– Там вы узнаете смысл вашего пребывания здесь.

Игрёк поднялся, подошёл к «зеркалу».

– А он есть?

– Кто?

– Смысл. Вот и зеркало у вас ничего не отражает. «Чёрный квадрат». Казимир Малевич.

– Это для вас не отражает. Я же вам говорю – в Центральном Крематории вы узнаете всё. Вас примет сам Посвящённый!

– И как туда, на такси?

– Такси туда не ходят. За вами выслали спецтранспорт. Он уже ждёт.

– Что же…

Игорьку вспомнились опущенные плечи и растерянное лицо Гоши. Как это было похоже на его собственное состояние. Здесь, конечно, тихо и мирно, но хорошо бы взять и проснуться. А не плестись в крематорий. Игорёк напрягся, силясь проснуться – тщетно.

«Наверное, так действует снотворное. Вроде наркоза», – решил он.

Да, собственно, больше нечего было решать. Нужно следовать за логикой сна. Может быть, сон этот имеет особое значение, и всё здесь неспроста. И в конце сна всё объяснится.

Они спустились к авто, большому чёрному фургону со странной эмблемой на дверце: две радужные спирали, одна вращается, раскручивая витки, другая, наоборот, стремится сжиматься в точку; а над каждой из них белой полоской дуга, напоминающая человеческую бровь. И кажется, что внутри спиралей зрачки, глядящие прямо на тебя.

Солженицын распахнул перед Игорьком дверь кабины, приглашая садиться.

– Я, к сожалению, не могу сопровождать. Не приглашён.

В кабине не было ни шофёра, ни руля. Только большое кожаное кресло и дверь, очевидно, в сам фургон.

Игорёк, уже в полуневменяемом состоянии, уселся в это кресло и, закрыв глаза, подумал: «Будь что будет. Ещё немного и совсем одурею». Сон совершенно нереальный, таких снов не бывает. Во снах обстоятельства воспринимаешь как естественные, любая странность кажется нормальной. А здесь дуреешь от постоянных несуразностей.

Когда он открыл глаза, оказалось, что машина уже припаркована у небольшого здания, усечённой пирамиды, облицованной чёрными, словно отлитыми из базальта, плитами. Входа в пирамиду не было.

– Пожалуйте сюда, – донёсся сверху низкий и гулкий голос, когда Игорёк выбрался из автоагрегата.

«Как, интересно, я туда пожалую?»

– Вы пожалуйте, не думайте как.

«Ну не думаю», – хмуро подумал Игорёк.

И оказался на верхней площадке, рядом с высоким лысым неопределённого возраста человеком в лило-вом плаще, наброшенном поверх ярко-жёлтого хитона. Вверх от пирамиды поднималось голубоватое свечение, упираясь в непроницаемо тёмное небо. Ни единой звезды, ни искорки света, ни даже засвеченного огнями города облака не было на этом небе. Игорёк глянул под ноги – там полыхало яростное пламя, пирамида была одной большой печью. А вокруг расстилалась Москва, словно пирамида парила высоко над городом. Такая Москва, какой Игорёк привык видеть: со сталинскими высотками, подсвеченными разноцветными огнями, с пронзающим тьму шпилем Останкинской телебашни, кратером Лужников у Воробьёвых гор, с кольцами и радиусами огней вдоль трасс и проспектов… Радиусы сходились к подножию пирамиды, которая уже исполинским утёсом возвышалась над столицей, над её центром. А внизу, там, где должны были быть Красная площадь с Кремлём, зияла огромная яма.

Высокий человек в лиловом плаще также созерцал панораму города. Тем же низким, рокочущим голосом он произнёс:

– И только мы двое знаем, что всё это – иллюзия, сон.

– На сон похоже мало, – осторожно возразил Игорёк.

– Не мешайте себе думать правильно. Думайте то, что на самом деле думаете. Ведь вы знаете, что это сон. Сон, который снится всем.

– Как это?

– Всем, кто живёт на Земле, там, откуда вы явились.

– Явился…

– Первый из людей, что посетил Снотворенье.

– Отчего же здесь так темно? И так много крематориев?

