Дмитрий ВЕРЕСОВ
      ВОРОН
      ИЗБРАННИК ВОРОНА
      Анонс
      Новая книга Дмитрия Вересова "Избранник Ворона" продолжает серию блестящих романов "Черный ворон", "Крик ворона" и "Полет ворона", где читатели встретятся как с полюбившимися, так и новыми героями. Роман эксцентричен по своему сюжету и неожиданно злободневен. Тайная подоплека поведения героев предыдущих романов Дмитрия Вересова находит здесь реальное объяснение.
      Знаешь ли, милая,
      Жизнь неизбежна.
      Хватит мечтать,
      Знаешь, хватит мечтать...
      Павел Кашин
      Пролог
      "Богарт, 13-13" (Петербург, 2001)
      Получив на свой электронный адрес совершенно шпионское по форме послание - "Богарт, 13-13. Т", - я был озадачен явно сверх меры. То, что некто ждет меня 13 числа в 13 часов в кафе "Богарт" на Малой Конюшенной, я понял сразу. Но вот кто?
      Мысленно перебирая всех знакомых, чьи имена, фамилии или прозвища начинались на "Т", я все гадал, кому из них могло прийти в голову назначить встречу столь экстравагантным образом. Получалось, что некому. И даже когда в сознании кометой пронеслось имя "Таня", к комете моментально пристроился жаркий протестующий хвостик - с какой стати, ведь с одной из Танечек я не далее как сегодня утром виделся в тон-ателье, а с другой и вовсе час назад общался по телефону!
      "Совсем спятил со своим кино! - не преминул высказаться внутренний голос. - Не с Танечками ты беседовал, а с актрисами, исполняющими их роли! Одна из них, между прочим, вообще Анечка!"
      "Мэссидж" был получен в 12:17 тринадцатого марта, времени оставалось в обрез, но в "Богарт" я входил, не испытывая ни малейшего сомнения в том, кто именно ждет меня за порогом.
      Но за порогом никто меня не ждал. В центре зала, за заваленным бумагами столиком сидела молодящаяся бизнес-дама лет шестидесяти в обществе делового партнера, похожего на малолетнего форточника, да в "бельэтаже" виднелся кудрявый профиль юной брюнетки, лениво потягивающей что-то красное из высокого бокала.
      Я уселся и от нечего делать принялся любоваться интерьером. Розовые стены украшали увеличенные фотографии великого Боги, в экранных образах и без, с его любимой Бэби - Лорен Бейкал - и без. Негромко журчали голливудские шлягеры пятидесятых. Стильной обстановке соответствовала стильная скудность меню: фирменный салат, фирменное горячее блюдо, кофе и лично мне неинтересная карта вин.
      Выкурив сигаретку, я поднялся и подошел к стойке.
      - Эспрессо.
      - И бокал "Сант-Эмильон", - произнес сзади женский голос.
      Молоденькая буфетчица в бейсбольной кепке посмотрела на меня вопросительно.
      - Ну да... - неуверенно подтвердил я.
      - Сто пятьдесят шесть, - бесстрастно сообщила буфетчица.
      Я безропотно расстегнул кошелек.
      Обернуться я позволил себе, лишь когда получил заказ.
      До чего же она была элегантна, чертовка, - до кончиков холеных ногтей! И выглядела максимум лет на тридцать, хотя кому, как не мне, было знать, что через два с небольшим месяца ей стукнет сорок пять. Что ж, как сказано у классика, это кровь.
      - А я ждал рыжую, - сказал я после двукратного, на французский манер, поцелуя.
      - Кто сказал, что цвет волос женщины - величина постоянная?
      - А цвет глаз?
      - Тонированные линзы, ты же сам писал... Ладно, рассказывай.
      - О чем ты хотела бы услышать? Прошлым летом начали снимать кино, телевизионное. Очень долго искали, кто бы мог сыграть тебя. В Питере не нашли, в Москве не нашли. Пришлось из Праги выписывать... Но попадание удивительное. Даже имя...
      - Да я читала... Любопытно было бы взглянуть.
      - Это несложно устроить.
