутерброд. – Итак. Однажды, а именно в прошлую среду, мы с вами столкнулись у входа в метростанцию «Баррикадная». Не припоминаете?

Игорёк отрицательно качнул головой, не удивляясь тому, что куда он ни шагни – всюду или бесмертные, или могущественные существа.

– Потом, под землёй с вами приключилась некая неприятность. Вы попали в спецбольницу, где вас заставили ввязаться в авантюру. Вы даже не можете себе представить, какая это авантюра! Какие силы задействованы!

К столу изящной балетной походкой, отирая на ходу губы чёрным шёлковым платком, приближался вампир.

– Ну, как же, метростанция «Баррикадная». Толкнули вы меня. Неужели не помните?

– Прошу прощения, – выдавил из себя Игорёк, глядя на вампира, который уже занимал стул напротив.

– Общаетесь? – спросил тот.

– Общаемся. Знакомьтесь.

– Григорий, – кивнул вампир.

– Итак, – продолжал старик, – вы ввязались в авантюру, и нам пришлось ждать вас целую неделю.

– Игорёк, да ведь вы не помните, как вам били морду, как вас сшиб состав, как на носилках вынесла вас из подземелья санбригада, как умчала карета «скорой»… – произнёс вампир.

Игорёк вспомнил машину «скорой помощи» на перекрёстке и скучающих санитаров, парня в синей бандане на эскалаторе, а дальше – больничный потолок и хмурое лицо Володи. Вампир прав, налицо провал в памяти.

– Девушка, девушка, – позвал старик, – ещё один компотик принесите, будьте добры.

– С тобой даже не поговоришь по-нормальному, – сочувственно заметил Григорий.

– Итак, имеем бессмертного, который чего-то не помнит. Пускай это совершенно маленький, микроскопический эпизод, но ведь он перевернул весь ход событий. Подобный провал памяти у бессмертного – субстанциональная катастрофа! Кто организовал провал? Кто подогнал карету? Кто запустил в метро хулигана? Кто, наконец, отключил сознание неуязвимого бессмертного организма? Ведь это всё законные вопросы, согласитесь, Игорёк? И в ответах на них заинтересованы не в последнюю очередь вы. Не так ли?

– То-то и оно, что так, – ответил за Игорька вампир. – Вижу, о чём ты думаешь. Да, я вампир. Глава всего московского клана. Ты не бери в голову, вербовать тебя в вампиры незачем, потому как не вампир ты по духу. Просто мы с Аскетом, кстати, познакомьтесь, – вампир сделал паузу.

– Аскет, – кивнул старикан.

– Так вот мы с Аскетом ищем точки соприкосновения, налаживаем контакты. Ведь нам, бессмертным, сосуществовать в этом мире. Договариваться надо. Чтобы мирно, чтобы без нервов.

– Субстанциональный пробел необходимо восполнить, – заметил Аскет. – Григорий, что можно предложить в качестве лекарства?

– Можно было бы посоветовать регрессивный гипноз, – ответил вампир Григорий. – Однако существенным недостатком такового является неустранимый факт отключения во время сеанса основной личности и активизация предыдущих. При помощи этого метода, кстати, в учреждениях Ананербе извлекали информацию о виманах и других технологиях прошлого. Некоторые подопытные обнаруживали в себе даже инопланетные воплощения, что, замечу, указывает на спорность самого метода.

Аскет, отхлебнув компота, заметил:

– Недаром говорят, что сон – лучший лекарь. Вас, кажется, Варвара Степановна, доставила сюда для сомнологического лечения? Посетите. Обязательно посетите.

– Должно помочь, – добавил Григорий.

– Может, я как-нибудь сам за себя решу? – произнёс Игорёк.

– Решите, – ответил Аскет. – Вся наша жизнь – бесконечная череда решений.

Вампир Григорий долгим, вдумчивым взглядом посмотрел на компанию женщин в банных халатах. Игорёк невольно глянул туда же. Одна из дам, доселе румяная, вдруг побледнела, покачнулась и упала бы со стула, не подхвати её за локоть подруга. За столиком начался переполох, дамы хлестали подругу по щекам…

– Ну я пошёл, – поднялся вампир.

На губах его играла довольная улыбка.

– Да, разрешите откланяться, – подхватил Аскет. – После лечебного сна, надеюсь, вы всё вспомните, вот тогда мы и пообщаемся, к взаимному удовлетворению.