– Сумрак подсознания. Ты видишь лишь малую часть Снотворенья. Есть и другие места. Там много света.

– А выбраться отсюда как? Как мне проснуться?

– Разве ты спишь? – усмехнулся человек.

– Я и сам уже не знаю.

– Знаешь. Ты понимаешь гораздо больше, чем готов принять.

– Что же будет дальше? Я устал.

Человек повернулся к Игорьку и протянул руку:

– Единый Посвящённый.

– Чего?

– Я, волею Хозяина, Посвящённый.

– Что это, где я? Ответьте наконец! – взмолился Игорёк.

– Ты по другую сторону.

– Сторону чего? – не унимался Игорёк.

Внезапно они оказались в небольшой комнате, словно бы в кабинете эпохи барокко. Драпировки на стенах, роскошный ковёр на полу, со сценой королевской охоты, золочёные пилястры вдоль стен, облицованный красным мрамором камин с массивными золотыми часами на нём. На овальном малахитовом столе, отделанном перламутровой инкрустацией, два золотых кубка и кратер с серебряным черпаком. Игорёк с Посвящённым сидят в креслах чёрного дерева. В камине тлеют угли. В золотой клетке, подвешенной у забранного атласом окна, скачет маленькая серая птичка.

– По другую сторону всего: видимого и невидимого, добра и зла, света и тьмы, духовного и материального, – Посвящённый дважды зачерпнул, разливая по кубкам красное вино из кратера.

– Пей, – властно приказал он.

Лицо его в свете десятков ярких свечей в канделябрах казалось высеченным из камня: острые линии скул, подбородка, переносицы, ни бровей, ни ресниц.

– Зачем? – насторожился Игорёк.

– Чтобы приобщиться к духу Хозяина.

Игорёк внутренне выматерлся и отставил кубок подальше.

– Не буду.

– Что же, это твоё право.

«Что я здесь делаю? Что им от меня надо?»

– Мне от тебя ничего не нужно, человек. Я должен подготовить тебя к встрече с Хозяином.

– Кто он?

– Хороший вопрос. Он Хозяин, и всё. Его слушают великие духи и боятся Реализованные. Тебе оказана великая честь. Это превыше дружбы с Реализованными, даже самыми древними из них. Твоя возлюбленная Иштар, Царица царей иззавидуется.

– Откуда ты… вы… Откуда знаете про неё и меня?

– Я скажу. Каждый сущий несёт дань Великому Хозяину, и в каждом сущем пребывает Он. Всё видит, всё знает. От него невозможно спрятаться. Ничего от него не утаить.

– Он что, всемогущий?

– Он – Великий Хозяин.

– Бог, что ли?

– Больше не скажу. Ты достаточно узнал о нём, чтобы предстать перед Его взором.

«Только этого не хватало. Теперь совершенно ясно, что это не сон».

– Ведь я говорил, что ты это знаешь, – ответил на его мысль Посвящённый и поднялся. – Идём.

– Куда?

– В пылающую бездну.

Не успел Игорёк опомниться, как они снова были на вершине пирамиды. Посвящённый взял Игорька за руку и стал спускаться по незримой лестнице прямо в бушующее пламя.

– Я привёл его, – торжественно произнёс он, когда они достигли самого дна. И исчез.

Пламя внезапно опало, и всё пространство пирамиды погрузилось во тьму. А потом вспыхнул ярчайший свет и тихий голос прошелестел:

– Как долго я тебя ждал. Не бойся, ты не раб мой. Отныне ты в шаге от животворящих духов. И, вступив в союз со мной, станешь выше Реализованных и овладеешь их Реализациями. Не сразу, конечно. Ты должен многому научиться, ты должен знать то, что подобает знать бессмертному. Абсолютному бессмертному. Сначала ты научишься быть среди моих менталов, научишься их понимать. Тебе откроется подлинная сущность людей, корни их желаний и страхов, источники их мыслей и дел. Ибо всякий мой ментал, те человечки, которых ты здесь видел, – суть ядро психики человека земного. Сейчас ты не понимаешь меня. Ничего. Всё увидишь сам. То, что люди называют психикой – это Я! Я говорю с ними из их нутра. Они ищут источник голоса и не находят. Захочу – человек страдает, захочу – смеётся. Не в его силах изменить это. Ты боишься потерять слух, твой друг Артемий боится остаться на старости лет одиноким. Вы не рассказываете о своих страхах, потому что побороть их не в ваших силах. Из страхов и влечений вы, люди, и состоите. Но ты, бессмертный, ныне освобождаешься от этих уз! Я дарую тебе право творить себя по своему усмотрению. Одно только требуется от тебя – согласие быть со мной в союзе. Решай, человек.