      - Желательно не очень заметно... Что пописываешь?
      - Сценарии.
      - И?
      - И сценарии...
      - А где обещанный "Дальний берег Нила"? Мы ждем с нетерпением.
      - Мы?!. Ах да, конечно... Процесс так затягивает... Главное - чем дальше, тем лучше понимаешь, что решительно некому передать бразды... Так что самое раннее - через годик. Зато грядет переиздание "Ближнего берега".
      - Когда?
      - Через месяц-другой. Издательство хочет подгадать под трансляцию первых серий.
      - Вполне успеем.
      - Извини, что успеем?
      Она достала из блестящей черной сумочки кожаный портсигар, извлекла из него короткую толстую сигару, протянула портсигар мне.
      - Хочешь? Брунейские.
      Я покачал головой и достал из кармана "Кент № 4".
      - Спасибо. Здоровья осталось только на сигареты супер-лайт.
      Она вынула маленькие, похоже, серебряные щипчики, обрезала кончик сигары, щелкнула черной с золотом зажигалкой. Выпустила два колечка пряного дыма, пригубила вина...
      - Так что же мы должны успеть?
      - Слегка подредактировать твой опус.
      Я поперхнулся кофе и долго не мог откашляться. Она курила и с усмешкой смотрела на меня, потом извлекла лазоревый томик Вересова, а из нагрудного кармана черного пиджачка - очки в тонкой металлической оправе. Раскрыла книгу на титульном листе. Рядом с названием "Ближний берег Нила, или Воспитание чувств" я через стол прочитал - и тоже вверх ногами - "Избранник Ворона".
      - Кое-какие мелочи я уже подправила, - перехватив мой взгляд, сообщила она. - Потом разберешься - этот экземпляр я оставлю тебе.
      - Ты сделала мне предложение, от которого я не в силах отказаться... По всей справедливости, я должен буду обозначить тебя соавтором. А что "Дмитрий Вересов, Татьяна Захаржевская". Будет неплохо смотреться на обложке...
      Она вздохнула вздохом учителя, беседующего с особо тупым учеником.
      - Татьяны Захаржевской не существует. Есть мадам Ван-Норден, ничем не примечательная домохозяйка из кантона Женева. А здесь я вообще предпочитаю быть инкогнито.
      - Как же мне тебя называть?
      - Да как хочешь. Допустим, Галина...
      Глава первая
      Психоанализ по его превосходительству
      I
      (Москва, 1982)
      В спальных вагонах "Красной стрелы" народ ездит непростой иностранцы, артисты, большое и малое начальство, - и обхождение с ними требуется нестандартное, галантерейное. Памятуя об этом, Настя поостереглась дать волю праведному гневу, а осторожно переступила через спущенные в проход ноги в импортных джинсах и самым деликатным образом потеребила храпящего пассажира за рукав, при этом автоматически отметив мягкую добротность кожаной выделки.
      - Гражданин, а гражданин, вы бы поднимались. Прибыли уже.
      - М-м-м...
      Упитанный брюнет характерного московско-грузино-еврейского обличия зачмокал пухлыми губами, но глаз так и не раскрыл.
      - Нажрался, паразит! - Настя вложила в свой свистящий шепот всю рабоче-крестьянскую ненависть.
      И впрямь, гражданин, похоже, провел веселенькую ночку. Откидной столик был завален элитарными ошметками - шкурками сырокопченой колбасы, апельсиновой и банановой кожурой, обертками шоколадных трюфелей, тут же банка из-под камчатских крабов, пустая сигаретная пачка с иностранными буквами, опорожненная бутылка дорогого коньяку. На одеяле бесстыдно валялась упаковка известного резинового изделия. Дух стоял соответствующий - окна в поезде не открывались, а кондиционер был уже отключен.
      - Гражданин, я вам русским языком говорю! Настя дернула за рукав куда решительней. Толстая волосатая пятерня плавно приподнялась, пошарила в воздухе и замерла на груди проводницы. Этого Настя не выдержала, с маху шлепнула по руке и заорала благим матом:
      - Глаза разуй, кобелина!