Затворившись в номере, Игорёк вернулся к прежнему занятию – просмотру новостей из Ирака. По всем каналам крутили одну и ту же «картинку»: ликующие народные массы на площади Тахрир валят статую Хусейна. «Радуйтесь, радуйтесь», – непонятно чему злорадствовал Игорёк. Надоедливые местные бессмертные нимало его не волновали. Пообщался он с вампиром Иваном Ильичом Мармышевым, генеральным директором ЧП «Автоприбор», и ничего, в вампира не превратился. И эти отстанут. «Скучно им, понимаешь. Событие у них – новенький объявился. Мне вы неинтересны». Игорёк прикрыл глаза и стал вспоминать то, что было ему действительно дорого, то, что было его настоящим личным, интимным, а не какие-то там сны. Он мечтал, грезил о своей Иштар. О той высоковольтной дуге обожания, что соединила их в залитом лунным светом Вавилоне. О надмирной волне, поднявшей их в божественные эмпиреи. Ведь он почти стал богом с его лучезарной, всепонимающей женой Иштар. И всемогущей. Если бы только обстоятельства не разъединили их – не было бы никого равного им в подлунном мире!

Неприятной варварской мелодией запел телефон. Дежурная по этажу напоминала о сомнологической процедуре.

Игорёк бросил взгляд на настенные часы. Часы показывали без пятнадцати четыре – однако, замечтался. Он поблагодарил дежурную за заботу и вернулся к дивану и телевизору.

Минут через двадцать в дверь номера постучали. На пороге стояла медсестра Танечка и строго смотрела на Игорька.

– Что же это вы? У нас все сеансы по времени расписаны. Собирайтесь, пойдём.

Игорёк поморщился. Хотел было послать медсестру подальше, но решил поступить иначе. В кармане обнаружилась какая-то египетская монета, он подбросил её, загадав: «Орёл – иду спать, решка – посылаю». Монета звякнула о пол и закатилась в приоткрытую дверь туалета.

– Ладно, идём, – согласился Игорёк. – Уговорили.

В палате лаборатории сна, выглядевшей скорее как номер люкс, с ковром, мягкими креслами и большой двуспальной кроватью, лишь стенд с оборудованием напоминал о её медицинском предназначении.

– Вы какими-нибудь снотворными средствами пользуетесь? – спросила медсестра.

Игорёк вяло покачал головой. Принял поднесенную склянку и выпил снотворное.

– Я выйду на несколько минут, а вы раздевайтесь и ложитесь.

Игорёк разделся, забрался под одеяло, покосился на стоявший у изголовья прибор, закрыл глаза и стал ждать, когда вернётся медсестра и станет цеплять все эти датчики. Но она отчего-то всё не шла, а Игорька стало клонить в сон, он погружался в ватную дрёму. Игорёк уже не слышал, как вошла Танечка и принялась крепить ему на виски датчики, а потом надела на его лицо пластиковую маску. Включила питание прибора, окинула взглядом пациента и вышла.

Буквально через несколько секунд, словно выйдя из стены, в палате возникли двое. Аскет и с ним багроволицый толстяк в мешкообразных коричневых штанах и того же цвета жилетке, надетой поверх «толстовки».

– Спит, – заключил Аскет.

Толстяк с мрачным интересом всматривался в лицо спящего.

– Верно, что дуракам всегда везёт, – подытожил он. – Ничего, сейчас изобразим.

– Ты уж постарайся, голубчик.

– Не учи отца, как детей делать, – угрюмо ответил толстяк. – Замещение как – в пределах всей комнаты, или ограничимся кроватью?

– Всей-всей. Он же здесь топтался.

– Ну и что?

– Лучше не будем рисковать.

– Всегда перестраховываешься, а толку никакого.

– Твоё «взял – и сделал» здесь не проходит. Поверь мне, – повысил голос Аскет.

– Не ори, – огрызнулся толстяк.

– Вадик, ты бы уже делал.

– А я и делаю. Комнату зафиксировал, образ и структура стабилизированы. Можешь прощаться с героем.

Аскет освободил Игорька от датчиков и маски. Коснулся своими тонкими пальцами лба спящего. Толстяк поинтересовался:

– Визуализируешь свои руки в его сне?

– Просто прощаюсь.

– Просто у тебя не бывает, друг Аскет.

– Замолчи, – беззлобно отмахнулся тот. – Если бы он был наш! Русские Боги лизали бы нам пятки.