– Вот, наконец. Если ты всё обо мне знаешь, то должен знать, что я хочу лишь как можно скорее вернуться домой.

– Где твой дом? – прошептал голос.

Вновь сделалось темно. В темноте возникли и стали приближаться огоньки. Они разрастались в светящиеся сферы, в них возникали знакомые и незнакомые улицы, дома, какие-то места, которые он где-то когда-то видел.

Игорёк узнал старую панельную трёхэтажку в Березняках, где жили они с матерью, пока бабушка не забрала его в Москву. Узнал общежитие музыкальной школы и свою комнату в нём. Узнал пару-тройку домов и квартир, где в разное время довелось обитать. Была там и квартира Артемия, и его собственная берлога. Была и квартира Гоши. А на обширном зелёном холме стоял особняк в четыре этажа, с готическими башенками и флагами на них – дом из белого камня, который не раз снился Игорьку, когда он был подростком.

– Любой из них – твой дом, – продолжал Хозяин. – Они принадлежат тебе.

Что означает «принадлежат», Игорёк не понял. Хозяин предложил:

– Выбери любой и окажешься в нём.

Игорёк подумал было для чего выбирать, зачем ему там оказываться? И где эти дома – в этом призрачном, но хватком мире, или в его, Игорька, воображении, или там, не Земле? Но неожиданно вдруг оказался в квартире бедного Гоши. И вовремя.

В широкой прихожей с розовыми обоями вдоль платяного шкафа-купе прогуливались двое подростков, изображавших презрительную скуку на лицах. Один пои-грывал опасной бритвой, то открывая, то пряча лезвие. Другой жевал орешки, по одному доставая из бумажного пакетика.

Игорёк покосился на чёрный овал зеркала, висевшего напротив шкафа, и, не обращая внимания на пацанов, двинулся в комнату. Оттуда доносился дрожащий от негодования возбуждённый женский голос и тянуло курящейся коноплёй.

– Эй, чучело, ты куда? – схватил Игорька за руку пацан с бритвой.

Игорёк молча освободился от хватки. Когда подскочил второй, легонько оттолкнул его, чтобы ненароком не убить.

Гоша был зафиксирован ремнями на медицинских носилках. Носилки были поставлены стоймя и прислонены к стене. Перед ними расхаживала высокая, эффектная, в цвета скошенной травы деловом костюме брюнетка. Гнев, владевший ею, не искажал тонких, правильных черт лица. Чёрные её глаза были злы.

А на тахте сидела, подобрав ноги, давешняя знакомая Игорька, блатная из подземного перехода. И, безучастно глядя на Гошу, курила косячок.

Игорёк оценивающе рассмотрел Катьку и подсел к блатной.

– Что это у вас творится? – тихо спросил он.

– Заказ, – так же негромко ответила та. – Ты откуда нарисовался?

– Так, это кто такой? – повернулась к Игорьку Катька.

– Это спец-отморозок, – доверительно сообщила блатная. – Он умеет навсегда убивать.

– Да-а? – с непонятным интересом произнесла Катька. – Как вас зовут, юноша?

– Игорем меня зовут, девушка.

– Вы ничего, симпатичный.

Блатная хмыкнула и ткнула Игорька в бок.

– Слышь, симпатичный, ты чё здесь делаешь?

– Да вот, выясняю… – неопределённо ответил он.

– А что здесь выяснять, – взвилась Катька. – Вот смотрите, это лицензия на контракт с блатными, это разрешение на полную трансплантацию органов этого гада…

– Катенька! – подал голос Гоша. – Не надо.

