Завещание царя Ивана IV, написанное в Новгороде в августе 1072 г. в атмосфере напряженности, во время ожидания новостей с татарского фронта, открывается исповедью в его грехах, выдержанной в витиевато-покаянном стиле. «Я превзошел в беззаконии всех преступников от Адама до наших дней... поэтому каждый ненавидит меня... Я животен в моих помыслах... Я осквернил саму мою голову неподобающими желаниями и мыслями; мой рот – убийственными и похотливыми словами; мой язык – непристойностью и богохульством, произнося слова обиды и гнева; мои руки – прикосновением к тому, что не подобало мне, – ненасытным грабежом; мои чресла – чудовищным развратом... направляя их на любое возможное злое дело... мои стопы, всегда торопясь свершить злые дела, убийство и грабеж».327

При составлении своего завещания царь Иван IV был, кроме того, угнетен страхами и подозрениями относительно боярского заговора. Он действительно продолжал полагать, что преследуем боярами. Его посетила мысль, что это было Божьим наказанием за его грехи.

Явно ссылаясь на опричнину, которую он создал для защиты себя от боярской оппозиции, Иван IV продолжал: «...вследствие множественности моих преступлений, из-за гнева Божия, я был изгнан своенравными боярами из моей вотчины (Москва) и должен был скитаться в различных краях (Александровская слобода, Вологда, Старица, Новгород).»

Затем, обращаясь к двум своим сыновьям, царевичам Ивану и Федору, царь предупреждает их, что если Бог не ослабит свой гнев, то они могут также пострадать за его грехи. Они должны молить бога и никогда не отчаиваться;328 царевич Иван (когда станет царем) должен относиться к Федору, как к сыну; Федор должен подчиняться старшему брату как своему отцу; и каждый из них должен любить другого и не ссориться с ним. Они должны помогать друг другу в сохранении своих служилых людей в подчинении. И в случае междоусобной борьбы или восстания, Иван и Федор должны будут судить виновных справедливо и, в случае их виновности, отменять смертные приговоры, когда возможно. «Царь должен быть терпелив по отношению к преступникам.»

В этом духе, упраздняя в 1572 г. опричнину, Иван IV, кажется, понимал необходимость восстановления справедливости и организации нормальной работы государственной администрации. Однако, поскольку его боязнь боярской оппозиции не уменьшалась, он продолжал прибегать к произволу и террору, но уже не до такой степени, как во время опричнины.

Иван Тимофеев, автор «Временника», важного историко-политического произведения об истоках смутного времени, полагал, что Иван IV, вводя опричнину, хотел разделить Россию на две части, верность одной из которых не подвергалась сомнению, в то время как другая – большая – стала объектом его попытки подавить действительную или предполагаемую оппозицию.

«Он (царь) представил ненависть всех городов его земли, и его гнев разделил один народ на две половины... Как будто топором он надвое разрубил все свое царство»329 Но корпус опричнины постепенно деградировал в недисциплинированную банду и стал совершенно ненадежным. И Ивану IV, кажется, не оставалось ничего другого, как разогнать его.

Многие историки, включая таких авторитетных, как С.М. Соловьев и С.Ф. Платонов, полагали, что понятие «опричнина» было упразднено, и наихудшие злоупотребления опричников прекратились, но этот институт по его сути продолжал существовать до конца правления царя Ивана IV, называясь «двором». Л.М. Сухотин и позднее С.В. Веселовский показали – и, по моему мнению, убедительно – что такая точка зрения едва ли справедлива.330

Как мы знаем, двор был традиционным институтом княжеской администрации и управления. Когда московский князь стал правителем национального государства, его двор значительно расширился и стал институтом правления царства. Когда царь Иван IV создал опричнину, он выкроил для себя личный двор из управляющего национального двора – земщины.

Когда опричнину упразднили, ожидалось, что приказы, а также персонал обоих дворов – национального и личного царского, объединятся. Но это была нелегкая задача.

При учреждении в свое время опричного двора перечень персонала был составлен, исходя из степени знатности соответствующего положения (разрядные списки). Они пересматривались каждый год. Так появились две различных лестницы административной значимости – списки опричнины и земщины. Те, кто входил в опричный двор, обладали преимуществом по сравнению с земским двором. Когда опричнина прекратила свое существование, опричники утеряли свой былой привилегированный статус.

Каждый случай включения бывшего опричника в общий (земский) список должностей и назначений должен был рассматриваться индивидуально. Ситуация была еще более усложнена местническими генеалогаческими притязаниями.