      Брюнет затряс головой, разлепил наконец мутные очи и с тупым недоумением уставился на Настю. - Эт-то... Ты кто вообще?
      - Во нажрался, а? Проводница я!
      - Проводница? А где Аня? Аня где?! Аня!
      - Чего разорался?! Нет тут никакой Ани! А вот милицию позвать - это мигом! В пикете отоспишься! Брюнет растерянно захлопал глазами.
      - В каком пикете?
      - В вокзальном!
      - Так мы что, приехали уже?
      - Приехали! - со злорадной усмешкой заявила проводница. - Вы бы еще дольше дрыхли, гражданин, так и обратно бы в Питер уехали. Давайте-ка, выметайтесь по-быстрому!
      Заспавшийся пассажир дернулся и поднес ладонь к виску.
      - Болит? - с иронией осведомилась Настя. - Неудивительно. Вон как гульнули. - Она показала на захламленный стол. - Совсем наглость потеряли.
      - Погоди... Минуточку, минуточку... - Брюнет усиленно заморгал. - А где Аня? Ушла, что ли?
      - Да какая тебе еще Аня? Если ты про рыженькую, попутчицу вашу, так она в Бологом вышла и очень просила не будить.
      - Что!!! - взревел брюнет так, что Настя отпрянула и перекрестилась. А вещи?! Вещи где?
      Он ухватился за край полки, надсадно крякнув, рванул ее вверх и вытащил на свет Божий серый пластмассовый портфель-"дипломат" с номерным замком, прижал к сердцу.
      - Все... Все... - с натугой проговорил брюнет. - Не сердись, хозяюшка, дело такое... Слушай, у тебя в заначке граммулек сто не найдется? Я заплачу.
      Настя мгновенно успокоилась и, оценив ситуацию по-новому, вновь шагнула в купе.
      - Я тебе что, корчма?
      Ох и перепугал же ее этот деляга холеный! А с другой стороны, вон как страдает человек, бодун его бодает нешуточный, видать, не слабей, чем любого пролетария. Проводница сжалилась:
      - Ладно, на Ярославском в буфете тетю Асю найдешь, скажешь, от Насти со "Стрелы", она тебя остаканит.
      - Вот спасибо! - Брюнет достал из кармана кожанки желтый пакетик жвачки и дрожащей рукой протянул ей. - В знак благодарности.
      - Иди, иди!
      Проводница вытолкала его сначала в коридор, потом и вовсе на перрон. Брюнет потряс в воздухе портфелем, прислушиваясь к чему-то, и нетвердой походкой двинулся к зданию Ленинградского вокзала.
      Дойдя до начала перрона, он двинулся не на Ярославский, а к телефонам-автоматам.
      - Вадим Ахметович? Доброе утро, это Яков Даниилович. Я в Москве. Наша договоренность в силе?
      - Разумеется, Яков Даниилович. Вас не затруднит подъехать ко мне на службу часикам, скажем, к пяти?
      - Нисколько, Вадим Ахметович. Буду ровно к пяти.
      - Адрес знаете?
      II
      (Ленинград, 1982)
      - Ну-ну, успокойтесь, Мария Кирилловна, вот, хлебните водички и давайте продолжим. Итак, вы говорите, что мужчина садился в поезд один?
      Пожилая проводница всхлипнула и протерла глаза рукавом. Капитан Самойлов одновременно с ней смахнул со лба обильный пот - и тоже рукавом.
      - Один, один, - закивала проводница. - Веселый такой, обходительный. Когда я зашла к нему, он на оба места билеты предъявил, попросил никого не подсаживать, сказал, что в Бологом друг присоединится... Чаю заказал, с сухариками...
      Мария Кирилловна вновь опустила голову и шмыгнула носом.
      - Понятно. И багажа, значит, при нем, кроме ременной сумочки-визитки, не было?
      Проводница кивнула, подтверждая - не было, мол.
      - И в дороге, говорите, никто к нему не подсаживался?
      - Не видела. В Бологом, правда, меня бригадир к себе в третий вагон вызывал, так что, может быть...