– Заткнись, урод, – Катька развернулась и с размаху отвесила Гоше затрещину.

– Она тебе заплатила? – осведомился Игорёк у блатной.

– Как полагается. С нами, блатными, попробуй не заплати.

– Ну так, девушка, – обратился, вставая, Игорёк к Катьке. – Юношу этого придётся вам простить. А бумажки свои можете порвать. Я их аннулирую.

– Как это? По какому это праву? Печать стоит всю мою месячную зарплату, – красивое лицо Катьки пошло красными пятнами. – А ты куда смотришь? Куда твои дебилы смотрят?

– Не дерзи, – угрожающе и глухо ответила блатная.

Она вмиг преобразилась. Вместо девочки-подростка на Катьку угрюмо смотрела лютая баба, готовая убить за один косой взгляд. Катька отшатнулась.

– Ну, пусть твои что-то сделают? – иным, примирительным тоном попросила она.

– А чё они сделают? Только они рыпнутся – им хана. Без воскрешения. Я вторую бригаду терять не собираюсь. Всё, концерт окончен.

С этими словами блатная поднялась и принялась с треском отдирать «липучки» ремней на носилках.

– Спасибо, Игорь! Я верил в тебя! – лепетал Гоша, не силах сдержать навернувшиеся слёзы.

– Вот это правильно, – оценил работу блатной Игорёк. – Тебя, дева, как звать?

– Я ж блатная, какое у меня имя? Осой кличут. Кусаюсь больно.

Она быстрым, кокетливым взглядом посмотрела на Игорька.

– Может, в «Асторию» закатимся? – предложила она.

– И я с вами, – неожиданно встрял освобождённый Гоша.

Катька, нахмурившись, сосредоточенно наматывала на палец локон своих чёрных волос.

– А-а, Игорь, вы на самом деле имеет право разрывать такие контракты? – спросила она.

– Имею, – отрезал Игорёк.

– И я должна простить этого… человека?

– Натурально.

– Что же, я могу. Если он сам попросит у меня прощения. Иначе… иначе это так обидно, что… – Катька разрыдалась.

– Катенька, прости! – Гоша осторожно мелкими шажками приблизился к подруге и бухнулся на колени. Обнял за ноги. – Катенька! Жизнь моя! Прости, я не хотел тебя убивать! Но ты же сама меня вынудила. Куда мне было деваться? Катенька, я всего лишь хотел остаться собой!

– Фу, дурак, – презрительно скривилась Оса.

– Катенька, – плакал Гоша, – Катенька моя…

– Обрыдаться можно, – прокомментировала блатная. – Это ж надо так мужика окрутить.

Она уже как-то незаметно успела прилепиться к Игорьку, обнять его за талию и прижаться щекой к его плечу.

«Ну вот, – внутренне усмехнувшись, подумал он, – осталось жениться, завести семью, нарожать детей и завязнуть навсегда в этом долбанутом мире».

– В «Асторию», говоришь? Интересно, что тут подают в ресторанах? Утка по-пекински есть?

– В «Астории»? Само собой, ты чё?

– Понятно. «Астория», значит, такой суперресторан.

– Ну ты прям, супер. Ну пошли? Я своих бойцов отпущу. Эй, Шило, Кент! – крикнула она. – Мигом сгинули!

Бойцы, постанывая, медленно вползли на четвереньках в комнату.

– Ого! Успел, значит. Ну ничего, наука будет. Спеца надо чуять, поняли? Давайте ползите по хатам, – распорядилась Оса.

– Оса, ты детей любишь? – спросил Игорёк, наблюдая, как Гоша и Катька, устроившись на подоконнике, страстно целуются.

– Ты чё, в натуре ужаленный? Чё их любить? Их никто не любит, отморозков.

– Ну пошли в твою «Асторию», там договорим, – потянул Игорёк её из комнаты.

В подъезде их догнал Гоша. На нём висела Катька и причитала:

– Гошенька, миленький, ну куда же ты?

– Я без Игоря не могу, – оправдывался тот, волоча подругу.

– Ладно, пускай, и эти клоуны будут, – разрешила Оса. – Чё он тебя так облизывает?