Слияние опричных и земских приказов тоже шло непросто. Оно и не могло быть достигнуто сразу. Некоторое время бывшие опричные приказы продолжали функционировать отдельно под названием «дворовых приказов». Но никогда более они не имели былой значимости.

Упразднение опричнины означало возвращение земельных прав тем землевладельцам и держателям земли, чьи поместья или землевладения были конфискованы для опричников. Удовлетворить требования прежних обладателей было непросто, процесс этот шел беспорядочно и постоянно вызывал замешательство. Упразднение опричнины оказалось легче декларировать, чем залечить раны, ею порожденные.

Оценивая роль опричнины и ее последствия, многие историки выражают мнение, что несмотря на все ее ужасы, опричнина выполнила важную социальную и политическую задачу – расшатала власть княжеской и боярской аристократии, чем очистила путь подъему дворянства.331

Бесспорно, что подъем дворянства вместе с реорганизацией московитской армии, начатой в царствование Ивана III, составили одну из основных социально-политических тенденций русской истории XVI и XVII веков. Укрепление позиций дворянства как в армии, так и в местной администрации было одной из важных реформ, начатых в 1550-х гг. Адашевым и его окружением. Эта политика продолжалась и после устранения Адашева. Меры, направленные на поддержку дворянства, сопровождались при Адашеве и после него указами, ограничивающими земельные права княжеских и боярских семей.

В 1562 г. бывшие удельные князья (теперь же находившиеся на службе царя) Ярославля, Ростова, Твери, равно как и князь Воротынский, Трубецкой и Одоевский были лишены права продавать вотчины или отдавать их в приданое своим дочерям или сестрам. В случае смерти такого князя без наличия у него сыновей его вотчинное владение конфисковывалось царем. Что же касается боярских вотчин, то указ 1562 г. подтверждал более ранний указ, согласно которому бояре в определенных районах (бывших независимых уделах) не имели права продавать свои земельные владения. Новое правило гласило, что если боярин из этих районов умирал, не оставив завещания и близкой родни, то его земля подлежала конфискации.

Для того, чтобы эта политика продолжалась, не нужно было принимать такие революционные меры, как введение опричнины. Основньми мотивами царя при организации корпуса опричников были обеспечение его личной безопасности и устранение всех потенциальных препятствий к достижению им абсолютной власти. Опричный террор был направлен не только против бояр. Над другими социальными группами – дворянством, духовенством, горожанами и крестьянами – тяготело подозрение в измене. Поспешная мобилизация земли, порожденная опричниной и плохим управлением земельными владениями, данными опричникам, имели своим итогом общий упадок сельскохозяйственного производства.

При опричнине не было никакой систематической конфискации княжеских и боярских латифундий. Более того, в случае опалы или казни князя или могущественного боярина его земельное владение конфисковывалось от имени царя, оно не обязательно передавалось опричному корпусу, но, возможно, присоединялось к владениям царя. Такие конфискации происходили как до создания опричнины, так и после ее упразднения.

Суммируя исторические результаты опричнины, мы должны констатировать, что порожденный ею хаос добавил новые экономические тяготы к принесенным Ливонской войной. Упадок общественной морали и психологическая депрессия нации едва ли были менее катастрофическими. Возможно, что наиболее трагическим результатом опричного террора (равно как и террора царя Ивана IV до и после опричнины) было уничтожение многих одаренных личностей.

То, что Иван IV это понимал, явствует из его завещания 1572 г., в котором он увещевает своих сыновей вести суды политических обидчиков в духе справедливости и выказывать милосердие, где это возможно. Это был совет прекратить беззаконие опричнины и возвратиться к традиционным нормам справедливости с правовыми гарантиями для подсудимых.

Сам царь психологически был не в состоянии следовать этому мудрому совету. Его комплекс преследования все еще преобладал над его добрыми намерениями. Он продолжал верить в существование вечных боярских заговоров. Любое противоречие его повелениям, любую критику его политики кем бы то ни было он воспринимал как предательство. Поэтому расправы, хотя и стали реже, продолжались.

В сфере международной политики основным пунктом разногсий между царем Иваном IV и талантливой группой его советников и военных лидеров была, как и во время опалы Адашева, балтийско-крымская дилемма.

Три высокопоставленных боярина, князь М.И. Воротынский, князь Н.М. Одоевский (бывший опричник) и боярин Михаил Яковлевич Морозов, подобно в свое время Адашеву, побуждали царя заняться татарской проблемой и, закончив Ливонскую войну, удовлетвориться восточной частью Эстонии (включая Юрьев (Тарту) и Нарву, все еще удерживаемую русскими).