– И не только они. Путь герою не забыл указать?

Аскет усмехнулся:

– Он хотя и бессмертный, но всё ещё человек. Куда человек может попасть, когда спит? Только в сон.

Когда время сеанса истекло, медсестра вернулась. Измятая постель была пуста, прибор работал, датчики валялись на подушке, а маска – на полу.

– Ну что ты будешь с таким делать, – обиделась Танечка. – Сбежал.

Она выключила аппарат и поспешила к Александру Петровичу. Пусть принимает меры.

Гоша проснулся от звона будильника, сел на тахте, продавленной и скрипучей. Рядом зашевелилась Катька. Потянулась и зашарила рукой по полу в поисках сигарет.

– И мне дай одну, – сказал он.

– Чего давать? Во – пустая, – жена смяла в кулаке пачку и отшвырнула в сторону. – Сбегай на угол. Только пива не пей.

– Ладно, сбегаю.

Он глянул в окно – утро в нежных розовых тонах; натянул джинсы, футболку, сунул ноги в сандалии и пошёл.

– Гоша, – окликнула Катька, – ещё батон и сгущёнку.

– Ладно.

За порогом дома была ночь. Пахло горелым, где-то подожгли мусорный бак. Поджечь могли где-нибудь в Химках, а воняло здесь.

Гоша поёжился – ему на улице зябко, а вот Катьке, заразе, всегда жарко – и двинул к единственному на весь квартал ларьку.

Купив необходимое, не удержался и взял бутылку пива. Сел на скамейку у трамвайной остановки, выпил. Надо было повторить. Но Катька орать станет, на нервы давить.

Катька уже слонялась по квартире, уши без сигарет пухли. Ещё ей хотелось гренок со сгущёнкой. Гоша заложил в тостер куски батона, а себе принялся жарить яичницу.

– Пиво пил? – учуяла Катька.

Гоша вздохнул, разбил над сковородкой яйцо.

– Дармоед. Висит у меня на шее, ещё и пиво жрёт.

– Ну Кать…

– Что Кать? Я уже двадцать пять лет как Кать. Доведёшь, выгоню.

– Кать, ну я ж одну бутылочку.

Катька стояла посреди кухни, уперев руки в боки.

– А ты хотел пойти и нажраться? Ты работать когда пойдёшь?

– Куда же я пойду, Кать? В государственной лавке платят мало, а это…

Катька выхватила из тостера гренки, полила обильно сгущенкой.

– Ладно, тунеядец, – сменила она гнев на милость. – Всё равно лучшего трахальщика не найти.

Гоша снова вздохнул и принялся за яичницу.

– Я дачу хочу, – сказала жена. – Ты бы хоть в стриптизёры пошёл, вон как у тебя всё выпирает.

Гоша вздохнул в третий раз.

– Кать, ты же меня своими ревностями сгноишь.

– Будешь приносить деньги – не сгною. А то ты только в постели мужик.

– Ты чё, серьёзно?

Гоша испугался. Что это на Катьку нашло? Как сидел у неё на шее, так и сидит, никогда она его деньгами не попрекала. Вдруг и правда заставит перед богатыми дамочками извиваться?

Он встал, обнял Катьку сзади и поцеловал в шею.

– Катю-юш… – промурлыкал он.

– Убери лапы. Быстро убери.

– Ну Катю-юш…

Он уже мял её грудь.

– Отстань, не хочу.

Но он не отстал, и Катька наконец сдалась:

– Ну, ладно, неси меня.

Когда они уже лежали, расслабившись, и пускали дым в потолок, Катька внезапно сказала:

– Ну что?

– Хорошо, – ответил Гоша.

– Насчёт стриптиза что?

– Кать, ты что? Тебе что-то не понравилось?

– Вот дурак. Если мне что-то не понравится, я тебя в два счёта на улицу выставлю. Знаешь, сколько в «Континенте» за вечер зарабатывают? Двести-триста денег.

– Ты что, там была?

– Ага, Денис водил. Кстати, сегодня Денис придёт в гости, так что вечером можешь быть свободен. А я с ним поговорю насчёт тебя.

– Катюша, но я не хочу в клуб. Я и танцевать не умею.

– Не умеешь – научат. Там не танцуют. Ничего, тебе на пользу пойдет. Погоняют в спортзале. Злее станешь. В общем, чтоб с шести вечера тебя здесь не было. Сходи к своему Солженицыну, пива попей. Денег я дам.