«Астория» оказалась полуподвальным заведением с невзрачным с виду входом и скромной вывеской, на которой под названием ресторана значилось: «Управление общепита». Зато внутри обнаружились залы с высоченными сводами, выложенными лазоревой мозаикой с золотистой искрой, с мраморными колоннами, опоясанными золотыми же ветвями декоративного плюща. За столами сидели нарядные дамы в жемчугах и бриллиантах и вальяжные мужики. Мужики были сплошь во фраках и смокингах.

– Ты гляди, – удивился Гоша, разглядывая себя в большое, в целый этаж, зеркало. – Как влитой сидит.

Гоша был во фраке, а Игорёк – в смокинге. На Катьке оказался умопомрачительный вечерний туалет с сильно открытой спиной и не менее глубоким вырезом спереди. В свете огромных хрустальных люстр блистало бриллиантовое колье, иссиня-чёрные волосы стягивала нить крупного розоватого жемчуга, на запястье – агатовый браслет, на мизинце – изящный перстенёк из платины.

Маленькая Оса оказалась в кокетливой чёрной шляпке с радужным пёрышком, скрывшей короткую стрижку, и в коротком, облегающем огненно-красном платье. На ногах лаковые туфельки под цвет шляпки, с рубиновыми пряжками.

– Круто, – сообщила она, придирчиво разглядывая себя в зеркале. – Ну у тебя и статус.

– В самом деле, Игорь, – с приторно-слащавой ноткой добавила Катька, – вы большой человек!

Игорёк, чтобы не произносить дурацких слов, сделал серьёзное лицо и подал руку преобразившейся блатной.

Навстречу, широкими шагами, улыбаясь, как самому родному человеку, плыл здоровенного роста метрдотель, дядька с рыжими усами, плавно переходившими в бакенбарды.

Игорёк бросил взгляд на непроницаемо чёрную поверхность зеркала.

– Ой! – то ли испуганно, то ли удивлённо вскрикнула Катька. – У вас одинаковые лица с Гошенькой!

– Да, – важно ответил Гоша. – Мы с Игорем – ментальные братья.

– Откуда ты такие слова знаешь, Гошенька? – проворковала Катька, окидывая возлюбленного цепким заинтересованным взглядом.

– Я только что это понял, – с той же важностью сообщил тот.

– Господа и дамы! – дрожащим от воодушевления голосом вступил метрдотель. – Безмерно рад, что вы почтили своим вниманием наше скромное, однако же, самое изысканное и элитное заведение во всей Москве! Желаете отдельный кабинет или наилучшее место в общей зале или, быть может, желаете предпочесть уединиться в зимнем саду для VIP-персон, или в аквариуме, или на балюстраде с видом на город? – нараспев выводил он.

– Хочу в общую залу, там шикарно, – потянула за локоть Игорька Оса. – Там та-акие люди. Олигархи! Депутаты! Интересно, – она всматривалась через стекло дверей в залу, – мой прикид круче, чем у их баб?

– Изволь, полюбуемся, – согласился Игорёк. – Милейший, ну-ка идём в народ.

– В общую залу? – уточнил метрдотель.

– Что-то мне боязно, – сказал Гоша.

– Поговори у меня, – Катька подтолкнула его вслед за метрдотелем. – Я сейчас с каким-нибудь олигархом познакомлюсь.

– Ты уже собралась изменить мне? – обиделся Гоша.

– Ну что ты, лапочка? Только познакомлюсь. Потанцую, что ты такой ревнивый?

– Ребята, не ссорьтесь, – снисходительно бросил Игорёк, останавливаясь в дверях и пропуская вперёд Осу.

Их посадили у открытого настежь окна. За окном были сумерки, вдалеке жемчужно отблёскивало в последних лучах заката море. И на море, и на берегу беспрерывно возникали какие-то вспышки.

При изучении меню желания разделились. Катька требовала суши и рыбу фугу. Гоша задумчиво изучал раздел «Великие блюда итальянской кухни». Оса шептала в ухо Игорьку, мол, я как ты, и тыкала пальчиком в красочное фото пекинской утки. У всех лихорадочно блестели глаза. Игорёк же отдыхал от загадок мира Снотворенья. И не без меланхолии думал о том, что всё здесь, как в старой доброй Москве-раскладушке. Те же ухоженные лица «элиты» за столиками, та же «ламбада» и «феличита» из динамиков.