Воротынский был основным теоретиком организации обороны против татар, а также успешного отражения атаки армии Девлет-Гирея в июле 1572 г. Князь Одоевский также много сделал для это победы, в то время как царь Иван IV искал убежища в далеком Новгороде. И эта победа привела к отмене опричнины.

Царь Иван IV не мог не признать ценность услуг Воротынского и Одоевского. Одоевский был пожалован боярством (Воротынский имел боярское достоинство). В то же время царь завидовал успеху двух князей и их популярности, возникшей на этой почве. Кроме того они не были просто служилыми людьми царя. Каждый все еще удерживал часть своего бывшего удела. Их сопротивление его внутренней политике не только раздражало Ивана IV, но и казалось ему опасным.

В апреле 1573 г., когда ожидалось очередное нападение татар, Воротынский, Одоевский и Морозов были назначены воеводам русской армии, развернутой по линии защиты реки Оки. Не принимая во внимание соображения безопасности армии и нормы морали, царь Иван IV воспользовался отсутствием князей в Москве, чтобы избавиться от них. Выразительная вставка в разрядную книгу 1573 г. гласит: «Царь Иван подверг бесчестию бояр-воевод князя М.И. Воротынского, князя Н.Р. Одоевского и М.Я. Морозова и приказал их казнить».332

Причина этого приказа неизвестна. Я склонен думать, что три воеводы побуждали царя позволить им начать поход на Крым, чтобы закрепить победу 1572 г. Этот план нарушил бы ливонские проекты Ивана IV и, кроме того, его успех способствовал бы еще больше популярности этих людей.

Последствия казни князя Воротынского и его помощников могли бы стать для России катастрофическими, если бы татары тогда решились напасть. Но они хорошо запомнили свое поражение в предыдущем году и не были готовы к новым сражениям.

Казни бояр, подозреваемых Иваном IV в предательстве, продолжались, хотя и не было такой всеохватывающей волны террора, как во время опричнины.333

Эти расправы вызвали гнев и возмущение бояр и высших чиновников. Это стало известно царю Ивану IV, и он вновь почувствовал, также как до введения института опричнины, что следует применить некоторую хитрость, чтобы удержать власть и обеспечить личную безопасность.

Способ, который он придумал на сей раз, был схож с тем, что использовался при введении опричнины, но выглядел более хитрым. В 1565 г., создавая опричнину, Иван сохранил титул царя, высшую государственную власть и контроль над земщиной.

В 1575 г., через три года после упразднения опричнины и роспуска опричного корпуса, Иван IV решил доверить высшую власть другому человеку и представить себя как удельного князя. Он принял титул князя московского.

План Ивана IV состоял в том, чтобы сделать себя менее заметным и направить любую общественную неудовлетворенность государственными делами против личности нового правителя. Этому правителю он дал титул великого князя всея Руси. Титул царя теперь стал неопределенным.

В значительной степени успех или неудача плана Ивана IV зависел от личности нового верховного правителя. Иван IV хотел быть уверенным в том, что новый монарх не примет свою роль слишком серьезно и в действительности будет подчиняться его секретным приказам. Кандидат на такую роль не должен был быть близко связан с любым из боярских родов, но устраивать генеалогически и в иных отношениях бояр и высших чиновников.

Ивану IV удалось найти человека, который отвечал всем этим требованиям. Он был крещеным татарином царской крови, бывшим царем Касимова Саин-Булатом (его христианским именем было Симеон). Его отец, Бекбулат, был внуком хана Ахмата, правившего Золотой Ордой. Саин-Булат (Симеон Бекбулатович) был, таким образом, потомком Чингисхана.334

Находящиеся на московской службе татарские цари и царевичи, как мусульмане, так и крещеные, обладали на московитской социальной лестнице почетным первенством. Те, кто перешел в христианство, роднились с русскими аристократическими семействами. Саин-Булат после крещения женился на княжне Анастасии Мстиславской, дочери видного московского боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, мать которого была племянницей великого князя Василия III (отца царя Ивана IV). Ее отец был крещеным татарским царевичем Казани по имени Петр. Мстиславские, таким образом, приходились родней царю Ивану IV, стал его родственником и Симеон Бекбулатович. Разумеется, генеалогическое древо Симеона и его связи были довольно впечатляющими.