Катька вскочила, вытащила из сумочки несколько денег, бросила на стол. И пошла в душ.

Иван Солженицын был однофамильцем известного писателя, работающего в жанре «чёрного» триллера. С Гошей они три года проучились в одной группе на факультете земельных свойств.

Медное и огромное солнце за окном клонилось к закату – так было всегда, когда Гоша оставался в квартире один. Катька была на работе, её фирма изготавливала печати на все случаи жизни. Захочет человек, скажем, попасть в Саратов, закажет на фирме соответствующую печать-штамп «Буду в Саратове с… до…», приложит к своей расписке – и всё, он уже едет в Саратов. Захочет изменить форму черепа. И тут печать выручит – «Выбранную мной форму черепа следует считать настоящей». Главное деньги заплатить.

Из-за денег Гоша и сошёлся со стервозной Катькой. Правда, тогда она не была стервозой. Мягкой была, но когда перешла на фирму к Денису, первым делом наложила на себя печать «Успешная деловая женщина».

Гоше думалось, что Денис, Катькин босс, наверняка с ней спит. А как иначе понимать, когда приходишь домой, а босс твоей жены разгуливает по квартире в одних семейных трусах, и никто Гоше не объясняет – почему.

Гоша посмотрел на себя в зеркало – недурён – одёрнул пиджак. Ещё раз всмотрелся в собственные черты лица. И совершенно некстати, к полному своему недоумению, обнаружил, что выглядит он как-то иначе, не так, как должен. То есть не его это лицо. Гоша зажмурился, припомнил, каким он видел себя вчера. Открыл глаза. В зеркале снова был он, Гоша. «Коварный это прибор – зеркало», – подумалось ему. Он провёл массажной щёткой по завитым мелкими кольцами волосам, потёр для румянца щёки ладонями. Ещё раз одёрнул полы пиджака, поправил ремень на брюках.

У Солженицына за окном тоже пылал вечный закат, но не тусклого, вялого меднолицего Гошиного солнца, а яростного, алого, играющего золотыми огнями на небе цвета сапфира. У Солженицына было самое красивое небо. Ни у кого больше такого не было – ни голубого, ни синего.

Обычно они с Иваном усаживались на кухне, прямо перед открытым окном. Пили пиво и философствовали.

Солженицын ещё с факультета подсел на теорию эволюции. Не давало ему покоя то, что факты современной науки свидетельствуют: сама по себе эволюция невозможна. Но академики и профессора наложили гербовые печати «самодостаточной эволюции» на акт исследования. И теперь ничего не оставалось, как свято в неё верить и почитать.

Вольнодумный Солженицын не любил гербовых печатей за их императивность. Поэтому массу времени тратил на выискивание всё новых фактов, противоречащих эволюционной доктрине.

Гоша был благодарным слушателем. Эволюция ему бы-ла безразлична. Он выпивал необходимую дозу пива и впадал в благодушное настроение. На солженицынский закат любоваться можно было бесконечно, и сквозь призму пивного бокала, и просто так. Окно выходило на долину, усеянную маленькими нарядными коттеджиками, ездили там повозки, запряжённые волами, скирдовали снопы крестьяне и огромные красные виноградники тянулись до самого горизонта.

На выделенные Катькой деньги Гоша купил дюжину бутылок пива, сушёных кальмаров и солёного арахиса. Они с Ваней устроились на кухне. Включили радио «Шансон», душевнейшее радио. И под плачущих блатарей, прожигающих «слезой горючей» ночнушки своих милок, приступили к делу. Солженицын завел разговор о «катастрофе ошибок» и полной невозможности, благодаря этой катастрофе, возникновения живого вещества из химических соединений. Гоша сосредоточенно пил. Пил и за утренний недопив, и за вчерашний, а заодно и за будущие мытарства.

Через час Ваниных разглагольствований, Гоша вдруг сообщил:

– Катерина желает, чтобы я пошёл деньги зарабатывать.

– Женщина, что ты хочешь, – философически заметил Солженицын и бросил в рот пригоршню орешков.

– Знаешь, куда она желает меня пристроить? В мужской стриптиз.

Ваня расхохотался и потрепал Гошу пухлой ладошкой по плечу.

– Да, старик, да…

– Слушай, Ваня, а разводиться не страшно?

– Совсем не страшно, – ответил Ваня.

Солженицын, человек добродушнейший, успел три ра-за развестись и сейчас холостяковал.