(9)

– Без меня меня женили, – по-русски прошептала Татьяна, когда Петти с Макмилланом, прибыв в Морвен-Хаус, передали ей текст меморандума.

– Мадам, давайте говорить начистоту, – начал Макмиллан, – вы дама более чем просто умная, вы наделены, безусловно, неординарными интеллектуальными способностями, поэтому мы и апеллируем не к женским струнам и химерам эмоционального свойства, а к разуму…

– И в то же самое время начинаете с пошлых комплиментов, – тут же отпарировала леди Морвен.

– Пошлых? Вы находите похвалу вашей сообразительности пошлыми комплиментами? – изумился Макмиллан. – Но разве лучше было бы мне начать с восхищения вашим внешним видом и нарядами? Мадам!

– Бросьте, Макмиллан, наши отношения настоль ко формализованы, что порой я сама себе кажусь некой механической тварью, железной куклой, которую посадили на трон, дабы она в определенный момент исполняла определенные па, как в тех средневековых часах в Праге, когда в полдень все святые выезжают из замка и двигают руками, делают дансе и даже рты раскрывают…

– Вот-вот, – закивал Макмиллан, – вы совершенно правильно ухватили суть вещей, разве что прибегли к образу, к ассоциации, но суть выразили совершенно ясно, суть в том, что власть, сконцентрированная в одних руках, формальна, то есть, конкретика власти выражается в формальных отправлениях каких-то конкретных действий…

– Например, официального появления королевы перед подданными со всеми символами – короной, горностаевой мантией, скипетром в руках, – закивала леди Морвен.

– Именно, именно, – подтвердил Макмиллан, – именно, дорогая Бетрибс, вы ухватили самую суть, и мы хотели бы развить тему…

– Вы полагаете, что я в чем-то нарушила наши соглашения и настала пора вручить мне черную метку? Так?

– Если начистоту, – встрял Петти, – и это хорошо, что разговор у нас пошел начистоту, то мы опасаемся, что такой момент может наступить, и так как мы не заинтересованы в крайних мерах, особенно после уже произошедшей де-факто смены руководителя Капитула в конце прошлого года, то мы бы хотели договориться…

– А с моим супругом вы не договорились? – спросила Татьяна, глядя Петти прямо в глаза.

– Мы должны соблюдать некие правила и условности, – заметил Макмиллан.

– То есть, предупреждая меня о том, что в случае конфликтной ситуации вы меня убьете, вы в то же самое время хотите, чтобы мы соблюдали формальности в жизненно важном разговоре? – спросила Татьяна, чувствуя, что лицо ее наливается кровью.

– До каких бы то ни было кардинальных и радикальных действий и до применения крайних средств еще очень далеко, милая Бетрибс, – поспешил успокоить ее Петти, – в нашей практике почти не было случаев, когда бы стороны не договорились.

– Почти, – хмыкнула Татьяна. – А Улаф Пальме? А мой покойный муж, наконец?

– Да что вы заладили, честное слово! – вспыхнул Петти. – Что за инсинуации! Повторяю, мадам, никакого отношения к трагической кончине вашего уважаемого супруга Капитул, во всяком случае, его конструктивная фракция, не имеет! Мы вообще не сторонники подобных методов! Уж если на то пошло, у вас куда больше оснований подозревать вашего приятеля мистера Гейла Блитса!

– Во-первых, Блитс – не мой приятель, а во-вторых, покойный лорд Морвен был главным его сторонником в Капитуле и…

– Вам не надо волноваться, дорогая Бетрибс, – вкрадчиво вступил Макмиллан, – мой друг адвокат правильно говорит: любой коллапс и обрушение системы – это следствие непрофессионализма… Рубить Гордиевы узлы – это не проявление мужской лихости, но наоборот, проявление слабости интеллекта. Компромисс – вот истинное торжество разума и гармонии, диктуемое математикой!