– Я хочу сушей, – говорила Катька, – я так люблю сушей. Вот эти, ролл «Калифорния»: лосось, тунец, гребешок, кальмар, креветка, осьминог, угорь… Какие названия: икура – икра лососевая, тобико – икра летучей рыбы, желтохвостик… И ролл «Филадельфия»… И горяченького…

Из горяченького она пожелала Эби гёдза, то есть японские пельмени с креветками и Унадзю – угорь, жаренный с рисом.

Гоша после долгих размышлений решил остановиться на классике. Бистено а ля Фиорентино, он же стейк по-флорентийски, хотя ценители итальянской кухни настаивают, что стейком фиорентино называть ни в коем случае нельзя. Как нельзя называть шампанским любое игристое вино.

– Достойнейший выбор,– гудел официант. – Осмелюсь предложить к стейку по-флорентийски настоящее кьянти «Делла Негро», с чёрным петухом на горлышке. Именно его предпочитают с фиорентино настоящие гурманы. Едва заметный налет игристости, мягкий вкус и фиалковые тона. Особенности приготовления – добавление сусла из вяленого винограда к молодому вину. Делается из сортов Санджовезе – основная часть – с добавлением Треббиано и Мальвазии…

– И пиццу! – добавил Гоша. – Вот эту, «Пиццу Грандиозо»: грибы, бекон, салями, ветчина, баварские сосиски, артишоки, высушенные на солнце помидоры, сыр Пармезан… Ещё равиоли, любое, сицилийскую пенетту и пасту «Читарру» с морепродуктами и помидорчиками «Черри».

– И мне пиццу! – потребовала Оса.

– Дамам могу порекомендовать, – продолжал официант, – сладкое десертное вино. Мой совет – попробуйте сотерн – настоящую жемчужину французского виноделия. Оно того стоит. Производится на юго-западе Франции, на берегах рек Гароны и Дордоны, там, где находятся виноградники региона Бордо. Сорта винограда – Семильон, Совиньон Блан, Мюскадель, все белые. По-вышенное содержание сахара в винограде достигается за счет поражения ягод «благородной плесенью». Грибок повреждает кожицу винограда, вызывая обезвоживание, следовательно, наибольшую концентрацию фруктозы и ароматических веществ в ягодах…

К утке Игорёк попросил розового южно-африканского «Блу Шабли».

Гоша и Катька уже ругались из-за Италии с Японией, из-за суши и пасты, безопасной пиццы и опасной рыбы фуги. Оса жевала пиццу и смотрела на Игорька влюблёнными глазами. В бокалах уже было налито вино, красное и белое, и Гоша, прервав гастрономические препирательства, поднялся с тостом.

– Друзья, выпьем за нашего замечательного нового друга и моего брата Игоря! Матёрого человека!

Катька захлопала в ладоши и потянулась чокаться. Игорёк глотнул розового южно-африканского. В ушах возникла ватная тишина, и в этот миг поднялся сидевший за спиной Игорька, в другом конце зала, Посвящённый, и качнул приветственно бокалом.

Зазвучала музыка – негромкая и торжественная. Игорёк поморщился: умеют в ресторанах испортить настроение, легче, легче надо, ребята, и проще. Но ладно, паршивая музыка – это мелочи. Главное, что друзья рядом, еда самая что ни на есть нормальная. И Оса, ты посмотри, оказывается, ничего, не малолетка приблатнённая, и курносый нос очень даже милый. И пахнет от неё полынной горечью.

Принесли горячие блюда. Утка самая настоящая пекинская, то есть с яркой тёмно-золотистой корочкой. Как положено, подали к ней «блинчики для мандаринов», нежные, с бархатно-коричневыми пятнами прожарки. Игорёк макал кусочки утки в сливовый соус, закусывал пёрышками зелёного лука. Запивал шабли и ни о чём не думал.