Саин-Булат был назначен царем Касимова не позднее 1570г. В следующие два года он принял активное участие в Ливонской войне во главе своего двора из касимовских татар. Он перешел в христианство в 1573г.,335 и приблизительно 1 сентября 1575г. Иван IV возгласил его великим князем всея Руси.336

В летописи, составленной около 1625 г., известной как «Пискаревский летописец», сказано, что Иван IV короновал царя Симеона.337

Это – недоразумение, порожденное тем фактом, что Симеон даже до того, как стал высшим правителем России, именовался царем Касимова. Как верховный правитель России, он стал великим князем.

Из «Пискаревской летописи» нам известны некоторые комментарии действий Ивана IV со стороны его современников. «Некоторые люди говорили, что Иван поместил Симеона (на трон), поскольку предсказатели предупредили его, что в тот год случится изменение: царь Москвы умрет. Другие же считают, что он (Иван) проверил намерения народа: (он желал знать), как люди будут реагировать».338

И те, и другие, вероятно, были правы. Иван IV, подобно многим своим современникам (и не только в России), был суеверен, боялся колдовства и верил в пророчества. Год, в который должно было сбыться предсказание, для московитов был 7084 годом с сотворения мира (с 1 сентября 1575 г. до 31 августа 1576 г.).

Иван IV не известил иностранные правительства о назначении нового великого князя Руси. Напротив, он, очевидно, старался не дать иностранным посланникам какого-либо представления о событии. Единственным исключением была Англия. Иван IV раскрыл в доверительных беседах свой план Д. Сильвестру, переводчику Русской компании.

29 ноября 1575 г. Иван IV объяснил Сильвестру, почему он готовил убежище в Англии: «Мы планировали это с нашей сестрой (королевой Елизаветой), ибо в высшей степени предвидели меняющееся и опасное состояние князей и то, что они, как и более простые люди, подвержены колебаниям. Все это заставило нас усомниться в нашем собственном могуществе, и случившееся с нами – плод стечения обстоятельств, ибо мы оставив управление государством, которое отныне передается царем в руки чужака, не связанного с нашей землей и короной. Случившееся поэтому вытекает из извращенного и злого поведения наших подданный, которые сплетничают и покушаются на нас, забывая о лояльном поведении по отношению к нашей персоне. Дабы предотвратить это, мы возложили власть на другого князя (Симеона Бекбулатовича), но сохранили у себя всю казну земли нашей в должной мере и в подобающем месте для всеобщего блага.»339

Два месяца спустя, 29 января 1576 г., Иван IV вновь упомянул «другого князя», но на сей раз намекнул Сильвестру, что все это не навсегда. «Хотя мы и продемонстрировали вам внешне возведение на трон другого в имперской достоинстве, но это возведение на трон не означало нашей отставки, но скорее то, что по нашему решению мы можем вновь принять на себя это достоинство и сделаем это согласно велению Божьему, ибо не был он коронован или избран, а возведен нашей волей.»340

Из этого можно заключить, что к концу января 1576 г. Иваи IV чувствовал себя более уверено, нежели за полгода до того, как впервые высказался о необходимости назначить Симеона официальным правителем России. Предположительно, главная причина этого изменения настроения лежала в очевидном успехе Ивана IV в создании сильной и надежной охранной службы, которой ему не хватало со времени роспуска опричников в 1572 г.

По контрасту с его радикальными действиями по созданию опричнины в начале 1565 г., Иван IV теперь обратился к законности. Используя новый титул князь московский, он написал ходатайство к государю, великому князю всея Руси Симеону Бекбулатовичу, прося разрешения выбрать себе новых служилых людей.341

Петиция Ивана IV была подана Симеону от его собственного имени и от имени двух его сыновей, Ивана и Федора. Все трое назвали себя уменьшительными именами – Иванец и Федорец. Они просили великого князя дать им право отослать прочь тех служилых людей, которым они не доверяли, и набрать взамен людей из числа служащих великому князю. Списки отобранных следовало скопировать и представить великому князю. «И отныне мы клянемся не принимать кого-либо постороннего без твоего ведома. И, пожалуйста, государь, будь благосклонен к тем, кого мы хотим принять на службу, не лишай их своих вотчин, как это делалось ранее по отношению к удельным князьям. А что касается поместий (эти владения должны были остаться в ведении великого князя), разреши им взять с собой зерно, деньги и все их движимое имущество».

Вопрос стоял таким образом, что эта смена служилого люда санкционировалась великим князем. Таким образом он, а не Иван IV, принимал ответственность за содеянное. Вся процедура приобретала более обычный вид, нежели создание корпуса опричников, а служившие при реорганизованном дворе Ивана IV не обладали такими обширными полномочиями, как опричники.