      Дверь служебного купе приотворилась, в щели показалась стриженая голова и лацкан милицейского мундира.
      - Разрешите, товарищ капитан.
      - Что там? - недовольно спросил Самойлов.
      - Да вот, пассажиры... по домам просятся.
      - Фамилии, адреса, телефоны у всех записал?
      - Так точно!
      - Предупредил, что вызовем в ближайшее время? Так точно!
      - Иди... Ну все, Мария Кирилловна, спасибо вам.
      - Не за что. - Проводница отвернулась.
      - Да, и вот еще что - вы точно ничего там не трогали, не убирали? Ну, когда...
      - Да что вы! Только вошла сказать, что подниматься пора, приезжаем скоро... Подошла, за ручку тронула...
      Проводница прикрыла глаза рукой и заплакала. Капитан Самойлов встал и вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Там было уже пусто, только у ближнего тамбура дежурил милиционер, да возле прикрытой двери седьмого купе нервно курил высокий мужчина в штатском. Капитан подошел к нему.
      - Ну что, Феденька, отдыхаем?
      - Да, там теперь эксперты колдуют.
      - А ты уже отстрелялся?
      - Отстрелялся... Похоже, Коля, в этом деле все мы уже отстрелялись.
      - То есть? - нахмурился Самойлов.
      - Судя по всему, не наша тут епархия. Во всяком случае, без смежников не обойтись.
      - Вещички?
      - Они. Интересные такие вещички, я бы даже сказал - типа будьте нате!
      - Ну уж! - капитан хмыкнул. - Что-нибудь по части ОБХСС?
      - Бери выше.
      - Неужели Конторы? Секретные документы, что ли?
      - Зайдем, сам увидишь. Не сюда, в соседнее. Там и без нас тесно. Поймав на себе неодобрительный взгляд капитана, Федор добавил: - Ладно, порядки знаем. Все запротоколировано и сфотографировано.
      На откидном столике аккуратным рядком стояли многочисленные предметы, в их числе на треть опорожненная граненая бутылка виски с золотисто-бордовой этикеткой, длинная сигаретная пачка тех же тонов с латинскими буковками "Santos-Dumont", курительная трубка с чуть изогнутым черным мундштуком, два пустых стакана, два коричневых сигаретных окурка с чуть заметными пятнами розовой помады, обручальное кольцо, рыжий парик, плоский флакон с этикеткой "Lighter Fluid", финка с пластмассовой наборной ручкой, полпалки твердокопченой колбасы. Каждая вещь была упакована в полиэтиленовый пакет и снабжена биркой.
      - И что? - поморщившись, спросил капитан. - Видал я все это хозяйство при первичном осмотре. Что ли, прикажешь из-за буржуйского виски Большой дом теребить? Бдительность демонстрировать? Они тебе быстро песню про коричневую пуговку напомнят. Сейчас, дорогой, не сталинское время, сейчас каждый, кто с понятием, подобное пойло хлебает невозбранно...
      - Так ведь я, собственно, не это хочу показать. На полке, поверх застеленного одеяла стояла продолговатая дорожная сумка ярко-красного цвета. Федор наклонился над ней, двумя пальцами извлек еще один полиэтиленовый пакет с биркой и показал капитану. Самойлов присвистнул.
      - Погоди свистеть, это, как говорили в старину, лишь первая перемена.
      - Красавец! Такой и в руке подержать приятно. - Самойлов потянулся к пакету.
      - Потом, капитан... Револьвер системы "наган", шестизарядный, калибр семь-шестьдесят два, отечественного производства, 1930 года выпуска...
      - Силен, бродяга! Уже и год вычислил.
      - А как же! Особенно, если вся цифирь на раме выбита. И звездочка с серпом. Ствол заслуженный. Нутром чую - баллистика не пустая будет, где-то им уже работали.
      - Блажен, кто верует... И это, говоришь, только первая перемена?
      - Ага. Второй экспонат мы нашли в кармашке. Федор вынул из сумки еще один пакет. Самойлов увидел две аккуратно упакованных пачки денег. Вид у купюр был непривычный.