– И вы предлагаете мне компромисс? – спросила Татьяна. – В чем же он?

– Мы предлагаем вам еще больше формализовать наши отношения, дорогая леди Морвен, – снова заговорил Петти, – мы предлагаем вам новые условия сохранения вами власти в Капитуле, при наших кондициях, гарантирующих нам уверенность в вас…

– Конкретно, в чем конкретно будут выражаться кондиции вашего регентства? – скороговоркой, нетерпеливо спросила Татьяна.

– Вы выйдете замуж за человека из нашего круга, и мы совершим обряд по правилам Ордена Иллюминатов со всеми исходящими последствиями, но при этом ваш супруг будет только наследовать…

– И вы полагаете, что это компромисс! – перебила Татьяна. – И после недавнего подобного обряда, который был совершен со мной и моим покойным мужем, и после его гибели вы полагаете, что подобная акция прибавит мне какой-либо уверенности в моем благополучии? Какой, однако, цинизм, господа!

– Вы не выслушали все до конца, дорогая Бетрибс, – мягко возразил Татьяне Макмиллан, – формальности брака с близким нам человеком прибавят уверенности нашей стороне, но мы предусмотрели в кондициях конкордата и ваш профит, госпожа…

– Мой профит? – переспросила Татьяна.

– Да, ваш профит, который будет выражаться в следующих статьях и параграфах, изложенных во второй части протокола, приложенной к меморандуму, – сказал Петти.

– А на словах? – спросила Татьяна, уже совершенно овладев собой.

– А на словах, – ответил Петти, – а на словах это может звучать так: вы представляете всю полноту исполнительной власти, как и было прежде до сегодняшнего дня, и принимаете для себя решение, с кем быть… А брак… А брак с сыном Джейкоба Цореса – это только акт, подтверждающий, что вы сделали такой выбор…

– Ах, с сыном Джейкоба Цореса. Уж не с Джозефом ли? И это все? – спросила Татьяна…

– Нет, это только первая часть кондиций, вторая – экономическая, и здесь вам лучше ее объяснит наш математик, – Петти, ухмыльнувшись, кивнул на Макмиллана.

– Те проценты, которые вы с вашим новым супругом станете получать со всех сделок, одобренных Капитулом, вы будете делить на ваши уже персональные счета в соотношении один к полутора, так что ваша, большая часть, которая теперь и отныне станет определяющей компонентой гарантий стабильности наших отношений, она, эта экономическая составляющая, и станет уравновешивающим эквивалентом в системе нашего соглашения.

– Я поняла, – почти перебила его Татьяна, – деньги компенсируют мои страхи и эмоции…

– И послужат лучшей гарантией, потому как деньги суть универсальное мерило и вечный эквивалент всему на земле…

– But money can’t buy me love, аминь, – завершила Татьяна. – О’кэй господа, я подумаю. Надеюсь, до того, как организовать мне авиакатастрофу, вы дадите мне время на размышление? Недели две?

– Ваши слова про катастрофу позвольте считать шуткой, что же до двух недель… Пятнадцатого октября, то есть через двадцать дней, губернатор Калифорнии достопочтенный Джеф Робинсон дает ежегодный благотворительный бал. Там вы будете представлены жениху. Ну, а официальная помолвка будет оглашена на предстоящем Собрании Ордена в присутствии Магов Капитула и Посвященных Большого Круга…

– Позвольте напомнить, господа, что официально срок траура по лорду Морвену истекает только в конце ноября, и было бы неуважением к его памяти…

– Ваше величество, нет надобности напоминать нам об этом. Решением большинства Магов Собрание перенесено на середину декабря. О конкретном дне вы будете извещены в ближайшие дни…

(10)

В час, когда происходил этот разговор, Гейл Блитс с Вадимом Барковским поднимались в воздух в фирменном, разрисованном цветами «Свитчкрафт Корпорэйшн» вертолете.