Существуют некоторые данные, позволяющие предположить, что Иван IV попытался использовать Симеона Бекбулатовича при конфискации церковных и монастырских земель. Иван и Алексей Адашевы, бывшие тогда его ближайшими советниками, думали об этом уже в 1551 г. Правительство остро нуждалось в увеличении своего земельного фонда, чтобы обеспечить офицеров дворянской армии поместьями.

Джильс Флетчер, посетивший Московию в 1588 г., упоминал о таком плане в своей знаменитой книге «О государстве Русском» (опубликована в 1591 г.): «Во имя этой цели Иван Васильевич, покойный император, использовал весьма странную практику, которую немногие князья могли принять в самых крайних ситуациях. Он оставил свое царство некоему великому князю Симеону... как будто бы он предполагал отойти от всех общественных дел к тихой личной жизни. К концу года его правления он побудил этого нового царя отозвать все грамоты, пожалованные епископствам и монастырям, в которым они жили многие сотни лет. Все они были отменены».342

До сих пор нет подтверждений этого шага, которые бы встречались в русских источниках этого периода. Флетчер мог получить эту информацию от русских или от англичан либо других иностранцев живших в Московии в 1576 г.

Если Симеон Бекбулатович действительно отменил все грамоты, дарованные церквам и монастырям, даже если просто заявил о подобных намерениях, это должно было спровоцировать значительное сопротивление со стороны церкви. В любом случае, если мы хотим поверить Флетчеру, Иван IV должен был отказаться от своего замысла и, возлагая всю вину на Симеона, лишить последнего его великокняжеской власти.

Флетчер продолжал: «Сделав это (в качестве жеста неудовлетворенности правлением нового царя), он (Иван) вернул себе скипетр и был удовлетворен (как будто во благо церкви и религиозных людей), что они возобновят свои грамоты и сделает это он: оставив и присоединив к короне столько их земли, сколько он считал нужным. Этим путем он извлек из епископств и монастырей (кроме присоединенных к короне земель) огромную массу денег».343

Эта информация, вероятно, относится к актам церковного Собора 1580 г.

Тем временем 7084 год от сотворения мира, относительно которого Ивана IV предостерегали предсказатели, подошел к концу. С его окончанием Иван IV утвердился вновь в своей высшей власти и принял опять титул царя. Дабы вознаградить Симеона Бекбулатовича за его службу в роли великого князя всея Руси, Иван IV объявил его великим князем тверским.

К счастью для Ивана IV и для России во время правления Симеона Бекбулатовича татарские набеги почти прекратились. Это было во многом результатом усиления русской обороны князем Воротынским в 1572 г. и победа над Девлет-Гиреем в том же году. Даже после казни Воротынского его методы отражения нападений татар продолжали применяться.

В апреле 1577 г. украинские казаки предприняли опустошительную вылазку в окрестности Крыма. Московское правительство помогло им деньгами и амуницией и послало подразделение войска. В ответ крымские татары совершили ряд рейдов на польскую Украину в 1577-1578 гг. Казалось, что надвигалась полномасштабная война между Турцией и Польшей. Однако вскоре султан заключил мир с Польшей и приказал татарам участвовать в двух кампаниях против Персии (1578-1579 гг.)344

Набеги крымских татар стали реже, но несколько кампаний против Московии в бассейне Волги предприняли ногайцы (1576, 1577, 1578 гг.). Их рейды были опустошительны, но не столь опасны для Москвы, как совершаемые крымскими татарами.345

В декабре 1572 г. царь Иван IV возобновил Ливонскую войну против Швеции. Он принял на себя верховное командование и назначил царя Касимова Саин-Булата (будущего Симеона Бекбулатовича) первым воеводой армии. В кампании также участвовал король Магнус. 1 января 1573 г. русские штурмовали крепость Пайде (Вейсенштейн). Бывший жестокий опричник Малюта Скуратов был убит в ходе штурма. Взятие Пайде было важным успехом. Затем царь вернулся в Новгород. Но перед отъездом он разделил армию на две группы, послав в южном направлении короля Магнуса и боярина Н.Р. Юрьева, а в западном – царя Симеона с князем И.Ф. Мстиславским, М.Я. Морозовым и князем Иваном Петровичем Шуйским. Первое войско захватило Каркус (к югу от Феллина). Второе потерпело поражение при Лоде и отступило. В целом кампания была удачной. Русские сохранили как Каркус, так и Пайде. Последующее перемирие продолжалось лишь до 1576 г.