      - Что ли доллары? - удивленно спросил он.
      - Десять тысяч.
      Самойлов снова присвистнул. Федор улыбнулся.
      - И это еще не главное блюдо.
      - Ох, не томи...
      И на Божий свет был извлечен небольшой пластмассовый кейс серого цвета. Вид у кейса был не вполне товарный - верхние половинки хитрых номерных замочков были незатейливо выломаны из пластмассового корпуса.
      - Чехословацкое изделие, - заметил Федор, перехватив взгляд капитана. - С замками постарались, а корпус хлипкий.
      - Не учли братцы швейки, что против лома нет приема, - согласился Самойлов.
      - Лом не применялся, хватило финки, - с серьезным видом сказал Федор. - Которой сервелат резали, кстати, тоже финский.
      - Красиво жить не запретишь! - Федор выразительно посмотрел на капитана, тот запнулся и поспешил внести существенную поправку: - А красиво помирать - тем более...
      - Да ты крышку-то подними, не бойся, все пальчики я уже на пленку перевел.
      На этот раз Самойлов не свистнул, а только оторопело уставился на открывшееся его взору долларовое изобилие.
      - Тут еще пятьдесят пять тысяч американских долларов, - с наслаждением проговорил Федор.
      - Да здесь даже не в особо крупных размерах, а в особо особых... пробормотал Самойлов. - Разное я повидал на своем сыскарском веку, но таких Рокфеллеров...
      - Но и это еще не все. - Как фокусник из шляпы, Федор вытащил из сумки еще один пакет.
      - Что за пластины? - спросил Самойлов.
      - Клише. Для тех же долларов, кстати.
      - Выходит, это все фальшак, что ли? На лице Самойлова невольно проступило разочарование.
      - Ну, я в таких делах не Копенгаген, с валютчиками не работал. Кому надо разберутся.
      - Эти разберутся! - По лицу Самойлова было видно, что он очень хотел выматериться, но чудом удержался. - Ладно, по части документов есть что?
      Федор вложил в руку капитана паспорт в черном чехле и заваренный в целлофан студенческий билет. Первым Самойлов раскрыл паспорт и с минуту сосредоточенно изучал его.
      - А ведь похожа ксива на правильную, - задумчиво произнес он. Гражданин Штольц, национальность - немец... Только сдается мне, что из нашего терпилы такой же этнический немец, как из меня - председатель Мао.
      - Уже результат. Если гражданин черно-белыми пользуется... пользовался, значит, почти наверняка по криминалу уже светился.
      Самойлов раскрыл студенческий и хмыкнул.
      - Макаренко, Анна Григорьевна... С такой фамилией только в малолетней колонии работать!
      - А почему бы и нет? На юридический многие через учреждения попадают.
      - Еще не факт, что билет подлинный. Сегодня же надо связаться с ВЮЗИ, проверить, значится ли у них такая личность... Тьфу!
      На этот раз Самойлов от фольклора не удержался.
      - Ты что это? - обеспокоенно спросил Федор.
      - Обидно. В кои веки раз по-настоящему крутое дело намечается - и сразу отдай. Эх, чому ж я не сокил... На Литейный звонил?
      - Не успел.
      - Так дуй срочно, один нога тут - другой там, нам состав на перроне задерживать нельзя.
      - Может, заодно и тру повозку вызвать?
      - Нет, Федя, сначала комитетчиков дождемся, пусть сами решают, что да как. Ты, коли хочешь, отзвонившись, перекуси чего-нибудь, а я немного поработаю композитором.
      - Оперу писать? - усмехнулся Федор.
      - Ее самую. Худсовет сегодня будет строгий. Федор вышел, а Самойлов присел возле столика, расчистил место, чуть передвинув пакеты с вещественными доказательствами, достал из потрепанной кожаной папочки чистый лист бумаги и ручку за тридцать пять копеек и разборчивым почерком вывел: "19.04.1982 года в 10 часов 48 минут дежурная бригада Дзержинского райотдела УВД г. Ленинграда в составе..."
      III
      (Москва, 1982)
      - Понял.