Два дня рыбалки на острове Мэн – это был максимум из того, что по времени могли позволить себе эти два джентльмена. Они летели в Лондон, где в Морвен-хаусе должны были встретиться с Ее величеством – госпожой Бетрибс, презентативным и номинальным воплощением верховной власти Ордена Иллюминатов.

Встреча предстояла непростая.

Гейл Блитс собирался сделать леди Морвен ре тающее предложение, и от ее ответа зависела теперь судьба миллионов людей, в том, как они буду! жить дальше – бедно или богато, ложиться спать сытыми или голодными, учить своих детей в университетах или отпускать их из дома, не дав им ничего, кроме родительского благословения…

– Предстоит нам драчка, Вадим, хорошенькая драчка за свой кусок жизненного пространства, – задорно подмигнув, сказал своему спутнику Гейл Блитс, – и если рыжая леди окажется на нашей стороне, то все в нынешнем мироустройстве может перемениться в нашу пользу, мы раскачаем лодку и соберем свою прибыль с тех, кто пожелает нам заплатить за то, чтоб мы ее не раскачивали.

– А Петти, Макмиллан и Цорес, ты думаешь, они будут пассивно взирать на го, как ты разыгрываешь карту рыжей вдовушки? – спросил Барковский.

– Я так думаю, что они уже предприняли как минимум две попытки взять ее под опеку, друг мой, и особенно радеет Цорес, дабы заполучить свой семейный бонус, если выдаст вдову за своего придурка – сынка недоделанного, – ответил Гейл, перекрикивая вой вер голе гной турбины.

Машина пролегала над морем.

Сверху, с высоты трех тысяч футов, высокие волны казались мелкой зыбью, что, бывает, пробегает по уличной луже от подувшего из-за угла ветерка.

А вдали уже маячил белый мел высокого обрывистого берега.

Англия!

– Через полчаса будем в Лондоне, сэр, – просунув голову в приоткрытую дверцу, доложил командир.

Гейл молча кивнул, не отрывая взора от поверхности неспокойных вод, невольно любуясь бликами отраженного в каждом гребне волны дневного светила.

– Послушай, Вадим, а какие есть хорошие русские писатели? – вдруг спросил своего приятеля Гейл Блитс,

– Ну-у-у, – неуверенно протянул застигнутый врасплох Вадим Барковский, – разные есть хорошие. Мне, например, Паустовский нравится, Куприн, Гаршин…

– Ну, так ты дай команду секретарям, чтоб вызвали этого Паустовского с Гаршиным к нам в головной офис, – сказал Гейл, не отрываясь от иллюмината, – я хочу чтобы они книгу в России написали про «Свитчкрафт» и про наши программы развития вообще…

Вадима взяла легкая оторопь.

– Да вообще-то они все померли уже давно, и Паустовский, и Гаршин, и Куприн, – сказал Барковский, удивленно глядя на своего визави.

– Так чего ж ты мне голову морочишь? – спросил Гейл с легким раздражением в голосе.

– Я не морочу, ты меня спросил, кого из русских писателей я люблю…

Дальше до самого Лондона летели молча…

Леди Морвен принимала гостей в кабинете.

Разговор был трудным.

Каждое неловко вырвавшееся слово или неверно понятая фраза могли иметь здесь своим последствием судьбоносные изменения мирового финансового климата, измеряемые миллиардами и еще раз миллиардами долларов.

Поэтому она принимала гостей в кабинете. Здесь лучше думалось.

Она давно заметила, что если она сидела за столом своего покойного мужа, то мысль работала лучше. Колдовство? Может, под креслом лорда Морвена лежал камень, взятый из Стоунхенджа? А и разве сама она – не колдунья?

– Мы будем говорить прямо, без обиняков и без ненужных прелюдий, сударыня, – начал Гейл Блитс, едва они расселись каждый на своем месте – она во главе Т-образного стола, а ее гости по левую и по правую руку.