Когда торжественные аккорды смолкли, у стола возникла банда цыганских музыкантов и принялась наяривать зажигательные мотивы Бреговича. «Ну наконец что-то», – удовлетворённо качал головой в такт надрывающимся трубам Игорёк.

– Хочу танцевать, – подхватилась Катька, и, пританцовывая, потащила Гошу на середину зала, где был устроен круглый дансинг.

– А мы что, лысые? – спросила Оса.

– Повалили.

Игорёк повесил смокинг на стул, взял её маленькую ладошку в свою руку, и они врезали что-то среднее между рок-н-роллом и джигой.

– Уху! – визжала Оса, когда Игорёк с кажущейся небрежностью швырял её себе за спину и ловил в сантиметрах от пола.

– Чума! – оценила она танец, когда музыка смолкла. – Пошли утку добьём.

– Пошли, – согласился Игорёк.

– Вон тот хмырь на меня нехорошо смотрит, – сообщила Оса, указав оттопыренным мизинцем на рыжего моложавого человека с комсомольским значком на лацкане смокинга. – Если бы не такое место, я бы ему рот распорола.

– Пускай смотрит. Где же ещё смотреть на женщин, как не в ресторанах? Здесь вы бываете необычно красивы.

– Вот увидишь, полезет приставать.

– Ничего, порешаем, – благодушно ответил он.

За столом Гоша трудился в одиночестве над второй порцией фиорентино. Катька уже отплясывала, как и обещала, в плане полезных знакомств, твист с респектабельным мужчиной. У того на смокинге красовался депутатский значок.

– Что, Гоша, – спросил Игорёк, – сплошные ревности?

– Да ну её…

– Гоша, друг, а что, в зеркале мы, в самом деле, похожи?

– Одно лицо. То есть моё лицо. А твоё лицо я видел утром, когда к Солженицыну собирался.

– Здесь ещё и утро бывает? Я думал здесь всегда ночь.

– Что значит ночь? Темно здесь у нас. Ты вот меня спросил, а я и вспомнил… Знаешь, когда я был ребёнком, то есть, ну не важно, я жил в другом месте. Там солнце круглые сутки. Там яблони и вишни. Я понял, отчего мне так у Солженицына нравится. У него в окне точно такой же пейзаж, только закатов там нет. Да, и как меня сюда занесло, а? Хотя Москва, столица, как ни крути.

Гоша отхлебнул кьянти, поставил бокал и подпёр рукой щёку. Лицо его приобрело трогательную задумчивость идиота. Оса щебетала что-то про большие перспективы, про то, что теперь её выведут на новый уровень заказов, на больших людей; что бригаду снова придётся сменить, и заработки будут совсем другие; а лучше, чтобы они с Игорьком и были бригадой. Игорёк кивал, мало вслушиваясь в её лепет.

Он зачем-то повернулся к окну. Что это за вспышки такие настойчивые?

На берег под прикрытием орудийного огня крейсеров и авиации выползали машины-амфибии и десантные корабли на воздушной подушке. Бежали, строча из автоматов, люди; спотыкались, падали. С башен, расположенных вдоль линии обороны, посылали в небо огненные стрелы зенитно-ракетные комплексы. Спрятавшаяся за крепостным валом артиллерия вела ураганный обстрел зоны высадки. То тут, то там поднимались фонтаны воды, гальки. Танки неудержимо двигались к укреплениям оборонявшейся стороны, плевались огнём и пулемётными трассерами.

Горели кедры и кипарисы, горела разбитая техника и человеческие тела, горели бензиновые пятна на воде. Из-за бетонной стены укрепрайона рвались в небо факелы огня. Подбитые боевые машины пехоты разрывало на части, и в огненных пузырях взлетали раскоряченные, словно лягушки, тела десантников.

Благодушие и расслабленность Игорька как рукой сняло. Из ресторана нужно было линять. «Как я этого безобразия не разглядел? Сижу, утку трескаю…»

Он посмотрел в зал, куда подевалась Оса. В танцполе её не было.

– Гоша, что это за безобразие за окном?

– Красиво. Воюют где-то. Развлечение.

– Ничего себе развлечение. Или у вас виды за окном что-то вроде телевизора?