      Вадим Ахметович Шеров с силой швырнул трубку на светло-серый кнопочный аппарат и резко бросил:
      - Поздравляю, товарищи!
      Торжества в его голосе не наблюдалось, зато сарказм звучал явственно.
      Архимед - многолетний, испытанный помощник Шерова, официально занимающий скромную должность делопроизводителя при украинском постпредстве в Москве - устремил взор в потолок, пустив туда же облачко сигаретного дыма. Подполковник КГБ Евгений Николаевич Ковалев, напротив, стиснул пальцами подлокотники кожаного кресла итальянского производства и подался вперед, не сводя глаз с шефа.
      - С чем, Вадим Ахметович? - спросил он, четко выговаривая каждый звук.
      Сухое, надменное лицо Шерова перекосила нехорошая усмешка.
      - Наша беглянка обнаружена, - столь же отчетливо артикулируя, ответил он.
      - Где?
      - На Московском вокзале города Ленинграда. В спальном вагоне "Красной стрелы".
      - Валюта? При ней?
      - О да! - Шеров вновь усмехнулся, показав мелкие желтые зубы. - В целости и сохранности. Принято по факту, сдано по протоколу.
      - Шеф, - подал голос Архимед. - Я не понимаю. Ее что, горяченькой взяли?
      - Холодненькой... Я, Евгений Николаевич, в буквальном смысле: в Ленинград прибыл труп. Даже два - она и некто Штольц, судя по всему, сообщник... Причины смерти устанавливаются, вероятнее всего - отравление. Поскольку на месте происшествия обнаружена иностранная валюта в особо крупных размерах, дело передано вашим, Евгений Николаевич, коллегам.
      - Уж не тем ли, что вели уважаемого Якова Данииловича? - осведомился в пространство Архимед.
      - Сомнительно, - отозвался Шеров. - После нашего небольшого спектакля, полагаю, оргвыводы последуют незамедлительно... - Он фыркнул. - А вот денежки, конечно, плакали, и это, товарищи, большое упущение...
      - Вот ведь сучка! - не выдержал Ковалев. - И на что рассчитывала? Не могла же не понимать, что мы ее из-под земли достанем...
      - Теперь уж точно - из-под земли, - задумчиво добавил Архимед. Только зачем?
      - Должно быть, ей не показались убедительными наши гарантии безопасности, - сказал Вадим Ахметович.
      - Хозяюшке не поверила... - Архимед покосился на висящий над диваном овальный портрет рыжекудрой красавицы верхом на породистом вороном коне. Вот ведь дура!
      <Действительно, дура! Никто не планировал убирать ее по завершению операции. Усыпив Яшу и подменив портфель, она должна была тихо сойти в Болотом, дождаться следующего поезда, доехать до Москвы, сдать портфель, а взамен получить загранпаспорт и путевку на Кубу. С пересадкой в Париже. В тамошнем аэропорту ей помогли бы затеряться в толпе, доставили бы по определенному адресу, снабдили легендой, видом на жительство - и приличным гонораром за проделанную работу. Все по честному (Прим. Т.Захаржевской)>
      - В итоге государство обогатилось на шестьдесят пять тысяч зелеными, и нам остается лишь примириться с этим фактом... Нашей причастностью к этой печальной истории никто интересоваться не будет, так что эту страницу мы перелистываем и двигаемся дальше. Евгений Николаевич, есть для вас одно дельце... Полагаю, подлинная личность нашей незадачливой подруги будет установлена довольно быстро - благо, наследила она в своей короткой жизни изрядно. Тогда на опознание будут вызваны родственники, из которых в Ленинграде имеется только один - муж. Так вот, этот муж представляет для нас определенный интерес.
      - В каком аспекте?
      - Честно говоря, не знаю. Это идея Татьяны... - Шеров показал на портрет прекрасной всадницы. - Логичнее всего будет контакт по линии психиатрии. Сами понимаете, потеря близкого человека, стресс. Можно немного усилить... ну, вы понимаете... Предстанете перед ним профессором психиатрии... Запомните, нам нужны не столько факты его биографии, сколько реакции, оценки, самооценки - короче, исчерпывающий психологический портрет...