Татьяна сосредоточенно кивнула.

– Нам известно, что группа нефтяников во главе с Макмилланом и Цоресом склоняют вас заключить с ними итоговый конкордат, закрепленный браком с наследником старого Джейкоба Цореса… И это именно так, мадам, и не пытайтесь отказываться, мы знаем это с совершенной достоверностью…

Татьяна и не пыталась возражать. Она напряженно слушала, как слушала своих оппонентов царица Есфирь на знаменитом полотне великого голландца.

– Вам предложили конкордат под процент и гарантии вашего пожизненного пребывания в статусе главы Капитула, но это означает полный конфликт и несовместимость с теми обещаниями, что вы здесь же, в этом же кабинете, давали нам с господином Барковским еще полгода тому назад…

Татьяна лишь слегка наклонила набок свою рыженькую головку, но в лице не изменилась.

– Для нас, для клуба прогрессистов, мадам, это означает не то чтобы полный крах, но мы, наш бизнес, выражающийся многомиллиардными вложениями наших капиталов, грозит затормозиться в своем развитии на совершенно неопределенное время… И кроме того…

Татьяна наклонила головку в другую сторону.

– И кроме того, мадам, – голос Гейла Блитса в своем долгом крещендо почти достиг верхней позиции пафосного апофеоза, – кроме того, нефтяники заготовили под ваш конкордат проект, предполагающий недопустимые для нас изменения правил игры…

– Что за проект? – прервала молчание леди Морвен.

– Нефтяники намерены ввести в действие антимонопольный закон, по которому принадлежащая нам компания «Свитчкрафт» должна быть разделена между пайщиками как минимум на две части, а это… А это повлечет миллиардные убытки…

– Но я еще не подписывала никакого конкордата, джентльмены, и вообще, разговор наш несколько преждевременен… – сказала Татьяна.

– Преждевременен? – с изумлением на лице переспросил Гейл Блитс. – А когда нас поставят перед фактом, когда Сенат и Конгресс примут закон о разделе «Свитчкрафт Корпорэйшн», этот разговор уже будет несвоевременным!

– Но я еще ни с кем не подписывала никаких соглашений, тем более брачных контрактов…

Повисла напряженная пауза.

Только старинные напольные часы в углу кабинета вдруг отбили четверть часа.

– Сударыня, нам доподлинно известно, что именно Джейкоб Цорес устроил катастрофу самолета, в которой погиб ваш муж лорд, Морвен, – сказал Гейл Блитс с таким видом, с каким в крупной игре выкладывают последние козыри, – и это будет вершиной аморальности, если вы выйдете замуж за…

– Не вам судить, и не вам меня учить, мистер Блитс, – резко оборвала его леди Морвен, – мой брак, мое замужество – это вопросы не вашей компетенции, и тем более, не вам морализировать, мистер Блитс! Разве ваш бизнес, основанный на разорении стран с нестабильной экономикой, морален? И не вы ли используете инструмент политического убийства в строительстве собственной компании? Мне тоже доподлинно известны некоторые детали разорения фирмы «Блю Спирит» и связанная с ней цепь смертей ваших сотрудников, – спокойно и членораздельно выговорила своему оппоненту Татьяна.

В кабинете снова воцарилась тишина.

И снова часы в углу отбили, теперь уже две четверти…

– Мы не договоримся? – спросил Гейл Блитс.

– Почему вы так думаете? – переспросила Татьяна.

– Вы должны отказать Цоресу и нефтяникам, – глухо, с надтреснутым голосом, почти просипел Гейл.

– Чтобы отказать, мне необходима веская формальная причина, – ответила Татьяна.

– Этой причиной может быть иная помолвка, – с трудом выговорил Гейл Блитс.

– С вами? Вы готовы из-за меня развестись с супругой? – с иронией в голосе спросила леди Морвен.