– Не знаю. Солженицын говорил, что это где-то далеко, туда никак не доберёшься.

– Значит, где-то идёт война, а мы здесь кушаем и любуемся. Как-то это неправильно, Гоша.

– А средневековые гимны под бомбардировки – это правильно? – невозмутимо спросил Гоша.

– Ты откуда знаешь?

Гоша пожал плечами.

– Просто знаю. Сейчас узнал.

Игорёк смутился и вновь стал искать в зале Осу. Оказалось, что она сидит за столиком с тем самым рыжим джентльменом, которому грозилась порвать рот, если станет приставать.

Рыжий, сидевший спиной к Игорьку, что-то живо говорил. Оса, серьёзно наморщив лоб, слушала. Потом она кивнула, посмотрела на Игорька и поднялась.

– Есть работа, – сообщила она, усаживаясь за их стол. – Этот рыжий – серьёзный человек. Помощник министра. Статус очень высокий, засекреченный.

– Кто засекреченный? – не понял Игорёк.

– Статус министра засекречен. Ну это чтобы никто не мог пробить, какая нужна печать, чтобы его нейтрализовать. Короче, – продолжала Оса. – выцепил он меня, думаю, клеится. Ни фига не клеится. Вежливо так говорит, на «вы». У вас, дорогая Оса, очень резко вырос статус. Короче, ему стало известно, что я сменила бригаду, а старые бойцы не воскресли. Я хотела в несознанку уйти, что сама еле жива осталась. А он говорит, вот потому и осталась, что сменила. Короче, они думают, что я владею способом убивать насовсем.

– Ну? – не понимал Игорёк.

– Баранки гну. Налей вина.

Игорёк налил ей сотерна.

– Короче, есть у нас очень крутой блатной. Кликуха – Череп. Так вот, этот Череп выскочил из рейтингового по-ля, ему все пофиг, даже спецы. И стал убивать насовсем, вот как ты. Короче, мне на него сделали заказ.

– Пойду Катьку поищу, – сообщил Гоша, поднимаясь. – Я решил больше не допускать измен с её стороны. Сколько можно, в самом деле, надо быть мужчиной…

– Угу, – промычала Оса, глядя ему вслед. – А самое интересное, что Череп сегодня будет работать здесь. Здесь много больших людей, он кого-то хочет убить.

«Сейчас мне снова начнут предлагать работу. И ведь не смогу ей отказать».

– Игорюнечка, надо его нейтрализовать. У меня тогда статус будет самый крутой. Мы с тобой будем самой крутой бригадой. Как мы с тобой мечтали…

«Ну, положим, это ты мечтала», – подумал Игорёк, а вслух сказал:

– А если не справишься с заказом?

– Если не получится, тогда я… лучше не думать.

– Зачем тогда соглашалась?

– Да как же не согласиться? Статус министра такой, что меня никто не спрашивает. Игорёк, миленький, ты же сможешь?

Оса придвинулась ближе, её коленка касалась бедра Игорька.

– Ладно, Оса, не трусь, – он легонько щёлкнул девушку по носу. – Прорвёмся. Сделаю что смогу.

– Вау! – взвизгнула Оса и повисла у Игорька на шее. – Короче, – зашептала прямо в ухо, – когда Череп появится, Стас, ну рыжий, знак подаст.

За окном по-прежнему кипело сражение. Море выбрасывало на берег всё новые армады танков, амфибий, отряды морских пехотинцев, тщетно силясь отвоевать у материка хотя бы полоску берега. Море наваливало груды трупов, сожжённой техники, уродовало землю воронками, но всё было напрасно. Крепость, уходившая бетонным валом за горизонт, казалось, стояла непоколебимо. Но огненных факелов вздымалось над ней всё больше, непрерывно сыпались на неё снаряды тяжёлых орудий главного калибра, впивались в её плоть выпущенные с самолётов ракеты. Чадное марево заволокло всё пространство над крепостью, но совершенно не распространялось в сторону моря, над которым в разрывах тяжёлых дождевых облаков играли отблески закатного огня. Море, казалось, двигало в наступление на сушу и атмосферную армию, суровым северным ветром гнало в бой клубящиеся дивизионы туч.