      IV
      (Ленинград, 1982)
      - Проходите, пожалуйста, - любезно, словно доброго старого знакомого, пригласил врач. - Присаживайтесь, прошу вас.
      Молодой человек, высокий и светловолосый, послушно уселся в указанное кресло возле черного полированного стола и, не отрывая взгляда от лица доктора, что-то тихо сказал.
      - Извините великодушно, не расслышал...
      - "Фаберже-брют", - чуть громче повторил молодой человек. - Галстук "Мсье Ги", натуральный шелк, серебряная булавка от Медичи.
      - А вы того, - врач непроизвольно дотронулся до массивной серебряной булавки на шелковом перламутровом галстуке, - знаете толк...
      - Вы тоже.
      Молодой человек не кривил душой. Врач, ухоженный красивый мужчина средних лет, с густой седеющей шевелюрой и аккуратной бородкой, выглядел прямо-таки лауреатом международного конкурса "Мистер Элегантность". От внимания молодого человека не укрылось и то, что собеседник его, прежде чем сесть, бережно подтянул безукоризненно отутюженные черные брюки. Да и кабинет, в котором происходил разговор, ни единой деталькой не ассоциировался с советским медицинским учреждением. Крытый зеленым сукном старинный письменный стол не опозорил бы и приемную какого-нибудь царского министра, импозантны были и книжные стеллажи, сплошь уставленные неведомыми фолиантами, и изразцовый камин с двумя симметричными вазами на полке, и пушистый, вишневого цвета ковер под ногами, и вытянутые арочные окна, выходящие в нежную весеннюю зелень...
      - Ну-с, как самочувствие? На что жалуемся? - профессионально бодрым голосом осведомился врач.
      - Самочувствие сообразно ситуации, а жаловаться мне не на что. Хотел бы выразить вам глубочайшую признательность и поскорее отправиться домой.
      Чувствовалось, что он очень старается говорить неторопливо, спокойно, как и подобает человеку, находящемуся в здравом уме и доброй памяти.
      - Увы, Нил Романович, удовлетворить вашу просьбу не могу, - вкрадчиво сказал врач.
      - Но отчего же? - все так же медленно и четко выговорил молодой человек. - Видите ли, мне очень нужно. Срочно. Сами понимаете, организация похорон...
      - Ах, Нил Романович, никакой срочности нет, уверяю вас. Мне доподлинно известно, что экспертиза займет еще некоторое время... Случай крайне нестандартный, определенные тесты потребуют трех-четырех дней, и не исключено, что возникнет надобность в повторном анализе. Так что неделя, как минимум, у нас есть, и я категорически рекомендую, чтобы это время вы провели здесь, под нашим присмотром.
      - Не вижу необходимости. Я совершенно здоров. Так что, спасибо вам и...
      - Совершенно, говорите, здоровы? А позвольте полюбопытствовать, что у вас с рукой? И откуда живописный синяк на лбу?
      Молодой человек с тоской поглядел на свежий бинт вокруг запястья.
      - Наверное, порезался, когда падал. И ударился. Понимаете, там... ну, в морге... такой воздух... Вот я и грохнулся в обморок. А, здесь с вашей помощью пришел в себя...
      - Да? У меня несколько иные сведения, свидетельствующие о некоторой, скажем так, неадекватности.
      - Что конкретно вы подразумеваете под неадекватностью?
      Чувствовалось, что молодой человек из последних сил сохраняет самообладание.
      - Пожалуйста. В ходе опознания вы допускали весьма странные высказывания, а затем схватили со стола прозекторский нож, принялись размахивать им, никого к себе не подпуская, после чего сделали попытку вскрыть себе вены этим ножом. И грохнулись вы, если использовать вашу терминологию, не без помощи служителей, откуда и гематомка на челе... Не держите на них зла, Нил Романович, и благодарите Бога, что порез вам обработали прямо на месте - кто знает, где этим ножичком ковыряли.
      - Этого не было, - сказал Нил, глядя в пол.
      - Свидетелей с полдюжины наберется... Так как, будем обследоваться? Не угодно ли подписать бумагу о вашем согласии?