– С Вадимом Барковским, сударыня, он холост, – сказал Гейл Блитс и нервно хихикнул.

И тут уже вовсю расхохоталась Татьяна.

Она хохотала так, что уже начала бояться, как бы ей не стало худо.

Она хохотала, хлопая себя по бедрам, хохотала, раскачиваясь в кресле, перейдя вдруг на русский язык:

– Ой, не могу, мамочки. Ой, не могу, уморили совсем, ой, мамочки, помру сейчас…

Вадим Барковский вздрогнул и нервно засмеялся.

От такого заразительного хохота и Гейл Блитс тоже стал заходиться внутренними рыданиями.

И скоро уже кабинет содрогался от тройного хохота.

– Идите, идите, господа, ite messa est, месса закончилась, – сказала Татьяна, наконец отдышавшись, – идите, я обещаю вам, я подтверждаю вам мое намерение участвовать в вашем проекте с финансированием Гэ-Кэ-О, потому как не в моих правилах и не в правилах дома Морвенов вероломно нарушать единожды взятые обязательства, а в остальном, господа, я еще не приняла никаких решений…

(11)

– Итак, у нас двадцать дней, – сказала Татьяна, едва войдя в охотничий домик в Вермонте, который между собою они называли дачей «Солженицыно-два».

– Ты была права, – сказал Дубойс, прочитав бумаги. – Они хотят выдать тебя замуж.

– Все-таки ревнуешь? – не удержалась Татьяна.

– Знаешь, если ты не хочешь, мы найдем способ… – начал было Дубойс.

Но Татьяна, вдруг развеселившись, оборвала его:

– Свадьбы – не будет! – воскликнула она. – Это такой смешной фильм у нас в России был популярен когда-то, и назывался он «Кавказская пленница», там герой, Шурик, так и говорил: «Свадьбы не будет! Я ее украл, я ее и верну…» – И Татьяна вдруг поцеловала Дубойса в губы… – И… И давай выпьем чего-нибудь, шампанского, например, а?

(12)

Танафос нежился в плещущихся волнах ласкавшего его моря, и дуновения легкого бриза слегка колыхали кипарисы Занаду.

– Признаюсь честно, прекраснее места не встречал, – произнес Роберт, спускаясь по каменной лестнице, что вела в долину, – хотя повидал я немало.

– Как интересно, – хмыкнул Том. – И куда же вас заносило, Боб?

– О, это долгие истории. Как-нибудь попозже, если вы не возражаете.

– Не возражаем, – ответил Нил Баренцев. – И вы правы, Роберт. Место это, действительно, удивительное. И не только своей красотой. Здесь словно остановилось время. Знаете, древние греки весьма несерьезно относились к своему прошлому. Они бы просто не поняли нас, гоняющихся за антиквариатом и шатающихся по их, может быть, когда-то прекрасным, но теперь уже совершенно непригодным дворцам и храмам. Они изумительно умели жить одним днем. И пребывая здесь, я начинаю понимать их. Так что не удивляйтесь, Роберт, если вы вдруг начнете забывать ваши прошлые похождения.

– А мне интересно! – воскликнул Нил-Нил. – Роберт, пожалуйста, не забывайте ваши приключения так быстро.

– Конечно, мой юный друг, – слегка рассмеялся Роберт. – Надеюсь, вы позволите мне вас так называть? – В ответ Нил смущенно кивнул, а Том скривил в усмешке губы, и лишь укоризненный взгляд Баренцева заставил полемарха вернуть на лицо маску добродушия. – Мистер Баррен, для меня честь работать у вас, учить вашего сына. Такая работа не каждому, далеко не каждому может достаться. Поверьте, я приложу все усилия…

– Не утруждайтесь, Роберт, – перебил его Баренцев. – Мы вам верим. Случайные люди здесь не появляются.

– Это уж точно, – словно говоря мысли вслух, пробормотал Том.