      - А если я не подпишу?
      - В таком случае, ее подпишет кто-либо из ближайших родственников. В вашем случае - мама. Будем звонить Ольге Владимировне?
      - Не будем... Вы можете мне гарантировать, что без меня?..
      Врач испытующе посмотрел на Нила и твердо сказал.
      - Могу.
      - Давайте вашу бумагу. И еще одна просьба.
      - Какая?
      - Распорядитесь, чтобы мне вернули мою одежду. Мне крайне неудобно общаться с вами в этих... исподниках. Только, пожалуйста, не говорите, что это предписанная правилами униформа для... клиентов вашего заведения. Вы тоже не в белом халате...
      Врач всплеснул руками и рассмеялся.
      - Уели, Нил Романович, ах, уели!
      - Браво, вы неплохо скаламбурили, - улыбнулся Нил. - Надеюсь в самое ближайшее время убедить вас, что я еще не окончательно ах...
      Врач недоуменно взглянул на Нила, но тут же расхохотался вторично.
      - Великолепно держитесь, Нил Романович. Не уверен, что смог бы так же, окажись я на вашем месте.
      - А что, не исключаете такую вероятность?
      - Психика людская, Нил Романович, предмет темный и, между нами говоря, подвластный систематической науке лишь постольку-поскольку. В любой момент такое с нами может выкинуть!.. Вот вы, Нил Романович, прежде за собой суицидальные наклонности замечали?
      - Так все же как насчет моей одежды, Евгений Николаевич? - сказал Нил, узнавшей имя врача у строгой медсестры, которая сопровождала его в кабинет. - Серьезная беседа предполагает хотя бы видимость равенства сторон.
      Врач хмыкнул и надавил невидимую кнопку. После короткого гудка зуммера, он громко произнес:
      - Тамара Анатольевна, будьте добры, принесите сюда рубашку и брюки больного Баренцева.
      Слегка поморщившись при слове "больной", Нил поспешно добавил:
      - И пиджак.
      - И пиджак... Благодарю вас.
      - Вы спрашивали о суицидальных наклонностях? Никаких поползновений, а тем паче попыток повеситься, отравиться, броситься под поезд и прочее, я за собой не замечал, но...
      - Продолжайте, прошу вас.
      - Но сама идея бессрочного отпуска никогда не вызывала во мне того страха и отвращения, которые лукавая природа заложила в каждое здоровое животное.
      - Себя, стало быть, вы к животным не причисляете?
      - К здоровым - нет... Знаете, кто был моим любимым литературным героем в девять лет?
      - Да уж надо полагать, не Карлсон... Только не говорите мне, что принц Гамлет. У меня этих Гамлетов побольше, чем Наполеонов было...
      - Нет, конечно, не Гамлет. Ханно Будденброк.
      - Это еще кто?
      - Перечитайте Томаса Манна... Понимаете, молодость и здоровье - это ведь не только производные от календарного возраста и физического состояния организма. Здоровое молодое животное радуется, когда ему хорошо, и отчаянно борется, когда ему плохо. Говоря объективно, в моей жизни было очень немного по-настоящему плохого, стало быть, опять же объективно, мне почти всегда было хорошо - но я давно уже забыл, что такое настоящая радость. А сегодня утром, после звонка из прокуратуры, и потом, на опознании в морге, я вдруг почувствовал, что не хочу и не могу бороться... И если бы в тот момент сопровождавший меня следователь, так похожий на молодого Ильича, вдруг предъявил мне обвинение в убийстве, я с радостью подписал бы признание. Конечно, если бы он гарантировал мне скорый суд и такого палача, который не мажет с первого выстрела... Поверьте, Евгений Николаевич, я нисколько не кокетничаю.
      - Но на метком выстреле все же настаиваете.
      - Я не мазохист и не люблю боли.
      - Полноте, юноша! Представьте себе на минуточку, что ваш молоденький следователь, по неопытности или даже по недобросовестности, поддался на вашу провокацию, залепил вами дырку в следствии и подвел под расстрельную статью.